Большие и малые иуды-прорабы перестройки

http://echo.msk.ru/programs/all/630089-echo.phtml Эхо Москвы 01.11.2009 17:15
Тема : Александр Николаевич Яковлев
Передача : Наше все
Ведущие : Евгений Киселев
Гости : Виталий Коротич, Юрий Рыжов

Е.КИСЕЛЕВ: Здравствуйте, я приветствую всех, кто в эту минуту слушает радио «Эхо Москвы», это действительно программа «Наше все», это действительно я, ее ведущий, Евгений Киселев. Сегодня в некотором смысле последний раз мы встречаемся в рамках этого проекта, поскольку сегодня у нас последняя программа на последнюю букву нашего алфавита, букву «Я». Я напомню, мы писали историю нашей страны в лицах в ХХ веке, мы шли по алфавиту от буквы «А» и вот дошли до буквы «Я». И сегодня последний выпуск на букву «Я». Я сразу хочу сказать, что до конца года у нас еще будет несколько специальных выпусков, в ходе которых мы постараемся восполнить какие-то очевидные пробелы. Некоторые деятели нашей отечественной истории, безусловно, заслуживающие отдельного разговора, без которых вот этот портрет бы нашей страны в лицах в ХХ веке был бы неполон. Им мы посвятим последние семь программа. А в следующее воскресенье будем их выбирать. Так что передача будет посвящена выборам вот этих недостающих, если угодно, персонажей нашей истории. А сегодняшняя программа посвящена Александру Николаевичу Яковлеву. И как всегда, в начале выпуска мы напомним о том, что это был за человек.

ПОРТРЕТ В ИНТЕРЬЕРЕ ЭПОХИ
Знакомые за глаза называли его А.Н. На рубеже веков в политических, чиновных, журналистских, научных кругах Яковлевых было много. Тут и прославленный главный редактор «Московских новостей» и «Общей газеты» Егор Яковлев, и его сын Владимир, основатель «Коммерсанта». И знаменитый ученый-юрист Александр Максимович Яковлев. И бывший председатель высшего арбитражного суда Вениамин Яковлев. Но тот уже совсем другого поля ягода. Но А.Н. был один. Еще многие его звали «дед». Именно так, сурово, «дед». Не дедушка, как часто за глаза называли Ельцина, передавая через уменьшительно-ласкательный суффикс всю сложную гамму отношений отечественных либералов к первому президенту России, которым и восхищались, и возмущались, которому прощали всяческие чудачества и загогулины, за которого голосовали сердцем. К Александру Николаевичу Яковлеву отношение было несколько иное: его прежде всего уважали. И даже, оказалось, чуть-чуть побаивались, как одного из немногих политиков старшего поколения, сохранивших безусловный моральный авторитет. Какими только эпитетами не награждали Александра Николаевича Яковлева его друзья и враги – и архитектор перестройки, и Иуда. Не могли простить ему твердокаменные коммунисты-ленивцы, что под конец жизни Яковлев сумел переосмыслить свое отношение к большевизму, к истории страны, к истории партии, которой служил много лет, к Политбюро, в котором состоял на пике политической карьеры. Теперь об истории собственной жизни. Крестьянский сын из Ярославля, ветеран Великой Отечественной, ставший инвалидом после тяжелого ранения на Волховском фронте. Всю жизнь он потом хромал на негнувшуюся ногу. Вскоре после войны Яковлев окончил Ярославский пединститут и пошел на партийную работу. Перебрался в Москву и там дослужил до должности первого заместителя заведующего идеологическим отделом ЦК КПСС. Попал в опалу и был сослан на долгие десять лет послом в Канаду. Где в один прекрасный день познакомился с приехавшим туда с визитом будущим генсеком Михаилом Горбачевым. Очень скоро Горбачев избирает Яковлева своим главным либеральным советником, продвигает его на пост директора Института мировой экономики и международных отношений. Потом на пост заведующего отделом пропаганды секретаря ЦК КПСС. Потом возвышает до ранга члена Политбюро. Либерализация советской прессы, гласность, перестройка, публикации запрещенных произведений и закрытых материалов, реабилитация жертв политических репрессий, политические реформы, первые свободные выборы, крушение коммунизма – все это дело рук Александра Яковлева. Враги ему этого никогда не простят, друзья-единомышленники и их потомки никогда не забудут.

Е.КИСЕЛЕВ: Теперь позвольте представить сегодняшних гостей. У меня в студии академик Юрий Алексеевич Рыжов, в прошлом посол России во Франции, президент Международного инженерного университета, и Виталий Алексеевич Коротич, писатель, в прошлом главный редактор прославленного журнала «Огонек», который в годы перестройки, во многом благодаря Александру Николаевичу Яковлеву был как раз вот таким… больше чем журналом, коллективным организатором и коллективным пропагандистом в массах людей, которые приветствовали реформы 80-х годов и в известном смысле, их продвигали. Кстати, скажите, пожалуйста, Виталий Алексеевич, а вот сам Яковлев сыграл какую-то конкретную роль в Вашем выдвижении в главные редакторы журнала?

В.КОРОТИЧ: Да, конечно. Первый, кто меня вызвал в ЦК КПСС для разговора, был Александр Николаевич. И когда я начал отказываться – а нашел аргумент, я говорю: «Скажите, а когда вас секретарем ЦК назначали, вы хоть с женой посоветовались?» Он не задумываясь сказал: «Нет!» Короче говоря, это длилось какое-то время, но Яковлев настоял и…

Е.КИСЕЛЕВ: Это был 1986-й год, да?

В.КОРОТИЧ: 86-й год. Я – это была его креатура. И единственное, что я попросил его… Он говорит: «Ну, если нужна будет какая-то помощь…» Я говорю: «Не надо, не мешайте». Вот где-то год не мешали, потом началось.

Е.КИСЕЛЕВ: А потом сам, лично мешал?

В.КОРОТИЧ: Нет, он не мешал. Понимаете, Яковлев был особенным человеком. Я не могу сказать, что он активно, ну, помогал – он действительно не мешал. Если бы я во что-то влип, где-то бы он меня вытащил, а где-то нет. Но он помогал особенным образом: иногда он звонил и говорил: «Вот сейчас Горбачева в Москве нет, и я уезжаю на десять дней. Чтоб две недели вас нигде не было, потому что остался Лигачев, он вас уволит, и никто вас не спасет». Я на две недели уходил в подполье. Т.е. такие вещи он делал. Но иногда… иногда он одергивал. Скажем, когда Нина Андреева выступила с известным своим письмом, мы подготовили круглый стол – он сказал: «Отвечать надо с уровня Политбюро, закройте свою лавочку и ждите, пока ответим мы». Короче говоря, он был, я бы сказал, просто хорошим товарищем. Действительно, старшим товарищем. Не дедом, а именно старшим товарищем. И я его очень любил именно за его открытость и за… в общем, то, что всегда он подставлял себя первым. И если бы уже били меня, то рикошетом попало бы по нему тоже. Он никогда этого не избегал.

Е.КИСЕЛЕВ: Ну а Вы, Юрий Алексеевич, как Вы познакомились и когда, с Александром Николаевичем?

Ю.РЫЖОВ: Я познакомился, когда уже начинался съезд народных депутатов, 89-й год. Он пригласил меня на Старую площадь в свой кабинет. Мы разговаривали… Ну, мы уже были знакомы в залах Верховного совета с ним, а тут состоялся довольно обстоятельный…

Е.КИСЕЛЕВ: Вы в ту пору в МАИ работали, да?

Ю.РЫЖОВ: Ну, я был ректором МАИ и председателем комитета Верховного совета СССР по науке, образованию и прочим культурам. Вот, говорили обо всем, он подарил мне книжку свою, рассказал, что, вот, она вышла в 89-90-м году, «я, - говорит, - собрал здесь всякие свои статьи и ничего не исправлял из того, что было написано раньше. И несу ответственность за свои ошибки или за свои, так сказать, заблуждения. Вот нате, почитайте». Я перед тем, как идти сегодня сюда, залез на верхнюю полку своих огромных шкафов, достал эти книги, которые он периодически дарил, и посмотрел первую книжку. И посмотрел, что я, оказывается, ее очень внимательно читал – я ее испачкал на полях всякими заметочками. Потом пошел цикл встреч, а главное, непрерывно он мне давал свои новые и новые книги. Все они трогательно подписаны, все с большим нарастанием трогательности. И только последняя книга «Сумерки», 2003 год, осталась неподписанной. Но это его и прощание, и завещание, и предсказание. Потому что в последней главе, практически – я опять сегодня пересмотрел – он видел, куда мы катимся. Практически, речь шла о том, что заканчивается очередная попытка модернизации страны, заканчивается, она идет к концу с неизбежным катаклизмом в конце очередного попытки. И боится только, что эта попытка может оказаться последней, что было бы страшно, не дай бог.

Е.КИСЕЛЕВ: А как Вы объясняете – вопрос к обоим нашим гостям, и к Юрию Рыжову, и к Виталию Коротичу – как Вы объясняете вот такую трансформацию взглядов его… И друзья, и враги сравнивали Александра Николаевича, там, с Савлом, который искренне служил коммунистической системе – такой, коммунистический Савл, который вдруг в один прекрасный день стал антикоммунистическим Павлом.

В.КОРОТИЧ: Вы знаете, это не вдруг.

Е.КИСЕЛЕВ: Не вдруг?

В.КОРОТИЧ: Он вспоминал иронично о себе, в общем-то свою способность к переменам. Как-то мы с ним говорили, он говорит: «Знаете, вот последнее, что я помню…» - как раз я поздравил его с назначением председателем комиссии по расследованию сталинских злодеяний. Он говорит: «Последнее, что я помню, это как я на Волховском фронте выскочил из окопа с воплем «За Сталина вперед!», в меня что-то попало, и больше ничего не помню. Это, - говорит, - последнее, что я орал вслух». Он менялся. Понимаете, люди обязаны меняться. Он менялся, он думал. Я, когда было ему 80 лет, выступая на его юбилейном собрании, сказал, что, говорю «Александр Николаевич, Вы большую часть своей жизни посвятили безнадежному делу – вы пытались соединить советский вариант социализма со здравым смыслом». Вот, судя по всему, он это принял. Что я могу сказать? Он менялся. Он менялся, но он менялся очень направленно и очень искренне. Он ни от кого не скрывал и не перед кем не преклонялся. Он был человеком искренним, менявшимся, и это хорошо.

Ю.РЫЖОВ: Я согласен с Виталием Алексеевичем, потому что у меня такое же впечатление создалось и убеждение, что эта эволюция была естественной, искренней и честной. И он об этом сам говорил. И он написал об этом вот в этой книге первой, которую он мне подарил, там приведены статьи, там, 70-х годов и т.д. И эволюция уже начиналась тогда. Потому что он непрерывно… Он очень образованный человек был. Плюс, непрерывно самообучающийся. Он все время пополнял свои знания. А когда пополняются знания, тогда возникают и сомнения, и обобщения, и анализ. Вот он был к этому способен прекрасно.

Е.КИСЕЛЕВ: А какой был у Вас, Виталий Алексеевич, вот тогда, в годы перестройки, и был ли, какой-нибудь самый сложный эпизод в отношениях с Александром Яковлевым?

В.КОРОТИЧ: Вы знаете…

Е.КИСЕЛЕВ: Я имею в виду, не лично, а вот как главного редактора главного перестроечного журнала.

В.КОРОТИЧ: Все менялось. Все менялось. И иногда он мне просто говорил, что «вы знаете, вот уже, наверное, год, - говорит, - Горбачев ни слова хорошего ни о вас, ни обо мне не слышал. Поэтому не переживайте, если что-то». Я получал ведь реакции не только от него – реакции были от помощников Горбачева, от каких-то еще людей. Все это происходило последовательно. И надо сказать, что у Яковлева постоянно было, наверное, вживленное в него советской властью, ощущение постоянной опасности. Уже где-то в конце, когда он перестал быть секретарем ЦК, я его встретил, и вот тогда, пожалуй, было самое трудное. Потому что я говорю: «Что-то я вас давно не видел, вы тут заседаете где-то?» «Ничего, ничего, - говорит. – Скоро нас под одну стенку поставят – увидимся». Вот, у него было это ощущение, у него было ощущение того, что Горбачев упускает из рук ту власть и ту силу, которая у него есть, и что перемены захлебываются. Но надо сказать, что это им никогда не руководило – он был достаточно бесстрашен и последователен в осуществлении того, что он делал. Поэтому трудные моменты были, но в мои трудные моменты он мне мог помочь, в свои трудные моменты я ему помочь не мог, поэтому его трудные моменты были еще труднее.

Е.КИСЕЛЕВ: У меня вот, допустим, был такой памятный эпизод, когда разгорелся скандал по поводу публикации в «Огоньке» неких данных социологического исследования, проводившегося, по-моему, в Новосибирске, в Сибирском отделении Академии Наук, о том, что значительная часть – там что-то 55 или 60 процентов – граждан опрошенных поддерживают перестройку.

В.КОРОТИЧ: Это было очень забавно, я Вам просто быстро попробую сказать, потому что мы затеяли такую штуку: взяли корреспондента, Тримбла, корреспондента «US News and World Report»…

Е.КИСЕЛЕВ: Да.

В.КОРОТИЧ: И своего Дмитрия Бирюкова, посадили их в СВ и послали их в Новосибирск. Они писали о замечательных переменах, происходящих по дороге. А в Новосибирске им сказали, что все замечательно. Это было к 7 ноября, естественно – в другое время такой материал никому не нужен, и тогда не нужен, а мы его готовили. И ему сказали, что вы знаете, что у нас, вообще, в Сибири, уже 60 процентов населения поддерживает перестройку. Это было 7 ноября, мы напечатали. А 7 ноября Михаил Сергеевич выступил на торжественном заседании с докладом, где сказал, что 100 процентов советских людей поддержало перестройку. Утром рано мне позвонил Яковлев. Говорит: «Значит так, Михаил Сергеевич меня разбудил и сказал, что в Сибири готовится переворот. Везде 100 процентов, а там 60 процентов – 40 процентов против. Надо, говорит, что-то делать, комиссия ЦК высылается туда, Бирюкова немедленно уволить». Он сейчас большой босс, выпускает всякие «7 дней» и т.д. «Немедленно Бирюкова уволить». Я Бирюкова загнал куда-то в подполье, значит, естественно, я его уволить не мог, он был еще зять моего друга Роберта Рождественского. Поэтому так или иначе, это была очень смешная история, но надо сказать, что Яковлев играл здесь последовательно. Он говорит: «Ну как, уволили?» Я говорю: «Уволил». «Ну и хорошо». Все. Играли вот в эту игру – он понимал, что я не уволил, я понимал, что ответить ему надо именно так. Ну что, вот такие вот минутки бывали. И надо сказать, что чувство юмора – это все-таки разновидность храбрости. И иногда оно помогало, и у Яковлева оно было, как ни у кого из его партийных коллег.

Е.КИСЕЛЕВ: Ну что ж, сейчас у нас будет короткий перерыв на, буквально, там, 2-3 минуты: новости середины часа на «Эхе Москвы». Я напомню, сегодня у нас в гостях академик Юрий Рыжов и писатель Виталий Коротич, мы сегодня вспоминаем Александра Николаевича Яковлева. И буквально через 2-3 минуты продолжим этот разговор. Оставайтесь с нами.

Е.КИСЕЛЕВ: Мы продолжаем очередной выпуск этой программы, который сегодня посвящен Александру Николаевичу Яковлеву, человеку, которого многие называют архитектором перестройки, безусловно, идеологом тех реформ, которые происходили в стране во второй половине 80-х годов, человеком, который был в те годы очень близок Михаилу Горбачеву и в значительной степени определял ту политику, которая проводилась в стране. Кстати, я напомню, у нас в гостях сегодня Виталий Коротич и Юрий Рыжов. Как Вы считаете, а в какой мере, на самом деле, Яковлев был способен влиять на Горбачева и на его решения?

Ю.РЫЖОВ: Я думаю, в достаточной мере на какой-то период, а потом у Горбачева появилась некая осторожность, давление на него, некие опасения за свои позиции в Политбюро или во главе страны. И здесь более радикально и правильно, может быть, выступал Александр Николаевич. И в этот момент, видимо, влияние пошло на спад на некоторый.

В.КОРОТИЧ: Знаете, окружение Горбачева было очень переменчиво. Мы забываем о том, что, вот, утром президент… да и сегодня президент России, Америки – ему некогда смотреть телевидение, читать газету – он читает такую папочку. Там страничка: что вчера было в газетах, что было в…

Е.КИСЕЛЕВ: Нет, вот нынешний президент, говорят, лично роется в Интернете. Я имею в виду Дмитрия Анатольевича Медведева.

В.КОРОТИЧ: Но это очень мило, значит, у него много свободного времени, да. Потому что у Горбачева его не было, он получал… и люди, составлявшие эти папочки…

Е.КИСЕЛЕВ: Ну и Интернета тоже не было.

В.КОРОТИЧ: Люди, составлявшие эти папочки, были помощнее иных министров. И вот, мне Яковлев не раз говорил, что Горбачев все больше, и больше, и больше обкладывается… И его хвалят, и его отгораживают, отталкивают от его прежнего окружения, поэтому в начале Яковлев был куда мощнее в своем влиянии на Горбачева, чем позже. Позже – собственно, это Горбачева и погубило – он уже попал в поле такой дезинформации, что он перестал четко ориентироваться во многом. И Яковлев просто пожимал плечами, но продолжал делать свое дело. Позже, когда он ушел из партии, это было совсем четко. Один раз мы договорились с ним встретиться, и я позвонил ему, говорю: «Как?» Он говорит: «Нет, сегодня мы не встретимся, сегодня заседание будет съезда партии». Я говорю: «Да чего вы?» Он говорит: «Да нет, я не хочу там, но я хочу проследить, чтобы меня не включили ни в какие избираемые органы». Или, вот, последнее, когда умер Сахаров, я подошел утром на заседание к Горбачеву и говорю: «Напишите мне что-нибудь. Вы же ему микрофон отключали – напишите мне «я любил этого человека, мне без него будет плохо»». Он отказался. Он сказал: «Я напишу что-нибудь для зарубежной прессы, не надо». А Яковлев сказал: «Я напишу, только не подписывайте меня никакими титулами – Политбюро и прочее». Они расходились во многом. Но Яковлев сохранял достоинство постоянно.

Ю.РЫЖОВ: Он ощущал, что близятся нехорошие времена, и незадолго до путча – как, за несколько месяцев – он написал небольшое письмо Горбачеву, в котором он практически предупредил, что может произойти. И потом в конце, цитируя это письмо в одной из своих книг, в последней, он говорит такую вещь, что, может быть, до него не донесли это письмо, изолировали, а может быть, он пренебрег этим и уехал в отпуск, что и свершилось тогда. И еще из эпизодов, связанных… или, может быть, Вы хотите продолжить эту часть темы? Тогда давайте.

Е.КИСЕЛЕВ: Нет, нет, Вы продолжайте, продолжайте.

Ю.РЫЖОВ: Нет, я немножко перепрыгиваю почти под конец нашего с ним знакомства. Когда мы с Виталием Гинзбургом и другими учеными и правозащитниками начали защищать ученых-«шпионов» так называемых – и публикации пошли, и по радио, и в «Новой газете» - у меня раздался звонок. Секретарь говорит: «Это такой-то из ФСБ». Я взял трубку, этот человек сказал: «Я хочу с вами встретиться». Я говорю: «Приезжайте». «Нет, я хочу встретиться на своей территории». Я говорю: «Где ваша территория?» «Лефортово». Ну, я так сказал, что я никогда не был ни в милиции, ни в суде – наверное, надо встречаться вместе с адвокатом. У него упал голос, и немножко, значит, он затух и сказал, что он позвонит мне в пятницу. И в этот вечер я встретился на вручении премии «Триумф» у Иры Антоновой в музее, и первые, кого я встретил, были Александр Николаевич и Генри Резник. Я подошел и рассказал по горячим следам это дело. Александр Николаевич сказал: «Юра, ты ему скажи, что ты с ним встретишься в будущем 1937 году».

В.КОРОТИЧ: Вы знаете, в этом смысле, он постоянно ощущал, вот, противодействие, скажем так, общо, государственных некоторых структур. Однажды я пришел к нему – шел пленум ЦК – он говорит: «Ну вот…» - он же окал, как по-ярославски…

Е.КИСЕЛЕВ: Да, да.

В.КОРОТИЧ: Говорит: «Вот, раздают на Старой площади листовки, что я еврей, и моя фамилия Эпштейн. У нас, понимаешь, в Ярославской области евреев вообще не было, но вот я Эпштейн. Но самое главное, что раздавали листовки, - говорит, - на Старой площади. У нас тут в дни пленума ЦК даже кошки с пропусками ходят. А тут, - говорит, - раздавали, и ничего». Понимаете, он постоянно ощущал вот эту какую-то руку, вредящую, гадящую. И самое обидное, что эта рука была государственной рукой. Ну, скажем, из того же государства, а не какой-то тайной силой. Поэтому все эти разговоры о тайном, там, масонстве, о чем-то, он понимал как инспирированные, направленные слухи. Они ему мешали жить, но в общем-то, он был человеком мужественным и до конца делал свое дело.

Ю.РЫЖОВ: Ну, его травили, начиная со времен этой дамы, которая выступила, не хотела поступиться принципами, и даже уже в 2000-х годах, в этом веке. Травля эта, он отчетливо пишет в своей книге, что она организовывалась спецухой нашей, т.е. ФСБшниками, бывшими или вечными чекистами.

Е.КИСЕЛЕВ: Ну, насколько я понимаю, ведь работа комиссии по реабилитации жертв сталинских репрессий, фактически, была свернута, хотя формально не было принято решение, скажем, об отстранении Яковлева от руководства этой комиссией.

В.КОРОТИЧ: У него был фон. В конце он сидел на своей Грузинской, там, на Грузинской улице и имел прекрасный фон. Он издавал замечательные архивы, и понимая, что административно этот фон уже не может очень сильно влиять на политику и на жизнь государства, он влиял на это, ну, скажем так, вперед. Он выпускал тома партийных архивов. Это были потрясающие тома. Жаль, что…

Е.КИСЕЛЕВ: Да, и их до сих пор можно, на самом деле, в некоторых книжных магазинах найти…

В.КОРОТИЧ: Да.

Е.КИСЕЛЕВ: И это, конечно, великое дело.

Ю.РЫЖОВ: Они все, вот, у меня есть – совершенно потрясающая вещь. Я, опять же, посмотрел просто на корешки названия. Вот для примера говорю, тематика, она очень такая, векторная. «ГУЛАГ», «Катынь», «Дзержинский», «Берия», «Большая цензура», «Сталин и космополиты». «Лубянка», несколько томов Лубянки. Они все… это же документальные вещи, это не монографии, не научная работа.

В.КОРОТИЧ: Только документы.

Ю.РЫЖОВ: Это чистый документарий, чистый. Потрясающая совершенно вещь.

В.КОРОТИЧ: Потрясающий том о переписке ЦК с интеллигенцией.

Ю.РЫЖОВ: Да.

В.КОРОТИЧ: Где интеллигенты писали доносы друг на друга, где ЦК комментировало эти доносы – все это вышло огромным убийственным томом. И надо сказать, без Александра Николаевича это бы не вышло никогда. Теперь это уже существует.

Ю.РЫЖОВ: Нет, ну самое интересное, что сейчас закрывают те документы – закрывают снова в архивах – которые уже были опубликованы. Т.е. мы опять в абсурд в какой-то впадаем.

Е.КИСЕЛЕВ: Да, т.е. нельзя получить доступ к оригиналам этих документов.

Ю.РЫЖОВ: Да.

Е.КИСЕЛЕВ: Слава Богу, что они хотя бы существуют в таком виде.

В.КОРОТИЧ: Слава Богу, что они есть. Да нет, и там указаны единицы хранения…

Ю.РЫЖОВ: Ну, это вектор сегодняшней жизни, что же делать? Потому что ползучая реабилитация сталинизма, чекизма – она же у всех на глазах происходит.

В.КОРОТИЧ: Да. Понимаете, вот как Яковлев говорил о том, что нельзя было бы на Старой площади раздавать листовки, точно также, как сейчас ретивые метроначальники московские, там, реабилитируют сталинские тексты…

Ю.РЫЖОВ: Да, да.

В.КОРОТИЧ: …и хотят возрождать его памятники, то совершенно ясно, что они бы этого не делали сами по себе, уж мы понимаем психологию чиновников и представить, чтобы какой-нибудь московский начальник метро начинает реабилитировать Сталина – нет. Значит, это пробные шары, запускаемые сверху. Это то, против чего воевал Яковлев, и…

Ю.РЫЖОВ: Да.

Е.КИСЕЛЕВ: Ну хорошо, вот Виталий Алексеевич…

В.КОРОТИЧ: Да.

Е.КИСЕЛЕВ: Я думаю, что нашим слушателям будет очень интересно послушать от Вас… вот как работает эта технология? Вот ведь, ну, запускается шар… ведь кто-то должен позвонить, сказать… Ну вот как это происходит?

В.КОРОТИЧ: Вы знаете, мы…

Е.КИСЕЛЕВ: Встречается какой-то чиновник из метрополитена с кем?

В.КОРОТИЧ: Бывает и так.

Е.КИСЕЛЕВ: И какой разговор происходит?

В.КОРОТИЧ: Бывает и так. Наверное, на этом уровне может быть и так. Что касается журналистов, скажем, мы все с вами опытные очень люди и… все опытные. И прекрасно знаем, как проводятся совещания, как говорится, что «вы знаете, сейчас, там, много того-то, того-то, нам надо бы не допускать то и это». Понимаете, эти все вещи делаются не в лоб, потому что очень часто нервный журналист или, так сказать, честолюбивый журналист может и взбрыкнуть. Ему просто объясняют, что это государственная необходимость, что нужно сейчас. И…

Е.КИСЕЛЕВ: Кто разъясняет? Где?

В.КОРОТИЧ: Я Вам скажу. Сейчас есть спонсоры. Есть люди, которые спонсируют газеты и журналы. Практически все они выходят за счет каких-то частных подкормок. И вполне возможно такого спонсора на минуточку потревожить и сказать: «Вы знаете, вы прекрасно спонсируете журнал такого-то имени, но вы знаете, там появляется бог знает, что. Ну вот то-то, то-то и то-то. Вы хотели получить еще участок земли, мы вам его, конечно, дадим, но смотрите, куда вы разбрасываете свои деньги». Вот такие вот разговоры ведутся, и они очень плодотворны. Я не раз встречался с редакторами, которые потом получали уже отдачу от своих спонсоров, и это бывало серьезно. Конечно же, так как бывало в советские времена – когда прямо вызывали в ЦК и говорили: «Делай то-то». Но и тогда можно было противостоять, понимаете?

Е.КИСЕЛЕВ: А вот Вас вызывали в ЦК?

В.КОРОТИЧ: Да. Очень часто.

Е.КИСЕЛЕВ: Как главного редактора «Огонька»?

В.КОРОТИЧ: Конечно, и говорили…

Е.КИСЕЛЕВ: Кто вызывал?

В.КОРОТИЧ: Зав отделом пропаганды вызывал, вызывал Севрук, его заместитель, который меня вел, вызывали секретари ЦК. Это было нормально, понимаете? Слава Богу…

Е.КИСЕЛЕВ: А заведующий отделом пропаганды кто был тогда?

В.КОРОТИЧ: Севрук меня вел, а кто был… Шаура заведовал культурой, а… Вы знаете, сейчас уже…

Е.КИСЕЛЕВ: Даже вспомнить не можем.

В.КОРОТИЧ: Столь незначителен, что нет. Нет, я выходил на Яковлева в этих делах. Хоть пропаганду вел и Лигачев. Здесь было два, так сказать, совершенно диаметрально…

Е.КИСЕЛЕВ: А как это так вот было, что и Лигачев, и Яковлев?

В.КОРОТИЧ: А Лигачев – второй секретарь ЦК, который ведет все вопросы.

Е.КИСЕЛЕВ: Понятно.

В.КОРОТИЧ: А Яковлев был только идеолог. Поэтому Лигачев в какой-то степени был даже главнее. Но у каждого была своя парафия, и здесь можно сказать, что в то время можно было иногда, ну, не то, чтобы подурачиться, но не так серьезно говорить на эти темы. Ну вот, скажем, мы напечатали… Председатель союза писателей Георгий Мокеевич Марков получил вторую звезду героя соцтруда. И участвовал в открытии домика-музея и бюста в свою честь. Ну, мы, естественно, по этому поводу, значит, написали, что ай-ай-ай. Немедленно в «Правде» появилась заметка о том, что нельзя было такое писать. И мне позвонил, вот, Севрук, зам зав отдела пропаганды, который меня вел, и сказал, что немедленно перепечатайте эту вот штуку из «Правды». Ну, что я делаю? Я ее не перепечатываю. Назавтра мне звонок. Я говорю: «Сейчас у нас демократия, сейчас так трудно работать с редколлегией…» Ну, короче говоря, я валяю дурака, наверное, месяц. Ничего не перепечатываю, ничего не происходит. Понимаете, я редактировал журнал в счастливое время, когда партийная власть уже немножечко поплыла. Когда уже это все было не так жестко. И когда я мог сбегать к Яковлеву, попросить защиту от того, что от Лигачева пошли такие-то директивы. К Лигачеву я не бегал, но теоретически тоже можно было. Поэтому ЦК уже расползалось как мокрая бумага.

Е.КИСЕЛЕВ: Ну вот я хочу просто напомнить – ведь среди наших слушателей много людей, которые просто в силу возраста этого не помнят, даже не могут помнить. Вот я могу ошибаться, но «Огонек» ведь выходил по…

В.КОРОТИЧ: Это издательство «Правда».

Ю.РЫЖОВ: Издательство «Правда».

Е.КИСЕЛЕВ: Нет, я имею в виду, день выхода был суббота или…

В.КОРОТИЧ: Пятница. Пятница.

Е.КИСЕЛЕВ: Пятница. В продаже он появлялся, в киосках…

В.КОРОТИЧ: В понедельник где-то. А мы в пятницу доставляли его всем вождям, значит.

Е.КИСЕЛЕВ: Т.е. ну… Я… по-моему, уже в выходные дни можно было купить.

В.КОРОТИЧ: Можно было – в субботу, да.

Е.КИСЕЛЕВ: В субботу уже можно было купить.

В.КОРОТИЧ: В воскресенье просто киоски не работали.

Е.КИСЕЛЕВ: В воскресенье киоски не работали, и вот, я себя отлично помню, и наверняка, многие тоже себя помнят, как мы бежали покупать очередной номер «Огонька», предвкушая, что в нем что-то будет такое…

В.КОРОТИЧ: Мы старались так планировать номера.

Е.КИСЕЛЕВ: …неожиданное. Вот, открываешь «Огонек», а там, предположим, впервые статья о Бухарине. Вот Бухарин еще не реабилитирован, а там на несколько полос с фотографиями статья о Николае Ивановиче Бухарине – первая, можно сказать, с 1938 года, с того дня, как его расстреляли. Вот как… Вы шли к Яковлеву?

В.КОРОТИЧ: Нет.

Е.КИСЕЛЕВ: Вы шли к Яковлеву и спрашивали разрешения?

В.КОРОТИЧ: Нет, я, грубо говоря, совсем цинично говоря, держал нос по ветру. К нам попадали материалы… Материалы кружились. Приходили материалы о Бухарине. Мой репортер Феликс Медведев сходил, значит, и нашел, там, дочь, там, ну, жену… в общем, понаходили мы людей, которые сидели. И мы подготовили материал. В это время приехал Стивен Коен, американский ученый, который работал над биографией Бухарина. Мы готовили материал, и где-то там, между строк я поговорил с Яковлевым о том, что вот, интересный был человек, не говоря впрямую о материале. Яковлев сказал: «Да, интересный был человек». Т.е. если б меня прихватили, я не уверен, что Яковлев бы меня из этого вытаскивал. Но его доброе отношение к теме тоже было. Понимаете, здесь очень многое зависело от инициативности. Очень многое зависело от того, что ты делал сам. И от того, что…

Е.КИСЕЛЕВ: И что, и не было случаев, что Вы звонили и спрашивали разрешения на ту или на другую тему?

В.КОРОТИЧ: Нет. Нет, честное благородное слово, один раз только я бился, и у меня ничего не вышло. Гречко, космонавт, рассказал мне, что один раз чуть не взорвался корабль, в котором он летел, космический. И при взлете он какую-то дырку заткнул пальцем или кнопку нажал и случайно взрыв предотвратил. Вот мы это интервью подготовили – цензура его сняла. Я ходил к Яковлеву, к Горбачеву, ко всем ходил.

Е.КИСЕЛЕВ: Ну хорошо, вот Солженицын до определенного момента был под запретом.

В.КОРОТИЧ: Понимаете, с Солженицыным у меня было сложнее, и я на него, если это адекватно, рассердился. Мы взяли, посчитали, что авторские права на его «День Ивана Денисовича», там, «Матренин двор», на «Кречетовку» кончились. И мы все это перепечатали, потому что выросло уже поколение, которое этого не читало. Мы получили гневное письмо от Александра Исаевича, какое мы имели право. Не то, чтобы спасибо нам сказал, а он на нас накричал. Понимаете, бывали разные ситуации, в которых все-таки надо было принимать решение самому. Но я уже, поработав с Яковлевым, и даже, грубо говоря, иногда, так сказать, причастившись к какому-то там после работы, к рюмке вместе с ним, знал, понимал его отношение к разным темам. И уж чего я не хотел – я никогда не хотел пойти против Яковлева, потому что это был действительно… или пожалуй, не он мой, а я его единомышленник. Поэтому где-то уже ощущение друг друга было. И Яковлев в этом отношении был очень надежен.

Ю.РЫЖОВ: Я думаю, что, возвращаясь к вопросу о том, как теперь подаются сигналы органам массовой информации – есть еще один простой способ, даже не способ, а ситуация. Когда начинается холуйская самоцензура. Не надо никаких указаний. Просто уже хорошо эти холуи знают, куда ветер дует.

В.КОРОТИЧ: Да, это правда.

Ю.РЫЖОВ: И опережая барские указания, делают то, что они делают. Вот это уж абсолютно точно.

В.КОРОТИЧ: Да, это возвращается советский рефлекс, понимаете?

Е.КИСЕЛЕВ: Вы знаете, я просто… у меня сейчас перед глазами лицо одного телевизионного начальника, нынешнего телевизионного начальника – не буду называть фамилию, неважно, потому что здесь дело не в имени, а в подходе – сидящего в такой, утомленной позе за рабочем столом, который говорит: «Господи, ты знаешь, как же мне все-таки, вот, надоело, как хочется работать с умными людьми, которым можно ничего не объяснять, которые все сами поймут – что можно, что нельзя».

Ю.РЫЖОВ: Ну, навалом таких оказалось.

Е.КИСЕЛЕВ: Нужно, понимаешь, объяснять им все, объяснять – почему, отчего… Нет, чтобы сами поняли.

В.КОРОТИЧ: Нет.

Ю.РЫЖОВ: Начали понимать, научились, еще как, с опережением.

В.КОРОТИЧ: Понимаете, либерализм был очень своеобразный. У некоторых работников, так а один из них – это буквально анекдотическая фраза, он сказал мне… когда я долго спорил о какой-то статье, он сказал: «Понимаешь, как человек я тебя понимаю, но как коммунист и работник ЦК я тебя понять не могу». (смеется) Понимаете, вот эта вот потрясающая раздвоенность такая.

Ю.РЫЖОВ: Двоемыслие, оно погубило тогда все, и сейчас погубит.

В.КОРОТИЧ: Да. Т.е. эти ребята иногда, с ними можно было выпить, посидеть, рассказать анекдот – они приглашали к себе на вечеринки Высоцкого, Жванецкого. Потом приходили, делали козьи морды и начинали воспитывать. Понимаете? Вот эта фальшь, собственно, и взорвала систему.

Ю.РЫЖОВ: Кроме того, вот то, что уже сказал Виталий, что партийная структура разваливалась как мокрая бумага, сказал. Одновременно же Александр Николаевич помогал – как минимум, не мешал, даже помогал – Егору Яковлеву. Поэтому и «Огонек», и «Московские новости» получили какие-то миллиардные тиражи, их искали, читали – все. Народ был заинтересован.

В.КОРОТИЧ: Нет.

Ю.РЫЖОВ: Вот сегодня…

Е.КИСЕЛЕВ: Ну, сначала были – справедливости ради – были и «Московские новости», и «Огонек», а потом подтянулись все остальные.

В.КОРОТИЧ: Да.

Е.КИСЕЛЕВ: Потом уже возникло ощущение конкуренции, другие газеты…

В.КОРОТИЧ: Нужно было прорубать стену.

Ю.РЫЖОВ: Конечно, естественно.

Е.КИСЕЛЕВ: «А чем мы хуже?», да?

Ю.РЫЖОВ: Естественно.

В.КОРОТИЧ: Ну вот Вы знаете, что…

Ю.РЫЖОВ: Ну а вот первопроходцев благословил Александр Николаевич.

В.КОРОТИЧ: …что интересно, я вспомнил, ведь благословение Яковлева ощущалось, и вдруг мне начал часто звонить хороший человек Владимир Солодин, зам председателя Главлита, цензуры. Он звонил: «Значит так, через, там, два месяца в «Молодой Гвардии» выходит статья против вас. Вы ее гляньте, там – заходите, гляньте, вам надо бы дать на нее ответ». Понимаете, уже начиналось шевеление. Система, я же говорю, разваливалась, она уже была обречена.

Ю.РЫЖОВ: Конечно. Абсолютно. Системный кризис, как теперь говорят.

Е.КИСЕЛЕВ: Ну вот, согласитесь, что, конечно, эволюция, которую проделали взгляды Яковлева, она впечатляет.

Ю.РЫЖОВ: Да.

Е.КИСЕЛЕВ: Потому что если взять статью, которая называлась «Против антиисторизма», напечатанную в начале 70-х – 72-м, по-моему, или в 71-м году в «Литературной газете», за которую его сняли с поста заместителя заведующего отделом пропаганды и отправили…

Ю.РЫЖОВ: В Канаду.

Е.КИСЕЛЕВ: …в Канаду послом.

В.КОРОТИЧ: Наказали.

Е.КИСЕЛЕВ: Ну, там, многим современным читателям вот эту статью читать вдоль и поперек, и перечитывать и сказать: «господи, а за что здесь наказывать?» Осторожная критика отдельных проявлений шовинизма, местного национализма.

Ю.РЫЖОВ: Да.

Е.КИСЕЛЕВ: И понять это вне контекста политической борьбы…

Ю.РЫЖОВ: Времени.

Е.КИСЕЛЕВ: …которая происходила в то время в верхах, просто невозможно, да? Потом, если посмотреть интервью Александра Николаевича, относящееся ко второй половине 80-х годов – это все-таки, вот, вера в то, что можно построить, там, социализм с человеческим лицом. А вот я тоже смотрел книжку «Омут памяти», которая вышла в 2000-м году в издательстве «Вагриус» - там уже совершенно другое. Там уже очень жесткая оценка большевизма как одной из исторических форм фашизма. Где он ставит знак равенства между Лениным, Сталиным и Гитлером.

В.КОРОТИЧ: Вы знаете, все мы трое проходили эволюцию по-своему. Яковлев проходил ее, узнавая многие документы, читая их раньше нас. Можно его понять. Можно его понять, и я думаю, вот это равенство во многих смыслах, которое сегодня отрицается и отбрасывается, идеологии политического экстремизма, идеологии, которые утверждают, что убивая своих граждан… - это все Яковлев хотел отвергнуть и хотел избавить нас от этого. Что мог, он сделал.

Е.КИСЕЛЕВ: Да, хорошо, что, конечно, вышли его книги. Потому что до какого-то момента он, на самом деле, мемуаров не писал и даже не собирался, да?

В.КОРОТИЧ: Нет. Ну вот на «Омуте памяти», который Вы вспомнили, он мне написал банальную фразу, но в его устах она звучала особенно… «Ничего нет гаже демократии, ничего нет лучше демократии». Он хотел, чтобы она была. И опять же, я говорю, он сделал все, что мог. Ну…

Е.КИСЕЛЕВ: Вы знаете, я даже должен вспомнить такой эпизод – он рассказан, кстати, в книге «Омут памяти», когда вдруг опять на, скажем так, передний информационный план вышла история с царскими останками – это был как раз, вот, наверное, 1998 год, год, когда в конце концов эти останки были перезахоронены, а прокуратура пришла к выводу, что все-таки, значит, это останки царской семьи. Вдруг он мне позвонил – на «НТВ» - Александр Николаевич, сказал: «Вот вы знаете, в связи со всей этой шумихой, которая поднялась, я хочу, вот, прийти к вам и рассказать то, что я об этом знаю». И он рассказал совершенно за

http://www.sovsekretno.ru/magazines/article/2562 “Совершенно секретно”
Гавриил ПОПОВ Отец и сын
..........................................
И еще один был разговор. Узнав, что я решил избираться мэром, он заметил: «Ты имеешь дело с коммунистами. Они никогда ни перед чем не остановятся». Я понял и ответил: «Я готов к любому варианту». Отец помолчал и добавил: «За сыновей не беспокойся. Пока я жив, я сделаю для Ирины и внуков все».
Я сказал: «Я остаюсь социалистом. Но я рву с советским вариантом социализма, с государственно-бюрократическим социализмом». Отец ответил: «Да, этот социализм изменил трудовому народу. Но с его противниками я пойти не могу. Я – крестьянин. Если один посев не уродился – надо сеять заново». Я возразил: «Говоря крестьянским языком, надо сначала выполоть все сорняки, убрать и сжечь ботву и солому, выкорчевать засохшие яблони, зарезать безнадежно больных животных. Пойти и на более сложные меры: заменить овес кукурузой и т.д. Всем этим и собираюсь заниматься».

Выбор
Советская номенклатура опередила нас. Мы еще не были готовы к работе, а она уже разрушила и СССР, и социализм. Ради перспективы уцелеть самой и навязать стране свой, номенклатурный выход из социализма.
Правда, она не решилась сразу создать «управляемую демократию», а воспользовалась прикрытием в виде олигархов, либералов, западников. Опыт езды на чужом горбу у нее был огромный: на лошади крестьянской революции против феодализма она «ввезла» в Россию диктатуру пролетариата. Благодаря Отечественной войне русского народа против Гитлера «присоединила» Восточную Европу. На освободительной антиколониальной революции пыталась захватить Азию, Латинскую Америку и Африку. Американским хлебом годами спасала одну из опор советской бюрократии – колхозный строй.
Народ заставили расплачиваться и за тупиковые итоги десятилетий бесконтрольного начальствования коммунистической бюрократии, и за то, что он посмел подняться на революцию 1989-1991 годов. На народ одна за другой начали обрушиваться – освобождение цен, обесценивание сбережений, ваучеры, захват собственности вчерашними советскими бюрократами с помощью освобожденных социализмом от всякой морали люмпен-интеллигентов, весь «демократизм» которых питался страстной, но совершенно нереальной при КПСС мечтой – попасть в ряды номенклатуры с ее зарплатами, распределителями, путевками, загранкомандировками, квартирами, дачами и прочими объектами жгучей зависти.
Отец переживал и страдал. Однако богатырский организм, выдержавший и голод коллективизации, и полуголодные годы студенчества, и войну, теперь сдал. Рак.
Я зашел к нему в палату. Смотрит мне в глаза: «Ну, что ты решил?»
Я понял, о чем он спрашивает. И ответил: «Я подал Ельцину заявление об отставке с поста мэра. Я буду бороться за народно-демократический вариант выхода из социализма».
Ничего не говоря, он слабеющей рукой погладил меня по голове. Так он всегда делал в детстве, когда мне предстояло что-то очень тяжелое. Жест всегда означал и одобрение, и веру в меня. Он лучше всех понимал, чего мне стоило это решение об отставке – оно было для меня не менее тяжелым, чем решение порвать с советским социализмом.
Он, конечно, не знал о моем разговоре с президентом. Я сказал Борису Николаевичу, что за годы совместной работы привык говорить ему всегда правду и очень ценю его готовность всегда ее выслушивать. Поэтому говорю прямо: «Я не могу и не хочу работать мэром при принятом курсе реформ». Ельцин сказал: «Да. Гайдар тоже говорит: или я, или Попов». Я ответил: «Егор Тимурович грамотный экономист. Он знает, что мои кейнсианство и социал-демократизм несовместимы с его монетаризмом и либерализмом».
Ельцин спросил: «Что предлагаете вы?» – «Прежде всего надо сказать народу правду. Ни 500 дней, ни пяти месяцев, ни пяти лет не хватит, чтобы освободиться от военно-промышленного комплекса, от неспособных кормить страну колхозов и совхозов, от миллионов «ртов» чиновников. Надо прямо сказать, что предстоят 10-15 лет тяжелой и напряженной работы – с шестидневной рабочей неделей и восьмичасовым рабочим днем – по перестройке того военного завода, который представляет из себя наша экономика. Но власть должна делать все возможное, чтобы облегчить переход. Вот в Москве – с вашего одобрения – ведется бесплатная приватизация сферы торговли, обслуживания, жилья. Надо скорее ввести карточки с гарантированным для каждого минимумом потребления по низким ценам. Надо каждому желающему дать бесплатно на 50-100 лет по 15-20 соток хорошей земли. Я имею программу нового национального устройства России. Правда, ваш телохранитель Александр Васильевич называет все это «профессорскими бреднями Попова».
Ельцин: «А мне сулят уже к осени выйти из кризиса. Я в это особенно не верю. Я тоже знаю наш «военный завод». Но под правительство Гайдара США обещали мне 37 миллиардов долларов помощи. Как бы вы поступили на моем месте?» – «Я бы выбрал 37 миллиардов. Это много. Очень много. Это позволит быстрее, чем при моем пути, перестроить экономику и страну. Но я не верю в эти 37 миллиардов. В рыночной экономике могут помочь голодающим, но кто даст деньги потенциальному конкуренту?»
Ельцин сказал: «Я понимаю, что для вашей репутации громкий уход – самое подходящее. Но я бы просил вас не устраивать с вашей отставкой спектакль в духе Шеварднадзе. И еще: я бы просил вас поработать до лета – мне спокойнее за Москву, если вы будете тут в ближайшие критические месяцы зимы. Я обращаюсь с этими двумя просьбами, так как знаю вас».
Я попросил день на размышления. Я еще раз все продумал. Реформы Гайдара – это уже реформы. Это уже выход из социализма. Это плохой выход, точнее, это самый худший из возможных, но все же выход. И я не могу, даже зная более эффективный, более приемлемый для народа путь, начать борьбу с этим забрезжившим в конце туннеля светом против совсем еще слабой новой власти. И, позвонив Ельцину, сказал, что дату на моем заявлении пусть он проставит сам. Диспутов в связи с моей отставкой я устраивать не буду.
....................................................
============================
Бляъъъъъъъъъъъъъъъъъъъъъъ, одно слово "понтийский грек" Mad

http://www.bulvar.com.ua/arch/2010/50/4d07dc97dcdff/ "Бульвар Гордона"
№ 50 (294), 14 декабря 2010
От первого лица Виталий КОРОТИЧ
Все течет, все меняется
Древний грек Гераклит заметил, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды, поскольку все течет и все меняется. Это очень верная мысль. Сегодня все знают, что процесс перемен неостановим во всех областях жизни. Меняемся мы, изменяются наши мысли и тела — даже нервные клетки обновляются вопреки поговоркам и предрассудкам.
В процессе поисков истины, которым занята большая часть человечества, меняются наши взгляды на жизнь. Только искренне верующие люди живут в обстановке раз и навсегда обретенной истины, но при этом даже они участвуют в процессе перемен — по-своему. Самая послушная часть населения, которая верует не столько в небесные, сколько в земные силы, получает от властей истину в предписанном виде и служит ей без раздумий, но и этой части человечества время от времени слегка подновляют положенные для усвоения догмы. Здесь тоже кое-что течет, протекает и понемногу меняется.
Перемены в некоторых сферах жизни улавливаются только теми, кто умеет их наблюдать. Виноделы рассказывали мне, как изменяется качество вина в зависимости от количества солнечных дней, от дождя и даже от того, как падает на виноградную лозу тень от дерева, разросшегося по соседству, а мы — и то не всегда — отмечаем лишь вкус вина.
Для большинства из нас процесс перемен становится год от года понятнее, так как со временем прибавляется знаний — по крайней мере, у тех, кто хочет эти знания обрести. Мы поневоле втягиваемся в перемены, учимся пользоваться новой техникой, читаем новые книги, стараемся понять новую музыку, живопись и пытаемся сдерживать раздражение при виде архитектурных чудес, навязанных нам градостроителями.
Хуже всего тем, кто тянется к переменам, ожидая от них немедленного облегчения своей жизни. Такие ожидания слишком часто заканчиваются ничем, и люди с удивлением наблюдают, как их жажда перемен не совпадает с темпами изменений к лучшему. Чтобы все стало понятнее, важно выяснять, кто заваривал те или иные перемены, и логически определять, кому они идут на пользу. В прошлом слишком часто народное нетерпение закипало от разочарований и приводило к революциям — бескровным, кровавым, разноцветным или бесцветным, но не всегда облегчавшим жизнь.
Никогда не забуду атмосферу ожидания, густевшую на киевском Майдане, предчувствие перемен к лучшему, искренний пафос ораторов и то, как постепенно разочарование вытесняло надежду, а единственной ощутимой переменой стало недоверие к любой власти и ее обещаниям. Здесь же надо заметить, что далеко не всегда искренность радует. Я знавал и знаю людей, которые разрушительно искренни постоянно — они прежде всего искренни в своем желании услужить любой власти, демонстрируя, как быстро их искренность может переродиться в беспринципность. Это вроде бы тоже способность к обновлению, но это искренность болотной травы, которая услужливо гнется в любую сторону по велению ветра.
Все меняется: пределы обновления подвижны и весьма индивидуальны. Мы живем в окружении очень разных личностей, зачастую представляющих несовместимые времена. Как это ни жестоко звучит, но я знаю людей, которые как бы ушли уже из жизни, и знаю тех, кто хочет прорваться в жизнь, да не может. Знаю людей, которые принципиально не хотят пользоваться компьютерами, заходить в интернет и слушать современную музыку. Знаю и таких, кто гонится за ветром перемен, превращая его в модное веяние и трепыхаясь, как лоскут на сквозняке.
То, что мы меняемся, неизбежно. То, что каждый из нас не однажды пробовал согласовать потоки своих желаний с реальностью, тоже факт. Научимся осмысливать этот опыт?

http://www.novayagazeta.ru/data/2010/027/29.html Новая гОЙзета№ 27 от 17 марта 2010 г.
Верхний слой Виталий Коротич
Как номенклатура стала в России элитой, точней – заняла ее место
Перед всяким разговором о национальных элитах разгорается спор о самом смысле этого понятия и его переменчивости. Вспоминают строку известной песни: «Кто был ничем, тот станет всем!», предсказывающую радикальные перемены жизни и власти. Клич этот древен; Кромвели с Робеспьерами его возглашали еще до сочинения «Интернационала», а про наших Разиных с Пугачевыми уже и не говорю. Обещание, что авторитеты сменятся, справедливость воспрянет - движитель революций, но разговор о том, как устанавливаются авторитеты и утверждается власть - отдельная тема. Тема эта четко отражена в судьбе народа России, особенно той его части, что становится верхним, направляющим слоем, от которого во многом зависит, как зерна прежних обществ смалываются в муку для новых, не всегда съедобных, хлебов.
Власть - господство одних людей над другими. Сортировка членов одного общества происходила всегда, начиная с древнейших времен, когда шла борьба за теплое место у костра. Сегодня понятие теплого местечка расширилось и державно возвысилось, прячась за высокими понятиями национальных задач и государственных целей. Целеустремленные государства не брезгливы, сращивая для самооправданий голосистую пропаганду, армию, полицию (в том числе тайную), суд и много чего еще.
Государства, при всем их разнообразии, всегда выделяли властителей и сортировали подданных. Чем именно - бичом из бегемотовой шкуры или полицейской дубинкой лупят при этой сортировке непонятливых, решающего значения не имеет. За несколько столетий до нашей эры древнегреческий философ Аристотель объявил, что во все времена были, есть и будут лишь три типа государственной власти: Монархия, Аристократия и Демократия, то есть власть одного, власть немногих и власть большинства. Но Аристотель же предупредил, что все власти легко скатываются в извращения: монархия - в тиранию (бесконтрольное, жестокое владычество), аристократия - в олигархию (власть узкой группы политиков-толстосумов), а демократия - в охлократию (власть толпы). Учитель Аристотеля Платон считал, что каким бы ни было государство, состоит оно всякий раз из трех сообществ - Элиты, Стражи и Рабов…
Правильность древнегреческих предсказаний мы усваивали на собственном опыте. Про Рабов и Стражу написаны большие тома, а Элита оказывалась весьма разнообразной. К ней причисляли и аристократию, и буржуазию, и интеллигенцию, и высших чиновников. Выяснилось, что у нас она может быть назначаема, как часть аппарата власти, но в теории может определяться общественным мнением и состоять из самых уважаемых людей. Хорошо, если оба эти принципа сочетаются, и вертикаль власти пересекается с горизонталью, - элитой, сложенной из людей уважаемых в обществе, признанных, составляющих слой, способный прикрикнуть на забияк и умиротворить конфликты.
Сразу же замечу, что непросто отделить умных от дураков, да и беспокойно определять, кто есть кто, по такому принципу. Но, поскольку сортировать граждан надо, везде это делают по-своему.
В традиционной Индии всё определяется при рождении; перейти из касты в касту, из одного общественного слоя в другой невозможно, если ты индуист, то есть исповедуешь главную религию страны. Один из самых слезливых сюжетов индийского кино - любовь представителей разных каст, которым ни за что нельзя быть вместе, а тем более пожениться. Впрочем, проблема эта в какой-то мере всемирна. Помните печальный романс Даргомыжского о том, как

Цитата :: «Он был титулярный советник, она- генеральская дочь»

и по этой причине у них сладиться не могло (ничего не поделаешь, генерал принадлежал к одному из четырех первых слоев российской дворянской классификации, а титулярный советник был всего лишь девятым классом из четырнадцати, не имея права даже передать своё дворянское звание потомству). Верхние могли снизойти к низшим, но сами низшие должны были знать свое место. Чем дальше к Востоку, тем этот принцип был незыблемее; одно время в Японии не понимали роман Льва Толстого «Воскресение», где барин облагодетельствовал, по их мнению, дворовую девку, переспав с ней и оказав ей тем самым честь, а в романе это подано, как трагедия…
Английская трагедия принцессы Дианы началась с ее определения в невесты наследному принцу по знатности, а не по влечению. В Британии человеческая породистость встроена в традиции накрепко, рыцарские звания присваиваются монархом нечасто, палата лордов концентрирует самых родовитых и титулованных, «сэры» и «пэры» искренне уважаемы. Как утверждал английский классик Д.Б. Пристли, 20 из 30 англичан знают, к какому классу себя отнести и очень этим гордятся.
В Соединенных Штатах многое определяется деньгами. Американцы верят, что если контроль над доходами четок и справедлив, достоинства гражданина в конце концов отразятся в его банковском счете. Есть клубы для богатых людей, есть районы, где эти люди живут: американская национальная элита прежде всего - витрина жизненного успеха.
Упомянутые расклады возможны в устоявшихся обществах, достаточно откровенных и понятных, но никак не у нас, где издавна, особенно с советских времен, слишком многое затаено и ни за что не выставляется напоказ. Неискреннее государство не способствует человеческой откровенности. Давно не стареет строка, что у нас:

Цитата :: «Внизу - власть тьмы, вверху - тьма власти».

Причем власти разнообразной: денежной, державной, тайной и всяческой. Имущественные показатели в советские годы были скрытны, сегодняшнее налоговое ведомство тоже не шарит с непочтительным любопытством по не положенным ему закромам: эта категория вряд ли может быть темой для обсуждения. Родословные? От них народ отучивали всё советское время. Трудно осуждать одних за незнание корней, хотя их предки были неграмотны и нищи, а, значит, по-советски благонадежны. Другим же можно простить самоохранительную забывчивость, если их предки бывали образованы и знатны, а поэтому подлежали уничтожению. Большевики добивались и во многих случаях добились разрывов памяти, провала в человеческих связях, особенно уходящих вглубь истории, - иначе они не смогли бы выжить.
Не забуду, как моя мать сжигала фотографии своих предков, среди которых были дворяне, а один дед даже в бороде и с орденской лентой через плечо. До начала тридцатых годов она числилась в «лишенках», из-за своей классовой ущербности, не имела права учиться и смогла выйти из этого состояния лишь благодаря браку с моим отцом, который был вполне пролетарского происхождения. По отцовской линии я знаю только про одного прадеда, его звали Иваном Петровичем; вот и всё…
Между тем, в бывшей Российской империи родословные были чтимы, существовал официальный «Гербовник», была «Родословная книга», были «Столбцы», перечни старейших родословий, и записанные там являлись «столбовыми дворянами». Дворянство впитывало в себя людей разного национального происхождения, и в так называемой «Бархатной книге», реестре древнейших родов - от Рюрика - есть немало славных фамилий, в том числе, как утверждают старые справочники, литовцев, евреев, шведов, греков - не стану утомлять вас перечислением шотландских предков Лермонтова или сведениями о том, что род историка и писателя Карамзина произошел от татарина Кара-Мурзы…
Купцы и крестьяне оставались как бы сами по себе; играя в жизни важные роли, но не принимая прямого участия в управлении этой жизнью. У духовенства была собственная система санов - от патриарха до диакона - которая в их кругу соблюдалась. Главными столпами, на которые опиралась империя, были чиновники, военные и придворные; взаимные соответствия их чинов и званий определяла петровская Табель о рангах, утвержденная императором 22 января 1722 года. Военные, гражданские и придворные чины разделялись на 14 классов с подробно обозначенными правами.

Цитата :: «Четырнадцатый класс, - писал маркиз де Кюстин, - самый низкий… Числящиеся в нем люди именуются свободными. Свобода их заключается в том, что их нельзя побить, ибо ударивший такого человека преследуется по закону».

Николая Гоголя, например, выпустили из Нежинского лицея в звании «действительного студента» и как раз с правами этого самого 14 класса.
Итак, в позапрошлом нашем государстве каждый сверчок обязан был знать свой шесток. Чин нельзя было получить без службы, все чины имели наименования - от канцлера для первого класса до коллежского регистратора для 14-го. Дворянин мог перейти в следующий класс, лишь прослужив в низшем 3-4 года. За особые заслуги этот срок мог быть сокращен; делалось это гласно и по специальному указу с обоснованием льготы (так офицер получает внеочередное звание).
Офицеры получали потомственное дворянство вместе с эполетами; армейская служба была не очень прибыльна, но почетна. Все-таки военный человек, особенно в гвардии, должен был сам, за свои деньги, заказывать себе обмундирование, покупать коня, одевать и содержать денщика. Всё, даже количество лошадей в упряжке, нормировалось. Генералы имели право запрячь цугом шесть лошадей, полковники и майоры - четыре, младшие офицеры - пару. У гражданских лиц тоже были иерархические приметы. Чиновник 14 класса Гоголь ходил пешком, надворные и коллежские советники по городу разъезжали в дрожках, статские советники - в каретах. Шла узаконенная сортировка; фон Брадке в своих записках, опубликованных в «Русском архиве», отмечает, что, если визитер приходил пешком,

Цитата :: «прислуга в передней не поднималась с мест, а вы сами должны были снимать с себя верхнее платье».

Император особым указом мог присвоить чин вне очереди; так Пушкин к новому, 1834-му, году получил в подарок придворный чин камер-юнкера, это был пятый класс, всего на ступеньку ниже генеральства. Зря нам в советское время внушали, что великого поэта обидели - чин был очень высок. Обидеться Пушкин мог бы на единственную из обязанностей камер-юнкера: дежурить на императорских балах и во время торжественных церемоний. Но его об этом и не просили…
Система была далека от идеала, но гласна с нескрытными привилегиями и четким соблюдением порядка. Недворяне, поступив на гражданскую службу, могли получить низший, 14-й, класс не раньше чем через 10 лет. Но в дальнейшем, продвигаясь по служебной лестнице, они могли утверждаться и даже претендовать на потомственное дворянство (с начала XIX века для этого требовалось еще и университетское образование). Чины полагалось уважать, они были обязаны к упоминанию, мундиры обязательны к ношению, также существовали награды различных степеней и разной престижности…
До учреждения орденов Петром I (всего было их восемь), существовали денежные отличия. С введения орденов и до 1845 года любая степень каждого ордена приносила потомственное дворянство (с середины XIX века - лишь высшие степени) Во всех подобных делах также существовал гласный, достаточно строго соблюдавшийся, порядок. Еще при введении Табели Петр I издал указ, гласивший:

Цитата :: «Если кто выше своего ранга будет себе почести требовать или сам место возьмет выше данного ему ранга, тому за каждый случай платить штрафу - два месяца жалованья»...

Проблема чиновничьих тщеславий вечна (помните - Хлестаков выдавал себя чуть ли не за члена Государственного Совета). Можно вспомнить особые поддужные колокольцы, право на звяканье которыми в городской черте предоставлялось специальным распоряжением соответственно чиновничьим рангам - ну совершенно, как теперь мигалки с вопилками. Чиновники заботились о своих привилегиях подчас больше, чем о делах. Полтора века назад воспитатель будущего императора Александра III К. Победоносцев внушал подопечному:

Цитата :: «Все зажили спустя рукава, как будто всякое дело должно идти само собой, и начальники в такой же мере, как распустились сами, распустили своих подчиненных».

Что изменилось с тех пор, кроме стиля изложения?
Не углубляясь в процессы директивного оздоровления среды, хочу только заметить, что сложенные по четким правилам и достаточно открытые общества способны к самоочищению - никогда не полному, но всегда заметному. Вопросы бытовой порядочности, репутаций, которые в наше время многими игнорируются, недавно еще были жизненно важны. Человек, претендующий на уважение в обществе, не имел права «терять лицо»;
до самого начала ХХ века случались дуэли, были суды чести. Человек, которому не подали руки, должен был стреляться с обидчиком, застрелиться сам или быть извергнут из общества - перед ним закрывались все двери. Обязательным условием для досоветских элит была порядочность, которая ни при каких обстоятельствах не могла быть поставлена под сомнение. Офицерская формула:

Цитата :: «Богу - душу, жизнь - Отечеству, сердце - женщине, честь - никому!»

выходила далеко за пределы армии, соблюдаясь при любых обстоятельствах. Дворяне, проигравшиеся в карты, пускали пулю в висок, не желая жить в нищете, но не заплатить проигрыш и жить в бесчестии было еще страшнее. Такое понятие о чести не было барской выдумкой, абстракцией, как многим внушили в послеоктябрьской стране. Пушкин и Лермонтов погибли на дуэлях, защищая свое доброе имя; они не могли поступить иначе. Под честное слово брали в долг и заключали многотысячные сделки. Герцен в мемуарах «Былое и думы» вспоминает, как в захваченной Наполеоном и уже горящей Москве его отца привели к французскому императору, и тот спросил, может ли он доставить его, Наполеона, письмо русскому царю.

Цитата :: «Не знаю, - ответил дворянин. - Путь долог…». «Но вы можете дать мне честное слово, что сделаете всё, дабы письмо доставить?» - повторил Наполеон. «Даю слово»,- ответил отец Герцена. «Мне этого достаточно», -

сказал Наполеон и вручил ему пакет.
Не стану развлекать вас другими примерами честности, архаичной по многим теперешним понятиям. Тем более, что на сломе исторических эпох, когда общество приучалось жить «по понятиям», было немало контрастных и красноречивых примеров. Чего, например, стоит призыв, обращенный к белым офицерам в захваченном красными Крыму, когда под честное слово большевиков-победителей офицерам предложили добровольно сдаться, гарантируя им после сдачи жизнь и свободу. Но сдавшихся офицеров тут же связывали проволокой попарно, чтобы не могли выплыть, и бросали в море. Пришла пора классовых критериев...
В 1917 году произошли многие решительные повороты жизни, среди них - нравственный. В его организации соединили усилия и потомственный русский дворянин Ульянов-Ленин, и сын спившегося грузинского сапожника Джугашвили-Сталин, и потомок богатого еврейского купца Бронштейн-Троцкий. В суматохе переворота уничтожалась важнейшая в системе прежних ценностей бесклассовая формула: «Честь - никому!». Еще одно внеклассовое понятие, благородство, тоже отвергалось наотмашь; его включали в число клоунских примет бывшей элиты, поскольку классовый апартеид сентиментальности не терпел...
Подыскивая слово для определения рванувших тогда к власти, не хочу пользоваться ни их выдумкой «рабочие и крестьяне» или «трудящиеся», так как это неправда, ни бытовавшим в революционные годы «хамы» или недавно воскрешенным «быдло». Мне кажется, у нас есть словечко для обозначения такой публики: нахрапистой, не шибко культурной, но настаивающей на своем праве быть именно такой - «жлоб». Захватившая власть в стране жлобократия была убийственна, отшвыривая прежние жизненные стандарты и не заменяя их ничем жизнетворным. Не хочу сказать, что среди активистов переворота не было идеалистов, вправду веривших во всеобщие свободу, равенство и братство. Но тон задавали не они. На улицы рванула духовная чернь, взрывавшая сейфы в банках, грабившая усадьбы и дравшая драгоценные оклады с икон. Не странно, что одновременно с вещественными грабежами шли грабежи духовные с лозунгами вроде «Сбросим Пушкина с корабля современности!» или «Расстреляйте Растрелли!». Люди, звавшие себя революционерами, но утолявшие свой повстанческий пыл в грабежах винных подвалов и выгребании товара из разбитых витрин, ничего не боялись, формируя пресловутый «диктат среды», беззаконного массового насилия, вроде бы «отмазывавший» от личной ответственности: «Все так делают!» . Шпана, пришедшая во власть, при этом привычно звала народ жертвовать жизнью во имя Великой Утопии, но сразу же выстраивала для себя системы защиты от собственного народа в виде разных ЧК.
В свергнутом при перевороте обществе существовали, мощно влияя на события, общественное мнение, репутация, «доброе имя». Большевики зачислили всё это в «буржуазные предрассудки», отключив еще несколько «линий старой жизни» - среди них демократию, свободу слова, рыночную экономику с конкуренцией. Власть искореняла умение граждан самостоятельно оценивать ситуацию, что считалось важным качеством прежних элит. Насаждалась холопская вера в мудрое всемогущество, неподсудную власть Системы, подкрепленную мощью ее репрессивного аппарата. Государственную мифологию охраняли всеми силами армии, правительства, охранных ведомств и подчиненной им пропаганды. Так называемая народная, пролетарская власть не снисходила до мнений народа, внушая ему, что думать будут те, кому партия поручит, а повиноваться принудят остальных. У Солженицына в «Архипелаге ГУЛАГ» есть упоминание о людях, оказавшихся на Соловках даже за то, что они невпопад хихикнули при партийном призыве. Моральные нормы Ленин определил четко:

Цитата :: «Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата… Мы в вечную нравственность не верим и обман всяких сказок о нравственности разоблачаем».

Очень интересно наблюдать, как переустраивалось массовое сознание при отмене прежних моральных и общественных норм. Большевики врали, что отныне элитой в обществе станут простые труженики - рабочие и крестьяне, а кухарки научатся управлять государством. Но для начала они рекомендовали обогатиться, пошастав по чужим закромам, ибо, мол, праведно нажитых богатств не существует. Аристократия, офицерство, буржуазия, интеллигенция безжалостно вычищались из жизни. Лозунг «Отречемся от старого мира!» стал строкой массовой песни, а, как формулировал один из «мобилизованных и призванных» новой властью поэтов:

Цитата :: «Тот, кто поет не с нами - тот против нас!».

Жлобократия стала беззаконием, а не тиранией, как многие считали. Тирания это хоть какие-то законы; у большевиков их долго не было даже формально. Писатель Короленко вздыхал:

Цитата :: «Никто не знает, кто его может арестовать и за что».

Авторитетный в прежние времена политик Василий Шульгин вспоминал из Киева:

Цитата :: «Я на минуточку остановился на Большой Васильковской, которая теперь называется Красноармейская, где был наш клуб «русских националистов». В 1919 году членов этого клуба, не успевших бежать из Киева, большевики расстреляли по списку. Нашли старый список еще одиннадцатого года и всех, кого успели захватить, расстреляли».

Иван Бунин пытался понять причины направленной ненависти, глядя на новых хозяев жизни в Одессе:

Цитата :: «Встретил мальчишку-солдата, оборванного, тощего, паскудного и вдребезги пьяного. Ткнул мне мордой в грудь и, отшатнувшись назад, плюнул на меня и сказал: «Деспот, сукин сын!». Чуть дальше: «День и ночь живем в оргии смерти. И всё во имя «светлого будущего», которое будто бы должно родиться из этого дьявольского мрака».

Убийство настоящего во имя неясного будущего - дело у нас привычное, но на этот раз общество корчилось, как никогда.
Группы населения, составлявшие самую влиятельную, авторитетнейшую его часть и никогда не существовавшие по отдельности, стали не нужны, потому что обществу отныне надлежало быть однородным, как манная каша. Я забыл сказать о купцах, которых теперь тоже искореняли, забыв о купце Морозове, без помощи которого купец Станиславский-Алексеев не основал бы знаменитый общедоступный театр. Купцы Солдатенков и Сабашников расходовали миллионы на издание книг для народа. Фабрикант Третьяков создал русскую картинную галерею, Бахрушин на свои средства учредил театральный музей. С. Щукин собрал галерею работ французских художников нового направления, куда бесплатно допускались все желающие ознакомиться с живописью, а его брат П. Щукин создал музей русских древностей... Наивных купцов, подкармливавших революционеров, я и не вспоминаю. Их-то, бывших на виду, жлобы-победители призывали грабить в первую очередь.
Ясно, что нормальные рабочие и крестьяне грабить не шли, но и работать им не давала «диктатура среды», регулируемая рукастыми люмпенами, рванувшими на передний план. Ленин пожимал плечами в отношении публики, не спешившей нажиться за чужой счет:

Цитата :: «Попало здесь особенно лозунгу «Грабь награбленное!» - лозунгу, в котором я, как к нему ни присматриваюсь, не могу найти что-нибудь неправильное».

Уверенности в том, что захваченную страну навсегда удастся удержать при себе, у новых хозяев жизни долго не было, поэтому многое делалось ими по-быстрому, «на гоп-стоп». Опубликовано личное письмо одного из творцов Октября Николая Бухарина другу:

Цитата :: «Деникин под Тулой, мы укладываем чемоданы, в карманах уже лежали фальшивые паспорта и «пети-мети», причем я, большой любитель птиц, серьезно собирался в Аргентину ловить попугаев. Но кто, как не Ленин, был совершенно спокоен, и сказал, и предсказал: «Положение - хуже не бывало, Но нам всегда везло и будет везти!».

Всё делалось лихорадочно быстро: переворот произошел 7 ноября, но уже 10 ноября 1917 года была отменена петровская Табель о рангах, введена цензура печати, 22 ноября объявлено о конфискации всех меховых пальто, 11 декабря - школы отделены от церкви, 14 декабря введена госмонополия банков, 16 декабря отменены все звания в армии, с 21 декабря упразднены все прежние кодексы законов, и были основаны «народные суды» на основе «революционного правосознания». Ленин уточняет:

Цитата :: «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть».

В документах тех лет я вычитал самооправдательный погромный призыв:

Цитата :: «Мы должны ограбить у буржуазии те народные миллиарды, которые хитрая буржуазия превратила в шелковое белье, меха, ковры, золото, мебель, картины и посуду».

Новая элита жила «по понятиям»...
…Очень важно, что призывы к грабежу поддержали не все. Владимир Набоков вспоминает, как в Крыму, уже перед самым бегством его семьи из России,

Цитата :: «к нам подкралась разбойничьего вида фигура, вся в коже и меху, которая, впрочем, оказалась нашим бывшим шофером Цыгановым: он не задумался проехать от самого Петербурга на буферах, в товарных вагонах, по всему пространству ледяной и звериной России, только для того, чтобы доставить нам деньги, неожиданно присланные друзьями».

Грабежи были занятием выборочным, далеко не всенародным, но жлобократия, заменившая прежнюю элиту, гуляла, ничего не боясь. Сбывалась люмпенская мечта, позже сформулированная Остапом Бендером:

Цитата :: «Батистовые портянки будем носить, крем Марго кушать!».

Можно бесконечно приводить примеры разгула такой классовой морали, пришедшую на смену традиционной. Князь Оболенский пишет о друге, ослепшем крымском виноделе:

Цитата :: «В январе 1918 года Крым был занят большевиками, имение Голубева превратили в совхоз и в его доме поселились матросы-комиссары. Добравшись до его подвалов, они пьянствовали и дебоширили, а иногда приходили покуражиться над ним. Голубев, у которого большевики отняли самый драгоценный ему предмет, пишущую машинку, жил на попечении кучера, который его кормил. Он сидел целые дни один, устремив мутные слепые глаза в пространство».

Листаю другие воспоминания из того же безвременья:

Цитата :: «Троцкий, остановив свой поезд на пять минут в Харькове, приказал украинскому ЦИКу на всей территории Украины ввести красный террор… С десяти утра до часов пяти пополудни вся Большая Новодворянская улица была очищена от жильцов, которым было разрешено брать с собой из квартиры только одну смену белья и больше ничего. Квартиры были оставлены жильцами в полном порядке с мебелью, библиотеками, роялями, бельем, посудой. Самим выгнанным было предложено не толкаться на улице и не хныкать, а скорее убраться куда-нибудь к знакомым, так как уже с вечера в их квартирах должна начать нормальную работу Чрезвычайная комиссия по борьбе со спекуляцией и контрреволюцией, кратко называемая ЧК… Около часу ночи по улицам города рассыпались «пятерки», имевшие в себе одного коммуниста на четырех беспартийных. Пятерки, беря с собой председателя домового комитета, входили в квартиры и производили «изъятие излишков». Забирали наличные деньги, золотые часы, кольца, портсигары, ложки».

Жить в такой безнадежности было страшно, тем более, что Дзержинский формулировал вопросы классовой справедливости категорично:

Цитата :: «Для расстрела нам не нужно ни доказательств, ни допросов, ни подозрений. Мы находим нужным и расстреливаем, вот и всё».

Вот и всё...
Тоска по чужой собственности постоянно заедала большевиков, все попытки защиты имущества или достоинства карались смертью; хозяева жизни выпускали без счета декреты о своем праве на чужие карманы

Цитата :: (вроде: «Все владельцы стальных ящиков обязаны немедленно по зову явиться с ключами для присутствия при производстве ревизии стальных ящиков» или «Всё золото и серебро в слитках немедленно конфискуется и передается в общественный золотой фонд»).

Сравнивать жизнеустройство прежней и новой элит бессмысленно; сто раз описано, как после смерти Свердлова вскрывали его сейф с бриллиантами, спрятанными «на всякий случай». Главным держателем «аварийного общака» была вдова Свердлова Клавдия Новгородцева, набивавшая бриллиантами ящики комода и сундук. Супруга Калинина присвоила себе соболью шубу убитой императрицы, а супруга Молотова взяла венчальную корону Екатерины II для подарка жене американского посла. Новые хозяева жизни вели себя, как шпана, у которой были главари, но не элита. «Классовое чутье» при отсутствии элементарной порядочности лишь направляло грабежи и террор…
До сих пор идут споры о судьбах награбленного. Свергнутая империя была одним из богатейших государств мира; большевики обчистили в ней все банки, все квартиры, ломбарды и магазины. В феврале 1922 года был издан еще и декрет об изъятии церковных ценностей, библейскую заповедь «Не укради!» отменили вместе с храмами, где она проповедовалась. Ограбили церкви, костелы, мечети и синагоги (только православных храмов в стране было больше 80 тысяч и некоторые из них были освящены сотни лет назад). Золотые монеты, расплющенные оклады с икон и смятые паникадила с дароносицами ссыпали в мешки. Воображаете, сколько было награблено таким образом? Если верить болтовне, что эти богатства принадлежали народу, то на каждого жителя Страны Советов пришлось бы в те годы больше серебра с золотом, чем на сегодняшнего богатого нефтеараба. Но вместо изобилия в стране начался голод, бушевало братоубийство, пришла пресловутая разруха…
Дело еще в том, что жлобы принципиально не уважают чужие, особенно заметные, жизни; их интересует властная вертикаль и раздражает даже минимальное приближение людей к независимости мышления. Выморив прежнюю общественную элиту, хозяева страны были последовательны: они прикончат и элиту крестьянства, спровоцировав этим лютый голод, голодомор. Что касается рабочих, то судить их будут и за краткое опоздание в цех, а уголовным преступлением объявят даже попытку самостоятельно сменить место работы. Чуть позже великий скульптор Вера Мухина соорудит произведение о братстве трудящихся - скульптуру «Рабочий и колхозница». Увы, символом побратимства загнанных в бесправие рабочих и колхозников станет другой проект Мухиной - сделанный по ее эскизу 200-грамовый граненый водочный стакан.
На правовом беспределе нельзя переделать мир. Шпана, захватившая власть, свирепо выкорчевывала прежнюю элиту, но возникший вакуум нельзя было заполнить экзекуторами, грабителями церквей и банков.
В самых лютых тираниях есть пусть жестокие, но законы. Жлобы живут

Цитата :: «по понятиям», «по чутью», также по «чутью классовому»,

которое в кодексы не введешь. Им ни к чему «сильно умные». В известном биографическом исследовании Волкогонов рассказывает, как в годы становления советской власти Сталину был предложен для утверждения руководителем большой российской области совершенно неграмотный человек. Будущий вождь высказался в том смысле, что это хороший большевик, который творил революцию и по этой причине ему некогда было по заграницам ума-разума набираться. Руководителя утвердили.
Помните классический советский фильм о Максиме, которому партия поручила порулить банком, где засели интеллигенты в пенсне и шубах? Босой, но вдохновленный революционным духом Максим разгоняет их и, щелкая на счетах, скоренько налаживает работу банка...
Уничтожение национальной элиты было лишь частью переворота в бытиях и сознаниях. Поскольку надо было раз и навсегда внушить людям почему одни из них живут так, а другие этак, в общество была запущена еще одна страшная бацилла - зависть, как часть классовой этики.
Несчастный гоголевский Башмачкин не завидовал «значительному лицу» осязая разницу их общественных положений. Сегодняшний американец не завидует миллиардеру Биллу Гейтсу, понимая, откуда у того деньги и осознавая всю меру пристального контроля над заработками «короля компьютерщиков». Но когда критерии перекашиваются, в верхние слои реки времени способен неожиданно подняться донный осадок; жлобы, словно лед на поверхности, могут отрезать доступ кислорода к глубинам чистой воды и погубить всё, там живущее.
Зависть живуча и заразна. Воплощенная в призывах

Цитата :: «Забрать и поделить!», «Грабь награбленное!»,

она кочует с большевистских знамен на флаги сомалийских пиратов, филиппинских «лесных армий» или марксистских партизан Боливии. До чего же поучительно видеть, как быстро кандидаты в Робин Гудов превращаются в обычных налетчиков! Наблюдая перекошенные сознания, грязнущие в убийствах и грабежах, великий мыслитель Николай Бердяев назвал коммунизм «Философией зависти», чем-то вроде заразной болезни. Она, болезнь эта, оказалась прилипчива, обозначаясь не только в направляемых властями погромах и грабежах, но и массово прирастая к сознаниям на годы вперед.
Князь Оболенский вспоминает, как в обществе таких же оборванных и ограбленных жителей страны ехал куда-то в поезде без билетов, где в четырехместное купе набилось шестнадцать человек, а в коридор - без счета. Коридорные пассажиры люто завидовали тем, что в купе.

Цитата :: «Мы, - пишет Оболенский, - внушали зависть, периодами переходившую в лютую ненависть. Коридорные стояльцы начали с отчаянием колотить в нашу дверь и требовать, чтобы их впустили… Ибо все мы были для них ненавистными «паршивыми буржуями», которых ломившиеся к нам люди грозились выбросить в окно».

Именно зависть, а не жажда справедливости, внедрялась в сознания. Справедливость стала понятием не законным, а классовым и ничего хорошего в связи с этим не предвиделось. Пришел всемогущий страх. Драматург Афиногенов напишет пьесу под названием «Страх», утверждая, что 80% населения страны направляют свои действия именно страхом (позже Афиногенова расстреляют). Чтобы никто не дергался, с 21 февраля 1918 года в стране восстановили смертную казнь. 16 июля 1918 года убили царскую семью, с 5 сентября 1918 года ввели концлагеря, а с декабря 1918 года ЧК получила статус полной самостоятельности. Как говаривали советские руководители, «процесс пошел», уничтожение безэлитного народа продолжалось без остановок.
Вы много знаете о том, как руками рабов-зэков рыли каналы, строили плотины и гиганты индустрии, как искореняли непослушных на поколения вперед. 8 апреля 1935 года смертную казнь распространили на детей с 12 лет, а послевоенному пэтэушнику за побег из училища полагалось полтора года тюрьмы. Какая элита? При чем тут рабоче-крестьянская власть и народ? Один из творцов Октября и создатель советских концлагерей Лев Троцкий, напишет, оценивая действия власть имущих, которых он знал, как никто

Цитата :: «Политика Сталина отражает страх касты привилегированных выскочек за свой завтрашний день».

Когда вот так - одним махом, директивно - обрушивается прежняя мораль, летят к чертям и остальные ориентиры, а стрелки компасов начинают вертеться, путая направления. В нескольких религиях, в том числе древнем христианстве, самой страшной карой считался хаос, когда критерии добра и зла утрачены. В добольшевистском прошлом было справедливо далеко не всё, но существовало общество с четкими законами, с пониманием того, кто есть кто. Отечественные элиты были тесно связаны, даже породнены с европейскими и мировыми, понятны для них, никогда не стремились существовать обособленно. Политики, промышленники, купцы, писатели и художники бывали своими в Берлине и Париже, в Каннах и Баден-Бадене (многим эти связи помогли выжить в послеоктябрьские времена). Люди не соединялись поверх кордонов, как призвал безнациональных пролетариев Карл Маркс, а достойно входили в состав мировых элит, гордясь своей страной и своим происхождением.
У нас общественную элиту величали по-разному, иногда называли аристократией, понимая этот термин, как нечто духовное. Аристократами были странствующий мудрец Григорий Сковорода, потомок чернокожего слуги Александр Пушкин, недавний крепостной крестьянин Тарас Шевченко, незаконный помещичий сын Александр Герцен и потомок древнего рода граф Лев Толстой. Принадлежность к такой аристократии надлежало выстрадать и подтверждать безукоризненной репутацией, острым чувством справедливости, постоянной готовностью бесстрашно защищать справедливость. Поскольку никакими классовыми критериями здесь и не пахло, элиту нации, аристократов любого рода, бедных, богатых, духовных и потомственных, большевики расстреливали и гноили с остервенением людей, занятых самозащитой. Искоренили…
После Октября первые формулы новой элиты, как положено, предложил Ленин, изрекший, что у нас, конечно, всем владеют рабочие и крестьяне, но они еще не готовы к управлению государством, поэтому надо создать элитную группу революционеров-партийцев ( «Дюжину талантливых лидеров», - как он сказал) и пусть эта группа займется делом. Позже, 5 марта 1937 года, покончив с дворянством, старой интеллигенцией, зажиточными крестьянами и прочими отрыжками прошлого, Сталин, уже объявленный «Лениным сегодня» уточнил, что новую элиту составят

Цитата :: 3-4 тысячи лучших коммунистов - это «высший командный состав», 30-40 тысяч - «офицерский состав», 100-150 тысяч - «унтер-офицерский состав».

Сортировка таким образом упорядочивалась, классовый и полицейский принципы в отборе вновь создаваемых самозванных элит соблюдались строжайше. Шаг за шагом формировалось то, что станет номенклатурой, хищной правящей группой, не имеющей ничего общего ни с народом, ни с народным признанием. В те годы родилась шутка, что, если бы на пост директора советского института физики претендовали буржуазный беспартийный специалист Альберт Эйнштейн и партиец-братишка с Балтфлота Ваня Хрюшкин, предпочтение бы отдали Ване…
Прежняя элита вышвыривалась пинками, с улюлюканьем вдогонку, а некоторые и не дожидались пинков. Великий художник-реалист Илья Репин с огромным уважением писал картины из жизни трудящихся людей, но никогда не намеревался доверить героям своих «Бурлаков на Волге» управление Россией. После того, как жизнь переменилась и в его мастерскую несколько раз подряд врывались пьяные мародеры с ура-революционными воплями, художн

http://www.bulvar.com.ua/arch/2011/8/4d63f0aacfcd2/ "Бульвар Гордона" № 8 (304), 22 февраля 2011
От первого лица Виталий КОРОТИЧ
Прыгнуть выше головы
На определенных уровнях жизни чрезвычайно ценится умение откровенно заявлять о своих претензиях или, напротив, скрывать их. Никита Хрущев, например, сумел внушить Сталину, что у него нет другой мечты, кроме как быть шутом гороховым при любимом вожде.
Мне доводилось видеть, как возникали и рушились карьеры людей, вгрызавшиеся в то, что им не по зубам, и как сосредоточенно шагали к цели те, кто цинично просчитывал собственные пути. При этом кто-то мыслил реалистически и тосковал, понимая, что его по рассчитанному маршруту все равно не пропустят.
Однажды мне вопреки желанию довелось присутствовать при разговоре неимоверно у нас популярного барда с его весьма популярной заграничной женой-актрисой. Дело было в ресторане, громкий разговор возник неожиданно.
Супруга деловито объясняла барду, что он обречен петь в клубах своего отечества или в эмигрантских кабаках за границей, потому что поет он по-русски, а также потому, что никто из западных продюсеров не вложит в него столько денег, сколько надо потратить на создание международной звезды.
Заграничная актриса объясняла что-то про пределы, про невозможность прыгнуть выше головы и про то, что надо это понимать и не стремиться к недостижимому. А мне было обидно. Очень нравилось, что любимый мною бард не соглашался с супругой, но и не спорил с ней. Он знал, кому, что и зачем поет, твердо верил, что перегородки перед ним все равно раздвинутся.
Я тоже так думал. Мне самому несчетное количество раз объясняли пределы моих возможностей, но я тоже им не верил, а сейчас, стесняясь чужой беседы, царапал тарелку вилкой, боясь, что меня могут вовлечь в спор как случайно подвернувшегося арбитра. Обошлось...
Упомянутый бард был достаточно скромен. По ассоциации я вспомнил, как на недавнем московском телешоу заурядный попсовый попрыгунчик кричал при попытках обвинить его коллегу в дебоше: «Совсем перестали звезд уважать!».
Ужасно, когда заурядностям внушают (или те сами внушают себе), что они лучше всех, маскируя этим творческую и человеческую посредственность. В таком окружении блекнут хвастуны прежних времен, такие, как шекспировский Фальстаф, пан Заглоба Сенкевича или гоголевский герой, уверявший, что сумел выхлебать за один присест 17 бутылок шампанского.
По крайней мере, влияние этой публики на окружающий мир было невелико. Другое дело — политики, которые и когда-то, и теперь умели воздействовать на окружающий мир. Дело в том, что пределы своих возможностей они отслеживают искренне, причем дважды — вначале искренне, для себя, любимых, а затем громогласно, в процессе навешивания лапши нам на уши.
Во всех упомянутых ситуациях спутаны реальные возможности с шансами на их воплощение. Как бы там ни было, тема эта очень интересна, потому что терпеть не могу карьеристов, но люблю устремленных к недостижимому.
Алхимики, добывавшие золото из ртути, не были все поголовно жуликами. Несчастный дьяк, прыгнувший с колокольни, верил, что самодельные крылья помогут ему удержаться в воздухе. Кибальчич, чертивший на стене смертницкой камеры проект космического корабля, верил в свой замысел. Но нередко задумки оказываются непосильны для авторов...
Каждый из нас всю жизнь ищет точки соприкосновения между мечтой и своими возможностями. Не исключено, что это самое главное в жизни.
========================================
И ведь не подыхает, мразь... Mad

Межрегиональная депутатская группа (МДГ) — «демократическая» фракция на Съездах народных депутатов СССР. Сформировалась на I Съезде народных депутатов вокруг демократических депутатов от Москвы: А. Д. Сахарова, Ю. Н. Афанасьева, Г. Х. Попова. 7 июня 1989 года прошло первое собрание МДГ. 29—30 июля прошла первая конференция МДГ, на которой был избран Координационный совет из 25 участников и 5 сопредседателей и приняты «Тезисы к программе практической деятельности по углублению и реализации перестройки». Сопредседателями КС стали Б. Н. Ельцин, Ю. Н. Афанасьев, Г. Х. Попов, В. А. Пальм и А. Д. Сахаров, секретарём - А. Н. Мурашов. Всего в конференции участвовало 268 членов МДГ.

В МДГ входили: С. С. Аверинцев, А. М. Адамович, Е. Д. Айпин (Ханты-Мансийск), А. А. Акаев (Киргизия), С. С. Алексеев, В. И. Алкснис (вышел из МДГ осенью 1989 года), Ж. И. Алфёров, Ш. А. Амонашвили, Ю. Э. Андреев, В. Г. Ардзинба (Абхазия; до 1990 года), Ю. Н. Афанасьев, П. А. Ахунов, С. В. Белозерцев (Карелия), Ю. Ю. Болдырев (Ленинград), М. А. Бочаров, П. Г. Бунич, Г. Э. Бурбулис (Свердловск), В. В. Быков, В. П. Великонис (Литва), А. П. Владиславлев, Ю. П. Власов, В. Волков (Свердловск), Ю. В. Вооглайд (Эстония), Е. А. Гаер (Владивосток), Т. Х. Гдлян, А. И. Гельман, В. В. Гончаров (Украина), В. В. Давитулиани (Тамбов), А. О. Добровольский (Белоруссия), Б. Н. Ельцин, А. М. Емельянов, И. А. Ждакаев (Сахалин), Т. И. Заславская, И. И. Заславский, В. Н. Зубков, Н. В. Иванов, В. В. Каданников (Куйбышев), А. И. Казанник (Омск), Ю. Карякин, В. И. Кириллов, Е. В. Коган (Эстония), В. А. Коротич, М. Н. Костенецкая (Латвия), А. Н. Крайко (Москва), М. Й. Лауристин (Эстония), В. Логунов, К. Д. Лубенченко, В. П. Лукин, М. Мартиросян (Украина), И. И. Мисуна, А. Н. Мурашов, Ю. В. Неёлов (Сургут), Б. Н. Никольский, А. Оболенский (Апатиты), В. Пальм (Эстония), Э. А. Памфилова (до декабря 1989 года), М. Н. Полторанин, В. С. Подзирук (Иваново), Г. Х. Попов, К. Прунскене (Литва), М. М. Прусак, И. Х. Райг, Ю. А. Рыжов, Р. З. Сагдеев, А. Д. Сахаров, А. Е. Себенцов, В. С. Смирнов (Ахтубинск), А. А. Собчак (Ленинград), С. Б. Станкевич, Г. В. Старовойтова, С. С. Сулакшин (Томск), В. А. Тихонов, Н. И. Травкин, Н. В. Фёдоров (Чувашия),С. Н. Фёдоров, С. Н. Хаджиев (Грозный), К. А. Харченко (Тверь), Д. Худоназаров (Таджикистан), А. В. Цалко, В. А. Челышев (Москва),Ю. Д. Черниченко, В. К. Черняк (Киев), И. Б. Шамшев (Ярославль), С. С. Шушкевич (Белоруссия), Ю. П. Щекочихин, А. А. Щелканов, Ю. Н. Щербак, Н. Н. Энгвер (Удмуртия), А. В. Яблоков, В. А. Яворивский, Е. В. Яковлев, В. А. Ярин (впоследствии отстранился от участия в группе),В. Н. Ярошенко, А. А. Ярошинская-Згерская (Украина).

http://gunter-spb.livejournal.com/1491328.html
Гунтер (gunter_spb) @ 2011-06-06 19:24:00
Метки данной записи: what the fuck?, кунсткамера
ДО, ПОСЛЕ И СОВСЕМ ПОСЛЕ
Вот догадайтесь с трех раз, кому принадлежат цитатки. Как у импрессиониста какого - розовый период, голубой период...
--------------------------------------------

1978 год: «…за шесть десятилетий своей истории мы очень предметно доказали, сколь справедливо может быть устроена жизнь общества, зачатого величайшей из революций — Октябрьской.»

«Мы обязаны знать об этом и помнить: в Советском Союзе воплотились мечты всех трудящихся на земле»

1979 год:

Он рядом с нами -
другом и вождем.
Он учит нас — и учимся прилежно:
Так с Лениным
мы к Ленину идем.
И в этом — наша сила
и надежда!

1983 год: «Наглая антисоветчина самых разных уровней кружится, насыщая воздух, как стая таежного гнуса. Так быть не должно, не может; и так оно продолжается практически без перерывов с конца 1917 года.»

«Сегодня утром президент Рейган в очередной раз грозил нашей стране своим выразительным голливудским пальцем и всячески нас поносил. <…> следом за президентом, как правило, подключаются разные мелкие шавки…»
---------------------------------------

1993 год: «Петроградский переворот 1917 года был прежде всего катастрофой моральной. Именно аморальность системы привела к тому, что живем мы так плохо..»

"Как были мы страной ненависти, так и остались. В таком воздухе не отдышишься. Страну приучали к хамству десятки лет".

1997 год: «Система была порочная, нежизнеспособная, бандитская. Надо было все это к чертям завалить.»

2008 год: Сталин и его партия принесли народ в жертву своей бредятине, не дав ему ничего обещанного — ни мира, ни земли крестьянам, ни фабрик рабочим, ни еды досыта, ни жилья, ни одежды.»
------------------------------------

Два разных человека? Да нет же! Вот он, кавалер орденов Октябрьской Революции и Знак Почета, член КПСС до самого запрета в 1991 году, народный депутат СССР, вице-президент международного движения «Деятели искусства за ядерное разоружение», лауреат премии Ленинского Комсомола, при этом по совместительству - заслуженный деятель культуры демократической Польши, с премией Джорджтаунского университета (Вашингтон) и званием «Зарубежный редактор года» от журнала «World Press Review».
Узнаете этот образец интеллигентности, совестливости и жизнинеполжи? Мозг и совесть нации? Справа от Евтушенко?
....
Как я понимаю Ленина. И ведь вышеописанное существо еще живехонько, коптит небеса. Правда возглавляет ныне журнал с говорящим названием "Бульвар", и то в заштатной Киевской губернии - от Януковича 10 дней назад орденок "Ярослава Мудрого" получил - за выдающийся вклад... В довесок к "Октябрьской Революции".
---------------------------------------
tarlith_history 2011-06-06 03:55
ну будем справедливы, Коротич при всей рукопожатности был одним из тех, кто дал начало "читабельной" журналистике

unter_spb 2011-06-06 03:59
А итог-то? Груда развалин? Есть у меня подшивочка Огоньков за 1988-91 годы. Иногда пролистываю. Такого количества откровенных психов никогда не было и не будет - причем в большинстве косноязычны.

http://news.bbc.co.uk/go/pr/fr/-/hi/russian/russia/newsid_4602000/4602855.stm 2005/06/02 10:59:46 GMT
Коротич: "в России советская власть никуда не ушла"
В конце 1980-х годов в тогдашнем СССР в дни, когда поступал в продажу журнал "Огонек", у киосков "Союзпечати" выстраивались огромные очереди. Экземпляры издания передавались из рук в руки, пока не зачитывались до дыр.
Главным редактором того, перестроечного "Огонька" был Виталий Коротич.
Он поделился с bbcrussian.com своими воспоминаниями о горбачевской эпохе и ее героях, а также тревогами о настоящем и будущем России.
С ним беседовал Артем Кречетников .

Би-би-си: На днях в Москве прошел митинг в защиту свободы СМИ. Думали ли вы, когда редактировали "Огонек", что почти 20 лет спустя ее все еще нужно будет защищать?
Виталий Коротич: Меня печалит другое - сколь немногим в России сегодня нужна свобода СМИ.
А чему удивляться? Какой смысл в свободе печати, если публикации не имеют последствий?

Цитата :: Российская журналистика - это электростанция, к которой не подведены провода

Пресса существует вместе с независимой законодательной властью, судом, институтом парламентских расследований. Нужно гражданское общество с демократическими институтами, одним из которых является свободная пресса, но не свободная пресса сама по себе.
Недавно "Московский комсомолец" выдвинул совершенно ужасные обвинения против [бывшего министра атомной промышленности Евгения] Адамова. В нормальной стране после этого либо Адамов должен был бы надолго сесть, либо газета - заплатить громадный штраф. У нас не случится ничего. Российская журналистика - это электростанция, к которой не подведены провода.
Вся Москва к Новому году уставлена пластмассовыми елками, которые по чистой случайности выпускает фабрика, принадлежащая жене мэра.
У супруги министра угоняют джип "Лексус". Его зарплата - примерно три тысячи долларов в месяц. Откуда машина за 60 тысяч?

Цитата :: В России советская власть никуда не ушла. Мы живем в обществе, созданном чиновниками для самих себя

В Америке я увидел государство, которое контролируется населением и насквозь прозрачно. Там почти невозможно что-то украсть. А в России советская власть никуда не ушла. Мы живем в обществе, созданном чиновниками для самих себя.
Когда я узнал, что в гараже британского правительства 20 машин, я ахнул, потому что в одной Москве "персоналок" около трех тысяч.
И при Путине ничего не изменилось. Ни одного вора масштабного не арестовали.

Би-би-си: А "дело ЮКОСа"?
В.К.: При Ельцине все поделили, сейчас этим надо переделить. Я был бы не против суда над Ходорковским, если бы одновременно с ним судили высоких чиновников, хотя бы тех, чья коррумпированность общеизвестна.

Цитата :: Как власти не понимают, что рубят сук, на котором сидят! Демонстрируют полное неуважение к народу и одновременно перекрывают всякую возможность высказаться через легальные каналы, в конце концов, сменить власть мирным, законным путем

Опять возникло общество, в котором все открыто говорят "мы" и "они". Вот самая большая опасность! Я боюсь, что людей доведут до отчаяния. Как власти не понимают, что рубят сук, на котором сидят! Демонстрируют полное неуважение к народу и одновременно перекрывают всякую возможность высказаться через легальные каналы, в конце концов, сменить власть мирным, законным путем.
В руководстве лейбористской партии есть люди, которые явно рассматриваются как соперники Блэра, и в этом ее сила, а у нас тишь да гладь. Словно нарочно выталкивают людей на улицу!

Би-би-си: Думаете, будет "оранжевая революция"?

Цитата :: На трибунах Лужников - озверевшие типы с пивными бутылками. Если такие люди выйдут на улицу - никому мало не покажется

В.К.: Думаю, может быть хуже. В конце 80-х в Москве митинговала интеллигенция, а теперь придут другие люди. Я смотрел по телевизору футбол из Португалии. Там у болельщиков - нормальные, улыбающиеся лица, а на трибунах Лужников - озверевшие типы с пивными бутылками. Если такие люди выйдут на улицу - никому мало не покажется.

Би-би-си: Раз настоящее и будущее не радуют - давайте поговорим о прошлом. Почему, собственно, именно вас выбрали на роль "рупора перестройки"?
В.К.: Бог его знает! Видимо, сложилась определенная репутация. Занимал какие-то должности, писал книги, получал премии. Всегда помнил, что нельзя пачкаться.
Изначально редактором "Огонька" предложили быть Роберту Рождественскому, а он сказал, что никогда в жизни ничего не редактировал, и назвал мое имя.

Цитата :: Новую работу [в "Огоньке] я принял с удовольствием, но по форме все это напоминало продажу крепостного одним барином другому

Я когда-то задал ваш вопрос Лигачеву, и он ответил забавно: "Потому что у вас не было своей банды!". Видимо, для кого-то и это было важно - что я не москвич и не принадлежу ни к какой сложившейся группировке.
Перед очередным съездом писателей Украины группу литераторов вызвали к [первому секретарю ЦК компартии Украины Владимиру] Щербицкому. Стали обсуждать, кого выбрать главой писательского союза, и вдруг Щербицкий поворачивается ко мне и говорит: "Ну, Коротич отпадает - его Горбачев забирает в Москву!" Клянусь, со мной прежде никто ни о чем не говорил! Это было в феврале 86-го.
После Чернобыля я дал интервью "Комсомольской правде". Сказал, что творится преступление, что власти замалчивают информацию. Разумеется, в газету интервью не пошло. И вдруг через какое-то время мне позвонил Александр Николаевич Яковлев и сказал: "Вы не возражаете, если я покажу это интервью Горбачеву?" Я сказал - да Бога ради! Видимо, Горбачеву понравилось, потому что после этого все решилось мгновенно. Через короткое время меня позвали в Киеве в ЦК и объявили волю партии. Потом вызвали на секретариат ЦК КПСС. Заседание вел Лигачев. Утверждение заняло ровно три минуты.
Новую работу я принял с удовольствием, но по форме все это напоминало продажу крепостного одним барином другому.

Би-би-си: При назначении вам говорили, чего от вас ждут?

Цитата :: Яковлев сказал: "Публикуй, что хочешь, только не трогай Горбачева!"

В.К.: Ничего подобного никто не говорил. А понимать - понимал. Редактор вообще многое должен был понимать без объяснений. Единственную общую установку мне дал Яковлев, только позже. Он сказал: "Публикуй, что хочешь, только не трогай Горбачева!"

Би-би-си: Ну, не будете же вы утверждать, что действительно публиковали что угодно без согласований.
В.К.: Нет, конечно. Приходилось, как тогда говорили, "советоваться".

Би-би-си: С Горбачевым?
В.К.: Говорить нужно было с Яковлевым.

Би-би-си: И что он вам "отсоветовал" печатать?
В.К.: Например, когда вышло письмо Нины Андреевой, я собрал в редакции "круглый стол", и либералы довольно резко прошлись по большевикам. Я дал материал Яковлеву, он сказал: "Отвечать Андреевой надо с высоты политбюро. Не лезь!".

Цитата :: После 1986 года ничего этого [согласования публикаций] уже не было. Из общества вынули скелет - страх, и оно шлепнулось, как медуза. В ЦК не было линии, и на этом можно было играть

Я имел большой опыт работы с цековским начальством еще с доперестроечного времени. Был, например, такой прием: с соответствующим предисловием можно напечатать что угодно. В журнале "Всесвiт" мы первыми в Союзе перевели и опубликовали "Крестного отца". А перед этим я уговорил заместителя министра внутренних дел Украины написать, что Марио Пьюзо, хоть и не поднялся до марксистско-ленинского понимания действительности, в своем романе ярко изобразил разгул преступности и упадок нравов в капиталистическом мире.
После 1986 года ничего этого уже не было. Из общества вынули скелет - страх, и оно шлепнулось, как медуза. В ЦК не было линии, и на этом можно было играть.
В последний год нашим куратором был Вадим Медведев. У него в ЦК была кличка "суслик" - потому что сидел в бывшем кабинете Суслова, и потому что в отсутствие генеральной линии до того растерялся, что только иногда очень робко и вежливо советовал что-то.
Конечно, по поводу каждой статьи я к начальству не ходил. Чаще приходилось отбиваться постфактум.

Би-би-си: Тяжело было?
В.К: Лигачев написал в своих воспоминаниях, что я прикидывался дурачком. Приходил к нему получать очередной нагоняй, смотрел ясными глазами, отвечал: "Виноват, исправлюсь!", а на другой день делал то же самое.

Цитата :: Я и правда никогда не относился к коммунистической системе и к самому себе с тяжеловесной солженицынской серьезностью. Глупо идти в лобовую атаку на кучу дерьма. Очень многое можно было сгладить, обратив в шутку

Я и правда никогда не относился к коммунистической системе и к самому себе с тяжеловесной солженицынской серьезностью. Глупо идти в лобовую атаку на кучу дерьма. Очень многое можно было сгладить, обратив в шутку.
Одним из первых моих решений было убрать с обложки "Огонька" ордена Ленина и лозунг "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Вызвал меня завотделом пропаганды ЦК [Николай] Севрук, а я ему: вы же не носите ордена каждый день на лацкане пальто! Мы делаем массовый журнал, вот поместим на обложку женские ножки, а тут профиль Ильича!
Другой раз на заседании секретариата ЦК разразился скандал, когда мы дали на обложку фото ветерана и подпись: "Сталин с ними!" Они мне: "Как вы могли, человек воевал, был ранен!". А я в ответ: "Может, он в голову был ранен?". Ну, посмеялись, тем и закончилось.
Много чего было. Мы первыми написали о "люберах" - были такие предтечи современных "бритоголовых". Лигачев на заседании политбюро обрушился на меня: "Русские люди занимаются спортом, что вас не устраивает?!" Вдруг очнулся престарелый Соломенцев и громко перебил Лигачева на полуслове: "Вы знаете, я вчера смотрел телевизор..." И пошел говорить что-то абсолютно не по теме. Лигачеву, похоже, сделалось стыдно, что посторонний человек видит этот маразм, и он быстренько выставил меня за дверь.

Цитата :: Такого извозчичьего мата я не слышал никогда! "Кто лидер перестройки, ты или я? Ты что, ... мать, будешь мне указывать с кем работать?!"

Маршал Язов произнес на телевидении какую-то инвективу в адрес "Огонька", а через пару дней я встречался в Ленинграде с читателями, и мне прислали по этому поводу записку. Я отшутился: идет разоружение, скоро из армии уберут самые большие ракеты и самых больших дураков. Назавтра возвращаюсь в Москву - Горбачев звонит и требует к себе. Такого извозчичьего мата я не слышал никогда! "Кто лидер перестройки, ты или я? Ты что, ... мать, будешь мне указывать с кем работать?!" Потом отошел, кивнул на сидевшего здесь же Яковлева: "Вот с Александром советуйся чаще, прежде чем брякать что-нибудь!".
Выходим с Яковлевым из кабинета, а он и говорит: "Да не переживай, это он для них на тебя кричал". Я ушам своим не мог поверить. Неужели у генсека в собственном кабинете микрофоны, и он об этом знает?

Би-би-си: А были случаи, чтобы вас, наоборот, заставляли напечатать что-нибудь?
В.К.: После отмены 6-й статьи конституции первым зарегистрировал свою партию тогда мало кому известный Жириновский. Севрук почему-то хотел, чтобы именно "Огонек" первым дал интервью с ним, и несколько дней подряд меня дубасил. Сам не знаю, как я устоял. Видно, Бог упас.

Би-би-си: Какой был самый неприятный момент за время работы в "Огоньке"?

Цитата :: Участвовать в борьбе между Горбачевым и Ельциным я категорически не желал

В.К: Когда Ельцин потребовал публикации его мемуаров, в которых он, как сам выразился, "размазал по стенке" Горбачева, а буквально через день позвонил Горбачев и потребовал напечатать материал о том, как Ельцин пил и резал себе вены. Я понял, что надо выходить из этой свалки. Участвовать в борьбе между Горбачевым и Ельциным я категорически не желал.

Би-би-си: А по-человечески - кто из них вам был симпатичнее?

Цитата :: Ельцин - типичный партаппаратчик. К тому же он просто плохо воспитан. Ну не могу я работать с человеком, который сморкается пальцами!

В.К.: Михаил Сергеевич. Он был человек живой, с живыми реакциями. Он многограннее и интеллектуально глубже. А Ельцин - типичный партаппаратчик. К тому же он просто плохо воспитан. Ну не могу я работать с человеком, который сморкается пальцами! Эта так называемая широта русской души не для меня.

Би-би-си: А Горбачев крыл матом и всем говорил "ты".
В.К.: Тем не менее, с Горбачевым мне было интересно, а с Ельциным - нет.

Би-би-си: Почему же Горбачев проиграл?

Цитата :: Успешно править Россией может только крокодил вроде Петра I или Сталина. По ним тоскуют до сих пор. А Горбачев был наподобие Николая II

В.К.: Успешно править Россией может только крокодил вроде Петра I или Сталина. По ним тоскуют до сих пор. А Горбачев был наподобие Николая II. Добрый, хороший семьянин, человек с какими-то моральными принципами.
Он не воровал. В нашей стране это одно давало основание его уважать.

Би-би-си: Скажите честно - зачем вы вернулись из США?
В.К.: Я благодарен Америке за то, что она дала мне возможность за восемь лет заработать достаточно, чтобы жить где хочется. А комфортнее мне в стране родного языка.

Цитата :: Я могу жить дома и ничем с этим государством не быть связанным. У меня практически не осталось точек зависимости

Понимаете, я могу жить дома и ничем с этим государством не быть связанным. У меня практически не осталось точек зависимости.
Нас учили путать несовместимые вещи. В частности, такие понятия, как родина и государство. Совершенно дурацкий лозунг, хотя под ним люди умирали: "За нашу Советскую Родину!" Родина не может быть ни советской, ни антисоветской.

Би-би-си: Вернуться в политику или в журналистику ни разу не хотелось?

Цитата :: Что меня разбило и убило - это тот апофеоз воровства, с которым я встретился. Страна, в которой можно воровать в открытую - плохая страна

В.К.: Что меня разбило и убило - это тот апофеоз воровства, с которым я встретился. Страна, в которой можно воровать в открытую - плохая страна. И я просто перестал во все это вникать.
Я от жизни не хочу уже ничего, кроме того, чтобы они, паразиты, меня не трогали, а я мог жить, как мне хочется. Лучше не попадаться на пути этой прожорливой движущейся протоплазме.
Если бы я мог жить с пользой для государства, которое я уважаю, я бы это делал. Но у меня нет такого государства. Я его не уважаю, оно меня тоже не уважает. У нас это взаимно.

Би-би-си: Сегодняшний "Огонек" читаете?
В.К.: Нет. И новости по телевизору смотрю на Би-би-си и "Евроньюс".

Би-би-си: Вы не жалеете, что участвовали в перестройке?

Цитата :: [Советская] система была порочная, нежизнеспособная, бандитская. Надо было все это к чертям завалить

В.К.: Система была порочная, нежизнеспособная, бандитская. Надо было все это к чертям завалить. Но меня потрясли мемуары одного английского летчика. Он вместе с другими бомбил Дрезден и превратил его в кирпичную крошку. А потом доехал до Дрездена по суше, ужаснулся, сел и заплакал.

Би-би-си: Ваша родина - Украина. Как вы думаете, там теперь все будет по-другому?
В.К.: Да ничего не будет по-другому! В Соединенных Штатах, чтобы стать президентом, надо иметь готовый список из двух тысяч кандидатов на самые важные должности. А где Ющенко может людей взять? Ну объявил он недавно, что увольняет всех начальников таможенных управлений. А где ты новых и честных возьмешь?

Цитата :: На Украине произошло первое настоящее восстание против советской власти. Но остались те же чиновники и те же отношения, и я очень боюсь, что Украина упрется лбом в старую стену

В России в начале 90-х власть перешла от одной группы советских вождей к другой. На Украине произошло первое настоящее восстание против советской власти. Но остались те же чиновники и те же отношения, и я очень боюсь, что Украина упрется лбом в старую стену. Хотя сам Ющенко - честный человек, и общее направление у него хорошее.
На Украине мне предложили консультировать большой издательский концерн. И сейчас я раз в два-три месяца приезжаю к себе на родину. Ко мне там очень хорошо относятся.

Би-би-си: Чем еще занимаетесь?
В.К.: Иногда зовут то туда, то сюда. Читал лекции в Австралии, недавно позвонили из Лондона. В Киеве пишу колонки для разных газет. Недавно издал забавную книжку о том, как люди в разные эпохи ели и пили, и она очень лихо разошлась. А еще собаку дрессирую - и мне хорошо!

Цитата :: Обидно, что вокруг нас развиваются и куда-то уходят народы

Исполнилась мечта - я могу делать то, что я хочу.
Не желаю ни с кем быть "вместе"! Ну не нравятся мне наши демонстрации или пивные на тысячу человек и ритуальное коллективное поедание супа у Гитлера! Когда все куда-то пойдут стройными рядами, я хочу стоять на обочине и радоваться тому, что я сам по себе.
Вот только обидно, что вокруг нас развиваются и куда-то уходят народы. Мне очень хочется, чтобы в России было хорошо. Очень надеюсь, что все как-то сформируется, но как - не знаю, не знаю...

http://www.sovsekretno.ru/magazines/article/2755 Совершенно СЕКРЕТНО №4/263 от 04/2011
Юрий ПАНКОВ Человек из третьего подъезда
Лев Делюсин, бывший консультант Международного отдела ЦК КПСС:
«БОЛЬШЕ ВСЕГО ЛИБЕРАЛОВ ВЫШЛО ИМЕННО ИЗ «АНДРОПОВСКОЙ ШИНЕЛИ»
Откуда в ЦК КПСС появились партийные либералы? Как влияли они на принятие политических и культурных решений – от помощи Театру на Таганке, до отношений с китайским лидером Мао Цзэ-дуном
В интервью знаменитого режиссёра Юрия Любимова в сборнике «Автограф века» в 2006 году есть такой фрагмент:

Цитата :: «...– С конца 60-х и до начала 80-х театр поддерживали фрондирующие коммунисты: Лев Оников, Лев Делюсин, Георгий Шахназаров, Юрий Карякин и даже сотрудник КГБ Лолий Замойский. Можно ли считать, что именно эта категория партноменклатуры, а не Андропов, в первую очередь обеспечила выживание «Таганки»?
– Поддерживали, конечно. Но вот что интересно: поддерживали-то из любви к искусству.
– А разве не для того, чтобы на Западе складывалось представление о лояльности советских правителей по отношению к инакомыслию?
– О, мне кажется, всё проще. Им нравилось то, что они видели на сцене, и они стали сглаживать гнев начальства. Хотя некоторые сдуру и думали, что я с «Лубянки» и она мне покровительствует...»

Так вот просто и с юмором вспоминает ситуацию вокруг «Таганки» Юрий Петрович. Между тем, было бы наивно полагать, что история с поддержкой бунтарского по меркам СССР театра высокопоставленными «цэковцами» была по тем временам делом рядовым. Отнюдь. Театр Любимова воспринимался тогда советской интеллигенцией чуть ли не как рассадник вольнодумства, где со сцены звучала критика советской системы. О том, как и почему складывалась такая репутация у «Таганки», кто и почему из высокопоставленных работников Кремля почти пятьдесят лет назад поддерживал театр, газете «Совершенно секретно» рассказал Лев Делюсин, бывший высокопоставленный работник Международного отдела ЦК КПСС.

Андропов и театр
– Хотелось бы услышать вашу интерпретацию слов Юрия Любимова. В чём выражалась Ваша поддержка? Как это всё происходило? Не случайно же вы теперь даже входите в худсовет Таганки?
– Нас познакомил художник Юрий Василь-
ев. У меня дома до сих пор висят его картины. Он был хорошим моим знакомым. И однажды он пришёл и рассказал, что Любимову запрещают ставить один из его спектаклей. Речь шла о спектакле «Павшие и живые», к которому Васильев делал декорации. И он попросил, чтобы я принял Любимова у себя дома.
– Чем это было обусловлено?
– Моим местом работы. Я работал в ЦК КПСС, в отделе по связям с коммунистическими и рабочими партиями соцстран, которым в то время руководил Юрий Андропов. И Васильев привёл Любимова к нам домой. Мы тогда жили на Смоленской улице. На эту встречу пришли мои сослуживцы: Александр Бовин, Георгий Арбатов. И мы вчетвером в тот день очень долго сидели и беседовали на эту тему.
– В каком году это было?
– В 1964.
– Это первый год существования театральной труппы Юрия Любимова.
– Мы старались давать ему какие-то советы. Главный упрёк в адрес Любимова был в том, что он ввёл в спектакль много евреев. В текст пьесы. И мы советовали разбавить этот список русскими поэтами, чтобы смягчить этот вопрос. Хотя уже тогда все эти обвинения звучали странно, потому что среди поэтов, имена которых были в спектакле, были не только евреи.
– Например.
– Ну, как вам сказать. Иосиф Уткин, Павел Коган, и здесь же Майоров, которого тоже называли евреем, в то время как он евреем не был. Коган и Уткин были евреями, а этот не был. Ну и Любимов с нами согласился и включил ещё русских поэтов. А потом мы ходили к Андропову.
– Вы – профессиональный китаист, а первым спектаклем Любимова был «Добрый человек из Сезуана». Китайская тема как-то предопределила ваше позитивное восприятие любимовского театра?
– Отнюдь. Китайская тема здесь ни причём. Ведь спектакль был по существу посвящён советской теме. Просто понравился сам спектакль «Добрый человек...», который Любимов ещё до появления Театра на Таганке как такового ставил на сцене Дома литераторов. И когда Васильев предложил привести к нам художественного руководителя этого театра, нам стало просто интересно и захотелось встретиться.
– Неужели вся встреча была организована только для того, чтобы подсказать ему, как переделать спектакль, чтобы он более адекватно воспринимался. Неужели Любимов не мог сам догадаться, что надо сделать список имён, так сказать, более интернациональным?
– В те годы антиеврейская тема еще была жива. Все руководители нашего государства и партии были настроены против евреев. Мы старались объяснить это Любимову и хоть этим ему помочь.
– Вы думаете, что Любимов сам этого не понимал?
– Нет, не понимал или не хотел. И тогда же мы устроили ему встречу с Андроповым. Андропов его принял хорошо, потому что хорошо относился к Любимову. Дело в том, что сын и дочь Андропова хотели поступить в Театр на Таганке. А их туда не брали. И Андропов был за это благодарен.
– Настолько сильно он не хотел, чтобы его дети стали артистами?
– Да. И Любимов их так никогда и не взял к себе на работу.
– А где состоялась встреча с Андроповым?
– В ЦК. Андропов тогда был моим непосредственным начальником. Я был его консультантом по Китаю.

КГБ и ошибки Минкульта
– А как была организована эта встреча?
– После встречи с Любимовым у нас дома я пошёл к Андропову и попросил его принять Любимова, которому требуется помощь в связи с закрытием спектакля.
– А не боялись получить от Андропова «по шапке» за такую самодеятельность?
– Нет, в ту пору мы себя очень свободно чувствовали в андроповском отделе. У нас в отделе между референтами, консультантами и руководством сложились откровенные отношения. Мы открыто обсуждали все проблемы и темы. Андропов боялся только одного: чтобы всё, о чём мы говорим внутри отдела, не выносилось нами наружу. Такой страх у него был. И мы, конечно, о наших разговорах с Андроповым нигде не рассказывали.
– А вы присутствовали при встрече Любимова и Андропова?
– Нет.
– А каких именно действий ждали от Андропова? Вроде, вы и так Любимову всё объяснили, про евреев рассказали. В чём мог помочь секретарь ЦК?
– Андропов мог позвонить в Московский городской комитет КПСС Гришину, чтобы те снова разрешили Любимову играть «Павшие и живые».
– Без внесения изменений в спектакль, в состав имён?
– Да.
– И он позвонил?
– Да. А другой раз я помогал Любимову со спектаклем «Высоцкий», который Юрий Петрович поставил после смерти поэта, в его день рождения. И его запретило Министерство культуры. Любимов не мог найти общего языка с Сусловым. А это ему советовали его друзья по театру. А я знал Суслова хорошо, потому что не раз ездил с ним в разные командировки. И я сказал, что к Суслову обращаться бесполезно, так как он стопроцентный сталинист. И что надо обращаться опять же к Андропову, который к тому времени был уже председателем КГБ. И те глупости, которые делал Демичев, министр культуры, приходилось расхлёбывать именно КГБ. И я предложил ему свою помощь. Мы поехали к Капице. Пётр Леонидович дал нам вертушку. Любимов позвонил по вертушке Андропову, но того не было на месте. Но сказали, что он через полчаса будет. Через полчаса Любимов позвонил ему ещё раз. Андропов разговаривал с ним очень подробно. Это была пятница. И сказал, мол, приходите завтра в Министерство культуры и там всё решат в вашу пользу.
– В субботу?
– Юрий Петрович тоже спросил: «В субботу? А они будут на работе?» «Будут-будут» – ответил Андропов. А у Андропова, как оказалось, во время этого разговора сидел Филипп Денисович Бобков.
– Начальник пятого главного управления КГБ.
– И он дал команду Бобкову. Бобков на следующий день всех собрал в Министерстве культуры. Туда же приехал Петр Нилович Демичев. И там было решено спектакль дать. К тому же в те дни в Москве находилась Марина Влади. И нам было бы очень невыгодно, если бы случился международный скандал, или хотя бы скандал между КПСС и французской компартией, к которой она была относительно близка, являясь к тому же членом президентского совета Общества «Франция-СССР». Решили дать спектакль один раз. Потом уже больше не разрешали. Только в январе 1981 года.
– Вот так Бобков боролся с диссидентами... Но Бобков, конечно, выполнял распоряжения Андропова. И лично ему было всё равно.
– Нет, не всё равно. Был такой случай, когда Любимов жил уже на Западе, лишённый гражданства. И у него произошла встреча с Губенко, когда тот приезжал в Мадрид. Губенко просил Любимова вернуться в СССР. И тогда была такая проблема. Центральный Комитет был за то, чтобы разрешить ему приехать. Хотя бы дней на десять. С Александром Яковлевым, руководившим тогда уже отделом пропаганды ЦК, был об этом договор. Но Яковлев тоже говорил, что всё зависит от того, как к этому отнесётся КГБ. Я отправился к Бобкову. Тот меня спрашивает: «Как Любимов относится к Андропову?» Я говорю: «Положительно. Считает Юрия Владимировича хорошим человеком». И КГБ не стало возражать против приезда Любимова на десять дней. И он приехал. Жил всё это время у меня, уже здесь, в этой квартире на Красной Пресне. Мне тогда даже пришлось взять отпуск на работе, тоже на десять дней.

«Предбанник» третьего
– Скажите, как по-вашему, известное выражение «внутрипартийная либеральная фронда» – не перегиб, не передёргивание, не преувеличение? Это была какая-то оппозиция, внутрипартийная группа? Или это была просто группа прогрессивно мыслящих цэковцев?
– Трудно сказать. Дело в том, что в том «андроповском» отделе собралась достаточно разнообразная публика. Но большинство её прошло через незадолго до того созданную в Праге редакцию журнала «Проблемы мира и социализма». У меня в отношении Любимова была своя позиция. Схожая с позицией Бовина, с которым мы были очень дружны. С Арбатовым мы познакомились, когда я ещё работал в «Правде», а он - в журнале «Вопросы философии». Обе редакции находились в здании комбината «Правда» на одноимённой улице, и поэтому мы виделись часто. Арбатов тоже принимал деятельное участие в помощи Таганке.
– Скажите, а что означает для Вас и ваших товарищей по андроповскому отделу период работы в Праге? Ведь, если не ошибаюсь, вы работали ещё в первом составе редакции журнала «Проблемы мира и социализма» с 1958 по 1959 год, когда редактором был Румянцев?
– Да. Я поехал на три месяца. А потом Румянцев меня уговорил остаться ещё. И Виталий Корионов тоже уговаривал. Корионов ко мне очень хорошо относился и не хотел отпускать даже по прошествии этого года моего пребывания в Чехословакии. По возвращении в Москву я поступил в Академию общественных наук при ЦК КПСС. Без экзаменов.
– Сколько человек работало в журнале в первый год его существования?
– Сначала мало. Человек двадцать. В дальнейшем бывало и больше.
– В редакции работали люди из разных стран. На каком языке общались?
– Английский уже тогда был общим языком. Русский учили по мере возможности. Сам главный редактор Румянцев не знал ни одного иностранного. Виталий Корионов знал французский. Многие знали русский. Хорошо знал француз Канапа. Впоследствии его избрали в секретарит ЦК компартии Франции. Когда он работал в Праге, его женой была наша же сотрудница по фамилии Зайцева. Она работала в редакции машинисткой. Потом они развелись.

Интеллигентные марксисты
– А кто еще работал рядом с вами, в одни и те же годы.
– Борис Рюриков, Евгений Амбарцумов, Виталий Корионов. Позже – Юрий Карякин, Карен Брутенц, Георгий Арбатов. После Румянцева главным стал Юрий Павлович Францев, который еще раньше, в сороковые годы, был первым ректором МГИМО. «Дядя Юра», как называли его между собой многие выпускники института.
– Легендарная личность. Но хотелось бы остановиться на Румянцеве. О нем осталось очень много добрых воспоминаний.
– Алексей Матвеевич был прекрасным человеком.
– Лен Карпинский называл его «интеллигентным марксистом» и даже «пражским социал-демократом». А странно. Ведь он прошел трудную школу и, по идее, должен был стать, как говорится, «несгибаемым».
– Да, он начинал при Сталине. С 1953 по 1955 год был заведующим отделом науки и культуры ЦК. С 1955 года до командировки в Прагу в 1958 году был главным редактором журнала «Коммунист». А по возвращении из Чехословакии стал главным редактором «Правды». Там он проработал недолго. Его уволили после публикации статьи «Интеллигенция и партия». Потом стал вице-президентом Академии наук СССР и директором института социологии, из которого вышли известные ученые, в том числе Юрий Левада. Он был очень прогрессивным человеком. Его мировоззрение совершенно не было консервативным. И такое часто случалось. Вот, например, у меня был приятель Лю Бинь-янь. Известный китайский коммунист. В свое время он был заклеймён как «правый элемент буржуазии». В годы китайской культурной революции его обвиняли как контрреволюционера. Уже при Дэн Сяопине его фактически выслали из Китая. Он поехал в Америку по приглашению, а обратно его уже не пускали. Только недавно его прах разрешили перевезти на родину. Так вот он до самой смерти оставался марксистом.
– Вспоминая Румянцева, некоторые характеризуют его взгляды как ревизионистские. Что это за взгляды? Что имеется в виду? В чем была новизна и нестандартность его мышления?
– Китайцы называли ревизионистом Хрущева за то, что тот раскритиковал Сталина. Ревизионизм Румянцева проявлялся в либеральном отношении к тому, что происходило. У него не было строгой идейной позиции. Он сам по себе был человеком широких взглядов, очень разносторонне образованным. Другим он и не мог быть, руководя работой редакции журнала, где трудились представители всех коммунистических партий. Надо было быть очень гибким.
– Из чего складывалась Ваша работа. В каждый номер приходилось писать?
– Не обязательно. В основном редактировали. Писали тоже. Одну статью по египетскому вопросу, помню, мы несколько ночей писали вместе с Иноземцевым, членом редколлегии. Подписали её псевдонимом, какой-то венгерской фамилией.
– Именно венгерской... Интересно, о чём была эта статья?
– Это был как раз период правления Насера. И мы писали, что Насер занимается своей политикой, которая ничего общего не имеет с социализмом.
– В том смысле, что она не была согласована с международным отделом?
– Да. Тогда же, помню, я первый раз поехал в Египет. Я должен был встретиться с одним египтянином, который с нами активно сотрудничал. Приезжаю, а мне в нашем посольстве говорят: ты куда приехал, твой друг уже за решеткой. Действительно, нашего человека к тому времени арестовали.
– Кто курировал редакцию в Москве. Пономарёв или Андропов. Или Суслов?
– Вообще, «проблемы мира» – это тема Пономарева. Но вот так в прямом смысле никто не курировал. Потому что Румянцев сразу поставил вопрос, что это самостоятельный международный журнал и всякое кураторство из Москвы неуместно. Румянцев проделал большую работу, чтобы отойти от влияния Москвы. После войны, ещё при Сталине, была газета «За прочный мир и демократию». Она выходила в Белграде. Вот её в прямом смысле слова курировал международный отдел ЦК. Когда разругались с Тито, перевели её редакцию, кажется, в Бухарест. Потом и вообще закрыли. Так что наш журнал стал выходить как бы в продолжение той газеты. Распространялся в 145 странах тиражом 500 тысяч экземпляров. На 28 языках народов мира. Это был информационно-теоретический журнал.
– Информационная часть журнала, пожалуй, очевидна и сегодня – международные съезды, конгрессы. А какого рода теоретические материалы в нём публиковались?
– Современные философские течения вообще и внутри марксизма в частности. Во всех странах, независимо от государственного строя. Например, в той же Японии.
– Почему вы приводите в пример именно Японию?
– Японские коммунисты в тот период выдвинули свой лозунг. Их влияние на левые партии было очень сильно тогда.
– С троцкизмом боролись?
– Другие журналы с этим боролись. Тот же «Вопросы истории КПСС». Наш журнал предназначался для наших товарищей. Там не было ничего показного. Позволялось серьёзное столкновение мнений.
– Что жарче всего обсуждалось?
– Советская политика в области разоружения и борьба за мир. Это, во-первых. И, во-вторых, возможность социализма в Европе. Японский, китайский пути социализма. Мы совершенно серьёзно рассматривали в своих публикациях любые варианты развития. Тема социализма с человеческим лицом обсуждалась нами уже тогда.
– Задолго до Пражской весны.
– И уж подавно задолго до перестройки.
– Но, по идее, в той же Праге была резидентура КГБ, они могли на вас стучать в Москву, на всякий случай.
– Конечно, они могли на нас что-то писать, так как мы уж слишком свободно себя там вели. Но, по большому счёту, нам было на них наплевать. Кем были они и кем мы!.. Сотрудники редакции пражского журнала, и уж подавно международного отдела ЦК, были выше по своему иерархическому положению. Это сейчас историю трактуют так, будто всем в государстве заправлял КГБ, но это не имеет ничего общего с правдой.
– Отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями соцстран просуществовал до 1991 года?
– Я обратил внимание, что ваше имя часто добрым словом вспоминал ныне уже покойный Владимир Яковлевич Мотыль, наш замечательный режиссёр. «Белое солнце пустыни», «Звезда пленительного счастья»... Что у вас с ним было?
– Да, мы часто общались в ту пору, когда они делали один фильм вместе с Булатом Окуджавой.
– «Женя, Женечка и «катюша»?
– Да. А с Булатом у меня были очень хорошие отношения.
– Да что вы! Как вы познакомились?
– Да всё опять же через художника Юру Васильева, как и в случае с Любимовым. Мы тогда жили на улице «Правды». Булат приходил к нам домой. Собиралась большая компания. Булат охотно пел. Я записывал эти концерты на магнитофон.
– Беллы Ахмадулиной не было?
– Нет, там нет. Мы потом встречались у неё на «Аэропорте».
– Да, вольнодумство вы себе позволяли сполна и совершенно безнаказанно. Уместен ли, по вашему мнению, такой вот вопрос: был ли развал советской системы результатом ошибок, допущенных на внутреннем идеологическом фронте, по линии пропаганды. Или это поражение пришло с внешнеполитического направления?
– На внутреннем. ?
--------------------------------------------------------------------------------
Из досье «Совершенно секретно»:
Лев Петрович Делюсин родился в Москве в 1923 году. Участник войны. Ранен под Сталинградом. Учился в Московском институте востоковедения. В 50-е годы работал корреспондентом «Правды» в Пекине. Закончил Академию общественных наук при ЦК КПСС. С 1958 по 1959 год работал в редакции журнала «Проблемы мира и социализма» в Праге. С 1959 по 1965 год – консультант отдела ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. В середине 60-х инициировал создание Института Дальнего Востока АН СССР (до 1965 года – т.н. «Закрытый отдел Китая» Академии наук СССР).
С 1965 по 1969 год был заместителем директора по научной работе Института международного рабочего движения. С 1970 по 1973 год – директор Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН) АН СССР. С 1974 по 1990 год работал в Институте востоковедения АН. ?

http://news.rambler.ru/10281455/ Голос России, 23 часа назад, 25 июн 2011, 06:32
Чешские гастроли «Таганки» обернулись скандалом
Основатель и бессменный худрук Московского театра на Таганке Юрий Любимов возмущен поведением артистов труппы на гастролях в Чехии. Об этом он заявил на последнем представлении спектакля «Добрый человек из Сезуана», состоявшемся в минувшую пятницу в Праге.
«Я считаю, что исполнители допустили непростительную бестактность», — сказал 93-летний мэтр.
По его словам, актеры недостойно повели себя на генеральной репетиции, которая проходила в присутствии чешских коллег. «В зале собралось около ста человек, которым пришлось стать невольными свидетелями мелочных разборок. Артисты в ультимативной форме потребовали незамедлительной выплаты гонорара, в противном случае они пригрозили не выйти на сцену», — сообщил Любимов.
«Чтобы избежать скандала и позора, я отдал деньги, обозначенные в контракте. Артисты тут же бросились делить ассигнованную сумму, на что ушло немало времени, — добавил режиссер.
«С ними я больше работать не буду», — подчеркнул лидер «Таганки». Неизвестно, означают ли его слова то, что Любимов уходит из созданного им самим театра.
Сегодня он возвращается в Москву и собирается сразу проинформировать об инциденте департамент культуры столицы. По его оценке, «случившееся — из ряда вон выходящий факт, который позорит великий русский театр», передает ИТАР-ТАСС.
-----------------------------------------------------------
viktor bazan 19 часов назад #
Любопытно, почему Моисеев, который был постарше Любимова, никогда в такие ситуации не попадал. А Любимов и здесь в 93 года вляпался. Какое искусство может быть за душой у этого скупердяя? Жульничество сплошное.
А труппу наверняка теперь разгонят.

Марина Васильева 19 часов назад #
Как страшно! Вору Любимову не дали украсть деньги- пришлось отдать честно заработанное актерами- возмушается барин. Стыд и позор. Православный раб не должен требовать вознаграждение за труд

татьяна прохорова 19 часов назад #
К сожалению, Любимов приехал из своей эмиграции суперпрактичным человеком(учителя там очень хорошие были, за диссидентство платили как надо). В его практике это уже не первый случай. Потом им проводились очень интересные манипуляции с недвижимостью, принадлежащей театры, а также с бюджетными средствами. Можно относиться к этому по-разному, но факт остается фактом.

Хлуд 19 часов назад #
согласен, если актеры пошли на такой шаг, то значит, что людей довели"до ручки"...
А господин Любимов будет недоговаривать и врать, что обелить себя"любимого"...

Пластилин колец 21 час назад #
Ну, что вы хотите, 93 года человеку.
Ну забывает иногда платить зарплату, с кем не бывает!
У нас в стране половина руководителей такие, остальная половина помнит, что надо платить, но не хочет.
=================================
Ни хрена себе: оказывается, требовать невыплаченную зарплату - "непростительная бестактность" (с) ?!? Довел людей старичок... Mad

----------------------------------------------------------------------------------
http://gunter-spb.livejournal.com/1516693.html
Гунтер (gunter_spb) @ 2011-06-27 13:55:00
Метки данной записи: what the fuck?
ВЫСОКИЕ, ВЫСОКИЕ ОТНОШЕНИЯ (с)

Цитата :

http://www.fontanka.ru/2011/06/26/003/
Юрий Любимов хочет покинуть Театр на Таганке из-за «быдла и оккупантов» 26.06.2011 10:00
Знаменитый режиссер Юрий Любимов принял окончательное решение оставить театр. Об этом он сообщил в интервью РИА «Новости» по возвращении с гастролей в Чехии, где московский Театр на Таганке показал легендарный спектакль «Добрый человек из Сезуана».
Режиссер, которому скоро исполнится 94 года, был основателем Театра на Таганке в 1964 году, поставил там около 50 спектаклей. Спектакль «Добрый человек из Сезуана» был показан в двух городах – Градце Кралове в рамках международного фестиваля, посвященного этому спектаклю, и в Праге на новой сцене Национального театра.
Решению Любимова уйти из театра предшествовал скандал на гастролях в Чехии – актеры отказались репетировать, потребовав деньги, рассказала в интервью РИА «Новости» супруга режиссера Каталин Любимова.

Цитата :: «Перед спектаклем была назначена репетиция, которая одновременно была и мастер-классом. На нее собрались студенты и профессура чешских театральных вузов и пресса. Но актеры заявили, что не будет ни репетиции, ни спектакля, пока они не получат деньги. Чтобы не продолжать и не устраивать скандал перед чехами и не позориться в чужой стране, режиссер передал им деньги. Затем Юрий Петрович провел эту "кровавую" репетицию, но по окончанию сказал, что это была последняя репетиция и больше работать с ними он не намерен», – сказала супруга режиссера. По ее словам, спектакль был сыгран и имел успех, «и прежде всего благодаря тому, что каждый раз Юрий Любимов репетировал, ставил свет, напоминал артистам, где они стоят, как и что говорят».

Цитата :: «Я еще раз подтверждаю свое окончательное решение – оставить театр. Я не намерен больше работать с этим коллективом. Пускай ими руководит профсоюз, с меня хватит этого безобразия, унижений, нежелания работать, а лишь получать деньги. Таким позором закончилась эта гастроль "Таганки", причем случилось всё это за границей перед глазами возмущенных чехов, которые говорили, что если бы они не видели это сами, то никогда бы не поверили, что актеры "Таганки" так могут себя вести», –

сказал Любимов РИА «Новости».
Чешское информационное агентство «Пражский экспресс» характеризует ситуацию иначе. По словам артистов, генеральная репетиция началась с их требования решить вопрос с выплатой гонораров за два сыгранных в рамках гастролей спектакля, так как суммы этих гонораров им известны. Актеры характеризовали свое поведение как «корректное и достойное». Зато Любимов, по утверждению артистов, называл их «быдлом и оккупантами» и повторял, что не зря русских не любят. Всё это происходило в присутствии чешских и местных русских студентов, театральных режиссеров и чешских журналистов.
Артисты заявляют, что им не были выплачены даже пражские суточные, предусмотренные контрактом, а суточные в Градце Кралове они смогли получить только из рук директора фестиваля. Ситуация с невыплатой гонораров и суточных на гастролях, по утверждению артистов, которое воспроизводит «Пражский экспресс», длится уже несколько лет, труппе говорится, что гастроли являются имиджевыми: так было на гастролях и в Италии, и в Петербурге, на фестивале Европейской театральной премии. В Праге, пишет «Пражский экспресс», труппа не выдержала и потребовала к себе достойного отношения. Деньги им были брошены в лицо, а Каталин Любимова нецензурно выругала актеров. Народный артист РФ Феликс Антипов, ведущий актер труппы, служащий в Театре на Таганке с 1968 года, в интервью «Пражскому экспрессу» заявил:

Цитата :: «Холопы вдруг осознали себя людьми. Любимова и супругу это возмутило. История эта с гонорарами повторяется не первый раз. Народу надоело это терпеть».

Конфликт между профсоюзом театра, с одной стороны, Юрием Любимовым и Каталин Юлианной Любимовой (его супругой и заместителем директора театра), с другой, тлеет давно, но в последнее время он вошел в стадию открытого противостояния. На официальном сайте Театра на Таганке в разделе «Новости» о конфликте и демарше Любимова не сказано ни слова, сайт сообщает лишь о том, что чешские гастроли прошли с большим успехом.

Можно, конечно, списать на то, что дедушке 93 года и как он был оголтелой эмигрантской диссидой с израильским паспортом, так ею и остался, но... Да еще и чувство своего величия, непреходящести и уникальности

Цитата :: - "Зачем мне работать с такой труппой? В конце концов, чего на свете не бывает, - и мужья с женами разводятся. Я свободный человек. А "Таганка" кончена", - резюмировал Юрий Любимов.

Уникальность уникальностью, но БДТ после Товстоногова живет и здравствует, равно как и МХАТ без Ефремова или Александринский без Игоря Горбачева. И учтем, что бОльшая часть "старой" труппы от Любимова по его возвращению в 1989 попросту ушла и коллектив он набирал заново, в соответствии со своими представлениями.
Или, как всегда, Cherchez la femme? Интервью его венгерской супруги многое объясняет, множество любопытных откровений:

Цитата :: http://www.peoples.ru/love/lubimov-kunz/
Когда Юрий познакомил меня с Капицами, я была очень удивлена их добрым отношением - это были единственные люди, которые не видели во мне молодую, хищную соблазнительницу. Конечно, мне звонили и обзывали всячески. Будили в четыре часа утра, поливали такой грязью, что я даже повторить не могу, требовали, чтобы я оставила Любимова в покое, и прочее, прочее.

http://www.apn.ru/news/article24404.htm «Агентство Политических Новостей»
08:30 [2011-06-28]
Жена Любимова назвала актеров Театра на Таганке "русским быдлом"
Жена худрука Театра на Таганке Юрия Любимова Каталин Любимова обозвала актеров театра "быдлом", утверждает переводчица Анна Евсина, которая стала свидетелем скандального инцидента в Чехии.
На чешские гастроли в Праге и Градец-Кралове с 21 по 25 июня, прошедшие с успехом, театр привез спектакль "Добрый человек из Сезуана", приводит подробности скандала РИА"Новости". По возвращении в Москву Любимов заявил, что принял окончательное решение оставить театр в день завершения сезона, 15 июля, из-за разногласий с артистами.
В Чехии актеры отказывались репетировать, требуя деньги. Артистка театра Татьяна Сидоренко сообщила, что труппа таким образом добивалась выплаты гонораров у руководства театра, которое получило соответствующую сумму от организаторов выступлений. Старейшие артисты труппы утверждают, что финансовые разногласия между ними и руководством стали лишь поводом для открытого конфликта, а проблема уже существует не первый год.

Цитата :: "Перед репетицией актеры пригласили Любимова, передали какую-то бумагу и вежливо что-то стали говорить. Это было, в общем-то, не наше дело, мы не прислушивались поначалу. Но потом они повторили свою просьбу, мы услышали, как Любимов отказывается, но на третий раз Юрий Петрович как-то грубо сказал: “Ладно, идите, все вы получите". Каталин Кунц-Любимова сказала: “Что ты с ними разговариваешь, это же русское быдло". Но Юрий Петрович сказал отдать деньги, она бросила артистам конверт и послала матом", -

рассказала переводчица Анна Евсина в эфире "Русской службе новостей".
О желании Ю.Любимова оставить пост режиссера театра стало известно в субботу, 25 июня.

http://gunter-spb.livejournal.com/1516693.html
govorilkin 2011-06-28 10:24
тут и фонограмка имеется http://vkontakte.ru/id30692769
и расшифровка ее
http://tanjakaverzina.livejournal.com/48015.html 26 Июн, 2011 at 4:43
Чешское
Уже немало написано по этому поводу. Я просто хочу восстановить ход событий.
Когда театр отправился на гастроли, ни о каких деньгах не было и речи - мы же получаем зарплату, будьте добры ее отрабатывать.
Но после первого спектакля выяснилось, что на спектакль был выделен грант на гонорары артистам, и что деньги ЮП уже получены.
При этом никакой информации от ЮП по этому поводу не было. Естественно, что стали подозревать, что гонорар, причитающийся им по праву, хотят присвоить. Тут ведь дело даже не в деньгах. А в отношении - актеров держать за дурачков - "Я им не скажу, что были деньги, и никто не узнает". Сомнения и волнение в труппе нарастало и Феликс Антипов подошел к ЮП с вопросом:
- ЮП, а когда мы получим гонорар?
- Вам уже все выдали в Москве!
- Нет, в Москве нам выдали суточные. А я о гонораре.
- Вы же все получили.
В Праге недовольство достигло пика и актеры написали обращение к ЮП, которое озвучил в фойе перед репетицией Иван Рыжиков.

Любимов : "Я к Вашим услугам.
Рыжиков : Юрий Петрович...
Любимов : Сейчас, секунду, сядьте.
Рыжиков : Ну, мы сидели, Юрий Петрович.
Любимов : Ну и хорошо.
Рыжиков : У нас есть к Вам разговор, Юрий Петрович.
Любимов : Стоп, сядьте!
Рыжиков : Не надо только кричать, не волнуйтесь.
Любимов : Да потому что я только что вошел: бегал под дождем.
Рыжиков: Мы спокойно…
Любимов: (перебивает) Сюртук ей доставал, что бы играть ей можно было.
Рыжиков : Мы сейчас не о сюртуках, Юрий Петрович
Любимов : А я вот вам говорю, чем я занимался.
Рыжиков : Коллектив театра сейчас обращается к Вам.
Любимов : Сядьте и молчите.
Рыжиков : Я молчу на репетиции, Юрий Петрович. Коллектив театра имеет честь прочитать Вам письмо: «Участники спектакля «Добрый человек из Сезуана» требуют выплатить гонорар за два спектакля, так как мы знаем от принимающей стороны сумму гонорара за два спектакля...
Любимов : (перебивает) Я все знаю.
Рыжиков : … и причитающиеся выплаты участникам гастролей. Просим решить этот вопрос до начала репетиции». Вот и все, что я хотел Вам сказать.
Любимов : Я в курсе.
Рыжиков : Я очень рад, что Вы в курсе, но, тем не менее, мы пока этих денег не видели. (Каталин смеется.) Прочитайте если хотите.
Любимов : Не хочу. Я вообще работать с Вами не хочу.
Рыжиков : Ну, хорошо, прекрасно, деньги- то будут? Но когда нам говорят, что это мы в Москве получим….. Мы тут получили копейки.
Любимов : Значит у Вас неправильная информация.
Рыжиков : Нет, у нас правильная как раз информация. При свидетелях это сказано было.
Любимов : Нет. Я просто занимался все утро тем, что бы все прошло вечером, во- первых.
Рыжиков : У нас в коллективном договоре есть такой пункт…
Любимов : (перебивает) Это я без Вас знаю!
Рыжиков :….. что все артисты…
Любимов : Сядьте и помолчите! Сейчас же!
Каталин : Будьте любезны замолчите!
Рыжиков : ( к Каталин). Не надо кричать. Вы очень много кричите.
Любимов : Сядьте.
Рыжиков : (к Каталин). Вы очень много всегда кричите.
Каталин : А вы поступаете не по закону!
Рыжиков : Я сейчас говорю от лица коллектива.
Каталин : Коллектива нет.
Рыжиков : Есть.
Голоса : Есть коллектив.
Каталин : Профсоюз! (смеется).
Рыжиков : Есть коллектив.
Каталин : Нет, коллектива никакого нет.
Трифонов : Ошибаетесь.
Каталин : Коллектива никакого нет!
Трифонов : Ошибаетесь.
Каталин : Здесь не коллектив нужен, а команда.
Любимов : Катя, перестань, не разговаривай с хамлом.
Трифонов : Я и не разговариваю.
Любимов : И я с Вами не разговариваю.
Трифонов : Прекрасно.
Любимов : Вы для меня человек, которого мне не нужно для Театра.
Трифонов : Прекрасно.
Любимов : Вот и прекрасно.
Рыжиков : Это все частности, нам деньги нужны, Юрий Петрович.
Любимов : (перебивает) Деньги вам нужны?
Рыжиков : Мы просим выплатить только то...
Любимов : (перебивает) Деньги вам сейчас будут выданы!
Голоса: Спасибо. И хорошо.
Любимов: Вот и все.
Рыжиков : Все. Прекрасно, мы только это и хотели сказать, Юрий Петрович.
Любимов : (перебивает) Все... Все... Прекращаем.
Рыжиков : Дайте мне сказать, Юрий Петрович.
Любимов : ( не дает говорить) Все... Прошу...
Рыжиков:Хорошо. Начинаем работать.
Трифонов: Нет, ждем деньги. И начинаем работать.
Любимов : Сейчас Вам выдадут деньги.
Рябушинская : Нам здесь подождать?
Сидоренко : За два спектакля. Не уходите никуда.
Любимов : Все выходите! Идите туда.
....
Любимов : Позоритесь в чужой стране.
(Актеры уходя)
Рябушинская : Это Вы позоритесь, а не мы.
Антипов : Не надо позориться в чужой стране, Юрий Петрович.
Любимов : (кричит) Не один из Вас к разуму не воззвал. Я вам сказал, выплатят вам! Я не лежал в номере, а бегал! Не вам выдавали эти деньги! Не Вы их добыли, а Я вам их добыл"!

Какой сюртук? О чем Вы, ЮП? Вместо того, чтобы бегать под дождем в поисках неведомого сюртука, Вы б лучше костюмера взяли на гастроли.
Вот такой был разговор. После этого Рыжиков пошел получать деньги, а актеры пошли искать свой реквизит и костюмы, потому что ни реквизиторов, ни гримеров, ни костюмеров на гастроли почему-то не взяли, чему принимающая сторона была сильно удивлена. Через 15 минут началась репетиция, такая, какой она обычно бывает в последнее время, особенно, если в зале присутствуют зрители. Репетиция превращается в поток обвинений со стороны ЮП в адрес актеров, которые разваливают театр, которые отстали в развитии от обычных людей на 70 лет, которые быдло и работать не хотят, хотят только денег, чтоб "я актер - мне надо одеться получше".
"Я уйду. Я не хочу с Вами работать" - мне кажется, я слышу это с годов 70х... Это уже стало похоже на реплику из какого-то спектакля. Слова, слова, слова...
Многие говорят, что нет уже Таганки. Ошибаетесь. Есть еще труппа, которая хочет жить. Которая способна спокойно и терпеливо защищаться.Есть еще люди, для которых имя Таганки отзывается в сердце болью и нежностью.

Ссылки на чешскую прессу:

http://www.stringer.ru/Publication.mhtml?Part=48&PubID=17033
http://http://hkhit.org/Reportaze/Divadelni-special/DOBRY-CLOVEK-ZE-SECUANU---Bertolt-Brecht.aspx
http://www.rozhlas.cz/radiowave/special/_zprava/divadlo-evropskych-regionu--910100

Краса и гордость дэмократического театра оказался банальным вором, клавшим в свой карман гонорары актеров.
Это ж естественно!
Я бы крайне удивился, если бы было иначе.

http://www.kommersant.ru/doc/1752981?themeID=1269 Коммерсантъ Деньги", №33 (840), 22.08.2011
Гавриил Попов: я звонил в ЦК КПСС и говорил, что еды в городе осталось на один день

Фото: Юрий Мартьянов / Коммерсантъ

Здание, в котором теперь находится его рабочий кабинет, первый мэр Москвы в 1991 году подарил сам себе распоряжением мэра Москвы. С чего начиналась московская коррупция, зачем демократам был нужен Юрий Лужков и почему надо было разгонять митинги, об этом Гавриил Попов рассказал корреспонденту "Денег" Олегу Кашину.

Все, кому я рассказывал, что иду разговаривать с вами, говорили мне: "А, Попов... Спроси у него, зачем он предлагал легализовать взятки". Спрашиваю.
— Я давно привык к такому упрощенному пониманию моих предложений, но в действительности все было не совсем так, что пришел Попов и говорит: "Ребята, давайте легализуем взятки". Есть Моссовет — демократически избранный Моссовет, большинство в нем у противников номенклатуры. Значит ли это, что коррупция побеждена, что ее больше не будет? Совсем нет. Коррупция неизбежна, когда есть люди, которые распоряжаются суммами, в тысячи раз превосходящими их собственные заработки. Это очень простое правило: чем больше государства, тем больше коррупции. Избавиться от этого просто нельзя, коррупцию можно только минимизировать, и никто никаких новых способов не изобрел. Что нужно делать? Нужна гласность. Когда люди знают, чем занимается власть, власти труднее нарушать закон. Дальше — нужна сменяемость власти. Если власть знает, что властью она будет не всегда, это тоже держит ее в рамках. Но кроме гласности и сменяемости должны быть экономические инструменты, и то, что сейчас называют моей идеей о легализации взяток,— это и есть экономический инструмент. Я предлагал систему, при которой чиновник легально получает не взятку, а процент от прибыли, которую обеспечивает его конкретное решение.

Превратить Моссовет в акционерное общество?
— Да, буквально в госкорпорацию. То, к чему мы пришли спустя двадцать лет.

Мы много к чему пришли, но двадцать лет назад все было не так. Вас даже трудно назвать полноправным мэром: в ваше время по-прежнему существовал МГК КПСС, было двоевластие.
— Да, было двоевластие. Кроме того, город, в котором находятся и союзное, и российское правительства, отношения между которыми тоже напряженные,— это даже не двоевластие, это что-то более сложное.

Юрий Прокофьев, который тогда возглавлял горком КПСС, говорил мне, что трудности с продовольствием в Москве в 1990-1991 годах были искусственными: в Москву не пускали эшелоны с продовольствием. И Прокофьев говорит, что это была инициатива демократических властей города.
— Вообще-то Юрию Анатольевичу Прокофьеву стоило бы поспрашивать своих коллег по политбюро, куда они девали эти эшелоны с продовольствием.

Воровали, что ли?
— А я не знаю. Я знаю, что табачный кризис 1990 года, с которым нам пришлось столкнуться в первые же месяцы после начала работы демократического Моссовета, случился потому, что три из трех табачных фабрик, обеспечивавших Москву продукцией, были одновременно закрыты на ремонт. Кто их закрывал? Я не закрывал точно.
Если можно было нас в чем-то упрекать... Среди наших первых решений был отказ от конфискационной политики закупки продовольствия в регионах Центральной России: там на выборах победили такие же демократы, как и мы, и было бы странно, если бы демократическая Москва у демократической Твери начала отбирать мясо. С Тверью, кстати, был смешной случай. Мне звонили из их областного совета, говорили: заберите мясо, у нас нет мясников, нет разделочных колод в магазинах, наши торговые сети не приспособлены под мясную торговлю, и у людей уже привычка — на выходных садиться в электрички и ехать в Москву.

И вы забирали мясо?
— Нет, я звонил в ЦК КПСС — за сельское хозяйство там тогда отвечал Егор Семенович Строев,— и я говорил ему, что еды в городе осталось на один день, и просил помочь. Ему было приятно, что ему московские власти звонят как хозяину, и он что-то предпринимал, и еду завозили. Такие звонки выручали очень.

Когда вы побеждали на выборах — вначале в Моссовет, потом на выборах мэра, вы отдавали себе отчет в том, что эти люди, москвичи, которые вас сегодня приветствуют, завтра будут проклинать вас, потому что начнется голод и прочее?
- Я понимал, что в том виде, в каком Москва была при Гришине, она существовать не может, проблем было больше, чем мог переварить город. Лимитчики — практика завоза рабочих по лимиту считалась эффективной,— при этом все они, получая квартиры, немедленно увольнялись с предприятий, и требовалось привозить новых. Нужно было решать проблему промышленности: практически вся она была ориентирована на военно-промышленный комплекс, но уже в 1990 году мы понимали, что мечты о конверсии так и останутся мечтами, потому что конверсии подлежало не более 10% всей московской промышленности. В любом случае от индустриальной Москвы, города, населенного рабочим классом, ничего бы не осталось. Это был безальтернативный путь.

Все как в Восточной Европе: польские рабочие шли за Лехом Валенсой, побеждали и превращались в польских безработных.
— Ну роль Валенсы я бы не стал преувеличивать — одиноким вождем он не был, социальная база реформ во всех восточноевропейских странах была несопоставимо более массовой, чем у нас. У нас не было, в отличие от Восточной Европы, класса нелюмпенизированного крестьянства, не было рабочей аристократии и не было эмигрантов, готовых вернуться на свое родное болото и заниматься тем же бизнесом, которым они занимались. У нас ничего этого не было. Собственно, именно поэтому я пошел во власть, знаете, как московские профессора в 1941 году шли в народное ополчение, чтобы, отстояв Москву, вернуться на свои кафедры.

И вы вернулись, уступив Москву Юрию Лужкову — человеку из той самой номенклатуры, которую вы, как тогда казалось, победили.
— И теперь мы снова вместе: он преподает у нас в университете, недавно прекрасную лекцию про Сократа прочитал.

Но все же вы считаете свой альянс с номенклатурой нормальным? Если бы Лужковых и Ресиных все-таки выгнали с самого начала, демократы сумели бы остаться у власти?
— Наш Моссовет большей частью состоял не столько из демократов, сколько из людей, у которых была единственная мечта — оказаться в первых рядах, когда начнется перераспределение собственности. Кто был более уязвим для воровства и коррупции, эти демократы или чиновники вроде Юрия Михайловича — вопрос, по-моему, риторический. Кого проще купить, депутата или чиновника?

Думаю, одинаково.
— Депутата. Он более устойчив, его избрал народ, поэтому его практически невозможно снять, какие бы взятки он ни брал. Если депутат начнет воровать, он уже не перестанет. Я до сих пор уверен, что люди из старых управленческих структур, такие как Юрий Михайлович, могли эффективнее всего реализовывать нашу программу, в том числе и противостоять коррупции. Другое дело, что Юрий Михайлович оказался в такой роли, что у него не было другого выхода, кроме как опираться на старую номенклатуру. Иначе ему просто пришлось бы уйти, как и мне.
Вообще-то тот же принцип был реализован нами в 1989 году, когда стало ясно, что без Бориса Николаевича Ельцина демократам не обойтись, и когда Андрей Дмитриевич Сахаров ездил в Госстрой к Ельцину уговаривать его присоединиться к нам. Когда вернулся, смеялся, называл Ельцина "табула раса" — именно в том смысле, что это человек из номенклатуры, лишенный какой-либо идеологии.

Номенклатура не могла не победить, да?
— Я еще раз говорю: социальная база была только у номенклатуры. Реформам не на кого было опереться.

Тогда, может быть, глупый вопрос: но зачем вообще были нужны реформы? На уровне риторики понятно — ради людей. Но вы говорите, что людей не было. Тогда зачем все это было?
— Я продолжаю называть события 1989-1991 года великой антикоммунистической революцией: нужно было избавляться от власти номенклатуры.

В итоге вы избавились от своей власти, да?
— Если бы не Борис Николаевич Ельцин, я бы ушел еще в конце 1991 года, когда стало ясно, что реформы будет проводить Гайдар. Я неокейнсианец, для меня инициативы Гайдара выглядели дико, и я пришел к Борису Николаевичу и сказал, что хочу уйти. Он попросил перезимовать зиму, чтобы не случилась катастрофа. Я согласился и ушел только через полгода.

Вообще странно: чтобы не было катастрофы, Ельцин просит вас не уходить до весны, но при этом реформы проводит Гайдар, а не кто-то другой. Объясните.
— За двадцать лет я устал быть критиком Гайдара. Наша с Юрием Михайловичем статья о Гайдаре, которую мы выпустили в прошлом году после его смерти, до сих пор многим кажется кощунственной, но я действительно ничего хорошего об этих реформах сказать не могу. Зачем они были нужны Ельцину? Конечно, я спрашивал его. Мы много говорили о реформах, я объяснял, что что-то всерьез изменить можно только за несколько десятилетий, и если Гайдар говорит, что ему нужен год, то он обманывает президента. Ельцин не мог ничего мне возразить.

Но реформы проводил Гайдар...
— Это сам Ельцин мне объяснял. Он говорил, что американцы дают кредит, $40 млрд, и единственное условие — чтобы реформы проводил Гайдар. Ельцин не мог ничего с этим сделать, мне кажется.
И сейчас, сколько бы ни говорили о лихих девяностых, Гайдар, фигурально выражаясь, по-прежнему остается у власти. Даже последний романтик не назовет нынешнюю экономическую систему рыночной. Нормального рынка у нас нет. Нет конкуренции, есть слишком большое количество монополий, диктующих свою волю стране. Какие задачи вообще должна решать экономика? Обеспечить людям их текущие потребности и обеспечить будущее. Ни ту, ни другую задачу экономика не решает.

А что было нужно делать?
— В идеале России нужен был новый "план Маршалла", но на него рассчитывать было глупо, потому что цели Запада и цели нашего народа все-таки никогда не совпадали. Я не имею в виду, что заграница спит и видит, как бы поскорее разграбить Россию или распродать ее, лишив ядерного оружия. Напротив, именно такая Россия, какой она была до нас, была выгодна Западу и во многом держалась на его поддержке. Как и Гайдар, в общем.

Зато как минимум одну вашу идею ваши преемники реализовали и продолжают реализовывать. Я имею в виду силовые разгоны митингов. Когда вы митинговали в 1989 году в Лужниках, вас никто не трогал, а когда вы стали мэром, ваш начальник ГУВД Аркадий Мурашев начал разгонять коммунистические демонстрации. Он говорит, что это была ваша идея.
— Значит, моя. Понимаете, было понятно, что номенклатура просто так от власти не откажется, и с самого начала нас начали проверять на прочность. Демонстрация 23 февраля 1992 года, о которой вы говорите, ее действительно разогнали, я до сих пор настаиваю на том, что это была провокация. Умершего в давке пенсионера объявили ветераном, которого убили омоновцы. Никакие омоновцы его не убивали, а вот ветераном он действительно был, только ветераном НКВД. Я сказал об этом по телевидению, и коммунисты почему-то перестали говорить, что Попов убил ветерана.

Как будто смерть ветерана НКВД — это что-то хорошее.
— Не в этом дело. У коммунистов всегда была тяга к тому, чтобы говорить с нами от имени ветеранов, от имени народа, от имени чьего угодно, только не своей партии.

В этом смысле тоже ничего не изменилось: неожиданное возвышение члена политбюро Владимира Долгих в последний год работы Лужкова выглядело буквально как восстание живых мертвецов.
— К сожалению, это не было одной из наших насущных задач, но мне действительно казалось важным уйти от безликих советов ветеранов и разделить их на советы ветеранов войны, ветеранов МВД, ветеранов КПСС, чтобы было понятно, что это за ветераны, и чтобы НКВД не делал вид, что он народ-победитель.

Когда борьба за власть выходит на улицы, столичный мэр становится главным политиком в стране. Вы считаете свой вклад в победу над ГКЧП решающим?
— Я считаю решающим свой вклад в то, что люди не стали вешать коммунистов. Тому же Прокофьеву я сам через Василия Шахновского, работавшего тогда управляющим делами Моссовета, распорядился дать охрану: он-то ни в чем не виноват. Когда Шахновский опечатывал здание ЦК КПСС, Горбачев выступал в верховном совете России. Шахновский позвонил мне, я передал Ельцину: ЦК взят! И только после этого Ельцин объявил о ликвидации КПСС. Логика понятна. Когда потерян штаб, уже ясно, что они больше не вернутся.

С вами почему-то хочется говорить о коррупции. Когда вы были мэром, вас в газетах называли миллионером, писали, что вы совладелец каких-то предприятий, например московского завода кока-колы...
— Про кока-колу — глупости, а вот в "Вымпелкоме" я был членом совета директоров. Но уже когда не был мэром.

А еще когда вы перестали быть мэром, вам досталась вот эта недвижимость, в которой мы сидим,— здание бывшей московской Высшей партийной школы. Кто его передал вашему университету?
— Я и передал. Постановлением мэра Москвы.

Безо всяких конкурсов передать здание самому себе — это же коррупция.
— Да, коррупция. Но ведь это единственный случай, когда имущество номенклатуры напрямую досталось народу!

ПИСЬМО 42-Х (уродов - прим. Ненца-84)

Нет ни желания, ни необходимости подробно комментировать то, что случилось в Москве 3 октября. Произошло то, что не могло не произойти из-за наших с вами беспечности и глупости, — фашисты взялись за оружие, пытаясь захватить власть. Слава Богу, армия и правоохранительные органы оказались с народом, не раскололись, не позволили перерасти кровавой авантюре в гибельную гражданскую войну, ну а если бы вдруг?.. Нам некого было бы винить, кроме самих себя. Мы «жалостливо» умоляли после августовского путча не «мстить», нс «наказывать», не «запрещать», не «закрывать», не «заниматься поисками ведьм». Нам очень хотелось быть добрыми, великодушными, терпимыми. Добрыми... К кому? К убийцам? Терпимыми... К чему? К фашизму?
И «ведьмы», а вернее — красно-коричневые оборотни, наглея от безнаказанности, оклеивали на глазах милиции стены своими ядовитыми листками, грязно оскорбляя народ, государство, его законных руководителей, сладострастно объясняя, как именно они будут всех нас вешать... Что тут говорить? Хватит говорить... Пора научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но уже, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?
Мы не призываем ни к мести, ни к жестокости, хотя скорбь о новых невинных жертвах и гнев к хладнокровных их палачам переполняет наши (как, наверное, и ваши) сердца. Но... хватит! Мы не можем позволить, чтобы судьба народа, судьба демократии и дальше зависела от воли кучки идеологических пройдох и политических авантюристов.
Мы должны на этот раз жестко потребовать от правительства и президента то, что они должны были (вместе с нами) сделать давно, но не сделали:

1. Все виды коммунистических и националистических партий, фронтов и объединений должны быть распущены и запрещены указом президента.

2. Все незаконные военизированные, а тем более вооруженные объединения и группы должны быть выявлены и разогнаны (с привлечением к уголовной ответственности, когда к этому обязывает закон).

3. Законодательство, предусматривающее жесткие санкции за пропаганду фашизма, шовинизма, расовой ненависти, за призывы к насилию и жестокости, должно наконец заработать. Прокуроры, следователи и судьи, покровительствующие такого рода общественно опасным преступлениям, должны незамедлительно отстраняться от работы.

4. Органы печати, изо дня в день возбуждавшие ненависть, призывавшие к насилию и являющиеся, на наш взгляд, одними из главных организаторов и виновников происшедшей трагедии (и потенциальными виновниками множества будущих), такие, как «День», «Правда», «Советская Россия») «Литературная Россия» (а также телепрограмма «600 секунд»), и ряд других должны быть впредь до судебного разбирательства закрыты.

5. Деятельность органов советской власти, отказавшихся подчиняться законной власти Россия, должна быть приостановлена.

6. Мы все сообща должны не допустить, чтобы суд над организаторами и участниками кровавой драмы в Москве не стал похожим на тот позорный фарс, который именуют «судом над ГКЧП».

7. Признать нелегитимными не только съезд народных депутатов, Верховный Совет) но и все образованные ими органы (в том числе и Конституционный суд).

История еще раз предоставила нам шанс сделать широкий шаг к демократии и цивилизованности. Не упустим же такой шанс еще раз, как это было уже не однажды!

Алесь Адамович, Анатолий Ананьев, Виктор Астафьев, Артём Анфиногенов, Белла Ахмадулина, Григорий Бакланов, Зорий Балаян, Татьяна Бек, Александр Борщаговский, Василь Быков, Борис Васильев, Александр Гельман, Даниил Гранин, Юрий Давыдов, Даниил Данин, Андрей Дементьев, Михаил Дудин, Александр Иванов, Эдмунд Иодковский, Римма Казакова, Сергей Каледин, Юрий Карякин, Яков Костюковский, Татьяна Кузовлёва, Александр Кушнер, Юрий Левитанский, Дмитрий Лихачёв, Юрий Нагибин, Андрей Нуйкин, Булат Окуджaвa, Валентин Оскоцкий, Григорий Поженян, Анатолий Приставкин, Лев Разгон, Александр Рекемчук, Роберт Рождественский, Владимир Савельев, Василий Селюнин, Юрий Черниченко, Андрей Чернов, Мариэтта Чудакова, Михаил Чулаки

http://www.stoletie.ru/kultura/lev_anninskij_svoj_nacionalnyj_kod_nado_znat_2011-09-13.htm Информационное агентство СТОЛЕТИЕ 13.09.2011
Лев Аннинский: «Свой национальный код надо знать»
Сергей Рыков
Беседа с известным литературным критиком
Не ошибусь, если предположу, что нет в России сегодня человека, прочитавшего больше, чем Лев Аннинский. Литературный критик в жизни «ловко устроился», чего и нам желает - его профессия полностью совпадает с его увлечением
...
- Вечный вопрос, Лев Александрович, личность писателя и его творчество. Как они соотносятся?
- Возьмем, к примеру, Евтушенко, которого я не так давно всего перечитал. Вы берете его текст и видите дикое количество стихов, которые склепаны наскоро, чтобы поучаствовать в каком-то политическом спектакле. Очень много рационально рассчитанного. И очень много иррационально просчитанного - он все-таки опытный человек. Это такой ворох хорошего и плохого, это такая смесь притворства, искренности, кокетства... Я начинаю из стихов (и плохих и хороших) строить модель. Соображать, что за судьба их породила.
Я отлично знаю, что это был за мальчик со станции Зима. И что это был потом за коммивояжер молодой злости. И что это потом стал за мэтр либеральный. И что это сейчас за полуэмигрант и непонятно что. Я это уже знаю, а если бы я этого и не знал, я бы из стихов это понял.
Я понимаю, что эта личность, этот мальчик со станции Зима - порождение невероятных смесей: немецкая, прошедшая через Латвию, кровь, - с одной стороны, украинская - с другой. Потом в Сибири все перемешалось - два деда в ссылке. Все настолько точно моделирует историю советского периода, что возникает это существо - мальчик со станции Зима. Молодое, ломкое, быстрое. И идет этот мальчик и поет: «Граждане, послушайте меня...»
В 1949 году Евтушенко напечатал свои первые стихи. Представьте. Все ощетинены ненавистью, только что была война, ищут классовых врагов. Всякая попытка говорить с людьми по-доброму - это вызов. Нарушение табу. Разоружение перед противником. Заискивание перед классовым врагом. Ощетинились пулеметы с обеих сторон, вот-вот продолжится мировая война, а тут идет этот юродивый, этот мальчик с шарманочкой: «Граждане, послушайте меня...» И всех любит, и со всеми заговаривает.
То он про Сталина пишет, то про советский спорт, то про свадьбы в дни военные... «Мне страшно, мне не пляшется, но не плясать нельзя...»
Невольник. И это тот же самый юродивый,который боится каждую минуту если не выстрела, то оплеухи. И этих оплеух Евтушенко дождался... Эти стихи для меня - строительный материал его судьбы, и уже не судьбы индивида. Это душа. Любвиобильная, добрая, сотканная в противовес всему.
Отпрыск своего времени, который всех любит не целесообразно. И Евтушенко начали шпынять. А в результате все остались в дураках, а он - в умных. И он стал эту роль играть. И в стихах это все видно. Мне знакомство с ним просто мешало. Масса ненужного сора мешала мне видеть ту историю, которую я в нем чувствовал.
Я каждого поэта так читал.
...

http://www.lebed.com/2011/art5898.htm Независимый Бостонский Альманах "Лебедь" № 641, 11 сентября 2011 г.
Виктор Левашов - Ирина Паркер "РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА КОНЧИТСЯ РАНЬШЕ НЕФТИ"
- Виктор, наш разговор я начну с письма, что пришло недели три назад. "Дорогая редакция! С большим интересом читаю роман Виктора Левашова "Журналюга". С нетерпением жду каждый новый номер "Панорамы". Хотелось бы побольше подобных публикаций современных талантливых писателей. Спасибо! Ваш постоянный подписчик Григорий Макаров из города Ньюбери-Парк в Калифорнии". Самое интересное, что это письмо пришло не по факсу, не по электронной почте, а его принес самый настоящий почтальон - в конверте. Представляете, как в наше время надо затронуть душу читателя, чтобы он не сел за компьютер, не поднял телефонную трубку, а потянулся к перу, к бумаге! И это далеко не единственный добрый отзыв на нашу публикацию.
- Если вы спросите меня, люблю ли я комплименты, честно отвечу: да. Все любят. Рассказывают, что однажды знаменитой советской писательнице Мариетте Шагинян сообщили, что готовится рецензия на её книгу. Она строго предупредила: "Учтите, что меня устроит только грубая лесть!"

- Я хорошо помню время, описанное вами в "Журналюге". Я тогда еще жила в Москве, работала в редакции, и никогда не забуду то ощущение эйфории, охватившее нас, то ощущение полной свободы - казалось, что можно писать о чем угодно, все запреты сняты. Именно в те годы пришли такие журналисты, как ваш Лозовский. Но прошло всего несколько лет… Как вы думаете, что произошло с "Российским курьером", с Лозовским и его коллегами после того, как вы поставили точку?

- Они утонули.

- Вы хотите сказать, что свободной журналистики в России больше нет? Я вас правильно поняла?

- Правильно. Есть "Новая газета", еще что-то себе позволяющая, есть радиостанция "Эхо Москвы", балансирующая на грани дозволенного. Но они маргиналы. Все остальные СМИ, включая телевидение, сервильны. И это еще очень мягко сказано. Сегодня такого романа, как "Журналюга", я бы не написал. Тогда еще была иллюзия, что в России возможна независимая журналистика. Я написал в романе: "Как женщина не может быть немножко беременной, так и журналист не может быть почти свободным". Он или свободен, или халдей, сфера обслуживания.

- Есть неподцензурный Интернет.

- А что Интернет? Он канализирует протестные настроения и сливает их в никуда. Если бы двадцать лет назад Интернет в России был так же распространен, как сейчас, никто бы не вышел на защиту Белого дома. Все сидели бы дома и долбили бы по клавишам, проклиная президента Янаева и его ГКЧП.

- В "Журналюге" вы очень компетентно, с полным знанием дела описали, не только как создается газетная статья, но и как создается новая газета. Роман основан на вашем личном журналистском опыте?

- А как без него? Поэт Николай Глазков когда-то написал: "Материю песни, её вещество, не высосет автор из пальца. Сам Бог не сумел бы создать ничего, не будь у него матерьяльца". Когда-то я работал в маленьких районных газетах в Средней Азии, пять лет был разъездным корреспондентом журнала "Смена", редактором на Норильском телевидении, потом ушел на вольные хлеба, стал нештатником - фрилансером, как это сейчас называется. С тех пор условия изменились, а люди-то остались те же.

- Мне показалось, что я узнала некоторых героев вашего романа. Например, главный редактор "Российского курьера" Альберт Попов - вы его не с Олега Попцова писали? Он был главным редактором журнала "Сельская молодежь".

- Близко. Альберт Попов сложился из Олега Попцова и главного редактора "Смены" Альберта Лиханова. Только не спрашивайте, кто был прототипом Лозовского. Никто. От всех понемногу. И меньше всего я сам. Роман у меня долго не шел, пока я полностью не дистанцировался от героя. Получилось. Однажды мне переслали из издательства письмо одной дамы из Калининграда. Она назвалась моей сестрой и сказала, что узнала меня из романа. Я написал ей, что ничего о сестре не знаю, а если она действительно моя сестра, то у отца была гораздо более бурная жизнь, чем я предполагал.

- Из вашего романа "Сочинить детективчик" читатели "Панорамы" знают, что вы писали романы за раскрученного автора, которого вы назвали Незванским. В одной из "быличек" вы рассказали, что написали несколько боевиков под коллективным псевдонимом Андрей Таманцев. Вы автор многих романов, пьес, по вашим сценариям сняты телефильмы, телесериалы. Что заставило вас, признанного писателя, пойти в "литературные негры"?

- Жизнь заставила. В середине 90-х я зарабатывал тем, что с напарником ремонтировал машины в своем гараже. Однажды встретил писателя Михаила Каминского, ставшего издателем. Он и предложил писать за Незванского, тогда он только начинал надувать этот литературный пузырь. Я согласился, все-таки литературная работа. Написал два романа. Про один из них позже Незнанский сказал: "Спасибо, это мой лучший роман". И пожал мне руку. Потом Каминский задумал серию книг под названием "Солдаты удачи". На устроенном им конкурсе мой роман выиграл, задал правила игры. Но чтобы серия жила, книги должны выходить не реже чем раз в два-три месяца. Мне это не под силу. Да и никому не под силу. Каминский предложил: "Ставим твоё имя, другие будут писать под тебя". Я категорически отказался: "Не хочу чужой славы и не хочу отвечать за чужую халтуру". Придумали: коллективный псевдоним. Андрей Таманцев сложился из двух героев прекрасного романа В.Богомолова "Момент истины". Серия запустилась. Всего в ней вышло 17 или 18 книг, из них моих только семь романов. Самое противное, что в электронных библиотеках авторство всех "Солдат удачи" приписывают мне. Славы чуть, а халтуры навалом. Позже "Олма-пресс" переиздала мои боевики в серии "Кодекс чести" под моим именем. Такова литературная жизнь. Президент Медведев однажды сказал: "Свобода лучше чем несвобода". Лучше-то она лучше, но хуже тем, что на свободе баланды не дают, приходится добывать самим. Вот и добываем, кто как может.

- Вы окончили Ленинградский Технологический институт и работали на Кольском полуострове на комбинате "Североникель". Человека с такой трудовой биографией в Литинституте встретили бы с распростертыми объятиями.

- А меня и встретили. Я работал в районной газете под Ферганой, оттуда послал на творческий конкурс в Литинститут несколько рассказов, ни на что не рассчитывая. К своему изумлению, конкурс прошел и стал студентом этого замечательного института. Замечателен он был тем, что за прогулы не отчисляли, а вычитали из стипендии. Все подрабатывали кто как мог, писали рецензии на самотек, я ездил в командировки от "Смены". Стипендия была 22 рубля. Однажды я получил 1 рубль 17 копеек. Потом пришел новый ректор, сделал посещение лекций обязательным под страхом отчисления. Я не стал ждать, пока меня отчислят, ушел сам. Но воспоминания об этих трех семестрах сохранил самые теплые. Для меня приоткрылась Москва, опубликовал первые рассказы, сделал первые шаги в журналистике.

- Как вы оцениваете шансы молодых талантливых писателей из провинции пробиться в ряды широко публикуемых литераторов сегодня, в наши постсоветские дни?

- Никак. Легче выиграть тысячу рублей по трамвайному билету. Российское книгоиздание переживает жесточайший кризис. Тому много причин. Дорогие кредиты, непомерные налоги. Люди перестали читать книги, а те, что еще читают, скачивают их на халяву из Интернета. Ещё года три-четыре назад издательские монстры вроде АСТ или Эксмо находили возможность печатать трехтысячными тиражами интересных авторов, сейчас эта лавочка закрылась на вечный переучет. Из издательского процесса оказались вымыты не только все молодые авторы, но и профессиональные литераторы, книги которых не обещают стать бестселлерами. "Брендовые" авторы еще держатся, но о стотысячных тиражах все и думать забыли. А тут еще всяческие читалки, уверенно вытесняющие бумажную книгу. А тут еще чудовищный вал графомании, порожденный внедрением Интернета в широкие народные массы. Это привело к тому, что рукописи в издательствах
не читают. Вообще. Никакие. Нажимают "delete" в тот момент, когда текст появляется на экране. И даже раньше. А тверское издательство "Колонна пабликейшн" предупреждает с трогательной откровенностью: "Дорогие писатели! Присылать нам рукописи не имеет никакого смысла. Мы их не читаем, не рецензируем и не издаём". Молодые талантливые писатели из провинции! Рыдать и плакать! Путь у них только один - в бездонное болото Рунета. А еще лучше сразу повеситься. Что я этим хочу сказать? То, что русская литература кончится раньше, чем русская нефть.

- Поговорим о другом. Сейчас в России в самом разгаре предвыборная кампания. Сначала в Думу, потом президентская. В ваших произведениях всегда ощутим интерес к политике. Что вы можете сказать о сегодняшней ситуации?
- Вообще-то я не любитель выступать с политическими заявлениями. Не потому, что мне нечего сказать, а потому что всё уже сказано людьми, куда более сведущими, чем я. Сказано - пересказано. Российская политика предсказуема до отвращения. Но есть у меня одна мысль, о которой вроде бы еще не говорил никто. А если говорил, то вскользь. Мысль вот какая. То, что сегодня происходит в России, началось не с появления Путина. Катастрофа произошла раньше - на президентских выборах 96-го года, когда была изнасилована воля народа, а самые рьяные демократы превратились в оголтелых большевиков. Нельзя было допустить коммунистического реванша и Зюганова в президенты России? А кто вы такие, чтобы решать за народ? Пусть бы Зюганов побыл президентом, наломал бы дров, зато сегодня мы имели бы действующую демократическую систему, а не гадали, кто пойдет в президенты в 12-м году - Путин или Медведев.
- Так кто пойдет - Путин или Медведев?
- Да не один ли хрен?
- Когда, по-вашему, освободят Ходорковского?
- Никогда.
- Недавно в России, да и у нас в Америке, отмечали знаменательную дату - 20 лет августовских дней 1991 года. Для одних это праздник, победа демократической революции, для других национальная катастрофа. А для вас?
- Праздник, конечно. 19-го августа во второй половине дня я приехал к Белому дому и сразу включился в строительство баррикады - подкатил огромную бобину из-под кабеля, с трудом пристроившись к таким же, как я, энтузиастам. Еще часа два потолкался в толпе. Кучковались вокруг тех, у кого были транзисторы, напряженно слушали радио "Свобода". По радио передавали, что Горбачев в Форосе. Потом вернулся домой к тяжело больной жене и все три дня не отходил от приемника. Это были потрясающие дни. В первый и единственный раз в жизни я ощутил себя частью народа. Это незабываемо.
- Писатель Борис Акунин написал в своём блоге: "Августовские события 1991 года - единственное, за что наше поколение может себя уважать". Вы с ним согласны?
- Я читал его блог. А за что, собственно, наше поколение может себя уважать? Что такого каждый из нас сделал, чтобы путч провалился? Что сделал Борис Акунин? Поглазел на танки и пожалел, что вернулся из Германии? Что сделал я? Помог подкатить бобину из-под кабеля на баррикаду? Маловато будет, чтобы гордиться. Даже защитникам Белого дома, ожидавшим под дождиком штурма, особенно нечем гордиться, штурма-то не было. Да, я вспоминаю те августовские дни с очень светлым чувством, но гордиться победой над ГКЧП у меня нет никаких оснований. Это была не наша победа. Это была их победа - команды Ельцина над запутавшимися в своих играх Горбачевым, Янаевым и компанией. Мы ничем не заплатили за нашу свободу. Поэтому так легко сменяли её на колбасу. Сегодня мы хлебаем последствия нашего выбора полной ложкой. И всё-таки те августовские дни в моей жизни были. До нового августа я не доживу. Но, может быть, доживут мои сыновья. Знаете, что никогда не кончится в России? Надежда.
- О чём я вас еще не спросила?
- О творческих планах.
- Да. Над чем вы сейчас работаете?
- Сейчас, когда литература в России никому не нужна и писатель стал ну совершенно свободным, я взялся за роман, который начал писать еще лет двадцать назад и не продолжал, потому что он никому не нужен. Название - "Третья половина жизни". От автора: "Все они уже умерли. Мы тоже умрем. Все. И от нашей жизни останутся никому не нужные книги. Но если мы их не напишем, не останется вообще ничего".
==============================
У тебя всегда было "ничего", проститут... Twisted Evil

Lenta.ru: http://lenta.ru/news/2011/09/26/popov/ 26.09.2011 13:38:35
Первый мэр Москвы стал советником Собянина
Первый мэр Москвы Гавриил Попов стал советником действующего столичного градоначальника Сергея Собянина. Об этом сообщает "Интерфакс".
Представитель городской администрации заявил, что Попов назначен помощником Собянина "на срок его полномочий".
Гавриил Попов являлся мэром столицы с июня 1991 года по июнь 1992-го. За год до этого он стал председателем Моссовета, будучи избранным в депутаты от блока "Демократическая Россия".
В июне 1992 года Попова сменил на посту мэра Юрий Лужков. В последующие годы Попов возглавлял основанный по инициативе своего преемника Международный университет в Москве (МУМ), куда после своей отставки был назначен деканом и сам Лужков.
=====================================
Ну, теперь дело за малым - реализовать давнешнее предложение "понтийского грека" о легализации взяток (см. в данной теме пост Nenez84 Тема: Re: Большие и малые иуды-прорабы перестройки Пн Сен 05, 2011 12:59) ... Mad

Без комментариев...