Виктор Точинов Бедная, бедная Польша - 2

Материал несвежий, но неплохой

Пишет Виктор Точинов (vt25)
2012-11-29 05:14:00

Бедная, бедная Польша - 2
Еще один кусочек из книги, которую надеюсь когда-нибудь закончить (отрывок про Глейвиц где-то в недрах этого журнала, искать лень)


Поляки к месту и ни к месту любят вспоминать о Катыни и о десятках тысячах расстрелянных польских офицеров... И разговоры о Березе Картузской — если неосмотрительно затеять их с поляками или с нашими либералами-полонофилами — всенепременно сворачивают на Катынь: ерунда, мол, все «лагеря обособления» по сравнению с Катынским злодейством всех времен и народов. И в самом деле, что такое несколько забитых палками евреев, белорусов, украинцев по сравнению с десятками тысяч загубленных офицеров?
Но офицер офицеру рознь... Разные офицеры встречаются.




В Катынском лесу обнаружены захоронения четырех с лишним тысяч поляков, расстреляных по одной версии гестаповцами, по другой — сотрудниками НКВД, крайне предусмотрительно воспользовавшимися для расстрела немецким оружием и связавшими полякам руки немецким шпагатом.
На первый взгляд цифры сходятся: в 1939 году Красная Армия взяла в плен около 200 тысяч польских военослужащих (по данным наших либералов-правозащитников). В справке НКВД, составленной для товарища Сталина (а Иосиф Виссарионович очковтирателей не жаловал), количество указано другое: 130242 польских военнослужащих, плененных Красной Армией в 1939 году и интернированных в странах Балтии и попавших в Советский Союз годом позже.
Цифры разнятся в полтора раза, но не будем мелочиться и поверим правозащитникам: двести тысяч так двести. Но какую часть из этих двухсот тысяч составляли офицеры?
Пропорция примерно такая: на одного офицера (включая высшее офицерство, т. е. генералитет) в польской армии 39 года приходилось примерно 50 рядовых и унтер-офицеров. В РККА, например, процент офицеров был выше, но в польской армии многие низшие командные должности занимали унтеры, или подофицеры, как их называли поляки.
То есть в советском плену должно было оказаться около 4 тысяч офицеров польской армии — эта цифра примерно совпадает с количеством захоронений в Катынском лесу.
Однако тут же встает вопрос: если Сталин и Берия загубили в Катыни практически всех польских офицеров, угодивших к ним лапы, — из кого же в таком случае состоял командный состав трех польских армий, сформированных в СССР в годы Второй мировой?
Допустим, что в 1-й и 2-й армиях Войска Польского значительную часть командиров составляли поляки-коммунисты, которые, конечно же, в созданной Пилсудским армии на командных должностях служить не могли. Но ведь была еще и армия генерала Андерса, практически полностью укомплектованная польскими офицерами-пилсудчиками.
Осенью 1941 года, когда армия Андерса еще лишь формировалась в СССР, число личного состава — 40 961 человек, из них 1965 офицеров, 11 919 унтерофицеров и 27 077 рядовых.
Уже почти половина пленных офицеров чудесным образом воскресает и переносится из Катынского леса в дивизии Андерса... Но это еще не конец истории.
На 1 марта 1942 года в польской армии Андерса числилось уже 60 000 человек, в том числе 3090 офицеров и 16 202 унтер-офицеров.
Справедливости ради укажем и число офицеров-коммунистов в армии Андерса — 81 (восемьдесят один) человек. Остальные три тысячи — пилсудчики.
Цифры взяты из справок, предоставленных Берией лично Сталину — и трудно поверить, что Лаврентий Павлович пытался бы ввести в заблуждение Иосифа Виссарионовича, добром такие попытки не заканчивались...
Если отбросить, как антинаучную, мысль о том, что польские офицеры размножались в неволе почкованием, то получается, что большинство расстрелянных в Катыни — отнюдь не строевые армейские офицеры.
Так откуда взялись 15 тысяч офицеров, о которых упорно твердят нам деятели «Мемориала»? Кто же сидел в Старобельском, Козельском и Осташковском лагерях, был затем вывезен в лес под Смоленском и расстрелян?
Офицеры, но не только армейские: жандармы, полицейские, тюремные и лагерные вертухаи...
Среди прочих сидели там садисты из Березы Картузской. И садисты из Бялы Подляски. И садисты из печально знаменитой Брестской тюрьмы. И жандармы, проводившие «пацификацию» восточных земель — сжигавшие дома в украинских и белорусских селах...
Вот точные данные по составу заключенных в лагпункте НКВД в Осташково на начало 1940 года.
Итак, цифры: общее число заключенных — 6 364 человека, из них офицеров армии — 48, офицеров полиции и жандармерии — 240, полицейских и жандармов младшего командного состава — 775, рядовых полиции — 4 924, тюремных работников — 189, разведчиков — 9, ксендзов — 5, солдат и младших командиров армии — 72, прочих — 54.
Любопытно, правда? Военнопленных чуть больше сотни — всех, и рядовых, и боевых офицеров. Причем Гитлер еще не напал на СССР и до формирования армии Андерса далеко. А остальные заключенные в подавляющем своем большинстве — полицейские, жандармы, тюремные вертухаи...
Надо отметить, что во избежание обвинений в предвзятости цифры я позаимствовал у историка Н. С. Лебедевой, автора многочисленных опусов о бедной, несчастной Польше, погубленной кровавыми тиранами — Сталиным и Гитлером. Саму Лебедеву цифры эти задуматься ни о чем не заставляют. Ни о чем. Абсолютно. Иначе не написала бы она буквально пару страниц спустя: «Узники Козельска, Старобельска и Осташкова представляли собой военную и интеллектуальную элиту Польши».
Элиту, значит? Ну-ну... Давайте вспомним, чем элита сия прославилась.


Первый польский концлагерь в Березе Картузской был создан на белорусском Полесье специальным Декретом N 791 от 17 июня 1934 года. Декрет подписали все министры тогдашней Польши во главе с ее президентом Мосьцицким, а слово «концентрационный» в тексте не упоминалось: «изоляционный лагерь». Позже, когда появился лагерь в Бяла Подляска, польские чиновники придумали еще более благозвучно звучащий термин: «лагеря обособления».
На этом основании современные польские историки и политики крайне возмущаются, если кто-то где-то употребит выражение «польские концлагеря». Не было таких, не было, не было, не было... Руководитель Союза поляков Малевич, выступая в Гродно, договорился до того, что назвал Березу Картузскую всего лишь «домом отдыха» для белорусов. Намекал, должно быть, на коммунистического премьер-министра Польши Ярузельского, в самом деле интернировавшего политических противников в домах отдыха, санаториях и прочих учреждениях, предназначенных для отдыха и оздоровления.
Вот как — по воспоминаниям бывшего узника Исаака Липшица — отдыхали и оздоровлялись в Березе Картузской:
«Особое, животное наслаждение доставляли полицейским издевательства над больными и инвалидами. Помню, Сверковский (лагерный полицейский) вывел на "занятие бегом" двух хромых узников. Они еле могли ходить, а стоило им ускорить шаг, как падали. Сверковский ударами сапог и дубинки поднимал их, выкрикивая: "Мы вас научим бегать!" Среди узников был слепой. По прибытии в лагерь его заставили бежать сквозь строй полицейских и чтоб ни на кого не наткнулся. Те подставляли ему подножки, он падал. При попытке встать ударами дубинок и ног его вновь опрокидывали на землю».
Широко применялся и спорт в качестве средства оздоровления, недаром руководство Березы Картузской называло свой лагерь «самым спортивным в Европе». Тренировки происходили примерно так:
«Шагом заключенным ходить запрещалось — только бегом. Делалось все по свистку. Даже сон был по этой команде. Полчаса на левом боку, затем свисток и сразу же переворачивайся на правый. Кто замешкался или во сне не расслышал, тут же подвергался истязаниям. Перед этим "сном" в помещения, где находилось по 120-150 человек, для "профилактики" выливалось несколько ведер воды с хлоркой».
Те, кто попадал в карцер — а рано или поздно там оказывались все заключенные — начинали ценить сон хоть по свистку, но все же на нарах... В карцере нар не было, а пол заливали не хлоркой — жидкими фекалиями. Хочешь вздремнуть — ложись в дерьмо или осваивай умение спать стоя.
Еще одно спортивно-оздоровительное упражнение: «От туалета на 100-200 метров ставили фекальную бочку. К ней выстраивали цепочку из сотни заключенных. Первый стаканом или кружкой черпал из уборной фекалии и передавал их следующему. И так — по цепочке. Люди обливались, пачкались, в стакане ничего не оставалось, что вызывало ярость садистов и наказание за неумение аккуратно работать».
Справедливости ради отметим: газовых камер в Березе не было и не шились сумочки да абажуры из кожи заключенных... Так ведь и нацисты дошли до такого не сразу, и в 1939 году газовых камер в германских лагерях еще не построили.
Главное в другом: и в польских «санаториях», как и в нацистских концлагерях, заключенные сидели без статьи и без приговора — за то, что коммунисты, за то, что ультраправые польские националисты, за то, что украинцы, за то, что белорусы...
И за то, что евреи — сидели тоже.


Надзиратель-садист Сверковский, измывавшийся над узниками Березы Картузской — военная элита Польши. Ему бы саблю, да коня, да на линию огня... Всех бы врагов несчастной Польши в клочки по закоулочкам. А что? Легко! Натренировался на евреях и украинцах в Березе...
А комендант-садист Березы Юзеф Камаль-Курганский — интеллектуальная польская элита, не иначе. Недаром прославился на века чеканным афоризмом: «Чем больше заключенных здесь передохнет, тем лучше будет жить в моей Польше!» Интеллектуал, понятное дело. Титан мысли.
Элита, такая элита...
Не буду спорить на тему, кто именно расстрелял заключенных в Осташкове вертухаев... пардон, представителей военной и политической элиты Польши, — НКВД или гестапо. Не буду. И без того споров на эту тему предостаточно.
Но задам лишь один простой вопрос: достоин ли был садист Сверковский быстрой смерти от пули в затылок? Пули от русских или от немцев — не так уж важно. Достоин? Или сначало стоило воздать ему той же мерой: погонять его по плацу, обильно награждая ударами дубинок, заставить черпать стаканом дерьмо из выгребной ямы, а затем запереть в холодный карцер с полом, залитым хлоркой и фекалиями?
Кто бы ни расстрелял Сверковского сотоварищи — обошлись с ними, на мой взгляд, чересчур гуманно.

http://vt25.livejournal.com/63381.html

К слову, биография еще одного типичного представителя польской "элиты":

Костек-Бернацкий, Вацлав

Ва́цлав Ко́стек-Берна́цкий (польск. Wácław Kóstek-Biernácki, белор. Ва́цлаў Ко́стак-Бярна́цкі; 28 сентября 1884, Люблин, Российская империя — 25 мая 1957, Варшава, ПНР)

Молодые годы
С 1904 года деятель Польской социалистической партии. В 1909 вступил во Французский Иностранный легион. Во время Первой мировой войны его полк оказался на фронте, Костек-Бернацкий был ранен и попал в немецкий плен, откуда бежал в Краков. В Польше вступил в Польскую военную организацию Пилсудского. Был солдатом I Бригады Легионов Польских, где в 1918 дослужился до офицера. В частях устанавливал дисциплину по образцу Иностранного легиона, организовывал военную жандармерию[1].
Деятельность в мирное время

В мирное время был офицером польской армии и постоянно находился при Пилсудском, которого боготворил[1]. После майского переворота 1926 года власть перешла в руки сторонников Пилсудского.

В 1930 Костек-Бернацкий был назначен комендантом Брестской крепости, которая служила тюрьмой для политзаключенных, противников Пилсудского. С 1 июля 1931 — воевода Новогрудского воеводства. 8 сентября 1932 года назначен на пост Полесского воеводы.

Будучи Полесским воеводой, Костек-Бернацкий стал организатором создания концентрационного лагеря со специальным режимом для политзаключенных в Березе-Картузской[1].
Вторая мировая война

3 сентября 1939 года Костек-Бернацкий назначается Главным гражданским комиссаром в ранге министра. Ему подчинялись все гражданские администрации на территории оперативных действий армии. Бернацкий-Костка стал третьим человеком в государстве после президента Игнацы Мосьцицкого и маршала Эдварда Рыдз-Смиглы[1].

В сентябре 1939 находился в окружении маршала Рыдз-Смиглы. Вместе со всем штабом прибыл в Брестскую крепость, которая должна была стать ставкой главнокомандующего. Когда 17 сентября 1939 года Красная Армия вторглась в пределы II Речи Посполитой, Костек-Бернацкий был уже на границе с Румынией. В тот же день штаб армии пересек границу.
Жизнь в Румынии

В Румынии пересекшие границу поляки были интернированы и поселены в местности Крайова без права выезда. Всю войну Костек-Бернацкий вел тихую жизнь в Румынии и не участвовал в политической деятельности[1].
Арест и заключение

После окончания войны новое польское правительство потребовало от Румынии выдать «преступников», в том числе и Костку-Бернацкого. Его подвергали жестокому следствию на протяжении 8 лет, в результате чего его здоровье было испорчено (ревматизм дошёл до такой степени, что он даже не мог держать ложку). В марте 1953 года ему вручили обвинительный акт, по которому он обвинялся в измене Родине, сотрудничестве с немцами во вред польскому народу, фашизации страны до 1939 года, издевательстве над политзаключёнными, поддержке Рыдз-Смиглы в переговорах с немцами и других преступлениях.

После недолгого процесса Костку-Бернацкого приговорили к смертной казни, однако заменили смертную казнь на пожизненное заключение. В результате двух амнистий, срок был сокращён сначала до 15 лет, а потом до 7,5 лет. Так как к этому моменту Костек-Бернацкий уже провёл в заключении 11 лет, он был освобождён.

Бернацкий-Костка умер в Варшаве в 1957 году, прожив 73 года.

https://ru.wikipedia.org/wiki/Костек-Бернацкий,_Вацлав

Кровавая рука сталинской гэбни в 1939 г. его не достала, а после войны он получил заслуженное возмездие от единокровников.