Очередное передергивание пана Дасси-бесПамятных

http://www.novpol.ru/index.php?id=1409 Новая Польша №12 / 2010
Алексей Памятных
НЕЗАУРЯДНАЯ КНИГА О КАТЫНИ
Памяти Анджея Пшевозника
В этом году, в 70-ю годовщину катынского расстрела, в Польше опубликовано более десятка книг о Катыни — в дополнение к сотням существующих. Назову наиболее интересные и важные — как добавляющие что-то новое к общеизвестной теме:

1) Jarema Maciszewski. Katyn. Wydrzec prawde. Pultusk: Akademia Humanistyczna im. A. Gieysztora, 2010, 260 stron.
Ярема Мацишевский. Катынь. Вырвать правду. Второе издание вышедших в 1993 году воспоминаний сопредседателя советско-польской Комиссии по изучению истории двух стран (ее называли также Комиссией по «белым пятнам» и Комиссией «партийных историков»), работавшей в 1987-1988 годах. Сопредседателем с советской стороны был академик Г.Л.Смирнов, директор Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, а Ярема Мацишевский был в то время ректором польской Академии общественных наук. Ценность книги — в изложении трудностей работы Комиссии «изнутри». Основной проблемой была тема Катыни — сохранявшаяся сталинская версия катынского преступления, при этом советская часть Комиссии не имела полномочий откровенно обсуждать тему и не имела доступа к соответствующим архивным источникам. Одним из важных результатов деятельности польской группы явилась подготовка и публикация в 1988 году критического разбора Сообщения комиссии Бурденко. Это помогло признанию в апреле 1990 года ответственности НКВД за преступление. Отмечу, что предисловие к первому и второму изданиям книги написал генерал В.Ярузельский.

2) Andrzej Krzysztof Kunert. .„Katyn. Ocalona pamiec. Warszawa: Swiat Ksiazki, 2010. 256 stron.
Анджей Кшиштоф Кунерт. Катынь. Уцелевшая память. Богато иллюстрированная документами и фотографиями подробная хронология катынских событий, предваряемая польско-советским пактом о ненападении 1932 года, пактом Молотова-Риббентропа и договором о дружбе и границе между СССР и Германией 1939 года, и завершаемая первыми немецкими сообщениями 11-13 апреля 1943 года об обнаружении катынских могил, а также реакцией советского Информбюро 15 апреля 1943 года. Автор использовал нетривиальный подход — ему удалось сконструировать связный текст исключительно из фрагментов соответствующих документов и публикаций. Последний раздел книги — около 20 биографий погибших офицеров и их ближайших родственников. Отмечу, что в настоящее время Анджей Кунерт является секретарем Совета по охране памяти борьбы и мученичества, сменив на этом посту своего давнего друга и коллегу Анджея Пшевозника, погибшего в смоленской авиакатастрофе 10 апреля 2010 года.

3) Wojciech Materski. Mord katynski. Siedemdziesiat lat drogi do prawdy. Warszawa: Naczelna Dyrekcja Archiwow Panstwowych, 2010.
Войцех Матерский. .«Катынское убийство. Семьдесят лет дороги к истине. Популярное изложение основных событий катынской истории — от преступления до наших дней. По всей вероятности, книга написана с образовательными целями, четкий и понятный язык делает ее доступной даже для школьников — при сохранении высокого исторического уровня и точности. Это неудивительно, поскольку автор является одним из лучших в Польше специалистов по Катыни, он был научным редактором с польской стороны совместного польско-российского четырехтомника катынских документов. К книге прилагается аудиодиск (аудиокнига) с двумя десятками основных документов по Катыни, которые читают известные драматические актеры. Такая современная форма подачи материала тоже может успешно служить образовательным целям.

4) Zbrodnia katynska. W kregu prawdy i klamstwa. Pod red. Slawomira Kalbarczyka. Warszawa: IPN, 2010. 252 strony.
Катынское преступление. В кругу истины и лжи. Чрезвычайно информативный сборник статей, подготовленный Институтом национальной памяти. Представлено, в частности, состояние дел в современном польском расследовании катынского преступления, проводимом специально созданной следственной группой ИНП с ноября 2004 года. Главным недостатком этой работы является изначально сложившееся крайне слабое взаимодействие с российскими следственными органами — при понимании того, что практически все основные документы о преступлении находятся в Москве. Польское расследование началось почти сразу после прекращения советско-российского расследования 1990-2004 годов и засекречивания Главной военной прокуратурой России большинства томов уголовного дела.
В книге подробно рассмотрены вопросы юридической квалификации преступления (с уклоном в сторону геноцида 1), состояние дел по страсбургским искам родственников нескольких расстрелянных офицеров (иски касаются недоступности материалов российского расследования и отказа российских органов реабилитировать погибших как жертв политических репрессий). Обсуждены и другие вопросы катынской тематики.

5) Zbrodnia katynska : kryzys prawdy. 1940-2010. Pod red. Marka Tarczynskiego. Warszawa: Niezalezny Komitet Historyczny Badania Zbrodni Katynskiej i Polska Fundacja Katynska, 2010. (Zeszyty Katynskie. №25). 443 strony.
Катынское преступление. Кризис истины. 1940-2010. Материалы ежегодной катынской сессии в Королевском замке в Варшаве. Как всегда на протяжении более чем двух десятков лет, в сессии участвовали историки, юристы (в том числе из Института национальной памяти), политики, представители Федерации катынских семей и других катынских объединений. Впервые на сессии присутствовал представитель Посольства России в Варшаве. Нынешняя конференция была в значительной степени посвящена памяти погибших в смоленской авиакатастрофе 10 апреля 2010 года. Среди погибших была и Божена Лоек, бессменный (вместе с Мареком Тарчинским) организатор катынских сессий в Королевском замке. Сборник материалов к конфренции был подготовлен еще до катастрофы и содержит ряд важных статей — информацию Малгожаты Кужняр-Плоты о состоянии катынского следствия ИНП (как и в предыдущие годы, работа сводится, в основном, к опросу родственников погибших офицеров), статью Натальи Лебедевой о катынской теме на Нюрнбергском процессе, где СССР попытался свалить вину за преступление на немцев (вину немцев доказать не удалось — и в приговоре Нюрнбергского трибунала катынское преступление вообще не упомянуто), несколько статей о юридических вопросах по теме, включая вопрос об юридической квалификации преступления, информацию о текущем состоянии дел по страсбургским искам родственников нескольких расстрелянных офицеров. Часть материалов перекликается со сборником ИНП.

6) Andrzej Przewoznik, Jolanta Adamska. Katyn. Zbrodnia, prawda, pamiec. Warszawa: Swiat Ksiazki, 2010. 672 strony, 91 ilustracji.
Анджей Пшевозник, Иоланта Адамская. Катынь. Преступление, истина, память».

Каждая из перечисленных книг заслуживает более обстоятельной рецензии — прежде всего, сборник статей Института национальной памяти вместе с материалами катынской сессии в Королевском замке. Однако, даже на фоне таких важных публикаций книга Анджея Пшевозника, историка по образованию и дотошного исследователя, выделяется наиболее исчерпывающим изложением всей истории катынского преступления, последующей лжи, официального признания СССР-России ответственности советского руководства и НКВД за расстрел, нового советско-российского и польского расследования, создания польских воинских кладбищ в местах захоронений жертв, засекречивания и рассекречивания материалов современного следствия и т.д. Вот почему я позволил себе ограничиться рецензированием одной этой книги2.
Стимулом явились и два дополнительных обстоятельства. Во-первых, память3. Книга Анджея Пшевозника, погибшего в смоленской авиакатастрофе 10 апреля 2010 года, — несомненно, главная публикация в его жизни, он посвятил ей много сил и планировал издать ее к 70-летию катынского расстрела. Государственные обязанности автора, связанные с той же Катынью, не позволили успеть в срок. Как секретарь Совета по охране памяти борьбы и мученичества (это ранг министра, и на этом посту Анджей Пшевозник проработал восемнадцать лет!), он был одним из организаторов визита многочисленной польской делегации в Катынь 10 апреля 2010 — несколько сотен человек!, — участвовал и во встрече российского и польского премьеров в Катыни 7 апреля. Кроме того, он входил в состав российско-польской Группы по сложным вопросам, в работе которой катынская проблема в отношениях двух стран была одной из главных4. Завершила работу над книгой, дополнив ее информацией о последних событиях по теме, Иоланта Адамская, соратница и помощница Анджея Пшевозника на протяжении многих лет. Вместе с вдовой пана Анджея, Иолантой Пшевозник, они преодолели и все издательские трудности, осуществив в итоге, по их же словам, «волю и горячее желание» автора.
Во-вторых, по-моему, явно ощущается отсутствие современной обстоятельной книги о Катыни на русском языке. Особенно, на фоне издаваемых большими тиражами книг так называемых «мухинцев» — поборников фальшивой сталинской версии Катыни об ответственности немцев за преступление, совершенное ими якобы в 1941 году, а вовсе не НКВД в 1940 (к таким «исследованиям» относятся, в частности, книги Юрия Мухина и Владислава Шведа с Сергеем Стрыгиным). Конечно, за последние двадцать лет опубликованы несколько важных книг — Владимира Абаринова (1991), Натальи Лебедевой (1994), Инессы Яжборовской, Анатолия Яблокова и Валентины Парсадановой (2001, второе издание — 2009) и, наконец, совместный двухтомник катынских документов (1999 и 2001) — сокращенный вариант польского четырехтомника, подготовленный российскими и польскими историками и архивистами во главе с Натальей Лебедевой и Войцехом Матерским. Однако нет книги, исчерпывающим образом описывающей историю расстрела и все последующие события с использованием многочисленных публикаций на польском языке, практически не известных русскому читателю. Перевод книги Анджея Пшевозника восполнил бы этот существенный пробел. Важно отметить, что и польский читатель, даже тот, кто детально знаком с темой по имеющимся публикациям, найдет в книге Пшевозника много новых подробностей, собранных автором по архивным источникам и по материалам Совета по охране памяти сражений и мученичества.
Кроме того, в огромной степени именно благодаря организаторским способностям Пшевозника и его полной самоотдаче были приняты и успешно осуществлены планы создания польских воинских кладбищ в местах захоронений расстрелянных поляков в Катыни, Медном и Харькове. Эти кладбища были торжественно открыты летом и осенью 2000 года, в 60-ю годовщину трагедии — и Анджей Пшевозник подробно, из первых рук описывает историю их создания. А благодаря польским кладбищам там же появились и российские мемориалы памяти советских жертв сталинских репрессий. (Могилы репрессированных советских граждан были обнаружены в Катыни и Харькове во время раскопок в рамках следственных действий ГВП СССР в 1991 году и польских экспертов в 1994-1996 годах. По имеющимся документам, массовые захоронения репрессированных советских граждан есть и в Медном, где-то по соседству с польскими захоронениями.)
Книга Анджея Пшевозника состоит из 14 глав, 7 приложений, а также написанных Иолантой Адамской введения и эпилога. В книге — 91 иллюстрация. В дополнение к многочисленным примечаниям по ходу текста, приведена избранная библиография из 110 названий. Составлен и полный авторский указатель — 15 страниц убористого шрифта. Вступительное слово написал Ежи Бузек, бавший премьер Польши, а ныне — председатель Европейского парламента. Общий объем книги — 672 страницы. Уже эти сухие числовые данные свидетельствуют об основательности исследования.
Особенностью книги, заметно отличающей ее от большинства других солидных катынских публикаций, является ориентация на конкретные примеры (порой частные и из малодоступных архивных источников), из которых и складывается общая картина или которые подкрепляют и дополняют ранее известные общие выводы, усиливая достоверность изложения.

В первых двух главах автор кратко излагает историю Польши межвоенного двадцатилетия и более подробно — ее четвертый раздел осенью 1939 года в соответствии с пактом Молотова-Риббентропа и договором о дружбе и границе между СССР и Германией. В частности, описаны оборона Брестской крепости, оборона и капитуляция Львова, пленение генерала Андерса, командовавшего Оперативной кавалерийской группой.

Две следующие главы посвящены созданию и задачам специальных лагерей НКВД для польских военнопленных, а также подробному описанию лагерной жизни узников. Всего Красной Армией были взяты в плен 240-250 тысяч польских военнослужащих, включая около 10 тысяч офицеров. Впервые описано, например, пленение генерала Мечислава Сморавинского, позже узника Козельска, расстрелянного в Катыни или Смоленске в апреле 1940 года и спустя три года обнаруженного немцами в катынской могиле.

После роспуска значительной части лиц рядового и сержантского состава по домам, а также обмена польскими пленными с немцами офицеры, полицейские, жандармы, служащие тюрем и пограничники были собраны в трех спецлагерях НКВД на территории старинных монастырей — в Козельске, Старобельске и вблизи Осташкова. По состоянию на конец 1939 года, в них находились 15 105 пленных, 56% которых были офицерами польской армии. В свою очередь, 55% из них составляли офицеры запаса, почти 45% были кадровыми офицерами, и еще 650 человек — офицерами в отставке. Автор описывает сами лагеря, лагерную жизнь пленных и их оперативно-чекистскую «разработку». Как и в других изданиях, отдельно упомянут майор госбезопасности Василий Зарубин, проводивший допросы в Козельске и выделявшийся среди лагерного начальства интеллигентностью. Он привез с собой в лагерь около 500 книг на русском, французском, английском и немецком языках и давал читать пленным офицерам (позже, в годы Великой Отечественной войны В.М.Зарубин был резидентом советской разведки в США и участвовал в добывании американских атомных секретов5). Отмечено также, что в Козельске из четырех генералов наибольшим авторитетом пользовался старший по званию генерал дивизии Генрик Минкевич, но он нечасто выходил из помещения, поскольку был арестован в потрепанной гражданской одежде (последнее обстоятельство упоминают редко, а оно объясняет, почему труп Минкевича не был опознан в катынских могилах при раскопках 1943 года).

Автор приводит и разные другие интересные документальные данные о пленных (они опубликованы в разных местах, но тут собраны воедино). Например, возрастной состав узников Старобельска был таков, что подавляющее большинство (3332 человека из 3916) были в возрасте от 25 до 50 лет — то есть люди в расцвете сил и в лучшей поре жизни, внезапно вырванные из достойного существования. Есть данные и о национальном составе. На 28 февраля 1940 года среди 14 466 узников Козельска, Старобельска и Осташкова 14 188 были поляки. Остальные — 160 евреев, 51 белорус, 33 украинца, 16 немцев, 9 литовцев, 3 чеха, 2 русских, по одному латышу, венгру, грузину и болгарину. Данные о смертности в лагерях таковы: в Осташкове умерли 45 пленных (по другому свидетельству — 92, главным образом от туберкулеза), в Старобельске — 32, в Козельске — 31.

Пятая глава называется «Убийство». В самом начале приведена известная записка Берии, которую автор ошибочно датировал 5 марта 1940 года. В действительности, на записке дата ее исходящей регистрации в секретариате НКВД не проставлена, впечатано лишь «... марта 1940». Из сравнения с другими документами известно, что записка в ее черновом виде была зарегистрирована, по-видимому, 29 февраля 1940 года, а потом, непосредственно перед заседанием Политбюро ЦК ВКП(б) 5 марта или накануне дополнена числовыми данными от 3 марта. И еще небольшая неточность, повторяемая во всех польских публикациях, где описывается записка Берии — начиная с моментально изданных в Польше факсимиле и перевода катынских материалов Особой папки, переданных в октябре 1992 полякам. На последней странице записки есть рукописная пометка секретаря — «вып. Берия» (то есть выписка из решения ПБ, принятого по этой записке и повторяющего предложение о расстреле, направлена Берии). Во всех же польских изданиях эта пометка ошибочно подается как «исп[полнить]. Берия».

В пояснениях к приводимым документам тоже есть неточности — Сталин указан как генеральный секретарь ВКП(б) и маршал СССР, тогда как в 1940 году должности генерального секретаря не существовало, Сталин был одним из нескольких секретарей ЦК ВКП(б). Не был Сталин тогда и маршалом СССР, он стал им в 1943 году. По всей вероятности, есть неточность и относительно упоминаемого автором приказа Берии от 17 марта 1940 года о повышении в воинских званиях «функционеров НКВД, которые должны были участвовать в реализации» решения о расстреле. В действительности, Берия повысил в воинских званиях некоторых сотрудников НКВД 14 марта 1940 года, но необходимо проверить этот список, насколько он может сочетаться с катынским преступлением. Есть еще несколько данных, нуждающихся, по-видимому, в дополнительной проверке — так, в самом конце главы автор упоминает о 19 расстрелянных генералах, тогда как в Козельском лагере пребывало 4 генерала (один из них уцелел) и один контрадмирал, а в Старобельском лагере — 9 генералов (один из них также уцелел), то есть число расстрелянных, включая контрадмирала, оказывается равным 12, а не 19.

Указанные неточности не умаляют достоинств книги Анджея Пшевозника и могут быть легко исправлены при переиздании книги или ее переводе на иностранные языки.

Как известно, 16 марта 1940 года было отдано распоряжение о прекращении переписки узников с родственниками (до этого с конца ноября 1939 года было разрешено высылать одно письмо в месяц). Автор приводит свидетельство, что в реальности корреспонденция из Старобельска перестала выходить 10 апреля, а приходящие письма раздавались до 26 апреля 1940 года, когда уже полным ходом — с начала апреля — шли расстрелы. Отмечен также важный факт, что в апреле и даже в мае в лагеря поступали новые узники из других мест — например, 14 апреля в Козельск прибыли трое пленных из смоленской больницы, а 29 апреля — 5 пленных из Ровенского лагеря. Автор описывает и «разгрузку» тюрем Западной Украины и Западной Белоруссии. Из украинских тюрем те приблизительно три тысячи, что были намечены к расстрелу, собрали в тюрьмах в Киеве, Харькове и Херсоне, а из белорусских — тоже три тысячи — в Минске.

Автор приводит многочисленные свидетельства о вывозе пленных (в том числе известные воспоминания Станислава Свяневича) и о позитивном настрое в лагерях, поскольку узникам говорилось, да они и сами строили подобные гипотезы, что их вывозят в Польшу, передавая немцам, или в другой лагерь или даже отправляют по домам. Остающиеся завидовали отъезжающим. Обсуждает автор и обоснованное мнение, что узников Козельска расстреливали не только у могил, но, по-видимому, и в Смоленске или в помещениях дачи НКВД на берегу Днепра. Излагаются также показания бывшего сотрудника Харьковского НКВД Митрофана Сыромятникова и бывшего начальника Калининского УНКВД Дмитрия Токарева, которые они дали следственной группе ГВП СССР в 1991 году, описав, как происходили расстрелы в Харькове и Калинине. Из трех лагерей уцелели 395 человек, отобранные по разным причинам, в том числе по линии разведки, по просьбам литовской миссии и немецкого посольства (в частности, Юзеф Чапский), по своему немецкому происхождению и т.д. Автор анализирует существующие гипотезы о том, что некоторое количество узников Козельска были расстреляны еще в марте 1940 года, и склоняется к сомнительности таких предположений. С другой стороны, он на основании нескольких косвенных свидетельств не исключает, что немцы чуть ли не с самого начала операции НКВД могли кое-что знать о катынском расстреле.

Шестая глава посвящена депортациям семей катынских жертв и поискам пропавших офицеров. В литературе о Катыни о депортации семей пишут мало — а этот вопрос исключительно важен, например, для попыток реконструкции так называемого «белорусского списка» — до сих пор не найденного списка 3870 польских арестованных из тюрем Западной Белоруссии, расстрелянных по «катынскому» решению Политбюро от 5 марта 1940 года. Директива о депортации была подписана Берией 7 марта 1940 года — до 15 апреля выслать на 10 лет в северный Казахстан все семьи военнопленных из трех лагерей и арестованных из тюрем Западной Украины и Западной Белоруссии. Автор цитирует воспоминания выживших в нечеловеческих условиях детей погибших офицеров.

Что касается общего количества поляков, охваченных четырьмя депортациями в 1940-41 годах, автор приводит разные оценки, от 600 до 900 тысяч (и даже до полутора миллионов) по польским данным и около 400 тысяч по данным Натальи Лебедевой6.

Подробно разбирается вопрос и о поисках пропавших офицеров — их искали как семьи, рассылая письма и запросы в организации Красного Креста и в советские государственные органы, так и генерал Андерс, начавший в августе 1941 года формирование Польской армии в СССР7. Андерс даже создал в октябре 1941 года специальное бюро во главе с Юзефом Чапским по поиску исчезнувших где-то на территории СССР офицеров. 3 декабря 1941 года генералы Андерс и Сикорский на встрече в Кремле представили Сталину предварительный список из 3845 фамилий разыскиваемых офицеров, но вразумительного ответа о их судьбе не получили. Список разыскиваемых непрерывно пополнялся. А весной и летом 1942 года армия Андерса покинула СССР и вышла на Ближний Восток вместе с десятками тысяч гражданских лиц, прежде всего женщинами и детьми8.

Полная неизвестность продолжалась до апреля 1943 года, когда немцы объявили об обнаружении в катынском лесу могил польских офицеров. В седьмой главе автор суммирует разрозненные сведения о том, когда немцы определенно узнали о катынских захоронениях поляков, как к этому отнеслись, когда начали раскапывать и когда официально объявили (11 апреля 1943 года). Излагается позиция Польского Красного Креста и правительства Сикорского после информации о захоронениях, история с запросами польского правительства и Немецкого Красного Креста в Международный Комитет Красного Креста, на основании чего СССР решил «прервать» дипломатические отношения с правительством Сикорского. То есть обнаружение могил оказалось Сталину даже на руку — ибо в СССР уже создавался альтернативный центр польской власти. 1 марта 1943 года был образован Союз польских патриотов, а в мае началось формирование Первой польской пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко, подчинявшейся советскому армейскому командованию. Автор упоминает и предложение Гиммлера Риббентропу пригласить в Катынь Сикорского, что поставило бы поляков в «ужасной ситуации». Риббентроп, однако, не согласился, сочтя, что глобальная немецкая стратегия все-таки не позволяет расширить пропагандистскую акцию в связи с Катынью до уровня общения с польским правительством.

В восьмой и девятой главах описаны эксгумационные работы в Катыни, проводившиеся весной 1943 года немцами и Технической комиссией Польского Красного Креста, а также работы по перезахоронению останков в новых братских могилах (так называемое кладбище ПКК — а в конце книги впервые опубликовано приложение к отчету Технической комиссии ПКК, составленное Ежи Водзиновским, где приведены таблицы очередности перезахоронения останков, пронумерованных во время эксгумационных работ). Перезахоронения производились с 22 апреля по 7 июня 1943 года, раньше в катынской литературе точные даты перезахоронений в каждой из шести новых могил не упоминались. Всего в шести братских могилах перезахоронили 4231 останков, а трупы двух генералов — Бронислава Бохатыревича и Мечислава Сморавинского — перезахоронили в двух индивидуальных могилах. Подробно описаны процесс опознания жертв по найденным на трупах документам, а также составление немецкого и польского списков расстрелянных и сама организация работ — кем точно и где проводились исследования останков и найденных документов, кто и за что отвечал как у немцев, так и у поляков. Столь детального описания также до сих пор не публиковалось. Представлен и полный состав Технической комиссии ПКК — с указанием периода работы каждого (состав ТК ПКК в процессе раскопок немного менялся). Описаны даты и состав многочисленных делегаций, включая кратковременное пребывание Международной комиссии медиков и «экскурсии» для военнопленных разных стран из разных лагерей, которых немцы привозили в Катынь в пропагандистских целях.

Автор указывает, что немцы не позволяли детально иссследовать могилу за могилой, порядок работ часто нарушался из-за визитеров. Зачастую трупы извлекались из нескольких могил, а нумерация останков велась общая. В подавляющем числе случаев не фиксировалось, какой труп извлечен из какой могилы. Некоторые могилы немцы не разрешали полякам исследовать до конца, используя их в демонстрационных пропагандистских целях для разных визитеров и делегаций. Например, из могил №№1 и 2, вскрытых в самом начале апреля 1943 года, последние трупы были извлечены только в конце мая. На основе документации Ежи Водзиновского, члена ТК ПКК, дольше всех работавшего в Катыни, автор представил очень важный пример, связанный с эксгумацией останков из могилы №5. Этот пример убедительно подтверждает давно замеченное соответствие порядка расположения трупов в катынских могилах обнародованным в 1990 году предписаниям НКВД (этапным спискам) на отправку узников Козельска в распоряжение Смоленского УНКВД — то есть опознанные погибшие с близкими эксгумационными номерами (как правило, из одной могилы) оказывались в одном этапном списке. Уже из такого соответствия следует, что расстреливали тогда же, когда и этапировали (иначе бы соответствие расползлось), то есть весной 1940 года. То есть виновник — НКВД.

Пример этот таков. Из могилы №5 Техническая комиссия ПКК извлекла 46 трупов. Дело было к концу раскопок, трупы получили эксгумационные номера от 04085 по 04130 (ТК ПКК вела свою нумерацию, практически совпадающую с немецкой). 30 трупов удалось идентифицировать — и все фамилии, как показало современное сопоставление, оказались из одного этапного списка от 2 апреля 1940 года!9 Это был самый первый этап из Козельска, 74 человека, вывезенных из лагеря 3 апреля 1940 года. То есть могила №5 была первой, в которой захоронили расстрелянных. Примечательно и то, что все трупы из могилы №5 имели связанные руки с петлей на шее, а на головы были накинуты шинели. В других могилах такого единообразия не отмечено. Возможно, узники оказывали сопротивление, технология акции еще не была отработана. Анджей Пшевозник склоняется к мнению, что большинство следующих этапированных групп были расстреляны в служебных помещениях дачи НКВД на берегу Днепра, а потом захоронены в могилах, вырытых в нескольких сотнях метров от дачи.

Автор подробно описывает составление немецкого и польского списков жертв и проведенное некоторыми исследователями пофамильное сравнение с этапными списками НКВД из Козельска. Практически все расхождения между списками обусловлены ошибками в написании польских фамилий по-немецки (немецкий эксгумационный список) и по-русски (этапные списки НКВД), а также зачастую слабой читабельностью пролежавших три года в земле документов10.

Автор подробно, насколько это возможно, изложил не до конца разгаданную историю так называемых «катынских ящиков», в которых были собраны найденные при раскопках 1943 года документы, дневниковые записи и другие наиболее важные предметы расстрелянных офицеров. Десять ящиков с этими материальными свидетельствами после раскопок весной 1943 года были направлены для детального анализа в краковский Институт судебной медицины, а в августе 1944 года в связи с быстрым наступлением советских войск проанализированные и переупакованные документы были вывезены в Германию и были сожжены в окрестностях Дрездена непосредственно перед вступлением советских войск. Кое-что полякам в Кракове удалось скопировать (в частности, большинство дневников), сохранились даже некоторые оригинальные документы, а в отношении всего остального пропавшего до сих пор существуют неясности — быть может, что-то удалось выкрасть или спасти бойцам подпольной Армии Крайовой.

Главы десятая и одиннадцатая посвящены политическим последствиям обнаружения катынских могил (прежде всего — благоприятной для СССР реакции Великобритании и США, считавших главным сохранение единства антигитлеровской коалиции), а также затиранию следов преступления путем создания фальшивой советской версии об ответственности немцев за катынский расстрел. Главные союзники по антигитлеровской коалиции не выразили никакого протеста, то есть молчаливо приняли сталинскую версию. И польское правительство в Лондоне это в полной мере сознавало. А Сталину, как я уже отмечал, катынская ситуация 1943 года облегчила создание м марионеточного польского правительства. Анджей Пшевозник приводит много высказываний польских, американских и английских политиков и дипломатов на эту тему.

Сталинская версия об ответственности немцев за Катынь базировалось на выводах специально созданной в январе 1944 года комиссии Бурденко, опубликовавшей свое известное Сообщение — единственный увидевший тогда свет советский официальный документ о преступлении. Сообщение было в значительной степени просто переписано со справки тогдашнего заместителя Берии Сергея Круглова и наркома госбезопасности Всеволода Меркулова, то есть исходившей от самих преступников. Число расстрелянных якобы немцами поляков было принято равным 11 тысячам — ошибочная цифра, названная немецкой пропагандой. Как отмечает автор, обнаруженные в 1991 году в Медном польские захоронения узников Осташкова примечательны тем, что немцев в этом месте практически не было — полк пехоты и несколько десятков танков дошли приблизительно до мест захоронений 17 октября 1941 года, а уже на следующий день были оттуда выбиты. Линия фронта — неподходящее место, чтобы неизвестно откуда собрать, расстрелять и закопать 6 тысяч поляков в течение одного дня.

Автор описывает проведенное летом 1945 года польское просоветское «расследование» катынского преступления и намерение организовать в ноябре 1945 года в Польше судебный процесс над «участниками катынской провокации» — членами нескольких посетивших Катынь в 1943 году делегаций и членами работавшей там Технической комиссии ПКК (отмечу опечатку — упоминая визит одной из делегаций, автор ошибочно приводит дату 17 января 1943 года — вместо 17 апреля). До суда не дошло, причины этого неизвестны.

Советская попытка обвинить за Катынь немецких военных преступников на Нюрнбергском процессе также не удалась, в приговоре Нюрнбергского трибунала о Катыни нет ни слова.

В следующих двух главах, двенадцатой и тринадцатой, описана многолетняя борьба поляков и граждан других стран за правду, современное советско-российское расследование, эксгумации в Катыни, Медном и Харькове в 1991 и 1994-1996 годах и создание польских воинских кладбищ в трех этих местах в 2000 году. Описана работа специально созданной Комиссии американского Конгресса в 1951-1952 годах, опросившей множество свидетелей в США и в Европе (в том числе, например, генерала Андерса и Юзефа Мацкевича, автора-составителя знаменитого сборника «Катынское преступление в свете документов», выдержавшего начиная с 1948 года полтора десятка изданий) и опубликовавшей итоговый труд объемом 2400 страниц — с выводом об ответственности советского НКВД за катынское убийство11.

Автор описал также замалчивание катынской темы после войны в СССР и ПНР, и усилившееся с началом советской перестройки давление общественных сил в Польше с требованиями сказать правду. В конце 1980-х годов нажим оказывался и со стороны польских партийных историков (в том числе польской части двусторонней Комиссии по «белым пятнам»), а также со стороны нескольких советских историков, получивших доступ к секретным документам, косвенно указавшим на расстрел.

В апреле 1990 года было опубликовано заявление ТАСС об ответственности НКВД за расстрел польских офицеров весной 1940 года, а президент СССР Михаил Горбачев передал президенту Польши генералу Войцеху Ярузельскому предписания НКВД на отправку узников Козельска и Осташкова в распоряжение УНКВД Смоленской и Калининской областей, соответственно, а также алфавитный список выбывших из Старобельского лагеря. В октябре 1992 года по поручению президента России Бориса Ельцина президенту Польши Леху Валенсе были переданы катынские документы Особой папки, включая записку Берии и решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года о расстреле поляков. В августе 1993 года на варшавском кладбище Повонзки у символического катынского креста Борис Ельцин возложил венок и попросил у поляков прощения. А с осени 1990 года на основе распоряжения М.С.Горбачева велось советское (позже российское) расследование катынского дела следственной группой Главной военной прокуратуры СССР, затем России. В рамках следственных действий при активном участии польских экспертов летом 1991 года были проведены выборочные эксгумационные работы в Харькове и Медном, а немного позже и в Катыни. В 1994 году Служба безопасности Украины передала полякам так называемый «украинский список» — список 3 435 арестованных из тюрем Западной Украины, расстрелянных по тому же решению ПБ ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года, что и узники трех лагерей. «Белорусский список» — список 3870 расстрелянных из тюрем Западной Белоруссии — до сих пор не найден (не обнародован) 12.

Самым подробным образом автор описывает все работы, в том числе организационные, по созданию польских воинских кладбищ в Катыни, Медном и Харькове. Анджей Пшевозник был главным организатором и главным мотором в реализации всего этого чрезвычайно сложного под любым углом зрения проекта. Пересказать его деятельность по созданию воинских кладбищ — это фактически переписать несколько десятков страниц книги13.

Описаны также проведенные польскими экспертами зондажно-эксгумационные работы в Катыни (1994-1995), Медном (1994-1995) и Харькове (1994-1996). Это было сделано с целью точной локализации могил и частичного перезахоронения останков. По результатам раскопок в Катыни и Харькове изданы две обстоятельные книги — сборник под редакцией проф. Мариана Глосека (Катынь) и книга проф. Анджея Коли (Харьков). Резюмирующая книга по результатам раскопок в Медном все еще не издана.

Польские воинские кладбища были торжественно открыты в 2000 году, в 60-ю годовщину катынского расстрела. Как уже отмечал, благодаря польским кладбищам там же появились и российские мемориалы памяти советских жертв сталинских репрессий. Они пока фактически безымянные, но в Катыни, как замечает Иоланта Адамская, уже запланировано размещение именных табличек для трех тысяч покоящихся там советских жертв репрессий.

Анджей Пшевозник подчеркивает, что польские воинские кладбища были построены на польские средства — из бюджета Совета по охране памяти сражений и мученичества, на средства польского Катынского фонда и Федерации катынских семей. Кроме того, добровольный сбор пожертвований был проведен среди военнослужащих и среди прихожан костелов.

Последняя, четырнадцатая глава книги описывает события после 2000 года, непосредственно связанные с катынской тематикой. Значительное место уделено польским раскопкам на Украине, в Быковне, проводившимся и проводимым под руководством проф. Анджея Коли. Среди многочисленных захоронений жертв репрессий там были обнаружены и польские, причем несколько предметов принадлежали полякам из «украинского списка».

Авторы (в написании последних разделов книги участвовала Иоланта Адамская) представили состояние дел в польским катынском расследовании, проводимом Институтом национальной памяти с ноября 2004 года, вскоре после прекращения советско-российского расследования 1990-2004 годов и засекречивания Главной военной прокуратурой России большинства томов уголовного дела. К апрелю 2010 года опрошены 2590 свидетелей, главным образом родственники расстрелянных, проживающие в Польше и за границей. Изучены архивные материалы в Германии, Великобритании и США, некоторые дополнительные документы о репрессиях в отношении польских граждан получены в 2009 году с Украины. Как я уже упоминал, главным недостатком польского катынского следствия ИНП является крайне слабое взаимодействие с российскими следственными органами — при понимании того, что практически все основные документы о преступлении находятся в Москве.

Большое внимание в последней главе уделено прекращению в сентябре 2004 года советско-российского катынского расследования, квалификации преступления как «превышения власти рядом высокопоставленных должностных лиц ССС

http://allin777.livejournal.com/98391.html#comments
...
dassie2001 2011-10-13 14:48
Скорее всего, да. Но, кстати, бывают и приятные разочарования. Геннадий Матвеев из МГУ, наш главный спец по войне 1920 года, в публицистике представлялся мне не то чтобы ура-патриотом, выискивающим тыщи новых погибших в польских лагерях красноармейцев, но кем-то в этом роде. Абстрактного негативу добавляло и то, что в совместном сборнике он вполне соглашался по количеству погибших с поляками, хотя и написал отдельное предисловие - я думал, кто ж ему мешал и в сборнике написать страсти-мордасти? А когда я побывал на дебатах в Варшаве, где он вживую совершенно спокойно и лихо противостоял двум полякам (в том числе главному польскому спецу Збигневу Карпусу) и, по-моему, выиграл, отношение к нему изменилось на одобрямс. Он, правда, сделал нехилый финт - выступал по-русски, хотя хорошо знает польский. Аудитория в наушниках далеко не все понимала, и даже оппоненты, возражать было труднее, вероятно, а ему это добавляло спокойствия и уверенности. Хитрый и грамотный дядька оказался, таких и надо выпускать в дискуссии.

bbb 2011-10-13 18:57
Так я вовсе не имел в виду как-то опорочить советско-российскую историческую науку. Мой пойнт был только в том, что определенные формальные критерии, привычные в вашей науке (диплом того или иного университета, публикации в тех или иных журналах и т.д.) - в советско-российской исторической науке не работают. Можно соответствовать этим критериям - и не быть историком, можно не подпадать под них - а историком быть.

rusak84 2011-10-14 13:27
Ну, если вспомнить Ваши пойнты с одобрением свидомых фальшивок в фотовыставках о "Голодоморе" - то само собой разумеется! )))

bbb 2011-10-13 18:58
Кстати, а что там было в этой дискуссии? Матвееву удалось доказать, что цифры Карпуса - резко заниженные?

dassie2001 2011-10-13 19:32
Про дискуссию я писал у себя в ЖЖ (примерно 20 сентября, Вы видели, возможно). Матвеев сейчас говорит про 25-27 тысяч, добавляя явно, что могли погибнуть, а доказать, что было и впрямь заметно больше 16-18 тысяч карпусовских, он в явном виде не смог, тут они остались при своих. Кроме расхождения в этих числах, основное различие с Карпусом сейчас состоит в том, что Карпус, как известно, давит в первую очередь на объективный голод, болезни и эпидемии, тогда как Матвеев жмет на лагерное самоуправство как один из важных или важнейших моментов - вот-вот книжка выйдет у него, там будет яснее. Кстати, вот-вот и в Познани должна выйти книжка местного историка из университета, очень критичная по отношению к лагерной администрации в Стшалкове, я об этом тоже писал в своем июльском мессе в ЖЖ про посещение Стшалкова (там ведь был самый большой лагерь, и погибли там примерно 7-8 тысяч красноармейцев, поляки с этим числом как раз согласны). Было интервью с тем историком в местной газете, оно у меня есть, довольно интересное. Матвеев об этом исследовании может и не знать, а то бы наверняка использовал в своем выступлении, я забыл ему потом об этом сказать, бальзам бы был ему на душу - но он и без того держался очень уверенно.

rusak84 2011-10-14 13:20
Заранее предупреждаю во избежание - реинкарнат Русофила84(он же Ненец84).
---------------------------------------------
Г-н Памятных, вы очередной раз "забыли" (несмотря на неоднократные напоминания ) присовокупить, что занимаете и в этом вопросе ангажированную позицию на стороне шляхты:
1. Громогласно заявляя в прошлом (журнальчег "Новая Польша)об якобы общем мнении польских и российских ученых по вопросу численности погибших красноармейцев и замалчивая факт отказа польской стороны от напечатания НА ПОЛЬСКОМ языке совместного труда поляков и русских "Красноармейцы в польском плену", где Матвеев ВЫНУЖДЕН был пойти на написание собственного второго предисловия в свете передергивания шляхтичей.
2. Лукаво излагая аргументацию Карпуса и Матвеева сейчас. "В явном виде" (с) -хе-хе!
3. Хитроумно чередуя названия военных действий между Польшей и Советской Россией - то "польско-советская", то "польско-большевистская", причем уловка (докажите, что ВСЕ погибшие в лагерях красноармейцы были членами ВКП(б) ) по второй дефиниции ясна даже ребенку.
Рекомендую в таком случае употреблять следующий оксюморон: "шляхетско-большевистская"!