Сталин и еврве

http://echo.msk.ru/programs/staliname/607367-echo.phtml "Эхо Москвы" 25.07.2009 20:08
Тема : Дело "врачей - вредителей" своими глазами
Передача : Именем Сталина
Ведущие : Нателла Болтянская
Гости : Наталья Раппопорт

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Здравствуйте. Вы слушаете «Эхо Москвы», вы смотрите телеканал RTVi. В студии Нателла Болтянская, цикл передач «Именем Сталина» совместно с издательством «Российская Политическая Энциклопедия» при поддержке фонда имени первого президента России Бориса Николаевича Ельцина. Сегодня обсуждаем «Дело врачей», и у нас в студии, можно сказать, очевидец, дочь врача-вредителя Якова Раппопорта Наталья Раппопорт. Здравствуйте.
............................................................................
Н.РАППОПОРТ: ......... Первым посадили Этингера. Яков Гиляриевич Этингер – он был замечательный доктор. И когда папа заболевал, то всегда приглашали Этингера к нам. У него была такая большая круглая лысая голова, и он был невероятно разговорчивый человек. А принят он был в самых что ни на есть высоких кругах, поскольку он был хорошим доктором в «Кремлевке». И поэтому он знал массу каких-то внутренних ситуаций среди вот этой кремлевской публики и охотно с публикой, с остальными делился этими своими...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: В какое время он жил, что он так не боялся?

Н.РАППОПОРТ: Он был странный человек, я бы сказала. Он совершенно не боялся. Он слушал голоса, и потом делился услышанным тоже с окружающими, абсолютно не взирая на то, кто был вокруг. И мой папа ему всегда говорил: «Яша, ваш язык вас до добра не доведет». И не довел. И в декабре 1951 года его арестовали. Но вот этот арест никого не удивил, потому что он был такой, очень разговорчивый.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Болтливым?

Н.РАППОПОРТ: Ну, можно так сказать.
.................................................................................
25.07.2009 | 22:47 sturvan
да дерьмо льется на Сталина который год, что ж Вы молчали (#)
итак факты:
1. Сталин не причастен к делу врачей. Это подтвердила Н.Я.- на докладной Тимашук рукой Сталина написано- в архив.
2. Все эти россказни про телячьи вагоны, чтобы вывезти евреев из Москвыт- полное вранье. Этот вопрос исследовал Костырченко, не замеченный в симпатиях к Сталину.
3. Общим местом сегодня ВОПРЕКИ россказням времен перестройки- "Сталин не был антисемитом". Нет ни одного серъезного раввина, утверждающее обратное: душа-то дороже вранья.
4. Дыма без огня не бывает..

25.07.2009 | 22:52 sturvan
вот, читайте. И запомните простое: я никогда не вру (#)
http://www.seva.ru/oborot/archive/?id=824
"Н.Р.: Я работаю в университете штата Юта. Они меня пригласили 13 лет назад совсем по другому поводу.
Н.Р.: Да, я живу на гранты. Как сказала однажды Мария Васильевна Розанова: "Все мы дети капитана Гранта, а некоторые из нас еще и дети лейтенанта Шмидта". Так вот, я дитя капитана Гранта, я живу на гранты.
<Я с мормонами встречался очень много, я был в Солт-Лейк-Сити, был в мормонском храме...>
Н.Р.: ...ну это уж бросьте. В мормонский храм не пускают даже...
Структура абсолютно "совковая", замечательная. Это пирамида. Наверху стоит президент церкви.
Двенадцать там выбирают из числа семидесяти. Семьдесят - это как бы аналог ЦК. А дальше идут "райкомы". В городе, где я живу, у нас 519 мормонских церквей, а значит 519 "секретарей райкомов".
Л.В.:Мормоны поражают своей честностью и искренностью. Я знаком с несколькими мормонами. Они, конечно, несколько другие люди, они отчасти хорошие.
Н.Р.: Я вот как скажу. Их система абсолютно "совковая". То есть, на бытовом уровне они очень хорошие. С ними приятно иметь дело...
Т.Б.: ...не обманывают...
Н.Р.: Ну, насчет, того, что не обманут, я вам руку на отсечение не дам" - вот как! Они ее обогрели, накормили...

25.07.2009 | 21:21 sturvan
как Болтянская радовалась (#)
когда Наталья Яковлевна сообщала, что "мама вся почернела".. "Еще один камешек против Сталина"
А в начале передачи, когда Н.Я. стала "соблюдать объективность" -очень расстроилась, голос металлич. и только минуте на 10-й передача пошла в привычной колее мифов и легенд... Тут Болтянская просто расцвела... Святая простота.

25.07.2009 | 21:36 eva_mory
Огромное спасибо Наталье Раппопорт и Нателле Болтянской за эту передачу. (#)
Все правда, и правда из первых уст, от очевидца. в семьях многих врачей-евреев сохранились подобные воспоминания. Это правда, что люди боялись лечиться и умирали без врачебной помощи. Вся эта антисемитская истерия, убогие легенды и готовящаяся депортация - все правда.Но, помяните мое слово, что споры антисемитизма не погибли и уже проросли с новой силой. Увидите, что сейчас начнется на форуме. Через несколько часов от превратится в антисемитскую клоаку.Читая комментарии уродов-юдофобов, вспомните что и КАК говорила Наталья Раппопорт. Почувствуйте разницу и сохраните чистой свою душу.

25.07.2009 | 21:58 eva_mory (#) Она сказала о том, что антисемитизм прорезался явно после войны с Гитлером.
Но вы почитайте воспоминания Светланы Сталиной, загляните в книгу Радзинского "Сталин" - там о сталинском антисемитизме тоже немало сказано

25.07.2009 | 22:03 sturvan
Я не знал, что Радзинский был знаком со Сталиным.. (#)
А что касается "воспоминания Светланы Сталиной", то мне достаточно той лжи, как Аллилуева типа подглядела в щелку, как Сталин открыл дверь квартиры, и какой-то неизвестный большой косматый мужчина доложил, типа, Сталину:"Михоэлс мертв"... Я понимаю, паспортину со львом надо отрабатывать, но не такой же ценой...

25.07.2009 | 23:08 andre315
Don't waste time responding to your critics. (#)
ВРАЧЕ́Й ДЕ́ЛО, антиеврейская акция, предпринятая советскими властями в 1952 г. – начале 1953 г.
13 января 1953 г. в СССР во всех газетах было опубликовано сообщение ТАСС «Арест группы врачей-вредителей». В нем утверждалось, что советские органы безопасности раскрыли террористическую деятельность группы врачей, стремившихся «путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям Советского Союза». Было объявлено, что по этому делу арестовано девять врачей (шесть евреев: профессора М. Вовси, М. Б. Коган, Б. Б. Коган, А. И. Фельдман, Я. Г. Этингер, А. М. Гринштейн; три русских профессора — В. Н. Виноградов, П. И. Егоров, Г. И. Майоров)
...........................................................
Подготовка к судебному процессу прекратилась со смертью И. Сталина. 4 апреля 1953 г. появилось сообщение министерства внутренних дел, что «в результате проверки выяснилось, что врачи были арестованы неправильно, без каких-либо законных оснований». Признавалось, что показания врачей были получены при помощи недопустимых приемов следствия. Список освобожденных из тюрьмы врачей включал многие имена, не упомянутые в сообщении. Двое из арестованных — М. Б. Коган и Я. Г. Этингер – умерли в ходе следствия. Всю вину за организацию дела врачей власти приписали заместителю министра госбезопасности Рюмину, а министра Игнатьева упрекнули в беспечности. В этом сообщении признавалось, что арест врачей и подготовка процесса над ними призваны были разжечь чувство национальной вражды (без указания к кому). Дело врачей завершило самую большую антиеврейскую кампанию последних лет сталинского режима. Рюмин, обвиненный в организации дела врачей, был, по официальным сообщениям, расстрелян. Нет никаких материалов суда над ним и подтверждений, что суд состоялся. Свидетельница Тимашук была лишена ордена. Никакие данные или материалы о деле врачей в дальнейшем в СССР не публиковались. По слухам, упорно циркулировавшим в СССР, дело врачей и вскоре после него процесс над врачами должен был завершиться инсценированным линчеванием их толпой или, по другому варианту, нашедшему отражение и в неподцензурной русской литературе (А. Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ», часть 1), их повешением и инсценированным погромом, вслед за чем должна была начаться массовая депортация евреев в глубинные районы Сибири или в Биробиджан.

26.07.2009 | 03:36 np
Ева (#)
А что, слабо Литву поставить...за холокост.

26.07.2009 | 03:45 eva_mory
а че ее ставить ? И так стоит)))) И , кстати, не вякает оттуда никто на весь мир антисемитскими выкриками (#)
а вообще-то за Холокост много кого надо ставить - замучаемся)))
----------------------------------------------------------------------------
Подводя итоги: многим евреям сейчас просто безумно нравится идея, что Сталин якобы собирался евреев сослать в Сибирь, даже своих апологетов типа Костырченко слушать не хотят! Вот разглагольствования Светланы Алиллуевой и Радзинского - это историческая истина! Ну и ну, сколько злобы и ненависти в общем-то беспричинных - и детство свое "антисемитское" припоминают, хотя дети травят кого угодно даже и родной национальности, но для сионистов это не аргумент... (((

http://www.echo.msk.ru/programs/staliname/643604-echo.phtml Эхо Москвы 26.12.2009 20:08
Тема : Сталинский режим и Холокост
Передача : Именем Сталина
Ведущие : Нателла Болтянская
Гости : Илья Альтман, директор центра "Холокост" в России

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Здравствуйте, добрый вечер и добрый день. Нас можно слушать по радио «Эхо Москвы», нас можно видеть по телеканалу RTVi. Цикл передач «Именем Сталина» совместно с издательством «Российская Политическая Энциклопедия» при поддержке фонда имени первого президента России Бориса Николаевича Ельцина. Я – ведущая программы Нателла Болтянская, наш гость – председатель Научно-просветительского центра «Холокост» Илья Альтман, я приветствую вас.
И.АЛЬТМАН: Здравствуйте.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: И тема, которую мы с вами сегодня обсуждаем, довольно жесткая – это сталинский режим и Холокост. То есть, с одной стороны, при всех, скажем так, претензиях к отцу всех народов, ну, вот в этом, наверное, не виноват, да? Но с другой стороны, когда гитлеровская армия уже пошла по Европе и даже, можно сказать, до этого... Ну, во-первых, я просто хотела обратить внимание наших слушателей и зрителей на то, что под редакцией Ильи Альтмана вышла огромная энциклопедия Холокоста на территории СССР. Если можно, вы мне ее покажите, пожалуйста, покажите нашим зрителям. Объемная, серьезная очень работа. Но говорить мы сегодня будем вот так вот, через призму власти того времени.
Итак, передо мной ваша статья – это фрагменты, насколько я понимаю, еще одной вашей книги. С момента прихода Гитлера к власти до заключения пакта с Германией, то есть знаменитого пакта Молотова-Риббентропа, руководство СССР неоднократно осуждало антисемитскую политику. Могу ли я вас спросить о первых «ласточках» в этом направлении, когда и что это было?
И.АЛЬТМАН: Ну, собственно, после прихода нацистов к власти, сразу стала понятна расовая теория гитлеровского режима. И для Советского Союза было очень важно оттеняя в антифашистской борьбе против нацистов именно то, что положительно отличало Советский Союз, а именно пролетарский интернационализм. И здесь показать преследование национальной группы на премьере евреев представлялось чрезвычайно важным. И уже первый погром, который был в Германии в апреле 1933 года и особенно принятие расовых Нюрнбергских законов с подачи посла Советского Союза в Берлине Сурица. Он обратил внимание Литвинова, что один из трех наиболее ярких моментов паранойи гитлеровского режима – это ненависть к евреям. И, вот, после этого соответственно, как бы, документы, решения, выступления – они начали звучать в советской прессе.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: И Молотов говорил.
И.АЛЬТМАН: Да, здесь была достаточно многоаспектная реакция. Самое интересное, что все попытки нацистов отождествлять большевистский режим в Советском Союзе с евреями – они в этот период времени ничего кроме такой доброй усмешки, иронии советских лидеров не вызывали. Молотов именно в конце 1936 года, когда принималась знаменитая сталинская Конституция, вот, затронув ситуацию в Германии, как раз и говорил о том – вообще, замечательная фраза – что мы испытываем братские чувства к еврейскому народу именно потому, что он дал великого Карла Маркса. И потому, что именно евреи Германии, которые дали очень много ученых, выдающихся деятелей культуры и так далее – они преследуются нацистами. То есть это, в общем-то, риторика абсолютно не смущала.
И в то же самое время достаточно четко советская пропаганда сделала немало в области кино. Первые художественные фильмы на эту тему – они как раз и, в общем-то, были связаны с показом Холокоста, созданные на киностудии Мосфильм. Еще на знаменитой...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А сколь это было в соответствии с действительностью, эти показы? Сколь это было похоже на правду?
И.АЛЬТМАН: Ну, дело в том, что в основе одного из этих фильмов лежал роман Лиона Фейхтвангера «Семья Оппенгейм». И никто иной как Лион Фейхтвангер был приглашен для того, чтобы сделать сценарий этого фильма. Более того, именно по распоряжению Сталина была утверждена смета сценария – до 5 тысяч долларов. Так что появление этого фильма – ну, это, действительно, очень сильный, знаменитый роман – оно сыграло свою определенную роль, чтобы люди знали, что такое нацизм, что такое преследование евреев. А второй фильм был сделан просто по сценарию австрийского антифашиста, который бежал на территорию Советского Союза.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Хрустальную ночь освещали?
И.АЛЬТМАН: Более чем. Это тоже был великолепный повод для советских властей показать характер нацистского режима, его переход к погромам... И во многом, может быть, он и сформировал видение преследования евреев именно как погром. Я смотрел наши газеты, центральные газеты, с 11-го примерно по 25 ноября они просто пестрели сообщениями на первых полосах о том, что было. И более того, во многих городах прошли специально организованные митинги советской общественности, то, к чему, наверное, мы вернемся, когда будем говорить о событиях Великой Отечественной войны.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А протесты интеллигенции, там, что-то про митинг какой-то писали. Или даже это митинги были.
И.АЛЬТМАН: Да. Они были, действительно, митинги. Они прокатились от Москвы, Ленинграда до Сибири и Северного Кавказа.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А как формулировались основные лозунги этих митингов?
И.АЛЬТМАН: Ну, здесь, в общем-то, основной лозунг – это то, что нацисты – это не люди, они убивают ни в чем неповинных людей, для них нет никаких преград. Вот оно звериное лицо германского фашизма.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну вот тут я бы хотела немножечко поставить многоточие в разговоре об этой риторике, и задать вам следующий вопрос. Разговоры разговорами, митинги митингами, протесты протестами, а на деле? Ведь, вы же сами пишете, что поскольку, в частности, евреев уничтожали только потому, что они евреи, то люди, естественно, стремились бежать.
И.АЛЬТМАН: Еще их практически уничтожают. Погром, который произошел, ну, 91 человек погибший. Действительно, погромы в разных городах и так далее. Вот, когда мы говорим о Холокосте, у очень многих людей такое представление: «Это уничтожение». Да, безусловно, это главное в Холокосте. Но вот это прелюдия, преследование на глазах всего цивилизованного мира. Ведь, Хрустальной ночи предшествует конференция в Вивиане, созданная по инициативе правительства США, в которой Советский Союз необъяснимо не принимает участия. Вот, лично для меня одна из самых главных загадок. Пытались в архиве МИД найти какие-то документы об этом – уж, точно в Кремле принималось решение, участвовать или не участвовать в первой международной конференции по беженцам.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А вы сами-то, как думаете, в чем причина? Что уже готовили пакт?
И.АЛЬТМАН: Нет, конечно. Несмотря на то, что Литвинов в этот момент и призывал к антифашистскому фронту, и был наркомом иностранных дел. То есть внешнеполитическое ведомство, я уверен, готово было, наверное, поддержать какой-то разговор на эту тему. Здесь, я думаю, во многом сыграли последствия войны в Испании. Нужно было принимать беженцев из Испании. Вообще, прием беженцев – это дорогое удовольствие. Почему, собственно, и отказались очень многие страны. Кто-то под предлогом, не хотели ссориться с арабами, как Великобритания, чтобы не пускать в Палестину. Кто-то боялся антисемитизма, как, например, в Австралии.
Но для Советского Союза 2-й, может быть, а, может быть, это и 1-й фактор: так сколько шпионов могло понаехать? Здесь очевидно, что принимать иностранцев массово в Советский Союз – понятно, что тогда... А, вот, единично, как чемпиона мира по шахматам, Ласкера или попытка зазвать того же Фейхтвангера – вот это, пожалуйста, такие попытки делались.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Но Илья Александрович, тут еще один такой момент. Один из гостей программы «Именем Сталина» говорил вообще об отношении к иностранцам. Что людей, скажем так, вынуждали принимать советское гражданство, после чего они становились подконтрольны всей советской системе и могли исчезнуть, в том числе. Вот, что касается беженцев: существуют какие-то правила, порядки, законы приема беженцев ровно с того момента, когда люди в той же Германии начинают думать, а не пора ли им бежать от расовых законов, от соответствующего отношения?
И.АЛЬТМАН: Ну, наверное, вы имеете в виду, с одной стороны, а что в Германии, а что в той стране, ну, например, СССР, которая готова их принять. Действительно, для нацистов Холокост имел несколько этапов. Первый этап – они не должны иметь прав, то есть евреи. Принимается Нюрнбергский закон «евреи – не граждане Рейха, изгоняются отовсюду». Второе, евреи не должны иметь права жить среди нас – они должны уехать. Их, в общем-то, выпускают. Только выпускают, разрешив взять с собой 10 марок. И, в общем-то, при наличии того, что какая-то страна их готова принять. Ни того, ни другого, как бы, не происходит. Ну, какая-то часть уехала и достаточно значительная. Кстати, приняв иностранное гражданство, подданство, к концу 1935 года в Берлин вернулась, ну, примерно треть евреев, которая до этого уехала, считая, что теперь они вне действия вот этих самых расовых законов.
Они же ассимилированные евреи, они очень любят свою страну Германию, они думают, что Гитлер – это временно. А кроме того, впереди Олимпиада, и перед Олимпиадами всегда нужно показать, ну, по крайней мере, чтобы стихли какие-то международные протесты, не сорвать Олимпиаду. И где-то, вот, стихает эта истерия как раз в конце 1935 года. Да, такие иллюзии бывают.
Теперь со стороны обратной. Вот, Советский Союз, казалось бы, создана Еврейская Автономная область, рабочих рук не хватает катастрофически. Появляется в 1935 году – у нас же все по инструкциям – соответствующая инструкция Наркомата внутренних дел, кого можно в Еврейскую автономную область принимать. Конечно, в первую очередь коммунистов. И мы знаем, вообще, несколько тысяч людей-коммунистов, и не только из Германии – таких было немного. А, вот, из Латинской Америки, из Аргентины приехали очень многие и уже через 2 года об это сильно пожалели.
Второе, кто может туда въехать. Это люди с рабочими специальностями. Вообще-то, в Еврейской Автономной области в тот период проблемой было сельское хозяйство, но по инструкции было именно так. И вот эта ситуация – на диктовала возможность какое-то определенное небольшое количество беженцев принимать. Но проблема обострится с началом Второй мировой войны – там речь уже пойдет не о тысячах, а о сотнях тысяч людей.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну хорошо. А вот, скажите, пожалуйста. Вот, если, например, взять письмо того же Раскольникова, который упрекает Сталина просто в равнодушии к проблемам. С одной стороны, вы привели совершенно такую, одну из причин абсолютно функциональную – что дорогое удовольствие прием беженцев. Другая причина – она из области параноидального, это шпионофобия. Но, тем не менее, раздаются эти упреки? Сколь они слышны?
И.АЛЬТМАН: Да, странно, в августе 1939 года об этом пишет Раскольников, когда еще с евреями, как бы, ничего не происходит, и все отказы официальные принять предложение Германии о приеме беженцев – они последуют не ранее самого конца 1939-го, скорее в начале 1940 года. Значит, вот это как раз скорее осведомленность нашего дипломата в Болгарии, вероятно, какие-то разговоры шли в Москве, о чем ему было известно. То есть здесь очень интересно, что такое решение не принимать уже до того, как само предложение от Германии последует.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А скажите, пожалуйста, сколь оправданы слухи о том, что, например, отставка того же Литвинова была вызвана как-то, так скажем, нежеланием портить отношения с Германией, учитывая отношение нацистской Германии к евреям?
И.АЛЬТМАН: Да, национальность Литвинова неизменно подчеркивалась нацистами – они не упускали случая любого высокопоставленного советского деятеля по возможности...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Проверить на длину носа.
И.АЛЬТМАН: Да, абсолютно. Даже тогда, когда он не был по национальности евреем, все равно это звучало. И здесь Геббельс в своем дневнике в 1937 году – он очень внимательно на одном из процессов обратил внимание, что большинство подсудимых – евреи, и не означает ли это какой-то поворот сталинской политики? Поэтому да, отставка Литвинова в Германии – это был как бы некий сигнал. Руководствовался ли Сталин его национальностью? Думаю, что нет. Руководствовался, скорее, тем, какую политику проводил Литвинов и с его именем ассоциировались именно попытки создания антифашистского фронта, антифашистской коалиции.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А скажите, пожалуйста. Вот, пакт Молотова-Риббентропа на сколько градусов поворачивает всю историю осуждения нацистской политики в отношении евреев?
И.АЛЬТМАН: Ну, не мог, естественно, не повернуть, потому что после этого вообще, в принципе, прекращается антинемецкая пропаганда до мая 1941 года, когда неожиданно дается такой сигнал, что уже, как бы, можно или нужно готовиться к войне. Но до этого, понимаете, антипропаганда, как бы, исчезает, а в нашу прессу совершенно неожиданно иногда проникает достаточно полная информация о преследовании евреев в Европе. И получается только потому, что это наши союзники, в тот момент Германия, которая по официальным каналам распространяет информацию. Ну, как, например, в оккупированной Франции принимаются антиеврейские законы, как евреи носят желтые звезды, что с ними происходит. В основном, не про Германию, а захваченные ею страны, и это публикуется не в центральных газетах.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Но информация есть?
И.АЛЬТМАН: Да, вот те историки, наши зарубежные коллеги, которые брали только «Правду» и «Известия», вот они сделали такой вывод: все, исчезает, замолкает, пропаганды больше нету. И это очень сильно повлияет на информацию советских евреев, что же реально происходит с Холокостом. Поверьте мне: то, что говорилось до этого пакта и то, что просачивалось... Вот, я даже в районной газете, в городе Владимире в тот момент был, районный город – там было несколько статей, очень подробно говоривших об этом. Даже «Труд» позволял себе публиковать статьи Фейхтвангера в 1940 году.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Илья Александрович, хорошо, еще такой вопрос. Вот, история, связанная, скажем так, с деятельностью комиссии Литвинова. Насколько я понимаю, уже будучи опальным, он, тем не менее, возглавил некую комиссию?
И.АЛЬТМАН: Это связано с вашим предыдущим вопросом. Может быть. Вообще, вы знаете, чем больше мы читаем и знаем о Сталине, может быть, это было отнюдь не случайно. Назначить Литвинова после опалы на должность, на которой о нем бы в Берлине вспоминали, ну, если не каждый день, то каждую неделю. Потому что Максим Максимович был назначен сопредседателем смешанной советско-германской комиссии по вопросу беженцев. И здесь, в общем-то, ссылки на переговоры с ним, документы и так далее неизбежно возникали и в Берлине. Так что если уж совсем отставкой Литвинова хотели бы нацистское руководство, ну, никак не раздражать, то, конечно бы, его туда не назначили.
Равно как и другой миф, что с отставкой Литвинова приходит Молотов. Ему говорят, якобы, чтобы больше в Наркомате иностранных дел не было евреев. Ну и что? Майский остается послом в Англии, Уманский в Соединенных Штатах, а на должность заместителя Наркома берет Литвинов своего старинного приятеля по революционной борьбе Соломона Абрамовича Лозовского, к имени которого мы еще с вами вернемся.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Пакт заключен. Беженцы продолжают стремиться? Как это происходит?
И.АЛЬТМАН: А здесь уже совершенно, действительно, другая ситуация. Потому что, собственно, за пределами Германии после нападения на Польшу здесь-то нацисты оторвались. Тех евреев, которых они рисовали себе в пропагандистской литературе, религиозные люди с пейсами в традиционных одеждах и так далее – вот они на улицах польских городов. Начинаются издевательства, избиения. Гетто, появляется именно в Польше – в Германии этого не было – опознавательные знаки в виде желтых звезд или голубых звезд.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: В Союзе знают об этом?
И.АЛЬТМАН: Более чем. О том, что в Союзе знают об этом и знали великолепно, забегая вперед я скажу то, что, когда началась война с Германией, Великая Отечественная война, на третий день в журнале «Огонек» появилось 3 снимка о судьбе евреев в варшавском гетто. Вы понимаете, что при современных тому времени средствах связи получить эти фотографии никоим образом было нельзя, все было подготовлено, что называется, на черный день лежало. Так что, безусловно, информация проникала, в первую очередь от самих беженцев.
Здесь мы должны с вами разграничить количество людей, которые принесли знания о Холокосте. Вступление Советского Союза во Вторую мировую войну, поход в Восточную Польшу, то есть Западная Украина, Западная Белоруссия.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А скажите, пожалуйста. Вот, люди, которые бегут, - их что? возвращают обратно?
И.АЛЬТМАН: Смотря когда. В первый месяц после того как наша армия встретилась с немецкой, произошел красивый парад в Бресте, обмен этого города – его передали Советскому Союзу и так далее. Какой-то период времени несколько недель граница была такова, что люди могли ее достаточно свободно пересекать в обе стороны. И очень многие, кто к тому времени, ну, прошло, еще раз я повторяю, всего несколько недель, Варшаву-то взяли 21 сентября 1939 года. Вот, первая половина октября, еще можно бежать, и десятки тысяч людей бегут на советскую территорию. А примерно с конца ноября уже все, документы подписаны, работают комиссии, немцы проводят политику «Чем больше евреев удастся переправить на советскую сторону, тем лучше».

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А объясните, пожалуйста, что за история с предложением берлинского и венского бюро по делам еврейской эмиграции? Что это за бюро?
И.АЛЬТМАН: Это очень интересная структура, которая была создана в составе ведомства Гиммлера, СС. И одним из первых руководителей бюро по еврейской эмиграции в Вене был тогда малоприметный сотрудник Адольф Эйхман. Имя Эйхмана потом будет ассоциироваться с решением еврейского вопроса. Какое-то время берлинское бюро возглавлял Райнхард Гейдрих, это правая рука Гиммлера, впоследствии шеф главного управления безопасности Рейха.
То есть серьезные ведомства, которые затеяли переписку с Советским переселенческим комитетом. Для меня как историка-архивиста, безусловно, думаю, что в наших архивах, скорее всего, в кремлевском архиве обязательно должен быть оригинал и перевод этого документа на 3-х листах. Это было 2 письма, тоже очень интересных, таких, изящных. И из Вены, и из Берлина предлагали принять евреев Рейха. Что значит «евреи Рейха» к началу 1940 года?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Они же уже...
И.АЛЬТМАН: Это евреи Германии, которых там остается порядка 150 тысяч, это евреи Австрии – их 160 тысяч, это евреи Западной Польши, которая отошла к Рейху. То есть это порядка уже более 2,5 миллионов человек, которые щедро Рейх предлагает принять, искренне веря, что коммунистический советский режим обрадуется такому подарку на территории Советского Союза. И более того, у нас, ведь, один источник – это ответ Переселенческого комитета, проект ответа, адресованный как раз тому самому товарищу Молотову, который так хорошо говорил о братских чувствах к еврейскому народу. И в этом документе четкая отсылка: немцы даже предлагают, куда. Они предлагают Западную Украину и они предлагают Биробиджан.
Ну, если о Западной Украине, когда документ был введен в научный оборот, шли дискуссии, что, может, такая изящная попытка за счет советской стороны переправить на Западную Украину, а потом-то война начнется, и вот там уже спокойно их и уничтожим. Но предложение Биробиджана – уж японцам бы, которым собирались, разделив Советский Союз, отдать эти территории, ну, явно эти евреи были бы не нужны.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Итак, знаменитая эта история японского консула Сугихара, который спас какое-то количество бежавших евреев. То есть смысл заключался в том, что люди бегут на территорию, в частности, уже советской Литвы, а их должны выслать обратно? Почему?
И.АЛЬТМАН: Там немножко иная история. Сугихара – он был консулом в Литовской республике, в городе Каунасе. Но во многом его миссия была связана с теми евреями, которые жили на территории Польши в так называемом Виленском крае, который щедрый Советский Союз подарил Литве в декабре 1939 года. И, естественно, какая-то часть умных евреев запаслась визами в Палестину на черный день, не думая, что черный день так настанет. Мы знаем прекрасно, что иногда вот так с визовыми паспортами люди и в более позднее время живут достаточно долго. И здесь-то инициатором решить этот вопрос с Советским Союзом – далее объясню почему – выступает литовское правительство.
Опубликованы документы «Советско-литовские отношения в 1939-1940 годах». Такое складывается впечатление, что каждый месяц посланник Литвы в Москве обивал порог, уговаривал ведомство, подчиненное товарищу Молотову, помочь переправить этих евреев через Одессу в Хайфу на территорию Палестины, поскольку у них были визы. Ответ товарища Молотова был, насколько мы видим уже в других документах, еще более изящен, чем тот, о котором мы говорили ранее. Он был следующий: что мы не можем на это пойти, так как в Черном море английские подводные лодки и мы не можем гарантировать безопасность этих беженцев, и так далее, и так далее.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну, это иезуитство такое.
И.АЛЬТМАН: Да. А потом появляются, соответственно, уже иные исторические реалии, советские войска устанавливают советскую власть на территории Литвы. Сугихара не уезжает. Визы – вот тогда и нужен именно Сугихара, потому что появляется другой вариант с транзитными визами через территорию Советского Союза.
Дело за малым – нужно согласие все того же товарища Молотова. Кто его убеждает? Человек, которого посылают наместником в Литву, до этого занимавший такой скромный пост начальника 5-го иностранного отдела НКВД, то есть главный наш специалист по разведке товарищ Деканозов. И он моментально убедил Молотова, что эти люди поедут через территорию Советского Союза как иностранные туристы. Советскому Союзу это принесет 1 миллион инвалютных рублей, и это, в общем-то, очень хорошо сработало.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: 22 июня 1941 года, и проблемы Холокоста больше не являются проблемами иных территорий для Советского Союза. И как я понимаю, начиная с этой даты, новый отсчет событий и реакций. Я напомню, что наш гость Илья Альтман, сопредседатель Научно-просветительского центра «Холокост», говорим мы о сталинском режиме и Холокосте. Сейчас прервемся и продолжим через пару минут.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Итак, мы продолжаем разговор с Ильей Альтманом. Итак, скажите, как относится советское правительство, как оно реагирует на поступающую, наверняка, информацию о судьбах советских граждан-евреев, которая к ним поступает с момента начала Великой Отечественной войны.
И.АЛЬТМАН: Ну, собственно, нападение Германии на Советский Союз – это и начало Холокоста как массового тотального физического истребления евреев на территории Европы. Ни в оккупированной Польше, ни в Германии, где бы это ни было, вот такого массового уничтожения не происходит. Все советские евреи объявляются политическими врагами Рейха, а советский строй и борьба с ним называется борьбой с иудобольшевизмом.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Скажите, пожалуйста, вот, декабрь 1941-го года Бабий Яр?
И.АЛЬТМАН: Сентябрь.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Сентябрь, извините. До него что-то уже было известно?
И.АЛЬТМАН: Да. И здесь, собственно, та информация, которая приходит в начале, она сначала лишь подтверждает информацию о том, что было в Польше. Ну, преследование, ну, гетто, какие-то издевательства и так далее. Потом уже в начале июля начинает поступать информация, например, от руководителя Компартии Белоруссии Пономаренко, который рассказывает об истреблении евреев. И, кстати, пишет о том, это говорит о том, что еврейское население было осведомлено, оно бежит. Пономаренко, сам бежавший из Минска, упрекает евреев то, что они покидают города, спасаются и так далее, и так далее.
Советское правительство ничего пока в этом не понимает, потому что евреи, которые бегут с территорий, присоединенных в 1939-1940 году, натыкаются на заградотряды, если они не коммунисты, не комсомольцы – их дальше не пропускают. Естественно, что в условиях этого хаоса первых дней войны, каких-то специальных мероприятий помощи еврейским беженцам ни теоретически, ни практически оказано быть не может. Но самое главное, и сами-то евреи, зная о преследованиях, унижениях, ограблениях и так далее...

Окончание следует.

Окончание.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну, Кузнецов это достаточно толково описывает в книге «Бабий Яр». Что бабка говорит: «Ну, были мы при немцах в Первую мировую – нормальные, культурные ребята».
И.АЛЬТМАН: Это значит, вот сегодня, когда мы уже ретроспективно говорим об этом, мы понимаем, как многие люди, евреи – они не верили советской пропаганде. Все в 30-е годы уже было показано во многом, то, что их ждет. Они в это не верили. Но здесь тот вызов, я вернусь к вызову, потому что тема нашей передачи-то – сталинский режим. Вызов, который перед ним встал: а что делать в этой ситуации? Озвучивать на немецкую пропаганду и думать о ее последствиях, потому что вряд ли информация о том, что немцы... А Геббельс зачитывает 22 июня речь Гитлера по берлинскому радио и говорит о том, что немецкий народ всегда с уважением относился к народам России, и что, собственно, только борьба с иудокоммунистическим режимом...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: То есть это звучит?
И.АЛЬТМАН: Да, абсолютно! Это ретранслируется во всей пропаганде. Это оказывается огромным проникающим воздействием.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну так объясните, почему тогда советское Информбюро дает информацию о массовой гибели советских граждан, мирного населения, а нигде не говорится о том, что идет просто истребление евреев?
И.АЛЬТМАН: До февраля 1943 года мы не можем сказать, что об этом не говорится. Об этом говорится, но дозированно.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Дозированно – это что такое?
И.АЛЬТМАН: Дозированно – это то, что, может быть, специально, как, например, об уничтожении евреев в Киеве 19 ноября 1941 года. «Известия» публикуют статью, ссылка очень странная на корреспондента американского агентства из Лиссабона, но, тем не менее, такая статья публикуется. Сведения об этом проходят, звучат в первой ноте Молотова о преступлениях нацистов в январе 1942 года, называется ряд городов, где это происходит. Правда, уже с апреля 1942 года в той же самой следующей ноте Молотова уже идет перечислительный ряд, где главным объектом преступлений нацистов называются уже не евреи, русские и так далее, и так далее.
Наконец, в декабре 1942 года советское правительство не только присоединилось к общему заявлению союзников об уничтожении нацистами евреев Европы, но почему-то это тоже одна маленькая загадка. Для этого было создано специально на 1 день Информбюро Наркомата иностранных дел, от имени которого «Известия» на следующий день после общей декларации публикуют достаточно обширную такую статью о том, что происходит на советской территории с евреями.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Илья Александрович, а вот созданный как такая фандрайзерская структура Еврейский Антифашистский Комитет.
И.АЛЬТМАН: Скорее, пропагандистская структура.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну, деньги они тоже собирали, и немало их собрали.
И.АЛЬТМАН: Это была вторая их функция.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Они, вообще, как я понимаю, знать-то знали? Письма-то шли Соломону Михайловичу?
И.АЛЬТМАН: Еще до того, как был создан Еврейский антифашистский комитет 24 августа 1941 года, пройдет всего 2 месяца после начала войны, в Москве соберется радиомитинг еврейской общественности. Он будет транслироваться...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: «Еврейская мать, даже если у тебя только один сын» - это оттуда?
И.АЛЬТМАН: Это оттуда. И более важно то, что сказал тот же Михоэлс, он сказал то, что у нацистов беспрецедентный план уничтожения целого народа. Ни один человек, ни один еврей не может чувствовать себя в безопасности. Это прозвучало за несколько месяцев до Ванзейской конференции, где будет принят план окончательного решения. В тот период времени ни один человек не мог знать об этих планах. Вот, великий актер Михоэлс – он сумел предвосхитить, опираясь на те факты, которые уже приходили. Вы задали вопрос, что было до Бабьего Яра. Вот, за один день до этого митинга, 23 августа в Каменец-Подольском на Украине было уничтожено более 20 тысяч евреев, в том числе депортированных с территории Венгрии. И это были уже реальные факты уничтожения евреев на советской территории.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вопрос. Расскажите, почему западные страны на Бермудской конференции 1942 года отказались поверить свидетелям Холокоста?
И.АЛЬТМАН: Ну, Бермудская конференция по беженцам – она состоялась в апреле 1943 года. Так что уже спустя, как бы, это время. Верить или не верить – дело было в другом: там представитель еврейского агентства Хаим Вейцман, будущий президент Израиля настаивал на том, чтобы открылась Палестина для приема еврейских беженцев. Это была конференция англо-американская, и Великобритания не пошла на то, чтобы расширить коридор для этих беженцев. К тому времени, к 1943 году было достаточно много свидетельств.
Между прочим, с территории Советского Союза шли сообщения разные в Берлин по радио. И если к эсесовским шифрам не удалось подобрать ключи, то для полиции порядка британская разведка такие ключи подобрала. И вот сейчас опубликованы интереснейшие исследования: все это ложилось на стол Черчиллю, а он, опираясь на ноты Молотова, говорил: «Ну, смотрите. Советский Союз говорит о том, что не только евреев убивают, убивают мирных советских людей. Это дезинформация», - говорил он.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Но подождите. Ведь, аналогичная ситуация, если я не ошибаюсь, была история о каком-то из беженцев из Варшавского гетто, который приехал в эмигрантское правительство Польши в Лондоне, и когда рассказал все это, там чуть ли не самоубийство было.
И.АЛЬТМАН: Был Зигельбойм – он был депутатом Польского Сейма, на секундочку. Ему, действительно, не верили, что существуют газовые камеры, лагеря уничтожения и так далее.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: То есть гораздо удобнее быть не в курсе, так?
И.АЛЬТМАН: В это сложно было, действительно, поверить. Это еще как-то можно было представить. Вот, война на Востоке, тотальная война, война на уничтожении. Вообще, мы должны не забывать, когда мы говорим о Холокосте на территории Советского Союза, то мы говорим об одной из самых неизвестных страниц нашей истории – нацистский оккупационный режим, жизнь людей на этой территории, не только и не столько немцы. В этом участвуют так или иначе, не обязательно помогая убивать, спасая, пряча, как-то реагируя на это, миллионы людей. И вот это была одна из главных проблем, которая стояла перед советской пропагандой.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Один из наших слушателей задает вопрос: «Правда ли, что по приказу товарища Сталина в начале войны были попытки вывести еврейское население из приграничных районов СССР, в частности, Молдавии?»
И.АЛЬТМАН: Ну, товарищ Сталин вообще применительно к Холокосту никаких приказов не отдавал ни в ту или не иную сторону. Выступил он один раз. Правда, это было очень важное выступление накануне знаменитого парада в ноябре 1941 года, где он сказал о Холокосте один раз за всю войну. Но само это выступление Сталина – оно для советских евреев было огромным источником информации, подтверждающим Холокост. Правда, он сравнивал то, что происходит с евреями как средневековый погром. Понятно, что к этому времени по разным каналам, в первую очередь по органам НКВД... Кстати, именно НКВД готовило для Наркомата иностранных дел то самое заявление. Вот, вроде был Еврейский антифашистский комитет, он специально собирал эту информацию, он переправлял ее на Запад, но для нашего НКИДа верили 4-му управлению НКВД, лично товарищ Судоплатов составлял текст, давал информацию по своим каналам, что было известно о Холокосте на территории СССР.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Скажите, пожалуйста, вот, тот же самый Еврейский антифашистский комитет, руководство которого ездило и, как вы говорите, пропагандистская, я считаю, ничуть не менее важна была. Там же какие-то очень немалые средства были собраны?
И.АЛЬТМАН: 45 миллионов долларов.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Тех еще. Они говорили о том, что происходило? Или у них был запрет?
И.АЛЬТМАН: Да нет, это был полный карт-бланш в этот период времени, это было некое разделение труда. В советских средствах массовой информации достаточно дозированная информация. Правда, если, например, член чрезвычайной государственной комиссии Алексей Толстой, лично увидевший в Минеральных Водах еврейские могилы, ужаснувшийся после освобождения Северного Кавказа, написавший огромную статью в «Правду» об этом. Если Илья Эренбург достаточно регулярно не просто пишет о Холокосте, а вообще первый в мире называет цифру 6 миллионов уничтоженных евреев Европы, когда тоже никто такую цифру, наверное, не мог бы дать, да? В этот период времени было четкое разделение труда.
А, вот, на Запад всю информацию поставляет Еврейский антифашистский комитет. И поездка Фефера и Михоэлса в США, Англию, Мексику и Канаду – она, ведь, носила очень важную задачу, что пора вступать в войну. И те митинги, которые собирали десятки тысяч людей, те обращения, которые звучали, встречи с мэрами городов – все это создавало именно ту необходимую для Советского Союза общественно-политическую ситуацию, когда уже вопрос встал не нужно или не нужно, а когда нужно отправляться в Европу для того, чтобы покончить со всеми этими ужасами.
Деньги в фонд Красной Армии – это уже было побочное явление. Именно там в ходе этой поездки по предложению американской стороны, красивое такое название организации «Американских еврейских писателей, ученых и артистов», которую возглавляли Альберт Эйнштейн и зять Шолома Алейхема журналист Гольдберг. Было принято решение о совместной подготовке «Черной книги», сборника документов о преступлениях нацистов.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Которая в России, в Советском Союзе?..
И.АЛЬТМАН: Которая в Советском Союзе вышла за считанные месяцы до того, как эта страна прекратила существование. К сожалению, вот эта связь историческая прервана была, историческая память на несколько десятилетий именно из-за запрета «Черной книги».

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Скажите, пожалуйста, с какого момента, с вашей точки зрения, начинается некий перелом? От очень многих историков, неисториков, очевидцев я слышала, что, начиная с того момента, как советские войска переламывают ход войны, в Советском Союзе начинается сначала бытовой, а потом и не только бытовой антисемитизм.
И.АЛЬТМАН: Ну, антисемитизм – мы теперь это знаем точно на примере города Ленинграда – начинается буквально с первых дней блокады. И, вот, лидеры Ленинграда, и товарищ Жданов, который там находится, один из главных идеологов страны как раз очень понимает хорошо опасность антисемитизма. И Ленинградский горком партии принимает специальное решение, что этому нужно противодействовать. И ленинградская газета «Большевик» в отличие от московских газет регулярно публикует статьи, объясняющие, что такое нацистская политика и, так сказать, предупреждая те факты, которые по линии органов госбезопасности они получают, что на ленинградских заводах призывы «Мы готовы, только придут немцы». Но всегда это в связке «евреи-коммунисты». То есть точно срабатывает пропаганда.
Поэтому в данном случае здесь очень важно понять следующее. Не нужно пользоваться только черно-белыми красками. Почему с февраля примерно 1943 года, с одной стороны, после Сталинградской битвы, с того, как происходит коренной перелом в Великой Отечественной войне, начинается все меньше и меньше публикаций конкретно о еврейских жертвах?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Почему?
И.АЛЬТМАН: Да потому что к этому времени появляется достаточно много информации о преступлениях нацистов против других групп советского населения. Антипартизанские операции, протесты против угона в Германию, молодежь бежит, начинаются карательные операции. Достаточно уже Катыни и вот тех сожженных деревень, о которых можно и нужно говорить. Появляются, наконец, реальные факты. Уже не нужно как в первые месяцы войны, когда в руки Совинформбюро попадает дневник немецкого офицера, в котором он пишет только о евреях, а там начинают говорить о гражданах разных советских городов, это попадает в английскую прессу, вызывает огромный скандал.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Для чего?
И.АЛЬТМАН: Фактов было мало. Потому что первые месяцы войны нацисты и декларировали...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А вообще, какая-то генеральная линия в так называемом еврейском вопросе в Кремле была?
И.АЛЬТМАН: Я думаю, что не было линии по освещению ситуации на оккупированной территории. Болезнейшая ситуация. Огромная территория страны оказалась в оккупации – ведь, мы должны были бить врага на его территории. По меньшей мере 60 миллионов человек там находится брошенными на произвол судьбы. И поэтому все, что происходит там – да, конечно, нужно и необходимо было в пропагандистских целях максимально показывать зверства нацистов. Но в первый год войны здесь большинство жертв нацистов, как именно людей, которых убивают, - это советские военнопленные, это евреи. И поэтому вот здесь, так сказать, диапазон для пропаганды, о котором можно говорить.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Илья Александрович, чуть больше года назад мы с вами были на мероприятии, посвященном годовщине Хрустальной ночи, и там было некое заседание по поводу отрицателей Холокоста. Один из пунктов, одна из форм отрицания – это, так скажем, сокращение количества. На сегодняшний день чем подтверждается цифра 6 миллионов?
И.АЛЬТМАН: Вы знаете, после того как открылись архивы подавляющего большинства государств, после того как стала доступной документация государственных архивов, очень многих ведомственных архивов нашей страны, в наших исследованиях и в энциклопедии, с которой мы начинали наш разговор, удалось подсчитать, что, по меньшей мере, 2 миллиона 800 тысяч советских евреев, то есть в границах на 22 июня 1941 года, кто были советскими гражданами, они стали жертвами Холокоста. Нам удалось установить, что не менее 250 тысяч иностранных евреев были привезены, уничтожены на территории Советского Союза.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А вы можете, кстати говоря, объяснить? Ведь, насколько я понимаю, Советский Союз, с Красным крестом там не были подписаны соглашения, но жители других государств – они, как бы, подпадали под действия соглашения?
И.АЛЬТМАН: Нет, речь о военнопленных. Здесь вот эти соглашения, которые не подписаны были, они, в первую очередь, сказались на судьбах военнопленных. А евреев-военнопленных просто убивали сразу же, если их выявляли, по крайней мере, в первый год войны.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А теперь скажите, пожалуйста. Вот, заканчивается война. Был художественный фильм Дмитрия Астрахана «Из ада в ад», потрясший меня совершенно, ну, фильм хороший, смысл которого сводился к тому, что когда уже, вот, весь этот самый страшный ужас закончился и люди пошли возвращаться из концлагерей, из гетто, откуда угодно, из этих ям смерти, их встречали вовсе не с распростертыми объятиями. Сколь распространенным это явление было на территории СССР и сколь, например, Ваксберг в своей книге «Из ада в рай и обратно» пишет правду?
И.АЛЬТМАН: Ну, здесь, вы понимаете, историк вообще не прокурор, а историку оценивать писателя всегда сложно. Я буду оперировать теми документами, которыми располагаю. Опять же, знаете, испортил квартирный вопрос. Люди возвращались из эвакуации. И здесь евреев – это, действительно, были меры государственного воздействия – прекрасно понимали по возможности. Ну, например, на территории Украины, Киева и так далее, других крупных городов, так сказать, сделать все, чтобы они не торопились возвращаться. Почему? Потому что их квартиры были заняты. Очень часто они были заняты людьми, тоже пострадавшими от нацистов. И возвращение из эвакуации - опять же, здесь нужно сказать, что была плановая эвакуация, куда попадали люди разных национальностей, и было бегство. Бегство евреев, которые спасали свою жизнь, бежали в том числе из Москвы в октябре 1941 года, прекрасно зная.
Когда они возвращались, возникала эта самая напряженность. До погромов дело не доходило, но в том же городе Киеве были такие серьезные инциденты. Да и не только в Киеве, в других городах.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А скажите, пожалуйста, вот один из таких инцидентов, если не ошибаюсь, может быть, не Киев, но это точно где-то Украина, история про капитана-фронтовика, которого обвинили в том, что он свои награды купил на Алайском базаре в Ташкенте, в ответ на что он достал оружие боевое, наградное оружие и выстрелил.
И.АЛЬТМАН: Ну, здесь те слухи, которые, в первую очередь, распускали нацисты в своей пропаганде.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: То есть они что? Они убедили, нацисты?
И.АЛЬТМАН: Ну здесь, вы понимаете, ведь в тот период времени многие и не представляли себе, кто такой еврей. Если у человека не было ярко выраженного имени, фамилии и так далее, рядом с вами мог находиться человек с фамилией (НЕРАЗБОРЧИВО) и вы даже не подозревали, что он еврей. Самое главное, советские ребята-то – они в тот момент времени, действительно, спроси любого фронтовика, он скажет вам, что «мы там не делились по национальностям, и об этом не говорили, кто воевал на фронте». А люди в эвакуации увидели именно этих самых беженцев. Это же очень просто объясняется. Почему сегодня в Москве напряженность? Почему сегодня в Москве никто не задумывается?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну а вот этот такой стишок «Иван воюет в окопе, Абрам торгует в Рабкопе» откуда взялся?
И.АЛЬТМАН: Значит, мы с вами говорим о сталинском режиме. Сейчас мы не будем говорить ни о нацистской пропаганде, ни о бытовом антисемитизме. Скорее, реакция на приезжего человека, когда вы видите относительно молодых людей либо на фронте и так далее.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: То есть это просто ксенофобия?
И.АЛЬТМАН: Не всегда. В журнале «Большевик» в январе 1943 года председатель Верховного совета РСФСР Бадаев опубликовал статью о награждениях по национальностям в годы Великой Отечественной войны. Там были все национальности, евреи упоминались последними в числе прочих, в тот момент когда они по числу наград, боевых наград занимали 4-е место. Спустя полгода, выйдут на 3-е место, опередив белорусов. Вот эта вот информация дозировалась, дозировалась всю войну.
Если мы вспомним, может быть, самые страшные преступления. Вот, если говорить, вы знаете, о преступлениях, всегда нужен какой-то один персональный пример. Не миллионы жертв, а, вот, одна. Для меня это расстрел по делу Еврейского антифашистского комитета журналистки-красавицы, молодой женщины Мириам Железновой. За что? Только за то, что она американцам передала сведения о числе евреев-героев Советского Союза. Секретная информация. Тот полковник из управления кадров Минобороны, который предоставил вот эти сведения, получил 25 лет. Вот самая секретная информация.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Илья Александрович, а скажите, пожалуйста. Еврейский антифашистский комитет до своего разгрома пытался как-то предать гласности сведения о масштабах Холокоста на территории СССР?
И.АЛЬТМАН: Более того, он пытался говорить о масштабах антисемитизма. Илья Григорьевич Эренбург саркастически сказал в 1943 году: «Если мы создавали этот комитет лишь для того, чтобы говорить о преступлениях нацистов, так евреи за рубежом и так об этом знают. Надо говорить об антисемитизме внутри страны».

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А скажите, пожалуйста, вот, много ходит легенд о том, что, якобы, были некие секретные листы в пакте, которые имели отношение именно к проблемам еврейства и, якобы, Сталин устами кого-то из своих эмиссаров говорил, что, дескать, будем разбираться с еврейским вопросом. Я вот так, мягко формулирую. Была такая история?
И.АЛЬТМАН: Ну, вы знаете, миф, легенда. Ничего имеющего отношения к реальности не было. Просто и Сталин-то... Вот, вы понимаете, мы знаем, каким станет Сталин в еврейском вопросе после войны. Не нужно экстраполировать, так сказать, то, что мы знаем, что произойдет с ним в конце его жизни на более ранний период. Лично он никогда евреев не любил, но будучи прагматиком, политиком, прекрасно понимая отношение западных стран в еврейском вопросе ему необходимо, он наряду с другими антифашистскими комитетами, которые мирно уживаются в одном здании на нынешней Пречистенке, 10, тогда Кропоткинской – он создает Еврейский антифашистский комитет. И он играет, действительно, очень важную роль для советского народа.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Много лет назад вы лично мне сказали на вопрос о причинах разгрома и расстрела ЕАК, вы сказали, что проблема не столько в слове «еврейский», сколько в слове «антифашистский».
И.АЛЬТМАН: Михаил Яковлевич Гефтер, первый президент нашего центра, он блестяще сказал, что этот комитет с момента создания был обречен и как еврейский, и как антифашистский. И то, что уже с 1946 года... Причем, очень интересно: сейчас, готовясь к этой передаче, просматривал документы, когда же впервые в партийных документах или НКВД о буржуазном национализме-то скажут? Это, действительно, товарищ Суслов, который тогда молодой партийный аппаратчик, пришедший в отдел пропаганды и агитации. Вот, впервые он упоминает термин, что многие сообщения, так сказать, Еврейского антифашистского комитета на Запад – они отдают еврейским национализмом.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Сколько мест на сегодняшний день, связанных с трагическими событиями Холокоста на территории бывшего Советского Союза?
И.АЛЬТМАН: Вы знаете, я скажу про Россию. Это более 500 мест, где происходили расстрелы. Мы только недавно, как-то я для себя, готовя эту энциклопедию, осознал, что 144 тысячи евреев, уничтоженных на территории России, это же столько же, сколько погибло евреев в Германии. Все 23 оккупированных области и края здесь под Москвой тоже. А что на памятниках? Не более 30 памятников на территории России, где есть слово «еврей».
Если говорить об увековечивании памяти на территории Москвы, в мемориале синагоги на Поклонной Горе, Российский еврейский конгресс сделал замечательную экспозицию по Холокосту истории евреев, куда приходят тысячи московских учителей и школьников. А, вот, Бабий Яр – там до сих пор нет музея, например, там лишь стоят отдельные памятники.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: К сожалению, истекает наше время, и поэтому задам вопрос. Так, все-таки, сталинский режим, Сталин и Холокост – что поставите между этими двумя понятиями? Какой-то знак, я не знаю. Как обозначить взаимоотношения двумя словами?
И.АЛЬТМАН: Мы не сказали с вами об очень важном моменте, почему международный день Холокоста это 27 января. Это наша армия и освобожденное Калужское гетто в декабре 1941 года, и Майданек, его тысячи узников.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Хотя, там были спорные ситуации.
И.АЛЬТМАН: Да. Узники Освенцима. Мы должны отграничить подвиг нашего народа, нашей армии, которая своей борьбой с нацизмом спасла евреев Европы, и режим, для которого еврейские жертвы никогда ни на одном этапе не имели большее значение, чем просто удобная карта в пропагандистской игре.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: К сожалению, время наше истекает. Илья Альтман в передаче «Именем Сталина» совместно с издательством «Российская Политическая Энциклопедия» при поддержке фонда имени первого президента России Бориса Николаевича Ельцина. Спасибо.
И.АЛЬТМАН: До свидания.
--------------------------------------------------------------
26.12.2009 | 21:43 oroskogut
Сталинский режим и Холокост (#)
Илья!
Может быть Вы прекрасный ученый. И человек нормальный. Да и Россия для Вас не "ЭТА", а "МОЯ" страна.
Только Вы не выполнили возлагаемых на Вас задач со стороны Н.Болтянской и ряда других дЫмократов: не показали Сталина и его подручных в совокупности со всеми русскими, украинцами, белорусами, татарами, башкирами и прочими, населяющими ЕТУ страну, ярыми АТНИСЕМИТАМИ, так или иначе участвовавшими в Холокосте. Вы всё чего-то о каких-то событиях рассказывали, может быть, и объективных с позиций историка фактов, но где же АНТИСЕМИТИЗМ? Вас для чего приглашали на передачу? Факты что-ли излагать!?
Вам Нателла и такой вопрос задает и сякой наводящий. А Вы опять за своё.
Может быть, Вас где-нибудь и поблагодарили бы за эту информацию, но Вы же здесь не на научной коференции!
Ох, боюсь, что Вас больше НЕ ПРИГЛАСЯТ: другие есть "ученые", которые понимают как отвечать на правильно заданные наводящие вопросы.
Но Вам - СПАСИБО.
Знать бы Вашу эл. почту - многие высказали бы Вам свою благодарность.

http://www.echo.msk.ru/programs/staliname/682139-echo.phtml Эхо Москвы 29.05.2010 20:07
Тема : Некоторые новые аспекты взлета и гибели еврейского антифашистского комитета
Передача : Именем Сталина
Ведущие : Нателла Болтянская
Гости : Евгений Беркович
..........................................
Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну, кого-то уже к тому моменту, как я понимаю, расстреляли?

Е.БЕРКОВИЧ: К тому моменту – да. Но когда захватили, некоторые источники говорят о 250, другие говорят, даже 500 тысяч было арестованных. Вот, Молотов однажды выступал, официально с трибуны назвал цифру 250 тысяч. Историки говорят, ну, остановились примерно на 300 тысячах. Не всех их сразу отправили в места заключения. Те, кто проживал на территории, ставшей теперь территорией Советского Союза, то есть в восточных областях Польши – их даже освободили. А наиболее опасными среди этих заключенных считался офицерский корпус. И, вот, есть знаменитое дело Катыни, и то трагическое решение, которое было принято в 1940 году о расстреле польских офицеров и некоторых политически активных деятелей так называемых. Вернее, так: это было решение Политбюро.
Решение Политбюро было на основании докладной записки Берии, который написал, что он считает целесообразным расстрелять заключенных таких-то, таких-то лагерей. В основном, это были офицеры, сотрудники жандармерии, а также чиновники.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: В этой записке Берии были перечислены, как бы, социальные характеристики, если можно так выразиться, людей, которых он предлагал расстрелять?

Е.БЕРКОВИЧ: Совершенно верно. И социальные характеристики были перечислены. Я вам пришлю тоже копию этого документа. И что очень важно, на нем собственноручная резолюция Сталина, Ворошилова и Молотова. И кроме того, на полях приписано, что Каганович и Калинин – за. И на основании этой докладной записки было принято решение Политбюро о том, что расстрелять примерно 25700 польских граждан. Фактически расстреляли около 22 тысяч.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Я недавно была в Катыни, я вам должна сказать. И впечатление страшное.

Е.БЕРКОВИЧ: Да, я могу представить. Хотя, Катынь – это обобщенное название. На самом деле, расстрелы проводились в трех лагерях.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Катынь, Медное. Не ошиблась?

Е.БЕРКОВИЧ: Там был в Козельске лагерь, Смоленский. И некоторые тюрьмы. То есть заключенные были из тюрем на территории Западной Украины и Западной Белоруссии. Расстрелы проводились не только в лагерях или в лесах Катыни, но и специально освобождались тюрьмы для этого.
И что интересно, что уже буквально через несколько месяцев после этого руководство Советского Союза осознало, что это была ошибка. Потому что даже в 1940 году, не говоря уже про 1941-й год. В 1941 году, как я говорил, восстановились отношения вновь с польским руководством, с правительством в изгнании. И было принято решение об амнистии всех арестованных граждан. И следом за ним было принято решение о создании польского военного корпуса, или польской армии под руководством генерала Владислава Андерса, который тоже попал в плен вместе с другими. Но так как это был достаточно военачальник, то пленным его держали на Лубянке. Ну, он был освобожден и как раз ему было поручено эту армию организовать.
.........................................
Н.БОЛТЯНСКАЯ: А это, кстати, правда, что они пытались выяснить судьбу тех самых офицеров, которых расстреляли в Катыни?

Е.БЕРКОВИЧ: Да. Вот я сейчас про это как раз и расскажу. И они не совсем понимали вообще порядок игр административных в советской иерархии – что можно делать подчиненному, в каком случае он должен ждать. Есть такое мнение, которое высказал, например, Геннадий Васильевич Костырченко, что советское руководство больше всего разозлило то, что они начали практически действия, не дожидаясь ответа Сталина на их письмо. То есть они послали меморандум, свое письмо. Не получив официального ответа, они уже установили контакты с послом Польши в Советском Союзе, с английским послом, и через них как раз польское правительство, Сикорский передал им поручение заняться поиском пропавших польских офицеров. Судьба их была к тому времени неизвестна. Но уже на встрече 3 декабря (была еще одна встреча Сталина, Молотова, Сикорского и Андерса), и на этой встрече Андерс говорит, что «по моим спискам, должно быть 15 тысяч польских офицеров, которые не значатся ни в одном из лагерей и они не попали в амнистию». Сталин отвечает: «Не может быть. Амнистия была полная, и она проведена полностью». Андерс говорит: «Мы навели справки, что в Польше их нет. Они в Польшу не возвращались. И, значит, они где-то в Советском Союзе». На что Сталин ответил: «По-видимому, они сбежали». Сикорский поразился.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Откуда это вы цитируете?

Е.БЕРКОВИЧ: Сейчас я вам расскажу. Я только закончу последнюю фразу. И Сикорский его спрашивает: «Куда же они сбежали?» На что Сталин говорит: «Ну, например, в Манчжурию». Я цитирую стенограмму этой встречи Сталина, Молотова, Сикорского и Андерса, которая состоялась 3 декабря 1941 года. И она приведена в воспоминаниях Андерса. Вот, Андерс написал воспоминания, которые называются «Без последней главы», и там приведена вот эта полная стенограмма с польской стороны. То есть эта беседа стенографировалась, и у поляков осталась полная стенограмма.
В воспоминаниях Бегина об этом тоже есть, приводится этот факт. Ну, вот, надо сказать, что Сталин чувствовал себя, по-видимому, весьма некомфортно в такой беседе. Он не привык, чтобы его прижимали в разговоре такими фактами. И, конечно, эта отговорка, что 15 тысяч польских офицеров вдруг сбежали в Манчжурию...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: И, кстати говоря, обратите внимание, Евгений Михайлович. Нет у вас такого ощущения, что эта стенограмма – она как-то разрушает миф, тот самый миф, согласно которому катынский расстрел был произведен немецкими войсками, да?

Е.БЕРКОВИЧ: Ну, конечно

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Потому что учитывая, извините за тавтологию, учет и контроль, происходивший в Советском Союзе, ну, не могли потеряться 15 тысяч офицеров, да?

Е.БЕРКОВИЧ: Ну, конечно. Этот миф разрушается и другими фактами. И сейчас уже и Советский Союз в свое время официально принял.
.....................................................

"Расстреляны при невыясненных обстоятельствах"Загадки предыстории Еврейского антифашистского комитета

http://berkovich-zametki.com/2010/Starina/Nomer1/Berkovich1.php

http://www.rus-obr.ru/ru-web/6898 Русский Обозреватель 09/06/2010 - 20:20
Автор Русский обозреватель Одесские евреи требуют признать Сталина праведником мира №1
Одесские евреи и легендарная Нина Кочановская требуют признать И. Сталина праведником мира №1. За это членов комитета «Евреи против Гурвица» хотят уничтожить и утопить в их собственной крови!
В Прохоровском сквере Одессы 7 июня состоялась встреча бывших узников гетто, нацистских концлагерей и Праведников мира. Праведники мира это те люди, которые спасали евреев во время войны. На эту встречу пришли евреи антифашисты из комитета «Евреи против Гурвица»!
Гурвиц — мэр Одессы, который имея еврейскую кровь поддерживает чеченские и профашистские бандгруппировки украинских националистов и полностью на них опираясь установил режим кровавого террора в Одессе, переименовывает улицы в честь фашистских преступников.
Против его профашистской деятельности в Одессе поднялось еврейское население и был создан комитет «Евреи против Гурвица».
В Одессе было 179 Праведников мира — Сейчас их осталось только 17 человек. Эти люди считаются святыми.
К мемориалу памяти «Комитет Евреи против Гурвица» принесли транспарант И. В. Сталин — праведник мира №1.
Всего, по официальным данным, в Одесской области было убито 272 622 человека еврейской национальности, из них 23 тысячи детей.
Именно победоносное наступление Красной армии под руководством И. Сталина спасло от полного уничтожения еврейский и другие народы! Забыть об этом значит обречь еврейский народ на новое уничтожение, так заявила председатель комитета Розалия Центер.
В связи с чем было зачитано обращение к евреям мира о ходатайстве перед израильским институтом Яд ва-Шем (национальный мемориал Катастрофы (Холокоста) и Героизма) о присвоении И. В. Сталину звания праведника мира №1.
На членов комитета было совершено нападение инспирированное начальником департамента внутренней политике одесского горсовета в связи с чем Комитет опубликовал официальное сообщение.
07.06.2010 г. активисты комитета «Евреи Против Гурвица» прибыли в 9.30 в Прохоровский сквер, что бы возложить цветы и венок от комитета «Евреи против Гурвица» жертвам холокоста, а так же выразить свое мнение, что И. В. Сталину, который спас мир от фашизма и спас евреев как народ, необходимо присвоить звание «Праведник мира №1».
Четыре члена семьи нашего председателя Р. И. Центер в годы оккупации прошли от Прохоровского сквера дорогой смерти и не вернулись. Один из членов нашего комитета А. Николаенко все годы оккупации скрывалась от румынских фашистов в многодетной семье бабушки Дорошенко Валентина — руководителя Одесской организации «ЗУБР». От фашисткой оккупации Одессы пострадали практически все члены нашего комитета. Поэтому с ужасами фашизма и антисемитизма мы знакомы не понаслышке! Это наша боль и трагедия! Поэтому нам страшно за будущее, когда по Одессе маршируют фашисты, а мэр Одессы Гурвиц поощряет это и переименовывает улицы в честь фашистских коллаборационистов. Поэтому мы сейчас постоянно боремся со всеми проявлениями фашизма, антисемитизма и сионизма, откуда бы они не исходили. Сегодня такая угроза фашизма исходит от Гурвица!
В 9.15 появился начальник департамента Внутренней политики А. Крупник и заявил нам, что мы не легитимны. Фактически он самолично отказал нам в праве на существование. Мы заявили ему, что Гитлер тоже заявил, что евреи не имеют право на существование, однако мы есть, мы существуем и боремся с фашистами которые засели в горсовете. Тогда А. Крупник в целях провокации во всеуслышание заявил — «Вы не подавали заявку и не можете здесь находиться!»
Тут же на нас набросились антисемиты, которые заявили, что нас уничтожат и утопят в нашей же крови. Только активные действия милиция не допустили до кровопролития.
Заявка была представлена и милиции и самому А. Крупнику.
Несмотря на непрекращающиеся угрозы со стороны антисемитов наша комитет возложил венок и цветы к памятнику Жертв холокоста.
Мы возмущены грязными измышлениями, которые появились в прогурвицевских интернет изданиях «Взгляд из Одессы» и «Свободная Одесса»! Нет Фашизму! Нет антисемитизму! Нет сионизму!

Пресс-служба комитета «Евреи против Гурвица»

http://magazines.russ.ru/nlo/2010/101/do4.html Журнальный зал в РЖ, "Русский журнал" «НЛО» 2010, №101
СТАЛИНСКАЯ КУЛЬТУРА: Евгений Добренко
СКРОМНОЕ ОБАЯНИЕ АНТИСЕМИТИЗМА
Никогда не забыть мне странной, почти сюрреальной сцены, свидетелем которой я стал летом 1990 г. В Большом зале ЦДЛ должен был проходить чей-то “творческий вечер”. В фойе работал лоток “Лавки писателей”, где продавались дефицитные тогда книги, у входа и в ресторане толпилось множество народу. Особенно людно было, как водится, “в буфете дома литераторов”. Стоял шум, который неожиданно смолк: из глубины зала шаркающей походкой шел высокий иссохший старик. На нем был поношенный, явно ставший большим для него черный костюм, на лацкане которого сверкала звезда Героя Социалистического Труда. В руках он нес судки — видимо, только что полученный в столовой “паек” (время было еще не голодное, но уже “трудное”). Публика молча расступалась, образовав проход. Старик шел через зал, как сквозь строй, и, подобно знаменитому приговскому Милицанеру, “не видел даже литераторов”. Его взгляд был направлен куда-то вперед, поверх голов. На лицах смолкнувшей публики читалась смесь отвращения со злорадством.
В восьмидесятилетнем старике трудно было узнать Анатолия Софронова — когда-то всесильного хозяина этого Дома, в послевоенные годы спаивавшего Фадеева и фактически захватившего власть в Союзе писателей. Молодой, энергичный, холеный казак — один из самых страшных литературных палачей сталинской эпохи и главных литературно-партийных чиновников, Софронов сделал имя в конце 1940-х гг., когда, назначенный секретарем Союза писателей СССР, стал “душой” антисемитской кампании против “антипатриотической критики”, из-за чего его имя навсегда стало ненавистным в среде либеральной интеллигенции. Видно было, что ему не привыкать к подобному приему. И этот проход через зал, и этот невидящий взгляд, и эта напускная погруженность в себя были хорошо выученной драматургом Софроновым ролью.
Послевоенное десятилетие было апогеем сталинизма, эпохой торжества беспрецедентной в русской истории ксенофобии. В это сумеречное время у власти в литературе оказались какие-то совершенно уж немыслимые проходимцы — от “разложившихся” Сурова, Первенцева и Бубеннова до “политически грамотных” погромщиков типа Софронова. Эти люди, превратив литературу в кормушку (впоследствии, после пьяных дебошей и публичных антисемитских выходок, некоторые из них были исключены из Союза писателей, когда оказалось, что на одних (Суров) работали литературные рабы, а другие (Софронов) с огромных гонораров не платили партвзносов), изгоняли из нее критиков-евреев, использовав в карьерных целях до того подспудную антисемитскую кампанию. Именно благодаря их усилиям в 1949 г. антисемитизм в СССР начал легитимироваться в публичной сфере. Вот из какого сора рождалась та самая Русская партия, историю которой впоследствии рассказал Николай Митрохин1.
Этой послевоенной кампанией я как раз и занимался в 1990 г. Собственно, в ЦДЛ я оказался в тот день случайно. Мы зашли из редакции “Дружбы народов” (теснившейся тогда во флигеле на ул. Воровского), где шла моя большая статья “Сумерки культуры: О национальном самосознании культуры позднего сталинизма”2. Судя по обширному библиографическому списку в книге Геннадия Костырченко “Сталин против “космополитов”: Власть и еврейская интеллигенция в СССР” (М., 2009), она оказалась первой опубликованной в СССР работой, где рассматривалась кампания борьбы с космополитизмом в конце 1940-х — начале 1950-х гг. И вот один из главных ее персонажей плелся сейчас с судками, провожаемый брезгливыми взглядами окружающих.
Тогда, двадцать лет назад, документы партийных архивов были недоступны, поэтому приходилось довольствоваться в основном периодикой сталинской эпохи. В отличие от многих других кампаний, таких как “дело Еврейского антифашисткого комитета (ЕАК)” или “дело врачей”, антикосмополитическая кампания была публичной, однако в печать того времени мало кто заглядывал, поскольку в хрущевскую и брежневскую эпохи тема была табуирована, а государственный антисемитизм, давно и глубоко укорененный в СССР институционально, лишь изредка прорывался в публичном дискурсе, да и то намеками и окольными путями. Не были известны, разумеется, ни скрытые пружины, ни механизмы антисемитской вакханалии, охватившей страну в послевоенные годы вплоть до самой смерти Сталина. Две книги — “Государственный антисемитизм в СССР: От начала до кульминации, 1938—1953” и “Сталин и космополитизм: Документы Агитпропа ЦК КПСС, 1945—1953” — на более чем тысяче страниц зафиксировали в пяти сотнях опубликованных документов ЦК — Агитпропа, Оргбюро, Секретариата, Политбюро, а также НКВД и МГБ то, что тогда, в 1990 г., я смог извлечь из газет и журналов.

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ВМЕСТЕ: ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА
Абстрактного антисемитизма не существует. Любой антисемит легко докажет, что это определение к нему не относится, прибегнув к неотразимому аргументу ad hominem: какой же я антисемит, когда у меня жена еврейка или — мой лучший друг еврей. Такие люди иногда искренне (но чаще, конечно, лукавя) не узнают себя в обобщенном, заведомо негативном образе антисемита. Но единого образа и нет, поскольку “антисемитизмов” существует бесконечное множество — религиозный и государственный, идейный и политический, “правый” и “левый”, экономический и исторический, бытовой и культурный, расовый и интеллектуальный и т.д. Интеллектуальному антисемиту претит расовый (клеймящийся им как “примитивная юдофобия”), антисемиту расовому чужд религизоный (случай нацизма) и т.д. Идентичность формируется на образе Другого. В течение веков для большинства европейских наций таким Другим был еврей, так что вся пестрота спектра европейских идентичностей нашла в нем зазеркальное отражение.
В начале ХХ в. интенсивная еврейская ассимиляция столкнулась с кризисом идентичностей, вызванным процессом формирования национальных государств и крахом империй. Национализмы невозможны без образа Другого. Так что евреи, оказавшись катализаторами этих процессов, стали неизбежной их жертвой. В связи с демократизацией общественной жизни в ХХ в. антисемитизм мутировал особенно интенсивно, а все его формы проявили себя наиболее радикально. Не удивительно, что именно антисемитизм способствовал росту еврейского национализма, а Альфреда Дрейфуса отнюдь не случайно называют подлинным отцом сионизма, ведь именно события вокруг его осуждения послужили для Теодора Герцля толчком к формированию теории сионизма. Нацизм резко ускорил этот процесс: занимаясь конструированием “арийской расы” через образ Другого, расовая теория фактически конструировала и еврея.
Советский антисемитизм имел иную природу. Он не был прямым продолжением антисемитизма, процветавшего в дореволюционной России. Опираясь на исторический и бытовой антисемитизм, на всю мощь государственных институций, он так и не обрел доктринальной легитимности. Поскольку продолжала действовать интернационалистская марксистская риторика, постольку, даже став системным явлением, антисемитизм в СССР продолжал оставаться полуофициальным, латентным. Это вызывало сложности с артикуляцией антисемитской политики, проводившейся при Сталине (и позже его наследниками), порождая различные формы заменного дискурса.
В сущности, советский антисемитизм — побочный продукт советского национально-государственного строительства. С фактическим отказом от марксистской модели развития (“социализм в отдельно взятой стране”) и от интернациональной доктрины возникли и предпосылки для перехода бытового антисемитизма на уровень государственного. К этому надо добавить личную юдофобию Сталина, питавшуюся как люмпенским происхождением и семинарским образованием, так и его личной неприязнью и завистью к образованным организаторам и ораторам революции, среди которых было немало евреев. Наконец, социальной базой сталинской политики государственного антисемитизма стала новая номенклатурная генерация. Из социальных низов она пришла на смену “пламенным революционерам”, сметенным сталинскими чистками второй половины 1930-х гг., принеся с собой бытовой антисемитизм из деревень и городских окраин. Согласно сталинскому диктуму, эти кадры и решали все.
Документы, опубликованные в книге “Государственный антисемитизм в СССР”3, показывают, как сталинский антисемитизм был “пересажен на номенклатурную почву, благодаря чему обрел статус систематической государственной политики” (с. 6). Надо заметить, что часто документы в книгах этой серии публикуются в хронологическом порядке, так что бывает трудно проследить за теми или иными сюжетами. Однако книга “Государственный антисемитизм в СССР” построена тематически, что не только помогает читателю, но и создает неожиданный побочный эффект: соседство документов фиксирует не только последовательность тех или иных политических акций, но и смену дискурса, причем иногда в очень коротких промежутках. Так, в случае с материалами по делу ЕАК и делу врачей 1952-го — первой трети 1953 г., а затем — буквально несколько месяцев спустя: “еврейские буржуазные националисты”, “шпионы иностранных разведок” и “убийцы в белых халатах”, которых предлагали чуть ли не четвертовать на Лобном месте, прямо на глазах превращаются в невинно осужденных “честных советских граждан”, павших жертвами “незаконных методов ведения следствия” и происков по “подрыву дружбы советских народов”.
Поскольку антисемитизм в СССР не декларировался, не был легитимирован, властям приходилось использовать риторику кадровой “коренизации” и “титульной нации”. Особо интересна антикосмополитическая кампания, начиная с которой создавались предпосылки для легитимации антисемитизма и введения его в публичный дискурс. Собственно, самое интересное в публикуемых документах не столько их содержание, сколько их лингвистическая сторона: попытки вывести политический курс из немоты, найти такие формы его артикуляции, которые обосновывали бы антисемитскую политику, одновременно сохраняя интернационалистский камуфляж.
Стоит заметить, что, хотя сущностно антисемитизм обычно связан с верноподданническим государственничеством (дореволюционное черносотенство), ксенофобией, антимодернизмом и антилиберализмом, именно техника идеологического камуфляжа, двойственность советского антисемитского дискурса — одновременно разрешенного и “как бы” запрещенного, — позволяла позже позиционировать его в качестве некоего “диссидентства”. Хотя многие “диссиденты-националисты” впоследствии немало говорили о гонениях в советское время, их антисемитизм был продуктом советского политико-идеологического проекта и разделялся огромным большинством советской властной элиты — от Москвы (Кремля, Старой площади и Лубянки) до самых до окраин (республиканских ЦК и обкомов). Можно сказать, что антисемитское “диссидентство” Кожинова было таким же лукавым, как и “интернационализм” Сталина.
Самое интересное здесь — это поразительная схожесть советского и постсоветского антисемитского публичного дискурса с дискурсом Старой площади позднесталинской эпохи. Особенно занятны в этом смысле разного рода Записки НКВД и Агитпропа с результатами проверок состояния “воспитания и расстановки кадров” в различных учреждениях, где неизменно обнаруживается непропорциональное число “лиц еврейской национальности” (с непременными калькуляциями процентов и расшифровкой инициалов), страшно напоминающими публицистику Русской партии: те же подсчеты на страницах “Молодой гвардии” и “Нашего современника”, не говоря уже о современной массовой черносотенной печати. Антисемитский дискурс вообще всегда основан на некоей стыдливости, поскольку, в сущности, за ним не стоит ничего, кроме зависти: “много евреев” просто означает “мало наших” (о чем бы ни шла речь — об институтах физики или консерваториях). Не подлежащее легитимации (в рамках традиционных ценностей — не считая выхода за их пределы в нацизме), чувство это требует рационализции. Процедура рационализации и является самой интересной. В приводящихся документах — те же рассуждения о “засоренности”, о засилье “нерусских кадров” и “лиц еврейского происхождения”.
Но были здесь, несомненно, проблемы не только, так сказать, филологического, но и сугубо “содержательного” свойства. Политически акции должны были выглядеть обоснованно. О том, какие трудности представлял собой поиск таких объяснений, может свидетельствовать Записка Агитпропа на имя Сталина о закрытии альманахов на еврейском языке. Помимо обычного объяснения (произведения на еврейском языке “не находят широкого читателя”), здесь поднимается куда более широкий вопрос о том, что не нужны и объединения еврейских писателей: “Московское объединение еврейских писателей состоит из 45 писателей, Киевское — из 26 писателей, Минское — из 6 писателей. Основной организационный принцип, положенный в основу этих объединений, — принцип национальной однородности — представляется ошибочным. Других литературных объединений, созданных на основе данного принципа, в Союзе советских писателей не существует”. Уровень демагогии здесь зашкаливает: одновременно с закрытием изданий на еврейском языке в республиках с иной “титульной нацией” (будь то Украина или Белорусия) идут аресты в руководстве Еврейской автономии, обвиненном в... “еврейском буржуазном национализме”.
Итак, с одной стороны, развитие национальной культуры в “титульной” автономной области — национализм. С другой, объединения еврейских писателей в центрах проживания евреев — также “нецелесообразны”. Тот факт, что в отличие от других национальных групп, компактно проживавших на своих исторических территориях, евреи фактически проживали в европейской части страны в крупнейших городах (в тех же Москве, Киеве или Минске), игнорируется. С одной стороны, закрытие еврейских театров, журналов, издательств и т.д. должно вести к ускорению ассимиляции, с другой, эти акции обосновывались столь далеко зашедшей ассимиляцией, что все эти культурные институты отмирают сами собой (по-еврейски просто не читают и не смотрят спектакли). Здесь не требуется даже апелляции к реальности: отсутствует элементарная логика обоснования политических решений.
Если все же вспомнить о реальности, то мне, одесситу, не забыть, как все годы учебы в школе и университете нас буквально заставляли покупать билеты в Украинский театр “в нагрузку”. В отличие от всех других театров города (и это уже в 1970-е годы!) Одесский украинский театр стоял практически пустым. Так что, кроме школьников и студентов, в полупустом зале обычно не было никого. Естественно, что театр существовал за счет дотаций, что являлось абсолютно нормальной практикой для поддержания “украинской культуры” в абсолютно неукраинском городе, тогда как еврейская культура в том же городе (где накануне революции евреи составляли более трети населения, а украинцы — лишь 5%) “не находила широкого интереса”.
Насколько абсурдным было обоснование политических акций на уровне ЦК, настолько же абсурдным было обоснование полицейских акций на уровне МГБ. Показателен такой документ, как секретное сообщение об аресте группы еврейских писателей в Одессе. Оказывается, они “вначале принимали активное участие в организации националистических сборищ под видом литературных вечеров и собраний в Херсоне, Одессе, на которых выступали со своими произведениями и речами в националистическом духе, a в дальнейшем, будучи писателями, стали ориентироваться на западноевропейскую и американскую “культуру”, всячески популяризируя американскую буржуазную литературу и печать”. Один из арестованных, некто Вайнерман, “в виде художественных очерков систематически направлял в ЕАК информацию о колхозном строительстве и промышленности г. Одессы и Одесской области” (с. 247). Итак, еврейские писатели арестованы за то, что устраивали “литературные вечера”, квалифицируемые как “сборища”, а также писали “в националистическом духе” (т.е. попросту на своем языке). Уголовно наказуемой оказывается даже литературная “ориентация”. Задним числом криминализуется сотрудничество с такой вполне официальной организацией, как ЕАК, причем очеркисту инкриминируется то, что в его очерках содержится “информация о колхозном строительстве и промышленности”, как будто можно писать очерки, не содержащие информации.
Как замечает Костырченко, “борьба сталинского режима с так называемыми еврейскими буржуазными националистами и безродными космополитами была замешана на лицемерии и коварстве. Если одних он преследовал за приверженность национально-религиозной традиции, родной культуре и языку, то других — как раз за обратное: за стремление отказаться от своего национального лица и раствориться “в мировом всечеловеческом единстве народов”. Пропагандистское развенчание “безродного космополитизма” не просто совпало с проводившимися параллельно арестами еврейских писателей и общественных деятелей. То были две стороны одной и той же медали. Аверс — шумная кампания, бичующая оторвавшихся от родной почвы “антипатриотов”, — находился в центре всеобщего внимания и как бы прикрывал, прежде всего от мировой общественности, реверс — негласную репрессивную акцию пo уничтожению носителей еврейской культуры”4.
По утверждению Костырченко, протесты уволенных “по пятому пункту”, общественное противодействие и политические соображения во время войны не позволили Сталину пойти на “широкие антиеврейские действия”, что привело бы к наихудшему развитию событий — “легализации скрытого аппаратного антисемитизма и слиянию его в едином мутном потоке со стихийной юдофобией масс” (с. 7). Иное дело — послевоенная эпоха с наступившей холодной войной, противостоянием вчерашним союзникам, идеологическими кампаниями, требовавшими непременного внутреннего врага, усилившейся паранойей вождя, везде усматривавшего международный заговор и готовившего новую масштабную чистку высших эшелонов власти по примеру второй половины 1930-х гг.
Послевоенная эпоха была периодом, когда цементировалась та самая советская нация, институции которой рухнули в 1991 г., но ментальность которой сохранилась по сей день. Эта нация основывалась на идее великой Победы, на политике экспансии и откровенного империализма по отношению к тогдашнему “ближнему зарубежью”, на сознательном потакании самым низменным социальным инстинктам: русский “великодержавный шовинизм” стал практически официальным, и вождь без стеснения говорил о русских как о “самом великом народе”, антисемитизм, риторика “старшего брата”, антизападничество, самоизоляция, презрение к другим народам и странам принимали самые гротескные формы (достаточно вспомнить кампанию по переписыванию истории науки, в ходе которой утверждалось, что все открытия мировой науки были совершены русскими и украдены иностранцами). Документы показывают механизмы работы политико-идеологической системы: как она приводилась в действие, как включались “приводные ремни”, как шла массовая идеологическая интоксикация (паранойя превращалась в идеологию, идеология — в политику, политика инструментализировалась), как, по сути, шел процесс социального разложения. Читая эти документы, понимаешь, что читаешь и историю современного российского общества — как его низов, так и элит, находя в них исток многих поразивших его болезней, сегодняшних комплексов и неадекватности.
Документы и участники событий свидетельствуют, что все основные указания и поручения исходили лично от Сталина. Многие из них не зафиксированы, так как давались устно или по телефону, но оттого были никак не менее значимы и подлежали беспрекословному выполнению. Основными институтами, проводившими эту политику, были ЦК (прежде всего Шербаков, Маленков, Шепилов и др.) и МГБ (Абакумов, Рюмин). Именно там готовились основные акции, составлялись внутренние аналитические записки, секретные информационные доклады с антисемитским подтекстом. Система работала таким образом, что почти не оставляла свидетельств. Тем интереснее редкие резолюции на документах. Вот докладная записка В. Кружкова, зав. Отделом художественной литературы ЦК Секретарю ЦК Н. Михайлову “О чистке ССП”, где речь идет о “засоренности состава Московской писательской организации случайными людьми” (далее идет список еврейских фамилий). Резолюция: “Тов. Кружкову. Просьба довести это дело до конца. Н. Михайлов, 6 февраля 1953” (с. 254).
Чем же занимался в эти годы ЦК? Такой примечательный документ: Агитпроп запрещает постановку оперы Сен-Санса “Самсон и Далила” по причине того, что... “в опере, безусловно, имеются мессианские, библейскосионистские черты”. В Докладной записке на имя Секретаря ЦК М. Суслова утверждается, что “постановка этой оперы, отдельные ее эпизоды могут сыграть отрицательную роль как стимула для разжигания сионистских настроений среди еврейского населения” (с. 331).
А вот другой документ, свидетельствующий уже о результатах проводимой властями политики: анонимное письмо в ЦК “О “еврейском засилье” в литературной критике”, написанное 28 февраля 1953 г., на самом пике антисемитской истерии по случаю “дела врачей”: “Благодаря тому, что во главе отделов критики центральных журналов (за исключением “Звезды”, где атмосферу уже освежили) стоят евреи, являющиеся, по-видимому, сионистами, доступ для печатания в этих журналах русским критикам почти полностью закрыт. После того, как еврейские сионисты разоблачили себя как агенты американского империализма и враги Советского государства, считаем недопустимым, чтобы наша русская критика находилась в руках еврейских проходимцев. Просим внимательно рассмотреть прилагаемый список критиков-евреев...” Далее следует список из 62 фамилий... (с. 345). Самое примечательное в этом документе не его содержание, а резолюция: “Лично т. Михайлову Н.А. Прошу ознакомиться с этим заявлением. Дело важное. Маленков, 28.02.53”. Фактически второе лицо в государстве занимается чтением подобных писем, полагая это “важным делом”. Занятна и дата: прямо накануне смерти Сталина. Судя по имеющимся на письме указаниям, письмо путешествовало по ЦК до августа 1953 г.!
К моменту смерти Сталина антисемитская истерия достигла апогея. 6 марта 1953 г. на имя Хрущева поступило следующее анонимное письмо:

Цитата :

“Я осмелюсь выразить и надеюсь, не только свое мнение и пожелание, но и мнение, и пожелание многих советских граждан, пожелание в том, чтобы в период гражданской панихиды по нашему дорогому и любимому вождю И.В. Сталину не допускать “еврейского ансамбля”, именуемого Государственным Союза ССР Симфоническим оркестром, коллектив которого всегда привлекается играть траурную музыку в Колонном зале Дома союзов. Траурная мелодия этого оркестра, состоящего на 95% из евреев, звучит неискренне. После каждых похорон этот еврейский сорняк, сплотившийся под вывеской Государственного Союза ССР Симфонического оркестра, с чувством удовлетворения подсчитывает свой внеплановый доход <…>. У нас есть много оркестров, состоящих из преданных сынов нашего многонационального Советского государства, и нет необходимости возлагать эту миссию на народ (евреев), не показавший за всю историю своего существования образцов героизма и преданности. Единственное, что слышит и с чем сталкивается наш трудолюбивый народ, это воровство, жульничество, спекуляция, предательство, убийства со стороны этого малочисленного, продажного народа, одно слово о котором — “еврей” — вызывает чувство отвращения и омерзения” (с. 345—346).

И вот такому письму в ЦК тут же дается ход, проводится проверка, а уже 11 марта в докладной на имя Хрущева Отдел литературы и искусства ЦК сообщает (с цифрами и процентами!), что “положение в оркестре не так “страшно”: из 112 оркестрантов русских 66 чел. (59%), евреев 40 чел. (35,7%) и других национальностей 6 чел. (5,3%). Сообщение автора письма о том, что на проводимых в оркестре конкурсах было принято мало русских, не соответствует действительности. За 1951/52 г. в оркестр было зачислено по конкурсу всего 14 музыкантов, из них русскиих 11 и евреев — 3. <...> В течение мая — июня с. г. Комитет по делам искусств переводит на пенсию 10 музыкантов (из них русских — 2, евреев — 8 чел.). В сентябре 1953 г. оркестр пополнится (пo конкурсу) новыми музыкантами коренной национальности” (с. 346). Занятно последнее предложение: пополнится “по конкурсу” пока неизвестно кем, но уже доподлинно известно, что “новыми музыкантами коренной национальности”. Читая документы удивляешься не столько “засилью” (любимое слово в этих бумагах!) евреев, сколько тому, как они вообще умудрились сохраниться не только в институтах физики (где они создавали для режима новейшие вооружения), но в сфере искусства и образования.
Если первая книга дает документальную историю сталинского антисемитизма, включавшего в себя кадровую политику, карательные акции органов госбезопасности, разгром еврейской культуры, действия властей, связанные с образованием государства Израиль, репрессии против ЕАК (убийство Михоэлса, аресты деятелей еврейской культуры), наконец, кульминацию — “дело врачей”, то второй сборник, “Сталин и космополитизм”5, подготовленный с присущей всей серии тщательностью — с предметно-тематическим указателем и аннотированным указателем имен, а главное — с подробными комментариями после каждого документа, которые ставят его в контекст — как персональный, так и общий, политикоидеологический, — сфокусирован на одном сюжете — кампании борьбы к космополитизмом (до и после 1949 г.). Последняя имела особое значение потому, что впервые не только эксплицировала прежде латентную политику, но легитимировала в публичном дискурсе тотальную антиеврейскую чистку как аппарата управления, так и сферы науки и культуры, сделав ее легальным атрибутом государственной политики.
Антикосмополитическая кампания заняла два месяца в январе—марте 1949 г., но ее корни и последствия были куда более глубоки. Изначально в Агитпропе готовилась совсем иная кампания, направленная против Фадеева и стоящей за ним софроновско-суровской группы. Однако Сталин поддержал писательского генсека. Лихорадочная работа в ЦК в течение нескольких дней конца января 1949 г. завершилась разносной передовой “Правды”, обвинившей ведущих театральных критиков, преимущественно евреев, в том, что они являются “носителями глубоко отвратительного для советского человека, враждебного ему безродного космополитизма”. За резким поворотом стоял лично Сталин, как всегда вникавший во все детали очередной “спецоперации” — вплоть до эпитетов. О том, насколько это было “ручное управление” и насколько вождь был вовлечен в ход кампании, свидетельствует рукописная запись (карандашом), сделанная главным редактором “Правды” П. Поспеловым на приеме у Г. Маленкова накануне появления редакционной статьи. В аппарате ЦК было хорошо известно, что в этот период Маленков был всего лишь простым исполнителем указаний Сталина. Итак:

Цитата :

“С тов. Маленковым.
27 января 1949 г.
2 ч. 55 мин.
3 ч. 55 мин.
Поправки к статье “Об одной антипатриотической группе театральных критиков”. Для разнообразия дать три формулировки: в первом случае, где употребляется слово “космополитизм” — ура-космополитизм; во втором — оголтелый космополитизм; в третьем — безродный космополитизм.
После внесения этих поправок — можно печатать в завтрашнем номере “Правды”” (с. 241).

Все — вплоть до эпитетов — исходило от вождя. В течение последующих нескольких месяцев последовала травля “космополитов” (преимущественно евреев) практически во всех областях искусства, науки, культуры, образования. В этой тягостной атмосфере прекрасно чувствовали себя софроновы и суровы. Это был их звездный час. О том же, что переживала в те месяцы советская интеллигенция, свидетельствует рассказ известного литературоведа В. Адмони: “Встретившись в один из дней этой страшной полосы в книжной лавке писателей, мы с Исааком Григорьевичем Ямпольским одновременно сказали: “Помните осень 1941 года? Бомбежки? Как спокойно было тогда жить”” (c. 15)... Кажется, этим сказано все.
Мне довелось читать практически все материалы антикосмополитической кампании — статьи, стенограммы, письма, воспоминания. Да, проклятия в адрес “космополитов” еще не достигали степеней 1937 г. — их не предлагали “расстрелять, как бешеных собак”, но ведь они и не “уличались” в подбрасывании яда в колодцы и стекла в масло (все это возобновится лишь спустя три года в связи с “делом врачей”)... Важны были сам накал погромных речей и легализация антисемитизма. Сталин прекратил кампанию в апреле, но дело было сделано: “кадры” расставлены, институции “вычищены”, интеллигенция запугана, идеологическая атмосфера изменена: стало можно то, что вчера еще считалось “непартийным”.
Когда кампания закончилась, одного из ее руководителей, заместителя заведущего Агитпропом ЦК “литертуроведа” Ф. Головенченко, выгнали за “перегиб”: выступая на партактиве в подмосковном Подольске, высокопоставленный руководитель ЦК без обиняков заявил: “Вот мы говорим — космополитизм. А что это такое, если сказать по-простому, по-рабочему? Это значит, что всякие мойши и абрамы захотели занять наши места!” (c. 17). Почему же подобное “обнажение приема” не поощрялось, а шутка “Чтоб не прослыть антисемитом, зови жида космополитом” оставалась кулуарным номеклатурным фольклором?
Ведь если в предвоенные годы можно было говорить о хотя бы эфемерной угрозе сталинскому единовластию, то в послевоенном Советском Союзе власть вождя была неколебима и абсолютна. И все же одна за другой следуют инспирируемые им идеологические кампании — в театре, литературе, кино, музыке, различных науках — от биологии и физиологии до философии и лингвистики, выселяются целые народы, чистки волнами прокатываются в армии, проходит “ленинградское дело”, за ним следует “менгрельское дело”, а уж еврейский сюжет развивается беспрестанно — запрет “Черной книги”, убийство Михоэлса, разгон ЕАК, разгром всех очагов еврейской национальной культуры, борьба с космополитизмом, расстрел еврейских писателей и поэтов, аресты и пытки, дело врачей... Какая необходимость стояла за всеми этими акциями?
Сам космополитический дискурс был продуктом сталинской идеологической магии: Сталин так и не решился на открытый антисемитизм (по образцу нацистской Германии), предпочитая камуфляж и эвфемизмы типа “космополитизма”, поскольку это создавало пространство для политического маневра: до конца своих дней он так и оставался, по знаменитому определению Каменева, “злобным и коварным азиатом”, по замечанию Бухарина, “поваром, который готовит только острые блюда”, а по характеристике Беседовского, “маньяком интриги”. Он все придумывал и разыгрывал новые зловещие заговоры, тасовал палачей, что-то просчитывал, политиканствовал, ставя все новые кровавые спектакли, пока посредине постановки под названием “Дело врачей-убийц”, кульминирущей учиненную им антисемитскую вакханалию, не умер.
Большая часть обоих сборников посвящена послевоенному периоду. Вообще, послевоенный государственный антисемитизм в СССР сегодня отрицать так же трудно, как и Большой террор. Однако признание это ведет к различным выводам. Так, Солженицын сводит рассказ об эпохе послевоенного антисемитизма в своем трактате “Двести лет вместе” к присказке: за что боролись, на то и напоролись: “Через “пятый пункт” теперь давила на советских евреев та самая пролетарская Анкета, которая, другими пунктами, мозжила русских дворян, священство, интеллигенцию и всяческих “бывших” ещё в 20-е годы”. Мотив расплаты — широко распространенное отношение к происшедшему в сталинские двадцать лет из “двухсот лет вместе”. Да только оказалось, что “плату” брали вовсе не пострадавшие дворяне, не распыленная по миру интеллигенция, не духовенство, словом, отнюдь не “бывшие”, но — новая шпана — от абакумовыхрюминых до софроновых-суровых.
И все же не нужно спорить с этим распространенным объяснением, ведь “за что боролись, на то и напоролись” — универсальная, хотя и трагическая, формула прогресса. Таков сквозной сюжет Нового времени: помещенные на дно национальных социальных пирамид, отчужденные от политической власти и потому в массе своей не испытывавшие лояльности к государствам, в которых волею судеб оказались, евреи, борясь за свои права, фактически боролись за права тех самых низов, которые затем и вымещали на них свои травмы, комплексы и свою культурную отсталость. Но нет другого пути к либерализации, к тому, чтобы эти массы, манипулируемые своими национальными элитами, вышли к социальному творчеству, кроме как через эпохи подростковой жестокости, первыми жертвами которой оказывались Другие — евреи.
Вряд ли, впрочем, общее понимание того, что меньшинству всегда приходится платить за социальный прогресс большинства, снимает горечь “конкретно-исторической реальности”, которую в послереволюционной России хорошо видели авторы сборника “Россия и евреи”, еще в начале 1920-х гг. предвещавшие:

Цитата :

“…все эти светлые перспективы” (для евреев в СССР) — выглядят так “при предположении, что большевики захотят защищать нас. Но захотят ли? Можем ли мы думать, что люди, предавшие в своей борьбе за власть всё, начиная родиной и кончая коммунизмом, нам останутся верными и тогда, когда это перестанет быть им выгодно?”

Этой цитатой начал Солженицын свой рассказ о сталинском антисемитизме, а закончил процитированными выше рассуждениями о “пролетарской Анкете”. Авторы сборника проявили, между тем, завидную прозорливость, сумев не только отличить большевиков от евреев (что удавалось тогда, да и позже, далеко не всем, включая и самого Солженицына!), но и увидеть, что эти люди предали коммунизм, хотя тогда это мало кому приходило в голову. В лаве социальных катаклизмов они увидели то, что трудно было разглядеть: ту самую историческую логику, которая в условиях России неизбежно вела к уничтожению тонкого слоя интеллектуалов-прожектеров, к перерождению интернационалистской утопии и к приходу к власти охотнорядцев. Все это и произошло с утверждением единоличной власти Сталина, сам ментальный профиль которого был воплощением восходившего к власти “нового класса”.

“ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ ПОЖАРНАЯ КОМАНДА”:

ИСТОРИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
В своей книге “Сталин и евреи: Трагическая история Еврейского антифашистского комитета и советских евреев” Арно Люстигер рассказывает о Йозефе Роте, в 1926—1927 гг. работавшем в Советской России в качестве корреспондента газеты “Франкфуртер цайтунг” и написавшем по возвращении книгу “Путешествие в Россию”. Вальтер Беньямин, встретивший Рота в России, заметил в дневнике: “…он приехал в Россию (почти) убежденным большевиком, а оставляет ее роялистом”. 10 октября 1926 г., будучи в Киеве, Рот сделал в своем дневнике следующую запись: “Если бы я писал книгу о России, пришлось бы изобразить погасшую революцию, догоревший огонь, мерцаюшие остатки и очень большую пожарную команду”6. К подобным выводам даже самые проницательные историки придут лишь спустя десятилетие.
Книга Люстигера была ранее опубликована в Германии. Ее автор — известный историк Холокоста, сам прошедший через Освенцим и Бухенвальд. Он повествует о полной драматизма истории еврейского врастания в русскую историю в ХХ в. Драматическим образом, кульминация страшной истории евреев в СССР пришлась на послевоенные годы: уничтожение руководства Еврейского антифашистского комитета и деятелей еврейской культуры и закрытие всех ее институций — от школ и театров до издательств и журналов (1948—1952), кампания борьбы с космополитизмом (1949) и, наконец, фантастическое “дело врачей” (1952—1953), которое должно было, по утверждению многих, завершиться погромами, полной высылкой всего еврейского населения из европейской части страны и массовой гибелью людей.
Наиболее интересный аспект книги — историко-политическая контекстуализация “еврейского вопроса” в СССР. Так, Люстигер развенчивает миф о “еврейском засилье” среди большевиков, показывая, что, хотя социал-демократия родилась в России фактически из Бунда, еврейской социалисти

Окончание.

Итак, главное, чего нельзя понять из прочитанного: чего же хотел добиться Сталин своей политикой? В конце книги Костырченко пишет, что

Цитата :

“решение еврейского вопроса”, “с которым безуспешно пытались справиться сменявшие друг друга режимы в нашей стране как на протяжении XIX, так и почти всего XX веков”, произошло “спонтанно и самопроизвольно”. И это был попросту... исход евреев (с. 289).

Но этого ли, в самом деле, добивалась советская власть, неся невероятные, как сказали бы сейчас, “имиджевые потери” от нежелания выпускать евреев из страны на протяжении всей своей истории? Тут же утверждается, что

Цитата :

“сталинская “еврейская” политика ставила во главу угла ассимиляцию” (с. 292).

Так и неясно, чего же добивался режим — исхода евреев или их ассимиляции? Одно попросту исключает другое...
Главная проблема, как представляется, в интерпретации мотивов поведения вождя как главной “институции” созданного им режима. Автор называет “дело врачей”

Цитата :

“символом саморазоблачительной агонии созданного им диктаторского режима. Уже обреченный и стоящий, как и его творец, на краю могилы, он предпринимал все менее адекватные политико-социальной реальности шаги, пускаясь во имя самостимулирования во все более опасные авантюры, рискуя взорвать общество изнутри” (с. 240).

При этом подход автора колеблется в диапазоне от логических объяснений этих акций до признания Сталина к концу жизни невменяемым.
Так, задаваясь вопросом о том, верил ли Сталин в реальность “медицинского заговора”, Костырченко отвечает:

Цитата :

“Думается, скорее да, чем нет. И вот почему. Имеются многочисленные свидетельства, что к концу жизни диктатора его личность под влиянием общего старения организма, серьезных хронических заболеваний (гипертония, атеросклероз сосудов мозга и др.), постоянных психологических стрессов в значительной мере деформировалась. Боясь выпустить власть из слабеющих рук, он стал малообщительным, крайне подозрительным, в том числе и по отношению к тем, кто входил в его ближайшее окружение, часто бывал вспыльчив, все чаще совершал спонтанные и необдуманные и странные поступки” (с. 261).

И хотя, как полагает Костырченко,

Цитата :

“сила воздействия диктатора на ближайшее окружение оставалась столь гипнотической, что, даже находясь на краю могилы, он продолжал задавать основные параметры социальнополитического развития страны” (с. 265),

он тут же приводит подтвержающие “диагноз” свидетельства близких вождя (от его дочери до Молотова, Хрущева и Шепилова), которые завершаются приговором врача, находившегося при Сталине в последние часы его жизни: тот был уверен, что в последние годы сталинизма

Цитата :

“управлял государством, в сущости, больной человек” (с. 262).

Если следовать этой медицинской логике, действия Сталина трудно квалифицировать как политически вменяемые. Однако по этому пути автор дальше не идет и возвращается к вполне “нормальной” системе аргументации, утверждая, что,

Цитата :

“несмотря на серьезные проблемы с психическим здоровьем, в Сталине все еще сохранялось присутствие здравого смысла, как и ответственности за судьбу подвластной ему страны” (с. 281),

что

Цитата :

“масштабы официального антисемитизма, которые имели место в СССР в начале 1953 г., были предельно допустимыми в рамках существовавшей тогда политико-идеологической системы. Дальнейшее следование тем же курсом поставило бы страну перед неизбежностью радикальных политических и идеологических преобразований (легализация антисемитизма, а значит, введение расовой политики, отказ от коммунистической идеологии, освящавшей государственное единство советских народов и т.д.), чреватых самыми непредсказуемыми последствиями. Зверь стихийного антисемитизма мог вырваться на свободу, и тогда страна погрузилась бы в хаос национальных и социальных катаклизмов. Подобная перспектива, разумеется, Сталина не устраивала. И хотя в последние, отмеченные прогрессировавшей паранойей, годы жизни его предубежденность против евреев заметно усилилась, тем не менее, он был далек от того, чтобы выступить против них открыто. Вождь, ревностно оберегавший свой революционный имидж большевика-ленинца, был обречен переживать муки психологической амбивалентности, которая, возможно, и ускорила его конец” (с. 272).

В качестве примера такой “амбивалентности” Костырченко приводит описанный Хренниковым эпизод конца 1952 г., когда, в последний раз появившись на заседании комитета по премиям своего имени, Сталин неожиданно для присутствовавших заявил:

Цитата :

“У нас в ЦК антисемиты завелись. Это безобразие!” (с. 272).

Ясно, однако, что сталинская система идеологических координат была настолько гибкой, что она вполне включила бы в себя легализацию расовой политики (да и вообще какой угодно политики!): словесная эквилибристика, мастером которой был сам Сталин, и называние черного белым были настолько отработанной техникой его идеологической машины, что они без труда объяснили бы соответствие даже массовой депортации евреев

Цитата :

“принципам марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма”.

Для этого была готова целая армия пропагандистов со Старой площади. Что же до сталинского

Цитата :

“революционного имиджа большевикаленинца”,

то если этот “имидж” не мог поколебать даже 1937 г., когда Сталин уничтожил почти всех “большевиков-ленинцев”, то он вполне бы сохранился при любой политике в отношении евреев. Пример же, приводимый Хренниковым, — классический образец сталинского лицедейства. Точно так же он выступил до этого в той же аудитории (на заседании Комитета по Сталинским премиям) против раскрытия псевдонимов (случай, о котором вспоминал Симонов), заявив, что это антисемитизм. При этом, как показывает сам Костырченко, Сталин и стоял за этой “дискуссией”, а выступил публично против потому, что

Цитата :

“как и прежде предпочитал расправляться с обладателями псевдонимов тихо и без пропагандистского шума, посредством негласной чистки и ночных арестов. Подобная метода помогала ему сохранять в глазах интеллигенции реноме справедливого руководителя, противника национальной нетерпимости” (с. 227).

Так что “имидж” здесь не пострадал бы все равно.
Если эти объяснения Костырченко кажутся спорными, то его указание на то, что вождь был якобы

Цитата :

“обречен переживать муки психологической амбивалентности, которая, возможно, и ускорила его конец”

(в другом месте он говорит о его “идейной амбивалентности” (с. 281)), представляется просто неверным. Сталин давно не переживал никаких “мук”, и уж точно — по поводу каких-то идеологических химер, каковыми давно стали для него коммунизм, марксизм, интернационализм и тому подобные материи, которыми он манипулировал, как хотел. Абсолютно беспринципный и аморальный политик с ментальностью уголовника, циничный и хладнокровный убийца (достаточно прочитать у Костырченко страницы, где описывается его руководство “акцией по устранению Михоэлса” или его кровожадные требования пытать врачей, применяя самые изуверские методы “ведения следствия”), Сталин был далек от “мук”. Вообще психологизация Сталина у Костырченко часто кажется не вполне убедительной.
Так, он не раз повторяет мысль о

Цитата :

“псиxoлoгичecкой дeгpaдaции дряхлеющего Cтaлина”, о том, что “значительную роль в резкой антисемитизации власти сыграла деградация личности Сталина. В старости у него заметно обострилась паранойя, ему повсюду стала мерещиться американосионистская опасность” (с. 281).

Не уверен, однако, что подобная психологизация диктатора приведет нас к ответу на вопрос о мотивах его политики, да и тема “деградации личности Сталина” кажется странной: как показывают все серьезные биографы Сталина, деградация этой личности произошла задолго до борьбы с космополитами, задолго еще до уничтожения миллионов людей в ходе коллективизации и своего окружения в ходе развязанного им Большого террора, задолго даже до революции. Сталин был, как известно, не простым “эксом”, но одним из руководителей “эксов”, по сути, это был хладнокровный убийца и закоренелый бандит задолго до революции. Так что размышления о “деградации” его личности увели бы нас слишком далеко в прошлое.
Специфика послевоенной антисемитской кампании в том, что в ней сплелись политика (как внутренняя, так и внешняя) и культура (поскольку в центре оказались деятели искусства и науки), аппаратная борьба за власть и национальный вопрос. Сказать, что здесь доминировало, трудно. Ясен, однако, общий знаменатель, точно сформулированный в книге:

Цитата :

“В условиях послевоенного усиления глобальной интернационализации в мире в СССР, по сути, закреплялся курс на еще большую изоляцию страны, в чем проявилась защитная реакция режима на жесткий культурноцивилизационный вызов, брошенный прежде вcero претендовавшими на мировую гегемонию США” (с. 202).

Все это требовало усиления мобилизационной риторики, обернувшейся против евреев: Сталин создал

Цитата :

“институт целенаправленных и систематических антиеврейских кадровых чисток, что практически означало негласную легитимацию антисемитизма как официальной политики” (с. 212).

И здесь важно не упустить важный аспект послевоенных антисемитских репрессий в контексте сталинского террора, направленного против “элит”. В годы “чисток” было репрессировано множество партаппаратчиков, военных и работников карательных органов. Многие из этих людей (независимо от национальности), даже будучи невиновными в предъявленных им конкретных обвинениях, были причастны к страданиям и гибели людей, творя произвол в годы Гражданской войны, проводя репрессии против политических противников режима, карательные акции против голодных крестьян, безжалостно уничтожая собственных предшественников. Жертвы же послевоенного антисемитского террора не были ни политиками, ни аппаратчиками. Они были поэтами, артистами, учеными, врачами — людьми, неповинными в тех абсурдных “преступлениях”, в которых их обвиняли, но виновными лишь в своем происхождении. По сути, они были виновны только в том, что были евреями. Если 1937 г. или послевоенное “ленинградское дело” были аппаратной чисткой номенклатурно-бюрократического слоя, то “дело ЕАК” и “дело врачей” были именно этнической чисткой. Об этой разнице забывать нельзя.
Она, эта разница, напоминает и о другом важном различии, которое не вполне артикулировано в рассматриваемой книге. Речь идет о сопоставлении антисемитизма советского и нацистского. Костырченко — сторонник “сбалансированного подхода”, отрицающего модные параллели двух самых страшных тоталитарных режимов ХХ в. Эта позиция по актуальным политическим причинам стала практически официальной в сегодняшней России, опасающейся, что уравнивание сталинизма и нацизма затмит значение Великой Победы, приведет к “обелению преступлений нацизма”, которое якобы уже имеет место в Прибалтике, на Украине и странах Восточной Европы, усилит риторику “советской оккупации” в этих странах и (хотелось бы верить, что не это главное!) может повлечь за собой претензии на компенсации за эту оккупацию. Здесь, однако, следует отличать принцип от интенсивности его реализации. Спору нет, антисемитизм в нацистской Германии имел иные, чем в СССР, корни и привел к куда более страшным последствиям для евреев. Антисемитизм в СССР был “мягче” и, вероятно, не успел дозреть до наиболее страшных и ядовитых своих плодов. И можно согласиться с Костырченко:

Цитата :

“послевоенное ужесточение официального антисемитизма в стране явно “не тянуло” на “окончательное решение еврейского вопроса” по гитлеровскому образцу” (с. 281).

Однако принципы, на которых основывались преследования евреев в обеих странах, — нечто совсем иное.
Как указывает сам Костырченко, в СССР “возникла тупиковая и парадоксальная ситуация: если при царе евреи могли избегнуть гонений, перейдя в христианство или эмигрируя из страны, то при Сталине они лишились даже этих возможностей. Получалось, что множеству евреев, искренне уверовавших в официальную пропаганду объективной “прогрессивности” ассимиляции и в результате обрусевших, режим отказывал в как бы заслуженном и представлявшемся простой формальностью праве — слиться с тем народом, с языком и культурой которого они полностью сроднились

Цитата :

”запретив" “произвольно изменять в официальных документах свою национальную принадлежность, пусть даже с нею их связывает только фамилия и отдаленное прошлое”,

из чего следовало, что

Цитата :

“этническая принадлежность стала для сталинского режима социальным маркером, который использовался в том числе и для скрытой дискриминации по национальному признаку” (с. 218—219).

Налицо — сугубо этнический, а точнее, расистский подход к проблеме, схожий с нацистским. Иногда эта трайбалистская логика “коллективного наказания” проступала совершенно открыто. Костырченко приводит случай, когда на одном из собраний в ходе антикосмополитической кампании в редакции “Красного флота” начальник отдела партийной жизни капитан 1-го ранга Пащенко прямо заявил:

Цитата :

“Так же, как весь немецкий народ несет ответственность за гитлеровскую агрессию, так и весь еврейский народ должен нести ответственность за действия буржуазных космополитов” (с. 224).

Рассматриваемый сюжет в силу того, что был табуирован на протяжении десятилетий, оброс невероятным количеством мифов, одни из которых родились снизу, другие внедрялись сверху тогда же, во время и после войны. Костырченко детально рассматривает их, доказывая их несостоятельность. Так, он однозначно утверждает, что “рассуждения о намерении Сталинa предпринять в годы войны специальные акции по спасению советских евреев можно однозначно квалифицировать как политическое мифотворчество” (с. 76), он показывает, что широко распространявшийся немцами и советскими властями слух о том, что

Цитата :

“евреи не воюют”, “так глубоко угнездился в обыденном сознании, что превратился в устойчивый, доживший до нашего времени миф”.

Между тем,

Цитата :

“в годы войны в рядах Красной армии сражались 434 тыс. евреев, что было пропорционально их общей численности и соответствовало среднему национальному показателю по стране. За ратные подвиги 160 772 еврея были награждены боевыми орденами и медалями, в том числе 120 чел. были удостоены высшей степени отличия — звания Героя Советского Союза” (с. 95—96).

В расчете на 100 000 населения по числу награжденных евреи занимали второе место после русских. И это несмотря на то, что Сталин называл евреев “плохими солдатами”, а Щербаков, который находился во главе советской идеологической машины в годы войны, требовал “ограничить” представление евреев к наградам.
Особое внимание уделяет Костырченко двум самым живучим легендам (им посвящены две специальные работы, вошедшие в книгу в качестве приложений, — ““Еврейский Крым”: спекуляция или мираж” и “Депортация — мистификация”) — о еврейской претензии на Крым и о предполагаемой в связи с “делом врачей” депортации евреев в Сибирь.
Первая сводится к тому, что идея эта была на самом деле провокацией Сталина и МГБ, чтобы обосновать гонения на ЕАК. Отметая наиболее анекдотичные и скандальные версии этой истории, Костырченко доказывает, что идея “еврейского Крыма” была рождена не Сталиным и не МГБ, но ЕАК по подсказке “Джойнта”. Следует заметить, однако, что все доказательства здесь, как сказали бы юристы, косвенные. Да иначе и быть не может: из того, что существует множество версий этой истории, вовсе не следует, что она была чистым вымыслом. Допустим, что “Джойнт” предложил наивному Михоэлсу эту идею, но где гарантия, что кто-то не дал “Джойнту” понять, что подобная просьба может встретить сочувствие у Сталина? В теневом мире спецслужб никогда нельзя делать однозначных выводов о том, что было двойной (а часто и многоходовой) провокацией... Здесь нет бумаг и архивов. Историк бессилен в этом театре теней. Остается полагаться только на здравый смысл.
Костырченко понимает, что

Цитата :

“отсутствие документов о каком-либо событии не всегда означает, что таковое вообще не происходило” (с. 358).

Однако его аргументы против

Цитата :

“старой безосновательной легенды”

о том, что Сталин готовил в 1953 г. массовую депортацию евреев, основаны именно на отсутствии таковых: нет документов — нет проблемы. Если бы это был единственный аргумент, в холодящей душу истории можно было бы поставить точку: одни считают, что стакан наполовину полный, другие — что наполовину пустой. Но дело не в самой этой истории (не важно в данном случае, правдивой или вымышленной!), а в том, что Костырченко утверждает, что массовых антиеврейских репрессий быть не могло, исходя из некой логики, которая не соответствует нарисованной им же картине.
Костырченко утверждает:

Цитата :

“Официальному антисемитизму в СССР была присуща латентная, “исподтишковая” тактика... Негласность и дозированность сталинского антисемитизма исключали возможность осуществления массовых репрессивных антиеврейских акций” (с. 292).

Эта мысль проходит через всю его книгу. Между тем, вся рассказанная в ней история есть история радикализации сталинской юдофобии, история о том, как она ширилась, захватывая все новые и новые сферы социальной и культурной жизни, как усиливалась (а если и отступала, то для того лишь, чтобы усилиться еще больше). “Исподтишковая” тактика бывает разной. Так, в 1936 г. никто и представить себе не мог, что подспудная антисемитская риторика, сопровождавшая репрессии против старой ленинской гвардии, среди которой было немало евреев, в 1939 г. превратится практически в легитимацию еврейских кадровых чисток в партаппарате. Но вряд ли ктото мог предположить в 1939 г., что спустя три года, в самый разгар войны, начнется борьба за “чистоту русского искусства”, когда евреи будут изгоняться из сферы культуры. Кто мог предположить в 1945 г., что аппаратная чистка обернется спустя несколько лет убийством Михоэлса, арестом всех деятелей еврейской культуры, а затем откровенно антисемитской публичной травлей “космополитов”? Но и тогда, в разгар этих публичных гонений, никто не предполагал, что они примут полицейский характер, кульминируются в расстреле руководителей ЕАК, “деле врачей” и погромной кампании в печати. А ведь между этими событиями не такой уж большой промежуток времени.
Костырченко экстраполирует сталинскую политику 1939 г. на 1953-й, что противоречит нарисованной им же картине невероятного усиления государственного антисемитизма. Его вывод о том, что латентность сталинской политики в отношении евреев “исключала возможность осуществления массовых репрессивных антиеврейских акций”, отнюдь не кажется убедительным. Напротив, если следовать траектории этой политики — от скрытых аппаратных действий ко все более публичным, от кадровых чисток и перемещений к полицейским акциям вплоть до политических убийств и широких, охватывающих все властные структуры, репрессивных акций, имевших потенциально международные импликации, “возможность осуществления массовых репрессивных антиеврейских акций” не кажется невозможной!
Можно, конечно, сказать, что предсказуемость — последнее, что характеризовало политику “невменяемого” вождя: Костырченко и сам указывает на то, что если раньше антисемитизм использовался им “рационально”, то с годами все более “эмоционально”, “провоцируя такие бредовые акции, как “дело врачей”” (с. 293). Но если верно, что

Цитата :

“к началу 1950-х гг. престарелый, страдавший от многочисленных хронических недугов диктатор окончательно превратился в патологического юдофоба, которому повсюду мерещились заговоры сионистов” (с. 295),

то почему надо следовать “рациональному” сценарию развития событий? Историк не всегда располагает “фактами”, зафиксированными на бумаге (их может не быть вовсе!), но его версия истории должна быть рациональной. Отсутствие документа объяснимо. Отсутствие логики — нет. Более того, оно рождает упреки в ангажированности. Тем более, что Костырченко в этом смысле также небезгрешен.
Действительно, тон повествования его подчеркнуто нейтральный. Говоря о столь взрывных сюжетах, он старается избегать эмоций. На этом фоне любые проявления необъективности особенно бросаются в глаза. Например, почти всякий раз, когда речь заходит об Эренбурге, чувствуется авторская неприязнь к этому персонажу, иногда переходящая через край. Так, утверждать, что в первые годы войны власть поставляла

Цитата :

“незамысловатые агитки в лозунговом стиле “для широко потребления”, выходившие главным образом из-под пера И. Эренбурга” (с. 82),

несправедливо (агиток было действительно достаточно, но вовсе не Эренбург был их главным производителем!). За годы войны он напечатал около 3 тысяч статей, став, несомненно, самым читаемым во время войны автором в СССР, его популярность была огромна, его пафос, публицистическое мастерство, формулируемые им лозунги навсегда остались ярчайшей страницей советской культуры периода Отечественной войны. Говорить о нем с таким пренебрежением по меньшей мере бестактно. Стоит также иметь в виду, что именно Эренбург (а не Михоэлс и уж точно — не еврейские поэты из ЕАК) был самым известным в стране евреем и таковым оставался после войны. Да и после смерти Сталина он был главной мишенью всех антисемитов — от Шолохова до Шевцова.
При том, что Эренбург был, несомненно, одной из центральных фигур советской литературы военного и послевоенного периодов, а его роль в рассматриваемом здесь еврейском сюжете была одной из ключевых, Костырченко умудрился в огромной книге о послевоенном антисемитизме в СССР упомянуть его имя лишь несколько раз и почти всегда в негативном контексте. Увы, все сказанное Борисом Фрезинским, посвятившим специальную работу полемике с необъективностью Костырченко в отношении Эренбурга в его предыдущей монографии “Тайная политика Сталина”8, может быть повторено и в связи с последней книгой историка.

НЕВЫНОСИМАЯ ЛЕГКОСТЬ КОСМОПОЛИТИЗМА: ЛИТЕРАТУРНЫЙ РАСПАД
Мы говорили о документах культурной и политической истории, затем — об исторических исследованиях и, наконец, о литературе. Она не просто предмет, которому посвящена книга Натальи Громовой “Распад: Судьба советского критика: 40—50-е годы”9. Она — и способ изложения, поскольку проект Громовой представляется мне скорее беллетристическим, чем собственно научным, хотя и основанным на архивах, но более на субъективно-лирическом их освоении, чем на сугубо аналитическом. Громова использовала прием монтажа материалов — писем, дневников, воспоминаний, — опираясь на личный архив Марии Белкиной, вдовы главного героя книги, одного из ведущих советских критиков сталинского времени Анатолия Тарасенкова. Монтаж этот нередко сумбурен и ассоциативен. Потеряв “бдительность”, легко пропустишь переход от одной многостраничной цитаты к другой, а от нее — к авторскому тексту. Работа Громовой страдает подчас от описательности, а иногда и не очень хорошей беллетристичности. Ее манера работы с документами текстологически отнюдь не безупречна, а выводы не всегда глубоки. И все же Громова позволяет погрузиться в эпоху, услышать ее голоса, сопоставить их, ощутить атмосферу времени.
При всех недостатках стиля и композиции, читатель наконец-то получил книгу, в которой широко дан литературный быт позднего сталинизма через биографию сугубо советского литературного персонажа. Важен сам факт появления книги, в центре которой — не классик, даже не фигура первого ряда, а заведомо второстепенный персонаж, хотя и занимавший важное место в перевернутой иерархии сталинского литературного истеблишмента. При этом задача автора отнюдь не разоблачительно-обличительная и не апологетическая (на эти две категории, увы, делится большинство современных литературно-биографических работ о советской эпохе). Лишь одна книга, замысел которой близок к работе Громовой, может стать с ней рядом — вышедшая в США более 10 лет назад книга Томаса Лахусена о Василии Ажаеве10, которая до сих пор остается образцом в том, что касается проницательности чтения и глубины интерпретации писательского архива.
Книга Громовой состоит из четырех частей. Первая посвящена периоду с конца войны до космополитической кампании (а также — жизни и работе Тарасенкова до войны), вторая — эпохе борьбы с космполитами, третья — его работе в “Новом мире” (в центре которой оказалсь драматическая история публикации романа Гроссмана в “Новом мире”) и, наконец, четвертая — о последнем периоде жизни Тарасенкова (он умер в 1956 г.). В центре книги, в отличие от рассмотренных выше работ, — отнюдь не еврейский сюжет, а индивидуальная судьба критика. Однако книга прошита еврейской темой, поскольку ею была прошита сама позднесталинская эпоха, начиная с борьбы Тарасенкова против сталинского ставленника в Союзе писателей Поликарпова, который еще в 1945 г. наставлял работавшего в редакции “Знамени” критика не печатать в журнале

Цитата :

“слишком много авторов с нерусскими фамилиями” (не забывая при этом добавить: “Не думайте только, что я антисемит”, с. 22).

Рассказанная Громовой история многослойна. В ней показаны разные поколения со своими неизжитыми травмами, ненавистью, завистью, взаимными обидами, неоправданными амбициями; люди, пришедшие в литературу в 1920-е гг., столкнулись с новым поколением, пришедшим в 1930-е и после войны. У одних был культурный багаж, у других за плечами пустота, у одних — опыт войны (да и он был разным!), у других — эвакуации, у одних — опыт аппаратного выживания, у других — неумение приспосабливаться, одни были талантливы, другие — бездарны. Да и поколенческая разница чрезвычайно важна. Пришедшие в литературу из “глухих углов” люди, подобные Фадееву или Тарасенкову, хотя никогда не стали большими писателями или критиками, но окунулись в 1920-е гг. в настоящую литературу. В дальнейшем они бесконечное число раз предавали всех и вся, но тайную любовь к этой литературе в себе сохранили (в случае Тарасенкова это особенно ясно видно), что стало причиной их раздвоенности. Поколение же софроновых-бубенновых пришло уже в сталинскую литературу. Они читали не Пастернака, но лишь бездарные статьи о нем Тарасенкова и были фигурами по-своему цельными: с литературой их уже ничто, в сущности, не связывало. Это были циничные карьеристы, видевшие в литературе только кормушку.
Произошла перемена ролей: если раньше в литературу направлялись чиновники (Гронский, Щербаков, Поликарпов), писатели бездарные (Ставский, Сурков, Соболев, Михалков) или исписавшиеся и уже лишь эксплуатирующие свои былые заслуги (Фадеев, Тихонов, Федин), то теперь литературные функционеры (Софронов, Бубеннов, Грибачев, Кожевников) сами начали писать книги. И хотя наиболее гротескные фигуры типа Сурова вынуждены были позже покинуть литературу, остальные продолжали вполне комфортно существовать в ней, став членами ЦК и депутатами, заняв номенклатурные места секретарей Союза, главных редакторов, путешествуя по миру...
Судьба Тарасенкова, этого “продукта эпохи”, типична: интеллигент в первом поколении, всей страстью неофита полюбивший поэзию, он начал печататься в шестнадцатилетинем возрасте, рапповец и участник всех битв и дискуссий 1920-х гг., писавший о Безыменском, Жарове, Алтаузене, Луговском, Суркове, Светлове, Асееве, Голодном, в 1927 г. открывший для себя Пастернака и навсегда очаровавшийся его поэзией, но почти всегда ругавший его печатно, много раз ломаный-переломаный, предававший себя и других многократно, отрекавшийся и убеждавший себя в том, что он принесет меньше вреда, чем другой на его месте, переживший 1937 г., когда его обвиняли в “выпячивании” Пастернака.
После смерти Маяковского вакансия поэта остается незанятой. Претендентов множество — от Суркова и Безыменского до Жарова и Алтаузена. На Первом съезде писателей возникает открытый конфликт, когда Бухарин примеряет роль первого поэта к Пастернаку. Защита Пастернака после суда над Бухариным становится опасным делом. Тарасенков отрекается. Но вновь берется за свое после войны — сначала в “Знамени”, затем в издательстве “Советский писатель” — “протаскивает” Пастернака.
Громова посвящает центральную часть книги антикосмополитической кампании 1949 г. Проходят страшные картины арестов еврейских поэтов. Некоторым из них — Льву Квитко, Самуилу Галкину — посвящены отдельные главы. Подробно рассказывается и едва ли не о каждом “космополите” в отдельности. Например, о страшной истории И. Альтмана, которого Фадеев, друживший с ним не один десяток лет, отдал на заклание, вначале уговорив пойти в театр Михоэлса завлитом, а позднее отправив письмо в ЦК, требуя исключения Альтмана из партии. Отдавая близких друзей на растерзание “литературным палачам”, как назвал Симонов Софронова, Фадеев платил их жизнями за удовлетвоение собственных амбиций, а

Цитата :

“Софронов обвинил Альтмана в “семейственности” на фронте. Оказывается, в редакции армейской газеты служила — несла службу — жена Альтмана и, что того трагичнее, с редакцией в действующую армию попал добровольцем и сын Альтмана, юноша, которому едва исполнилось 16 лет. Пошел до срока и погиб смертью солдата — это ли не пример еврейской семейственности, растленных нравов лавочников?! Цинизм переходил все пределы и касался даже памяти безвременно погибшего сына” (с. 259).

Травля евреев была для Софронова и местью, и средством самозащиты: его отец был кубанский казак, казачий офицер, воевавший на стороне белых и расстрелянный в Гражданскую войну, а мать — немка, пережившая на Дону оккупацию. И вот теперь пришел его час.
Что заставило Тарасенкова каяться, предавать, отрекаться? Автор полагает — страх:

Цитата :

“1949 год был уже по-настоящему ужасен. Снова аресты, и страх, пережитый в 30-х, вернулся, как генетическая память. И страшно было и за библиотеку, и за семью — за все” (с. 282).

Страх понятен, но как точно скажет об этом позже Данин: попытки самообмана были столь же бесполезны, сколь бесполезны были

Цитата :

“его муки хитроумной демагогии во спасение (во спасение!) Пастернака от патологической ненависти Алексея Суркова и расчетливого бешенства Всеволода Вишневского” (с. 283).

Почему не мог Тарасенков вести себя достойно? Ответ Громовой безжалостен:

Цитата :

“Тapaceнков не был большим критиком, он умел талантливо любить чужие стихи, загораться ими, был прекрасным редактором журнала, гениальным собирателем поэзии, коллекционером. Собирательство давало ощущение счастья и свободы лишь тогда, когда он один на один, как скупой рыцарь, оставался со своими сокровищами. Но сокровища можно было отнять, отобрать в любой момент. A талант можно забрать только с жизнью человека. Тарасенков давно уже не дорожил жизнью, но он невероятно дорожил сокровищем, своей коллекцией. Обладая даром, талантом, человек мог быть свободен в самой несвободной ситуации. Талант выводит человека из беды, из положения зависимости” (с. 293).

Итак, не только страх. Боялись ведь все — и Пастернак (не одну волнующую сцену проявления этого страха найдет читатель в книге), и Зускин, и еврейские поэты, почти все отказавшиеся на суде от выбитых из них под страшными пытками “показаний” и все равно расстрелянные, и “врачи-убийцы”... Именно потому, что Тарасенков был, в сущности, бездарен, он и оказался в одной лодке с Софроновым и Суровым, Бубенновым и Первенцевым, Грибачевым и Васильевым...
Что объединяло этих последних? Казакевич писал в дневнике:

Цитата :

“Их объединяет не организация, и не обшая идеология, и не общая любовь, и не зависть, а нечто более сильное и глубокое — бездарность. К чему удивляться их круговой поруке, их спаянности, их организованности, их настойчивости? Бездарность великая цепь, великий тайный орден, франкмасонский знак, который они узнают друг на друге моментально И который их сближает как старообрядческое двуперстие — раскольников” (с. 272).

“Заединщики”, как их позже станут называть, они будут вместе травить “Новый мир” и защищать друг друга, когда выяснится, что за Сурова писали пьесы “литературные негры” (те самые “космополиты”, которых он изничтожал на собраниях), когда будут разбираться в Союзе писателей факты “бытового разложения” типа ставшей знаменитой на всю Москву драки напившихся Сурова и Бубеннова.
Но эта “банда антисемитов”, как назовет их позже Фадеев, не смогла бы действовать, не будь поддержки сверху. В случае с антикосмополитической кампанией Фадеев в своей борьбе с Шепиловым сам ее спровоцировал. А дальше машина заработала в автономном режиме. Разболелись, к примеру, старые раны Суркова: с юных лет на комсомольской и партийной работе, вполне бездарный поэт, привыкший главенствовать литературный чиновник, он не мог смириться с пастернаковской свободой и с его талантом, постоянно выступая против него, после войны Сурков разразился разгромной статьей в “Культуре и жизни”. Эти люди в силе: от них зависит издание книг, а то и сама жизнь писателей. От Тарасенкова опять требуют покаяния — Вишневский, Фадеев, Симонов. Люди, для которых раздвоенность стала нормой и которые не могут простить Пастернаку его цельности и внутренней свободы.
Давление растет, и Тарасенков вторично отрекается от Пастернака (позже Белкина скажет, что хорошо, что он не дожил до нобелевской травли Пастернака — ему пришлось бы отрекаться и в третий раз). Он пишет страшные статьи, бросая в адрес обожаемого им поэта расстрельные обвинения.

Цитата :

“Тарасенков страстный поклонник Пастернака. У него в толстых папках собраны вырезки любых статей, где только упоминается его имя, что не мешает ему активно участвовать во всех критических налетах на него. Он это делал с грациозным бесстыдством, не обременяя себя ни колебаниями, ни раскаянием. Написав что-нибудь наставительное в адрес Пастернака, звонил ему через несколько дней и выпрашивал его новые стихотворения” (с. 218).

И на своей должности в “Советском писателе” Тарасенков ведет себя как его старшие товарищи — Фадеев, Симонов:

Цитата :

“Он освобождался от евреев-редакторов, желая вывести из-под удара издания и себя, а затем уже потихоньку старался помочь собратьям” (с. 215).

И, будучи тяжело больным, ходит на эти страшные собрания:

Цитата :

“…в СП было страшноватое собрание, на котором Толя сделал страшноватый доклад, — записывает Наталья Соколова. — Словом, все как положено. Чем ближе к нему человек, тем яростнее Толя его изничтожает. Особенно, говорит, насчет грязного эстета Данина... Т[оля] умудрился вымазаться в грязи даже тогда, когда нож не приставлен к горлу” (с. 276).

Он избавляется от своего ближайшего друга Данина, с которым был знаком с ранней юности. Так же вели себя Фадеев с Альтманом, Симонов с Борщаговском... Белкина пытается усовестить мужа. Из ее воспоминаний:

Цитата :

““Но как же ты можешь? Это же твой друг?” — “Вот именно потому, что он мой друг, и все это знают, я должен его критиковать! Критикуют меня, я критикую его!.. И потом он попал в эпицентр — ему будет худо, его не будут печатать, и ему будет не черта жрать, а если я сейчас выступлю с критикой его, я потом смогу давать ему работу, а защитить его я все равно не в силах! Ты ничего не понимаешь, не суйся. Мне тошно и без тебя!..” A он любил Данина, ценил его талант... Нет, право же, порой мне кажется, что для того, чтобы объяснить нас тех времен нам же самим... нужен Достоевский!” (с. 276).

Наверное, он помог бы понять, что перед нами — чистая смердяковщина.
О смерти Тарасенкова Пастернак скажет: “Сердце устало лгать”. Громова развивает мысль Пастернака:

Цитата :

“Насилие над собой, ложь и лицемерие так же опасны для жизни, как чума и холера. И если нравственные болезни охватывают народ, пусть и незаметно, то с неизбежностью происходит его вымирание. У нескольких поколении людей вдруг вместо инстинкта жизни начинает развиваться инстинкт смерти. В Советской стране в душах людей был взломан некий код, отвечающий за жизнеспособность народа, в который, несомненно, входила и нравственность” (с. 383).

Автор пытается вжиться в героя, чтобы понять мотивы его поведения. Она полагает, что

Цитата :

“Тарасенкову всерьез казалось, что ему открыта иезуитская логика времени, и если соблюдать ее правила, то можно и других спасти, и себя уберечь. Надо самому бежать вп

http://www.jewish.ru/history/facts/2010/08/news994288566.php Глобальный еврейский онлайн центр Jewish.Ru 27.08.2010
Полина Ковалевич Троцкий симпатизировал сионистам
70 лет назад, 20-го августа 1940 года, агент НКВД убил в Мексике Льва Троцкого — деятеля международного коммунистического движения и одного из организаторов Октябрьской революции. Об отношении Троцкого к «еврейскому вопросу» на страницах газеты Forward рассуждает директор Центра изучения антисемитизма Еврейского университета в Иерусалиме Роберт Вистрич.
Архитектор Октябрьской революции и один из создателей Красной армии, одержавшей победу в Гражданской войне, он был выслан из СССР в 1929 году. В эмиграции Троцкий продолжал яростно критиковать сталинский режим. Самого Иосифа Виссарионвича он называл не иначе как изменником дела революции. Троцкистов в Советском Союзе жестоко преследовали.
Лев Троцкий является одной из самых противоречивых исторических личностей. Его теоретическое наследие сегодня пропагандирует международная организация IV Интернационал, о раздорах и схоластических диспутах внутри которой ходят настоящие легенды.
Мечта Троцкого о победе пролетарской революции в мировом масштабе и вера в неминуемую гибель капитализма живы до сих пор, как и его пророчество об исчезновении национальных государств.
Несмотря на утопичность троцкисткой теории, отдельные ее элементы стали популярны в левом движении таких стран, как Великобритания и Франция. В этой связи интересно проследить отношение Троцкого к сионизму, еврейской ассимиляции и палестинской проблеме в 30-х годах.
Лев Давидович Бронштейн яростно боролся не только против сионистов, но и против антисионистски настроенной социалистической еврейской партии «Бунд» (Еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России). Троцкий осуждал стремление бундовцев к обособленности и к созданию экстерриториальной национально-культурной еврейской автономии в странах Восточной Европы.
Будучи убежденным марксистом и атеистом, Троцкий не интересовался иудаизмом, еврейской историей и культурой, считал их пережитками средневекового гетто.
В 1903 году 24-летний Троцкий присутствовал на Шестом сионистском конгрессе в Базеле. Уже тогда он назвал вождя сионистов Теодора Герцля

Цитата :

«бессовестным авантюристом, который имеет дерзость рассуждать о создании еврейского государства».

В 1921 году Троцкий отклонил просьбу московского раввина Якова Мазе об оказании помощи голодающему и страдающему от погромов еврейскому населению России. Раввин ехидно отметил тогда:

Цитата :

«Троцкие делают революцию, а Бронштейны расплачиваются за это».

Борьба Троцкого со Сталиным началась еще в годы Гражданской войны. Сталин одержал победу, не побрезговав антисемитизмом в качестве одного из орудий в этой борьбе. Троцкого вывели из состава политбюро ЦК, исключили из партии, выслали из СССР, а потом и вовсе лишили советского гражданства. В 30-е годы, уже в эмиграции, Троцкий стал проявлять живой интерес к арабо-еврейскому конфликту и к колонизации Палестины. Интересно, что Троцкий без особой симпатии отнесся к арабскому национальному движению, охарактеризовав его как реакционно-мусульманское и антисемитское.
К 1937 году Троцкий, никогда не поддерживавший идеи сионизма, пересмотрел свою позицию в отношении «еврейского вопроса». Он осознал, что его убежденность в неизбежности ассимиляции евреев совершенно безосновательна, а еврейский народ нуждается в своей территории. Ему открылся тот факт, что антисемитизм поощрялся в СССР, чтобы отвлечь внимание населения от внутренних проблем.
Троцкий одним из первых забил тревогу о потенциальной угрозе, исходящей от нацистского режима. В декабре 1938 года, спустя месяц после Хрустальной ночи (первого массового еврейского погрома на территории Третьего рейха), он предупредил о возможности массового геноцида евреев Европы. Троцкий писал, что даже если войны в Европе не будет,

Цитата :

«грядет массовое уничтожение евреев».

Разумеется, его пророчество не было тогда воспринято всерьез.
Троцкий считал, что так называемая Белая книга (документ, принятый британскими мандатными властями в 1939 году, и ограничивший еврейскую иммиграцию в Эрец Исраэль)

Цитата :

«грозит превратить Палестину в кровавую ловушку для сотен тысяч евреев».

Троцкий верно предположил, что британский империализм отказался от своих обязательств перед сионистским движением и пожертвовал его интересами ради укрепления своих позиций на Ближнем Востоке.
Лев Троцкий всю жизнь пытался избавиться от образа нерешительного и мягкого интеллигентного еврея. Большевистское движение ожесточило интеллектуала Троцкого, превратив его в глазах антисемитов в демоническое олицетворение иудо-коммунизма.
Даже в революционных кругах, относившихся к нему с симпатией, Троцкого воспринимали прежде всего как еврея. В 30-е годы понятие троцкизм стало синонимом предательства и превратилось в жупел сталинской пропаганды. «Охота» на Троцкого в годы большого террора предвосхитила трагическую судьбу еврейского народа, который он когда-то так высокомерно оставил.
=============================
+ Им можно врать буквально обо всём, если это играет на руку...
=============================
----------------------------------------------------
http://www.jewish.ru/history/press/2011/12/news994303135.php Глобальный еврейский онлайн центр Jewish.Ru 23.12.2011
Иосиф ТЕЛЬМАН Еженедельник "Секрет" Лев Троцкий как вождь Октябрьской революции
Советские люди с детского сада знали, что Октябрьская революция - величайшее событие в мировой истории. А вождями ее были Ленин и Сталин. Что касается Троцкого, то его изображали как главного врага революции и гнусного предателя. В действительности же в 1917 году Сталина мало кто знал. Он был известен только узкому кругу партийных функционеров. И неизвестен широким массам. Подлинными вождями революции были Ленин и Троцкий. Сам Лев Давидович записывал в своем дневнике уже после высылки из СССР:

Цитата :

"Не будь меня в 1917 году в Петербурге, Октябрьская революция произошла бы при условии в наличности и руководства Ленина. Если бы в Петербурге не было ни Ленина, ни меня, не было бы и Октябрьской революции. В этом для меня нет ни малейшего сомнения... ".

Конечно, Троцкий был о себе высокого мнения, но и человеком он был действительно выдающимся. Однако, в данном случае, правоту его слов подтвердят многие историки, во всяком случае те из них, которые объективно рассматривают события того времени.
После смерти Сталина и доклада Хрущева на ХХ съезде КПСС идеологи партии и ее ЦК оказались перед весьма серьезной проблемой: если приходится заново переписать партийную историю, то кто же в ней займет центральное место, которое многие годы занимал Сталин - правая руку Ленина? Может быть, следует реабилитировать Троцкого, вернуть ему позиции, которые соответствовали его истинной исторической роли или лучше по-прежнему отрицать ту ведущую роль, которую он сыграл в операции по взятию власти большевиками в октябре 1917 года.
Ответ партийных идеологов и не допускал ни малейших сомнений: посмертный позор, которым было покрыто имя Троцкого, как врага, если оно вообще удостаивалось упоминаний, должен был тяготеть над ним и дальше, а его истинную роль в октябрьских событиях следует отрицать столь же яростно как при Сталине. Более того, убийца Троцкого Рамон Меркадер, отсидев 20 лет в мексиканской тюрьме, был тепло встречен в Москве. Ему присвоили звание Героя Советского Союза. Это было в 1960 году через 4 года после 20-го съезда. Должно быть партийные идеологи сразу поняли, что в случае реабилитации Троцкого окажется под угрозой власть партии, в основе которой лежала отчасти ее монополия на интерпретацию истории революции.
Снижение роли Сталина при упорном отрицании значения Троцкого не оставляло идеологам КПСС никакого иного выбора, кроме как еще больше возвеличивать роль Ленина. В результате фигура Ленина, уже и без того занимавшая центральное место после 20-го съезда (1956 г.) обрела еще большие размеры. Рядом с ним уже не было ближайшего соратника.
А вот, что отмечал сам Иосиф Сталин в газете "Правда" в связи с первой годовщиной Октябрьской революции:

Цитата :

"Вся работа по практической организации восстания проходила под руководством председателя Петроградского Совета Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрый переход гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-революционного комитета партия обязана, прежде всего, и главным образом, т. Троцкому".

Когда это писалось, Троцкий еще не был главным врагом Сталина и тот отдавал ему должное.
Отношение к Льву Троцкому в современной России почти не изменилось. Многие считают, что Сталин - это, конечно, плохо, но Троцкий - это еще хуже. Но что может быть хуже Сталина трудно представить. Когда под конец горбачевской Перестройки появилась книга Дмитрия Волкогонова о Троцком, она стала бомбой и потрясла многих. Автор ранее был заместителем начальника Главного Политуправления Советской Армии и Флота. Хотя в этой книге еще были явные следы прошлого, все же это был прорыв к правде о Троцком. Генералы особенно возмущались. Они знали историю Красной Армии по Сталину и Ворошилову. И считали генерал-полковника Волкогонова предателем. Генералы не хотели поверить, что Красную Армию создал не Сталин и даже не Ленин, а Лев Давидович Троцкий, первый нарком по военным и морским делам, председатель Реввоенсовета. Правду о Троцком они просто не хотели знать. Вместе с тем, в России в последние годы вышел ряд работ, правдиво излагающих биографию Троцкого. Следует отметить, например, работы публициста и историка Леонида Млечина, хорошо знакомого читателям "Секрета". Это книги "Русская армия между Троцким и Сталиным" и "Зачем Сталин убил Троцкого". В этих книгах Лев Давидович Троцкий предстает для многих читателей в неожиданном ракурсе. Бесстрашный человек, талантливый организатор, блестящий военный и политический лидер революции. Без Троцкого большевики не взяли бы власть 25 октября 1917 года, не победили бы в Гражданской войне. Объективную оценку личности и деятельности Троцкого дает член-корреспондент Российской Академии наук, главный редактор журнала "Вопросы истории" А.Искендеров, такая же оценка содержится в трудах некоторых других ученых. Вместе с тем, сейчас ряд российских историков на полном серьезе утверждают, что Лев Давидович был американским агентом. Он на американские деньги организовал революцию в России. США были заинтересованы ослабить своего конкурента и с этой целью использовали Троцкого. А он имел на своих счетах в банках Нью-Йорка сотни тысяч долларов и тоже был заинтересован ослабить и унизить Россию. В ходу даже такая версия. Троцкий создал Красную армию по поручению американских банкиров для борьбы с русским народом. Вот с этой целью он прибыл из Нью-Йорка в Петроград. Но в эти басни могут поверить только те, кто вообще ничего не знает о Троцком и имеет весьма туманное представление о событиях 1917 года. Но поскольку многие считают, что во всех бедах России виновата Америка, то под эти настроения притянуть за уши Троцкого очень выгодно. Характерно, что даже во времена Сталина Троцкого объявляли немецким и японским и даже итальянским шпионом. А вот назвать его американским шпионом не догадались. А сейчас кого в России заинтересует немецкий или итальянский шпион? А вот американский шпион Троцкий - это в самый раз.
Начнем с того, что Троцкий не собирался и не хотел ехать в Америку. Его туда выслали. Ни одна европейская страна в Первую мировую войну не соглашалась принять русского революционера. В сентябре 1916 года французские полицейские доставили его на границу с Испанией. Через несколько дней его арестовала испанская полиция в Мадриде. Перевезли в Кадис, затем в Барселону. И в конце концов вместе с семьей на борту парохода "Монсеррат" Льва Давидовича отправили в США. 13 января 1913 года он прибыл в Нью-Йорк. В Америке он начал сотрудничать в издававшейся в Нью-Йорке русской газете "Новый мир", писал статьи для нее. И скромный гонорар, который получал за них, был далеко не лишним в семейном бюджете будущего вождя революции.
Лев Давидович пишет в своей книге "Моя жизнь":

Цитата :

"Больше всего легенд существует насчет моей жизни в Соединенных Штатах. Если в Норвегии, где я был проездом, журналисты заставили меня заниматься чисткой трески, то в Нью-Йорке, где я провел два месяца, печать провела меня через целую серию профессий, одна интереснее другой. Единственная моя профессия в Нью-Йорке была профессия революционера-социалиста".

В Соединенных Штатах Троцкий пробыл совсем недолго и историкам известен не только каждый его день, но буквально каждый шаг. Заметим, что в США тогда был силен изоляционизм и люди в Америке не очень интересовались тем, что происходило в России.
Когда в Америке стало известно о Февральской революции Лев Давидович сразу начал готовиться к отъезду в Россию. Американские журналисты стали осаждать Троцкого, он не отказывал, и его интервью появились в газетах США и других странах. Троцкий заявлял, что Керенский это ненадолго, Власть в стране возьмет пролетарская партия. Ее поддержит народ. Но его прогнозам мало кто верил...
Преодолев все трудности, 4 мая 1917 года Троцкий прибыл в Петроград. Он сыграл ключевую роль в событиях лета и осени 1917 года в тогдашней столице. Ленин, спасаясь от ареста, покинул Петроград и скрывался. После июльских событий был выдан ордер на его арест.
Первое время после возвращения Троцкий сторонился Ленина, хотя они придерживались одних и тех же взглядов, и одинаковой была их оценка политической ситуации в стране. Однако логика развития событий быстро объединила двух вождей революции в России. На 6-м съезде партии Троцкий и его группа так называемых "межрайонцев" вступили в партию большевиков и Троцкий стал членом ЦК РСДРП(б).
В июле 1917 года Троцкий был арестован по приказу Временного правительства как немецкий агент. Его поместили в тюрьму "Кресты". В августе, во время мятежа генерала Корнилова, его выпустили на свободу, и он сразу же отправился в недавно созданный комитет по обороне революции. С 25 сентября (8 октября). Троцкий председатель Петроградского совета.
Полковник Никитин - начальник контрразведки, лично пришел арестовывать Ленина. Но в его квартире застал только Крупскую. Владимир Ильич успел сбежать. Позже Никитин арестовал Троцкого, которого вскоре пришлось выпустить.
Вся подготовка вооруженного восстания большевиков шла практически без Ленина. Владимир Ильич вместе с Зиновьевым в это время прятались в шалаше на берегу озера Разлив. Вот что писал начальник контрразведки полковник Никитин:

Цитата :

"После июльского бегства Ленина его личное влияние падает. Чернь подымается. Революция дает ей своего вождя. - Троцкого. Троцкий на сажень выше своего окружения. Чернь слушает Троцкого, неистовствует, горит. Клянется Троцкий, клянется чернь. В революции толпа требует позы, немедленного эффекта. Троцкий родился для революции, он не бежал. Октябрь Троцкого приближается, планомерно им подготовленный и технически разработанный. Троцкий-председатель Петроградского Совета..., составляет план, руководит восстанием и проводит большевистскую революцию.
Троцкий постепенно один за другим переводит полки на свою сторону, последовательно день за днем захватывает арсеналы, административные учреждения, склады, вокзалы, телефонную станцию...".

В отсутствие Ленина Лев Давидович оказался в главных ролях. Он методично привлек на свою сторону весь гарнизон столицы. Уже 21 октября гарнизон признал власть Совета рабочих и солдатских депутатов. С этого дня столица принадлежит уже не Временному правительству, не Керенскому, а Троцкому. (См. Л.Млечин. "Зачем Сталин убил Троцкого". М., из-во "Центрполиграф", 2010). На стороне Временного правительства оставалась только Петропавловская крепость. Туда поехал Троцкий. Он выступил на собрании гарнизона, и солдаты приняли решение поддержать Совет рабочих и солдатских депутатов.
Временное правительство, его глава Керенский видели, что большевики готовятся захватить власть. Однако силы, которыми они располагали, были крайне ограничены.
25 октября красногвардейцы захватили телеграф, центральную и городскую телефонные станции. Телефоны Зимнего дворца, где находилось Временное правительство, были отключены.
Однако Керенский кое-какие силы для защиты Зимнего дворца все же собрал. Две школы прапорщиков, юнкеров Константиновского артиллерийского училища, отряд казаков, женский батальон. Но в Зимнем дворце царил полный хаос. В результате юнкера просто напросто разбежались. Ушли и казаки. Только женский батальон хранил верность Временному правительству и готов был его защищать. Фактически Зимний дворец большевики захватили без боя. Комиссия Петроградской городской думы позднее установила, что жертвами стали три женщины-солдатки, которых изнасиловали. Керенский сбежал, а министры, входившие в состав Временного правительства, были арестованы.
Решающую ночь октябрьского восстания Троцкий провел в Смольном, он руководил действиями военных частей, взявших Зимний дворец и другие важные стратегические объекты.
Пока брали Зимний дворец в Смольном институте открылся Второй Всероссийский съезд Советов. На трибуне появился Троцкий. Он объявил об аресте Временного правительства и переходе всей власти к Советам. В это время в зале появился Ленин. И Троцкий сообщил делегатам:

Цитата :

"В нашей среде находится Владимир Ильич Ленин, который в силу целого ряда условий не мог появиться среди нас. Да здравствует возвратившийся к нам товарищ Ленин!".

Лев Давидович четыре года отсидел в царских тюрьмах, еще два года был в ссылке. Дважды бежал из Сибири. Это тоже способствовало его авторитету.
Троцкий по значимости в революционном движении был человеком того же уровня что и Ленин. Многие историки на Западе, а теперь и некоторые в России считают, что если бы тогда не было ни Ленина, ни Троцкого Октябрьская революция не состоялась бы. История России пошла бы другим путем.
Ну а где был в эти решающие дни великий вождь революции товарищ Сталин? А он просто потерялся. Потом ему найдут, вернее он сам себе найдет почетное место - везде рядом с Лениным. Но это будет потом, через многие годы, когда окончательно укрепится диктатура генсека и он сможет делать с историей все что захочет. Правда Ленина в этой сталинской от начала до конца фальсифицированной истории он сохранит, даже отведет ему ведущее место. Всячески будет подчеркивать, что он ученик Ленина.
Где же все-таки был в решающий момент восстания 24 октября товарищ Сталин? Известные западные историки строят различные догадки. Например, А.Улам, известный советолог считает, что отсутствие Сталина 24 октября связано с тем, что он якобы входил в резерв партийного центра, которое могло взять на себя руководство в случае если восстание даст осечку. По мнению Улама Сталин выступал в роли запасного игрока. Исаак Дейчер пишет:

Цитата :

"Отсутствие, бездеятельность Сталина в штабе во время восстания невозможно объяснить. Это остается странным и непреложным фактом".

Американский историк, профессор Мичиганского университета Роберт Слассер в своей книге "Сталин в 1917 году" (М., из-во "Прогресс", 1989) отмечает, что Сталина нельзя упрекнуть в недостатке ума, но порой он с трудом воспринимал новую для себя ситуацию. Слассер подчеркивает:

Цитата :

"Что может быть более позорным для человека, претендовавшего на место в руководящей верхушке партии, чем упустить великий и неповторимый момент триумфа, момент взятия власти? Потребуются... многие километры печатного текста, реки чернил и крови - пока Сталин, наконец, не успокоится, уверившись, что его отсутствие среди тех, кто руководил революцией 1917 года, навсегда стерто с памяти людей"

... Среди мотивов, побудивших Сталина развязать "великую чистку", жертвами которой оказались многие старые большевики, далеко не последнее место занимало стремление уничтожить и заставить замолчать неудобных свидетелей и участников событий в Октябре 1917 года. Они были хорошо осведомлены о его подлинной роли в этих событиях.
Многие современники отмечали способности Троцкого. Он был прекрасный оратор и публицист. И к тому же обладал даром организатора.
В 1919 году в очерке о председателе Реввоенсовета Анатолий Луначарский писал:

Цитата :

"Я считаю Троцкого самым крупным оратором нашего времени. Я видел Троцкого говорящего по два с половиной - три часа перед совершенно безмолвной, стоящей при том же на ногах аудиторией, которая как зачарованная слушала".

Что же касается его таланта организатора, он ярко проявился в период Октябрьской революции и в годы Гражданской войны, когда он возглавил Красную Армию.
На заседании ЦК партии большевиков формировали первое советское правительство. Ленин вносит предложение назначить Троцкого председателем Совета Народных Комиссаров. Тот категорически отказался.

- Но почему же? - настаивает Ленин. - Вы же возглавляли Петроградский Совет, который взял власть. Вам, как говорится и карты в руки.

- Нет! - решительно говорит Троцкий. - Не надо давать врагам в руки такое оружие, как мое еврейское происхождение.
Антисемитом Ленин не был и потому возмутился.

- У нас великая революция и какое значение могут иметь такие пустяки?

- Революция великая, но и дураков осталось немало.

По этой же причине Троцкий отказался от поста наркома внутренних дел. Тогда Свердлов предложил - Льва Давидовича надо противопоставить Европе. Пусть берет иностранные дела. Так Троцкий стал первым советским наркомом иностранных дел. Руководителем дипломатического ведомства Лев Давидович был только четыре месяца. Начавшаяся Гражданская война поставила перед руководством партии большевиков первоочередную задачу создание сильной армии. Кого поставить во главе ее? Правда, армию предстояло еще создать. Нужен был человек с железной волей и организаторскими способностями. По инициативе Ленина наркомом по военным и морским делам назначили Троцкого. Он же возглавил Реввоенсовет республики. Троцкий фактически и создал Красную Армию. Но это уже другие страницы богатой событиями биографии Льва Троцкого.
Когда Ленин умер, звезда Троцкого закатилась потому, что он, по сути, почти ничего не предпринял, чтобы удержать власть. В некоторых вопросах Лев Давидович оказался просто наивным. Он был уверен, что роль второго человека в партии и государстве никто у него не сможет отобрать. Как и в 1917 году считал, что правительство в России должен возглавлять русский. Ему и в страшном сне не могло присниться, что партаппарат в руках Сталина окажется намного сильнее, чем Красная армия в его, Троцкого, руках.
Лев Давидович недооценил Сталина, считая будущего "вождя народов" величайшей посредственностью партии. Недооценка противника всегда чревата поражением. В решающий момент - осенью 1923 года - Троцкий сам вышел из игры, он заболел и уехал лечиться на Кавказ. Когда он понял, что к чему, время было упущено.
Осенью 1924 года Троцкий выпустил третий том своих сочинений, включавший речи и статьи 1917 года. Книга открывалась авторским предисловием под названием "Уроки Октября". Партийный аппарат, находившийся в руках генсека Сталина, развернул невиданную до того кампанию по очернению Троцкого и его книги. Льва Давидовича обвинили в стремлении принизить роль Ленина. Что касается роли самого Троцкого, то утверждалось, что он как председатель Петроградского Совета выполнял лишь партийные указания, и партия следила за каждым шагом Троцкого и направляла его. Пройдет не так уж много времени, и Льва Давидовича вычеркнут из числа руководителей революции. Все руководство якобы осуществляли Ленин и Сталин. Появятся красочные картины советских художников, изображавшие Сталина в штабе Октября.
Мы не собираемся идеализировать Троцкого. Он был фанатиком мировой революции и ему были присущи многие недостатки, характерные для таких людей.
Мы уже отмечали выше, что в современной России потоки клеветы, которую сталинская пропаганда обрушила на Троцкого, дают о себе знать и теперь. К ним добавились измышления антисемитов, которых в России хватает. Во всех бедах страны "патриоты" винят Троцкого. Его изображают предводителем мирового еврейства и погубителем России.
Компартия России-КПРФ, как показывают факты, меньше всего заинтересована в воссоздании подлинной истории коммунистического движения. В этой партии полно сталинистов. КПРФ вдруг обнаружила в своих рядах "неотроцкистов" и развернула с ними борьбу. Правду о Троцком до сих пор знают немногие. Не знают или не хотят знать и те, кто состоит в КПРФ, в том числе ее руководители.
Между тем во многих странах Европы и Латинской Америки отношение к Троцкому совершенно иное. Когда хоронили трибуна революции, в последний путь его провожали более 300 тысяч жителей столицы Мексики. В Троцком многие видели "вечного революционера", защитника трудящихся. Сталина они рассматривают как предателя революции и кровавого тирана.
Кумир левой молодежи всего мира Эрнесто Че Гевара изучал в последние годы труды Троцкого. В горах Боливии, где он надеялся поднять революцию, носил в рюкзаке книги председателя Реввоенсовета Республики. (См. Л.Млечин. "Зачем Сталин убил Троцкого").
В Западной Европе существуют троцкистские организации. Особенно они заметны во Франции. Здесь на последних президентских выборах троцкисты выдвинули своего кандидата и собрали в свою поддержку десятки тысяч голосов.
Лев Троцкий был выдающимся деятелем, который оставил заметный след в мировой истории. Споры о нем шли, идут, и еще долго будут продолжаться.
Лев Троцкий был одним из основателей Советского государства. Ему судьба щедро отпустила славы и восторгов, несчастий и горя, - писал его биограф Исаак Дейчер. Троцкий видел как осуществлялись его самые смелые мечты, как мгновенно реализовывались его идеи, он был триумфатором. И он видел крушение всех своих надежд и собственное падение.