ж. Отечественная история, 1995, №4

1995 г.
Н. С. РАЙСКИЙ *

ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА
И СУДЬБЫ ПОЛЬСКИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ

Вопрос о судьбе польских военнослужащих, интернированных в сентябре 1939 г., стал предметом исследования не только польских и других зарубежных историков, но и советских и российских исследователей. Особую значимость этот вопрос приобрел после того, как были рассекречены новые архивные источники, в основном из Особого архива СССР.
Цель настоящей статьи состоит в том, чтобы на основе новых архивных данных и с учетом первых работ отечественных ученых (В. С. Парсаданова, Н. С. Лебедева, Ю. Ю. Зоря) ¹ проследить судьбы интернированных польских граждан, в основном военных, в том числе военных запаса, а также врачей, учителей, писателей, государственных и общественных деятелей.
На основе подписанного в августе 1939 г. пакта Риббентропа — Молотова Красная Армия 17 сентября вступила на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, находившуюся под управлением Польши. Не встретив достаточно серьезного сопротивления, советские войска интернировали, по некоторым данным, более 250 тыс. польских военнослужащих ². Из историографии и документальных источников известно, что значительная их часть, в основном рядовой состав из числа жителей этих территорий, был отпущен домой. Другая часть была депортирована вглубь СССР. В ее составе свыше 15 тыс. лиц — в основном
* Райский Николай Семенович, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН.
136
польские офицеры действующей армии и офицеры запаса, а также другие категории — были размещены в специально созданных для этого лагерях под Козельском, в Осташкове и Старобельске.
Исследования по данному вопросу, проведенные как в Польше, так и за ее пределами, и недавно опубликованные в России работы показывают, что судьба этих офицеров и других лиц сложилась трагически — все они были расстреляны.
Рассекреченные документы Особого архива СССР, а именно фондов конвойных войск и Управления НКВД СССР по делам военнопленных и интернированных, дают возможность определить более или менее точное число офицеров польской армии, находившихся в трех указанных лагерях. Материалы подтверждают, что из этих лагерей в результате так называемой «разгрузки» было вывезено и передано в Управление НКВД городов Калинина, Харькова и Смоленска именно более 15 тыс. польских офицеров и других лиц. Свыше 4 тыс. из них было расстреляно и захоронено недалеко от д. Гнездово в Катынском лесу (здесь же были обнаружены и захоронения советских людей), а также у д. Медное в Калининской области. Судьба других более 10 тыс. поляков прослеживается по косвенным данным. При этом, хотя захоронения не всех их непосредственно были найдены, но после отправления военнопленных из лагерей Осташкова и Старобельска сведений о них нет ни в одном из других многочисленных советских лагерей того времени.
Захоронения польских военнопленных были обнаружены и в Грязовце Вологодской области, и в Павлищевом Бору под Юхновом в Калужской области. Лагерь в Павлищевом Бору в 1939 г. выполнял роль пересыльного.
В отношении польских военнопленных постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 2 декабря 1939 г. по предложению НКВД СССР была принята специальная инструкция, согласно которой интернированные военнослужащие украинцы, белорусы и военнопленные других национальностей выходцы с Западной Украины и Западной Белоруссии, распускались по домам. Как следует из записки наркома НКВД Л. П. Берия И. В. Сталину от 11 октября 1939 г., с 1 октября была начата отправка на родину солдат — жителей указанных районов, которая должна была закончиться 18 октября. После этой отправки, докладывал он, в лагерях останется 33 тыс. солдат — выходцев с польских территорий, занятых немцами ³.
В соответствии с принятой инструкцией 25 тыс. военнопленных оставались для строительства железной дороги Новгород-Волынский — Корец — Львов до окончания строительства первой очереди в декабре 1939 г. В отдельную группу включались солдаты, родина которых находилась в немецкой части и Польши. Они размещались в лагерях до решения вопроса об отправке их на родину.
Для польских офицеров организовывался отдельный лагерь, причем офицеров в чине подполковника и выше, а также крупных государственных и военных чиновников, согласно инструкции, следовало содержать отдельно. Разведчики, контрразведчики, жандармы, тюремщики, полицейские также должны были содержаться в отдельном лагере ⁴.
После так называемой «разгрузки» лагерей в Павлищевом Бору в Грязовце осталось всего лишь 395 поляков. Это те, кому посчастливилось уцелеть. По другим данным, в живых осталось 448 человек; некоторые из них впоследствии стали видными деятелями в эмигрантском правительстве в Лондоне. Из их числа вышли также и организаторы Войска Польского в Советском Союзе.
К концу 1941 г. в создаваемой в то время польской армии под командованием генерала Андерса, выведенной затем на Ближний Восток, насчитывалось 1965 офицеров, 250 из которых были из лиц, уцелевших в советских лагерях. Это было уже после начала Великой Отечественной войны и объявленной советским правительством в августе 1941 г. амнистии польским военнопленным. Правительства Советского Союза и Германии в конце 1939 и начале 1940 г. вели переговоры о взаимной передаче части польских военнопленных. Германская сторона намерена была передать СССР свыше 50 тыс. солдат бывшей польской
137
армии — жителей Западной Украины и Западной Белоруссии, изъявивших желание вернуться на родину. Советский Союз, со своей стороны, предлагал Германии свыше 40 тыс. польских военнопленных, жителей территорий, занятых немцами.
Согласно справке начальника Управления НКВД СССР по делам военнопленных и интернированных от 28 декабря 1942 г., Германии было передано 42 492, а принято 18 757 человек ⁵.
Все принятые поляки были отпущены по домам. Вероятно, это были рядовые и младший командный состав. Старший командный состав бывшей польской армии, насчитывавший 19 тыс. человек, немецкое командование, как и НКВД СССР, продолжало удерживать в своих лагерях.
Значительная часть польских военнослужащих — до 14 тыс.— в 1939 г. была интернирована в Прибалтике, в частности, в Литве. Между литовским и советским правительствами велись переговоры о пропуске поляков в места их постоянного проживания, а именно в районы Западной Украины и Западной Белоруссии.
Следует подчеркнуть заслуживающую внимания позицию заместителя наркома иностранных дел СССР В. П. Потемкина по этому вопросу. В своем письме Сталину, говоря о судьбе интернированных поляков в Прибалтике и пропуске их на советскую территорию, он обращал внимание на тот факт, что из общего числа интернированных командный состав насчитывал около 3 тыс. человек. Литовское правительство предлагало СССР пропустить в Западную Украину и Западную Белоруссию всех, независимо от чина. Однако НКВД, указывал Потемкин, вопрос о пропуске вместе с рядовыми и офицеров оставляет открытым. В связи с этим он подчеркивал, что число офицеров не столь значительно и «едва ли представляется целесообразным препятствовать их возвращению на родину, где советские власти всегда смогут в случае надобности соответствующими мерами обезвредить оказавшиеся в среде офицеров нежелательные элементы» ⁶.
Однако это предложение заместителя наркома не было учтено. Политбюро ЦК 9 ноября 1939 г. в пункте 2 своего постановления предписывало, чтобы принимаемый рядовой и младший командный состав бывшей польской армии был распущен по домам. Офицеров же следовало направлять в Юхновский лагерь, а военных чиновников и полицейских — в Южский лагерь военнопленных для «фильтрации» ⁷.
После «разгрузки» лагерей в марте 1940 г. они некоторое время оставались свободными. Но уже к ноябрю 1940 г., как сообщает Берия Сталину, там находилось 18 297 поляков. Из них 11 998 человек являлись жителями польских территорий, занятых немцами. Во внутренних тюрьмах НКВД в то время содержалось 22 офицера бывшей польской армии, «арестованных органами НКВД как участники различных антисоветских организаций, действовавших на территориях западных областей Украины и Белоруссии» ⁸.
«Разгрузка» лагерей в Козельске, Осташкове и Старобельске предназначалась для того, чтобы доставить в них арестованных уже в 1941 г. «участников польских контрреволюционных террористических организаций» в Литве, Латвии и Эстонии, а также «вновь выявленных» в Западной Украине и Западной Белоруссии. Аресту подлежали бывшие офицеры польской, литовской, латвийской, эстонской и белой армий, на которых имелись компроматы, а члены их семей подлежали ссылке на поселение сроком на 20 лет. Местами поселения определялись Омская, Новосибирская области, Красноярский край, Актюбинская, Павлодарская, Северо-Казахстанская и Кустанайская области Казахской ССР ⁹. В донесении заместителя наркома НКВД генерала Меркулова Сталину, Молотову и Берии от 17 февраля 1941 г. подводились итоги этой операции «по аресту и выселению антисоветских и социально опасных элементов» из Латвии, Литвы и Эстонии. Всего было арестовано более 15 тыс. человек, а вместе с выселенными их число составляло свыше 40 тыс. человек ¹⁰.
В результате проведенной фильтрации, как докладывал Сталину Берия,
138
было отобрано 24 бывших польских офицера, в том числе 3 генерала, 1 полковник и 8 подполковников, 6 майоров и капитанов. Они крайне враждебно относятся к немцам, сообщал Берия, и считают неизбежным столкновение СССР с Германией и выражают желание участвовать в предстоящей советско-германской войне на стороне СССР. При этом часть поляков убеждена, что судьбу Польши и ее возрождение как национального государства может решить только Советский Союз.
Другая часть, главным образом из числа поляков, интернированных во Львове, подчеркивал нарком, все еще надеется на победу англичан, которые, по их мнению, помогут восстановить Польшу. Однако большинство считает себя свободными от каких-либо обязательств в отношении правительства Сикорского в Лондоне.
Часть же заявляет, что участвовать в войне против Германии на стороне СССР они могут лишь в том случае, если это будет в той или иной форме санкционировано правительством Сикорского. Что касается младших офицеров, то они будут действовать в соответствии с приказом, полученным от какого-либо польского генерала ¹¹.
В ходе бесед польскими генералами были высказаны различные мнения о происходящих событиях. Генерал Янушайтис, например, заявил, что может взять на себя руководство польскими частями, если таковые будут организованы на территории Советского Союза, для борьбы с Германией, независимо от того, какую позицию в этом вопросе займет правительство Сикорского. Генералы же Боруто-Спехович и Пржездецкий заявили, что могут предпринять какие-либо шаги по указанию правительства Сикорского, которое, по их мнению, представляет интересы польского народа. Несколько подполковников (Берлинг, Букомский, Горшинский, Тышинский) заявили, что всецело передают себя в распоряжение советской власти и с охотой возьмутся за организацию и руководство какими-либо военными соединениями из числа военнопленных поляков. Однако следует подчеркнуть, что это происходило уже после «разгрузки» лагерей, в результате которой было уничтожено подавляющее большинство содержавшихся там польских офицеров и других лиц.
В 1943 г. организаторы Войска Польского в СССР просили советское правительство разрешить привлечь к этой работе первоклассных польских офицеров, находящихся в лагерях в Козельске и Старобельске. На этот запрос Берия отвечал, что «мы совершили большую ошибку, отдав большинство из них немцам».
То же самое отмечал и заместитель наркома генерал Меркулов в беседе с одним из организаторов польской армии З. Берлингом. Список запрашиваемых офицеров состоял из 500 фамилий офицеров, которых к тому времени уже не было в живых.
Открытые для исследователей архивные материалы раскрывают обстоятельства принятия решения о бессудной казни тысяч польских военнопленных и последовавшие затем попытки скрыть истинных виновников и организаторов массового убийства. 5 марта 1940 г. Берия докладывал Сталину о том, что в лагерях для военнопленных и в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии содержалось «большое количество бывших офицеров польской армии... Все они,— говорилось в докладе,— являются закоренелыми врагами советской власти, преисполненными ненависти к советскому строю» ¹². При этом в докладе был расписан состав военнопленных по количеству и по воинским званиям и прилагался проект постановления Политбюро ЦК по данному вопросу ¹³.
На основании данного доклада Политбюро ЦК ВКП( б) того же числа приняло постановление, по которому НКВД СССР предлагалось: «1. Дела о находящихся в лагерях для военнопленных 14 700 человек бывших польских офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов, осадников и тюремщиков, а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11 тысяч человек членов различных контрреволюционных, шпионских и диверсионных организаций, бывших
139
помещиков, фабрикантов, бывших польских офицеров, чиновников и перебежчиков — рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела». Далее постановлением Политбюро предписывалось: «Рассмотрение дел провести без вызова арестованных и без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения — в следующем порядке: а) на лиц, находящихся в лагерях военнопленных,— по справкам, представляемым Управлением по делам военнопленных НКВД СССР, б) на лиц арестованных — по справкам из дел, представляемым НКВД УССР и НКВД БССР» ¹⁴. Рассмотрение дел и вынесение решения было возложено на специальную тройку в составе заместителей наркома НКВД СССР Меркулова и Кобулова и начальника 1-го спецотдела НКВД СССР Баштакова ¹⁵.
Спустя 19 лет, а именно 3 марта 1959 г., тогдашний председатель Комитета государственной безопасности СССР А. Н. Шелепин направил Н. С. Хрущеву письмо (рукописный текст), в котором сообщал, что «в КГБ при СМ СССР с 1940 г. хранятся учетные дела и другие материалы на расстрелянных в том же году пленных интернированных офицеров, жандармов, полицейских, осадников, помещиков ,и т. п. лиц бывшей буржуазной Польши. Всего по решениям специальной тройки НКВД СССР,— указывалось в письме,— было расстреляно 21 857 чел.
Из них: в Катынском лесу (Смоленской области) — 4421 чел., в Старобельском лагере близ Харькова — 3820 чел., в Осташковском лагере (Калининская область) — 6311 чел. и 7305 чел. были расстреляны в других лагерях и тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии. Вся операция по ликвидации указанных лиц проводилась на основании Постановления ЦК КПСС от 5 марта 1940 г. Все они были осуждены к высшей мере наказания по учетным делам, заведенным на них как на военнопленных и интернированных в 1939 г.» ¹⁶
Далее в письме сообщалось, что «с момента проведения названной операции, т. е. с 1940 г., никаких справок по этим делам никому не выдавалось, и все дела в количестве 21 857 хранятся в опечатанном помещении», и отмечалось, что все эти дела не представляют для советских органов ни оперативного интереса, ни исторической ценности. Наряду с этим, указывал председатель КГБ, они вряд ли могут представить действительный интерес «для наших польских друзей». Наоборот, какая-нибудь непредвиденная случайность может привести к расконспирации проведенной операции со всеми нежелательными для нашего государства последствиями» ¹⁷.
Затем Шелепин указывал на существовавшую официальную версию в освещении этого вопроса, которая основывалась на решении «Специальной комиссии по установлению и расследованию расстрела немецкими фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров».
Исходя из вышеизложенного, говорилось в письме, «представляется целесообразным уничтожить все учетные дела на лиц, расстрелянных в 1940 г. по названной выше операции», и оставить лишь «протоколы заседаний тройки НКВД СССР, которая осудила указанных лиц к расстрелу, и акты о приведении в исполнение решений троек» ¹⁸.
К письму был приложен проект постановления Президиума ЦК КПСС, в котором излагалась постановляющая часть, содержащая предложения председателя КГБ *.
Таким образом, высшие руководящие органы и должностные лица СССР в течение почти 50 лет могли, опираясь на существующие в архивах материалы, признать ответственность тогдашних руководителей страны за расстрел военнопленных и интернированных польских граждан. Однако это признание рождалось
мучительно долго. Десятки лет Советский Союз устами своих партийных и госу-
* Однако в своих воспоминаниях «История — учитель суровый» (Труд. 1991. 14, 15, 16 марта) А. Н. Шелепин отмечает, что заместитель Берии И. А. Серов «имел прямое отношение к расстрелу 15 тыс. польских военнослужащих в Катынском лесу» (Труд. 1991. 14 марта).
140
дарственных деятелей отвергал причастность к уничтожению значительного числа польских военнопленных в 1940 г. и осуждал попытки в других странах поднять этот вопрос, в частности «Катынское дело». Официальные заявления Германии по поводу обнаружения захоронений поляков в Катынском лесу, заявления польского эмигрантского правительства по данному вопросу, а также реакция советского правительства на эти заявления хорошо известны как в зарубежной, так и в советской историографии ¹⁹.
В 1951 г. в США была создана Специальная комиссия Конгресса по вопросам Катыни. В начале следующего года госдепартамент США направил советскому послу в США письмо председателя этой комиссии и резолюцию с выражением желания получить от советского правительства «доказательства» относительно убийства польских офицеров в Катынском лесу. Правительство СССР в ноте от 29 февраля 1952 г. квалифицировало эти действия как нарушающие общепризнанные нормы международных отношений и оскорбительные для Советского Союза ²⁰.
В апреле 1971 г. Советский Союз направил МИД Англии ноту, осуждающую антисоветскую кампанию вокруг так называемого «Катынского дела». Затем в сентябре 1972 г. СССР выступил против создания фильма телекомпании Би-би-си о Катыни, а в марте 1973 г. осудил подготовку книги о Катынской трагедии и установление в память погибших поляков обелиска в лондонском районе Кенсингтон-Челси, подчеркнув, что «особо возмутительным является характер надписей на указанном памятнике, которые, согласно сообщениям, были санкционированы» ²¹.
Некоторое изменение в позиции СССР в отношении оценки судьбы польских военнопленных начинает происходить только со второй половины 70-х и начала 80-х гг. Но это изменение незначительно и выражалось лишь в поисках новых подходов к проблеме. В основе своей позиция оставалась прежней. 5 апреля 1976 г. на заседании Политбюро ЦК КПСС обсуждался вопрос о мерах противодействия западной пропаганде по так называемому «Катынскому делу». На этом заседании было поручено Смоленскому обкому КПСС и облисполкому принять дополнительные меры по обеспечению содержания в надлежащем порядке памятника польским офицерам в Катыни и территории вокруг него. Однако в справке, представленной накануне 30 марта 1976 г. Ю. В. Андроповым, В. В. Кузнецовым и К. Ф. Катушевым по этому вопросу, указывается на опасность западной пропаганды и подчеркивается вопреки истине ²², что в Нюрнберге немцев осудили за осуществленный расстрел ²³.
В 1983 г. на Катынском кладбище был установлен памятник, на котором новая надпись гласила: «Польским воинам, жертвам гитлеровского фашизма, покоящимся в Катынской земле». До этого на памятнике была другая надпись: «Здесь захоронены военнопленные польские офицеры, зверски замученные немецко-фашистскими оккупантами осенью 1941 г.»
В феврале 1988 г. в ЦК КПСС были представлены «соображения» по вопросу о расширении доступа польских граждан к местам захоронения их соотечественников в СССР. Эти «соображения» исходили от МИД СССР (Э. А. Шеварднадзе), КГБ СССР (В. М. Чебриков) и секретарей ЦК КПСС А. Н. Яковлева и В. А. Медведева.
На их основе было принято постановление ЦК КПСС о расширении поездок польских граждан к месту захоронения с посещением Брестской крепости, деревни Ленино и белорусской деревни Катыни ²⁴. В мае того же года Политбюро ЦК КПСС приняло решение «О мерах по обустройству места захоронения польских офицеров в Катыни и расширению доступа гражданам ПНР и других стран». Этим решением Министерству культуры СССР было поручено внести предложение о сооружении (в следующей пятилетке) мемориального комплекса польским офицерам с участием Польши, а также памятника советским военнопленным, уничтоженным гитлеровцами в Катыни. Советскому посольству в Польше было предоставлено право самостоятельно выдавать по индивидуальным просьбам польских граждан разрешения
141
на поездки в СССР для посещения памятника. В дальнейшем по мере установления фамилий погибших въезд их родственников для посещения должен будет осуществляться в упрощенном безвизовом порядке ²⁵. Этим же решением был объявлен до 1 октября 1988 г. конкурс на памятник польским офицерам.
Существенный шаг со стороны СССР в деле признания ответственности за гибель польских военнопленных был сделан в марте 1989 г., когда Политбюро ЦК КПСС 31 марта поручило Прокуратуре СССР, КГБ СССР, МИД СССР, государственно-правовому, международному и идеологическому отделам ЦК КПСС в месячный срок представить на рассмотрение ЦК предложения о дальнейшей советской линии по «Катынскому делу» ²⁶. В принятии такого решения немаловажную роль сыграла записка заведующего Международным отделом ЦК КПСС, бывшего посла Советского Союза в ФРГ В. М. Фалина от 6 марта 1989 г., в которой он указывал на то, что «Катынское дело будоражит польскую общественность. На нем активно играет оппозиция в целях подрыва доверия к курсу В. Ярузельского на тесные связи с СССР» ²⁷. И далее он подчеркивал, что созданная на высшем уровне Комиссия ученых СССР и Польши по вопросам отношений между двумя странами для развязки «болезненных узлов», в том числе и по Катыни, около полутора лет не приступала к обсуждению этой темы из-за того, что советская часть комиссии не имела ни полномочий ставить под сомнение существующую официальную версию, ни новых материалов, подкрепляющих ее состоятельность. Что касается польской части комиссии, то, по мнению Фалина, она представила свидетельства необоснованности аргументации, использованной Чрезвычайной комиссией во главе с Н. Бурденко в опубликованном в 1944 г. докладе ²⁸.
В следующей записке в ЦК КПСС, представленной Шеварднадзе, Фалиным и Крючковым и озаглавленной «К вопросу о Катыни», подчеркивалось, что польское правительство уже официально высказало точку зрения о виновности СССР в расстреле польских военнопленных, возложив вину за катынское преступление на «сталинское НКВД». «Анализ ситуации показывает,— говорилось в записке,— что, чем дальше затягивается это дело, тем явственнее катынский вопрос превращается в камень преткновения уже не для прошлых, а для нынешних советско-польских отношений» ²⁹.
Темой Катыни, указывалось далее в записке, искусственно отодвигались на второй план даже вопросы, связанные с возникновением Второй мировой войны и нападением Германии на Польшу. Подтекст кампании очевиден: поляку внушают, что Советский Союз ничем не лучше, а может быть и хуже тогдашней Германии, что он несет не меньшую ответственность за возникновение войны и даже за военный разгром тогдашнего польского государства. Катынское дело может — и чем дальше, тем опасность актуальнее — резко обострить интерес в ПНР к прояснению судьбы еще тысяч интернированных польских офицеров, следы которых теряются в районе Харькова и Бологое. В связи с этим Советскому Союзу не избежать объяснения с руководством ПНР и польской общественностью по трагическим делам прошлого и целесообразно будет сказать, как реально обстояло дело и кто конкретно виновен в случившемся. Издержки такого шага, в конечном счете, будут меньшими по сравнению с ущербом от бездействия ³⁰.
Происходившие в Польше в то время бурные события вынуждали сдающие позиции коммунистические власти искать у СССР не только экономической поддержки. Для укрепления своих позиций в стране они использовали различные факторы, в том числе стремились побудить Советский Союз признать ответственность за гибель интернированных польских военнослужащих.
Поэтому и в правительственных кругах СССР вопрос о Катыни приобретал важное значение.
В марте 1989 г. в ЦК КПСС поступило очередное письмо за шестью подписями «К вопросу о Катыни», в котором отмечалось, что примерно из 12 тыс. польских военнопленных офицеров в Катыни погибла лишь часть из них. Судьба остальных была неизвестна, и, ссылаясь на польские публикации, указывалось на гибель польских военнопленных в районе Бологое (Калининская область) и Дергачей (Харьковская область). В письме предлагалось дать поручение Прокуратуре
142
СССР и КГБ провести тщательные проверки и до предстоящего визита в СССР В. Ярузельского (27—28 апреля 1989 г.) организовать публикацию соответствующих материалов.
Однако события политического характера, происходившие в то время в Советском Союзе, не дали быстрого результата по этому вопросу. Прошел почти год, когда наконец была подготовлена личная записка Фалина М. С. Горбачеву от 2 февраля 1990 г., в которой указывалось на обнаруженные в архивах СССР (в Особом архиве, Центральном государственном архиве Главного архивного управления при СМ СССР, а также ЦГАОР) историками Ю. Ю. Зоря, В. С. Парсадановой и Н. С. Лебедевой ранее неизвестные материалы Главного управления НКВД СССР по делам военнопленных и интернированных и Управления конвойных войск НКВД за 1939—1940 гг., проливающих свет на «Катынское дело».
Обнаруженные документы, говорилось в записке, «позволяют даже в отсутствие приказов о расстреле и захоронении проследить судьбу интернированных польских офицеров... Выборочное фамильное сопоставление списков, составленных немцами весной 1943 г. во время эксгумации, показало наличие прямых совпадений, что является доказательством взаимосвязи событий» ³¹.
Далее Фалин писал, что с учетом предстоявшего 50-летия Катыни «надо так или иначе определяться с нашей позицией» и предлагал соответствующее решение по данному вопросу, которое следовало бы сообщить В. Ярузельскому. «В результате тщательной проверки соответствующих архивохранилищ нами не найдено прямых свидетельств (приказов, распоряжений и т. д.), позволяющих назвать точное время и конкретных виновников катынской трагедии... Вместе с тем в архивохранилищах обнаружены индиции, которые подвергают сомнению достоверность доклада Н. Бурденко... На основании индиции,— говорилось в записке,— можно сделать вывод о том, что гибель польских офицеров в районе Катыни дело рук НКВД и персонально Берии и Меркулова» ³².
На данной записке 23 февраля 1990 г. М. С. Горбачев сделал пометку для Яковлева, Шеварднадзе, Крючкова, Болдина: «Прошу доложить свои соображения».
Представленные «соображения» дали возможность опубликовать 14 апреля 1990 г. официальное «Заявление ТАСС», в котором сообщалось, что «выявленные архивные материалы в своей совокупности позволяют сделать вывод о непосредственной ответственности за злодеяния в катынском лесу Берии, Меркулова и их подручных» ³³.
Копии найденных советскими архивистами и историками списков и других материалов бывшего Главного управления по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР были переданы президенту Республики Польша В. Ярузельскому во время его официального визита в Москву.
Казалось бы, эта драматическая тема в истории советско-польских отношений вполне прояснена. Но остались другие невыясненные моменты трагедии.
Политические перемены, происходившие в СССР в 1990 г., не давали возможности вернуться к вопросу о Катыни ранее ноября. М. С. Горбачев, став Президентом СССР, 3 ноября 1990 г. по итогам визита в СССР министра иностранных дел Польши К. Скубишевского своим распоряжением дал команду Прокуратуре СССР ускорить следствие по делу польских офицеров, содержавшихся в Козельском и Осташковском лагерях. КГБ и МВД надлежало обеспечить поиск и изучение архивных материалов, связанных с репрессиями польского населения, оказавшегося на территории СССР в 1939 г., и представить соответствующее заключение ³⁴.
Во исполнение распоряжения Президента СССР 22 января 1991 г. Генеральный прокурор СССР Трубин представил информацию о ходе расследования судьбы 15 тыс. польских военнопленных. Прокуратурой были проверены все архивные учреждения ГАУ СССР, запрошены соответствующие учреждения КГБ и МВД СССР, допрошены и дали показания очевидцы и участники судьбы польских военнопленных, в том числе начальник Управления НКВД по делам военнопленных П. К. Супруненко.
143
Эта информация подтвердила факт гибели польских военнопленных, ответственность за которую несли высшие должностные лица Советского государства той поры. К настоящему времени эти материалы уже опубликованы.
Уточняются места и число погибших, а главное — фамилии польских граждан.
Продолжаются работы в деревне Медное под Тверью, где было захоронено более 6 тыс. поляков. В центре Томска обнаружена таинственная могила поляков. Устанавливаются списки расстрелянных в Западной Украине и Западной Белоруссии.
Примечания
¹ См.: Катынская драма. Козельск, Старобельск, Осташков: Судьба интернированных польских военнослужащих. М., 1991.
² В конечном счете в советском плену оказалось от 130 тыс. (по советским данным) до 180 тыс. (по польским данным) солдат и офицеров (Катынская драма. С. 21).
³ Центр хранения современной документации (ЦХСД), ф. 89, пер. 58, док. 5, л. 1.
⁴ Там же, док. 3, л. 2.
⁵ Польский историк Ч. Мадайчик, однако, приводит сведения из письма полномочного представителя МИД Германии при генерал-губернаторе Польши Г. Франке от августа 1940 г., из которого вытекает, что в итоге советская сторона якобы «отказалась от дальнейшего обмена польскими военнопленными» (см.: Катынская драма. С. 23).
⁶ ЦХСД, ф. 89, пер. 58, док. 7, л. 2.
⁷ Там же, док. 8, л. 2.
⁸ Там же, док. 11, л. 1, 2.
⁹ Там же, пер. 18, док. 3, л. 5, 6.
¹⁰ Там же, док. 6, л. 2.
¹¹ Там же, пер. 58, док. 11, л. 2, 3.
¹² Там же, пер. 14, док. 6, л. 5.
¹³ На имеющемся в ЦХСД документе в составе «тройки» для рассмотрения дел фамилия Берия была заменена на Кобулова. На первой странице на полях имеются надписи карандашом:
Калинин — «за», Каганович — «за», а по тексту — подписи И. В. Сталина, К. Е. Ворошилова, В. М. Молотова, А. И. Микояна.
¹⁴ ЦХСД, ф. 89, пер. 14, док. 6, л. 3.
¹⁵ Там же.
¹⁶ Там же, док. 4, л. 1.
¹⁷ Там же, л. 2.
¹⁸ Там же.
¹⁹ См.: Документы и материалы по истории советско-польских отношений. М., 1973. Т. VII. С. 256.
²⁰ ЦХСД, ф. 89, пер. 14, док. 4, л. 30.
²¹ Там же, л. 28. В 1975 г. в Швеции по инициативе польских эмигрантских кругов на территории частного владения был сооружен памятник «Жертвам Катыни» (там же, л. 30).
²² См.: Катынская трагедия. С. 164.
²³ ЦХСД, ф. 89, пер. 14, док. 4, л. 3.
²⁴ Там же, л. 35, 36.
²⁵ Там же.
²⁶ Одновременно было дано согласие польской стороне на перенос в Варшаву символического праха с места захоронения офицеров в Катыни.
²⁷ ЦХСД, ф. 89, пер. 14, док. 4, л. 35, 36.
²⁸ Там же, л. 37.
²⁹ Там же, л. 45.
³⁰ Там же.
³¹ Там же, л. 49.
³² Там же.
³³ Правда. 1990. 14 апреля.
³⁴ ЦХСД, ф. 89, пер. 14, док. 4, л. 53.
144