Памяти Юрия Афанасьева. Футуристический некролог.

" АФОНЯ".

СУДЬБА РУССКОГО ЗИЦПРЕДСЕДАТЕЛЯ. Бета-версия .
(в жанре футуристического некролога; общечеловеческие выводы inside)


Юрий Афанасьев ещё жив. Давно забытый и задвинутый в пыльный музейный угол, ныне известный, пожалуй, только соратникам-ветеранам да специалистам по истории последнего периода существования Советского Союза (ну, ещё, может, активным слушателям "Эха Москвы"). Вот тут и можно бы размяться – тем более, что я наблюдал события и роль в них этого человека вблизи.

Сначала, как водится, краткая биография нашего "объекта исследования". Родился 5 сентября 1934 г. в пос. Майна Ульяновской области. Несмотря на полупровальное по советским меркам социальное происхождение ("дерёвня провинциальная"), всё у него пошло неплохо с самого начала – видимо, сыграла роль сталинская послевоенная политика, направленная на некоторый "подъём" коренного населения. В 1952 г. наш герой поступает на истфак МГУ, который в 1957 г. успешно заканчивает.

Тут надо сделать небольшое отступление. Послевоенный период в советской исторической науке интересен тем, что как раз тогда появляется небольшой просвет в этой сфере. Как ни удивительно, в работах именно этого периода идеологии и голых лозунгов всё меньше, а фактов, фундаментальности и даже попыток осмысления исторического опыта всё больше. Монографии, которые выходили в 1945-1955 гг., очень впечатляют. Иными словами, Афанасьев, по идее, должен был попасть в атмосферу более-менее функционирующих научных школ (пусть только-только начинающих работать после Великого Провала 1917-1934 гг.), которые интересуются не "кампанейщиной" и суперстратегическим объектным мышлением в духе Покровского, а реальными исследованиями. Хотя, понятно, "марксизм-ленинизм" мог сгубить на корню любое полезное начинание, чем он с успехом и занимался. Тем не менее, работа таки пошла…
Однако 1956 г. вызывает у историков шок. Предыдущие десятилетия теперь уже с самого верха предлагается оценивать критически, но "в рамках", так, чтобы не задеть св. преп. тов. Ульянова-Ленина и его Гвардию. Историческая наука оказывается в ужасной ситуации – инструментарий уже вроде приобрели, дело пошлО, но тут идеология вновь набирает обороты и превращает историю в комментарии к очередным священным текстам. Понятно, что для нормального человека это ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ТРАВМА. Но жить-то надо. Приходится выкручиваться по мере сил.
Уж не знаю, какие там способности проявлял тов. Афанасьев, но он в 1957 г. весьма здраво оценил ситуацию. От историка опять требуют быть комиссаром и идеологическим работником? Что же, пусть будет так… Буквально так! И он едет в Дивногорск, на строительство Красноярской ГЭС – судя по всему, по комсомольской путёвке.

Это, кстати, характеризует его в моих глазах, скорее, положительно. Да, " Афоня " выбрал путь обычного комсомольского трепача, презираемого нормальными людьми труда. Но таких трепачей тогда было полным-полно, а с выбором у него, похоже, было не густо… Человек из провинции, он мог, разве что, вернуться к себе в провинцию, учить детей в школе, да так и помереть начальником РОНО. Честно и тихо… Стоило ради этого выбираться в Москву из посёлка Майна? Афанасьевские амбиции были выше, он решил "встроиться в систему". С некоторым скрипом, но ему это удалось.

В 1961 г. он вступает в КПСС (27 лет, по тем временам для "презренного гуманитария" – немалый успех). В 1964 г. попадает в ЦК ВЛКСМ, а вскоре становится главой пионерской организации (!).

Тут, судя по всему, мы имеем дело с "самовыдвиженцем". У "Афони" явно были "разные идейки". Вряд ли вот так его взяли и бездумно сунули в пионерские вожди. Думается, он сам себя аккуратно предложил. Не удивлюсь, если узнаю, что он предлагал ещё "программы по историческому воспитанию юношества" и тому подобное, типа игры "Зарница" и ежегодных посещений священных мест революции…

Тут-то "Афоню" с его креативными способностями и заметил идеологический отдел ЦК КПСС. Подающему надежды пионерскому вождю было предложено учиться в аспирантуре Академии общественных наук при том же ЦК. В 1968 г. он туда и уходит. Тема диссертации (отметим это!) – "Современная французская буржуазная историография Великой Октябрьской социалистической революции".

Здесь снова придётся сделать отступление, поскольку напрашивается сюжет для романа в духе Юлиана Семёнова.

Так вот… Тема революции в конце 60-х гг. приобретает особое звучание. Она интересна даже в политическом смысле. Только что с большой помпой прошло "50-летие Октября". Солженицын где-то в полуподполье всерьёз начинает писать "Красное колесо". Революция как никогда актуальна, это хорошо идущий товар с обеих сторон идеологических баррикад. Советских вождей обвиняют в "отступлении от идеалов" и в превращении страны в "унылую империю чиновных держиморд". Вдобавок, говоря по-польски, "выбухают" события 1968 г. в Париже и в Варшаве. Способного "Афоню" отправляют "изучать ситуацию на месте" – аж в Сорбонну стажироваться. Понятно, что как стажёр он, скорее всего, ничего не значил – это была чисто инспекционная поездка партийного функционера для "сбора материалов" (не думаю, что Афанасьев даже сейчас в достаточной мере владеет иностранными языками). Похоже, у него там была пара секретарей-писателей, да и посольство помогало по мере сил. "Путешественник" составил отчёт о восприятии революции и представил его пред ясны очи ЦК, оформив в виде кандидатской. В сущности, это, по старым-то понятиям, работа ПОЛИТИЧЕСКОЙ РАЗВЕДКИ. Точнее, её существенная часть.

Тем не менее, нашему "Афоне" на этом благостном и весьма перспективном поприще почему-то не повезло. То ли отчёт не понравился цековцам, то ли ареопагу унылых старцев всё (и идеология в первую очередь) уже было до фонаря, и вместо зачисления в гвардию звёзд политспецназа - идеологического отдела ЦК - его отправляют работать проректором Высшей комсомольской школы. Скорее всего, он туда был приставлен комиссаром: "политику партии понимает, неглуп, но карьерного ходу давать по разным причинам никак нельзя".

Проректор ВКШ и одновременно комиссар от ЦК в 70-е гг. – это нехилая синекура, вообще-то, хоть и далеко не "зияющие высоты". "Афоня" от скуки и безделья занимается научным творчеством, ещё раз ездит в Сорбонну, в 1981 г. даже защитил докторскую – " Французская историческая школа «Анналов» в современной французской буржуазной историографии, 1929-1979 годы (критический анализ эволюции теоретико-методологических основ)".

И тут опять надо сделать отступление. Что такое школа "Анналов" и почему вдруг ей такая честь в советской историографии?

Ответим. 70-е гг., кто помнит, это период жуткой идеологической затхлости, в отличие от 60-х, когда "красная" идеология ещё была относительно живой. Ситуация в исторической науке складывается своеобразная – достаточно обширно цитировать "классиков" и "дорогого Леонида Ильича", и твоя работа теоретически будет проходной. Даже если ты в ней в замаскированной форме доказываешь какую-нибудь антикоммунистическую ересь. В 70-е гг. вышло немалое количество книг, к примеру, про мистические учения Индии и Китая, и всё это прикрывалось "марксистским анализом". Под марксистским соусом издавались даже махрово антисемитские брошюры нацистском в духе (! - этакий верх идейной эквилибристики).

Препятствием на пути протаскивания ересей в печать мог быть только и исключительно"человеческий фактор". Какой-нибудь ортодоксальный комиссар с Перекопа или старушка-парторг из Шепетовки, ставшие в мирной жизни "историками" и заседавшие в учёных советах, могли всё зарубить. Но голь хитра на выдумки. Когда нельзя что-то делать на своём материале, нужно – что? – правильно, посмотреть, какие полезные вещи можно передрать с Запада.
Естественно, всё подряд с Запада не передерёшь, за это и на Колыму можно укатить. Значит, нужно найти что-то этакое, социально и интеллектуально близкое (к примеру, дикая популярность в определённых советских кругах трудов Дьёрдя Лукача, который отступал от марксистской ортодоксии ровно на полпроцента, объяснима только этим). Что почти похоже на марксизм, но уже как бы и не совсем марксизм.

А ещё хорошо бы это найденное направление монополизировать. И черпать в нём источник вдохновения всю оставшуюся научную жизнь. Действуя по заветам Главного Буржуина: "как на Западе запоют, так и у нас подхватят". Надо только понимать, что не всякую песню следует слушать и тем более подхватывать.
Школа "Анналов" подходила под эти критерии великолепно. И Марк Блок, и Люсьен Февр успели не раз сделать реверансы марксизму. Да и вообще, объяснение всего и вся экономическими процессами у многих "анналистов" было важным пунктиком, а для советского фундаментализма ничего другого и не нужно.

Афанасьев и компания смогли-таки приватизировать "Анналы". До сих пор любое исследование этой тематики не обходится без ссылок на труды Ю.Н.Афанасьева. И в самом деле, на эту тему в 70-е гг. мало кто писал, авторов можно сосчитать буквально по пальцам одной руки (Гуревич, Барг, Черняк – кто ещё?). Так что "Афоня" продемонстрировал крайнюю разумность в выборе темы – что бы ты ни написал, тебя ещё полстолетия будут вспоминать. (Отступление кончилось, уважаемый читатель).

Иными словами, наш герой показал способность играть в научные игры, держать ухо востро и заслужил право носить весьма полезную нашивку "умеренно-либерального интеллектуала". Ну, и, наверное, стал своим для креативных историков типа того же М.А.Барга (которого я лично, скажем, до сих пор очень ценю - за умение делать отличные компиляции западных исследований).

Итог всех усилий, однако, печален – в начале 80-х Афанасьев переведён в Институт всеобщей истории старшим научным сотрудником и затем завсектором. Вообще-то это нехилое понижение, если смотреть со стороны (хотя изнутри, может, всё виделось по-другому – опять же, "доктор-профессор", для СССР очень значимое явление). В сущности же, его вообще выкинули из партийной обоймы – слишком умничающий либерал, нефиг выпендриваться. Правда, какие-то позиции "Афоня" сохранил, оставшись сотрудником журнала "Коммунист" (теперь он называется "Свободная мысль" – оцените иронию!). Но всё же его линия (а то, что он к некоторой линии советской интеллектуальной жизни принадлежал, очевидно) проиграла.

Думаю, к 1986 г. с ним всё уже более-менее ясно. Говоря абстрактно, "Афоня" принадлежал к группе околопартийных идеологов, которые были заинтересованы в "освежении марксизма-ленинизма", придании ему неких привлекательных черт. В задачи этих партийцев входило: а) снятие догматических напластований (на их языке – "отказ от сталинщины"; понятно, что Сталин сделал из марксизма священные тексты, никакого отношения к реальности не имеющие); б) возвращение к "революционному духу" (следовательно – и отказ от "великодержавности", "имперскости" и т.п. вещей).

Линия была мощная, влиятельная, хотя в самых верхах ЦК и непопулярная. На этом пути "Афоня" неизменно терпел поражения – после взлёта на хрущёвской комиссарской волне, явно не оценив характер перемен после дворцового переворота 1964 г. и "пражской весны", продолжал работать всё на ту же линию "идеологического обновления". Отдадим ему должное, он не изобразил "господина Чего-Изволите?" и тупо пёр в том направлении, которое принял в конце 60-х гг. Этакий внутрипартийный диссидент, "вторая обойма".

Но тут вдруг случилось нечто непредвиденное "гуманитарными кругами" – к власти неожиданно пришёл Горбачёв и началась "перестройка". "Афоня" тоже совершенно без каких бы то ни было причин попадает на "научно-преподавательскую работу" – становится ректором Московского государственного историко-архивного института (МГИАИ). Не исключено, что "обновленческая группировка" его туда и двинула. На всякий случай.

Теперь о том, что удалось, так сказать, увидеть самому.
Многое из последующего, собственно говоря, происходило на моих глазах. В 1986 г., осенью, когда все эти пертурбации случились, я уже был студентом 2 курса того самого института.

Ректором МГИАИ тогда был Н.П.Красавченко, человек, в общем, малозаметный и внешне довольно-таки "серый". В силу того, что я учился на факультете научно-технической информации, оторванном от "почвы" института не только предметно, но даже и территориально – мы обитали в здании полуразвалившейся школы в Тихвинском переулке (недалеко от нынешнего метро "Менделеевская", которого тогда ещё не было; теперь на месте этой школы навороченный лицей) – оценить его по достоинству не получилось. Потом я слышал о нём много самых разных суждений, которые варьировались от "замечательного историка и прекрасного администратора" до "типичного застойного бюрократа и полицейской держиморды, не имевшей отношения к науке". Во всяком случае, ясно, что Красавченко был фигурой непростой и во многом удобной для преподавательского коллектива – в научную жизнь он, говорят, особо не лез, "марку держал", чего-то полезного для института добивался. Но времена менялись, и новые ветры его сдули с насиженного места (после этого, кстати, он ещё довольно долго прожил).

В принципе, я как раз сейчас, расписывая всё это, постоянно ловлю себя на каком-то "внутреннем гуманизме" – с одной стороны, Афанасьева мне хочется обложить последними словами, а с другой, в хаотической ситуации, которую именно он (чужими руками, конечно) и создал, я лично, будучи по натуре довольно изворотливым типом, смог очень многие вещи эффективно использовать. При "старом режиме" мне не светило и 9/10 тех приключений, которые я пережил при новом ректоре, а приключения я, как знает читатель, люблю (бывает, что и сам их нахожу на свою … эээ… на своё седалище). Более того, из всех этих приключений я извлек некие дивиденды, на которых потом ехал … ну, наверное, лет 10-12, … да и сейчас ещё в моём арсенале кое-что остаётся (хотя уже и очень мало). Так что я постоянно разрываюсь между желанием смачно плюнуть на афанасьевскую могилку и желанием совершенно противоположным – за очень многое сказать объекту большое спасибо. Поскольку оба желания примерно равны по силе, придётся осуществить оба и одновременно.

Судя по всему, сначала Афоня смотрел на своё ректорство как на разновидность ссылки за статью "Прошлое и мы", опубликованную в "Коммунисте". Она мягко намекала, что пора бы пересмотреть догматические подходы к истории. Но тогда даже и это сочли "ужас-ужас-ужасом", а "Афоня" вылетел из академического института в большую жизнь "учёных скотов". С чего и началась последующая "история бессмысленности".

Или, говоря точнее, история русского зицпредседателя при многонациональном клановом гешефте…

Между прочим, МГИАИ образца 1986 г. был одним из оплотов тогдашней "русской партии". В том её довольно-таки позорном виде: "мы за русский коммунизм", "Ленин – национальный герой и спаситель России", "враги социализма и русского народа – гнусные сионисты и подлые троцкисты". Особенно этим отличалась тогдашняя кафедра русского языка (фамилии её сотрудников вылетели из головы – помню, потом они работали в "Литературной России" и ещё каких-то "особо одиозных изданиях").
Попав на царство в МГИАИ и оценив, куда дует цековский ветер, "Афоня" первым делом начал разбираться с местной "русской партией". Кафедра русского языка (КРЯ), кажется, пала первой жертвой – она как-то очень быстро развалилась ("КРЯкнула"), а на её основе, если мне память не изменяет, создали нечто, из чего потом вырос ФТИПЛ – факультет теоретической и прикладной лингвистики, впитавший в себя группу учёных, "изгнанных" из МГУ. Но это отдельная история, которую рассказывать лень…

В МГИАИ была, как повсюду тогда, и группа товарищей, привыкших "колебаться вместе с линией партии". В их число входила небезызвестная многим Н.И.Басовская, как преподаватель – очень яркая и интересная фигура, однако при этом известная интриганка и карьеристка. Она и её шустрое окружение оказались рядом с "Афоней" и быстро разобрались с теми, кто "мешал" перестроечному обновлению советской исторической науки.

К началу 1987 г. сложился афанасьевский "интеллектуальный штаб", а тут и январский пленум ЦК КПСС подоспел – партия разрешила широкую критику и "настоящую гласность". Вполне в духе решений пленума "Афоня" начал, как говорят бюрократы, "всюду светиться". Из МГИАИ было решено сделать некий оплот гуманитарного вольнодумства.

Должен сказать, что это у афанасьевцев получилось, скорее, хорошо. Как ни крути, а этот период я вспоминаю с немалым удовольствием. Группа "Афони" придумала чтения "Социальная память человечества", где впервые в тогдашней Москве прозвучал вопрос о Сталине. Некто Ю.Н.Борисов (кажется) осенью 1987 г. прочитал лекцию "Сталин – человек и символ", на которую ломились толпы "жаждущих правды" – даже лезли в окна. Сама лекция (я её коротко записал) сейчас кажется вполне объективной, а тогда многие остались недовольны: мало радикализма! И пошло, поехало - "чтения" неизменно собирали огромную аудиторию и вызывали споры. Споры вообще возникали на голом месте – помню, обсуждали до хрипоты фильм "Покаяние" и всё такое прочее. Но мы, студенты, вдруг оказались в "центре общественной жизни", и это резко увеличило наш социальный капитал. А уж кто как его использовал, это другой вопрос.

Сейчас это всё кажется тупой клоунадой и фейерверком идиотизма. Однако на безрадостном советском фоне "оно" было ИНТЕРЕСНЫМ. Более того, я (и не только я) извлёк из происходившего немало полезного. Мы научились быть независимыми, думать самостоятельно, уметь отделять зёрна от плевел и много чему ещё. "Всем хорошим в себе я обязан собственной реакции на афанасьевский МГИАИ", как-то вот так.

Реакция эта, однако, привела к тому, что я стал, так сказать, "национал-патриотом". Ну да ладно…
Важно другое. Основной чертой всех так называемых либеральных групп, которые потянулись в афанасьевский МГИАИ и быстро его заполонили, была сугубая камерность и замкнутость "на своих". Что бы ни создавали афанасьевцы – от аппарата институтского завхоза до высоколобой кафедры – обязательно получался междусобойчик, в который людям извне вход был заказан напрочь, иногда совершенно открытым текстом. Поскольку же междусобойчики претендовали на занятие реального пространства, "обычным людям", которых фронда не интересовала, его, пространства, доставалось всё меньше и меньше.

Поднимавшийся при Афанасьеве человеческий тип – это способный к креативу парадоксалист, обязательно немного "не в себе", еретик с некоторой лёгкой придурью, входящий в группу других еретиков, и крайне презрительно настроенных в отношении окружающих "профанов". На нашем тогдашнем жаргоне – "масон" (их поведение в самом деле напоминало масонское). Между прочим, этот тип лично мне близок, просто я в силу определённых этнических ограничений не могу себе позволить играть в "ненормального", в местечкового дурачка-мешуге.

Таким образом, "просто специалист" (а я в 1989 г. сделал ставку в своём развитии на "просто специалиста") в системе, построенной афанасьевцами, чувствовал себя совершенно некомфортно. Впрочем, до начала "гайдаровских реформ" это можно было терпеть.

Более того, в августе 1991 г. афанасьевцы под шумок захватили здание Высшей партийной школы, и за это я лично должен им сказать огромное спасибо. Ибо мои лучшие аспирантско-преподавательские годы прошли именно там. Но это отдельная история…

Линия нового руководства, по-моему, была проста и очевидна: есть Большая Группа, во главе которой восседает зицпредседатель Фукс, т.е. ректор. В неё входят представители междусобойчиков, которые приватизировали то или иное направление деятельности. Чистый феодализм – "рыцари круглого стола" и их вассалы, в виде членов малых групп. Ну, а уж ниже стоят "пахари", которые "непосредственно осуществляют учебный процесс", "пишут бумажки" и т.д. и т.п. Понятно, ваш покорный слуга оказался в числе "пахарей" (правда, я был привилегированным "пахарем", так как всё же входил на самых третьестепенных ролях в одну из группок, и в результате даже несколько раз побывал дома у "Афони" – в качестве специалиста по базам библиографических данных).

И ничего бы в этом особенно плохого и не было (меня такое положение вполне устраивало), если бы не начались реформы с их удивительными экономическими кунштюками.
Большая Группа быстро сообразила, что полученные ими в угаре августовского переворота позиции можно обратить во вполне реальное бабло.

Собственно говоря, методов было два. Во-первых, прокручивание денег через "свои" банковские структуры – спрос на краткосрочные кредиты был всегда. Бюджетные средства, выделяемые на зарплату (в общем, сумма немаленькая), как говорят, везлись в "свой банк", где и задерживались на разные сроки – от трёх дней до полутора месяцев. Коллективу сообщалось, что "денег не выделили" или "они застряли между двумя банками". Не знаю, насколько это миф – судя по показаниям очевидцев, так тогда поступали многие. Это была общая философия "реформ": дать начальству обогатиться, чтобы оно стало социальной базой режима.

Во-вторых, началась массовая сдача площадей бывшей ВПШ и продолжавшего существовать МГИАИ разного рода коммерческим структурам. Между прочим, поначалу часть денег таки отбрасывалась коллективу (в виде так называемых "надбавок"), но потом это бессмысленное и вредное предприятие было решено пресечь.

При этом члены Большой Группы вели себя вполне по-буржуйски – мадам Власова (проректор по хозяйственной работе) путешествовала по парижам, а завхоз (кажется, так он назывался) товарищ Городин помаленьку строил дачку. Ну и так далее. Местная "элита" ни в чём себе не отказывала. Одновременно мадам Власова находила силы и время вечерами бродить по зданию РГГУ и гонять с кафедр засидевшееся "быдло", которое она подозревала в использовании университетской техники для личных подработок. Подозревала, впрочем, обоснованно (меня эти власовские походы на "расхитителей ресурса" таки сподвигли осенью 1993 г. купить первый в жизни компьютер, чтобы спокойно работать дома).

С другой стороны, должен признать, что ситуация с деньгами через некоторое время всё же как бы наладилась. К началу 1993 г. задержки зарплат стали редкостью, размер "жалованья" вырос и начал уже соответствовать реальному прожиточному минимуму. Однако имущественное расслоение стало фактом: кто-то входил в Большую Группу и в руководство малых, получал "гранты" и ездил на загранстажировки, а кто-то был вынужден пахать на двух-трёх дополнительных работах, чтобы не перебиваться с хлеба на чай.

Естественно, тогда нам это казалось "временными трудностями": мы верили в лучшее. Но когда ситуация осталась такой же и в 1994, и в 1995 гг., и явно не должна была меняться в 1996 г. (по крайней мере, ничто не предвещало перемен), мы "взбунтовались". Я и несколько моих друзей летом 1995 г. покинули РГГУ. Добило нас окончательно, кстати, не материальное положение: в том году в университете платили, как всегда, мало, но не настолько, чтобы из-за этого всё бросать (я, кстати, ушёл в структуру, где платили ЕЩЁ МЕНЬШЕ). Но осенью 1994 г. мой факультет отправили на "выселки", в район метро "Пражская", где мне не нравилось абсолютно всё. Да и ездить туда было попросту "в лом".

В общем-то, мне было тяжело покидать университет – это была "моя" работа, мне казалось, что ничего более интересного в жизни просто нет. Сильная ностальгия по РГГУ меня преследовала ещё лет пять-шесть, да и теперь нет-нет, а захочется посетить "здание ВПШ".

Тем не менее, я должен сказать следующее. Каждому человеку в жизни посылается много всего, и хорошего, и плохого. Я теперь считаю, что если "плохое" таково, что из него можно извлечь полезные уроки и обратить себе на благо, то это очень даже ценное "зло". И в этом смысле "Афоня" сыграл в моей жизни как раз роль "полезного зла" ("часть того, что вечно хочет зла и вечно совершает благо", гы-гы). Во всяком случае, сложившаяся к 1995 г. в РГГУ система дала мне богатейшую пищу для размышлений и заставила искать новые перспективы в жизни. Мне, можно сказать, повезло…

А что же сам "Афоня"? Он окончательно согласился на роль зицпредседателя, несущего благоглупости. Помню, на февральском учёном совете 1992 г. ректор долго распинался на темы "победы жестокой бюрократии над перестройкой" и что, мол, наступил трудный мутный период российской истории. Да и вообще, некоторой поправкой на общую демшизовость, афанасьевские высказывания периодически оказывались здравыми. В начале 1993 г. он даже ушёл из Верховного Совета, не захотел, по его словам, быть кем-то там, уж не помню – то ли ослом, то ли верблюдом, то ли козлом, то ли ещё кем.

Однако сам стиль междусобойчика остался жив-здоров. Помню, всех сотрудников РГГУ подписали на "Московские новости" на первую половину 1993 г. Я, в принципе, был не против – якобы халявная газета, хоть какая-то, тогда была очень кстати. Тем не менее, это была чисто административно-командная акция по поддержке "своего" главного редактора Яковлева. А деньги, понятно, взяли из нашей зарплаты.

Ну и так далее. Я не буду вдаваться во все перипетии и катавасии "афанасьевского режима". Скажу только, что он позволил мне сделать несколько выводов:

- во-первых, стало понятно, какую колоссальную роль играет организованный сплочённый коллектив (особенно – коллектив, созданный по этническому принципу) и как ему трудно противостоять в одиночку;

- во-вторых, мы увидели, что тот же самый коллектив, если у него нет "сдержек и противовесов", может уничтожить и "заэксплуатировать" до полного изнеможения любой источник дохода;

- в-третьих, система сдержек и противовесов в самом чистом виде – это та самая пресловутая "процентная норма", "национальная квота". 100%-но еврейский коллектив уничтожит любое полезное дело. Для того, чтобы этого не произошло, в его составе должно быть 5-8% русских или вообще автохтонов. То же самое касается 100%-но русского коллектива (в несколько меньшей степени, потому что русские – индивидуалисты; видимо, из-за этой особенности придумали пресловутые 3% для евреев) – здесь тоже должно быть 5-8% "инородцев", причём 1% - на руководящих постах (впрочем, в случае с еврейским или вообще нерусским коллективом и русскими в его составе применяется точно такое же правило). Тогда структура работает более-менее эффективно.

Уж и не знаю, что там было дальше с РГГУ после 1995 г. По-моему, почти всё сохранилось как есть до сих пор. Хотя, конечно, теперь впереди появился некий просвет в виде "реставрации".

Афанасьев же продолжал что-то там вещать с разных трибун, правда, его мало кто слушал. Зиц - он и есть зиц. Люди, которые воспользовались его номенклатурным весом в конце 80-х - начале 90-х, давно уже сами получили всё, что хотели и скрылись с горизонта.

Его попытка сделать из РГГУ "независимый оппозиционный университет" провалилась – на вечном протесте далеко не уедешь. Жизнь помаленьку начала брать своё. Группы стали распадаться и разъезжаться. Они потеряли к РГГУ всякий интерес.

В этом смысле Афанасьев очень похож на Ельцина, который ведь тоже был зицпредседателем и на своём посту воплощал карикатурный характер "русского правителя" – вечно пьяного, непредсказуемого, без понимания самых простейших вещей. "Афоня" играл роль "русского учёного на административной работе" – туповатого, неповоротливого, слегка шизанутого, не производящего впечатления большого интеллектуала, беззаветно любящего славу и деньги… И с неизменным ярлыком – "так ведь этот-то из НИХ ещё самый лучший!".

Он великолепно отыграл свою роль…

Пейзаж, разорённый ордой космических пришельцев, теперь стал постепенно восстанавливаться. А ректором, вместо Афанасьева, - Ефим Пивовар ("Ефим Ёсифович, не хотите ли сладких слюней?" (с) небезызвестная многим моим однокашникам Лидия Альперович). Я считаю, это что-то вроде "временного правительства переходного периода".

Пройдёт ещё лет 5-7, и РГГУ вернётся к тому, от чего ушёл в конце 80-х – это будет крепкий вуз чуть выше среднего уровня, готовящий неплохих специалистов по архивам и вообще работе с ретроспективной информацией. И его ректором станет кто-то вроде Н.П.Красавченко. Более того, РГГУ сильно русифицируется, это уж будьте уверены.

В общем, Афанасьев в историческом контексте оказывается фигурой отчасти неоднозначной (как, впрочем, и Ельцин в массовом сознании "дорогих россиян"). Ну, не Гамлет, конечно. Исторической школы не создал. Архивную школу, по-моему, почти что развалил. Захваченные здания довёл до полного упадка путём бессмысленной эксплуатации.

Виноват ли он в этом? Нет, не думаю. Во всяком случае, не только он. Просто постсоветская история поставила его НЕ НА СВОЁ МЕСТО, и он сыграл роль зицпредседателя. Впрочем, уйди он тогда, в конце 50-х, в учителя посёлка Майна, на его месте мог оказаться кто-то и похуже.

Чисто Конкретные Дела проворачивались в основном за его спиной, а он довольствовался сомнительной славой "революционного демократа" и приличной зарплатой плюс гранты-гонорары. Что ещё нужно человеку после шестидесяти? (Да и что вообще ещё нужно русскому-индивидуалисту?)

Вероятно, он осуществил и какую-то свою давно задуманную месть. В "настоящие" историки его не пустили, в партийные идеологи – тоже. Он и разобрался в меру своих сил и с теми, и с другими. Чужими руками.

Тем не менее, в мою жизнь этот человек привнёс много интересного. Поменьше, конечно, чем Е.Т.Гайдар, дорогой, но всё же…

Спасибо вам, Юрий Николаевич, тьфу на вас. Тьфу на вас ещё раз – и опять же, спасибо.

Идите-ка с миром. Может, вас теперь простят.

Мдя. Красивый импозантный и вальяжный мужчина.
Вещающий.
Прошло время.
Пузырь сдулся.
Никто.
Но попискивает об "истории".
Зачем?

http://m-yu-sokolov.livejournal.com/835451.html?thread=43886203#t43886203

[info]zubkoff
Date: May 26th, 2009 08:41 am (UTC)
Так случилось, что я был студентом Историко-архивного, когда он был там ректором. Так вот - такого тёмного, беспробудного, по-настоящему страного пьянства я до этого в жизни не видел, хотя в общем, рос в обычном пролетарском доме, населённом работягами с "Красного Октября".
Афанасьев, судя по всему, вообще не просыхал. То есть пьян был всегда и непрерывно. Когда ректор проходил по коридору, студенты вслед ему минут пять нюхали воздух, как гоголевские мужики на киевском базаре влед проходившему бурсаку.
Нечто подобное я видел потом только однажды, в Кремле - и это был не Ельцин. Сравниться в алкоголизме с Афанасьевым мог только георгий Сатаров, который тоже не трезвел. Впрочем, у Афанасьева, кажется не было плохой сатаровской привычки - поправляясь утром с бодуна, блевать в корзину для бумаг в собственном кабинете.
Говорят, Афанасьев завязал. Ох, не верится Нет, то есть всё возможно - но такой многолетний запой без ущерба для мозга не проходит, ну да.