КАТЫНЬ И НЮРНБЕРГСКИЙ ТРИБУНАЛ

http://www.ymukhin.ru/content/катынь-и-нюрнбергский-трибунал

КАТЫНЬ И НЮРНБЕРГСКИЙ ТРИБУНАЛ

Опубликовано: 29.11.2010

Обвинительное заключение

В связи с очередным подлым предательством Государственной Думой РФ народа России, выразившемся в принятии 26 ноября 2010 года Заявления «О Катынской трагедии и ее жертвах», снова началась муссироваться заброшенная поляками злонамеренная ложь, что, дескать, Нюрнбергский трибунал, рассматривавший преступления верхушки нацистской Германии, не признал вину немцев в расстреле пленных польских офицеров.
Давайте эту ложь, не спеша, рассмотрим.

Сначала немного технических подробностей. Трибунал – это суд, как и к любому суду, обвинение должно иметь время подготовиться – собрать документальные доказательства, да еще и на иностранном языке и в специфике государства своего особенного устройства, найти свидетелей и т.д. У нас сейчас и по делу одного человека следствие ведется годами, прежде, чем его представляют в суд, это же Катынское дело Главная военная прокуратура расследовала 14 лет, но так в суд и не представила.

А с этим Трибуналом дело обстояло так. Его Устав, следовательно, и то, в чем и как обвинять 22 подсудимых, был принят только 8 августа 1945 года, а уже 20 ноября этого же года началось слушание, которое закончилось только 1 октября 1946 года. Тут вообще стоило удивляться, как обвинители успели к началу процесса подготовить хотя бы что-то, а они подготовили обвинительное заключение, которое по объему займет 5 страниц газеты большого формата. Поэтому, разумеется, обвинительное заключение имело большой недостаток, заключающийся в малой доказанности связи конкретных преступлений, совершенных армией и спецслужбами нацистской Германии, с 22 подсудимыми. Судя по всему, эти доказательства обвинителями разыскивались уже в ходе процесса, а это предопределило, что в приговоре говорится не о том, о чем в обвинительном заключении. И хотя это довольно длинные цитаты, но давайте, все же, рассмотрим соответствующие положения обвинительного заключения и приговора.

Структурно оба документа были идентичны. Вот «РАЗДЕЛ III. ВОЕННЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ», к которому и относится Катынское дело. Раздел, в свою очередь, делится на подразделы: «(А) Убийства и жестокое обращение с гражданским населением на оккупированной территории и в открытом море»; «(В) Увод гражданского населения оккупированных территорий в рабство и для других целей»; «(D) Убийства заложников» и т.д. Нам интересен подраздел «(С) Убийства и жестокое обращение с военнопленными и другими военнослужащими стран, с которыми Германия находилась в состоянии войны, а также с лицами, находящимися в открытом море».

В обвинительном заключении текст этого подраздела таков (в скобках указаны проставленные мною номера конкретных эпизодов немецких преступлений):

«Обвиняемые убивали и жестоко обращались с военнопленными, лишая их необходимой пищи, жилья, одежды, медицинского ухода, заставляя их работать в нечеловеческих условиях, пытая их, подвергая их нечеловеческим унижениям и затем умерщвляя их. Германское правительство и верховное германское командование заключали военнопленных в различные концентрационные лагери, где их убивали и подвергали нечеловеческому обращению разными способами, указанными в.п. VIII (А). Военнослужащих тех стран, с которыми Германия находилась в состоянии войны, часто убивали, когда они сдавались в плен. Эти убийства и жестокое обращение производились вопреки международным конвенциям, в особенности ст. ст. 4, 5, 6 и 7 Гаагских Правил 1907 года и ст. ст. 2, 3, 4 и 6 Конвенции о военнопленных (Женева, 1929 г.), законам и обычаям войны, общим принципам уголовного права, как они вытекают из уголовных законов всех цивилизованных наций, внутренним уголовным законам стран, в которых эти преступления были совершены, а также предусмотрены ст. 6 (b) Устава Международного Военного Трибунала.

Ниже следуют подробности в качестве примера и без ущерба для представления доказательств в других случаях.

1.В Западных странах:
Французские офицеры, бежавшие из «Офлаг ХС» (офицерского лагеря ХС), были переданы в гестапо и исчезли; часть была убита охраной, часть послана в концентрационные лагери и истреблена (1). Среди других люди из «Шталаг VI С» (государственного лагеря VI С) были посланы в Бухенвальд (2).

Зачастую пленным с западного фронта приходилось итти пешком в лагери до полного изнеможения. Некоторые из них проходили более 600 км, не получая почти никакой пищи; они шли по 48 часов подряд, не получая никакого питания, из них некоторое количество умерло от голода и истощения; отстававших систематически убивали (3).

Подобные же преступления совершались в 1943, 1944 и 1945 годах, когда лица, содержавшиеся в лагерях, отводились перед наступлением союзников, в особенности в период увода военнопленных в Саган 8 февраля 1945 г. (4).

Унтер-офицеры и учащиеся военных школ, отказывавшиеся работать, подвергались телесным наказаниям. 24 декабря 1943 г. три французских унтер-офицера были убиты по этому мотиву в «Шталаг IV А». Без всякой причины были подвергнуты жестокому обращению другие чины: ударам штыка и приклада винтовки, а также порке (5). В «Шталаг XX В» даже больные неоднократно избивались часовыми (6). В «Шталаг III В и III С» изможденные пленные были убиты или тяжело ранены (7). Например, в военной тюрьме в Грауденце, в лагерях для репрессированных в Раве-Русской питание было настолько недостаточным, что люди теряли в весе более 15 килограммов в течение нескольких недель. В мае 1942 года в Раве-Русской выдавалась всего буханка хлеба на группу из 35 человек (8).

После попытки к бегству был отдан приказ перевести французских офицеров в цепях в лагерь в Маутхаузен. После прибытия в лагерь они были расстреляны или отравлены газом, а их тела были сожжены (9).

В Нормандии американских военнопленных, офицеров и солдат, убивали в течение лета 1944 года (10), а в Арденнах в декабре 1944 года американских военнопленных морили голодом, их избивали и над ними всячески издевались в многочисленных «шталагах» в Германии и в оккупированных странах, особенно в 1943, 1944 и 1945 годах (11).

2. В Восточных странах:
В Орле военнопленные истреблялись голодом, огнестрельным оружием, они оставлялись на произвол судьбы и отравлялись ядом. Советских военнопленных убивали массами по приказам верховного командования, штаба ЗИПО и СД (так называемой полиции безопасности и службы безопасности) (12). Десятки тысяч советских военнопленных были замучены и убиты в «Гросс-лазарет» в Славуте. (13). Кроме того, в число людей, указанных в пункте VIII (А) 2, входило много тысяч советских военнопленных. Военнопленные, бежавшие и снова пойманные, были переданы в ЗИПО и СД для расстрела (14).

Французы, которые воевали вместе с Советской Армией, были взяты в плен и переданы правительству Виши для «следствия» (15).
В марте 1944 года 50 офицеров Английского Королевского воздушного флота бежавших из «Шталаг Луфт Ш» в Сагане, были пойманы и казнены (16).
В сентябре 1941 года 11000 польских офицеров-военнопленных были убиты в Катынском лесу близ Смоленска (17).

В Югославии германское командование и оккупационные власти в лице главных чиновников полиции и войск СС (генерал-лейтенанта полиции Розенера) и офицеров связи (генерала Кюблера и др.) в период с 1941 по 1943 год давали приказы о расстреле военнопленных» (18).

Вот и все обвинение. Заметьте, что в качестве примеров обвинители представили 18 случаев, но пока без малейшей связи с сидящими на скамье подсудимых 22 высшими деятелями нацистской Германии.

Приговор

А вот как обвинение в этом же преступлении выглядит в приговоре (примеры, обосновывающие обвинение, тоже пронумерованы).

«УБИЙСТВА ВОЕННОПЛЕННЫХ И ЖЕСТОКОЕ ОБРАЩЕНИЕ С НИМИ
Статья 6 (b) Устава определяет военные преступления следующими словами: «Военные преступления, а именно: нарушение законов или обычаев ведения войны. К этим нарушениям относятся убийства, истязание или увод в рабство или для других целей гражданского населения оккупированных территорий, убийства или истязания военнопленных или лиц, находящихся в море, убийства заложников, разграбление общественной или частной собственности, бессмысленное разрушение городов, населенных пунктов или деревень, опустошение, не оправданное военной необходимостью, и другие преступления».

За время войны многие сдавшиеся немцам в плен солдаты союзных армий немедленно расстреливались, часто в результате злонамеренной и рассчитанной политики. 18 октября 1942 г. подсудимый Кейтель разослал утвержденную Гитлером директиву, которая предусматривала, что все члены союзных соединений «командос», часто даже те, кто был одет в военную форму, независимо от того, были они вооружены или нет, должны были «уничтожаться до последнего человека», даже если они пытались сдаться в плен. Далее предусматривалось, что если такие части союзных войск попадали в руки военных властей после того, как они были захвачены местной полицией или каким-либо иным путем, они должны были немедленно передаваться СД. Этот приказ время от времени дополнялся и действовал на протяжении всего остального периода войны, хотя после высадки союзников в Нормандии в 1944 году было дано разъяснение, что этот приказ не относится к «командос», захваченным непосредственно в зоне военных действий. Согласно положениям этого приказа, отряды «командос» из войск союзников и другие военные части, действовавшие самостоятельно, уничтожались в Норвегии, Франции, Чехословакии и Италии. Многих из членов отрядов «командос» убивали на месте, а тем, кого убивали позднее в концентрационных лагерях, ни в одном из случаев не было предоставлено возможности предстать перед каким-либо судом (1). Так, например, американская военная миссия, которая высадилась за германской линией фронта на Балканах в январе 1945 года, насчитывавшая от 12 до 15 человек, одетых в военную форму, была доставлена в Маутхаузен в соответствии с этим приказом и, согласно письменному показанию, данному под присягой Адольфом Зутте, адъютантом из концентрационного лагеря Маутхаузен, — все они были расстреляны (2).

В марте 1944 года командование сухопутными силами издало декрет «Пуля», согласно которому все бежавшие военнопленные офицеры и унтер-офицеры, за исключением английских и американских военнопленных, в случае, если их захватывали вновь, должны были быть переданы Зипо и СД. Зипо и СД разослали этот приказ своим районным управлениям. Эти бежавшие офицеры и унтер-офицеры должны были посылаться в концентрационный лагерь Маутхаузен, где по прибытии их должны были убивать выстрелом в затылок (3).

В марте 1944 года 50 офицеров британского королевского воздушного флота, бежавших из лагеря в Сагане, где они находились в качестве пленных, были расстреляны по прямому приказу Гитлера после того, как они были пойманы. Их трупы были немедленно подвергнуты кремации, а урны, содержавшие их прах, возвращены в лагерь. Подсудимыми здесь не оспаривалось то, что это являлось явным убийством, совершенным в явное нарушение международного права (4).

Когда союзные летчики были вынуждены совершить посадку в Германии, гражданское население иногда убивало их на месте. Полиция была инструктирована не принимать мер к предотвращению этих убийств, и у министра юстиции имелись указания не привлекать никого к ответственности за участие в этих убийствах (5).

Обращение с советскими военнопленными характеризовалось особенной бесчеловечностью. Смерть многих из них являлась результатом не только действий отдельных членов охраны или условий жизни в лагерях, доходивших до крайностей. Она являлась результатом систематического плана совершения убийств. Более чем за месяц до вторжения Германии в Советский Союз ОКВ подготовляло специальные планы того, каким образом следует обращаться с представителями политической власти, находящимися в советских вооруженных силах, которые могли быть захвачены в плен. Одно из предложений в этой связи заключалось в том, что «политические комиссары армии не должны рассматриваться как военнопленные, их следует уничтожать в пересыльных лагерях для военнопленных». Подсудимый Кейтель показал, что германской армии были даны инструкции, включавшие вышеупомянутые предложения (6).

8 сентября 1941 г. были изданы правила об обращении с советскими военнопленными во всех лагерях, подписанные генералом Рейнеке — начальником управления по делам военнопленных при верховном командовании. В этих правилах говорилось:

«Большевистский солдат потерял поэтому право на то, чтобы с ним обращались, как с честным противником, в соответствии с правилами Женевской конвенции... При малейшем намеке на неподчинение, особенно в случае с большевистскими фанатиками, должен быть отдан приказ о безжалостном и энергичном действии. Неподчинение, активное или пассивное сопротивление должны быть сломлены немедленно силой оружия (штыки, приклады и огнестрельное оружие)... Каждый, кто при проведении этого приказа не прибегнет к своему оружию или сделает это недостаточно энергично, подлежит наказанию... В военнопленных, пытающихся бежать, следует стрелять без предварительного оклика. Никогда не следует делать предупреждающего выстрела. Использование оружия против военнопленных является, как правило, законным» (7).

Советские военнопленные были лишены необходимой одежды, раненые не получали медицинской помощи, они голодали и во многих случаях были обречены на смерть (8).

17 июля 1941 г. гестапо издало приказ, предусматривавший убийство всех советских военнопленных, которые были или могли быть опасны для национал-социализма. Приказ гласил:

«Задачей командиров Зипо и СД, находящихся в шталагах, является политическая проверка всех заключенных лагеря, устранение и дальнейшая «обработка»: а) всех политически преступных или по каким-либо другим причинам нежелательных элементов, находящихся среди них; б) всех лиц, которые могут, быть использованы для восстановления оккупированных территорий... Далее, эти командиры должны с самого начала приложить усилия для выявления среди заключенных тех элементов, которые кажутся надежными, независимо от того, являются ли они коммунистами или нет, для того чтобы использовать их в целях разведки внутри самого лагеря или, если это окажется целесообразным, позднее также на оккупированных территориях. Путем использования таких информаторов и путем использования всех других существующих возможностей должно продолжаться шаг за шагом обнаружение всех. элементов среди заключенных, которые должны быть уничтожены...

Прежде всего должны быть обнаружены следующие лица: все крупные деятели государства и партии, в особенности профессиональные революционеры... Все комиссары Красной Армии, руководящие деятели государства..., руководящие деятели промышленности и хозяйства, сотрудники службы разведки и контрразведки, все евреи, все лица, в отношении которых будет доказано, что они являются агитаторами или фанатичными коммунистами. Казни не должны иметь место в самом лагере или в непосредственной близости от него... Если возможно, заключенные должны быть вывезены для применения к ним «специального обращения» на территории бывшей советской России» (9).

Письменные показания под присягой Варлимонта — заместителя начальника штаба вооруженных сил, показания Олендорфа, бывшего начальника III управления главного имперского управления безопасности, и Лахузена, начальника одного из отделов контрразведки (АРвер) — разведывательной службы вооруженных сил — все указывают на ту тщательность, с которой проводился этот приказ (10).

Письменные показания, данные под присягой Куртом Линцов, бывшим чиновником гестапо, гласят:
«В лагерях для военнопленных на восточном фронте существовали небольшие оперативные команды, эйнзатцкоманды, возглавлявшиеся младшим офицерским составом тайной полиции (гестапо). Эти команды были приданы начальникам лагерей, и их обязанностью было выделять тех военнопленных, которые являлись кандидатами на казнь, согласно данным им приказам, и докладывать о них в управление тайной полиции» (11).

23 октября 1941 г. начальник концентрационного лагеря Гросс-Розен сообщил Мюллеру, начальнику гестапо, список советских военнопленных, которые были также казнены накануне (12).

Описание общих условий и обращения с советскими военнопленными в течение первых восьми месяцев после нападения Германии на Россию дано в письме, посланном подсудимым Розенбергом подсудимому Кейтелю 28 февраля 1942 г.

«Участь советских военнопленных в Германии, напротив, является величайшей трагедией... Большая часть из них умерла от голода или погибла в результате суровых климатических условий. Тысячи также умерли от сыпного тифа.

Начальники лагерей запретили гражданскому населению передавать заключенным пищу, они предпочитают обрекать их на голодную смерть. Во многих случаях, когда военнопленные не могли больше итти от голода и истощения, их расстреливали на глазах охваченного ужасом населения, а тела их не убирали.

Во многих лагерях пленным вообще не предоставляли никакого жилища, они лежали под открытым небом во время дождя и снегопада. Им даже не давали инструментов для того, чтобы вырыть ямы или пещеры» (13).

В некоторых случаях советских военнопленных клеймили специальным стандартным клеймом. В качестве доказательства был представлен приказ ОКВ от 20 июля 1942 г., который гласил: «Клеймо имеет форму острого угла приблизительно в 45° при длине его сторон в 1 см, направленного вверх, выжигаемого на левой ягодице...

Это клеймо делается с помощью ланцета, имеющегося в каждой воинской части. В качестве краски используется тушь».

За выполнение этого приказа несли ответственность военные власти, однако начальником Зипо и СД этот приказ был широко распространен среди чиновников немецкой полиции (14).

Советских военнопленных делали также объектами медицинских: опытов, которые проводились самым жестоким и бесчеловечным образом. В июле 1943 года началась экспериментальная работа, связанная с подготовкой к кампании бактериологической войны. Советских военнопленных использовали для этих медицинских опытов, исход которых в большинстве случаев оказывался для них смертельным (15). В связи с этой кампанией подготовки бактериологической войны также были сделаны приготовления для разбрызгивания бактериологической эмульсии с самолетов с тем, чтобы уничтожить посевы и вызвать голод. Эти мероприятия никогда не были осуществлены, возможно в связи с быстрым ухудшением военного положения Германии.

Довод, выдвигаемый в защиту против обвинения в убийстве и жестоком обращении с советскими военнопленными, заключающийся в том, что СССР не являлся участником Женевской Конвенции, является совершенно неосновательным. 15 сентября 1941 г. адмирал Канарис протестовал против правил об обращении с советскими военнопленными, подписанных генералом Рейнеке 8 сентября 1941г. Он заявил тогда:

«Женевская конвенция об обращении с военнопленными не распространяется на отношения между Германией и СССР. Поэтому применимы лишь принципы общего международного права об обращении с военнопленными. Начиная с XVIII века, они устанавливались постепенно на той основе, что пребывание в военном плену не является ни местью, ни наказанием, но исключительно превентивным заключением, единственной целью которого является воспрепятствовать данному военнопленному принимать дальнейшее участие в военных действиях. Этот принцип развивался в соответствии с точкой зрения», разделявшейся всеми армиями, о том, что убивать беззащитных людей или наносить им вред противоречит военной традиции... Приложенные к сему декреты об обращении с советскими военнопленными базируются на совершенно противоположной точке зрения» (16).

Этот протест, который правильно излагал положение вещей с точки зрения права, был игнорирован. Подсудимый Кейтель написал в этом меморандуме следующее:
«Возражения возникают из идеи о рыцарском ведении войны. Это означает разрушение идеологии. Поэтому я одобряю и поддерживаю эти меры» (17)».

Обратите внимание, что в приговоре примеров совершения преступления «Убийства военнопленных и жестокое обращение с ними» почти столько же, сколько и в обвинительном заключении, – 17, однако они уже все не просто информационные, а персонализированы и доказывают либо связь этого преступления с правительством Германии (Гитлером и сидящими на скамье подсудимых Герингом, Риббентропом, Розенбергом и др.), либо со спецслужбами (Кальтенбруннер), либо с армией (Кейтель, Йодль).

Теперь обратите внимание, что из 18 примеров из обвинительного заключения, в приговоре приведен всего один и, само собой, исключительно потому, что приказ об убийстве 50 британских летчиков дал лично Гитлер.

Поляки, а за ними и российские предатели и бараны, в своей лжи утверждают, что раз в приговоре не упомянута Катынь, то из этого следует, что Нюрнбергский трибунал не признал этого преступления немцев. Но по этой убогой логике получается, что Трибунал не признал и еще 16 случаев убийства пленных французов, англичан, американцев, советских военнопленных и сербов, так, что ли?!

На самом деле, Трибунал интересовали уже не примеры убийства военнопленных, а примеры связи этих убийств с подсудимыми. Катынское дело на тот момент ни с одним из подсудимых невозможно было связать, поскольку немецкие архивы еще не были исследованы. На тот момент Катынскому делу в приговоре нечего было делать – оно не доказывало того, что подлежало доказыванию в данном конкретном деле, – вину конкретных подсудимых.

Но это не все.

Ю.И. МУХИН

(Окончание следует)

http://www.ymukhin.ru/content/катынь-и-нюрнбергский-трибунал-окончание

КАТЫНЬ И НЮРНБЕРГСКИЙ ТРИБУНАЛ (Окончание)

Опубликовано: 30.11.2010

Судьи
Следует сказать, что по Уставу Нюрнбергского Трибунала презумпция невиновности была ограничена. Статья 21 Устава вводила всеобъемлющую преюдицию выводов комиссий и трибуналов союзников по антигитлеровской коалиции: «Трибунал также будет принимать без доказательств официальные правительственные документы и доклады Объединенных Наций, включая акты и документы комитетов, созданных в различных союзных странах для расследования военных преступлений, протоколы и приговоры военных или других трибуналов каждой из Объединенных Наций». Исходя из этого принципа, между прочим, выводы советской комиссии по Катынскому делу вообще не требовали никаких доказательств. Однако в этом случае получалось, что Трибунал имеет возможность штамповать уже готовые выводы обвинения, а судьи Трибунала превратятся из настоящих судей в теток в судейских мантиях из колонии Раша, которые (при провозглашенном в России принципе презумпции невиновности) оправдывают всего 0,3% подсудимых.

Судьи Нюрнбергского Трибунала на такой позор пойти не могли. Из 22 подсудимых они трех оправдали полностью (13,6%), скажем: «Фон Папен обвиняется по первому и второму разделам Обвинительного заключения. … Трибунал признает фон Папена невиновным в предъявленных ему обвинениях и предлагает коменданту суда освободить его из-под стражи после перерыва в заседании Трибунала».

Мало этого, даже признавая подсудимых виновными, судьи не соглашались с обвинением во всех пунктах, к примеру: «Доказательства не убедили Трибунал в том, что имя Заукеля в достаточной степени связано с общим планом для ведения агрессивной войны или что он был в достаточной степени причастен к планированию и ведению какой-либо из агрессивных войн для того, чтобы дать Трибуналу основания считать его виновным по разделам первому или второму Обвинительного заключения». Это, правда, Заукелю не сильно помогло – его повесили, тем не менее, это доказывает, что Трибунал отказывал обвинению, если убеждался, что для такого обвинения недостаточно доказательств.

Поэтому, если бы Нюрнбергский Трибунал засомневался в том, кто убил пленных польских офицеров, то ему, даже ради собственной рекламы справедливого суда, ничего не мешало вписать в приговор, скажем, «Доказательства не убедили Трибунал в том, что 11 тысяч польских офицеров убиты немецкими войсками». Однако Трибунал этого не сделал, поскольку не смог бы обосновать свой вывод, настолько с этим делом все было ясно.

Заинтересованность СССР

Полагаю, что вне зависимости от того, кто первым сказал «мяу» - кто первый предложил рассмотреть Катынское дело в подробностях, инициатива провести судебное следствие по Катынскому делу прямо в рамках Нюрнбергского процесса, безусловно, принадлежит СССР. Во-первых, СССР был заинтересован в этом, поскольку в Польше на прекращалась подрывная деятельность подпольных сил бывшего правительства Польши в Лондоне, а спекулировало это правительство именно тем, что польских пленных убили, дескать, не немцы, а «советы». Во-вторых, не прошло и двух лет, как Комиссия Бурденко в Смоленске блестяще продемонстрировала иностранным дипломатам и корреспондентам доказательства, навсегда убедивших тех, что поляков расстреляли немцы. Но журналисты и дипломаты это не судьи, нельзя было упускать случай, убедить в том же и суд.

Доказывает инициативу СССР в этом рассмотрении то, что при тогдашнем непререкаемом авторитете СССР и возможности сослаться на статью 21 Устава Трибунала, СССР мог бы не допустить рассмотрения вопроса, кто расстрелял поляков, если бы не хотел. Но Катынское дело было рассмотрено, следовательно, интерес СССР в этом был.

При том обилии доказательств вины немцев в этом убийстве, и при понимании того, что у немцев доказательства вины СССР отсутствуют полностью, повторю, грех было не рассмотреть Катынское дело еще и в суде. Тут вот о чем речь.

Доказательствами могли быть документы, вещественные доказательства и показания свидетелей. Свидетелями защиты могли быть, как те, кто «видел» «расстрел поляков» НКВД, так и врачи – члены организованной немцами Международной комиссии, работавшей в Катыни на эксгумации могил польских офицеров в Катыни в 1943 году. Но перед капитуляцией немцы уничтожили по приказу из Берлина все документы и вещдоки по Катынскому делу («доказательства своей невиновности»), убили своих свидетелей и даже председателя этой Международной комиссии немецкого врача Бутца. Но оставалось еще много врачей – членов этой комиссии из разных стран, и защита на Нюрнбергском процессе могла бы пригласить их. Однако защита не рискнула это сделать. (И тогда обвинители СССР просто поиздевались над защитой – они вызвали в качестве своего свидетеля врача этой самой Международной комиссии – того, кто, казалось бы, должен был бы свидетельствовать в пользу немецкой версии).

Итак, 1-2 июля 1946 года Нюрнбергский Трибунал расследовал, кто убил поляков под Катынью. Для этого он предложил обвинению и защите пригласить для допроса по три свидетеля с каждой стороны.

Перед обвинителями из СССР встала проблема, кого отобрать для выступления перед Трибуналом, поскольку свидетелей была уйма. И обвинители отобрали советского врача из советской комиссии, проводившей эксгумацию польских могил в 1944 году, болгарского врача из немецкой комиссии, проводившего эксгумацию этих могил в 1943 году, и заместителя бургомистра Смоленска, знавшего подробности расстрела поляков немцами.

А у немцев была иная проблема – им некого было приглашать, и нечего было показывать судьям. Правда, в лондонские поляки в это время прятали одного смоленского мужика, который в 1943 году показал немцам, что польских офицеров, якобы, убил НКВД. Однако мужик был настолько ненадежен, что лондонские поляки вскоре его сами и убили, имитировав его самоубийство. Был еще крутой венгерский врач Орсос, который придумал никому неизвестную методику, с помощью которой в 1943 году определил, что поляков расстреляли в 1940 году, то есть, СССР. Мало этого, Орсос подходил защите и по другой причине. Коллеги о нем вспоминали: «Когда мы приехали в Смоленск и были встречены начальником здравоохранения местного округа немецкого фронта, то на приветственную речь ответил самый старший из нас, проф. Орсос из Будапешта. Он заявил, что в Первую мировую войну он находился 4 года в русском плену, из которых 10 месяцев под властью большевиков. Он научился тогда русскому языку и имел много возможностей узнать характер и душу русского человека. На основе своего опыта он должен сказать, что такое страшное преступление русский человек совершить не мог. Только международный еврей способен на это... Однако подробнее свою точку зрения не объяснил». Свой, как говорится, этот Орсос был, да и находился он в то время в американской зоне оккупации. Но и его защита не рискнула пригласить и, по-видимому, не без оснований, – и этот Орсос вскоре заявил, что поляков расстреляли все же немцы. Были и еще врачи этой комиссии в Бельгии (Шпеелерс), Дании (Трамсен), Финляндии (Саксен), Голландии (Бурле), Швейцарии (Навиль), Франции (Костедо). Они находились вне досягаемости СССР, это были реальные свидетели, защита вполне могла их затребовать в суд. Но не рискнула!

И защита немцев из безвыходности пригласила в качестве свидетелей подозреваемых в расстреле этих самых польских офицеров – офицера немецкой армии, на которого советский свидетель (с ошибкой в фамилии) показал, как на командира расстрельной команды, вторым - его начальника-генерала и третьим - сослуживца. Вообще, факт того, что защита, при наличии реальных свидетелей, вызвала в качестве свидетелей подозреваемых, уже настолько доказывало вину немцев, что свидетели обвинения были излишни.

Свидетели защиты

Но этого мало, эти «свидетели» защиты вели себя крайне лживо, причем, лгали они глупо, а это давало основание полагать, что они судей Трибунала считали дураками, что не могло не вызвать раздражение судей. И это раздражение чувствуется из стенограммы допроса свидетелей, из того, как суд прерывал их словоизлияния. На мой взгляд, только этим можно объяснить, почему американский судья, председательствующий в Трибунале, долго торговался, но не дал задать вопросы этим «свидетелям» защитнику адмирала Денница на том основании, что Катынское дело к адмиралу не имеет отношения.

Поставьте себя на место судей. Они дали защите разрешение вызвать свидетелей и что получили? Расстрел поляков по геббельсовской версии происходил в апреле-мае 1940 года, по советской – в августе-начале сентября 1941 года. Надо было в это время быть в Катыни, чтобы быть свидетелем чего-либо, относящегося к этому делу. Еще что-то узнать об этом можно было, участвуя в комиссиях по эксгумации могил либо весной 1943 года, либо в зиму 1944 года. Так вот, все три свидетеля защиты с жаром убеждали суд, что они прибыли в Смоленск не ранее 20 сентября, а в комиссии по эксгумации не участвовали. Так, что они могли показать суду?

Нынешние поляки, отечественные подонки и бараны убеждают граждан России и Польши, что судьи Трибунала поверили в заявления этих «свидетелей» о том, что немцы, дескать, поляков не расстреливали. Но поверить в то, что судьи могут основать решение на подобных выводах свидетелей, могут только кретины от рождения, поскольку это суд имеет право сделать вывод о том, кто убил, а не свидетель. А свидетель обязан предоставить суду факты, опираясь на которые, суд мог бы придти к такому выводу.

Уже началась холодная война, без сомнения американский и британский судья Трибунала сделали бы пакость СССР, не признав вины немцев в Катынском деле, но для этого им нужно было бы хоть что-то, хоть какой-то факт! А все три «свидетеля» защиты, заботясь о своем алиби, заверяли суд, что никаких фактов суду дать не могут, но предлагают суду поверить в свою честность и в свои слова, что немцы поляков не убивали.

Первым из «свидетелей» был допрошен полковник Аренс. В 1941 году он был еще подполковник, в немецком звучании «оберст-лейтенант Аренс». Немецкая айнзац-команда, расстрелявшая поляков, базировалась недалеко от места их расстрела в бывшем доме отдыха НКВД – обширном двухэтажном деревянном здании на берегу Днепра, который немцы называли «замок». На кухне у этой команды работала русская 18-летняя девушка, которая в немецких знаках отличия не разбиралась, и которая по услышанному ею звучанию должности и фамилии сообщила, что командовал расстрельной командой «обер-лейтенант Арнес». То есть, Трибунал допрашивал начальника айнзац-команды немцев.

При допросе Аренс сообщил, что он прибыл в «замок» в качестве командира 537-го полка связи немцев только в конце ноября 1941 года. До этого в полку не служил и ни на вопрос защиты, ни на вопрос обвинения не сообщил, где он находился в августе-сентябре 1941 года, – уклонился от ответа. А ответ на этот вопрос был по-своему важен, поскольку штаб 537-го полка начал занимать этот «замок» с 20 сентября 1941 года, а с 17 июля по 20 сентября «замок» занимала некая «передовая команда» этого полка. И было интересно, какой же это «обер-лейтенант Арнес» ею командовал?

Из допроса Аренса стало понятно, чего хотела защита, вызывая его. Дело в том, что никем не отрицалось, что немцы в Катыни окружили часовыми место расстрела поляков, никого к нему не подпускали, и с этого места регулярно доносились выстрелы. Защита хотела с помощью Аренса показать суду, что это обстоятельство имеет иное разумное объяснение, кроме расстрела поляков.

И защитник начал долго и нудно расспрашивать Аренса, насколько штаб полка связи является секретной организацией, расспрашивал до тех пор, пока это не надоело председателю Трибунала, возмутившегося, какого черта он должен это слушать?! Тут, наконец, защитник пояснил, что немцы потому никого не пускали на участок местности размерами километр на километр, что на краю этого участка находился очень секретный штаб. Тут Аренс догадался, что не стоит считать судей такими уж дураками, и начал объяснять судьям, что он потому выставлял охрану, что на этой местности рос лес, которые другие немецкие солдаты норовили вырубить, а этот лес прикрывал его от советской авиации. Тем самым, Аренс попутно сообщил суду, что советская авиация летала на высоте деревьев и выше подняться не могла.

На вопрос о выстрелах Аренс тоже дал «разумное» пояснение, из которого следовало, что он очень боялся нападения русских на штаб, поэтому каждый день регулярно проводил маневры, в ходе которых его солдаты бегали по лесу в районе захоронений поляков и, само собой, постреливали.

Аренс брехал буквально в каждом своем слове, и я сначала даже удивился, почему советский обвинитель Смирнов его брехню не разоблачает? Потом понял, что ни Аренс, ни остальные «свидетели» Смирнову были не интересны – не их судили. Смирнову было важно показать связь Берлина с этим расстрелом, и попутно показать брехню немцев так, чтобы она стала понятна суду. И он задавал вопросы, которые, казалось бы, не имели отношения к делу, но, как потом оказалось, являлись ловушками, часть из которых сработала. К примеру, Аренс, на вопрос защиты, уверял Трибунал, что он впервые увидел захоронения поляков (над которым поляки, служившие в немецкой армии, уже воздвигли крест) только в конце декабря 1941 года – в начале января 1942 года. И Смирнов его снова об этом спрашивает, после чего спрашивает, доложил ли он об этом начальству? Аренс охотно подтверждает – немедленно доложил! Казалось бы, какая разница – доложил или нет?

Однако, после Аренса допрашивали в качестве свидетеля его непосредственного начальника, командующего войсками связи группы армий «Центр» генерала Оберхаузера и служащего штаба этого генерала, обер-лейтенанта фон Эйхборна. И генерал, не слышавший, что именно показал до него Аренс Трибуналу, на вопрос защиты, когда он узнал о польских могилах, бодро отрапортовал: «Я ничего не слышал. Вообще ничего, вплоть до 1943 года, когда могилы были обнаружены». Смирнов, дождавшись, когда защита закончит задавать вопросы, задал свой.

«СМИРНОВ: Полковнику Аренсу стало известно о массовых захоронениях в конце 1941 или в начале 1942. Он сообщал Вам что-нибудь о своем открытии?
ОБЕРХАУЗЕР: Я не могу поверить, что полковник Аренс мог обнаружить могилы в 1941 году. Это невероятно, но что я особенно не могу себе представить, так это то, что он ничего мне об этом не сообщил.
СМИРНОВ: В любом случае, Вы утверждаете, что ни в 1942, ни в 1943 полковник Аренс не сообщал Вам ничего об этом деле?
ОБЕРХАУЗЕР: Полковник Аренс никогда ничего мне об этом не сообщал, а он обязан был сообщить мне, если бы узнал».

А поскольку судьи незадолго до этого слушали самого Аренса, то им было понятно, что кто-то из свидетелей умышленно лжет, а, значит, свидетели с немецкой стороны имеют основания лгать, и эти основания как-то связаны с гибелью поляков.

Еще, Смирнов и Эйхборну, и Оберхаузеру задавал вопрос, насколько они, связисты, получавшие всю почту, телеграммы, радиограммы и слушавшие телефонные разговоры в штабе группы «Центр», были знакомы с содержанием приказов и переписки с Берлином? Оба «свидетеля» гордо подтвердили, что, безусловно, были в курсе дела всего. После этого Смирнов спрашивает, были ли приказы по участию армии в расстреле военнопленных? И Эйхборн, и Оберхаузер, категорически отвергли наличие таковых. И тогда Смирнов «выкатывает» суду документ (стенограмму даю с сокращением):

«СМИРНОВ: Свидетель, я хотел бы спросить у Вас следующее. Так как все секретные телеграммы проходили через Вас, не сталкивались ли Вы когда-либо среди них с какой-либо от так называемой 1-й айнзацгруппы «Б» - так называемой первой команды - или от спецкоманды «Москва», расположенной в то время в Смоленске до срока в резерве? У последней был приказ - совершить массовые расправы в Москве. Обе команды тогда находились в Смоленске.

ФОН ЭЙХБОРН: Никаких подобных сообщений через мои руки не проходило. Я могу дать Вам исчерпывающие объяснения, г. обвинитель. Когда подобные подразделения располагались в районе группы армий «Центр», у них были собственные радиостанции. Лишь позже в ходе русской кампании они пользовались телетайпом; в этом случае они использовали сеть армейской группы. Но это было позже.

СМИРНОВ: Следовательно, телеграммы спецподразделений, назначенных приказом высоких полицейских властей для выполнения специальных действий в сотрудничестве с военными, не проходили через Ваши руки в сентябре и октябре 1941 года?

ФОН ЭЙХБОРН: Это так. В то время эти спецподразделения не пользовались телетайпом, даже если телетайпная сеть имелась на этой территории.

СМИРНОВ: Г-н Председатель, этот документ уже был внесен в Суд вместе с сообщением Чрезвычайной Комиссии, номер документа - СССР-3. Если Высокий Суд разрешит, я хотел бы представить в Суд и Защите фотокопию одного из документов, приложенную к сообщению Чрезвычайной Комиссии. Если Суд посмотрит на страницу 2 этого документа, он увидит, что спецкоманда «Москва» и айнзацгруппа «Б» обе находились в Смоленске. На первой странице сообщается, что эти подразделения, вместе с подразделениями вермахта, назначаются для выполнения массовых расправ в лагерях. Если Суд мне позволит, я представлю сейчас этот документ...

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Полковник Смирнов, это существенный факт. Мы, естественно, приобщим данные Советской Правительственной публикации. И я понимаю Вас так, что этот документ - часть донесения Советского правительства или отчёта Советского правительства.

СМИРНОВ: Да, г-н Председатель; но я прошу разрешения представить первоначальный немецкий секретный документ, указывающий, что в Смоленской области находились две большие спецкоманды, чьей обязанностью было выполнение массовых казней в лагерях, и что действия эти должны были выполняться вместе с подразделениями вермахта, обязанными сотрудничать с ними..

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Да, полковник Смирнов. Это может быть принято, если Суд правильно Вас понял.

СМИРНОВ: Благодарю вас, г-н Председатель. [Поворачиваясь к свидетелю.] Следовательно, мы можем считать установленным фактом то, что корреспонденция, телеграфные сообщения этих специальных подразделений не проходили через Ваши руки; это верно?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Он уже дважды подтвердил это.
СМИРНОВ: Прошу прощения, г-н Председатель. [Поворачиваясь свидетелю.] Почему же Вы утверждали с такой уверенностью, что не существовало никаких сообщений об уничтожении поляков? Вам известно, что уничтожение военнопленных является специальной акцией, и любое сообщение об этом действии должно было пройти через ваши руки? Это так?

ФОН ЭЙХБОРН: Я ответил обвинителю - вернее, доктору Штамеру - что если бы приказ об уничтожении поступил 537-му полку связи армейской группы, я, несомненно, должен был бы об этом знать. Я не говорил того, что обвинитель теперь пытается мне приписать».

«Свидетель» заюлил на глазах суда. Он только что говорил обо всех документах по группе армий «Центр» и ни слова о 537-м полку, а теперь начал выкручиваться, как будто он имел в виду только переписку гестапо с 537-м полком.

«ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Полковник Смирнов, Суд считает, что было бы лучше, если бы Вы зачитали этот отрывок на немецком из документа, чтобы его содержание стало частью стенограммы.

СМИРНОВ: Благодарю Вас, г-н Председатель. Этот документ датирован «Берлин, 29 Октября 1941». Заголовок, «Руководитель Полиции Безопасности и Службы Безопасности». Классифицирован: «Совершенно Секретно; Срочно; действующий порядковый номер - 14». Ссылка на приказы 17 июля и 12 сентября 1941 года. Прочту несколько коротких предложений, начиная с начала: «…Эти директивы разработаны в сотрудничестве с Армейским Главным Командованием. Армейское Главное Командование известило командующих тыловых армий, а также полевых начальников лагерей для военнопленных и транзитных лагерей».

«Группы выполнения задач, в зависимости от размера лагеря на их территории, создают специальные команды достаточной численности под руководством офицера СС. Командам предписывается немедленно начать работу в лагерях». Я пропущу здесь и перейду к последнему параграфу: «Я особенно подчеркиваю, что действующие приказы номер 8 и 14, а также Приложение, должны уничтожаться немедленно в случае возникновения опасности». Я завершаю чтение, осталось огласить лишь список рассылки. На странице 2 имеется указание относительно Смоленска. Сообщается, что в Смоленске располагается айнзацгруппа «Б», включающая спецкоманды 7а, 7b, 8 и 9; и, кроме того, уже находящаяся в Смоленске спецкоманда, несколько преждевременно названная организаторами «Москва»..

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Суд считает необходимым перевести документ целиком. Объявляется перерыв до 14.05»

Почему председатель ухватился за этот документ, понятно – он связывал убийство военнопленных с Генштабом Германии и с его сидящим на скамье подсудимых главой – Кейтелем. Но, как вы видели, Смирнов без проблем еще раз показал, что «свидетели» защиты цинично лгут суду.

Основания для вывода

Далее выступили свидетели обвинения. Заместитель бургомистра оккупированного Смоленска Базилевский сообщил, что видел живых поляков на постройке дороги еще в июне 1941 года, показал со слов бургомистра Меньшагина и коменданта Смоленска Швеца, что немцы расстреляли пленных поляков в августе- сентябре 1941 года. Это реальный свидетель – он сам видел и сам слышал.

Врач, профессор Прозоровский показал, что он был членом советской комиссии, эксгумировавшей могилы с поляками, он лично делал вскрытия, лично осматривал трупы и нашел в карманах документы с датами даже 1941 года. Кроме того, он был эксперт, который осмотрел более 15000 трупов советских людей, расстрелянных немцами на территории СССР, и способный авторитетно заявить, что и почерк немецкий, и расстрел был не раньше осени 1941 года. Это был реальный свидетель и эксперт.

Напомню, что уже шла холодная война, что американский и британский судьи, как минимум, а возможно и француз, охотно пренебрегли бы этими показаниями, если бы хоть один член немецкой комиссии заявил, что по его ученому мнению, поляки расстреляны весной 1940 года. Ну, сказали бы, что поверили ему, а не запуганным Сталиным свидетелям.

И такой свидетель у них был, но пригласило его обвинение. Это был член немецкой комиссии, болгарин Марков, который показал, что немцы в Катыни не дали комиссии вырыть ни одного трупа, не дали их самим обыскать, не дали переговорить со свидетелями, не дали подписать в Смоленске уже написанный немцами акт комиссии. А вывезли их на тайный военный аэродром, на котором практически поставили пред альтернативой – либо они подписывают акт, либо немцы сообщат миру, что мирный самолет с комиссией сбили советские истребители. Это тоже был реальный свидетель и эксперт.

На основании чего судьи Трибунала должны были сделать вывод, что поляков расстрелял СССР? На основании заверения «свидетеля» фон Эйхорна, который на вопрос защиты, могли ли военнослужащие 537-го полка участвовать в расстреле поляков, заявил: «Я знал почти всех офицеров полка, поскольку сам был более года с полком, и был настолько близок с большинством из офицеров, что они сказали бы мне все, что случилось, даже что-то, не подлежащее оглашению. Поэтому просто невероятно, чтобы я не знал о таком важном деле. Сама природа того, как подобные вещи распространяются в полку, такова, что невероятно, чтобы не нашлось хотя бы одного, кто сразу же довел бы это до моего сведения».

Или опереться на утверждение генерала Оберхаузера, который на вопрос защиты, могли ли расстрелять поляков всего в 4 километрах от штаба группы армий «Центр», заявил: «Считаю, что об этом не может быть и речи по той простой причине, что если бы командующий узнал тогда об этом, он, несомненно, никогда не выбрал бы этого места для штаб-квартиры - возле 11.000 трупов».

Заявить миру, что судьи Трибунала приняли решение считать СССР убийцами поляков только потому, что в немецкой армии было правило обо всех секретных заданиях рассказывать всем приятелям, а генерал-фельдмаршал Федор фон Бок был настолько труслив, что не мог остановиться ближе, чем в 5 километрах от кладбища??

Нет, в те годы откровенную судейскую подлость и идиотизм никто бы не оценил, и в Верховный суд за это не назначил. Посему для Нюрнбергского Трибунала не только исключалось непризнание факта того, что пленных поляков расстреляли немцы, но исключалась какая-либо формулировка с сомнением в этом факте.

Ю.И. МУХИН