Правда и ложь о Катыни
Вы хотите отреагировать на этот пост ? Создайте аккаунт всего в несколько кликов или войдите на форум.

Правда и ложь о Катыни

Форум против фальсификаций катынского дела
 
ФорумПорталГалереяПоискПоследние изображенияРегистрацияВход

 

 Процесс над нацистскими преступниками, Псков, 45-46 г.

Перейти вниз 
АвторСообщение
Вячеслав Сачков

Вячеслав Сачков


Количество сообщений : 4350
Localisation : Москва / Троицк
Дата регистрации : 2009-05-26

Процесс над нацистскими преступниками, Псков, 45-46 г. Empty
СообщениеТема: Процесс над нацистскими преступниками, Псков, 45-46 г.   Процесс над нацистскими преступниками, Псков, 45-46 г. Icon_minitimeПт Сен 06, 2013 11:25 am

Утреннее заседание 28 декабря.
Первое заседание открывается в 11 часов утра. Члены трибунала занимают свои места, и председательствующий приказывает ввести подсудимых.
Вводят Ремлингера. Затем один за другим занимают указанные им места Штрюфинг, Бем, Энгель, Зоненфельд, Янике, Скотки, Фогель и прочие.
Начинается опрос подсудимых, устанавливается их личность.
Вот 63-летний невысокий человек с ехидно сжатыми губами и глубоко сидящими, будто спрятанными от света глазами. Это Генрих Ремлингер, генерал-майор немецкой армии, верный служака германской империалистической военной машины, свыше 25 лет занимавший командные офицерские должности. Он был гитлеровским комендантом Пскова и зверствовал на исконных русских землях. Его последняя должность на службе фашизму — комендант Будапешта.
Следующий — Карл Штрюфинг, рослый 33-летний капитан. У него лицо кинематографического злодея. а манеры мелкого воришки.
Янике, Скотки, Фогель, Энгель и другие — воспитанные гитлеризмом профессиональные убийцы.
После установления личности подсудимых оглашается обвинительное заключение. Читается оно на русском языке, и все присутствующие в зале заседания Трибунала слушают его, затаив дыхание, и снова гневом и ненавистью против немецко-фашистских бандитов наполняются сердца.
Материалы следствия раскрывают картину чудовищных злодеяний гитлеровских извергов на нашей земле. Массовым истреблением советских людей, огнем и кровью устанавливали фашистские мерзавцы свой «новый порядок», пытаясь поработить наш народ. Показания самих бандитов, сидящих на скамье подсудимых, неопровержимо свидетельствуют о том, что они лично, непосредственно виновны в неслыханных кровавых преступлениях, и никакими увертками не удасться им уйти от заслуженной кары.
Обвинительное заключение на немецком языке было заблаговременно вручено каждому обвиняемому, и потому на вопрос председателя, нужно ли еще раз переводить оглашенный текст, подсудимые ответили отрицательно.
— Подсудимый Дюре, признаете ли вы себя виновным? — спрашивает председатель.
— Признаю.
И один за другим — Герер, Скотки, Янике, Зоненфельд, Энгель, Фогель, Бем, Штрюфинг признают себя виновными в предъявленных им обвинениях. Только Визе и Ремлингер отвечают:
— Не признаю.
После краткого перерыва Трибунал преступает к допросу подсудимых.
Первым дает показания Бем.
Подобострастно наклоняясь при каждой фразе, он прикидывается простачком. Но вот, отвечая на точные вопросы государственного обвинителя, Бем рассказывает о себе такое, что полностью характеризует его как гитлеровского выкормыша, пришедшего на нашу землю расправляться с мирными советскими людьми. Еще в 1933 году, во время гитлеровского переворота в Германии, Бем, будучи полицейским, нес охранную наружную службу, участвовал в арестах антифашистов, препровождал их в тюрьмы. На советско-германском фронте он командовал взводом «особого назначения», угонял советских людей на фашистскую каторгу, сжигал деревни, грабил, расстреливал мирных жителей. Пытаясь умалить свою вину, он говорит, что все эти злодеяния его взвод совершал по приказам командиров «совместно с другими взводами, другими подразделениями, другими батальонами». Однако Бем признает, что со своим взводом принимал непосредственное участие в сожжении поселка Дедовичи и трех деревень в районе Новый Кривец. Названий деревень он не помнит. Но он старательно перечисляет, будто вспоминая, как в свое время рапортовал о своих разбойничьих делах, что в первой деревне было сожжено 9 домов, в следующих трех — 65, затем — 20 и, наконец, были уничтожены все уцелевшие дома. В этих деревнях было расстреляно 65 советских граждан. Вопрос государственного обвинителя припирает Бема к стене, и он вынужден признать:
— Я лично расстрелял шесть человек. Да, это были женщины, старики и дети.
Фашистскому палачу не удалось увильнуть от прямого признания своих преступлений. И дальше он рассказывает, как разбил свой взвод на группы, как применял для поджога домов солому и бумагу, как уничтожал скот. Он приказывал поджигать дома, заведомо зная, что в них оставались люди. Он руководил расстрелами беззащитного мирного населения на деревенских улицах. За эти чудовищные зверства, за убийства русских детей Бем получил от Гитлера награды — железный крест II класса, штурмовой значок, крест за военные заслуги II класса и медаль «За зимнюю битву на Востоке».
Следующим допрашивается фельдфебель Фогель, бывший член «Союза гитлеровской молодежи», командир взвода «особого назначения», служивший под начальством подсудимого Штрюфинга. Он тоже, подобно Бему, пробует прикинуться ничего не знающим и не понимающим, хотя в материалах следствия есть неопровержимые доказательства его преступлений. Он с готовностью сообщает, что Штрюфинг, Энгель, Дюре, Янике и неизвестно где находящийся капитан Финг, бывший командир его батальона, убивали мирных советских граждан, однако старательно умалчивает о себе. Наконец, он признает, что принимал участие в сожжении одной из деревень и расстреле ее жителей.
Государственный обвинитель спрашивает:
— Сколько вы лично убили мирных советских граждан?
— Около десяти человек.
Далее Фогель признает, что по приказу капитана Штрюфинга стрелял из карабина по старику, шедшему в стороне от дороги, на которой находились каратели, но оговаривается, что не знает, попал ли он в старика. Он категорически отрицает свое участие в убийстве детей. Но тут вскакивает подсудимый Дюре и заявляет, что фельдфебель Фогель лжет.
Выясняется, что возле одной деревни Фогель лично расстрелял прячущуюся в кустах группу мирных жителей, в которой были женщины и дети. Старика он убил двумя выстрелами из карабина, а в деревне Юдино застрелил двух мальчиков.
Суд переходит к допросу подсудимого Энгеля. Командир взвода «особого назначения», еще в 1936 году добровольно вступивший в гитлеровскую армию, Энгель ничего не отрицает. С циничной откровенностью он перечисляет одно чудовищное злодеяние за другим. Спокойно рассказывает он, как в районе Дедовичи—Остров сжигались десятки деревень, как силой угонялось население и как расстреливались все, кто уклонялся от выполнения приказа гитлеровских бандитов. Взвод Энгеля расстрелял 100 человек и 80 заживо сжег в домах. Энгель лично застрелил 11 человек.
На вопрос государственного обвинителя, точны или приблизительны эти цифры, матерый фашистский изверг развязано отвечает:
— Может быть меньше, а может быть и больше... Подсчетом я не занимался.
В ходе дальнейшего допроса устанавливается, что под руководством Энгеля в закрытых снаружи домах заживо сжигались все, кто противился отправке на фашистскую каторгу. Сжигались женщины, старики и дети. По заявлению Энгеля, одних только детей он лично сжег приблизительно двадцать.
Подсудимый говорит об этом, как о чем-то естественном. Фашистскому извергу недоступны человеческие чувства, у него нет совести, нет морали. Объясняет Энгель это зверское преступление очень просто. Он должен был сжигать дома. В домах находились дети. Вот он и сжигал дома вместе с детьми.
Допросом Энгеля закончилось утреннее заседание.
Вечернее заседание 28 декабря.
На вечернем заседании первым допрашивается подсудимый Штрюфинг. Он командовал ротой в батальоне «особого назначения», который находился недалеко от города Острова.
Каково было «особое назначение» подчиненной ему роты, обвиняемый обстоятельно показал еще на предварительном следствии. Он признал, в частности, что в ночь с 20 на 21 июля 1944 года, во время отступления немцев в направлении Остров—Опочка, его рота уничтожила две деревни из 30 дворов и расстреляла 25—35 мирных жителей. Сам Штрюфинг принимал непосредственное участие в убийствах советских людей. По его собственному признанию он лично расстрелял 4-х мирных граждан.
Однако теперь подсудимый изворачивается. Он пытается смягчить тяжесть совершенных им злодеяний. Он всячески стремится доказать, что его рота не выполняла карательных функций, эти все убийства — дело случая. Но буквально следующий ответ Штрюфинга говорит о том, что массовое истребление советских людей было преднамеренным и систематическим. На вопрос государственного обвинителя, получал ли он приказы о сожжении всех населенных пунктов, уничтожении советских людей, подсудимый заявляет:
— Да, получал.
— От кого исходил этот приказ? — спрашивает государственный обвинитель.
Подсудимый объясняет, что приказ дивизия получила из армии, и он, видимо, был подписан генералом Линдеманом.
Отвечая на вопрос, какие задачи ставились в этом приказе, подсудимый говорит: сожжение всех деревень на пути отступления немецкой армии, расстрел мирного населения. В приказе говорилось, что каждый советский человек, который будет сопротивляться уводу на работу в Германию, должен быть расстрелян.
Рассказывая о том, как его рота сожгла деревню Юдино, Штрюфинг признает, что при подходе к деревне по его приказу была открыта стрельба по одинокой мужской фигуре.
Мужчина был убит. Подсудимый увиливает от поставленного государственным обвинителем вопроса, знал ли он, что убитый был безоружным стариком.
— Я не знал этого, — упорствует подсудимый. — Может быть, это был партизан или красноармеец.
Подсудимый отрицает также, что по его приказу было расстреляно еще 8 мирных советских граждан. Он отрицает и другое злодеяние, сделанное по его указке: убийство двух мальчиков 10 и 13 лет.
Штрюфинга изобличают другие подсудимые.
Фогель заявляет, что старик-крестьянин был застрелен по прямому приказу Штрюфинга. Дюре показывает, что по приказу Штрюфинга были убиты два русских мальчика.
— Кем именно убиты?
— Фогелем, — говорит Дюре. — Он выполнил приказ командира роты.

Из показаний Штрюфинга вырисовывается картина кровавых деяний гитлеровских заплечных дел мастеров. В этих показаниях, как в капле воды, отражается преступная, варварская система, осуществлявшаяся командованием германской армии: уничтожать все русское, советское, безжалостно истреблять тех, кто воспротивится угону на немецкую каторгу, сеять повсюду смерть и опустошение, оставляя за собой зону пустыни.
И как бы ни увиливал Штрюфинг — организатор расстрелов советских людей, предававший огню их жилища, грабивший их имущество, — злодей в мундире германского офицера бессилен опровергнуть уличающие его факты.
Следующим допрашивается подсудимый Дюре, солдат той самой 2-ой роты, которой командовал Штрюфинг. Вместе с другими подсудимыми Дюре поджигал деревни, расстреливал мирных советских граждан. Отвечая на вопросы, он излагает жгучие подробности зверских расправ с женщинами, стариками, детьми.
— Какие задачи выполнял ваш батальон?
— Сначала был на передовой линии, а потом при отступлении получил приказ сжигать деревни и расстреливать мирное русское население.

Дюре и другие подсудимые охотно выполняли этот приказ. Дюре показывает, как после убийства двух детей и старика они подошли к одной деревне и здесь увидели в кустах мирных советских граждан. Штрюфинг приказал стрелять.
— С какого расстояния?
— С 20 метров.
— Из какого оружия?
— Из пулемета и карабинов.
— Кто подвергался расстрелу?
— Старики, женщины, дети.
— Вы стреляли?
— Да.
Допрос подсудимого Дюре отчетливо показал, как гитлеровское командование готовило своих солдат убийц и палачей мирного населения. Дюре и другие подсудимые попали в батальон «особого назначения». Им было сказано, что они должны «оправдать себя и поэтому сжигать деревни и расстреливать людей». Так говорил Дюре и в военной тюрьме в Торгау, где он находился по ноябрь 1941 года.
В ходе судебного заседания выясняется, что тогда комендантом тюрьмы был тот самый Ремлингер, который сидит сейчас на скамье подсудимых.
— Когда вы были в тюрьме, Ремлингер говорил вам, как нужно вести себя на Восточном фронте? — спрашивает государственный обвинитель.
— Мы должны оправдать себя на Восточном фронте, а для этого надо быть безжалостными и не останавливаться перед уничтожением мирного населения.
Из допроса Дюре выясняются новые данные о чудовищном злодеянии фашистов в Катынском лесу. В сентябре 1941 года он был переброшен в район Катыни и здесь вместе с другими по ночам рыл ямы. Эсэсовцы на автомашинах привозили трупы людей и сбрасывали их в подготовленные рвы. Туда, по показаниям Дюре, были сброшены тысячи трупов.
— Кто был в числе расстрелянных? — спрашивает государственный обвинитель.
— Это были польские офицеры, русские, евреи.
— Вы можете приблизительно определить, сколько расстрелянных было уложено в могилы?
— От 15 до 20 тысяч человек.
Дюре показывает, что в Германских газетах он видел снимок этой могилы, причем под снимком было написано, что это сделали русские.
Суд переходит к допросу подсудимого Янике, военнослужащего 2-го батальона «особого назначения» 21-й авиаполевой дивизии.

Он также прошел обстоятельную подготовку для массовых убийств мирного советского населения, поджога сел и городов.
Подсудимый показал, что в районе Плюссы специальной роте, в которую он входил, был прочитан приказ генерал-майора Ремлингера, в котором говорилось, что в районе деятельности партизан Луга—Псков необходимо сжигать все населенные пункты, а гражданское население, которое там остается, расстреливать.
Рота приступила к выполнению приказа Ремлингера. Затем последовали новые поджоги и расстрелы. Везде, где не проходили гитлеровские каратели, оставались трупы и пепел. Потом они начали подрывать землянки, в которых проживали старики, женщины и дети. Из допроса выясняется, что в землянки бросали связки гранат. Кроме гранат саперы подвозили еще и мины. Так было в районе Больших Ляд, Плюссы, Струг Красных, Малой Плюссы, Потороченного, Заполья, Николаева, Углы.
— Сколько деревень всего было сожжено? — спрашивает государственный обвинитель.
— От 25 до 30.
— А сколько домов?
— 500—600.
— Сколько всего расстреляли людей?
— Полторы—две тысячи.
— Сколько лично вы уничтожили?
— Около 300.
Все это делалось по приказу генерал-майора Ремлингера, который был прочитан в декабре 1943 года.
Подсудимый Янике пытается оправдать себя тем, что до приказа Ремлингера он якобы не занимался расстрелами гражданского населения. Но под перекрестным опросом вынужден признать, что и расстреливал мирных жителей, и сжигал дома, и угонял на каторгу в Германию советских людей, и грабил их имущество.
Из показаний Янике выясняется руководящая роль Ремлингера в чудовищных зверствах, которые творились на временно оккупированной территории Ленинградской области.
Допросом Янике заканчивается вечернее заседание.
Утреннее заседание 29 декабря.
Утреннее заседание Военного Трибунала началось с допроса подсудимого Скотки.
Сын ярого фашиста-эсэсовца, Эрвин Скотки с 1935 года состоял в «Союзе гитлеровской молодежи», где готовился к роли «завоевателя мира», проходил военную подготовку и усваивал бандитскую мораль бесноватого фюрера:
— Мы стреляли там по тарелкам, — невинно заявляет Скотки.
А через минуту фашистский выкормыш под возмущение всего зала говорит:
— Нас учили, что Россия является некультурной страной, поэтому ее надо культивировать...
Для чего Скотки тренировался в стрельбе и какую «культуру» он нес в нашу страну, наглядно показывают материалы следствия. Скотки принимал активное участие в зверских налетах гитлеровских карателей на мирное советское население. Только в районах Псков—Луга и Остров—Опочка каратели сожгли более 20 деревень. В огне погибли деревни Букино, Подборовье, Милютино, Мараморка, Борки, Новоселье, Трошкино, Ростково, совхоз «Андромер» и другие. И всюду с охапками соломы и факелами усердствовал Скотки. Палачи беспощадно расстреливали женщин, стариков, детей. И каждый раз Скотки выпускал по беззащитным очереди из своего автомата. Только в перечисленных деревнях Скотки лично сжег около 40 домов и расстрелял свыше 30 советских граждан.
А ведь Скотки побывал со своей бандой еще в деревнях Мачково и Сегелицы и во многих других деревнях возле Пскова, возле Луги, возле Плюссы и Порхова. В одном месте он застрелил 15 русских женщин и детей, а в другом — 20, в третьем — еще больше.
Сначала подсудимый пытается утверждать, что он участвовал только в перестрелках с партизанами. Но председательствующий напоминает Скотки его показания на предварительном следствии, когда тот заявил: «Я расстреливал все советское население, которое попадалось мне по пути, причем я стрелял в каждого, независимо от пола и возраста».
Председатель: Вы подтверждаете, свои показания?
Скотки: Да, подтверждаю, людей я расстреливал.
Государственный обвинитель: Вы подтверждаете, что расстреливали мирное советское население?
Скотки: Да.
И вслед за этим Скотки рассказывает, что приказы о расстрелах стариков, женщин и детей приходили в батальон «особого назначения» из Пскова, за подписью подсудимого генерал-майора Ремлингера. Вспоминает Скотки и конкретные приказы о сожжении деревень и расстрелах мирного населения, отданные подсудимым Штрюфингом и Визе. По этим приказам было сожжено 8 деревень и расстреляно 80 человек. Скотки лично видел, что Штрюфинг расстрелял не то 6, не то 8 человек. Визе потребовал еды в одном доме и, получив отказ, расстрелял всю семью.
Допрос вновь выясняет преступные действия самого Скотки. На поставленные в упор вопросы гитлеровский бандит вынужден признавать свои кровавые злодеяния. Он с тупым напряжением вспоминает даты, названия и цифры. Цифры, от которых стынет кровь и содрогается сердце.
Вот голый перечень фактов из показаний Скотки:
— Вблизи Плюссы была деревня, в которой убито 100 человек и часть сожжена.
— Я принимал участие в уничтожении 120 землянок между Псковом и Лугой в декабре 1943 года. Мы подрывали землянки, в которых находилось гражданское население, подрывали минами или гранатами. Мы находили землянки, выгоняли из них жителей и расстреливали, а тех, которые не выходили из землянок, забрасывали гранатами или взрывали минами.
— В апреле 1944 года мы совершили такую же операцию в районе Плюссы.
— В ноябре 1943 года недалеко от Пскова я участвовал в расстреле 120 мужчин и женщин. Лично я застрелил 5 или 15, не могу точно сказать.
— В январе 1944 года в деревнях между Псковом и Лугой я сжег 15—20 домов и расстрелял 40 или, может быть, 60 человек. Среди них были женщины и дети. Они не хотели покидать свои дома.
— В феврале 1944 года в районе Плюссы я участвовал в расстреле 80 человек.
— В марте 1944 года в совхозе «Андромер» мы сожгли 25 домов и расстреляли 40 мужчин и женщин. Там были также и крестьяне из местных колхозов, которые не хотели покидать свои дома. Я лично убил там только 4 человек, потому что был занят — угонял скот.
Это далеко не все. Но и эти ответы исчерпывающе характеризуют человекоподобного зверя Скотки и воспитавший его по своему образцу гитлеровский режим.
Отвечая на вопросы председателя и государственного обвинителя, подсудимый продолжает:
— В деревне Букино, в январе 1944 года, я участвовал в расстреле 70 человек. На этот раз я убил всего четырех. Опять был занят угоном скота.
— В районе Ляды в самом начале 1944 года мы убили примерно 45 мирных жителей.
— Еще я участвовал в массовых расстрелах населения. Трупы мы сжигали в сараях или кучах соломы.
Как же оценивает Скотки свои бесчисленные преступления? Фашистский изверг говорит:
— Я признаю, что поступал некрасиво, нехорошо.
И только под напором прямых вопросов государственного обвинителя выдавливает из себя:
— Поступал преступно.
Стремясь оправдаться, он добавляет:
— Меня обязывали убивать мирных советских граждан. В 94-м охранном полку мы проходили специальное обучение, как нужно вести себя на территории противника.
Государственный обвинителя спрашивает:
— Что же, вас обучали уничтожению мирного советского населения?
И Скотки признает:
— Да, это был специальный учебный курс для карателей.
Начинается допрос подсудимого Герера. Карательный отряд «Айнграйф», в котором он служил, в начале 1944 года свирепствовал в районе Славковичи. Каратели врываясь в мирные села, насильственно угоняли жителей на немецкую каторгу, расстреливали стариков, женщин, грабили, жгли. После их ухода на месте деревень оставались руины и пепелища. Только в этом районе, как показывает подсудимый, было угнано в Германию до 600 советских граждан.
— Кого отправляли в Германию? — спрашивает государственный обвинитель.
— Угонялись все трудоспособные, — отвечает Герер.
Государственный обвинитель: А как поступали с детьми, стариками?
Подсудимый: Тот, кто не мог передвигаться, расстреливался.
Рота, в которой служил Герер, расстреляла 250 мирных граждан — стариков, женщин, детей.
Среди своих собратьев по злодеяниям Герер был одним из наиболее свирепых. Во время 14 карательных операций, в которых он участвовал в районе Славковичи, Герер лично убил около 100 мирных граждан, вся вина которых была в том, что они не хотели покидать насиженных мест, не хотели отдавать своего имущества.
— Кто были убитые вами люди? — спрашивает государственный обвинитель.
— Это были старики и женщины, — отвечает подсудимый.
С середины 1944 года злодейская «работа» Герера продолжалась во 2-ой роте батальона «особого назначения». Этой ротой командовал подсудимый Штрюфинг. Рота систематически поджигала населенные пункты, расстреливала мирных граждан.
Допросом подсудимого Герера утреннее заседание заканчивается.
Вечернее заседание 29 декабря.
Первым на вечернем заседании допрашивается подсудимый Зоненфельд, лейтенант германской армии. Это — не рядовой исполнитель преступных приказов фашистского командования. Зоненфельд получил высшее образование, он инженер-кораблестроитель. Задолго до войны он был агентом гестапо. Перед тем как попасть на Восточный фронт, прошел специальное обучение. Он быстро отличился в кровавых расправах над мирным населением и был назначен командиром карательной группы.
В ходе судебного следствия устанавливаются подробности чудовищных злодеяний Зоненфельда, этого матерого палача, руководившего планомерным уничтожением деревень, массовыми расстрелами женщин, стариков, детей. Неопровержимые улики вынуждают подсудимого признаться, что он лично участвовал в истреблении мирных советских людей.
На вопрос государственного обвинителя, сколько было расстреляно мирных советских граждан во всех деревнях, где действовала его группа, Зоненфельд отвечает:
— При моем пребывании больше 100 человек.
— Сколько в том числе было детей?
— Приблизительно от 20 до 30.
Зоненфельд, как и другие подсудимые, пытается оправдать свои преступные действия приказами, которые он получал свыше, в частности, от генерал-майора Ремлингера, и которые требовали расстрела всех жителей, уклоняющихся от угона в Германию. Так было в Лядах, где было расстреляно около 35 человек. По показанию самого Зоненфельда, это главным образом женщины и дети.
— Зачем же вы расстреливали женщин и детей? — спрашивает государственный обвинитель.
— Они отказывались уходить вместе с нашей ротой, тогда мы расстреляли их из пулемета. Приказ гласил, что население не должно иметь никаких сношений с партизанами.
— Следовательно, вы по своему усмотрению определяли, кто имеет связь с партизанами и должен быть расстрелян? — спрашивает государственный обвинитель.
— Мы вообще не думали, просто действовали, — бесстрастным голосом отвечает фашистский убийца с высшим техническим образованием.
Под давлением улик он признает, что по его приказу в деревне Заполье было расстреляно 45 человек, а имущество их разграблено. Деревня была сожжена.
Зоненфельд старательно избегает ответа на вопрос, сколько мирных людей расстрелял он лично.
— Я не могу сказать точно, — увиливает он. — Я принимал участие в расстреле два раза. Стрелял из пистолета и из автомата.
Далее Зоненфельд показывает, что его рота подчинялась непосредственно Ремлингеру. Выясняется также, что Зоненфельд прошел выучку головореза еще в военной тюрьме в Торгау, где комендантом был тот же Ремлингер.
Подсудимый подробно показывает, как была построена система «воспитания» кадров фашистских убийц и насильников, подготовлявшихся для Восточного фронта. Ремлингер и его подручные ежедневно вдалбливали им, что они, не считаясь ни с чем, должны выполнять любые приказы командования.
Попытки Зоненфельда приуменьшить свою роль в массовых расстрелах мирного советского населения опровергаются изобличающими показаниями подсудимого Янике, входившего в группу Зоненфельда. На вопрос председателя суда Янике показывает, что Зоненфельд лично участвовал в расстреле 50 человек в лесу, около деревни Николаев-Брод.
Суд переходит к допросу подсудимого Визе.
Материалы следствия и показания других подсудимых характеризуют Визе, обер-лейтенанта германской армии, как ярого гитлеровца, ретивого приверженца фашистского режима.
Двадцати лет этот гитлеровский выродок, бросив работу в книготорговой фирме, поступает на службу в полицию. Окончив в Киле специальную полицейскую школу, он затем несколько лет служит полицейским вахмистром. В 1935 году Визе добровольцем вступает в Германскую армию. Начальство доверяет ему подготовку рекрутов для летных частей. С начала войны обер-фельдфебель, а затем лейтенант и обер-лейтенант, Визе попадает сначала в захваченную фашистами Голландию, а затем на Восточный фронт.
Несмотря на неопровержимые факты, свидетельствующие о его злодеяниях, Визе виновным себя не признает. Он избрал одну линию поведения: отрицать все и вся, отрицать во что бы то ни стало. И на каждый вопрос государственного обвинителя он тупо твердит:
— Нет... не делал... Этого я не совершал...
Но со скамьи подсудимых поднимается Скотки и другие обвиняемые. Они вновь приводят факты преступных действий роты, которой командовал Визе.
В частности, Скотки показывает, что Визе действовал очень активно и сам возглавлял карательные операции. Он руководил сожжением деревень и расстрелами.
— Я видел, как Визе лично расстреливал русское население, — говорит Скотки.
Когда государственный обвинитель спрашивает Визе, отдавал ли он приказы об угоне скота и изъятии продуктов у гражданского населения, Визе отрицает и это. Председательствующий зачитывает показания подсудимого на предварительном следствии о том, что при отступлении из района Устья на Остров 2-й батальон «особого назначения» отбирал у населения хлеб, продукты и скот.
Уличенный этим сопоставлением собственных показаний, Визе признает, что дело обстояло именно так.
— Значит, вы занимались грабежом мирного населения?
— Это не грабеж.
Председательствующий поочередно спрашивает у подсудимых Дюре, Бема и Янике, что они знают о карательных функциях роты, которой командовал Визе?
Все говорят о том, что рота Визе при отступлении сжигала советские села, а трудоспособное население угоняла в Германию
.
Допросом подсудимого Визе вечернее заседание заканчивается.
Утреннее заседание 30 декабря.
Заседание начинается допросом подсудимого генерал-майора Генриха Ремлингера.
Выйдя к барьеру, Ремлингер старается держаться так, будто он попал на скамью подсудимых по какому-то недоразумению. Вот-вот это недоразумение разъяснится и он, Ремлингер, из подсудимых превратится просто в военнопленного генерала. Он непрестанно повторяет, что никогда не интересовался политикой, что он только солдат.
Что же представляет собою этот «стоящий вне политики солдат Ремлингер»? Ему 63 года, из них 43 он прослужил в немецкой армии. Находясь «в стороне от политической жизни», Ремлингер, однако еще в 1919—1924 гг., активно участвовал в подавлении революционного движения трудящихся. В 1919 году этот верный служака разбойничьего германского империализма во главе кавалерийского эскадрона зверски расправляется с восставшими рабочими в Аугсбурге и Мюнхене. Вслед затем он не раз выслуживается перед оголтелой реакцией, выполняя одно жандармско-палаческое поручение за другим.
После прихода к власти Гитлера подсудимый верой и правдой служит фашистскому режиму. С 1936 по 1943 год он — начальник первой образцовой военной тюрьмы в Торгау. На эту должность палача Ремлингер пришел подполковником, ушел он с нее генералом. По его собственным словам, он был назначен в Торгау «как лучший офицер-воспитатель»
. И он оказался самым подходящим кандидатом на пост начальника тюрьмы — образцовой в стране тюрем, концлагерей  и каторги.
Членом национал-социалистической гитлеровской партии Ремлингер, по его утверждению, никогда не был. Однако о том, как ценили его фашистские главари, говорит хотя бы тот факт, что только за время войны он получил два железных креста II класса, и два креста первого класса, причем один из них с почетными мечами.
На одном из допросов Ремлингер, увлеченный воспоминаниями о своей подлой жизни, проговорился: «Моя военная тюрьма, — сказал он, — действительно являлась образцом, по которому строились новые военные тюрьмы. Начальники, которые назначались во вновь организуемые тюрьмы, приезжали ко мне, чтобы ознакомиться с постановкой дела».
Шесть лет Ремлингер воспитывал попадавших к нему людей. Тех, кого выращивал этот «лучший офицер-воспитатель», можно видеть здесь же, на процессе. Вот они, его выученики, сидящие перед Трибуналом на одной с Ремлингером скамье подсудимых. Это — Янике, убийца боле трехсот русских детей, женщин, стариков, поджигатель, грабитель и садист, заживо сжигавший ни в чем не повинных мирных людей. Это — Скотки, взрывавший землянки с русскими семьями, сжигавший деревню за деревней. Это — Зоненфельд, инженер по образованию, добровольно ставший агентом гестапо и затем руководителем карательных налетов на псковские и лужские деревни, организатором поджогов крестьянских домов и атаманом фашистско-бандитской шайки, занимавшейся беспощадным уничтожением русских людей.
В 1943 году Ремлингер направляется на временно оккупированную немцами советскую территорию и становится сначала ненадолго комендантом Опочки, а затем комендантом Пскова.
Предварительное следствие и два дня судебного процесса неопровержимо показали, что Ремлингер был на Псковщине непосредственным организатором и главным руководителем чудовищных злодеяний. Подчиненные ему каратели угоняли на фашистскую каторгу десятки тысяч советских людей. Он приказывал дотла сжигать русские деревни, беспощадно расстреливать мирных жителей без разбора пола и возраста, расстреливать за отказ от «эвакуации» в Германию, за появление вне своей деревни, расстреливать по любому поводу и без всякого повода.
Многие десятки сожженных в районе Пскова, Луги и Плюссы деревень, тысячи замученных, расстрелянных, заживо сожженных, разорванных гранатами и минами детей, женщин и стариков — таковы факты людоедских злодеяний Ремлингера на русской земле.
Эти факты неопровержимы. Подсудимые один за другим заявляют суду, что приказы о расстрелах были подписаны Ремлингером, а он, как и в первый день процесса, отвечает:
— Виновным себя не признаю.
Прибегая ко всяческим уверткам, он все отрицает, от всего открещивается.
На вопрос государственного обвинителя, как он, Ремлингер, относился к зверскому террору, который проводился гитлеровцами в самой Германии, подсудимый отвечает:
— Мы ничего не знали об этом.
Весь мир знает о кровавых злодеяниях гестапо, о кошмаре гитлеровских концлагерей, о пытках, погромах и убийствах, и только Ремлингер ничего не заметил.
Суд переходит к выяснению преступной деятельности Ремлингера в бытность его комендантом Пскова.
Государственный обвинитель спрашивает:
— Отдел контрразведки входил в состав комендатуры? Чем он занимался?
Ремлингер: Это был отдел «1-Ц». Его обязанностью было распределять литературу, организовывать театры и охранять их.
Государственный обвинитель: А чем занималась подчиненная вам полевая жандармерия?

Ремлингер: Регулированием уличного движения... Ну, и некоторыми полицейскими мероприятиями, которые требовались в таком городе как Псков...
Так неприкрыто лжет Ремлингер. Пытаясь выгородить себя, он утверждает, что комендатуры в Карамышеве, Новоселье и других пунктах, находившиеся в его подчинении, занимались угоном советских людей в Германию и зверскими расправами без его ведома. Они выполняли, заявляет Ремлингер, приказы, полученные свыше.
Государственный обвинитель: Но приказы, относившиеся к вашим подчиненным, не могли не касаться вас?
— Да.
— Значит, вы их выполняли?
И Ремлингер, наконец, признается:
— Постольку, поскольку приказы были, — я их выполнял.
— Вы знали, что вы этим совершаете тягчайшее преступление, что вы нарушаете международную Гаагскую конвенцию, подписанную в свое время и Германией?
— Нет не знал.
Так же ведет себя Ремлингер и дальше. Он отрицает все, даже самые неопровержимые факты. Он утверждает, что ничего не знал о расположении возле Пскова лагерей для военнопленных, о смертности в этих лагерях, уносившей в могилу десятки тысяч человек, о массовых расстрелах военнопленных без суда и следствия. Он заявляет, что ему ничего не было известно о расстрелах женщин, детей, стариков. Он вообще не знает ничего, что могло быть поставлено ему в вину.
По просьбе государственного обвинителя суд повторно допрашивает подсудимых Зоненфельда, Скотки и Янике. Они вновь подтверждают, что приказы о сожжении деревень, расстрелах мирного населения отдавались Ремлингером, что именно по его приказам были сожжены десятки деревень, убиты тысячи женщин, стариков и детей. Ремлингер пробует отрицать эти показания. Тогда Зоненфельд, не выдержав и указывая на своего бывшего генерала, кричит:
— Ремлингер лжет!
К концу допроса под давлением оглашенных государственным обвинителем и председателем суда материалов предварительного следствия, уличаемый другими подсудимыми, Ремлингер признает себя виновным в ряде преступлений. Он подтверждает, что отдавал приказы об угоне советских людей в немецкое рабство и о сожжении деревень. Он признает, что во время организованных по его приказам экспедиций против партизан, карательные отряды уничтожали мирное население, расстреливали стариков, женщин и детей.
Допросом Ремлингера заканчивается утреннее заседание.
Вечернее заседание 30 декабря.
На вечернем заседании суд переходит к допросу свидетелей. Их показания рисуют картину жестокого произвола гитлеровцев, массовых убийств, грабежей и насилий над мирными советскими гражданами на временно оккупированной территории Ленинградской области.
Первым дает показания свидетель В.Ф. Федоров — 58-летний колхозник деревни Ростково Новосельского района. Он приводит факты чудовищных злодеяний гитлеровских бандитов, которые систематически убивали крестьян этой и близлежащих деревень. Беспощадную расправу с жителями деревни Ростково учинил немецкий карательный отряд 23 декабря 1943 года. Рано утром староста пригнал работоспособное население на работу под угрозой наказания и штрафов. Тем временем каратели спалили Ростково дотла. Оставшихся в деревне женщин, стариков и детей — всех от мала до велика — фашистские мерзавцы согнали в сарай и сожгли заживо. Тех, кого не успели сжечь, — расстреляли. У свидетеля в это страшное утро погибла вся семья: жена, невестка и 4-летняя внучка.
— Сколько всего людей сожгли и расстреляли немцы в вашей деревне? — спрашивает государственный обвинитель.
— 64 человека погибло от руки злодеев, — говорит свидетель. — из них 33 — малолетние ребята.
Жительница той же деревни Е.Е. Сергеева, спасшаяся благодаря тому, что находилась на работе вдали от Ростково, называет фамилии сожженных: вся семья Трофимовых, жена и трое детей колхозника Андреева, девушка Мария Федорова и многие другие. У самой свидетельницы немцы сожгли мать, трех малолетних братьев, двух племянниц.
Свидетельница Н.П. Филиппова из деревни Замошье, Карамышевского района, пряталась со своей 8-летней дочерью Клавдией и другими колхозниками в лесу, спасаясь от угона на немецкую каторгу. Это было в феврале 1944 года, накануне прихода Красной Армии. Полагая, что наши части уже заняли деревню, крестьяне группами стали возвращаться по домам, но были перехвачены гитлеровцами.
Фашистские бандиты открыли стрельбу по безоружным людям, по детям, женщинам, старикам. В результате было убито 24 человека. Многие из них подверглись зверским мучениям. Особенно надругались звери над Модестом Захаровым. Лицо его было изуродовано ножевыми ранами, голова расплющена. Девоч
Вернуться к началу Перейти вниз
http://libelli.ru
 
Процесс над нацистскими преступниками, Псков, 45-46 г.
Вернуться к началу 
Страница 1 из 1
 Похожие темы
-
» Застрелился начальник областного УФСБ Константин Морев

Права доступа к этому форуму:Вы не можете отвечать на сообщения
Правда и ложь о Катыни :: Для начала :: Общий форум :: Обстоятельства и улики :: Места захоронений :: Козьи Горы-
Перейти: