О Григорие Еф.Распутине

"Из материалов Чрезвычайной Комиссии Временного Правительства. Воспоминания участников и очевидцев. Показания свидетелей" Москва, ИО АН СССР, 1990г., 78 стр., 110 тыс. экз.


Из дневника Е.Ф.Джанумовой

Мои встречи с Григорием Распутиным

15 марта 1915 года.
Неожиданно пришла беда. Получила письмо от сестры. Она пишет: нашу мать хотят вырвать из семьи и отправить в далекую ссылку. Не могу себе представить ее на чужбине совсем одну. Она ведь уже старая, нуждается в уходе и заботах. Какая жестокая и непонятная вещь война. Все приносится в жертву чудовищу Молоху. Вспомнили вдруг, что мать наша германская подданная, она, родившаяся в России, и хотят заставить ее покинуть Киев, где она прожила десятки лет. Мы все убиты горем. Такая же участь грозит московской сестре. Сослали ее мужа. Ее с детьми пока оставили, но каждый момент могут выслать. Виделась вчера с Марьей Аркадьевной. Она советует обратиться к Григорию Распутину, с которым знакома. Он должен на днях приехать в Москву. Остановиться у ее знакомых Решетниковых. Я много слышала о нем, говорят он управляет Россией, все зависит от него, все судьбы Государства Российского в его руках. Без его ведома не решается ни один государственный вопрос. Как это странно, какая-то сказочная судьба, ведь он простой невежественный мужик. Ничего не понимаю. В чем его сила? Он «необыкновенный», говорит моя знакомая, и всемогущий. Что же? Пусть познакомит. Если даже ничего не выйдет, любопытно взглянуть на него.
25 марта.
Ну и день сегодня был. С утра Марья Аркадьевна позвонила мне по телефону: У меня Распутин! Приезжайте завтракать. В 12 я уже была у нее. Когда я вошла, все сидели за роскошно сервированным столом. Распутина я узнала сразу, по рассказам я имела представление о нем. Он был в белой шелковой, вышитой рубашке на выпуск. Темная борода, удивленное лицо, с глубоко сидящими серыми глазами. Они поразили меня. Они впиваются в вас, как будто сразу до самого дна хотят прощупать, так настойчиво проницательно смотрят, что даже как-то не по себе делается.
Меня усадили рядом. Он пристально и внимательно погля-

9
дывал на меня. Потом вдруг без всяких предисловий протянул стакан с красным вином и сказал: «пей». Я уже и раньше обратила внимание, что он всем и старым и молодым говорит ты, но все-таки, когда он обратился ко мне, я удивилась. Так это странно прозвучало «пей», но дальше пришлось еще больше изумляться: возьми карандаш и пиши, командовал он. Право я не шучу, он так и сказал, привык, очевидно, распоряжаться. Ко мне потянулось несколько рук с карандашами и листочками бумаги. Ничего не понимая, я машинально взяла в руки карандаш.
— «Пиши».
Я стала писать.
— «Радуйся простоте, горе мятущимся и злым — им и солнце не греет. Прости меня, Господи, я грешная, я земная и любовь моя земная. Господи, творяй чудеса, смири нас. Мы Твои. Велика любовь твоя за нас, не гневайся на нас. Пошли смирение душе
моей и радость любви благодатной. Спаси и помоги мне Господи».
Все почтительно слушали, пока он диктовал. Одна пожилая дама, с благоговением глядевшая на Распутина, шепнула мне: «Вы счастливая, он Вас сразу отметил и возлюбил».
— «Это ты возьми и читай, сердцем читай» — сказал он.
Потом стал разговаривать с другими. Заговорили о войне.
— «Эх, кабы не пырнули меня — не бывать бы войне.
Не допустил бы я Государя. Он меня вот как слушается, а я бы не дозволил воевать. На что нам война? Еще что будет-то...»
После завтрака перешли в другую комнату.
— «Играй по улице мостовой» — внезапно, без всякой связи с предыдущим скомандовал он. Одна из барынь села к роялю и заиграла. Он встал, начал в такт покачиваться и притоптывать ногами в мягких сапогах. Потом вдруг пустился в пляс. Танцевал он неожиданно легко и плавно. Как перышко носился по комнате, приседая и выбивая дробь ногами, приближался к дамам, выманивая из их круга партнершу. Одна из дам не выдержала и с платочком выплыла ему навстречу.
Кажется никто не был удивлен. Как будто этот пляс среди бела дня был самым обычным делом.
— «Ну довольно», вдруг оборвал он и опять неожиданно обратился ко мне.— «А ты что же, по делу пришла? Ну пойдем, говори, что надо-ть, милуша?» Он удалился со мной в соседнюю комнату. Я изложила ему свое дело. Он задумался, потом сказал: — «Твое дело трудное. Сейчас и заикнуться о немцах нельзя. Но я поговорю с ею (это слово он произнес после паузы с особенным ударением), а она с им потолкует. Оно может и выгорит.
А ты должна ко мне приехать в Питер. Там и узнаешь».
В передней, прощаясь с Марьей Аркадьевной, я просила ее приехать ко мне.

10
— «А ты что же меня не зовешь? Я приеду».
— «Конечно приезжайте. Я не звала, думала, вы очень заняты, приезжайте к завтраку. Буду ждать вас завтра».
— «Ладно. Побываем у Московской барыньки».
Он говорит сильно на о: м-о-о-сковской. Протяжно и певуче. Со странным чувством шла я домой. Так вот он какой, властелин России, в шелковой косоворотке! Чувство недоумения еще усилилось. В ушах звучали забористые звуки «По улице мостовой». Мелькала бородатая фигура, развевались кисти голубого пояса. Четко и дробно выбивали такт ноги в мягких сапогах из чудесной кожи, какого-то особенного фасона. Глубоко сидящие глаза настойчиво вонзались в меня, и я не знала что думать.
26 марта.
Я очень устала за день, но непременно решила все записывать. Мое неожиданное знакомство с Распутиным так необычно. Мне хочется на страничках дневника хотя кратко все записать. Утром меня разбудил телефон. Беру трубку. Слышу заразительный смех Марьи Аркадьевны... «Распутин ночевал у меня на квартире и с утра волнуется, собирается к вам. Он пришел ко мне просить духовитой помады, п-о-мады, знаете, как он на о-дух-о-витой. И ножниц для ногтей. На мой вопрос зачем, говорит: а мы же едем к чернявой красотке. Ха-ха-ха, заливается в телефон Марья Аркадьевна; теперь вы у него просите все, что надо вам. Все сделает. Пользуйтесь».
Я спешно пригласила своих близких знакомых, которым, как и мне, хотелось взглянуть на эту странную знаменитость.
К часу он явился в малиновой шелковой косоворотке, веселый, благодушный. Много разговаривал, перескакивая с одной темы на другую так же как вчера. Какой-нибудь эпизод из жизни, потом духовное изречение, не имеющее никакого отношения к предыдущему, и вдруг вопрос к кому-нибудь из присутствующих. Иногда, кажется, и не смотрит на кого-либо и внимания не обращает. А потом неожиданно уставится и скажет: «знаю о чем думаешь, милой». И кажется, всегда верно угадывает. Говорил много о Сибири, о своей семье и деревенском хозяйстве:
— «Вот какие руки. Это все от тяжелой работы. Не легка она наша крестьянская работа.

11
Странно как-то звучали эти слова за столом, заставленным хрусталем и серебром. В голосе его чувствовалось самодовольство. Он во все стороны поворачивал узловатую руку со вздувшимися жилами.
В это время стали звонить по телефону. Кто-то просил Распутина немедленно приехать на званый обед с цыганами, который устраивали для него богатые сибирские купцы. Марья Аркадьевна заволновалась: — «ты обещал поехать, нас ждут» — говорила она.
— «Никуда я не поеду, мне и здесь хорошо, с дамочками.
Скажи, что не поеду».
Марья Аркадьевна так волновалась, что у нее выступили красные пятна на лице.
— «Так нельзя, немыслимо. Для тебя люди устраивают пиршество. Цыган пригласили. Все собрались, ждут, а ты не едешь. Ты же обещал. Надо ехать.
Но он настойчиво повторял:
— «Скажи, что не поеду. Мне вот надо всем на память словечко оставить. Давайте бумагу».
Марья Аркадьевна вызвала меня в другую комнату и умоляла помочь уговорить его, так как она дала слово привезти его. Мы все начали просить его поехать и, наконец, уговорили.
— «Ну, ладно, поеду, а только мне и здесь хорошо. Ну,
дамочки, берите на память».
Он раздал нам листы слов. Мне он написал: «Не избегай любви — она мать тебе». Одной даме — «Господь любит чистых сердцем». Моей горничной Груше, которая с жадным любопытством смотрела на него: «Бог труды любит, а честность твоя всем известна».
В передней ему подали роскошную шубу с бобровым воротником и бобровую шапку.
— «Какая у тебя шуба хорошая» — сказала одна из дам.
— «А это мне мои дантисты * подарили».
Он расцеловался со всеми нами. Это тоже его обычная манера при встрече и прощании.
27 марта.
Марья Аркадьевна телефонировала, что Распутин уезжает в Петербург и просит меня проводить его на вокзал.
______________

* Известный процесс евреев-дантистов,
обвинявшихся в том, что приобрели фиктивные дипломы зубных врачей,
для права жительства в столицах.
Они были осуждены,
но по ходатайству Распутина Николая II аннулировал приговор.

12
Когда я приехала, он стоял у вагона 1 класса, окруженный дамами. Его узнали в публике и вокруг останавливались люди, с любопытством разглядывая его. Мне было неловко подойти к нему, расталкивая толпу, под перекрестным огнем любопытных и насмешливых глаз. Да, известностью он пользуется широкой. К моему крайнему смущенью он обнял меня.
— «Приезжай ко мне в Питер, «Франтик» (Я забыла, кажется сказать, что он прозвал меня «Франтик», переделав мое отчество). Все для тебя сделаю, только приезжай. Помни, если не приедешь, ничего не будет».
Он расцеловался со всеми провожающими и уехал. Что выйдет из этого знакомства? Будет ли толк для моего дела? Посмотрим, конечно, но во всяком случае я не жалею, что познакомилась.
12 сентября 1915 г.
Марья Аркадьевна уехала в Петербург и обещала напомнить Распутину о моем деле. Я получила от него телеграмму с дороги и записки. Вот одна из них:
радую светом любви етим живу григорий. Показала их Марье Аркадьевне.
Она так же, как и я, ничего не поняла. Смеется, говорит: — «Это вот мы не ценим. А его почитательницы в каждом слове видят тайный смысл. Эти его каракули, которые и разобрать-то трудно, в дорогих шкатулках сохраняются, прикладываются к ним, как к священным предметам и чем темнее смысл, тем лучше».
Сегодня Марья Аркадьевна телефонировала мне из Петербурга, что «отец», как его называют окружающие, очень обижен на меня. Он ждал меня все лето. Писал, не получая ответа, перестал хлопотать о моем деле. Если я хочу двинуть его, должна приехать, говорит он.
Я решила съездить в Петербург. Может быть действительно можно что-нибудь сделать для мамы. Она так мучится в ссылке. Я упрекаю себя за то, что не хочу ухватиться за возможность помочь ей. За это время я два раза была в Питере, но у Распутина не была. Его скандальная известность все растет и мне, признаться, было страшно снова встретиться с ним. Ведь что делается вокруг него, какие слухи ходят о нем и о его окружающих! Но может быть это малодушие с моей стороны. Я отталкиваю от себя помощь и ничего не хочу сделать для мамы и сестры. Решено — я еду.

13
Я уже в Питере. Остановилась в Северной гостинице, в комнатах Марьи Аркадьевны, так как не было свободного номера. В первый день она просила не звонить Распутину, так как ей нулем было вечером уехать по какому-то делу, а он будет требо-вать что мы немедленно приехали. Она ушла. Я осталась одна и лежала с книжкой на диване. Телефон. Спрашивают Марью Аркадьевну. Я сказала, что ее нет. В ответ знакомый голос с певучи интонациями на о: «Что это, неужели ты, Франтик? Ты в Питие а ко мне не заехала, п-о-чему так. Приезжай немедленно,
сейчас же. Я жду».
Я не знала, что делать. Одной ехать не хотелось. Позвонила Марье Аркадьевне и сообщила ей о моем разговоре. Она сказала, что теперь делать нечего, придется ехать. Иначе он так разозлится ч о из моего дела ничего не выйдет. Она сейчас же приехала, очень взволнованная.— Ну теперь начнутся упреки. Он всегда требует к себе исключительного внимания и очень мнителен.
Я уж знаю его.
В это время пришел из соседнего номера знакомый Марьи Аркадьевны господин Ч. Узнав, что мы собираемся к Распутину, он начал просить нас взять его с собой. Ему бы очень хотелось познакомиться со «всемогущим старцем», как называли его здесь. Мы согласились, но предупредили, что сначала войдем без него. Он будет ждать в автомобиле. Если Распутин согласится принять его, мы позовем.
Мы поехали на Гороховую 64. Распутин сидел в столовой между двумя дочерьми Марой и Варей. Встретил он нас, как мы и ожидали — упреками: почему я не показывалась. Почему сперва свой приезд. Когда он злится, лицо у него делается хищным обостряются черты лица и кажутся такими резкими. Глаза темнеют зрачки расширяются, и кажутся окаймленными светлым ободком. Однако, постепенно настроение у него улучшалось, и он развеселился. Расправились морщины и глаза засветились лукавой добротой и лаской. Удивительно у него подвижное и выразительное лицо. Марья Аркадьевна улучила минуту и сказала, что с наш приехал знакомый, который жаждет познакомиться с ним и ждет его приглашения в автомобиле. Неожиданно он вскипел необузданным гневом. Лицо его пожелтело. Глаза мрачно и зло стегнули и он грубо закричал:
- «А, так вот почему ты скрывала от меня свои приезд. Ты с мужиком из Москвы прикатила. Хороша. Просить меня о деле приехала, а сама привезла своего мужика. Расстаться с ним не смогла. Так вот ты какая. Я ничего для тебя не сделаю. Сможешь уходить. У меня есть свои барыньки, которые меня любят

14
и балуют. Уходите, уходите» — кричал он и побежал к телефону. Мы были до того ошеломлены этой грубой выходкой, что сразу лишились дара речи. Бессмысленно стояли и смотрели на него. А он в это время вызвал кого-то по телефону и говорил, задыхаясь, нервно вибрирующим голосом:
— «Дусенька, ты сейчас свободна? Я еду к тебе. Ты рада?
Ну жди, я сейчас буду».
Повесил трубку и с торжеством посмотрел на нас.— «Мне не нужно москвичек; не нужно. Питерские барыни лучше вас, московских».
Обида и злоба душили меня. Я порывисто выбежала в переднюю и несмотря на все усилия не могла сдержать слез. Надевая шубу, не попадая в рукава, я повторяла:
— «Никогда нога моя больше не будет у этого грубого мужика. Ничто не заставит меня быть у него». Мы бросились из его квартиры. Вдогонку он еще что-то кричал нам, но я не разобрала. Волнуясь и плача мы рассказывали г. Ч. о тяжелой сцене, которую только что выдержали из-за него. Марья Аркадьевна была в отчаянии. Ей очень был нужен Распутин. Она хлопотала о очень важном деле. Но я уже не могла думать о деле, я не могла вынести мысли о нанесенном мне оскорблении.
Каково было мое изумление, когда утром рано в телефоне я услышала мягкий голос Распутина: «— Дусенька, не сердись на меня за вчерашнее, уж очень я был обижен. Я думал ты приехала ко мне, а ты привезла с собой мужика. Я тебя так долго ждал. Мне очень обидно и больно было. Я и рассвирепел. Нет, нет ты не вешай трубку. Выслушай. Теперь я знаю в чем дело: мне рассказала Марья Аркадьевна. Приезжай сейчас ко мне и брось сердиться».
Я ответила, что не приеду, так как слишком возмущена, и свежа обида. Тогда он сказал, что сам немедленно приедет, и действительно, через час он приехал. Был очень кроток, ласков, извинялся, просил не сердиться. Но странно, смущен своим поступком он все-таки не был. И чувствовалось, что он даже не понимает нашей обиды. Что-то в нем до того первобытное, до того чуждое нашему пониманию, что даже сердиться нельзя. У меня даже как-то сразу обида прошла. Хитрый он и умный — это несомненно — и в то же время дикарь, незнающий удержу своим желаниям. Я улыбнулась своим мыслям о нем — уж очень он диковинный, а он, поняв, что я не сержусь — засиял.
— «Ну вот, и ладно. У тебя душа простая, светлая, хорошая ты у меня, погляжу на тебя. Ну а теперь давайте мне этого, из-за которого у нас сыр бор загорелся. Хочу поглядеть на него» — В глазах мелькнуло на миг неуловимо лукавое выражение. Когда вошел г. Ч он с ним расцеловался. Они остались

15
завтракать. Приехали еще несколько знакомых Марьи Аркадьевны. За столом Распутин опять стал мрачнеть. Замолчал, хмуро и недружелюбно посматривая на гостей. Отозвал в сторону Марью Аркадьевну и стал упрекать ее, зачем она назвала гостей:
— «С чего это ты ястребов этих привечиваешь?»
Потом он удалился в спальную, где находилась горничная Марьи Аркадьевны, Шура, и стал ей жаловаться:
— «Мне так обидно. Зачем твоя барыня окружает Франтика ястребами (так он называл мужчин),они все так на нее смотрят. Она ко мне приехала, а тут слетелись со всех сторон. Я ей хочу помочь, только пусть она будет со мною, а не с другими».
Шура рассказывает, что он заплакал: «Ей Богу, барыня, так это чудно было. Жалостно так говорят, а слезы так и капают. Что это вы так расстраиваетесь, говорю я, жалко мне их очень стало. А они: — «Обидно мне, милая, обидно» и в грудь себя ударили. Уж так мне их жалко, так жалко, барыня». К гостям он больше не вышел и скоро ушел, пригласив меня на воскресенье.
— «Вот ты увидишь, Франтик», как меня любят и уважают.
Не так, как вы московские».
19 сентября.
В столовой уже разместилось многочисленное, исключительно дамское общество. Шелка, темное сукно, соболь и шиншеля, горят бриллианты самой чистой воды, сверкают и колышутся тонкие эгретки в волосах, и тут же рядом вытертый платочек какой-то старушки в затрапезном платье, старомодная наколка мещанки, белая косынка сестры милосердия. Просто сервированный стол, со сборным чайным сервизом, утопает в цветах. Он ввел меня за руку и представил всему оживленному обществу:
— «Вот эта моя самая любимая, московская — Франтик».
Все почтительно и любезно поздоровались со мною. Меня
посадили рядом с сестрой милосердия, которую все называли Килина. Я узнала впоследствии, что ее зовут Акулиной Никитишной. Она бывшая монахиня, оставившая монастырь ради Распутина. Всюду следует за ним и живет с ним на одной квартире. Мне налили чай. Я протянула руку за сахаром, но Килина, взяв мой стакан, сказала Распутину: «Благослови отец». Он достал пальцами из стоявшей возле него сахарницы кусок и опустил его в мой стакан. Заметив мое удивление, Килина объяснила: — Это благодать Божия, когда отец сам своими перстами кладет сахар. И я действительно заметила: все с благоговением тянутся к нему со своими стаканами. Рядом с ним, по правую сторону сидела хорошенькая изящная дама Саня П. (как я потом узнала) сестра А. В. Показывая на меня, он ей сказал: «Это

____ 16
Франтик, когда поедешь в Москву, остановись у нее, у ней хата хорошая». Мое внимание остановило одно лицо. Это была еще молодая девушка, не очень красивая, довольно пухленькая блондинка, очень просто одетая, без всяких украшений. Поражало выражение ее глаз с беззаветным восторгом устремленных на Распутина. Она следила за каждым его движением, ловила каждое его слово и безграничная преданность и обожание сквозило в каждой черте ее лица.— Кто эта девушка? — тихо спросила я Килину.— Это родственница Аннушки и племянница княгини П. Фрейлина двух императриц, любимица «отца», Муня, а это ее мать,— показала она на пожилую даму очень важного вида, так же восторженно смотревшую на Распутина как и ее дочь.
— «А вот и Дуняша. Иди-ка, иди к нам»,— сказал Распутин. В столовую вошла пожилая прислуга, дальняя родственница Распутина, как я узнала потом, игравшая большую роль в его доме.
Дамы засуетились, раздвигая стулья, очищая место Дуняше. «Сюда, Дуняша, вот здесь место», слышалось со всех сторон. Посиди с нами, отдохни, а мы за тебя поработаем». Дуняшу усадили, а одна из дам, эффектная брюнетка стала собирать посуду.— Баронесса К,— шепнула мне Килина. Другая, пожилая, в фиолетовом бархатном платье и в палантине из роскошных соболей, поднялась со своего места. Оставив на стуле мех, она стала мыть чайную посуду. Это была княгиня Д. Когда раздавались звонки, Муня вскакивала и бежала открывать дверь.
В передней она выполняла обязанности прислуги, снимая шубы и ботики.— Муня — вдруг сказала Дуняша, самоварчик-то весь выкипел — долить поди надо. Долей да угольков подбрось.— Муня сорвалась с места, схватила самовар и в сопровождении грузной дамы в платье гри-де-перль, полноту которой артистически маскировали мягкие складки креп-де-шина, отправилась на кухню. В их отсутствие в передней позвонили. Кто-то из дам открыл. В столовую впорхнула, право иного слова и не придумаешь, стройная барышня в суконном платье безукоризненного покроя. Она быстро шла, вернее неслась, как-будто танцуя на ходу. Все блестело и сверкало на ней: драгоценные камни, какие-то брелоки, золотые кинжальчики у пояса и ворота и глаза, горевшие неестественным блеском. На ходу, звеня браслетами, она торопливо сдергивала замшевую перчатку, распространявшую тонкий нежный запах незнакомых мне духов, обнажая узкую руку с длинными пальцами, унизанными кольцами. Она так и бросилась к Распутину. Он обнял ее, она с жаром поцеловала его руку.
— «Отец, отец», звонко и радостно говорила она, улыбаясь какой-то странной блаженной и вместе с тем растерянной улыб-

17
кой. Ты мне велел и все вышло по слову твоему. Моей тоски как не бывало. Ты мне велел другими глазами смотреть на мир и мне так радостно и хорошо на душе. Знаешь, отец, говорила она, все более увлекаясь и с каким-то экстазом глядя на него. Я вижу голубое небо и солнце и слышу, как птички поют. Ах как хорошо, отец, как хорошо:...
— «Вот видишь, я говорил тебе, что надо другими глазами смотреть. Надо верить и все увидишь. Надо слушаться меня и все будет хорошо».
Он еще раз обнял и поцеловал ее. Она радостно засмеялась и снова поцеловала его руку.
Я не могла глаз оторвать от этой удивительной девушки. Мне казалось, что она плохо сознает окружающее, носится где-то далеко в каких-то грезах своих. Я узнала, что это дочь одного из великих князей.
Ее присутствие как-будто наэлектризовало всех. Громче стали говорить и смеяться, как-будто опьянение охватило всех. Чаще подходили к Распутину, заглядывали в его глаза, целовали его руку.
— «Вот видишь, Франтик, как мы живем в Питере — светом любви радую я, сладостно всем возлюбившим меня».
Настроение присутствующих все повышалось. Кто-то предложил спеть «Странника». Килина высоким, красивым сопрано запевала. Остальные дружно подтягивали. Низкий приятный голос Распутина звучал, как аккомпанимент, оттеняя и выделяя женские голоса. Никогда я не слышала раньше этой духовной песни. Она похожа на народную. Очень красива и грустна, как большинство русских песен. Все настроились на грустный лад и стали петь псалмы. Взлетали вверх высокие ноты Килины, и мерно и мягко гудел голос «отца». Все это создавало такое торжественное и странное настроение. Я чувствовала себя также совсем необычно приподнятой. На щеках у великой княжны зарделись два ярко-алых пятна, глаза мечтательно ушли вдаль, лицо ее выражало блаженство нестерпимое, доходящее до страдания. А Муня? — казалось она слушает райскую музыку. И вдруг звонок прерывает пение. Приносят раскошную корзину роз и дюжину вышитых шелковых рубах разных цветов. От какой-то дамы в подарок. Он сделал знак Килине, чтобы отложить в сторону. Но пение больше не налаживалось. Началась беседа на религиозные темы.
— Надо смирять себя — поучал он.— Проще, проще надо, ближе к Богу. Этих всяких ваших хитростей не надо. Ой хитры вы все, мои барыньки, знаю я вас. В душе вашей читаю. Хитры все больно».
Внезапно, без всякого перехода он стал напевать «русскую».

18
Сейчас же несколько голосов подхватило. Он махнул рукой в сторону великой княжны. Она вышла и все с той же восторженной и немного растерянной улыбкой стала плясать грациозно и легко. Навстречу подбоченился Распутин. Но в этот раз он танцевал не так охотно, как в тот раз, в первый день нашего знакомства, и также внезапно прекратил пляс. Тотчас же смолкли звуки «русской». Уже некоторые стали прощаться. Я тоже собиралась уходить, но осталась, так как вошла женщина сильно заинтересовавшая меня. Она была в белом холщевом платье странного покроя, в белом клобуке на голове, надвинутом на самые брови. На шее у нее висело много книжечек, с крестами на переплете, двенадцать евангелий, как мне объяснили. Она вошла, поклонилась в пояс, сначала ему, потом остальным и припала к его руке.
— Генеральша Л.— сказала одна из дам. Она что-то шептала Распутину, сложив руки и склоняя голову. Когда кто-нибудь громко говорил, она сердито и неодобрительно смотрела и, наконец, не выдержала:
— Здесь у отца, как в храме надо с благолепием,— строго заметила она.
— «Оставь их. Пусть веселятся».
— Веселье в сердце носить надо, неумолимо продолжала она, а снаружи смирения больше. Так-то лучше будет.
Стали расходиться. Отцу целовали руку. Он всех обнимал и целовал в губы.
— Сухариков, отец,— просили дамы. Он раздавал всем черные сухари, которые заворачивали в душистые платочки или в бумажки и прятали в сумочки. Предварительно пошептавшись с некоторыми дамами, Дуняша вышла и вернулась с двумя свертками в бумаге, которые и раздала им. Я с удивлением узнала, что это грязное белье «отца», которое они выпрашивали у Дуняши.— Погрязнее, самое ношеное, Дуняша, просили они, чтобы с потом его — и носили его. Муня помогала одеваться. Одна из дам не хотела позволить надеть ей ботинки.— Отец учит нас смирению,— убежденно сказала Муня и настойчиво взяв ногу в руки натянула ботик. Когда мы вышли на лестницу, я спросила одну из дам о женщине с евангелиями, которая осталась в квартире Распутина.
— Это знаменитая генеральша Л., бывшая почитательница Илиодора. Теперь она чтит отца, как святого. Праведной жизни женщина, как подвижница живет. Спит на голых досках, под голову полено кладет. Ее близкие умолили отца послать ей свою подушку, чтобы не мучилась так. Ну на его подушке она согласилась спать. Святая женщина.— Мне казалось, что я вырвалась из сумасшедного дома. Ничего не понимаю, голова кругом идет. Твердо решила уехать, несмотря на то, что дело не двинулось.

19
20 сентября.
Утром он опять телефонировал и звал к себе. Но я заявила, что меня телеграфно вызывают в Москву, и я должна уехать.
- «А как же твое дело, дусенька, без тебя ничего не выйдет. Так и знай».

Я решила зайти проститься с ним и поговорить о деле. Там сидела в костюме сестры княгиня Ш., женщина поразительной красоты с темными великолепными глазами. Он ел рыбу, она чистила ему картошку длинными тонкими пальцами, узкими в концах с перламутровыми ногтями. Никогда я не видела рук такой совершенной формы, разве только на картинах старинных итальянских мастеров. Она подкладывала ему картошку, он небрежно брал, не глядя на нее и не благодаря. Она целовала ему плечо и липкие руки, которыми он ел рыбу. Я много слышала о княгине Ш., которая забросила детей и мужа ради Распутина и четвертый год неотлучно следовала за ним.
— «Ты не должен уезжать, отец, продолжала она прерванный разговор. Знаешь сам, как ты нам всем дорог. Подумай о нас.
Если что случится с тобой, как мы будем без тебя? Как стадо без пастыря».
Он отвернулся от нее и стал разговаривать со мной, не обращая никакою внимания на княгиню. Я чувствовала себя очень неловко.
— «Вот, Франтик, я тебе книжку свою дам».
Он вынес из соседней комнаты книгу: «Мои мысли и размышления. Краткое описание путешествия по святым местам и вызванные ими размышления по религиозным вопросам». 4.1. Петроград, 1915 год. Книжка с двумя портретами. На одном из них он изображен растрепанный в рубашке на постели, после покушения на него в Сибири, на первом листе он написал своими обычными каракулями: «Дорогому простячку Франтику на память Григорий».— «Почитай, дусенька на досуге. Ее нет в продаже». Княгиня стала просить его пройти с ним в кабинет. Ей нужно было о чем-то посоветоваться с ним. Но он продолжал не обращать на нее внимания, как-будто ее не было в комнате. Когда она зачем-то вышла, я спросила его: отчего он не хочет с нею пойти. Она может подумать, что это из-за меня, и мне это неприятно. Поговори с нею, сделай это для меня. Когда она вернулась, он нехотя с недовольным лицом пошел в кабинет. Через пять минут они вышли. Он еще больше сердитый, она расстроенная со слезами на глазах. Поцеловав ему руку, она уехала.— Отчего ты с нею такой неласковый? спросила я. «Раньше я ее шибко, шибко любил, а теперь не люблю. Она вот все пристает теперь, чтобы

20
я ее мужа министром сделал. А как я могу ее мужа министром сделать, когда он дурак. Не годится для этого дела». Я хотела воспользоваться оборотом этого разговора, чтобы расспросить о его связях и влиянии при дворе. Меня это очень интересовало, но он избегал разговоров об этом.
— «А ты разве можешь его министром сделать?»
— «Дело не мудреное, отчего не сделать, кабы знать, что голова на плечах есть».
— «А разве у всех министров есть головы на плечах? – шутя спросила я.
— «Бывает всяко» — засмеялся он и сейчас же оборвал этот разговор. Из-за двери показалась голова юноши. Он как-то странно хихикал и подмигивал.— Это кто же там смеется?
— «сын мой Митька, блаженный он у меня. Все смеется. Все стишки ему да смешки»,

— «Ну покажи его мне. Позови сюда».
— «Митька, а Митька — ».
— Гы-гы-гы — захохотал юноша и скрылся.
— Ну-ка, Франтик, пойдем в кабинет. Тут вот все мешают, да телефон звонит. Нюрка,— позвал он,— если телефон, скажи дома нет. Иди, дусенька».
Я неохотно пошла за ним. Он взял меня за руку, хотел обнять. Но так как я отстранилась, он с упреком сказал:
— «Ты боишься меня, я знаю, а погляди на наших питерских, как они любят меня».
На мой вопрос о деле он сказал:
— «Я все для тебя сделаю, дусенька, но только и ты должна
уважить меня и слушаться. Уговор лучше денег. Будешь делать
по-моему,— дело выгорит. Не будешь — ничего не выйдет».
Я сделала вид, что не понимаю его намеков, и говорила: «Но мне надо уехать. Зовут меня».
— «Ну что же, дело подождет. Вернешься, будешь со мною.
Все и сделаем...»
Глаза его горели так, что нельзя было выдержать его взгляда. Мне было жутко. Хотелось встать и бежать, но что-то сковывало мои движения, я не могла подняться.
— «Из Царского телефон» — послышался за дверью голос Нюры.
Он сделал мне знак дожидаться его возвращения и направился в столовую. Я воспользовалась моментом, выскочила из кабинета и стала спешно прощаться, решив больше никогда не оставаться с ним наедине. Вернулась в гостиницу, уложила свои вещи и записала эту последнюю свою встречу. От нее осталось неприятное ощущение, хочется поскорее уехать. Скоро отойдет поезд. Сейчас пойду на вокзал.

21
Москва, 21 ноября 1915 г.
Из моих хлопот ничего не вышло: и мать и сестра были в ссылке. «Отец», конечно, ничего для них не сделал. До меня доходили слухи о все растущем неограниченном его влиянии на дела государства. Одновременно росло негодование. Постоянно приходится слышать о нем, его имя произносится с ненавистью. Странно подумать, что этот человек, в шелковой рубахе, окруженный хороводом дам, вершитель судеб нашей родины. Поистине мы живем в век чудес. Часто я вспоминаю Килину, блистательную княгиню Ш. с ее точеными руками и Дуняшу за столом среди разряженных дам и генеральшу в белом холщевом платье с двенадцатью евангелиями на шее. Кажется иногда, что это все приснилось. Я получила от него несколько телеграмм, темный смысл которых я не могла разобрать. Вот одна из них:
«Ублажаю мое сокровище, крепко духом из тобою. Цалую Григорий». Другая:
«Радую приветом, величаю спокойством». Наверное его почитательницы узрели бы в них откровение, но я ничего не поняла. В одной из телеграмм была такая бессмыслица, что запросила телеграф, думая, что перепутали, мне снова ее перетелеграфировали, но она была все также непонятна.
Сегодня я получила печальное письмо из Киева, моя племянница Алиса безнадежно больна. У нее скарлатина и дифтерит, осложненные воспалением легких и почек. Мало надежды на выздоровление. Я сидела расстроенная. В это время пришла моя подруга Леля. Она тоже в отчаянии. На днях должно разбираться ее запутанное семейное дело. Она думает, что проиграет его. У нее тяжба с братом ее мужа, они рискуют потерять свое состояние. Адвокат сказал ей, что только Распутин может помочь. Она пришла просить меня съездить в Петербург и познакомить ее с Распутиным. Я сказала ей, что ни о чем просить его не могу, так как он ставит невыполнимые условия. На это она возразила, что ее нужно только познакомить. Дальше уж она будет действовать самостоятельно. Леля очень хитрая и ловкая женщина, при этом хорошенькая. Яркая блондинка с голубыми глазами. Конечно, она добьется успеха и сумеет, прямо не отказывая, тянуть, пока он не исполнит ее просьбы. Я же на это не способна. Сказала ей, что не могу ехать, так как собираюсь в Киев. Она начала просить со слезами на глазах, чтобы я сегодня на ночь выехала с ней, утром познакомила бы ее и в тот же день могу отправиться в Киев. Долго уговаривала она, наконец я согласилась, и мы решили выехать, послав телеграмму сестре, чтобы она в Петербург сообщила о здоровье Алисы.

Продолжение следует.

22
25 ноября.
В Петербурге мы остановились в скромной гостинице, так как боялась каких-нибудь выходок Распутина и не хотела компрометировать себя.
26 ноября.
С утра он позвонил к нам и просил немедленно приехать. В столовой, куда он допускал только избранных, было много дам. В зале толпились просители. Кого здесь только не было. И студенты и курсистки за пособиями, и священники и светские дамы, и какие-то старухи, и военные аристократических полков и монахи.
Он принимал просителей, вызывая их в кабинет. Но время от времени забегал к нам в столовую. Подойдет к одной, поцелует, обнимет, погладит по голове другую, даст поцеловать руку третьей. Побежит к телефону, поговорит. Потом снова на прием. Дамы охали и ахали, жалели его.
— Как трудится отец, сколько сил отдает он людям.
— И все-то к нему тянутся, всех-то он греет, всем-то он светит как солнышко, говорила Килина, проходя по столовой с озабоченным лицом.
— На части разрывают, покою не дают, замучили отца, вздыхали дамы.
Около часу приехала фрейлина В-а, с большим портфелем. Все домашние обращались с ней очень фамильярно и называли ее «Аннушкой». Она сейчас же прошла в приемную, вернулась с пачкой прошений, которые, наскоро просмотрев, сунула в портфель.
Распутин торопливо выбежал и, бросившись на стул, стал отирать пот со лба.
— Силушки нет, замучился,— жаловался он. Народу-то народу сколько привалило. С утра принимаю, а все пребывает.
В-ва подошла к нему, начала его целовать и успокаивать:
— Я помогу тебе, отец. Часть просителей сама приму.
С иными я и без тебя покончу.
И они вместе отправились в приемную.
Через некоторое время он вернулся со словами:
— Теперь Аннушка будет принимать, а я отдохну.— Он пристально посмотрел на меня и сразу заметил, что я расстроена чем-то. Мне было очень тяжело, так как я получила утром телеграмму, что Алисе хуже, я боялась за ее жизнь.
— Что с тобой, Франтик, ты такая печальная, что у тебя на душе? — Он взял меня за руку и повел в спальню. Это была узкая

23
комната, рядом со столовой, просто меблированная, с железной кроватью. Я сделала знак Леле, она пошла за мной.
— Успокой Леночку, отец, сказала она. Подумай, какое у нее горе, у нее племянница умирает.
Я ему все рассказала и прибавила, что сегодня же должна уехать. Тут произошло что-то такое странное, что я никак объяснить не могу. Как ни стараюсь понять, ничего придумать не могу. Не знаю, что это было. Но я изложу все подробно, может" быть потом когда-нибудь и подыщутся объяснения, а сейчас одно могу сказать — не знаю.
Он взял меня за руку. Лицо у него изменилось, стало как у мертвеца, желтое, восковое и неподвижное, до ужаса. Глаза закатились совсем, видны были только одни белки. Он резко рванул меня за руки и сказал глухо:
— Она не умрет, она не умрет, она не умрет.
Потом выпустил руки, лицо приняло прежнюю окраску. И продолжал начатый разговор, как-будто ничего не было. Мы с Лелей удивленно переглянулись. Нам стало как-то не по себе. Хотелось спросить его, что это значит, что это он говорил и для чего это сделал. Но было почему-то неловко, и я продолжала ему отвечать, как-будто ничего не произошло.
Его позвали от имени Аннушки. Она отобрала несколько просительниц, с которыми он должен был лично переговорить. В столовой еще больше было дам. Почти беспрерывно звонил телефон, у которого стояла Нюра, его племянница. Она записывала какие-то адреса, отвечала на вопросы, звала к телефону то Килину, то Аннушку, то самого отца. В передней раздавались звонки, прибывали новые посетители, приносили подарки, цветы, торты, какие-то вещи. От всего этого шума и суеты у меня разболелась голова. Я сказала Леле, что больше не могу выдержать. Она тоже смертельно устала и мы с нею ушли. Я собиралась вечером выехать в Киев, но получила телеграмму: «Алисе лучше, температура упала». Я решила остаться еще на день.
Вечером к нам приехал Распутин. Очевидно Леля притягивает его как магнит. Он отказался от какого-то обещанного ужина и очутился у нас. У нас произошел с ним любопытный разговор, по поводу которого я опять не знаю, что думать.
Я показала ему телеграмму.
— Неужели это ты помог,— сказала я, хотя конечно, этому не верила.
— Я же тебе сказал, что она будет здорова, убежденно и серьезно ответил он.
— Ну, сделай еще раз так, как тогда, может быть она совсем поправится.
— Ах ты дурочка, разве я могу это сделать. То было не от

24
меня, а свыше. И опять это сделать нельзя. Но я же сказал, что она поправится, чего жы ты беспокоишься.
Я недоумевала. В чудеса я не верю, но какое странное совпадение. Алиса поправляется. Что это значит. Лица его, когда он держал за руки, я никогда не забуду. Из живого оно стало лицом мертвеца, дрожь берет, когда вспоминаю.
28 ноября
Мы были у него вечером. Никого не было. Он велел всем говорить, что его нет дома. Когда мы поднимались к нему, я заметила у подъезда двух сыщиков.
— Отчего это всегда сыщики тебя сопровождают?
— А как же? Мало ли ворогов у меня. Я всем, как бельмо на глазу. Рады бы спровадить меня, да нет, шалишь, руки коротки.
— Тебя очень любят и берегут в Царском?
— Да, любят и он и она. А он еще больше любит. Как же не любить и не беречь. Если не будет меня, не будет и их, не будет и Рассей.— Мы переглянулись с Лелей. Я мысленно возмутилась его неслыханной самоуверенностью.
— Ты, Франтик, думаешь, зазнался я? Знаю я хорошо твои мысли. Нет, дусенька, я знаю, что говорю. Как сказал — так и будет.
Невольно смутилась я. Меня всегда изумляет его проницательность. Он часто угадывает мои мысли и говорит, что я думаю.
Нюра позвала к телефону, говорят из Царского. Он подходит.
— Что Алеша не спит? Ушко болит? Давайте его к телефону.
Жест в нашу сторону, чтобы мы молчали.
— Ты что, Алешенька, полунощничаешь? Болит? Ничего не болит. Иди сейчас, ложись. Ушко не болит. Не болит, говорю тебе. Спи, спи сейчас. Спи, говорю тебе. Слышишь? Спи.
Через пятнадцать минут опять позвонили. У Алеши ухо не болит. Он спокойно заснул.
— Как это он заснул?
— Отчего же не заснуть? Я сказал, чтобы спал.
— У него же ухо болело.
— А я же сказал, что не болит.
Он говорил со спокойной уверенностью, как-будто иначе и быть не могло.
— Ну, дусенька, завтра поедем с вами на обед к графине К. Будет много народу. Министры все.
— Но мы же не знакомы с хозяйкой дома.
— Ну, так что же за беда. Со мной едете. Я вас везу.

25
Нам не хотелось афишировать свою близость с ним и ехать в незнакомый дом.
— Нет, нет, отец, не поедем.
— А вы все фокусничаете,— недовольно сказал он.— Все по своему норовите. Ну ладно, я к вам после ужина привезу кого-нибудь из министров. Это я тебе, московская кокетка,— обратился он к Леле.— О деле поговоришь с ним.
7 декабря
У меня даже времени нет каждый день записывать. Несколько дней в руки не брала дневника. Из Киева приходят письма. Алиса поправляется к удивлению всех врачей. Сестра считает это каким-то чудом. Время идет, а я все еще здесь, сама не знаю почему. Как-будто какой-то вихрь завертел нас. Днем мы у него. Он звонит нам с утра и требует, чтобы мы приезжали, и опять развертывается все та же пестрая картина. Как-будто показывают нам кинематографический фильм. Каждый раз новый. В квартире с утра до вечера толкутся представители всех слоев населения. Крестьяне, ходоки в валенках и дубленых полушубках просят помочь миру в какой-то тяжбе с помещиком. Дама в глубоком трауре с заплаканными глазами хватает за руки отца и всхлипывая просит о чем-то. Военный в блестящем мундире одного из гвардейских полков скромно ждет своей очереди. Вот какой-то толстый господин с обрюзгшим лицом входит в переднюю в сопровождении лакея в меховой пелерине. Это какой-то банкир по спешному делу. Выходит Дуняша, шепчется, берет записку. Его принимают вне очереди. Какие-то польские беженки, студенты, монашки с котомками и фрейлины императрицы. Салопницы и дамы в костюмах Пакена и Дусе. Тут же сидел знаменитый скульптор Аронсон, лепящий его бюст. Все смешалось в одну толпу, лихорадочно ожидающую очереди. Истерически плачет какая-то женщина. Звонит телефон. То здесь, то там появляется высокая фигура в мягких сапогах и шелковой косоворотке. Пронизывающе смотрят глубоко сидящие глаза. Разговор по телефону с Царским Селом и разговор с Лелей, требование встречи наедине. С каждым днем он все более увлекается ею и делается настойчивее. Каждый вечер он приезжает к нам. Говорит постоянно о любви. Начинает о любви человеческой, любви радости, любви благодати.
— Не суши свое сердце без любви. Без света любви душа потемнеет и солнце тебя не будет радовать и Бог отвернет от тебя лик свой. Любовь — благодать, которая должна радовать светом своим стремиться всегда к новому и всегда это от Бога и нельзя идти наперекор велениям Его.

26
— Пожалел я тебя — от Бога это и грех отказывать. Без любви я силы своей лишаюсь и ты отнимаешь от меня силу мою. Дай мне миг любви и сила моя прибудет и для дела твоего лучше будет.
Она умоляет меня не оставлять ее ни на один миг. Я очень устала от всего этого и хочу уехать, и сама не знаю почему остаюсь. Как-будто как-то парализована моя воля и странно, мы обе не верим в него и очень критически относимся к нему. Но в его присутствии обе чувствуем какой-то острый интерес ко всему, что происходит вокруг него. Все это так необычно и это притягивает. Сегодня утром заехала к нам жена полковника В., певица. Она стала упрекать нас, что мы мучим отца.— Все мы возмущаемся, видя его страдания. Почему вы не соглашаетесь принадлежать ему. Разве можно отказывать такому святому.
— Неужели же святому нужна грешная любовь?
— Какая же это святость, если ему нужны женщины?
— Он все делает святым и с ним всякое дело свято, не задумываясь заявила полковница.
— Да, неужели же бы вы согласились?
— Конечно, я принадлежала ему и считаю это величайшей благодатью.
— Но, ведь вы замужем, как же муж?
— Он знает это и считает великим счастьем. Если отец пожелает кого, мы считаем это величайшей благодатью, и мы и мужья наши, если у кого есть мужья. Теперь мы все видим, как он мучится из-за вас. Я решила все вам высказать и от имени всех почитательниц отца, просить вас не мучить больше святого старца, не отклонять от себя благодати.
Мы с Лелей были возмущены этими словами и хотя уже ко многому привыкли у него в доме, но все-таки нас возмутил этот цинизм, прикрытый святостью. Довольно резко ответили мы г-же В. Она ушла обиженная и недоумевающая. Вечером он снова приехал к нам. Видно было, что его страсть достигла наивысшего напряжения. Не стесняясь моим присутствием он начал целовать Лелю и уселся на диван, не выпуская ее из своих объятий.
— Как тебе не стыдно, сказала я, тебя считают святым, а ты ее склоняешь к прелюбодеянию. Ведь это же грех.
— Какой я святой, я грешнее всех. А только грех не в ентом. Греха в ентом нет. Это люди придумали. Посмотри на зверей. Разве они знают грех.
— Да ведь звери — тварь неразумная. Зверь греха не знает, да зверь и Бога не знает.
— Не говорит так. В простоте мудрость, а не в знании.
— Ну, а как же мое дело, спросила Леля желая переменить разговор. Ты все обещаешь, отец, да ничего не делаешь.

27
— А ты тоже ничего не делаешь по-моему, все хитришь. Дай мне миг любви и твое дело пройдет без задоринки. Коли любви нет, силы моей нет и удачи. Так вот и с Франтиком было. Больно люблю ее, душой рад помочь, да не вышло без любви.
Он нахмурился и стал нервно ходить по комнате. Лицо стало хищное, глаза злые и горящие. Леля вышла в другую комнату.
— Есть у вас вино? Я хочу выпить. Какое?
— Белое есть.
— Нет, ты знаешь, что пью только мадеру. Знаешь, Франтик, поезжай ко мне. Скажи Дуне она даст.
Было уже 12 часов ночи, сильный мороз. Я опешила.
— Если тебе нужна мадера, позвони лакею. Он пошлет посыльного и привезет. Но я по таким поручениям ездить не буду.
— А я тебе говорю, что ты поедешь. Если я тебя посылаю, ты должна идти.
Он в упор смотрел на меня глазами, в которых разгорались и прыгали огни бешенства. Я невольно отвела глаза и вне себя крикнула:
— Ты не забывайся. Я не прислуга твоя и таких поручений
исполнять не буду.
Леля, услыхав крик, вбежала в комнату.
— Что тут у вас! Ты, отец, кажется обижаешь Леночку.
Он бегал по комнате с искаженным лицом. Глаза метали
молнии. Но постепенно он подавил дикую вспышку. Подошел ко мне и неожиданно обнял меня.
— Не сердись, Франтик, я это нарочно, хотел испытать любишь ли ты меня. Кабы ты меня любила, ты бы меня послушалась. Пошла бы и в снег и в полночь. Мои питерские барыньки не отказались бы. Каждая пошла бы с радостью. А ты видно не любишь.
— Да я тебе никогда и не говорила, что люблю.— Он замолчал и стал ходить по комнате. Вскоре он уехал.

10 декабря.
Мы не пошли на обед с министрами, на который еще раз нас звал Распутин. Обрадовались возможности провести спокойно вечер. Легли около часу спать. Только начали засыпать, стук в дверь и голос Распутина, который требовал, чтобы мы открыли дверь. Мы не откликались. Стук усилился. Казалось вылетит дверь.
— Открывайте же скорее, дусеньки. Мы ждем. Я привез
министра.
Потом стук прекратился и шаги удалились. На другое утро

28
мы узнали, что нас спас живущий напротив офицер. Услыхав неистовый стук, он вышел из номера и узнал Распутина и министра X. Он стал смотреть на них в упор. Министр сконфузился и уговорил Распутина уехать.
17 декабря.
Сегодня мы не пошли к «отцу». По телефону он начал просить нас провести с ним вечер в Вилла Роде. Послушать цыган. Мы решили не ехать, боясь скандала. Но он продолжал настаивать.
— И не думайте отказываться, дусеньки, я за вами заеду и вместе отправимся.
Мы с Лелей сговорились пораньше уехать к ее сестре, чтобы он не застал нас. Иначе нам не удалось бы отговориться и пришлось бы сопровождать его. Так мы и сделали.
Он приехал за нами, но никого не нашел. На его вопрос где мы, швейцар сказал, что мы уехали в театр, но он не знает в какой.
Когда мы вернулись домой, швейцар, знавший, что это Распутин, с улыбкой сообщил нам:
— Были Григорий Ефимыч и очинно сердились на вас. После долгих колебаний и просьб с нашей стороны он передал нам весь разговор.
— Ругались они очень, говорили: вот они, московские барыни, обещали со мной поехать, а наверное со своими мужиками удрали. Всего и сказать нельзя, прибавил швейцар. Уж оченно рассердившись были.
26 мая 1916 г. Москва.
Два дня я провела, как в чаду. До сих пор опомниться не могу. 23 приехал Распутин и я неожиданно провела в его обществе два дня и одну ночь. Вот как это вышло: расскажу все по порядку.
В телефон слышу забытый уже, певучий голос:
— Здравствуй, Франтик, здравствуй, дусенька. Приехал к вам в Москву. Звоню с вокзала. Сейчас еду к Решетниковым на Девичье Поле. Приезжай завтракать. Хочу тебя видеть. Соскучился очень.
Я спросила, может быть пригласить Лелю. Он ответил:
— Нет, я на нее очень зол. Больно хитра она. Не люблю таких хитрушек. И не вспоминай мне о ней. Не хочу и слушать.
Мне было, конечно, любопытно снова взглянуть на него. Г-жа Решетникова была поклонница всяких духовных зна-

29
менитостей, которые всегда у ней останавливались при приезде в Москву. Увлекалась Иоанном Кронштадтским, Илиодором. Варнава постоянно бывал у нее. К часу я приехала в ее старинный особняк. Открыл двери монах. В передней сидят такие старушенки, богомолки в черном. Прошу сказать о моем приходе Григорию Ефимовичу. Он сам выбегает и по своему обыкновению бросается целовать.
Он похудел за это время. Лицо удлинилось и морщин прибавилось. Но глаза все те же. Так же светятся и пронизывают. Увел меня в какую-то комнату со старинной массивной мебелью. В углу в темных киотах почерневшие лики старых икон. Ризы сверкают драгоценными каменьями.
Стулья красного дерева со спинками в виде лир. Угловые диваны с инкрустациями. За нами вошел монах с большим крестом на груди. Он погрозил шутливо пальцем.
— Ой, Григорий Ефимович, все то я скажу твоей Федоровне, как ты тут любезничаешь с своими барыньками.
И он двусмысленно ухмыльнулся.
— Нечего зря языком трепать.
(Жену Распутина звали Прасковья Федоровна, государыню Александра Федоровна).
Со мной монах — то был Варнава — поздоровался, перекрестил и спросил как меня зовут.
— Еленой, значит ты третьего дня именинница? Вот по
жертвуй во здравие свое мне на храм Господний. А то может
ковер у тебя есть, отдай на церковь.
Распутин недовольно прервал этот разговор.
— Пойдем в столовую, Франтик, там дожидаются.
За столом сидела старуха, лет 80-ти, окруженная несколькими старыми женщинами. Меня усадили между Распутиным и старухой, сестрой Варнавы, против молодого офицера, грузина. Я узнала, что он специально командирован, чтобы следить и охранять Григория Ефимовича. Рядом с Варнавой сидела молодая купчиха с крупными бриллиантами в ушах. Она умиленно заглядывала ему в глаза и громко смеялась его шуткам. Распутин молчал. Говорил больше Варнава. Старухи льстили и тому и другому, не зная кому более угождать.
К концу завтрака Распутин сказал:
— Як тебе на обед приеду, вот с ним — прибавил он,
указывая на адъютанта.
Дамы запротестовали: ну вот, отец, ты как солнышко в тучах, только успеешь показаться и сразу спрячешься. Мы тебя совсем и не видели.
— Нет. я еще к вам вернусь, а мне к ней нужно.
— Известно, стоит только показать тебе хорошенькую

30
барыньку так, тебя больше и не увидишь — заметил Варнава.
Видно было, что эти слова ему не понравились и он сердито блеснул глазами в сторону говорившего. В передней, куда он один пошел меня провожать, он мне сказал:
— Слыхала, что мне ввернул Варнава? Это он мне завидует.
У, хитрюга, не люблю я его.
Я поспешила домой, по дороге заехала к Елисееву, купила мадеры, закусок, заказала в ресторане рыбный обед, позвонила своим знакомым, желающим видеть Распутина.
К 7 час. вечера он приехал со своим адъютантом. Распутин был весел, шутил, как обычно неожиданно перебрасываясь от одной темы к другой. Часто говорил намеками, так что не все понимали о чем идет речь.
— У тебя хорошо, душа радуется. Задних мыслей у тебя нет. За это люблю тебя. А этот, слышала, и не любит же он меня, ох, не любит. Глаза то у него так и бегают.— Это он говорил о Варнаве. Он внимательно ко всем присматривался, так и пронизывал своими огромными глазами каждого человека. Почему то особенно подолгу останавливался его взгляд на г. Е., который сидел рядом со своей женой. Когда-то он был моим женихом, но потом обстоятельства сложились так, что мы разошлись. Об этом никто не знал. Он был давно женат и счастлив. Я тоже была замужем. После обеда Распутин вдруг сказал мне:
— А ведь вы друг друга когда-то очень любили, но ничего не вышло из вашей любви. Оно и лучше, вы не подходящие, а эта жена ему больше пара.
Я была поражена его изумительной проницательностью. Не было никаких признаков, по которым он мог узнать о том, что так давно было и о чем мы сами совсем забыли. Это действительно какое-то ясновидение.
К концу обеда он заявил:
— Позовите цыган. Хочу цыган слушать.
Мне не хотелось согласиться на это, но он продолжал настаивать. Г. Е., видя мое затруднительное положение, предложил лучше поехать самим к цыганам. На что он охотно согласился. Мы собрались всей компанией и поехали.
У Яра сразу узнали Распутина и боясь скандала, как это уже было при одном из его посещений, дали знать в градоначальство. Оттуда откомандировали двух чиновников особых поручений. Они вскоре прибыли и вошли в наш кабинет, попросив разрешения присоединиться к нашей компании в видах охраны. Кроме того появилось еще несколько человек тайных агентов.
Пришел цыганский хор во главе с Настей Поляковой. Распутин потребовал фрукты, кофе, печенье, шампанское. До чего много он мог пить — поверить трудно. Другого давно бы все

31
выпитое свалило с ног, а у него только глаза разгорались, лицо бледнело и резче обозначались морщины.
— Ну-ка, лебедушки, затягивайте! — Две гитары за стеной
жалобно стонали.
Он слушал, опустив голову.
— Эх, славно выводит Настенька, вот так за сердце и хва¬тает.
Еще раз, еще раз
Еще много, много раз.
Вдруг встрепенулся он, вскочил и подхватил припев пол¬ным голосом.
— Ну-ка, Настенька, теперь выпьем. Люблю я цыганские
песни, душа рвется от радости.
Настя довольно недружелюбно отвечала на его слова и сурово смотрела на него. Я обратила на это внимание и спросила кого-то из окружающих, отчего это цыганский хор как-будто неприязненно настроен. На это мне ответили, что в один из его приездов был грандиозный скандал, который кончился неприят¬ностями для хора, поэтому они сейчас пошли неохотно и держали себя настороженно. Я невольно испугалась за себя и своих друзей. Не попасть бы и нам в какую-нибудь историю, мелькнула мысль. И зачем я поехала, ведь я раньше никогда не соглашалась сопровождать его в публичных местах. Зачем я согласилась. Нужно было бы встать и незаметно удалиться. Но как-то захватил водоворот. Будь что будет, опять пронеслась мысль. И я осталась.
— Мою любимую, любимую теперь,— командовал Распутин.
— «Эх да тройка, снег пушистый».
Бледный с полузакрытыми глазами, с черными прядями волос спадавших на лоб, он дирижировал.
«Еду, еду, еду к ней»,— подхватил он, и в голосе его было столько распаленной страсти и стремительной удали.
Эти интонации его голоса врезались в моей памяти. И его лицо с полузакрытыми глазами, которые казались огромными и пылающими, когда он их раскрывал внезапно. Все-таки какая мощная стихийная сила заложена в этом человеке.
Компания наша все увеличивалась. Постоянно кого-нибудь из нас вызывали, просили разрешения присоединиться к нашей компании. Крупные фабриканты К. узнали, что я здесь, и просили представить их Распутину. Какие-то англичанки, приехавшие недавно с военной миссией, умоляли разрешить им остаться, чтобы посмотреть на Распутина. Они уселись в углу и смотрели на него не шевелясь, не спуская глаз. Нас было около 30 человек. Кто-то предложил ехать в Стрельну. Мы собрались. Уезжая наша компания хотела заплатить по счету. Но лакей, почтительно изогнув-

32
шись, заявил, что уже все уплачено чиновниками из градона¬чальства.
В Стрельне мы заняли обширный кабинет, выходящий окнами в Зимний сад. Публика вскоре узнала, что с нами Распутин. Взлезали на пальмы, чтобы взглянуть в окно на Распутина. Вино лилось рекой. Он настойчиво угощал хор шампанским.
— Ну-ка славить Григория Ефимовича — предложил кто-то из хористов.
«Выпьем мы за Гришу, Гришу дорогого». Хор заметно пьянел. Начиналась песня, внезапно обрывалась, прерываемая хохотом и визгом. Распутин разошелся во всю. Под звуки «русской» он плясал с какой-то дикой страстью. Развевались пряди черных волос и борода и кисти малинового шелкового пояса. Ноги в чудесных мягких сапогах носились с легкостью и быстротой поразительною, как-будто выпитое вино влило огонь в его жилы и удесятерило его силы. Плясали с ним и цыганки. Время от времени он дико выкрикивал что-то. Такого безудержного разгула я никогда не видала. В кабинет вошли два офицера, на которых сначала никто не обратил внимания. Один из них подсел ко мне и, глядя на пляшущего Распутина, сказал:
— Что в этом человеке все находят? Это же позор: пьяный мужик отплясывает, а все любуются. Отчего к нему льнут все женщины?
Он смотрел на него с ненавистью. Дело шло к рассвету. Ресторан закрывался. Мы поднялись, оказалось и здесь счет был уплачен чиновниками. Не знаю, кто решил и как это вышло, но мы уже мчались в автомобиле в какой-то дальний загородный ресторан. После душного воздуха кабинета так хорошо дышалось чистым весенним воздухом.
В ресторане, куда мы подъехали, был большой сад. Мы устроились в беседке с цветущей сиренью обрызганной росой. Было чудное утро. Пели птицы, всходило солнце.
— Благодать какая, красота Божья — говорил Распутин, усаживаясь за столиком. Нам подали кофе, чай, ликеры. Офицеры тоже были с нами. Они перешептывались между собой. Один из чиновников стал расспрашивать, кто их знает, кто допустил их в наше общество. Оказалось, их никто не знает. Они о чем-то сговаривались и спорили взволнованным шепотом, кто первый подойдет. Чиновники попросили их удалиться. Они запротестовали. Поднялся шум и спор. И вдруг раздался выстрел. Кто первый выстрелил, я не знаю. Начался переполох, свистки, крики, с некоторыми дамами истерики. Кто-то толкал нас к выходу. Кто-то тащил меня за руку, усадил в автомобиль. И рядом устроил Распутина, который упирался и не хотел ехать. Все это произошло так быстро, что я и опомниться не успела. Уж мы лете-

33
ли. В ушах еще звучали выстрелы и крики. Все мы очень переволновались. Распутин сразу оправился от волнения, но угрюмо молчал.— Не любят меня вороги мои,— сказал он и снова погрузился в молчание. Повезли нас всех на квартиру г. Е. моего знакомого. Нам сообщили по телефону, что офицеры арестованы, они заявили, что покушаться на жизнь не хотели, но имели намерение избить Распутина. У Распутина лицо пожелтело. Он сразу как-будто постарел на несколько лет. Нервы у всех после бессонной ночи и волнения в загородном ресторане разошлись. Произошел неожиданный инцидент с женой фабриканта К. Она спросила его: отчего ты не уберешь из России жидков? Житья от них нет.
— Как тебе не стыдно так говорить — ответил он. Они такие же люди как и мы. Наверное каждый из вас знает хоть одного хорошего человека еврея, хотя бы зубного врача. Потом он ей сказал: — Хочу с тобой поговорить.
Они вышли и пробыли минут 15. Когда вернулись к нам, она ему говорила: — Какой ты умный. Вот я и не думала, что ты такой умный.
— А что же ты думала?
— Да я думала, что ты просто жулик.
Он грустно посмотрел на нее и сказал:
— Мне легче бы было, чтобы те офицеры меня ударили, чем от тебя, женщины, такие вещи слышать.
Вмешался адъютант.
— Как вам не стыдно так обижать Григория Ефимовича, в моем присутствии я не позволю так говорить.
Она оправдывалась: ведь это она говорила не свое мнение, а слышала от других.
— Мало ли что я о вас слышал. Например, что ваш муж на гонках погиб не случайно, а кончил самоубийством из-за вас, но я вам этого не говорил.
С нею сделалась истерика.
Она ушла, рыдая, заявив, что ее беззащитную женщину здесь обижают. Распутин смолчал.
Скоро и я ушла, так как валилась с ног от усталости. Моя квартира была почти рядом. Я легла и сразу заснула, как убитая. Через час меня разбудил длительный звонок телефона. Было 10 ч. утра. Вы знаете, отец пропал, говорил грузин. Не у вас ли он? Мы его уложили в кабинете на диване. А он незаметно ушел и неизвестно куда. В час мы должны ехать к генеральше К. Мы все приглашены, а он и отдохнуть не успел. Мне не пришлось уснуть, так как беспрерывно звонил телефон, справлялись о Распутине, просили звонить во все концы. По словам грузина по всему городу были разосланы агенты. Около часу в моей квартире звонок. Я услышала в передней голос Распутина:

34
— Франтик, ты готова?
— Где же ты был? — спросила я через дверь. Тебя ищут по всей Москве. Всю полицию на ноги поставили.
— Ну, не все ли равно где был,— засмеялся он.— А вот я привез к тебе барыньку новую. Хочу тебя с нею познакомить. Она хорошая.
Я была еще не одета и наотрез отказалась выйти и принять незнакомую барыню. Она простилась с ним и ушла, а он остался ждать в гостиной. Так я и не узнала, где он был и какую барыню привез. Я протелефонировала грузину, что отец у меня. Вскоре он явился и мы втроем отправились к генеральше.
У генеральши К. в великолепной гостиной со стильной мебелью ампир ждало нас многочисленное общество. При нашем появлении распахнулась дверь в столовую красного дерева и нас пригласили к завтраку. Богато сервированный стол утопал в цветах. Дорогой севрский фарфор, хрусталь, старинное серебро. Перед каждым прибором в красивой вазе стояли цветы. Дамы были в светлых весенних туалетах. Уже все были в сборе. Оставалось незанятым одно место. Ждали польскую графиню беженку, которая хотела познакомиться с Распутиным. Наконец пришла и она в элегантном сером платье с жемчугом. Генеральша встала ей навстречу и подвела к Распутину. Он по своему обыкновению пристально в упор стал смотреть в ее глаза. Она пошатнулась. Стала пятиться, дрожать и вдруг повалилась в истерическом припадке. Она кричала и билась. Ее подхватили и увели в спальню. Мы завтракали, смущенные неожиданным эпизодом с графиней. Пришли сказать, что ей лучше, но она не может выйти к столу. Распутин пошел к ней. Там он ласково к ней подошел, стал гладить и что-то говорить. Но с ней опять повторился припадок.
— Не могу, не могу вынести этих глаз, кричала она, они все видят. Не могу.
Когда он вернулся к нам, все дамы стали просить его дать на память карточку. Он сказал, что у него нет сейчас фотографий. Все разошлись. Я вспомнила, что один начинающий художник, мой знакомый, открыл художественную студию и просил меня привести к нему Распутина, если он будет в Москве. Предложила ему поехать. Он согласился. Я протелефонировала художнику, предупредив, чтобы не было посторонних. Мы отправились в сопровождении грузина. Нас встретили две горничные и несколько помощников фотографа. Я удивилась многочисленности его персонала. Как оказалось это были переодетые дамы, знакомые художника, которые хотели взглянуть на Распутина. Его сняли в нескольких видах. Он хотел непременно сняться со мною. — Хочу с тобой, Франтик, снимайте нас.

35
Но я, предвидя это заранее, как только мы вошли в квар¬тиру, предупредила художника, что не хочу сниматься вместе. Мы уселись, щелкнул аппарат с закрытым объективом.
Возвращаясь к генеральше, он не захотел ехать на автомобиле, сел со мною на извозчика, а адъютанта просил сесть на другого.
— Я тебя обижал в Питере — говорил он. Ты меня прости.
Худо я с тобою говорил. Ведь я простой мужик, у меня, что на сердце, то и на языке.
Снял шапку.
Ветер развевал во все стороны его волосы.
Перекрестился.
Накажи меня Господь, если ты когда-нибудь услышишь от меня хоть одно худое слово. Ты лучше всех, ты бесхитростная. Простячок мой. Проси, чего хочешь, я все могу сделать.
Мне не хотелось говорить о деле. Знала, опять начнется канитель. Я молчала.
— Может денег хочешь? Хошь миллион? Скоро у меня выйдет одно большое дело. Я получу шибко много денег.
— Что ты, отец, никаких мне твоих денег не надо.
— Ну как знаешь, а только я рад для тебя все сделать. Очень ты хороший Франтик, душа с тобою отдыхает.
У генеральши уже ждали его два чиновника из градоначальства.
Он расцеловался со всеми, просил меня опять приехать и мы расстались.
Он поехал с чиновниками на вокзал.
Июнь 1922 г. Берлин.
Прошло 6 лет. И вот в мои руки снова попали листки моего дневника и карточка Распутина с его каракулями и его письма и телеграммы. Если бы не эти доказательства всего пережитого, я бы не поверила, что все это было. Я бы думала, что все это сон, который приснился мне. Как все это давно было, и какими невероятными мне кажутся эти страницы моей жизни. Ну вот я держу в руках пожелтевшие, истрепанные листы безграмотно исписанные, я вижу эти широко расставленные вкривь и вкось буквы.
Дорогому простячку, Франтику, читаю я,'— и снова слышу певучий голос с его растяжкой на о. А вот и портрет, прекрасный, большой. Он был прислан мне с надписью:
«Мило вдухе любящей врадосте во господе леночке Григорий».

36
В застегнутом армяке, который я видела столько раз, с его великолепной парчевой подкладкой. Со сложенными руками, суровый и сосредоточенный. Таким я видела его последний раз.
Снова вонзаются в меня его огромные светящиеся глаза. Да, все это было! Где теперь все его почитательницы? Куда развеяла их налетевшая буря? Как много пришлось после последней встречи с ним пережить. В декабре, я узнала о его смерти. Как поразило это известие, хотя этого всегда можно было ожидать,— так велика была ненависть, возбуждаемая им.

Окончание следует.

37
ДОПРОС А.А. Вырубовой
Председатель.— Скажите, когда и при каких обстоятельствах в эту жизнь вашу вошел Распутин?

Вырубова.— Я с ним познакомилась у великой княгини Милицы Николаевны и у Николая Николаевича. Милица Николаевна позвала меня познакомиться с ним в 1907 го-ду, в год моей свадьбы; она сказала, что епископ Феофан привел ей интересного странника, который ясновидящий. Меня это очень заинтересовало, я пошла посмотреть.

Председатель.— Вы тогда интересовались вопросами религии?

Вырубова.— Я никогда особенно не интересовалась вопросами религии. Я верила в бога. Мне сказали, что он интересный странник. Пошла посмотреть. Думаю, наверно, в России таких масса.

Председатель.— Кому же принадлежала мысль о том, чтобы ввести его ко двору?

Вырубова.— Мне кажется, они знали его уже до меня.

Председатель.— Т. е. Александра Федоровна?

Вырубова.— Да, уже знала.

Председатель.— Через ту же Милицу Николаевну?

Вырубова.— Не могу вам сказать наверно. Вероятно, да. Я его первый раз увидела у них, на Английской набережной, за несколько дней до моей свадьбы.

Председатель.— Тогда ваша сестра тоже была там?

Вырубова.— Нет, сестры не было. Я совсем одна была, получила записку и поехала.

Председатель.— Он произвел на вас сильное впечатление?

Вырубова.— Т. е. я не знаю. Она говорила, что он апостол. Как-то я очень интересовалась. Думаю, что особенного впечатления не произвел: он говорил о боге, я его спрашивала совета — выйти ли мне замуж. Он советовал, говорил, что очень хорошо, я тогда вышла замуж. Это было за несколько дней до моей свадьбы.

Председатель.— Когда же у вас завязались более тесные отношения с Распутиным? Ведь вы не отрицаете того, что были его горячей поклонницей?

Вырубова.— Вы сказали — горячей поклонницей, это слишком много. Во всяком случае, он умный человек, мне казалось, самородок, и я любила его слушать; безусловно, не отрицаю. Я видела, когда приезжала к нему, как он принимает всевозможных людей, как разговаривает с ними, я любила смотреть на это.

Председатель.— Это ведь не был интерес холодного наблюдателя. Это был интерес женщины, захваченной его идеями?

Вырубова.— Нет, захваченной я никогда не была.

Председатель.— Т. е. вы утверждаете, что идеи Распутина не были вашими идеями?

Вырубова.— Как же они могли быть моими? Я - же с ним познакомилась только через два года после того, как они были с ним знакомы.

Председатель.— Нет, я выясняю

38
теперь не внешние, а внутренние отношения ваши с Распутиным.

Вырубова.— Да, интересовалась ли я им как-нибудь особенно? Нет, особенно нет. Так. Председатель.— Значит, неверно, что вы были его горячей почитательницей?

Вырубова.— Нет, неверно. Конечно, я интересовалась им, потому что он был интересен, но истерического какого-нибудь поклонения,— этого не было. Конечно, я никогда не была против него...

Председатель.— Так что вы утверждаете, что интерес к Распутину у вас был, как ко многим другим в вашей жизни? Или он представлял для вас исключительный интерес?

Вырубова.— Нет, безусловно, исключительный, нет.;.

Председатель.— Вы были в переписке с Распутиным?

Вырубова.— Нет, потому что он ведь был безграмотен. Так что если писал, только телеграммы.

Председатель.— Но вы ему писали. Не потому, что он был безграмотен?

Вырубова.— Писем безусловно я ему не писала. Что же писать письма, он их не читал, давал посторонним, это не особенно приятно.

Председатель.— Но он вам писал?

Вырубова.— Телеграммы. У меня так: если болезнь бывала сестры или брата, или моя, я писала телеграммы, чтобы он помолился: или, если что-нибудь особенное в семье, я ему писала и получала в ответ телеграммы. Я их, должно быть, все бросила. Председатель.— Что же было в этих телеграммах?

Вырубова.— Ведь я вам говорю, я очень часто просила о сестре, о брате, о каком-нибудь больном: меня даже просили просить его помолиться.

Председатель.— Чем же вы его считали — пророком, святым, богом?

Вырубова.— Нет, ни богом, ни пророком, ни святым.— А вот считала, и отец Иоанн считал, что он, как странник, может помолиться.

Председатель.— Т. е. вы относились к нему, как к обыкновенному страннику?

Вырубова.— Да, знаете, как у нас в деревне, я несколько таких видела, кормила их, просили помолиться.

Председатель.— Вы утверждаете, что Распутин в вашей жизни не играл никакой роли?

Вырубова.— Никакой особенной роли не играл. В смысле веры моей — никакой решительно.

Председатель.— А в жизни царской семьи?

Вырубова.— В их жизни,— какую же роль играл он? Они так же верили ему, как отцу Иоанну Кронштадтскому, страшно ему верили: и когда у них горе было, когда, например, наследник был болен, обращались к нему с просьбой помолиться.

Председатель.— И все отношения к нему, и ваши, и бывшего императора, и императрицы — сводились к тому, чтобы помолиться, и больше ничего?

Вырубова.— Да, и когда был болен кто-нибудь, они сейчас просили его помолиться, когда что-нибудь мучило их, он успокаивал их всегда.

Председатель.— А что вам известно о вмешательстве Распутина в политическую жизнь страны и в разрешение государственных вопросов?

Вырубова.— Вмешивался ли он? По-моему — нет. Председатель.— Будем говорить не по-вашему, а по-действитель-

39
ному; это факт внешний, действительной жизни, который не мог быть вам неизвестен.

Вырубова.— Нет, безусловно, нет. По крайней мере, я никогда не видела; у него бывала масса народу, у него просили по многим делам; я не была там; все время бывали у него какие-нибудь такие господа.

Председатель.— Это по благотворительной части, а по делам министров, чтобы назначить того или другого?

Вырубова.— Это безусловно нет. Я бывала там близко, сколько же я слышала,— я бы знала.

Председатель.— А какое же вы имели отношение к разрешению некоторых политических и государственных вопросов?

Вырубова.— Безусловно никакого. Весь дворец это на меня валил; за 12 лет я, кроме горя и мучения, ничего не имела.

Председатель.— Вы говорите, что религия не имела отношения к вашей жизни, а Распутин имел большое; это вероятно, ваша тетрадочка, вы писали? (Показывает тетрадку.)

Вырубова.— Да, я писала.

Председатель.— Я оглашаю тетрадь № 1. Молитвы Григория Ефимовича (читает): «Господи, ты сам выбрал и нас выбрал из глубины греховной в чертог твой вечный живота». Вы говорите, что вы православная; какое отношение к православию имели Григорий Ефимович и его молитва?

Вырубова.— Ведь всякий человек может составлять молитвы по своему желанию.

Председатель.— А знали вы, что этот Распутин был развратный и скверный человек?

Вырубова.— Это говорили все, я лично никогда не видела; может быть, он при мне боялся, знал, что я близко стою от двора. Являлись тысячи народа, масса прошений, но я ничего не видела. Во-первых, вы же знаете, ведь никакая женщина бы не согласилась любить его, ведь он старый человек; сколько же ему было,— 50 лет, я думаю.

Председатель.— Тетрадка полна разных записей, на какие-то мистические темы... «Дивный бог», «Ваша благодать»...

Вырубова.— Да, я всегда массу записывала.

Председатель.— Так я вас спрашиваю, играло в вашей жизни роль это религиозное мистическое начало?

Вырубова.— Да, я всегда искала: массу записывала из книг; из того, что он говорил, очень много записывала.

Председатель.— Разве это не свидетельствует о том, что вы интересовались им исключительно?

Вырубова.— Им — нет; всеми, кто говорил что-нибудь. Председатель.— В вашей тетрадке есть записи только о нем, а ведь вы встречали, наверное, не одного Григория Распутина. Почему нет других?

Вырубова.— Да, конечно, я многих встречала, но у других существуют сочинения, книги разных авторов: он же не писал, а говорил, его записывали, потому что он был неграмотный.

Председатель.— У вас записана телеграмма Распутина из Покровского: «Ваш ему недоволен или мне я им не нуждаюсь, маленькой немного похворает ничего будет легче». Что это такое?

Вырубова.— Я не помню, это старое. «Маленькой», это, наверно, наследник, он очень часто болел, особенно ногою. Они всегда просили о нем помолиться. Председатель.— «Отец ничего».

40
Вырубова.— Это, вероятно, мой отец, я просила помолиться.

Председатель.— «О докладе не беспокойтесь».

Вырубова.— Это, вероятно, я об отце что-то просила. Должно быть, очень старая тетрадка, посмотрите — в каком году... Председатель.— «Рачко бог знай, а Родзянко пусть судит бог...» Странник и Родзянко; это ведь какой-то особенный странник, который занимается немного и политикой?

Вырубова.— Говорят, он занимался политикой, но со мной лично он никогда не говорил о политике.

Председатель.— Вы не можете объяснить это место телеграммы: «Родзянко пусть судит бог»...

Вырубова.— Нет, не знаю, за что судит; может быть, он просил чего-нибудь.

Председатель.— «Благословляю и целую тебя». Разве вы позволяли ему целовать себя?

Вырубова.— Да, у него был такой обычай. Когда я пошла к Ми-лице Николаевне, она мне объяснила, что он всех целует три раза. Она сама подошла к нему, он поцеловал ее, и всех тогда целовал три раза, христосовался.

Председатель.— А вы не замечали в этом страннике никаких особенностей, может быть, он целовался не три раза, а много больше, не только христосовался, а немного больше?

Вырубова.— При мне — никогда, я ничего не видела. Он был стар и очень такой неаппетитный, так что я не знаю...

Председатель.— «Поцелуй всех». Что это значит?

Вырубова.— Всем привет передавал.

Председатель.— (читает телеграмму)-—«Духом радостно молимся отрадно всех вся тяжестей не надо не забудьте владыке за гулянку по Костроме всем дайте пусть и он носит просто напишите премудрости скоро увидимся. Тобольск Тоболяне». Что это значит: «не забыть владыке за гулянку по Костроме»?

Вырубова.— Может быть, это про Варнаву.

Председатель.— Не относится ли это к 1913 году? Может быть, владыке не дали какой-нибудь награды?

Вырубова.— Вероятно, Варнаве; я не помню.

Председатель.— «Напишите премудрости». Кто назывался «Премудрость»? Вероятно, Николай Александрович?

Вырубова.— Подождите, «Премудростью», кажется, называли обер-прокурора. Нет?

Председатель.— Вы ошибаетесь. Итак, вы говорите, что ваши отношения с министрами были отношениями внешней вежливости, т. е. они вам, как фрейлине и как близкому к семье императора человеку, наносили визиты?

Вырубова.— Да, безусловно.

Председатель.— И вы не были с ними ни в каких сношениях по поводу государственных дел политической важности?

Вырубова.— Никогда.

Председатель.— Вы утверждаете, что Распутин никогда ни в какие дела не вмешивался?

Вырубова.— Безусловно не вмешивался. Мне говорили, что Протопопов ездил к нему.

Председатель.— И не только при вас, но через вас делал дела.

Вырубова.— Я никаких таких вещей не делала. Может быть когда он бывал у них, у царей, может быть, он говорил с ними о чем-нибудь, потому что и Протопопов, и Штюрмер, и прокурор бывали у него...
41


ДОПРОС О.А. Лахтиной
24 мая 1917 *

Председатель.— Вы к Распутину как относитесь, хорошо или плохо?

Лахтина.— Он меня исцелил.

Председатель.— Так что вы теперь хорошо относитесь?

Лахтина.— Да.

Председатель.— От какой болезни он вас исцелил?

Лахтина.— У меня была неврастения кишек, я пять лет лежала в кровати.

Председатель.— Вы считаете Распутина каким человеком?

Лахтина.— Я его считаю старцем.

Председатель.— Что это значит?

Лахтина.— Старец, который опытом прошел всю жизнь и достиг всех христианских добродетелей.

Председатель.— А вам неизвестны дурные вещи — по крайней мере с общелюдской точки зрения — по отношению к Распутину? Мы все думаем, или многие думают, что он развратный человек, скверный, что его жизнь была не духовная.

Лахтина.— Я не знаю его с этой стороны.

Председатель.— Но вам может быть говорили?

Лахтина.— Я верю только себе. Я знаю, что так со мной было.

Председатель.— Но если вам хороший человек скажет правду?

Лахтина.— Я на себе испытала силу его святости, так что для меня теперь уже все закрыто. Я два раза ездила за границу, никто мне помочь не мог, была калека.

Председатель.— А вы знаете, что Распутин лез в такие дела, в которые старец вряд ли должен лезть? Вот вы говорите старец, который прошел жизнь, а в дела политические он лез.

Лахтина.— Я за него не могу говорить. Я знаю, что ему это приписывали.

Председатель.— Например вы помните эту телеграмму, которую он послал и которую вы записали в своем дневнике: «Миленькаи папа и мама! Вот бес то силу берет окаянный. А Дума ему служит; там много люцинеров и жидов. А им что? Скорее бы божьего помазаннека долой. И Гучков господин их прихвост,— клевещет, смуту делает. Запросы. Папа. Дума твоя, что хошь, то и делай. Какеи там запросы о Григории. Это шалость бесовская. Прикажи. Не каких запросов не надо. Григорий».

Лахтина.— Простите, но такой телеграммы я не писала.

Председатель.— Вы не писали ее, но в вашем дневнике такая телеграмма имеется.

Лахтина.— Никогда не могло быть, ничего подобного я не видела.

Председатель.— Вы записывали в своем дневнике телеграммы Распутина?

Лахтина.— Нет. Председатель.— Никогда не записывали?

* Падение царского режима, т. III, Л., 1926, с. 433-434; печатается в сокращении.

42
Лахтина.— Нет. Если я писала — под его диктовку телеграмму, то копия ее оставалась.

Председатель.— А такого содержания телеграмму вы не припомните?

Лахтина.— Нет.

Председатель.— Бывая около Распутина, вы не видели, что он пользуется своим влиянием не только для того, чтобы проповедывать святую жизнь, но и для того, чтобы направлять деятельность людей в политической их жизни не туда, куда бы эти люди хотели, а туда, куда хотелось ему?

Лахтина.— Я этого не видела.

Председатель.— Будьте добры сказать всю правду, какую вы знаете, расскажите следователю, который вас допросит...
------------------------------------------------------------------------

http://2000.net.ua/2000/svoboda-slova/rakurs/65171-tajna-ubijstva-premera-vzgljad-cherez-stoletie №9 (500) 5 - 11 марта 2010 г.
«2000»(Киев) — Свобода Слова — Ракурс
Тайна убийства премьера. Взгляд через столетие
Монография о смерти Столыпина стала бестселлером
Честно говоря, трудно вспомнить в последние годы случай, чтобы серьезная историческая монография стала бестселлером и лидером книжных продаж. Даже полубеллетристические, с наличием массы жареных фактов книги Радзинского о Распутине и Сталине, несмотря на массированную рекламную кампанию, вызвали достаточно средний интерес у читателей.
Тем более неожиданно, что выпущенная издательством «Фолио» книга Дмитрия Табачника и Виктора Воронина «Убийство Столыпина» быстро получила известность. Причем авторы не пытаются подыграть публике и не нарушают ни один из канонов профессионального исторического исследования, как это делает Радзинский. К тому же, в отличие от произведений большинства раскрученных авторов, где освещаются исторические темы, данный труд написан на основании изучения огромного массива архивных документов.
Причин популярности монографии несколько. Самая очевидная из них та, что, несмотря на всю серьезность, книга является увлекательным политическим детективом, да и написана очень живым языком и читается на одном дыхании. Не менее важно, что «Убийство Столыпина» заставляет читателя думать, он как бы становится участником проводимого расследования и вместе с авторами оценивает те или иные факты и анализирует различные версии.
При этом у авторов есть своя основная версия, хотя никакой подгонки фактов под нее они не делают. В отличие от большинства историков, Табачник и Воронин считают, что подлинной причиной убийства главы российского правительства была отнюдь не небрежность или непрофессионализм чинов охранного отделения среднего уровня. На основе новых архивных документов и свидетельств очевидцев рисуется потрясающая картина событий августа— сентября 1911 года, когда высшее руководство политической полиции делало все возможное, чтобы осуществить убийство главы правительства и министра внутренних дел.
Авторы уверены в том, что убийца премьера — секретный агент Киевского охранного отделения Дмитрий Богров не был одиночкой, а действовал в рамках разработанного охранниками плана. Вообще, погружаясь в книгу, можно поразиться, сколько здесь схожего с убийством Джона Кеннеди, павшего от пуль «американского Богрова» — Ли Харви Освальда. Однако если убийству президента США посвящены сотни детальнейших монографий, то книга Табачника и Воронина стала первым специальным исследованием одного из переломных моментов истории России. Как ни удивительно, но до выхода монографии эта тема лишь косвенно затрагивалась в исследованиях о Столыпине или царской охранке.

Из «Убийства Столыпина» следует, что, скорее всего, план террористического акта был детально разработан начальником царской охраны, выдающимся мастером политического сыска полковником Александром Спиридовичем, который в свою очередь получил приказ от шефа жандармов генерала Павла Курлова. Мотивы у них были весьма прозаические и характерны для окружающей нас действительности. Курлов мечтал занять место своего непосредственного начальника и стать министром внутренних дел. Кроме того, по приказу Столыпина после окончания киевских торжеств должна была начаться ревизия секретных фондов Департамента полиции, грозившая любившему казенные деньги генералу более чем неприятными последствиями. Что касается Спиридовича, то он рассчитывал на блестящую карьеру при новом министре и готов был сделать все возможное для осуществления планов Курлова. Имея огромный опыт работы с агентурой и (что особенно важно) послушного и крайне недалекого родственника, возглавлявшего киевскую охранку, подполковника Николая Кулябко (который получил свой пост только благодаря протекции начальника охраны царя), ему не составило труда использовать секретного агента с его специфической психологией и комплексами.
Но историки не сводят раскрываемую ими тайну одного из самых громких политических убийств прошлого века только к «бытовухе», пусть и «высокопоставленной». По мнению авторов, во главе заговора стоял наиболее влиятельный человек в окружении царя — дворцовый комендант генерал Дедюлин, сумевший полностью подчинить себе слабовольного императора. И руководствовался он, в отличие от сообщников, отнюдь не примитивными меркантильными мотивами. Дворцовый комендант был категорическим противником реформаторского курса Столыпина и пошел на крайние меры для устранения своего политического оппонента.
Думается, есть еще одно немаловажное обстоятельство, обусловившее успех книги. Она остро актуальна, хотя авторы и избегают явных публицистических аналогий. «Убийство Столыпина» — не только о событиях начала ХХ века, ставших прологом к крушению Российской империи, но и о нашем недавнем прошлом и настоящем. Табачник и Воронин пишут о героизме и подлости, предательстве и самопожертвовании. В более узком, политологическом контексте — о влиянии личности на выбор направления исторического развития страны, судьбе реформ и реформаторов, борьбе стратегических концепций и противостоянии на вершине властного олимпа, роли спецслужб и отдельных группировок в политическом процессе.
Несмотря на то что уже давно нет не только империи Романовых, но и СССР, наша история определяется все теми же факторами. И, скажем, предательство ряда силовиков в 2004 году, без которого было бы невозможно отстранение от власти законно избранного президента Януковича, принципиально ничем не отличается от антистолыпинского заговора высших руководителей политического сыска России. Подобная параллель достаточно прозрачно проводится в исследовании, особенно если вспомнить тот очевидный факт, что организованный при негласной, но активной помощи ряда высших должностных лиц государства «Майдан» сбил эффективно действовавшего премьера «на взлете». И лишил избирателей надежды на системные экономические и политические реформы, которые бы подняли Украину на принципиально иной уровень развития.
Ведь и Столыпин был убит в то время, когда в полную силу заработали его реформы и Россия стала наиболее динамично развивающимся государством мира. Еще несколько лет подобного спокойного развития, и стране были бы не страшны никакие революции и войны. Впрочем, вероятнее всего, что, будь Столыпин жив, империя никогда не была бы втянута в абсолютно ненужную ей Первую мировую войну, когда русская армия истекала кровью за возвращение Франции Эльзаса и Лотарингии и сохранение британского могущества в колониях. Войну, в которой, по меткому высказыванию одного из тогдашних остроумцев, «Британия готова сражаться с Германией до последнего русского солдата».
В связи с этим в книге приводится глубокое замечание одного из ближайших соратников Столыпина, возглавлявшего Медицинский совет МВД (де-факто первое в отечественной истории министерство здравоохранения), профессора Георгия Рейна, показывающее подлинное значение смерти этого деятеля для судеб мира: «Многие думают, и я в том числе, что если бы не было преступления 1 сентября, не было бы, вероятно, и мировой войны и не было бы революции с ее ужасными последствиями. Столыпину приписывают многократно повторенное им утверждение: «Только война может погубить Россию». Если с этим согласиться, то убийство Столыпина имело не только всероссийское, но и мировое значение«.
Прошлое не знает сослагательного наклонения, но тем не менее книга Табачника и Воронина заставляет задуматься о том, какими могли бы быть Россия и мир, если бы в Киевском городском театре 1 сентября 1911 года не прозвучали выстрелы направляемого опытными кукловодами секретного сотрудника политической полиции.

Книгу можно заказать в интернет-магазине «Фолио» или почтой — «Книжный клуб «Фолио», г. Харьков, 61052, а/я 46, тел. (057) 715-6119.

http://www.stoletie.ru/kultura/istoricheskije_kazusy_bushkova_2010-05-19.htm Информационное агентство СТОЛЕТИЕ 19.05.2010
Исторические казусы Бушкова Андрей Воронцов
Полемические заметки о книгах популярного писателя
На обложке книги Александра Бушкова «Распутин. Выстрелы из прошлого» (М., «ОЛМА», 2009) помещена информация, что общий тираж книг этого писателя превысил 30000000 (тридцать миллионов!) экземпляров. Весьма недурно, особенно если учесть, что Бушков считается автором патриотического направления. Например, Шолохов, один из самых издаваемых советских писателей, таких тиражей достиг где-то к концу жизни. Имя же Бушкова известно сравнительно недавно.
Увы, прочитав «Распутина», никакой радости я за 30 миллионов экземпляров А. Бушкова не испытал, напротив, испытал сожаление, что погибло столько русского леса (если, конечно, издатели не врут насчет тиражей). Книга Бушкова вроде бы о Григории Распутине, но из 576 страниц издания собственно о Распутине написано лишь… 94 (с. 323–417). В них автор достаточно убедительно рассуждает о фальсификациях на тему разгульной якобы жизни Распутина. Но это, по существу, статья с кратким эпилогом. О чем же остальной текст книги, если не считать приложений?
«Григория Распутина – как и кое-кого другого – настигли именно выстрелы из прошлого… – пишет Бушков. – А потому мы начнем издалека. От времен Николая I». В общем, это всё равно, как если бы мы попытались объяснить убийство Павла I проблемами, назревшими в конце царствования Петра I. Но это была бы, конечно, книга не о Павле, а о временах Петра Великого.
Так и «Распутин» Бушкова – книга не о Распутине, а о пагубной, по мнению автора, панславистской ориентации России, приведшей к втягиванию России в Первую мировую войну и последующей катастрофе.
Распутин же, появляющийся лишь на 323 стр. – это лишь некий «глас народный», он же глас вопиющего в пустыне, пытающийся предотвратить неизбежное. Но с таким же успехом книгу можно было посвятить любому другому известному русскому человеку, придерживающемуся в то время прогерманской ориентации, – а таких было немало. Они упоминаются и в книге Бушкова. Тогда вопрос: почему Распутин? Потому, что имя и неординарная внешность Распутина с портрета на обложке помогут книжку эту быстро и выгодно продать? Других объяснений я не нахожу. Но это – чистой воды плутовство, не знаю уж, авторское или издательское.
Взятая на вооружение Бушковым критическая точка зрения на внешнюю политику царского правительства в 1856–1917 гг. не раз уже высказывалась и имеет право на существование. Но она, на мой взгляд, никогда не высказывалась в столь развязном духе, не исключая и советского времени, когда любая политика царского правительства признавалась негативной. Такое ощущение, что человеку долго зажимали рот, а потом он вырвался и стал, весь красный, кричать без умолку об известной якобы ему одному правде, не заботясь о том, что в его крике разумно, а что бредово и невежественно.
Об идее славянского единства «патриот» Бушков пишет, как об «оторванной от жизни теории, выдуманной безответственной интеллигенцией». То есть, надо понимать, и Пушкиным в том числе, который написал: «Славянские ль ручьи сольются в русском море? Оно ль иссякнет? вот вопрос». Ладно, Пушкин – «безответственный интеллигент». А как быть с чехами и словаками, которые в 1915 году целыми полками, в парадном строю, под музыку оркестров переходили на русскую сторону? Из этих полков и был сформирован под Киевом знаменитый Чехословацкий корпус, вступивший в бой против немцев и австрийцев в июле 1917 года под Зборовом, на Юго-Западном фронте. Можно спорить о роли этого корпуса в истории России, особенно после 1917 года, одного не скажешь – что чехи изменили Францу-Иосифу, чтобы элементарно спасти свои шкуры (а именно это, по мнению Бушкова, побуждало западных славян искать защиты в России). И «злые поляки», по свидетельству Деникина, хорошо дрались на нашей стороне!
О том, что усилия царской России на «славянском» и «православном» направлениях были вовсе не напрасны, говорят свидетельства таких непредвзятых лиц, как гитлеровский фельдмаршал Эрих фон Манштейн.
Он писал: «…еще одним фактором, затруднявшим применение румынских войск на Восточном фронте, было их поразительное уважение к русским. В трудных ситуациях это обязательно приводило к панике. Нельзя не учитывать эту проблему, если речь идет о войне против России с участием народов Юго-Восточной Европы. Что касается болгар и сербов, то их ненадежность усугубляется из-за чувства славянского родства» («Потерянные победы»). Стало быть, не так уж «оторвана от жизни» теория «славянского единства»!

А вот как отзывается Бушков о западниках и славянофилах: «… в том-то и глубинная суть, что ни те, ни другие в общем не оказали никакого мало-мальски заметного влияния на жизнь страны, на ее политику, экономику, культуру». И это сказано о творчестве западников Белинского и Тургенева, славянофилов С. Аксакова, Даля, Островского, Григорьева, Тютчева, Языкова и близкого к славянофилам Достоевского? О революционной агитации западника Герцена, исключительную роль которой отмечал еще Ленин (а он знал, что говорил)? О роли славянофилов в отмене крепостного права, которую не отрицали даже в советское время?
Аргументы Бушкова очень похожи на отзывы о своих знакомых гоголевского Собакевича. Все у него дураки, разбойники, мошенники, Гоги и Магоги, и один только и есть порядочный человек – прокурор, да и тот, если сказать…
«Господина Герцена» Бушков считает «не отмеченным, прямо скажем, особенными талантами». Между тем, даже не разделяя политических взглядов Герцена, он бы мог многому поучиться у этого блестящего мемуариста, в частности, последовательному, не скачущему в разные стороны изложению своей мысли.
Но Бушкова уже понесло. Достается и Чаадаеву, «которого иные восторженные борзописцы и сегодня именуют мыслителем без всяких кавычек». Надо же! До чего опустились! Ведь мыслитель-то – он, Бушков! Что вы, не знаете разве?
Поражают геополитические рассуждения Бушкова. Он не видит разницы между контролем над проливами Босфор и Дарданеллы и отсутствием такового: «Разница только в том, что раньше русский флот был заперт в Черном море как в тюремной камере, а при новом раскладе камера всего-навсего немного расширилась – до размеров Средиземного моря, не более того». Дескать, англичане захлопнут Гибралтар – и всё.
С таким же успехом можно рассуждать, что, взломав «гибралтарский замок», русский флот расширил бы свою «тюремную камеру» всего-навсего до размера Атлантического океана.
Бушков охотно делится с нами такими открытиями: «Община – это, если откровенно, сплошное уродство». Зато «столыпинские отруба», видимо, сплошная красота и гармония. То-то царская Россия после «выселения на хутора» просуществовала только 11 лет. Общинная психология – психология державная. «Фермеру», знаете ли, интересы государства не столь близки, как «общинному уроду». Этот «столыпинский фермер» на фронте после Февраля 17-го только и думал о том, как без него там делят землю. А знай он, что землей по-прежнему заправляет община, то мог бы не беспокоиться: «мiр» всё равно поделил бы как надо, а не как кому-то хочется.
Но самое-то смешное в том, что даже если бы Бушков в своем крикливом пафосе был прав, он с грохотом ломится в открытую дверь. Какой смысл призывать Россию к внешнеполитическому прагматизму, к отказу от использования в европейской политике «славянского» и «православного» факторов, если Россия после разрушения системы Варшавского договора и распада СССР волей-неволей вынуждена проводить именно «политику лорда Пальмерстона», к которой призывает Бушков? Это когда нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов (у нас, впрочем, есть), только постоянные интересы. Весь пар Бушкова ушел в свисток. Разве существуют какие-либо симптомы, что Россия сворачивает с этого пути?
Но, может быть, книга «Распутин. Выстрел из прошлого» – локальная, единичная неудача Бушкова, по которой нельзя судить о его творчестве в целом? Что ж, возьмем другую книгу писателя, вышедшую одновременно с «Распутиным» в том же издательстве «ОЛМА» – «Екатерина Вторая: алмазная Золушка». Удивительно, но в ней столько же страниц, сколько и в «Распутине» – 576. Это что – «стандарт Бушкова»? Или, точнее, стандарт «проекта по имени Бушков», поскольку солидная часть объема указанных книг состоит из приложений, написанных не им, а другими авторами, современниками Екатерины Великой и Распутина?
Судя по анонсу на обложке, Бушков поставил себе целью в «Алмазной Золушке» ответить на следующие вопросы: «Кто она, Екатерина Великая? Немецкая принцесса, с триумфом взошедшая на российский престол и преуспевшая на этом поприще? Собирательница русских земель и угнетательница крестьян? Просвещенная правительница, всеми силами боровшаяся со свободомыслием, но при этом тяготившаяся изысками придворной жизни? Или простая женщина, окружившая себя толпой фаворитов, но так и не встретившая своего главного мужчину?».
Очевидно, Бушков или редакторы издательства предполагают, что эти вопросы противоречат друг другу, а между тем даже при их беглом прочтении особых противоречий здесь не обнаруживается. Возникает только сомнение, что «простая женщина» может окружить себя толпой фаворитов. Я, например, подобных «простых женщин» никогда в жизни не видел. Тут дело даже не в женщинах, а в том, что фавориты не «кучкуются» вокруг «простых».
Короче, автор на обозначенные вопросы в книге не ответил и, похоже, даже не собирался. Вопросы эти, в сущности, просто пункты некого плана, который он и разворачивает в своей книге. А поскольку ничего нового он нам о Екатерине Великой сообщить не может, то рассказывает нам вообще о тогдашней эпохе, расширяя географию повествования на всю Европу. Эта книге ни в коем случае не о Екатерине Второй – она об эпохе Екатерины Второй. В главе первой «Самый причудливый век», занимающей 77 страниц, наша героиня появляется только в конце: «Родилась однажды девочка…» Вообще же рассказывается о Петре Первом, о князе Борисе Куракине, императрице Анне Иоанновне, Михаиле Ломоносове (точнее о том, как его чуть не забрили в прусские рекруты, когда он учился в Марбурге), о писателе Вальтере Скотте, едва не погибшем во младенчестве, и т. д. и т. п. Что ж, в главе, выполняющей, в сущности, функции введения или предисловия, такой принцип повествования, может быть, и оправдан. Вопрос в другом: оправдан ли он в других главах?
А именно такова творческая манера Бушкова – что в «Распутине», что в «Екатерине» – галопом по Европам. Ну, в данном случае уже не только «по Европам», но и по российской истории, но без какого-либо серьезного зондажа.
Автор быстро прыгает по смежным темам, как водомерка по воде. Пишет об одном, но при упоминании какого-нибудь второстепенного (в данном контексте) лица или события легко переключается на них и преподносит нам очередной боковой сюжет. А об основном – неизменно забывает.
В общем, абсолютно та же картина, что и в «Распутине».
Я не знаю, какое образование получил Александр Бушков, но, судя по тому, что он «эпистолу» называет «эпистоляром», а Валентина Саввича Пикуля постоянно величает на украинский лад Валентином Савичем (с одним «в» в отчестве), он образован умеренно. Он много читает, но, судя по приведенной библиографии, вдохновляются такими же книгами, какие пишет сам – С. Баймухаметова, Б. Головкова, А. Исаева, А. и Д. Коцюбинских, П. Кошеля, Р. Пайпса, Э. Радзинского… Это история для обывателя, умными книгами раздраженного и их не понимающего. Ему надо, чтобы «разрубали узлы». Бушков их и разрубает.
Вот он «разрушил» миф о «славянском и православном единстве», зачем-то использовав для этого Григория Распутина. В чем убедил Бушков обывателя? Что тот не напрасно проводит время с пивом у телевизора? Ведь ничего нет: Распутина убили и спустили под лед, Николая II с семьей расстреляли, Сталин умер, СССР распался, Россия проиграла зимнюю Олимпиаду.
Остались лишь «неизменные интересы»: телевизор, пиво, очередная книга А. Бушкова.

Но все равно, Валерия Поволяева ("Распутин. Роман-исследование" Москва, Астрель, 624 стр., 2000 экз.)
никому не переплюнуть: ТАКОГО Ефимыча даже с шаржированным Распутиным Пикуля не сравнишь - совершенно гротескное феноменально-омерзительное насекомое надо еще поискать!!!

http://www.inopressa.ru/article/23Jul2010/dailymail/comandor.html 23 июля 2010 г.Аннабель Веннинг | Daily Mail
Первый глава британской разведслужбы приказал убить Распутина (способом, который заставит поежиться любого мужчину)
В 1909 году британский морской офицер, командор Мэнсфилд Смит-Камминг получил приказ создать новое "Управление секретной службы", повествует The Daily Mail. На первый взгляд он казался неподходящим кандидатом: в свои 50 лет он не владел иностранными языками, последние 10 лет до назначения провел на малозаметном посту. Однако, как явствует из новой книги Майкла Смита "ШЕСТЬ: история британской "Интеллиндженс сервис" - через несколько лет Камминг создал в мире целую сеть секретных агентов на службе Британской империи, отмечает журналистка Аннабель Веннинг.
Камминг отличался необыкновенным мужеством. Когда он и его сын Аластейр в 1914 году попали в автокатастрофу, Каммингу придавило ногу автомобилем. Чтобы подползти к умирающему сыну, Камминг ампутировал себе ногу перочинным ножом.

Цитата :

"Позднее, чтобы проверить потенциальных агентов, Камминг втыкал себе в деревянную ногу перочинный нож или циркуль. Если соискатели вздрагивали, он выпроваживал их с лаконичной фразой: "Вы нам не подходите"

- сообщает газета. Среди тех, кого Камминг счел достойными кандидатами, были писатели Сомерсет Моэм и Комптон Макензи.

Цитата :

"Его агенты изощренно маскировались и всегда были вооружены тростями, внутри которых была спрятана шпага"

Вскоре Камминг и его сотрудники обнаружили, что лучшие средства получить информацию - это деньги и секс.

Цитата :

"Партнерство двух древнейших профессий - шпионажа и проституции - сохранялось на всем протяжении истории ведомства"

- говорится в статье.
С началом Первой мировой войны Камминг поспешил расширить сеть агентов в Европе и России. Со временем Великобритания стала опасаться, что Россия выйдет из войны, и 70 немецких дивизий освободятся для боевых действий на Западном фронте. Существовали также страхи, что Распутин уговорит императрицу Александру Федоровну заключить мир с Германией.

Цитата :

"И потому в декабре 1916 года трое из агентов Камминга, работавших в России, отправились ликвидировать Распутина. Это один из самых кровавых актов в практике "Интеллиндженс Сервис" по сей день"

- говорится в статье.
Британский агент Освальд Рейнер и некоторые российские придворные, ненавидевшие Распутина, завлекли его в один из дворцов Петрограда, напоили и начали пытать, добиваясь информации о его связях с Германией. Его тело выловили из реки, вскрытие показало, что его сильно избили, причем размозжили мошонку. Затем в него несколько раз выстрелили, причем смертельный выстрел наверняка сделал Рейнер, повествует издание.
Когда к власти пришли большевики, Камминг послал Сомерсета Моэма с поручением добиться, чтобы Россия не выходила из войны. Однако в декабре 1917 года большевики договорились о перемирии с Германией и вскоре начали мирные переговоры.

Цитата :

"Но Камминг не сдавался: по некоторым сведениям, он приказал одному из своих агентов убить Сталина, который выступал за мир с Германией. Агент отказался и был уволен"

- говорится в статье.
Другой агент Камминга - Пол Дьюкс, которого называли настоящим героем шпионского боевика: "умен, храбр и красив" - стал любовником близкой приятельницы Ленина, которая стала настоящим кладезем информации. Дьюкс также первым придумал хранить компромат в водонепроницаемом мешке в бачке ватерклозета, отмечает издание.

Цитата :

"Некий агент в России стал участвовать в деятельности шведской "Лиги убийц", которая с помощью женщин-вамп завлекала большевиков на виллу на берегу озера, прославленную своими оргиями. Там их пытали и зверски убивали. Когда агента разоблачили, Великобритания отказалась от него",

- повествует газета.
В руководстве для агентов "Интеллиндженс Сервис" рекомендовалось никогда не доверяться женщинам и изображать из себя безмозглого идиота, но никогда не напиваться:

Цитата :

"если вас заставляют много пить, примите до этого две столовых ложки оливкового масла: вы не опьянеете, но сможете прикинуться пьяным"

Физик Томас Мертон изобрел для ведомства невидимые чернила для тайных донесений.

Цитата :

"Прежде агенты использовали в этих целях сперму: средство было эффективное, но нравилось не всем"

- пишет газета.
Камминг скончался в 1923 году, но в ведомстве доселе жива традиция называть директора "К" - по инициалу, которым Камминг подписывал бумаги.
==========================
Перед такими страстями бледнеет даже книШка англичанина

Эндрю Кука "Убить Распутина. Жизнь и смерть Григоря Распутина" Москва, Омега, 2007г., 416 стр., 3000 экз.

Хотя о Райнере и Хоре в ней тоже есть...

http://galkovsky.livejournal.com/170840.html#cutid1
Галковский Дмитрий Евгеньевич (galkovsky) @ 2010-07-20 11:49:00
648. БЕСПЛАТНЫЙ РАСПУТИНЕЦ

Сначала небольшой тренинг для слепеньких русских:..................

Для художников: при помощи какой техники создана эта «фотография»

Для историков: атрибуция мундиров.

Для источниковедов: когда и как был обретён сей бесценный документ.

Подсказка. Считается что фото сделано в 1904 году и на заднем плане нарисованы... впрочем это надо читать:

http://www.rulex.ru/rpg/portraits/27/27361.htm - слева - князь Путятин, справа - полковник Ломан.

http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/1040807 - справа князь Путятин, слева полковник Ломан.

http://istina.ucoz.ru/grigoriy_rasputin9.jpg - А вот и причина путаницы. И так не шибко грамотным российским историкам приходилось выбирать не между «право-лево», а между «линкс-рехтс».

Но это так, «размять пальцы». Теперь о серьёзном.

http://svpressa.ru/society/article/36532/ СвободнаяПресса 31 декабря 2010 года 10:13 |
Убийство Григория Распутина Сергей Турченко
Как и предсказывал «Божий старец», его насильственная смерть стала спусковым крючком жесточайших катаклизмов в Российской империи
В ночь на 30 декабря (по новому стилю) 1916 года был зверски убит заговорщиками (князь Ф. Ф. Юсупов, черносотенец В. М. Пуришкевич, великий князь Дмитрий Павлович и офицер британской разведки О. Рейнер) старец Григорий Распутин, имевший большое влияние на царя и царицу. Поразительно то, что незадолго до этого старец публично предсказал свою насильственную смерть и предостерег о последующих за ней революциях и братоубийственной бойне. Проведенные в 1916-1917 годах и в советское время расследования этого преступления определенно доказали, что убийство было чисто политическим и отвечало интересам внешних и внутренних врагов России.

Путь к императору
Григорий Распутин — особое, чисто русское явление в истории нашей страны. Человек из самых низов общественного устройства, на путях богоискательства сошедшийся с особой наивысшего государственного уровня — императором всея Руси. Что их могло сблизить? На мой взгляд, именно богоискательство здесь — коренное слово, если интерпретировать его в принятом тогда смысле поиска путей служения Господу.
Простой сибирский крестьянин, до 30-летнего возраста, по собственному признанию, гуляка, пьяница, табакур, вдруг под влиянием бесед с богомольцами-паломниками резко изменил свою жизнь: бросил пить, курить, есть мясное и ушел странствовать по святым местам. Побывал в Иерусалиме, на Афоне, в Киеве, на Белых горах. Три года носил вериги, общался с известными старцами в Тобольском, Тюменском, Верхотурском монастырях. В конце концов познакомился с духовником царской семьи — епископом Феофаном, который и ввел Распутина в круг августейших особ как простого благочестивого русского мужика.
Царь Николай Второй, считавший одной из важнейших ипостасей своего служения Господу заботу о простом народе, всегда искал сближения с его лучшими представителями. В данном случае государь не мог не симпатизировать той незаурядной духовности, которую вобрал в себя от божьих людей во время паломничеств «старец Григорий», а также природной внутренней силе этого, несомненно, русского самородка. Огромное значение в сближении царской семьи с Григорием Ефимовичем, как известно, имело то, что во время очередного приступа гемофилии у юного наследника престола Алексея «старец» сумел остановить кровотечение, чем снискал глубокую благодарность августейших особ и породил у них (особенно у царицы-матери) надежду на выздоровление цесаревича, связанную именно со способностями Распутина.
Судя по всему, влияние, которое в последующем «старец» якобы стал оказывать на государя, несколько преувеличено. Во всяком случае, из некоторых документов явно видно, что Николай Второй в отношении Распутина не пребывал в излишнем прельщении. Вот, например, пара цитат из писем государя к императрице:

Цитата :

«Что касается советов Распутина, ты знаешь, с какой осторожностью надо относиться к его советам», «Я беседую с ним как с простым русским мужиком, который странствует по святым местам…»

Тем
не менее «старец» систематически посещал царскую семью, особенно когда болел цесаревич. Достаточно близко сошелся с ней, даже получил прозвище Друг и снисходительное разрешение называть августейших особ «папой» и «мамой», как бы от имени наследника престола, что лишний раз свидетельствует о сближении простеца с венценосцами именно на почве болезни юного Алексея.

Придворные интриги
Повышенное внимание двора к персоне Распутина стало пресловутой арбузной коркой, на которой поскользнулся "странник Божий" Григорий. Используя молву о близости к царю, Григорий Ефимович не только обрел небывалый вес при дворе, но и крупно разбогател. Хотя я лично не сомневаюсь, что ни власть, ни деньги не были его целью. Деньги он с легкостью раздавал нуждающимся. Что касается власти, то, думается, Распутин искренне считал, что использует ее на дела Божьего промысла. По свидетельству современников, если он вмешивался в судебные дела, то всегда вставал на сторону обвиняемого или уже осужденного. Не отмечен ни один случай, чтобы Распутин добивался тюремного заключения или ссылки в Сибирь своих личных врагов, хотя это не составляло для него никакого труда. Если кто-то был обижен, то он всегда мог рассчитывать на помощь и поддержку Распутина.
Когда престарелый военный министр Сухомлинов был сделан козлом отпущения — осужден и посажен, Распутин добился, чтобы этот его давний враг был освобожден из тюрьмы.
Епископ Феофан, исповедовавший царскую семью, писал:

Цитата :

«Распутин не был ни лицемером, ни негодяем. Он был истинным человеком Божиим, явившимся из простого народа. Но под влиянием высшего общества… произошла ужасная духовная катастрофа, и он пал».

Распутин с поклонниками у себя дома на Гороховой улице (Санкт-Петербург, 1914 год).....................................
В верхнем ряду (слева направо): А. А. Пистолькорс (в профиль), А. Э. Пистолькорс, Л. А. Молчанов, Н. Д. Жевахов, Э. Х. Гиль, ?, Н. Д. Яхимович, О. В. Ломан, Н. Д. Ломан, А. И. Решетникова. Во втором ряду: С. Л. Волынская, А. А. Вырубова, А. Г. Гущина, Ю. Ден, Е. Я. Распутин. В последнем ряду: З. Тимофеева, М. Е. Головина, М. С. Гиль, Г. Е. Распутин, О. Клейст. Сидит на полу: А. Н. Лаптинская
--------------------------------------------------------------------------------
Апофеозом грехопадения явилось возвращение Григория Ефимовича к разнузданному пьянству. Близким он говорил, что пить его заставляет предвидение бед человеческих:

Цитата :

«Не могу запить того, что будет потом».

Пишу это не в осуждение. Просто от понимания и сочувствия: Григорий Ефимович был земным человеком, и грехи у него были земные. Кстати, заговорщики обвиняли Распутина еще и в распутстве по женской части. Приводили в пример его оргии с одной из фрейлин императрицы. Но в данном случае это оказалось наветом. Проведенное уже в советское время медицинское исследование показало, что фрейлина до конца своих дней оставалась девственницей.

Заказное зверство
17 декабря (30 декабря по н.с.) заговорщики пытались отравить Распутина (цианистый калий был добавлен в его пирожные) и застрелить (в него было сделано 11 выстрелов). Однако он пришел в себя, выбрался из подвала дворца Юсупова и попытался перелезть через высокую стену сада, но был пойман убийцами, услышавшими поднявшийся собачий лай. Они связали Распутина по рукам и ногам, отвезли на автомобиле к заранее выбранному месту недалеко от Каменного острова и сбросили еще живого с моста в полынью Невы. Спустя три дня труп Распутина был обнаружен. Судебно-медицинскую экспертизу император и императрица поручили известному профессору Военно-Медицинской Академии Д. П. Косоротову.
Убитого сначала хотели похоронить на его родине, в селе Покровском, но из-за опасности возможных волнений в связи с отправкой тела через полстраны, предали земле в Александровском парке Царского Села на территории строившегося Анной Вырубовой храма Серафима Саровского.
Следствие по делу об убийстве Распутина длилось два с небольшим месяца и было спешно прекращено Керенским 4 марта 1917 года. Захоронение было найдено, и Керенский приказал Корнилову организовать уничтожение трупа. Несколько дней гроб с останками простоял в специальном вагоне. Тело Распутина было сожжено ночью 11 марта в топке парового котла Политехнического института.
Согласно советским исследованиям, Распутин был убит при активном участии британской разведслужбы Ми-6. Великобритания опасалась влияния Распутина на российскую императрицу, грозящего заключением сепаратного мира с Германией. Для ликвидации угрозы английская разведка и состряпала «заговор князей». Несмотря на то, что князь Юсупов в интервью взял на себя это убийство, советские исследователи обнаружили копию протокола судебно-медицинской экспертизы 1917 года, из которого видно, что последняя пуля (контрольный выстрел) была выпущена из пистолета 45 калибра — оружия британских офицеров.
Самым мощным раздражителем тех лет была Первая мировая война. И нет сомнения в том, что настойчивые и, в общем-то, имеющие хорошие перспективы попытки Распутина склонить царя к миру с Германией стали одной из причин, по которой «старца», как сейчас говорят, заказали. Пуришкевич, смакуя подробности расправы в своих воспоминаниях, даже не осознавал, что в глазах простого христианина она выглядит кровавой сатанинской оргией. Пригласили Распутина поужинать. Подло подсыпали ничего не подозревавшему мужику яд. До дрожи в коленках перепугались, когда цианистый калий не подействовал на могучего «старца». Тогда в полуотравленного безоружного человека выстрелил князь Юсупов. Распутин упал на медвежью шкуру. Теперь уже испугались, как бы он кровью ее не замарал. С трудом оттащили на каменные плиты пола. В третий раз перепугались до потери человеческого облика, когда «живучий» Распутин очнулся, поднялся на ноги и бросился вон из дворца. Пуришкевич четыре раза стрелял ему в спину, пока «старец» не упал ничком в снег. Подбежав, озверевший от страха «заступник царя и Отечества» Пуришкевич, как сам пишет,

Цитата :

«изо всей силы ударил его ногой в висок».

Несомненно, такое убийство воспринимается зверством, а смерть убиенного — мученичеством. И не зря французский посол в России той поры Палеолог писал, озвучивая мнения многих:

Цитата :

«Для мужиков Распутин стал мучеником. Он был из народа, он защищал народ от придворных. И вот придворные его убили. Вот что говорят во всех избах».

До февральской буржуазно-демократической революции 1917 года предпринимались две попытки канонизировать Распутина. Сегодня этот вопрос тоже поднимают некотороые православные общины. Дело даже доходит до самочинного «прославления» и написания «икон» Григория Распутина.
Вот как прокомментировал данную ситуацию представитель Патриархии протоиерей Дмитрий Смирнов:

Цитата :

— Вопрос канонизации и как следствие этого написания икон решается только Архиерейским собором и подготавливается специальной Комиссией по канонизации.
Поэтому, конечно, распространение икон до прославления — это следствие непослушания Церкви и ее традициям — самочиние, которое само по себе, конечно, дело нехорошее, неправильное! А весь такой нервный ажиотаж по этому поводу выгоден тем силам, которые каким-то образом, в той или иной степени, по той или иной причине заинтересованы в расшатывании Церкви: чтобы вызвать недоверие к иерархии и т. д. Вызвать раскол, какое-то брожение. Получается так, что имя Григория Распутина заслоняет собой действительно сонм наших новомучеников. Конечно, у нас еще десятки тысяч имен людей совершенно безукоризненных и достойных прославления — настоящих мучеников и настоящих людей церковных, а не фигур, разговор о которых нуждается в каком-то усиленном комментарии.
Потому что канонизация — это акт не только свидетельства чисто духовной жизни, но это акт еще и назидательный, педагогический, даже социальный! Здесь же явно видна какая-то политическая подоплека.

==========================
Не всё так просто: участие Райнера в стрельбе возможно, но небесспорно, равно как и великого князя Дмитрия, почему-то здесь почти не упомянутого. Кроме того, обязательно нужно подчеркнуть, что одними "ударом ноги в висок" и резиновой гантелью не обошлось, беднягу пытали на самом деле

http://www.dpni.org/articles/lenta_novo/18516/ 2010-12-03 13:20:54
Английский учёный доказал, что Григорий Распутин был убит разведкой Великобритании
Контрольный выстрел. В Британии опубликованы новые сенсационные данные о Григории Распутине. Один из самых скандальных и загадочных персонажей русской истории, он много раз бывал источником вдохновения для издателей и продюсеров на Западе. Но книга под неброским названием «Распутин», только что вышедшая в лондонском издательстве Dialogue, шокировала читателей. Ее автор Ричард Каллен доказывает: убийство Распутина было делом рук британских спецслужб. В эксклюзивном интервью The New Times Каллен рассказал, как и почему пришел к такому выводу
Ричард Каллен — бывший сотрудник Скотленд-Ярда, имеет звание коммандера (соответствует званию подполковника), детектив более чем с 30-летним стажем. Ныне — высокопоставленный сотрудник Минюста Великобритании.
В октябре 2004 года Би-би-си показала документальный фильм под названием «Кто убил Распутина?» с участием Каллена: уже тогда он поставил жирный знак вопроса над официальной версией убийства 16 (29) декабря 1916 года фаворита императорской четы в доме князя Феликса Юсупова. В российских и британских архивах Каллену удалось докопаться до новых улик, противоречащих прежней версии событий.

Легковесная версия

Что побудило вас взяться за расследование убийства Распутина?
В середине 1990-х я возглавлял программу повышения квалификации офицеров лондонской полиции. У нас было соглашение с Россией о помощи в обучении курсантов Петербургского университета МВД на основе британского опыта и методов полицейского расследования. Мне приходилось тогда часто бывать в Москве и Петербурге, где я завел немало дружеских связей, которые, кстати, очень пригодились, когда мне понадобился доступ к российским архивам. Естественно, много говорили о русской истории и ее тайнах. В 2004 году Би-би-си попросила меня прокомментировать убийство Распутина для нового фильма о нем. Я перечитал в английском переводе книгу Эдварда Радзинского «Распутин: жизнь и смерть», и как детектива меня поразила легковерность автора: Радзинский абсолютно некритично отнесся к показаниям участников убийства! Мне лично они представлялись недостоверными и вызывающими много вопросов. Последующие пять лет я интенсивно занимался убийством Распутина, перечитал все, что о нем написано, — а это горы литературы, изучил отчет о вскрытии и показания судмедэкспертов и свидетелей и пришел к заключению: факты, изложенные и в знаменитой книге князя Юсупова «Конец Распутина», и в мемуарах Владимира Пуришкевича, а также в показаниях другого участника заговора доктора Станислава Лазоверта, — это ложь, призванная скрыть личность подлинного убийцы.* * Наиболее объективной и беспристрастной книгой о «тобольском старце» многие историки считают вышедшую в 1982 году во Франции (в 1992 году — на русском языке) работу историка, философа и диссидента Андрея Амальрика «Распутин», в которой, однако, не опровергается версия Юсупова—Пуришкевича.

И зачем же им понадобилось лгать?
И Юсупов, и Пуришкевич были движимы стремлением представить себя героями-спасителями отечества и скрыть, что сами они являлись участниками заговора британской разведки по устранению Распутина.

«Темные силы»

Что могло заставить британскую разведку пойти на убийство Распутина?
В Лондоне были крайне озабочены слухами о том, что Распутин и его покровительница императрица Александра Федоровна (немка по происхождению) готовят сепаратный мир с немцами. Выход России из войны поставил бы под удар стратегические интересы союзников на Западном фронте.* * 1916 год ознаменовался крупными успехами русской армии на фронтах Первой мировой войны, во многом способствовавшими перевесу Антанты — военного союза Англии, Франции и России. В британской разведке, которой тогда руководил коммандер Мэнсфилд Камминг, были ошибочно убеждены: Распутин — германский агент и работает на немцев. Немало такому мнению способствовала британская резидентура в Петрограде, которую возглавлял майор Джон Скейл. В итоге именно его людям было приказано устранить Распутина.

Получается, чужими руками?
Британская «Сикрет интеллидженс сервис» (СИС) привлекла к его убийству князя Юсупова, члена Государственной думы Владимира Пуришкевича и великого князя Дмитрия Павловича. По сути же, убийством руководил присутствовавший в момент убийства в доме Юсупова офицер британской разведки и близкий друг хозяина капитан Освальд Рейнер — он лично произвел последний смертельный выстрел в голову Распутина.

Откуда это стало известно?
Мне удалось встретиться и поговорить с Мюриэл Скейл — 93-летней дочерью Джона Скейла. В его личном архиве сохранилось немало документов и писем, свидетельствующих о неприязни к Распутину британских властей. Миссис Скейл сообщила мне, что отец рассказывал ей о своей вовлеченности в заговор с целью убить Распутина. А в британском Национальном архиве я обнаружил письмо другого сотрудника СИС в Петрограде — капитана Стивена Элли, адресованное его непосредственному начальнику. Элли пишет о необходимости избавиться от «Темных сил» — кодовая кличка Распутина в СИС. Из отчета о вскрытии тела Распутина, произведенном профессором Косоротовым, известно, что в того стреляли из оружия трех разных калибров. Одна из пуль попала в легкое и повредила желудок, другая (стреляли в спину) — почку. Оба выстрела были произведены с расстояния примерно 20 см. Третий выстрел был произведен в лоб. Отверстие раны позволяет предположить, что это был выстрел из оружия большего калибра, чем два других. Такой калибр мог быть только у револьвера. Из документов следствия известно, что у трех русских участников убийства было три разных пистолета: у великого князя Дмитрия Павловича — браунинг, у Юсупова — карманный браунинг, у Пуришкевича — американский пистолет саваж. Изучая рану от третьего выстрела, я пришел к выводу: он произведен из револьвера 455 Webley — стандартного оружия британской армии времен Первой мировой войны. Известный судмедэксперт профессор Паундер подтвердил мою догадку. Такое оружие могло быть лишь у одного человека, находившегося на месте убийства, — у Рейнера.

А почему вообще Рейнер оказался на мес­те убийства?
Рейнер и Юсупов познакомились еще в Окс­фордском университете, где оба учились. Собственно, назначение Рейнера в петроградскую резидентуру и состоялось благодаря его знакомству с Юсуповым и заговору против Распутина. Зная, что Юсупов был бисексуален и близко дружил с Рейнером, могу предположить гомосексуальную связь между ними. На это косвенно указывают и некоторые места в «Мемуарах» Юсупова.

А был ли яд?

С чем еще вы не согласны в традиционной версии убийства Распутина?
Прежде всего я не нашел никаких доказательств попытки отравить Распутина с помощью цианистого калия. И Пуришкевич, и Юсупов настаивают в своих книгах, что яд был добавлен в его пирожные, но почему-то не подействовал. Вскрытие не обнаружило никаких следов яда в желудке Распутина. Еще Юсупов и Пуришкевич утверждали, что после того как в Распутина выстрелили в полуподвале дома Юсупова, тот пришел в себя, вырвался, выскочил во двор, и Пуришкевич якобы дважды выстрелил ему в спину. Потом Распутину якобы удалось добежать до набережной Мойки, где его схватили, связали и отвезли еще живого к Петровскому мосту у Малой Невки и сбросили в полынью. Так вот: ничего этого не было! Это ложь, сфабрикованная убийцами, чтобы отвести подозрения от подлинных мотивов преступления и исключить британский след. Каждая рана, полученная Распутиным в доме Юсупова, по мнению приглашенных мною судмедэкспертов, была смертельной. Он не мог выбежать во двор, и в реку его сбросили абсолютно мертвым. Я уже не говорю, что выстрел в лоб в упор из крупнокалиберного револьвера не мог не быть смертельным.

Не оставил ли документальных свидетельств своего участия в убийстве Освальд Рейнер?
Незадолго до кончины в 1961 году Рейнер уничтожил все свои бумаги. Я говорил с его племянником, и тот утверждает: у Рейнера был перстень, в который вделали одну из пуль, использованных во время убийства Распутина. Достоверных подтверждений этого нет. В 1919 году Рейнер был награжден орденом Британской империи, а еще через год вновь отправлен в Москву под прикрытием торговой миссии. Рейнер не порывал связи с Юсуповым и когда тот оказался в эмиграции. В 1927 году он перевел на английский книгу Юсупова «Конец Распутина», которая вышла в Лондоне под названием «Распутин: его зловещее влияние и убийство»; имя Рейнера стоит на обложке этой книги. Уже на следующий день после убийства Рейнер вновь оказался в доме Юсупова и сопровождал его на железнодорожный вокзал, где князь и был задержан полицией при попытке покинуть Петроград. Кстати, российские власти знали об участии Рейнера в убийстве, не имея, правда, прямых доказательств, — его всячески выгораживали на допросах Юсупов и Пуришкевич. Британский посол того времени сэр Джордж Бучанан вспоминал, что вскоре после убийства Распутина Николай II во время аудиенции сказал ему: к этому причастен молодой англичанин, друг Юсупова по университету. Правда, царь не назвал его по имени.