Новая статья Александра Дюкова об армии Андерса

Только что вышел из печати сборник статей "Загадочная Отечественная война".
Содержание сборника:

Павел Сутулин. 1941. Финляндия: жертва или агрессор?
Владимир Куваев. Загадки "начального периода"
Александр Музафаров. Двойная тайна 1941 года - паника в РККА - причины, следствия, загадки.
Александр Дюков. Главная тайна армии Андерса.
Андрей Резяпкин. Коричневые политруки вермахта.
Дмитрий Лысков. "Капуста" на службе ревизионизма.
Максим Токарев. Тайны ордена Победы.
Александр Юсуповский. "Историческая правда" в роли пропагандистской лжи: деонтологическая война с Россией.

Сокращенный вариант статьи А.Дюкова:
http://a-dyukov.livejournal.com/139424.html
http://katyn.pochta.ru/anders-army.html

Далее - содержание статьи

"Мы не можем заставить поляков драться". Часть I.

История создания в СССР польской армии под командованием генерала Андерса настолько бесславна, что ее по большому счету даже не исследуют. Исследовать действительно нечего – смысл произошедшего прекрасно умещается в паре предложений. «После заключения советско-польского военного договора в СССР должна быть сформирована польская армия для совместных действий против немцев. Польские части создавались в течение года, на фронте не появились и в нарушение межгосударственного договора были выведены на Ближний Восток в самое кризисное для Советского Союза время». Ничего особенно интересного.
Гораздо интереснее вопрос, на который обычно вообще не обращают внимания: как к происходящему относилось советское руководство?


I. В ожидании союзника

Исторически сложилось так, что отношения между Советским Союзом и Польшей были, мягко сказать, не безоблачными. Ни для кого в мире не являлось секретом, что вся внешняя политика Польши в предвоенной период была политикой антисоветской и антирусской. «Расчленение России лежит в основе польской политики на Востоке, - писали еще в декабре 1938-го аналитики польской военной разведки. – Поэтому наша возможная позиция будет сводится к следующей формуле: кто будет принимать участие в разделе. Польша не должна остаться пассивной в этот замечательный момент… Главная цель - ослабление и разгром России» (1).
Конец мечтам о расширении польских границ за счет советских земель был положен в сентябре 1939-го. Неправильная оценка собственных возможностей привела Польшу к сокрушительной национальной катастрофе – и максимум выгод из ее падения извлек Советский Союз. Кремлю удалось вернуть отторгнутые в 1921 году западнобелорусские и западноукраинские земли, отодвинуть границы далеко на запад, получить в свое распоряжение значительные производственные и людские ресурсы. Не менее важным было и еще одно обстоятельство. Ранее Польша была одним из самых вероятных союзников Германии по походу против СССР; оккупированная немецкими войсками, она автоматически превращалась в потенциального советского союзника.
Долгое время польское эмигрантское правительство в Париже считало СССР таким же оккупантом, как и Германию и связывало надежды на освобождение польских земель лишь с западными союзниками. Однако этим надеждам не было суждено сбыться – под стремительными ударами германских войск пала поверженная Франция, британские войска были эвакуированы за Ла-Манш. На материке осталось лишь две великие державы: нацистская Германия и Советский Союз. Рано или поздно они должны были столкнуться.
Первыми новую обстановку оценили представители польского подполья – «Союза вооруженной борьбы». Действуя как территориях, оккупированных Германией, так и на территориях, отошедших к СССР, они наглядно видели разницу между нацистским и советским режимами. Ради возрождения своей Родины они были готовы сотрудничать с Кремлем.
Мысль о возможности использования ячеек СВБ для борьбы с немцами пытались донести до советского руководства очень многие. Уже в мае 1940 г. арестованный органами НКВД высокопоставленный представитель СВБ Львова выдвинул следующий план: «организацию не только поддержать, но ее укрепить, используя против немцев. Для этой цели следовало бы подобрать людей, которые не только в организации, но и вне ее, ни о чем другом не говорили, а только об освобождении Польши, разбивая немцев и помогая пока заниматься диверсиями в Польше, занятой немцами» (2). Схожие пожелания полтора месяца спустя выдвинул после своего ареста заместитель коменданта СВБ на советской территории подполковник Станислав Пстроконский, особо отметивший желательность создания впоследствии «польского легиона в советской армии» (3).
О необходимости создании национальной воинской части – прообраза будущей польской армии – говорили военнопленные офицеры; вопрос об этом на встрече со Сталиным поставила и Ванда Василевская, бывшая не только писательницей, но и достаточно влиятельным политиком (4).
Наконец, осенью 1940 года все эти призывы были услышаны в Кремле. Руководство НКВД получило личное указание Сталина – выяснить возможность создания такого формирования из военнопленных. Выяснилось следующее: большинство военнопленных готовы сражаться против Германии на стороне СССР; при этом, однако, многим требовалось одобрение со стороны польского эмигрантского правительства. Из трех генералов, находившихся в советском плену, двое (Борута-Спехович и Пржездецкий) заявили, что согласятся возглавить польские части на территории СССР в случае согласия правительства Сикорского. Генерал Янушайтис был согласен принять командование и без санкции Сикорского, однако указывал на необходимость «наметить специальную политическую платформу с изложением будущей судьбы Польши» (5).
Среди офицеров рангом пониже – полковников и подполковников – были те, кто прямо заявил: «они всецело предают себя в распоряжение советской власти и с большой охотой возьмут на себя организацию и руководство какими-либо военными соединениями из числа поляков, предназначенными для борьбы с Германией» (6). Именно этих офицеров во главе с Зигмунтом Берлингом и Львом Букоемским вывезли в Москву – разрабатывать планы создания польской армии в СССР.
В результате нарком внутренних дел Берия направил Сталину следующие предложения:
«Нам представляется целесообразным:
Не отказываясь от мысли использовать в качестве руководителей польской военной части генералов Янушайтиса и Борута-Спеховича, имена которых могут привлечь определенные круги бывших польских военных, поручить организацию на первое время дивизии упомянутой выше группе полковников и подполковников (справки на них прилагаются), которые производят впечатление толковых, знающих военное дело, правильно политически мыслящих и искренних людей.
Этой группе предоставить возможность переговорить в конспиративной форме со своими единомышленниками в лагерях для военнопленных и отобрать кадровый состав будущей дивизии.
После того, как кадровый состав будет подобран, следует в одном из совхозов на юго-востоке СССР организовать штаб и место занятий дивизии. Совместно со специально выделенными работниками штаба РККА составляется план формирования дивизии, решается вопрос о характере дивизии (танковая, моторизированная, стрелковая) и обеспечивается ее материально-техническое снабжение.
Одновременно с этим в лагерях для военнопленных поляков среди рядовых и младшего комсостава органами НКВД должна вестись соответствующая работа по вербовке людей в дивизию.
По мере вербовки и окончания подготовки вербуемых последние партиями отправляются к месту расположения штаба дивизии, где с ними проводятся соответствующие занятия.
Организация дивизии и подготовка ее проводятся под руководством Генштаба РККА. При дивизии организуется Особое отделение НКВД СССР с задачами обеспечения внутреннего освещения личного состава дивизии» (7).
Однако принятие решения о создании военной части из польских военнопленных было не таким легким вопросом, как казалось Берии. Еще в ноябре 1939 года польское эмигрантское правительство объявило войну Советскому Союзу; понятно, что получить разрешение на формирование в СССР польских частей не представлялось возможным. Формировать же польские части в обход легитимного польского правительства означало поставить под вопрос дипломатические отношения с Великобританией и США. И в любом случае скрыть формирование этих частей было невозможно, что автоматически ухудшало и так весьма напряженные отношения с Германией.
В подобном риске не было нужды. Проект Берии положили под сукно, а польских офицеров во главе с Берлингом и Букоемским поселили в Малаховке под Москвой, приберегая на будущее. Спешить с формированием польских частей не было необходимости. Это всегда можно было сделать позднее, когда война с Германией станет неминуемой.
К вопросу формирования польских частей вернулись лишь в конце весны 1941 года. 4 июня в Кремле приняли принципиальное решение – впрочем, довольно осторожное.
Постановление СНК СССР гласило:
«1. Утвердить предлагаемое народным комиссаром обороны Союза ССР создание в составе Красной Армии одной стрелковой дивизии, укомплектованной личным составом польской национальности и знающим польский язык.
2. Создание дивизии осуществить путем переукомплектования к 1 июля 1941 г. 238-й стрелковой дивизии Средне-Азиатского военного округа поляками и лицами, знающими польский язык, состоящими на службе в Красной Армии.
3. 238-ю стрелковую дивизию содержать в составе 10298 человек» (.
Как видим, дивизию предполагалось формировать не из имевшихся в СССР польских военнопленных, а из поляков – советских граждан. С политической точки зрения это было безупречное решение: никаких разрешений польского эмигрантского правительства не требовалось. В составе Красной Армии будет национальная польская часть – только и всего. Зато после начала войны на ее основе можно будет развернуть подразделения возрожденного Войска Польского – по согласованию с польским правительством в Лондоне, или без оного.
Не приходится сомневаться, что логика принятого решения была именно такова – однако все планы были нарушены в роковой день 22 июня.

II. Медовый месяц

Нападение Германии на Советский Союз мгновенно и радикально изменило расстановку сил на мировой арене. Враг моего врага – мой друг; уже 12 июля в Москве было подписано «Соглашение о совместных действиях Правительства Союза ССР и Правительства Его Величества в Соединенном королевстве в войне против Германии». Великобритания стала союзником СССР, и польскому эмигрантскому правительству в Лондоне был сделан недвусмысленный намек о необходимости поступить также.
Переговоры между премьером Сикорским и советским послом в Великобритании Майским оказались весьма сложными. Польская сторона претендовала на возвращение украинских и белорусских земель, но требование это было очевидно неприемлемым для Кремля. Тем не менее, советское правительство пошло на компромисс: в подписанном 30 июля соглашении указывалось, что «Правительство СССР признает советско-германские договора касательно территориальных перемен в Польше утратившими силу» (9). Собственно говоря, именно с этой фразы соглашение и начиналось; вопрос о границах был оставлен открытым.
В соглашении было указано, что на территории СССР будет создана польская армия, которая будет действовать «в оперативном отношении под руководством Верховного Командования СССР». Историки практически не обращают внимание на то, что соглашение предусматривало введение в состав советского Верховного Командования представителя польской армии – а ведь это с советской стороны было проявлением высочайшего доверия к своему новому союзнику.
Спустя две недели в Москве было подписано советско-польское военное соглашение. Оно было написано поляками; советская сторона внесла в представленный ей проект лишь несколько изменений уточняющего характера (10). Очередным проявлением доверия к союзнику стала амнистия всех находившихся в советских тюрьмах и лагерях поляков – включая членов СВБ, ведших на советских землях подрывную деятельность (11).
Еще до подписания военного соглашения Сикорский назначил начальником формирующейся в СССР польской армии генерала Владислава Андерса. Советское правительство не возразило против этого решения, в очередной раз проявив доверие и лояльность к союзнику.
17 августа Андерс и начальник польской военной миссии генерал Шишко-Богуш встретились с уполномоченным Генштаба КА по формированию польской армии генерал-майором Панфиловым. На прямой вопрос о том, какие части, как, когда и к какому сроку планируют формировать поляки, Андерс ответил следующее: «В первую очередь должны быть сформированы две пехотные дивизии легкого типа, численностью 7 – 8 тысяч каждая. Кроме того, должна быть сформирована одна резервная часть для пополнения убыли польских частей на фронте. Сроки формирования указанных выше воинских соединений должны быть сжатыми с тем, чтобы обеспечить их ввод в зону боевых действий в возможно короткие сроки… Обмундирование и снаряжение для указанных выше формирований будет доставлено Англией и США… Что же касается стрелкового вооружения (винтовок, пулеметов) и боеприпасов, то в этом вопросе польское военное командование рассчитывает на помощь Советского Правительства» (12).
Эти четкие ответы не могли не импонировать советским представителям. Командование Красной Армии утвердило формирование на территории СССР двух польских пехотных дивизий численностью по 10 тыс. человек каждая и одного запасного полка численностью в 5 тысяч. В качестве строка готовности формирования было обозначено 1 октября 1941 г. Весьма сжатые сроки (менее полутора месяцев) не вызвали возражений у Андерса. В конце концов, в польские части предполагалось призывать не новобранцев, а военнослужащих бывшей полькой армии, обученных и даже имевших кое-какой боевой опыт. Только в лагерях НКВД на июнь 1941 года имелось более 27 тысяч польских военнопленных – более чем достаточно для формирования двух дивизий (13). А ведь были еще польские граждане в СССР, среди которых можно было провести мобилизацию, и даже из частей РККА в польскую армию опускали поляков-добровольцев (14). В общем, сформировать к октябрю две боеготовые дивизии было реально.
Уже через десять дней в лагерях польских военнопленных было призвано почти восемь тысяч человек. На 31 августа это число увеличилось до 20 701 человека. Удовлетворенная динамикой призыва польско-советская комиссия приняло решение, согласно которому к 10 сентября весь призванный в польскую армию контингент должен был быть сосредоточен в пунктах формирования – в Тоцком и Татищевском лагерях. Воодушевленный генерал Андерс 28 августа предложил сформировать дополнительно кавалерийский полк, однако Панфилов заметил, что сначала надо закончить формирование пехотных дивизий. Однако уже 1 сентября Андерс выдвинул новое предложение: «В связи с большим наплывом добровольцев и полным укомплектованием намеченных к формированию частей следовало бы отвести еще один лагерь на 10 000 человек для сбора прибывающих добровольцев, имея в виду в последующем формирование еще одной дивизии» (15). Кроме того, он просил разрешение сформировать при штабе армии офицерскую школу. На формирование школы советское командование после некоторых колебаний согласилось, а решение вопроса о формировании третьей дивизии отложило до лучшего времени.
Тем временем польские военнослужащие перебрасывались в районы формирования дивизий. До обозначенного срока готовности дивизий оставалось около месяца.

III. Первые проблемы

К середине сентября 5-я и 6-я дивизии польской армии (6 пехотных полков, 2 саперный батальона, 2 батальона связи и 2 зенитных артдвизиона) были сформированы и приступили к занятиям. В район дислокации армии прибывали все новые добровольцы. Вскоре это стало серьезной проблемой. Уполномоченный Генштаба КА сообщал:
«В связи с освобождением из лагерей и тюрем нескольких десятков тысяч поляков в район формирования польской армии ежедневно стихийно, в неорганизованном порядке прибывают сотни поляков. В Тоцком и Татищевском лагерях помимо уже сформированных частей прибыло более трех тысяч человек. Эти люди занимаются спекуляцией и даже имеются отдельные случаи грабежа и дебоша. Имеет место ведение антисоветской пропаганды со стороны поляков в окружающих селах.
Прибывающие неорганизованные поляки весьма плохо одеты и не имеют никаких средств к существованию. Не исключена возможность начала эпидемических заболеваний.
По линии НКВД имеются данные, что неорганизованный наплыв поляков в районы формирования будет возрастать, так как призывного контингента поляков – польских подданных на территории Союза ССР имеется более ста тысяч человек» (16).
Сложившаяся обстановка дала возможность Андерсу выступить с новым прожектом. Он предлагал сформировать еще две рабочие дивизии, которые можно использовать для строительства военных объектов. Кроме того, командующий польской армией предлагал сформировать кавалерийский и танковый полки, вооружение и снаряжение для которых он «надеется получить из Англии и Америки». Впоследствии, развивал свои планы, Андерс, можно будет создать 6 танковых батальонов, машины для которых также будут получены из Англии и США.
От союзников, однако, не приходило даже оружия для уже сформированных дивизий. 5-ю пехотную дивизию вооружили советским оружием; 6-я дивизия имела оружие только для проведения учебы.
Когда выяснилось, что сроки подготовки польских дивизий сорваны и к намеченному сроку 1 октября они не готовы выступить на фронт – советское руководство учло положение, в котором находилась польская армия, и не стала проявлять неудовольствие. А ведь на фронте в это время любая дивизия была на вес золота…
Правда, проекты Андерса по созданию новых частей были зарублены на корню. 3 ноября Государственный комитет обороны принял по этому поводу специальное постановление:
«1. Определить для 1941 года общую численность польской армии на территории Союза ССР в тридцать тысяч человек офицерского, унтер-офицерского и рядового состава.
2. Исходя из установленной численности польской армии разрешить польскому командованию сформировать на территории Союза ССР:
а) две пехотные дивизии по 11000 каждая, всего - 22000
б) один запасной полк - 5000
в) офицерскую школу - 2000
г) штаб армии и штабные учреждения - 1000
Всего: - 30000» (17).
Для польского командования это был недвусмысленный намек: сначала сформируйте то, что запланировано, а уж потом занимайтесь прожектами…
Возмутившийся Андерс заявил, что будет просить Сикорского об отставке, коль скоро его предложения отвергаются в Москве. Советское командование этот шантаж проигнорировало. И не зря – в отставку Андерс так и не подал. Зато сам Сикорский в беседе с советским послом при польском правительстве в Лондоне намекнул на возможность вывода польских войск из СССР в Иран (18). Это было первое упоминание о стремлении польского руководства передислоцировать свои части подальше от советско-германского фронта. Стремлении, как выяснилось позже, более чем настойчивого.
НКВД докладывало, что в частной обстановке генерал Андерс заявляет, что «свободная Польша будет существовать только благодаря Америке и Англии». Между тем в польской армии начали бурным цветом расцветать антисоветские настроения. 30 ноября на стол Сталина легла докладная записка:
«Среди высшего и старшего командного состава имеется группа враждебно настроенных против СССР людей… Антисоветские и реваншистские настроения распространены среди части средних и младших офицеров, которые разжигают отрицательные настроения и среди рядового состава польской армии. Зафиксирован ряд заявлений польских офицеров следующего характера:
«…Мы вместе с Америкой используем слабость Красной Армии и будем господствовать на советской территории…» (Поручик Корабельский).
«…Большевики на грани гибели, мы, поляки, только и ждем, когда нам дадут оружие, тогда мы их прикончим…» (Капитан Рудковский).
…Поручик Вершковский заявляет: «…С Советским Союзом против Германии мы воевать не будем. Они нам вместе всадили нож в спину и посадили в концлагеря. За это мы, придет время, отомстим. В этой войне поляки выполнят роль чешской армии в годы гражданской войны…» (19).
Подобные настроения разжигались в том числе политикой командования армии – и ничего поделать с ними было нельзя. Впрочем, в Кремле этого еще не осознали – и всерьез надеялись на лояльность союзника. Все имевшиеся проблемы были, безусловно, разрешимыми – при наличии политической воли. Кремль демонстрировал полное доверие к своему новому союзнику, помогая всем, чем только мог – и надеялся на взаимность. Однако к этому времени польское командование уже лелеяло планы, находившиеся в явном противоречии с союзными обязательствами.
Еще в конце сентября генерал Андерс провел совещание командования армии. Если бы на этой встрече сумели побывать представители советского командования, они узнали бы много нового о намерениях своих союзников. Именно тогда был разработан план, с достойным лучшего применения упорством воплощавшийся в жизнь в последующем.
«1. Немецкие войска все время наступают и добиваются больших успехов. Вследствие этого советский фронт может по всей линии не выдержать, а Москва в любой день может пасть.
2. Польская армия может быть количественно доведена до ста тысяч человек, причем в относительно короткое время — в два-три месяца. Людских резервов больше, чем нужно.
3. Необходимо немедленно обратиться к советским властям с предложением о количественном увеличении армии, а от властей союзников добиться нужного вооружения, убедив их, что в данной ситуации это совершенно необходимо.
4. В связи с тем, что советский фронт весьма ненадежен, Польскую армию следует перевести как можно дальше на юг, если возможно — к иранской или афганской границе. Это необходимо по следующим двум главным причинам:
а) в случае поражения Советской Армии польские войска смогут уйти в Иран, а на худой конец даже через Афганистан в Индию;
б) дислокация в упомянутых пограничных районах позволит лучше организовать снабжение оружием, которое могло бы поступать туда от англичан.
…Оружие, которое поступает в 5-ю дивизию, должно быть частично у нее отобрано и передано другим соединениям, опять-таки по двум соображениям:
а) для собственной безопасности остальных дивизий и лучшего обучения их личного состава;
б) чтобы не допустить отправки на фронт одной дивизии (если бы этого категорически потребовали), мотивируя отказ отсутствием полного комплекта вооружения и, как следствие, недостаточной обученностью людей» (20).
План Андерса означал односторонний разрыв всех советско-польских договоренностей. Командование польской армии больше не считало Советский Союз своим союзником – однако продолжало пользоваться всеми преимуществами этого статуса.

IV. Первое столкновение

Визит в Москву премьер-министра польского правительства генерала Сикорского пришелся на самый критический период за всю войну. Наступавшие под Москвой войска напрягали последние силы, пытаясь прорваться к советской столице. Немецкие части прорвались на наро-фоминском направлении, с севера над городом нависали войска 3-й и 4-й танковых групп. Врага отделяло от Кремля несколько десятком километров – и нужно было очень много отчаянной веры, чтобы понимать: война еще не закончена.
Сталин принял Сикорского и Андерса 3 декабря, в шесть часов вечера. Уже вскоре после обмена дипломатическими любезностями, стало ясно: польское руководство вовсе не раскаивается в том, что подразделения армии Андерса так и не появились на фронте (хотя оговоренная ими самими дата готовности частей прошла два месяца назад). Дело обстояло еще хуже – поляки собирались вывести свои части из СССР.
Бежать, нарушив свои обязательства.
Как ни странно, это оказалось для Сталина полной неожиданностью. Стенограмма встречи прекрасно передает накал страстей:
«Сикорский говорит, что… польские дивизии расположены в местностях с очень суровым климатом. Сейчас там морозы в 33 градуса, польские солдаты вынуждены жить в палатках. Сикорский опасается, что они перемрут, не принеся никакой пользы делу войны с Германией. Он говорил с Черчиллем по вопросу о перенесении лагеря в другое место, например, в Иран. Там эти дивизии могли бы быть окончательно сформированы и через 4 месяца они вернулись бы в СССР, - возможно, в сопровождении английских войск, и были бы переброшены на определенный участок германо-советского фронта, чтобы бороться бок о бок с Красной Армией.
Тов. Сталин указывает, что армия, которая пойдет в Иран, сюда больше не возвратится.
- Почему? – спрашивает Сикорский.
- У Англии на фронтах много работы, - говорит тов. Сталин…
Тов. Сталин указывает, что мы не можем заставить поляков драться… Если поляки не хотят, то мы обойдемся и своими дивизиями.
Тов. Молотов спрашивает, что нужно сделать практически для улучшения формирования польских частей…
- Что мы будем торговаться! – говорит тов. Сталин. – Если поляки хотят драться ближе к своей территории, то пусть остаются у нас. Не хотят – мы этого требовать не можем. В Иран, так в Иран. Пожалуйста! Мне 62 года, - продолжает тов. Сталин,- у меня есть жизненный опыт, который мне говорит, что там, где армия формируется, там она и будет драться.
Сикорский говорит, что они смогут сформировать армию в Иране в лучших, чем в СССР, условиях.
- Мы мешать не будем, - говорит тов. Сталин.
…Сикорский говорит, что его немного укорило заявление тов. Сталина о том, что поляки не хотят драться.
- Я человек немного грубый, не дипломат, - говорит тов. Сталин. – Я ставлю вопрос резко: хотят ли поляки воевать?

- Хотят, - отвечает Сикорский.
…Тов. Сталин говорит, что он не против того, чтобы в английских войсках дрались и польские части. Тов. Сталин спрашивает, как же будет с советско-польским договором, если польская армия уйдет в Иран. Скрыть этого не удастся. В этом случае договор падет… Тов. Сталин указывает, что польские дивизии, находящиеся в СССР, смогут через месяц – два драться на фронте. Сейчас имеются две польские дивизии, можно будет образовать третью, и налицо будет польский корпус.
Андерс указывает, что у него много необученных солдат.
- Но ведь у вас есть резервисты, - говорит тов. Сталин.
- Резервистов у меня 60%, - отвечает Андерс.
- У вас 60% резервистов, и вы решили, что ничего нельзя сделать. Не дали досок, и вам кажется, что все пропало! Мы возьмем Польшу и передадим ее вам через полгода. У нас войск хватит, без вас справимся. Но что скажут тогда люди, которые узнают об этом?» (21).
Неизвестно, привели ли Сикорского в чувство попытки воззвать к его совести, или более материальные соображения. Польский премьер согласился вывести из СССР лишь часть польских подразделений; взамен он получил очень многое.
Прежде всего, польская сторона получила подтверждение, что вопрос о границах не будет решен без ее участия. Как отмечается в документах НКИД, «имела место беседа с т. Сталиным в том направлении, что вопрос о советско-польской границе будет урегулирован в дружественном духе. Тов. Сталин высказал пожелание, чтобы Польша стала большой и сильной державой, и это Сикорский приветствовал» (22).
Далее, польское правительство получало значительные денежные субсидии. «В то чрезвычайно трудное для нас время советское государство оказало большую материальную поддержку Польше, - вспоминал сотрудник Генштаба генерал Сергей Штеменко. – В частности, СССР предоставил лондонскому польскому правительству общий заем 100 млн. рублей для оказания помощи польским гражданам. Кроме того, на содержание польской армии на территории СССР был дан особый заем 300 млн. рублей» (23).
Кроме того, Польша получила разрешение на формирование в СССР еще четырех дивизий, так что общая численность польской армии должна была возрасти до 96 тысяч. Формирование еще одно, седьмой по счету, дивизии было запланировано «в зависимости от наличия людских резервов, возможных условий развертывания и вооружения» (24).
Согласно утверждениям Андерса, вооружить новые дивизии должны были опять-таки Англия и США. В советском Генштабе эту знакомую песню начинали воспринимать уже с некоторым скепсисом: оружия для польской армии до сих пор от союзников не поступало и не было, понятно, поступит ли оно вообще.
В качестве ответного шага Сикорский подписал декларацию, в которой заявлялось: «Войска Польской республики, расположенные на территории Советского Союза, будут вести войну с немецкими разбойниками рука об руку с советскими войсками» (25).
Никто еще не знал, что это торжественное обещание будет в итоге нарушено поляками – также, как ими уже были нарушены многие другие, не менее торжественные.

VI. Последний шанс

В середине марта 1942 года в Генштабе предприняли очередную попытку понять, как обстоит дело с формированием польской армии и когда же польские части, наконец, появятся на фронте. Прилетевший в Москву Андерс долго уклонялся от ответов на прямо поставленный вопрос. Когда же ответ был дан, он оказался поистине потрясающим.
«В конце концов в ответ на настойчивую просьбу высказаться точнее он (Андерс) заявил, что не раньше, чем через шесть месяцев, да и то он не уверен в этом сроке, так как общее физическое состояние личного состава очень плохое, - вспоминал адъютант Андерса. - Советский генерал при этом даже вздрогнул — ответ явно поразил его. Не скрывая своего удивления и недовольства, он спросил:
— Как же так, солдаты обучаются уже полгода и еще не готовы? Неужели им нужно еще шесть месяцев? Ведь это старый, обученный контингент. У нас в Советском Союзе такой солдат после трех, самое большее четырех месяцев подготовки идет на фронт, почему же польскому для этого нужно более года? Ведь даже новобранец обучается значительно быстрее» (34).
Еще шесть месяцев означали, что польские войска появятся на фронте лишь в конце сентября – октябре 1942 года. Если они вообще там появятся.
Генерала Андерса принял Сталин, попытавшийся вновь воззвать к совести союзника. Командующий польской армии эти призывы проигнорировал и стал добиваться эвакуации части армии из СССР в Иран. О формировании польской армии в шесть дивизий речи уже не шло –Андерс в очередной раз нарушил собственные обещания.
Что ж! Кремль еще раз пошел навстречу своему союзнику и эвакуацию 27 тысяч солдат в Иран разрешил. Взамен Андерс обязался доформировать три пехотных дивизии (две из которых уже имелись) и вывести их, наконец, на фронт. Общая численность польской армии в СССР была определена в 44 тысячи человек. Специально было оговорено, что продпайки будут выдаваться в соответствии со списочным составом армии, а отпуск денег «будет производится по получении точных заявок по всем статьям расходов». Не должно же советское государство, в конце концов, финансировать закупку Андерсом драгоценностей!
«Мы не торопим поляков с выступлением на фронт, - язвительно сказал напоследок Сталин.- Поляки могут выступить и тогда, когда Красная Армия подойдет к польским границам» (35).
В Кремле уже явно не испытывали никаких иллюзий по отношению к польскому союзнику; после всего произошедшего сохранить какие бы то ни было иллюзии было невозможно. Очередная уступка был последней: полякам давался шанс опомнится и исполнить свой союзнический долг. В штабе польской армии этого так и не поняли – там лишь обрадовались выцыганенной уступке и развернули активную деятельность по эвакуации своих частей. За какие-то две недели в Иран было вывезено 30 тысяч военнослужащих и более 12 тысяч польских граждан. Активность, проявленная при эвакуации, неприятно контрастировала с пассивностью, проявленной при формировании армии. Еще хуже было другое – после окончания эвакуации Андерс отказался свернуть вроде бы уже выполнившие свою задачу эвакуационные базы. Он явно планировал продолжить эвакуацию.
Не добившись от Сикорского соответствующего указания во время своего визита в Лондон, в июне командующий польской армии вновь потребовал от премьер-министра разрешения эвакуировать из СССР всю армию. Сикорский отказал: по его мнению во имя высших политических целей, польские части должны были остаться в России и драться с немцами. Андерс проигнорировал прямой запрет и стал разрабатывать план вооруженного прорыва через афганскую или иранскую границу (36). Как подобные планы соотносились с союзническим долгом, было уже совсем непонятно.
Знали ли о военных планах Андерса в Кремле – неизвестно. В любом случае, его острое желание бежать из СССР вместе со всей армией уже не было секретом: еще после возвращения из Лондона польский командующий на очередной встрече сообщил, что по информации англичан, летнее наступление 1942 г. будет направлено в направлении Кубани и Кавказа. В этой связи, заявил Андерс, целесообразно вывести польскую армию в Иран, чтобы оттуда она смогла выдвинутся на Кавказ и начать боевые действия с немцами (37).
Для того, чтобы поверить, что польскую армию нельзя перебросить на Кавказ иначе, чем через Иран, нужно было иметь очень большую фантазию и очень слабое знание географии. В Кремле все поняли и окончательно поставили на своем польском «союзнике» крест.
«Поскольку принятые обязательства поляками не выполнялись, а мы испытывали серьезные затруднения с вооружением для Красной Армии и складывалась крайне тяжелая обстановка на фронте, Советское правительство в июле 1942 г. уведомило польскую сторону, что считает невозможным дальнейшее формирование польских войск в пределах СССР, и поставило вопрос об их полной эвакуации», - вспоминал впоследствии генерал Штеменко (38).
Разрешение вывести армию на Ближний Восток было демонстративно передано Андерсу через третьих лиц – советское руководство не испытывало никакого желания встречаться с этим деятелем. Едва ли, однако, это уязвило польского генерала – устыдить можно только человека, имеющего совесть.
Эвакуация была проведена за каких-то полтора месяца. 5 сентября Сталин получил шифрограмму об окончании эвакуации из СССР польских частей. Всего в Иран прибыло 69 917 поляков, из них военнослужащих – 41 103 человека (39). В Советском Союзе осталось несколько офицеров; одним из них был подполковник Зигмунд Берлинг.

VII. На развалинах союза


Для советского руководства история создания армии Андерса стала историей разочарования в союзнике. Разочарования горького и болезненного: ведь в Кремле шли навстречу буквально всем просьбам поляков, старались не вмешиваться во внутренние дела создаваемой на советской земле за счет советских ресурсов союзной армии. Все оказалось напрасными: ни в сорок первом, ни в сорок втором польские части не появились на советско-германском фронте.
В течение самого тяжелого за всю войну года Советский Союз кормил несколько десятков тысяч польских солдат и офицеров, а так же множество польских гражданских лиц. Это были нешуточные расходы: при эвакуации польской армии в Иран именно этот вопрос вызвал наибольшие опасения у англичан. «Поляки захотят отправить вместе с войсками значительное число своих женщин и детей, которые в основном существуют на пайки польских солдат. Питание этих иждивенцев будет значительным бременем для нас», - писал Черчилль Сталину (40). Для напрягающего все свои силы в борьбе с немцами СССР это было еще более тяжким бременем – а ведь кроме продпайков, в 1941 – 1942 г. польское правительство и командование польской армии получили от СССР денег и услуг на сумму около 200 миллионов рублей (41).
Разрыв советско-польских союзнических отношений (а именно это де-факто означал вывод польских войск в Иран, нарушавший все ранее подписанные межгосударственные соглашения) не был спровоцирован советской стороной. Даже вопрос о границах – главный камень преткновения советско-польских отношений – мог быть решен в пользу Польши. Еще в мае 1942 года (когда Андерс в Лондоне пытался добиться вывода польской армии из СССР) в ответ на запрос британского МИД советские дипломаты отмечали:
«Советское правительство считает само собой разумеющимся, что вопрос о послевоенных границах между Советским Союзом и Польской Республикой составит предмет особого соглашения между правительством Польши и СССР, как об этом было в свое время условлено между председателем Совета Народных Комиссаров СССР И.В. Сталиным и премьер-министром Польской Республики генералом Сикорским.
При этом Советское правительство выражает уверенность, что этот вопрос будет разрешен по взаимному согласию названных сторон в духе существующих между обеими странами дружественных, союзных отношений» (42).
Командование польской армии в СССР разорвало эти союзные отношения, даже не задумавшись, от каких политических выгод тем самым отказывается. Нежелание воевать и откровенный антисоветизм и русофобия оказались сильнее политического прагматизма.
В Кремле поняли, что иметь дело с этими деятелями нельзя. Однако видимость нормальных отношений продержалась до апреля 1943 года, когда польское правительство в Лондоне поддержало выдвинутую германской пропагандой версию о «Катынском деле». Только после этого явно враждебного шага дипломатические отношения были разорваны.
Не связанный более политическими обязательствами, Кремль поступил прагматично, начав формирование подконтрольного себе Войска Польского. 8 мая 1943 года ГКО принял решение о создании в СССР польской пехотной дивизии им. Т. Костюшко под командованием Зигмунта Берлинга. Уже через пять месяцев дивизия приняла первый бой под деревней Ленино Могилевской области. А в 1944 году сформированная в СССР 1-я польская армия вместе с советскими войсками вошла на территорию Польши. Новая власть – Польский комитет национального освобождения – стала просоветской, а граница между двумя странами прошла по «линии Керзона». И оставшееся в Лондоне польское эмигрантское правительство не могло винить в этом никого, кроме себя. Кремль больше никогда не забывал полученный урок. Союзник – это хорошо; но еще лучше – контролируемый союзник; эта истина впоследствии нашла свое воплощение при формировании в Восточной Европе советского блока.

Сноски:

1. Z dziejow stosunkow polsko-radzieckih: Studia i materialy. Warszawa, 1968. T. III. S. 262, 287. Цит. по: Пыхалов И. Великая оболганная война. М.: Эксмо; Яуза, 2005. С. 109.

2. Польское подполье на территории Западной Украины и Западной Белоруссии, 1939 – 1941 гг. Варшава; Москва: RYTM, 2001. Т. 1. С. 272 – 274.

3. Там же. Т. 2. С. 1344.

4. Русский архив: Великая Отечественная (Далее – РАВО). М.: Терра, 1994. Т. 14 (3). Кн. 1. С. 14.

5. Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш», 1939 – март 1946: Документы. М.: Материк, 2006. С. 191 - 192.

6. Там же.

7. Там же. С. 192 – 193.

8. Катынь, март 1940 – сентябрь 2000 гг.: Расстрел. Судьбы живых. Эхо Катыни: Документы. М.: Весь мир, 2001. С. 337.

9. Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны: Документы и материалы. М., 1944. Т. 1. С. 121.

10. РАВО. Т. 14 (3). Кн. 1. С. 22 – 24, 26 – 27.

11. Там же. С. 24.

12. Там же. С. 28.

13. Катынь… С. 341.

14. РАВО. Т. 14 (3). Кн. 1. С. 29.

15. Там же. С. 40.

16. Там же. С. 43.

17. Катынь… С. 377.

18. Лебедева Н.С. Армия Андерса в документах российских архивов // Репрессии против поляков и польских граждан. М.: Звенья, 1997. Вып. 1.

19. Катынь… С. 381.

20. Климковский Е. Я был адъютантом Андерса. М.: Прогресс, 1964.

21. Катынь… С. 390 – 393.

22. Ржешевский О.А. Сталин и Черчилль: Встречи. Беседы. Дискуссии: Документы, комментарии, 1941 – 1945. М.: Наука, 2004. С. 164.

23. Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. М.: Воениздат, 1983. Кн. 2. С. 46.

24. РАВО. Т. 14 (3). Кн. 1. С. 51. (Окончательно это решение было оформлено постановлением ГКО № 1064сс от 25 декабря 1941 года.)

25. Внешняя политика Советского Союза… Т. 1. С. 168 – 169.

26. РАВО. Т. 14 (3). Кн. 1. С. 56.

27. Там же. С. 68 – 69.

28. Там же. С. 66.

29. Катынь… С. 401.

30. РАВО. Т. 14 (3). Кн. 1. С. 72.

31. Там же. С. 76.

32. Там же. С. 85.

33. Там же.

34. Климковский Е. Я был адъютантом Андерса. М.: Прогресс, 1964.

35. Лебедева Н.С. Армия Андерса…

36. Anders W. Bez ostatniego rozdzialu. Newton, 1950. S. 130 – 131. Цит. по: РАВО. Т. 14 (3). Кн. 1. С. 19.

37. Ржешевский О.А. Сталин и Черчилль. С. 330; Штеменко С.М. Генеральный штаб… Кн. 2. С. 50 – 51.

38. Штеменко С.М. Генеральный штаб… Кн. 2. С. 51.

39. Лебедева Н.С. Армия Андерса…

40. Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентами США и Премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг. М.: Политиздат, 1957. Т. 1. С. 53.

41. РАВО. Т. 14 (3). Кн. 1. С. 97.

42. Ржешевский О.А. Сталин и Черчилль. С. 122.

Армия Андерса: свидетельство очевидца

В качестве своеобразного эпилога к статье об армии Андерса приведу достаточно обширный отрывок из воспоминаний адъютанта Андерса поручика Ежи Климковского. Воспоминания эти, к сожалению, переиздавать отказались. А зря: материал в них дан богатейший. Вот, например, зарисовка событий, происходивших осенью 1941 года...

"Несколько месяцев, отделявших нас от приезда верховного главнокомандующего (Сикорского), у одних ушли на приготовления, стимулируемые желанием достойно принять его, как можно лучше выглядеть самим и показать свою готовность к боевым действиям, а у других, как, например, у Андерса, на то, чтобы окончательно загубить зачатки новых, дружественных отношений между нами и Советским Союзом.

Поскольку Андерс строил свои политические и военные расчеты на убеждении, что Советский Союз будет разбит, и к тому же сам относился к нему враждебно, все его мероприятия пронизывала одна мысль — переждать. В результате он как в своей официальной политике, так и в личной жизни почти с первого момента неизменно преследовал четыре основные цели: 1) как можно быстрее разбогатеть; 2) жить весело, в свое удовольствие, побольше развлекаться; 3) подыскать для себя могущественного покровителя и добиться соглашения с ним (с этой целью он всеми силами старался установить контакты с англичанами, что ему полностью удалось); 4) как можно быстрее выбраться из пределов Советского Союза.

В своем стремлении осуществить поставленные перед собой задачи он не пренебрегал никакими средствами, не брезговал ничем. Хороши были все средства, которые вели к намеченной цели.

Вопрос сколачивания состояния разрешался весьма «просто»: генерал большую часть казенных сумм, находившихся в его распоряжении, переводил прямо на свой личный счет, как собственные «сбережения». Часть из этих сумм переводил в заграничные банки. Скупал для себя на государственные деньги золотые портсигары, золотые монеты, доллары, брильянты и другие драгоценности. Действовал в этом направлении без зазрения совести, распоясавшись до такой степени, что скупал, конечно на казенные деньги, драгоценности у людей, вынужденных зачастую продавать их только для того, чтобы не умереть с голоду.
Что касается политических вопросов, то здесь Андерс был убежден в неизбежном поражении Советского Союза и в победе Германии настолько, что подбирал даже определенных людей и изыскивал пути для установления контактов с высшими немецкими военными чинами. Он считал, что лучшим эмиссаром среди людей, которыми он тогда располагал, может быть бывший премьер Польши профессор Леон Козловский, который рассуждал так же, как и Андерс, мыслил теми же категориями и, точно так же как он, верил в победу Германии. Кроме того, Леон Козловский исходил из убеждения, что Польша, несмотря на все происшедшее в сентябре 1939 года, должна сотрудничать с Германией, как это сделали Румыния, Венгрия и другие сателлиты «оси». Поэтому Андерс, встретив Козловского в посольстве в Москве, направил его в свой штаб в Бузулук и под видом определения на работу в армию одел его в военный мундир...

В результате означенный господин Козловский, получив чин поручика, в течение недели работал в финансовом отделе армии. После ряда совещаний и заседаний, которые были проведены в это же время, он получил распоряжение отбыть в Москву — якобы в посольство, хотя оно в это время находилось не в Москве, а в Куйбышеве. В действительности же он должен был перейти линию фронта, что в условиях немецкого наступления являлось делом нетрудным. Фронт в это время находился в движении и подошел почти к самой Москве. В конце октября 1941 года Козловский в компании с двумя офицерами перешел линию фронта и уже в конце ноября был в Варшаве, а спустя еще некоторое время представлялся в Берлине.

Весть об этом факте разлетелась по штабу молниеносно, ибо немцы не преминули сообщить о нем по радио и в печати. В бузулукском штабе стали распространяться самые различные слухи и сплетни на эту тему. Шепотом говорилось даже об участии Андерса в отправке Леона Козловского для переговоров с Гитлером.

Однако Москва не пала. Немцев остановили. Фронт стабилизировался, а время приезда Сикорского для переговоров с советским правительством неотвратимо приближалось. Андерса охватил дикий страх. Дабы снять с себя какие-либо подозрения, он приказал провести «расследование» по делу Леона Козловского, выяснить, каким образом тот выехал из Бузулука в Москву, как и когда перешел линию фронта. Следствие вел 2-й отдел штаба армии во главе с подполковником Гелгудом, известным своими германофильскими взглядами. Естественно, прилагались всё усилия к тому, чтобы расследование не дало существенных результатов. Тем не менее все же пришлось констатировать, что Леон Козловский появился в Бузулуке по личному приглашению Андерса и за несколько дней до своего отъезда посетил Токаржевского в Тоцком, где подобрал себе в попутчики еще одного офицера. Но самое главное — было установлено, что Леон Козловский выехал в Москву по поручению Андерса, который лично подписал ему командировочное удостоверение.
Нужно было спасаться. Андерс учредил суд и, чтобы решительно отмежеваться от сей неприятной истории, приказал судить Леона Козловского за государственную измену и открытый переход на сторону противника. При этом он потребовал вынесения смертного приговора. Послушный суд, не вникая в существо дела, приказ выполнил. Леона Козловского объявили предателем и дезертиром и приговорили к смертной казни. Андерс приговор утвердил, хотя не имел на это права, ибо смертные приговоры на офицеров мог утверждать только верховный главнокомандующий Сикорский. Андерс, однако, опасался, что Сикорский может распорядиться о повторном расследовании и рассмотрении дела в суде, поэтому предпочел поставить всех перед свершившимся фактом.
Приговор в принципе был лишь теоретическим, так как исполнение его в отношении лица, находящегося в Берлине под опекой немецких властей, было невозможным. К этому добавлю, что по прошествии нескольких месяцев, во время одного из налетов на Берлин Леон Козловский был ранен и через две-три недели умер в немецком госпитале...

...Наши внутренние взаимоотношения становились все более ненормальными. Прежде всего существовала колоссальная диспропорция между бытом наших руководителей и жизнью остальных поляков, оказавшихся на территории Советского Союза. Наши начальники как в посольстве, так и в штабе жили весьма расточительно, в то время как вокруг царила нужда, хотя имелись значительные возможности облегчить положение. К сожалению, таких возможностей не только не использовали, но и усиливали нужду, гоняя людей с места на место и не проявляя необходимой заботы о них. Бедный человек, нуждающийся в куске хлеба, часто уходил из посольства или штаба с пустыми руками. Не лучше обстояло дело и в общественной опеке, которую при помощи посольства организовал штаб. С необыкновенно озабоченной и сочувствующей миной проявлялось сострадание к несчастному, слышались сетования на трудные времена, на нехватку денег, раздавались жалобы на большие ограничения, причем постоянно подчеркивалось, что всему виной Советский Союз и что именно он обязан взять на себя дело опеки и питания. Между прочим, этот вопрос ставился перед английским послом Криппсом.

Для оказания помощи «простым смертным» не хватало денег, а на посольские дачи или золотые портсигары, на икру, на гулянки и попойки, а также на подарки для разных кокоток недостатка в них не было, они всегда как-то находились.

Когда же двое юношей, один двадцати лет, второй восемнадцати, однажды вечером, часов около восьми, подошли к продовольственному складу, намереваясь, может, выкрасть оттуда несколько банок консервов — ибо, как они объясняли позже, несколько дней ничего не ели,— их арестовали по обвинению в попытке совершить грабительское нападение на склад. Андерс назначил суд и приказал приговорить их к смертной казни. Суд не имел никаких законных оснований для вынесения вообще какого-либо приговора — ведь преступление не было совершено задержанными и не имелось даже достаточных улик для доказательства их преступных намерений и, следовательно, повода для дальнейшего содержания под стражей. Тем не менее генерал настаивал, решив добиться своего. Ему объясняли, что военные власти вообще не имеют права вмешиваться в это дело, так как ребята были лицами гражданскими, что склад был тоже гражданский и в данном случае военные власти ко всему этому не имеют никакого отношения, что можно лишь передать это дело, как гражданское, советским властям. Генерал ничего не хотел слышать, не поддавался никаким уговорам. Он жаждал ввести режим террора. До тех пор подбирал состав суда, лично менял судей, заседателей, приглашал к себе, просил, объяснял, угрожал, пока наконец не нашел послушных себе лиц. Суд выполнил приказ. Обоих молодых людей за «грабительское нападение» на склад общественной опеки приговорили к смертной казни через расстрел. Генерал Андерс, с удовлетворением потирая руки, утвердил приговор, который на рассвете следующего дня привели в исполнение. Это было обыкновенное убийство, прикрытое видимостью законности.

Подобные судебные процессы стали повторяться очень часто, суды перестали быть собственно судами, а превратились в орудие расправы в руках Андерса. В знак несогласия с такой практикой несколько честных офицеров юридической службы попросили перевести их в строй. Но были и такие, которые с удовольствием выслуживались перед Андерсом.
Однажды, когда жена полковника Фрончека, находившегося в Англии, пошутила по поводу существующего в штабе самоуправства, она была арестована и просидела в тюрьме в Бузулуке неделю. Ее выпустили только потому, что она страдала серьезным сердечным заболеванием. Андерс, смеясь, бахвалился: «Ну и нагнал же я страху на эту бабу! Другим неповадно будет». Распорядок в работе штаба был установлен — если речь шла о мелких текущих делах — таким образом, что начальник штаба после бесед с начальниками отделов все оформлял сам. Андерс же приходил в штаб в десять часов утра только для подписания бумаг и приказов, а после полудня совсем не работал. Поистине он не переутомлял себя и работал точно так же, как в мирное время.

Такова была обстановка в штабе Андерса перед приездом Сикорского".

Из юбсуждение статьи в ЖЖ Дюкова:

http://a-dyukov.livejournal.com/424723.html

Цитата :

Re: Настоящих буйных мало - вот и нету вожаков
[info]kurvimetr
2009-05-20 02:53 pm UTC (ссылка) СтеретьОтслеживать
Ну, хоть без завываний о Катыни обошлись
Хотя и упомянули:

Цитата :

"В Кремле поняли, что иметь дело с этими деятелями нельзя. Однако видимость нормальных отношений продержалась до апреля 1943 года, когда польское правительство в Лондоне поддержало выдвинутую германской пропагандой версию о «Катынском деле». Только после этого явно враждебного шага дипломатические отношения были разорваны."

Дэмократическая опчественность этого Вам не простит...
Зуб даю, что через пару месяцев какой-нибудь Чубарьян из новообразованной комиссии "по противодействию фальсификациям" что-нить забубенит на тему: "А чего Сталин думал? Что польские офицеры, уже знавшие о бесследном исчезновении в лагерях своих товарищей..." - ну и так далее.
И пригвоздит - мол фальсификация это не только использование фальшивок, но и игнорирование давно и широко известных документов, без учета которых восприятие читателем темы становится заведомо искаженным...
И ведь он будет прав!
Так что Вам, сказавши А придется сказать и Б - и поговорить-таки о Катыни (а заодно и о деятельности Ваших приятелей - Романова и Памятных)

http://echo.msk.ru/programs/staliname/650294-echo.phtml Эхо Москвы
23.01.2010 20:07
Тема : Политический красный крест и эмиграция из России в 20-30е гг.
Передача : Именем Сталина
Ведущие : Нателла Болтянская
Гости : Борис Морозов
...........................................................
Б.МОРОЗОВ: Еще не сажают, но начиная с 1934 года, есть совершенно замечательная фраза, которую произнес ближайший помощник и друг Пешковой Михаил Львович Винавер. Он когда оценивал результаты их деятельности, сказал: «При Дзержинском мы могли помогать тысячам. При Менжинском – сотням, а при Ежове уже никому».

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А что случилось с...

Б.МОРОЗОВ: С самим Винавером?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Да?

Б.МОРОЗОВ: Сам Винавер был в 1937 году арестован и сгинул. Никто не знает, как он погиб. То ли в лагерях, то ли в армии Андерсена, но он погиб.
...........................................................
______________________________________________________

И тут этот коварный Ганс-Христиан пробрался?!?

ВИНАВЕР Михаил Львович
(1880,
Варшава – 29.9.1942). Член РСДРП, после ее раскола стал меньшевиком.
После 1917 отошел от политической деятельности. Помощник Е.П. Пешковой
в организациях: Помощь Политзаключенным и Бюро Уполномоченного
Польского Красного Креста. Арестован 31 марта 1919 в Москве по делу
социал-демократов, в том же году освобожден. Подвергался
кратковременному аресту в 1921 в Москве, но вскоре был освобожден.
Вновь арестован в 1937 в Москве, обвинен по ст. 58-6 ч. 1 УК.
Приговорен 3 августа 1937 Военным Трибуналом Московского округа к 10
годам ИТЛ. Отправлен в лагерь. В начале 1942 из лагеря освобожден по
амнистии как польский подданный. Умер 29 сентября 1942.
И.З.


http://socialist.memo.ru/lists/bio/l4.htm

Интересно, конечно, как он сумел добраться до Варшавы из лагеря во время войны. Поскольку социал-демократы - моя епархия, я знаю, что у меньшевиков в СССР было мощное подполье, через границы шастали только так, но в довоенное время. Кроме того, возраст - в 42-м ему было уже за 60, болезнь. И какой леший нес его именно в Варшаву, т. е. из огня да в самое полымя? В высшей степени темная история.

Цитата :

Зуб даю, что через пару месяцев какой-нибудь Чубарьян из новообразованной комиссии "по противодействию фальсификациям" что-нить забубенит на тему:....

Вчера в документальном фильме его назвали Чепурьяном - тоже неплохо

Вячеслав Сачков пишет:

Интересно, конечно, как он сумел добраться до Варшавы из лагеря во время войны.

Варшава - место рождения, а не смерти.
http://stalin.memo.ru/spravki/5-6.htm

Где умер - почему-то не до конца ясно.

Цитата :

Освобожден из лагеря в связи с зачислением в польскую армию В. Андерса, умер во время ее передислокации в Иран. По другим сведениям, погиб в заключении.
http://bookz.ru/authors/avtor-neizvesten/knipper_kolchak/page-12-knipper_kolchak.html

Должны же быть где-то списки армии Андерса. Кто в ней числился, кто когда и по какой причине выбыл из списков. Несложно, наверно, уточнить для тех, кому интересно, доехал ли такой до Андерса или не доехал.

zdrager пишет:

Варшава - место рождения, а не смерти.
http://stalin.memo.ru/spravki/5-6.htm

Где умер - почему-то не до конца ясно.

Действительно. Плохо разглядел.

Цитата :

Должны же быть где-то списки армии Андерса. Кто в ней числился, кто когда и по какой причине выбыл из списков. Несложно, наверно, уточнить для тех, кому интересно, доехал ли такой до Андерса или не доехал.

Тут что-то явно не так. Насколько я в курсе, отправка поляков в Иран полностью завершилась к середине 1942 г. Причем Иран был только промежуточным пунктом по пути следования. Постольку в конце сентября 1942 г. Винавер в СССР не должен был быть. Постольку же вероятнее всего получается, что он умер по пути следования за пределами СССР. Возможно, в госпитале в Иране, где мог находиться до того в течение нескольких месяцев.