История Польши и идеология "возмездия"

http://www.chaskor.ru/p.php?id=8313 "Частный корреспондент" 13 июля 2009 10.54
To kill History Василий Жарков
Как идеология делает излишней историю
В октябре прошлого года мне вместе с несколькими другими российскими журналистами довелось побывать в Польше. Стандартный пресс-тур: встречи с политиками, бизнесменами, лоббистами и военными экспертами сопровождались знакомством с превосходной польской кухней и короткими прогулками по подёрнутым осенней желтизной улицам вечно кокетливой пани Варшавы. Среди прочих пунктов программы было и посещение Музея Варшавского восстания. Тут сразу стоит пояснить: в годы Второй мировой войны в Варшаве в разное время произошло два разных восстания — еврейского гетто в 1943 году и Армии Крайовой в 1944-м. Музейная экспозиция посвящена как раз второму, собственно польскому — о существовании гетто и трагической судьбе его узников лишь вскользь упоминается в одном из первых залов.
Между Россией и Польшей взаимных выпадов и уколов в последнее время предостаточно. Поводом для отчуждения очень часто служит не столько день сегодняшний, сколько прошлое. Все эти иногда в прямом смысле скелеты в шкафу не дают покоя обеим сторонам.
Читать дальшеВ истории второго, назовём его так, Варшавского восстания есть как минимум одно скользкое обстоятельство: всё время, когда подпольщики и бойцы Армии Крайовой сражались на улицах Варшавы, на противоположном берегу Вислы стояли советские войска. Историки до сих пор спорят, почему они так и не вмешались, — многие склонны винить в этом Сталина, решившего руками немцев разделаться с сопротивлением, руководимым из Лондона довоенным польским буржуазным правительством в изгнании. Не буду сейчас приводить всю систему аргументации сторонников и противников данной версии. Главное здесь для нас будет в другом — трагическая судьба Варшавы, жестоко разрушенной нацистами во время подавления этого восстания, служит одним из идеологических камней, используемых некоторыми польскими и другими европейскими политиками в отношениях с Москвой сегодня. По крайней мере многим в России так кажется, и ничего уж с этим не поделаешь.
Во многом, видимо в силу этого обстоятельства, так получилось, что большинство моих московских коллег под разными предлогами, а то и вовсе без оных, данное мероприятие манкировали. К началу экскурсии оказалось, что перед гидом стою только я один. Нельзя сказать, что и я не понимал, какие не слишком приятные для гостя из Москвы моменты меня могут поджидать, но всё ж я не мог упустить возможности увидеть всё это своими глазами — и как историк, и как журналист. Благо экскурсия получилась индивидуальная, можно сказать, на VIP-уровне — больше часа мы ходили по залам. Бойкий поляк-экскурсовод, парень примерно моего возраста, даже разрешил мне прицелиться и нажать на курок самодельного автомата, которым пользовались повстанцы. В бывших цехах старой фабрики, где находится музей, можно под звуки канонады полазить по лабиринту варшавской канализации, посредством которой сообщались между собой восставшие (тех же размеров, но без канализационных отходов), посидеть и выпить чашку кофе в типичном кафе, где назначались тайные встречи со связными подполья, увидеть массу собранных в одном месте фотографий и бытовых деталей эпохи, послушать записанные на видео свидетельства очевидцев, наконец, помолиться во встроенной здесь же маленькой часовне. Вообще вся экспозиция, как сейчас принято говорить, построена по интерактивному принципу — всё сделано так, чтобы посетитель, особенно молодой, надолго увлёкся и проникся представленной темой. Это особенно важно, учитывая, что только за последние годы музей посетили миллионы студентов и школьников.
И всё же экскурсия эта оставила двойственное чувство. Вовсе не в силу уязвлённой национальной гордости, как кто-то может подумать. Тут другое… В какой-то момент я невольно почувствовал, что всё это пёстрое, многоликое и многоцветное действо, вся эта бесконечная вереница слов и образов имеет собой лишь одну цель — подвести меня, покорно ведомого вдоль роскошных инсталляций, к одному-единственному мнению, выводу, суждению. И это суждение должно остаться со мной на всю оставшуюся жизнь, как встроенный чип или программа, всегда готовая выдать нужный ответ, стоит кому-то кликнуть на кнопку «Варшавское восстание». Вдруг обнаружилось, что, при всей пестроте палитры, в голове остаётся только два цвета — белое и чёрное. И если с белым всё понятно и без всякого сомнения справедливо — мне не придёт в голову преуменьшать подвиг и страдания героев Варшавы в ту войну, то с чёрным явно что-то не то. Вот коричневые ушли, вот красные пришли. Не вовремя, слишком долго шли, могли бы и побыстрее, оккупанты проклятые! Но зачем им вообще было сюда идти, раз они оккупанты? По крайней мере остался бы в живых единственный сын моей двоюродной бабки, смертельно раненный в феврале 45-го в районе станции Остров Мазовецкий.
Одна из базовых идей экспозиции — «теория двух оккупаций», нацистской и советской. При этом весьма характерной была оговорка гида: в самом конце музейной выставки есть фотография разрушенной после подавления восстания польской столицы, сделанная из предместья, называемого Прагой, с противоположного берега Вислы. «Освобождённого», — неожиданно для себя сказал мой провожатый. «Так всё-таки освобождённого?!» — воскликнул я, всё это время старавшийся хранить невозмутимое молчание. Гид засмеялся так дружелюбно и беззаботно, как смеются только в Варшаве, и посмотрел на меня беззлобным хитрым взглядом. Мы поняли друг друга.
.....................................................................

http://www.polityka.pl/polityka/print2.jsp...8&page=text
Marcin Zaremba Niemiecka dżuma, sowiecka grypa
Мартин Заремба Немецкая чума, советский грипп
Каковы были настроения и позиции поляков 65 лет назад, 22 июля 1944 года, когда власти, установленные в Польше Кремлём, провозгласили свой манифест?
Прежде, чем Стефан Киселевский напал на собрании литераторов в 1968 на «диктатуру невежд», он для начала подвёл итог празднику 22 Июля:
- Парады, демонстрации, салюты. Но никто не помнит, что июльский Манифест – нецензурное издание. Его нигде не печатают. Цензура не пропустила бы.
И он был прав. Манифест Польского Комитета Национального Освобождения (ПКНО) – датированный 22 июля 1944 года – редко использовался для легитимизации режима.
1944 год, польские и советские войска на восточных землях. Для одних – освободители, для других – новые оккупанты.
Причиной был тот факт, что Манифест, называемый июльским, был лишён каких-либо коммунистических элементов, в нём были обещания, за напоминание о которых в Народной Польше можно было попасть в тюрьму. Он объявлял о выборах с пятью прилагательными, которые никогда потом таковыми не были. Торжественно клялся вернуть все демократические свободы. Декларировал свободу объединения в политические партии и профсоюзы, свободу прессы. Однако право объединяться в свободные профсоюзы рабочие завоевали только в августе 1980 года. Если же говорить об остальных гражданских свободах, то поляки могли наслаждаться ими только с 1989 года. Согласно Манифесту, частная инициатива, «усиливающая пульс экономической жизни», должна была получить поддержку государства, но не прошло и трёх лет, как началась так называемая битва за торговлю, с последствиями которой поляки боролись вплоть до введения плана Бальцеровича.
Манифест обещал отмену обязательных поставок, «отнимавших у крестьянина его кровное добро», а также введение натуральной повинности только «в военное время». Ликвидации обязательных поставок крестьянам пришлось ждать до самого 1972 года.
Говоря современным языком, Манифест ПКНО, кроме единственного фрагмента, в котором говорилось о союзе с СССР, оказался большим политическим мошенничеством. Он ничем особенным не отличался от того, что предлагали другие политические движения в Польше и в эмиграции. Призывал строить «великую славянскую плотину», чтобы противостоять напору «германского империализма», а также призывал к объединению народа. Но настоящим врагом, которого следовало разоблачать и искоренять, были «могильщики Польши», «санационно-озоновые шарлатаны» (ОЗОН популярное название организации Obóz Zjednoczenia Narodowego, Лагерь Национального Единства, созданной в 1936 году – прим. перев.), «предатели народа», «подлые агенты гитлеризма», «дебоширы национального фронта». Манифест заканчивался призывом: «Да здравствует Польша Свободная, Сильная, Независимая, Суверенная и Демократичная!». Нагромождение стольких определений в национально-освободительном духе свидетельствует о явном комплексе польских коммунистов, который, впрочем, так и остался их кошмаром до самого конца, а именно – что народ не воспринимает их как «своих», но видит в них навязанную Востоком чужую диктатуру.
Отношение к СССР составляло суть политической и идеологической доктрины Польского Подпольного Государства, связанного с правительством Речи Посполитой в Лондоне, а опосредованно определял и политическое мышление значительной части общества. На это повлияли и опыт 17 сентября 1939 года, и более близкие события, связанные с найденными в Катыни могилами. Немецкая пропаганда не только открытием правды об убитых польских офицерах пыталась возбудить враждебность к идущему с Востока большевизму. Немцы же были авторами и распространителями лозунга: «ПРП (Польская Рабочая Партия) – платные русские прислужники», который потом жил своей жизнью в виде оборотов «лакеи, предатели, агенты Москвы». Вследствие всего этого восприятие Манифеста в подпольной прессе было однозначно негативным. В комментариях на эту тему не стеснялись даже явной лжи и измышлений. Другая сторона отвечала «оплёванным карликом реакции».
С другой стороны, под признанием Ирены Кшивицкой: «я мечтала попасть в руки большевиков после того, что было пережито при немцах», - склонны были подписаться в те пору многие. Перед лицом приближающейся Красной Армии польское общество разрывалось между надеждами и страхом за будущее. С одной стороны, ожидали освобождения из-под немецкой оккупации, с другой стороны, немного было таких, которые радовались, что освобождение идёт с Востока. Впрочем, не все переживали страх в подобной степени. Сильнее он терзал население, живущее на территориях, захваченных Советским Союзом в 1939 году. Меньше боялись жители центральной и западной Польши. По сравнению с «немецкой чумой» из двух зол лучше был – как тогда казалось – «советский грипп».

ОСВОБОДИТЕЛИ, УБИРАЙТЕСЬ К ЧЁРТУ
Советские войска занимали Польшу двумя волнами. Первая остановилась на линии Вислы в августе 1944 года. Вторая пришлась на январь и февраль 1944 года, когда в результате молниеносного зимнего наступления немецкие войска были вытеснены с остальных территорий Речи Посполитой. Поляки с искренней радостью приветствовали вступление Красной Армии. Об этих эмоциях свидетельствует письмо, посланное из Парчева в люблинское воеводство: «В первых словах благодарим Бога и Пресвятую Богородицу за наше спасение, а также Красную Армию, что спасли нас от гитлеровского врага, потому что если бы опоздали на три часа, то гитлеровский сатана уже готов был нас всех сжечь. Уже бензин припасли, и город, и ближние деревни окружены были германцами, и в ту ночь он всех нас должен был сжечь».
Однако быстро, после первых контактов с советскими солдатами, благодарность была вытеснена неприязнью, ужасом, а потом и ненавистью. 22 января 1945 года Мария Домбровская записала: «Прошли четыре дня, полные нервного напряжения, ожидания, надежды, страха. Наконец, всё погрузилось в какую-то отупляющую скуку». Однако, страх, сначала неясный, начало сгущаться. Сначала он был связан с хаосом первых дней, потом, когда армия расположилась, приобрёл более конкретные черты.
Солдаты Красной Армии начали вызывать страх по двум причинам: политические репрессии, а также обыски и воровство, которые стали настоящим кошмаром для польского населения, особенно в первый год после окончания немецкой оккупации. В 1944 году на исконно польских землях грабежи и реквизиции редко происходили сразу же после «освобождения» данной местности. Обычно они начинались через некоторое время, когда уже кончились цветы, отзвучали «Ура» и «Да здравствует!». Красная Армия была плохо экипирована и плохо снабжена провиантом, её солдаты часто страдали от голода и холода. Поэтому направление специальных реквизиционных отрядов под командой офицеров для сбора по деревням продуктов являлось для армии СССР методом ведения войны и практиковалось ею на польских землях также и после окончания войны. Реквизировалось также и государственное имущество.
Мария Домбровская обогатила каталог негативных черт, присущих солдатам Красной Армии, следующими: угрюмость и подозрительность. В январе 1945 года она записала: «Уже забрали всех лошадей, корову, двух свиней, много кур и яиц. Пьют, особенно офицеры, очень много водки, которую велят подавать в стаканах. При этом столь подозрительны, что приказывают хозяевам пробовать первыми, что является оскорблением для польского народа, среди которого никогда не было отравителей. Они угрюмы, невежливы, в них нет ничего от духа освободителей».
Чаще всего воровали велосипеды и часы. Фраза «Dawaj czasy!», выкрикиваемая во время такого рода инцидентов, стала одним из символов послевоенного времени. Фраза эта, постоянно появлявшаяся в разговорах поляков, имела психологическое значение – она унижала «непобедимого союзника» и тем самым повышала национальную самооценку. Отсюда и популярность поговорки: «Часы и велик забирай и проваливай давай».Женщина, подвергшаяся нападению – скорее всего, в апреле 1945 года – вспоминала в письме: «Встретились мне два москаля и сначала кричали про часы, чтобы я им часы отдала, когда я им сказала, что у меня нет часов, то стали угрожать, что застрелят меня, если не отдам им. И начали искать везде. А когда не нашли, то забрали у меня велосипед, коробочку с табаком и портсигар и ещё хотели снять башмаки и пальто, а я им ни пальто, ни башмаки не отдавала, тут они сказали, что застрелят меня. Ну, я решилась на всё и говорю им – стреляйте, мне всё равно. Тогда каждый по разу выстрелил мне около головы, но я не испугалась, а когда увидели, что я не боюсь, то махнули рукой и на плащ, и на башмаки, и велели мне идти куда хочу».
Врач и директор больницы в Шчебжешине Зыгмунт Клюковский записал в своём дневнике (который был опубликован в 1959 году и получил Историческую Премию «Политики»): «Вечером улицы пустеют. Люди боятся пьяных большевиков», это имело – надо думать – большое влияние на отношение и к Манифесту, и ко всему режиму.

ЛЮБИМ, ПОТОМУ ЧТО НЕНАВИДИМ
Однако в одном новая власть была заодно с народом. В ненависти к немцам. Легитимизация на антинемецком фундаменте имела большие шансы на успех, поскольку в обществе была жива память о военных преступлениях, совершённых оккупантами. Отсюда в Манифесте столько фраз о «германских ордах» и «чванливом прусачестве». Писать «немцев» со строчной буквы было обычным делом не только в государственных официальных документах, но также и статьях оппозиции, связанной с лондонским лагерем. Враждебность и ненависть были доминирующими и повсеместными. Эти чувства, возросшие на страданиях народа, распаляли желание расплаты и мести. Зыгмунт Клюковский записал 21 января 1945 года: «Все желают, чтобы союзные войска ворвались вглубь Германии, дошли до Берлина, совершенно уничтожили Германию и отомстили ей. Перемирие в значительной степени затруднило бы свершение кровавой мести, а люди её жаждут, прежде всего».

Окончание следует.

Окончание.

На переломе ноября и декабря 1944 года в Люблине состоялся суд над шестью охранниками из Майданека. Он возбудил огромный интерес и эмоции. Об этом свидетельствуют письма, перехваченные Военной Цензурой.
«Дорогие Родители! Я видел и посещал фабрику смерти в Майданеке. Когда я на это смотрел, то ужас и месть охватывают человека. Палачей из Майданека поляки поймали. Сегодня первое судебное заседание, а завтра второе. Их шестеро. Толпы людей требуют смертной казни для этих палачей».
«Любимая мамочка! У нас сейчас процесс шести немцев, палачей из Майданека. Я видел, как их вели по Краковскому, башки опустили, и глаза трусливые. Их вели на судебное заседание в Дом Солдата. Мне кажется, их публично повесят. Я бы их повесил не за голову, а за языки, чтобы дольше мучились».
«Здравствуй, дорогой Семен! Вчера закончился суд, и повесили пятерых «фрицев», которые были начальниками в Майданеке и убивали людей. Вчера в два часа повесили их. Можешь себе представить, что творилось. 10 тысяч человек, крик, плач людей, у которых семьи погибли. Прямо рвались к ним. Хотели их разорвать на куски. Понятно, этого не допустили».
Однако, линчевание немцев или фольксдойчей случалось. Бывали даже случаи осквернения трупов. Массово брили головы женщинам, обвинённым в том, что они «спали с врагом». Ещё в июне 1945 года подпольная группа в окрестностях Отвоцка обрила головы нескольким женщинам, которые «находились в близких отношениях как с немцами, так и сейчас с советами». В некоторых местностях, например, в Ольштыне, были организованы гетто для немцев. Их выделяли, рисуя на спинах свастики или заставляя носить повязки.
Убеждение, что в гитлеровских преступлениях повинен весь немецкий народ, разделяли почти все поляки. Все были согласны с тем, что единственным решением немецкого вопроса может быть лишь выселение немцев за границы Польши. В этом контексте не приходится удивляться тому, что режим добивался поддержки общества, разжигая ненависть к немцам, а потом создавая атмосферу угрозы народу со стороны извечного врага – это стало главным мотивом пропаганды. С неплохим, кстати, результатом.

КОШМАР НЕУВЕРЕННОСТИ
Кроме ненависти специалист по социальной психологии диагностировал бы и другой недуг. Чувство неустойчивости, ненадёжности и неуверенности – эти эмоции были свойственны (хотя бы на протяжении недолгого времени) большинству поляков. Радость от конца войны не только никогда не поднялась на уровень энтузиазма, как на Западе, например, во Франции, но и кончилась быстро. Будущее являлось как мучительный вопросительный знак. Прав был Болеслав Пясецкий, будущий руководитель PAX (ПАКС, католическая организация, занимавшейся изданием прессы и книг, являвшаяся посредником между Католической Церковью и властью в ПНР – прим. перев.), писал в мае 1946 года: «Массовое подсознание поляков находится в состоянии тревоги». Из-за цензуры автор не имел возможности назвать причины этого состояния. Их было много. Большинство было связано с последствиями политического, социального и экономического вхождения Польши в орбиту Советского Союза. Никто не знал, не превратится ли «мягкая революция», как характеризовал перемены Ежи Борейша, директор издательства «Чительник», в более жестокую, или – как предсказывало подполье – не станет ли Польша семнадцатой республикой Советов. Никто не знал, как обернётся судьба Польши, потому что о возвращении на старый, довоенный путь и мечтать нельзя было.
Настроения то взмывали, то падали. Когда вспыхнуло восстание в Варшаве, всех охватил энтузиазм. Когда оно пало, воцарилось чувство поражения. Когда после переговоров в Москве в 1945 году в Польшу вернулся Станислав Миколайчик, имея в кармане назначение на пост вице-премьера и министра сельского хозяйства, казалось, что ещё не всё потеряно. Существовали, впрочем, и другие предпосылки, чтобы так думать, например, относительная свобода в сфере культуры и не слишком сильное идеологическое давление. Речь Черчилля в марте 1946 года в Вестминстерском колледже в Фултоне с фразой о «железном занавесе» заставила думать, что Запад бросил нас на произвол Советов. Однако, у некоторых разбудила надежду на Третью мировую войну.
До июля 1946 года слухи о близком вооружённом конфликте между англосаксами и Советским Союзом появлялись, кажется, раз двадцать. Кто-то даже видел укрепления, возводимые Красной Армией. Назывались даты высадки десанта II корпуса Андерса в Щецине. Кажется, пять раз должно было вспыхнуть восстание «людей из леса». Надежда на перемену участи смешивалась с сомнениями, что ещё более усиливало неуверенность. Перед референдумом 30 июня 1946 года с каждым днём росло общественное напряжение. По случаю национального праздника 3 Мая во многих городах прошли антирежимные протесты и демонстрации, особенно выделялась демонстрация в Кракове. 4 июля имел место антисемитский погром в Кельцах. Следующий рост напряжения, измеряемый количеством разнообразных слухов, ростом курса доллара и рыночной паникой, предшествовал выборам в январе 1947 года. Как сказал бы Зыгмунт Бауман – послевоенная текучесть.
Ещё большее отсутствие стабильности и страх чувствовали те, кто поселился на бывших немецких землях. Немцы могли вернуться, а тоска по Вильно и Львову поддерживала надежду на возвращение на территории, лежащие на восток от Буга. Ничего странного, что на западных и северных землях многие крестьянин сомневались, стоит ли им пахать и сеять, если они не были уверены, что им придётся собирать урожай. Некоторые до самого начала 70-х годов не вкладывали средств в свои хозяйства, не ремонтировали строений, опасаясь возвращения прежних хозяев.
С кошмаром неуверенности близко столкнулись те, кто в своё время получил землю как бывшую немецкую, так и вследствие земельной реформы. Не только власть не торопилась выдавать свидетельства собственности, но ещё и подполье разжигало страх перед коллективизацией. Поляки, которые пережили советскую оккупацию в 1939-1941 годах, знали, чего бояться. Опасались и частные предприниматели. Национализация земли в Варшаве, а также принятое в январе 1946 года постановление о национализации крупной и средней промышленности не предвещали ничего хорошего в будущем.
После войны, как на иголках, жил, практический каждый владелец квартиры. Из-за разрушений, особенно в Варшаве, Гданьске, Познани и тысячах меньших населённых пунктов, а также вследствие необходимости репатриировать население городов, которые вошли в состав советских республик (в том числе Львов, Вильно, Гродно), в городах царила невообразимая теснота. В связи с расквартированием частей Красной Армии советские коменданты занимали целые кварталы, поселяя в них солдат и офицеров. Жилищные трудности приводили к тому, что власти некоторых городов (в том числе Кракова, Быдгощи) даже приняли постановления о принудительном переселении части жильцов. По квартирам ходили специальные группы из жилищных управлений, проверяя, не живёт ли в них слишком мало людей. Срочно искали жильцов, лучше всего ближайших родственников. Это нагнетало нервозность и паникёрские настроения.
Кошмар неуверенности касался и денег. Их неожиданный обмен в 1945 году (можно было обменять оккупационные деньги только по 500 злотых на человека и только в течение ограниченного времени) вызвал переполох. Не только сотни тысяч людей потеряли свои сбережения, так ещё и все остальные были принуждены несколько месяцев заниматься меновой торговлей, поскольку не хватало наличных денег. Обмен подорвал доверие к государственным финансовым институтам, а также к новому злотому, затрудняя укоренение в новой реальности.
Неудачное для Польши окончание Второй мировой войны разрушило социальную иерархию, развеяло планы и надежды. Не все могли справиться с этим. Они искали виноватых.

НЕ НА ЖИЗНЬ, А НА СМЕРТЬ
В 1944 и 1945 годах поляки были разделены как никогда. Давайте представим, что мы проводим среди них опрос – мечта каждого историка – и спрашиваем об их избирательских предпочтениях, на кого они надеются, как оценивают Манифест ПКНО. Наверняка, самую большую поддержку получили бы лондонцы и Армия Крайова. Однако в этой группе электората тоже был разлом. Одно крыло составляли либералы или – как называла их Кристина Керстен – капитулянты, для которых важны были довоенные демократические и левые идеалы и которые склонны были пойти на компромисс с коммунистами. Либералы даже подписались бы под Манифестом, если бы выбросить из него абзацы, свидетельствующие о сервилизме по отношению к СССР. Другое крыло, непреклонных, не признавало никаких компромиссов, оценивая Манифест как «советскую хитрость». Эти считали, что следует переждать «антракт между двумя войнами» в боевой готовности либо продолжать бороться.
Иллюстрацией трагического распутья, на котором оказались поляки, может служить письмо одного из солдат подполья, посланное в мае 1945 года: «Может, это моё последнее письмо. Во имя Господа за веру и Родину, не печальтесь обо мне никогда, но за Родину мы способны умереть, потому что уже так далеко зашло, что кровь между нами и москалями льётся, и мы пойдём со штыками на винтовке до Москвы и откроем Львов и Катынь. Не отдадим родной страны, идём же, - с нами Бог! До капли кровь отдать в боях (неточная цитата из стихотворения Марии Конопницокв «Присяга» - прим. перев.), и бил басурмана (цитата из стихотворения Марии Конопницкой «А при том короле Яне» - прим. перев.), всегда назад, мы при АК, и прощаюсь с вами всеми. Может, это уже последний раз, не знаю».
Лагерь под красным знаменем, поддерживающий Манифест, сначала объединявший горстку сторонников, постепенно набирал сил. Напомним, что состав ПРП относительно быстро вырос до 400 тысяч членов. Мы можем называть их предателями, коммунистами, отравленными, хотя таким образом и упростим их мотивы вступления в эту организацию. Были среди них и реалисты, и очарованные «победной Красной Армией», и, наконец, такие, у которых были сильны классовые убеждения: довоенные батраки и беднейшие крестьяне, а также часть рабочих. Письма парней из гражданской милиции или Корпуса внутренней безопасности, едущих на операцию против «бандитов» из АК, показывают, что тут война шла не на жизнь, а на смерть.
Была ещё третья группа, многомиллионная, менее интересующаяся политикой, но ожидающая мира и стабильности, борющаяся с ежедневными трудностями, которых после войны хватало. Она составляла большинство.

http://inoforum.ru/forum/index.php?showtopic=5715
olya Сегодня, 0:11 Сообщение #8
Большое спасибо Вам, уважаемая Тамара, за перевод очень интересной статьи - мне показалось, что она написана с современной точки зрения, а вовсе не отражает реальную картину того, что происходило на самом деле: акценты расставлены с точки зрения сегодняшнего поляка-проамериканца
Я в своей жизни много общалась с двумя поляками, пережившими войну - родители моей подруги. Они рассказывали о колоссальных надеждах, связанных с освобождением от немцев, с надеждами на новую Польшу. Судя по их рассказам, никто не хотел возвращения к довоенной бедности, никто не хотел возвращения Лондонского Правительства, трусливо сбежавшего в 1939, люди надеялись на новую, лучшую жизнь. И получили - уже через год после Победы в их городке появилась больница, до этого школа, потом еще и еще. Дети бесплатно в институты стали поступать!
Эти пожилые люди рассказывали, что когда их городок был осбожден Красной Армией, женщины подходили к солдатам и приглашали на постой (кстати, военные друзья моего отца, прошедшие через всю Польшу рассказывали о том же самом - армию поляки встречали очень доброжелательно). А уж сам факт, что погибших при освобождении их городка 86 красноармейцев хоронили в гробах, сделанных жителями за одну ночь, о многом говорит Я была на их могиле в 1994 году - очень ухожено, все в цветах...
И еще - я много раз спрашивала и своих родных, и близких мне людей, кто прошел через Европу и воевал в Германии, о грабежах. Никто из них не идеализировал нашу Армию - война есть война. Но все хором говорили, что ни в Польше, ни в Прибалтике об этом и речи не было - во-первых, за грабеж можно было легко попасть под трибунал, а во-вторых, а куда это награбленное девать?! В своей вещмешок? И сколько туда влезет? И потом это на себе тащить никто не знает, как долго? Так что не верю я этим рассказам о грабежах в Польше - ну зачем солдату велосипед?! Или женское пальто?! Человек с мозгами, читающий подобные статьи, сразу заметит, что масса "фактов", мягко говоря, не логичны

http://echo.msk.ru/programs/victory/608035-echo.phtml"Эхо Москвы" 27.07.2009 21:07
Тема : Варшавское восстание 1944 года
Передача : Цена Победы
Ведущие : Виталий Дымарский, Дмитрий Захаров
Гости : Хероним Граля, Борис Соколов

В.ДЫМАРСКИЙ: ....... Во-первых, я рад приветствовать пана Граля, Херонима Граля, директора Польского Культурного центра в Москве. Добрый вечер, пан Граля.
...........................................................
Б.СОКОЛОВ: Я хочу сказать, что тут надо как минимум начать с Катынских событий. Как известно, в апреле 43-го года немцы вскрыли катынские могилы, польское правительство в изгнании, которое находилось в Лондоне, санкционировало участие представителей польского Красного Креста в расследовании этого преступления. Ну, в общем, там сомнений было мало с самого начала, что это дело Советского Союза. А это было использовано Сталиным как предлог для разрыва отношений с польским правительством в Лондоне.
.........................................................
Б.СОКОЛОВ: И когда советские войска начали освобождать те территории, которые входили в состав Польши до 1 сентября 39-го года, то польское правительство в изгнании отдало приказ о начале операции «Буря». Эта операция предусматривала, что армия Крайова будет стараться занять основные польские города на этой территории и установить там свою власть, отбивая их у отступавших немцев и, по возможности, сделать это до подхода Красной Армии, чтобы де-факто установить там польскую власть, которую, как они надеялись, признают западные союзники по крайней мере, то есть Англия и Америка. Но Англия и Америка, на самом деле, свой выбор сделали еще в 43-м, когда они возложили вину за Катынь на немцев, хотя, в общем, английские и американские дипломаты и политики и тогда практически не сомневались, что это дело рук Сталина. Но у польского правительства, естественно, существовали какие-то иллюзии, поэтому оно решило проводить эту операцию «Буря», хотя с самого момента вступления Советского Союза в Польшу было сформировано это Люблинское правительство, по-моему, сперва в Белостоке, в Сандомире, не в Люблине.

Х.ГРАЛЯ: Да-да. А манифест напечатан вообще в Москве.
...................................................................
Х.ГРАЛЯ: Да, но там есть один важный, мне кажется, сюжет. Конечно, Катынь, вопрос 43-го года – все сюда. Но когда мы говорим о событиях, которые предшествуют, с одной стороны, конечно, разговаривая о подготовке со стороны польского подпольного государства, мы должны именно этим термином пользоваться – польское подпольное государство с правительством в Лондоне, признаваемым почти всеми участниками коалиции за исключением Иосифа Виссарионовича, и сила, которая подчиняла себе практически всю подпольную жизнь в Польше официальную, не только ту армию, которая была армия Крайова, но все отрасли цивильной жизни. И когда мы говорим о том, как хотела реагировать в рамках операции «Буря» армия Крайова, а по сути дела Лондонское правительство и делегатура на край, как назывался ее уполномоченный в Польше, это тоже создавать цивильную администрацию в тех городах, выходить на поверхность теми структурами, которые пять лет работали в подполье, вплоть до школ…

В.ДЫМАРСКИЙ: Насколько это разветвленная была сеть подпольная?

Х.ГРАЛЯ: Ну, вы знаете, мы когда-то напечатали довольно большой текст в «Посеве» в прошлом году где-то в августовском номере, где мы объясняли, что это практически была подпольная параллельная структура, которая нигде в истории Европы 2-й Мировой Войны не имела такого аналога, поскольку если государство существует в подполье, которое имеет правительство, парламент, армию, полицию подпольную, школы, практически почту свою, которое имеет юриспруденцию…

В.ДЫМАРСКИЙ: Как в условиях оккупации это было возможно?

Х.ГРАЛЯ: Дорогой мой, у нас большой опыт. Мы 123 года под тройной оккупацией – немецкой, австрийской и российской – делали то же самое. В конце концов, когда поляки шли на восстание ноябрьское и январское 63-го года, существовало правительство, существовала жандармерия, армия, казна, кредиты, которые народ платил, взносы и прочее. Есть большой опыт. Я только что иду из Центра Андрея Сахарова, где мы обсуждали вопрос Самиздата 80-х годов. Я там тоже сказал, что опыт польского подпольного государства в целом формировался на протяжении двух столетий. Представьте себе другую страну нашего бывшего соцлагеря, где возможно было издавать в таком количестве самиздат. А во время 2-й Мировой Войны, когда создавался этот подпольный самиздат в Польше, это было почти 200 названий журналов и газет, из которых 17 выходило непрерывно с начала 39-го года до конца, до 45-го. Это была реальная сила. И именно это определяло политику Сталина. Никакой манифест, напечатанный в Москве и расклеенный на стенах Холма и Люблина.

В.ДЫМАРСКИЙ: Хорошо, скажите мне, тот комитет Национального Освобождения, который был создан… который называется Люблинским, а где он создан, сейчас уже не имеет значения, этот комитет, эта структура пользовалась поддержкой населения?

Х.ГРАЛЯ: Во-первых, нет. Поскольку даже если и были группы, которые были готовы поддерживать, тогда про него еще очень мало знали. В конце концов, расклейка этого манифеста на небольшом участке польской земли – это 22 июля. Но сколько же времени проходит до взрыва восстания? Восстание готовилось раньше. Восстание готовилось с учетом специфики милитарных событий. Когда все считали, что немцы отступают после тяжелых ударов со стороны Красной Армии, это рассматривалось в военном и политическом плане абсолютно раздельно, вот вопрос правительства Люблинского, которого еще не было тогда, когда решались вопросы, идти или не идти на восстание.

В.ДЫМАРСКИЙ: Борис, у меня такой вопрос. Тем не менее, армия Крайова и польское эмигрантское правительство рассчитывали все-таки на помощь советской Красной армии, РККА, несмотря на все расхождения и политические противоречия.

Б.СОКОЛОВ: Ну, здесь у польского правительства, как я понимаю, была надежда, что Советский Союз, с одной стороны, заинтересован в быстрейшем разгроме Германии, а с другой стороны, Советскому Союзу будет как-то неудобно перед западными союзниками, если он не поможет варшавским повстанцам. Ну, у Сталина, по-моему, и вообще у руководства спецслужб советских были достаточно превратные представления о ситуации в Польше. По-моему, они недооценивали то же Лондонское правительство и армию Крайову. То есть они действительно рассматривали Лондонское правительство как некую эмигрантскую структуру, не имеющую серьезной поддержки в Польше. Между прочим, еще весной 41-го года немецкий агент где-то в Генеральном Штабе передал донесение в Берлин, что вот, значит, решена летняя кампания Красной Армии, главный удар будет в Белоруссии с выходом к границам Восточной Пруссии, вспомогательный удар будет на Львовском и Сандомирском направлении с одновременным восстанием в Варшаве. То есть, в принципе, советская сторона рассчитывала на восстание в Варшаве, но она полагала, что его возглавят какие-то просоветские, прокоммунистические элементы.

Х.ГРАЛЯ: Я здесь не до конца уверен. Но давай те начнем по порядку. Во-первых, восстали отчасти тоже против советского диктата, а рассчитывали на поддержку. Ну, во-первых, напоминаю, что 29 июля в канун восстания…

В.ДЫМАРСКИЙ: Москва передавала призывы поддержать.

Х.ГРАЛЯ: Нет, сказано обтекаемо. Во-первых, именно радио и Союз патриотов польских, организация, подкармливаемая Сталиным, призывает. Но это еще не все.

В.ДЫМАРСКИЙ: Извините, Хероним, я просто процитирую передачу с московского радио. Для Варшавы, которая не сдалась, а продолжала бороться, уже настал час действовать. И был призыв к прямой активной борьбе в Варшаве на улицах, в домах и так далее.

Х.ГРАЛЯ: Совершенно верно. А второе радио, тоже из Москвы, радио имени Косцюшко, четырежды 30-го вещает: народ Варшавы, подай руку Красной армии, нанеси последний удар. И так далее. Во-первых, шла активная агитация, чтобы поднять оружие против немцев. Это раз. Может быть, действительно рассчитывали, что в тех условиях удастся больше выиграть, что эти группировки, на которые обращали внимание, на которые рассчитывали, что они могут поддержать левую ориентацию, что они могут тогда ухватить больше, поскольку рассчитывать на то, что они возглавят и возьмут на себя тяжесть всей борьбы с немцами в условиях Варшавы, сравняя потенциал армии Людовы и армии Крайовы, вряд ли могли. Здесь, конечно, есть одна тонкость. Я не думаю, что они мало представляли себе и мало знали, поскольку все-таки они расследовали уже потенциал армии Крайовы в Литве и на Львовщине. Но дело в другом. Здесь, конечно, в определенное заблуждение могла их водить прежняя философия руководства армии Крайовы, что до крупного выступления, до крупного сражения стоят с оружием многие, в связи с чем кроме актов диверсии и отдельных акций больших сражений было не так уж и много. Но дело не в этом. Здесь они не рассчитывали, они не вникли в суть дела операции «Буря», что это будет действительно приказ всем идти просто, всеми силами идти на восстание, и не только в Варшаве.

В.ДЫМАРСКИЙ: Более того, я просто тут вот искал, передо мной документ, подписанный Сталиным 27 июля: «После овладения районом Брест и Седлец правым крылом фронта развивать наступление в общем направлении на Варшаву. Задача: не позже 5-8 августа овладеть Прагой…» Для тех, кто не знает, Прага – это не столица Чехии, а район Варшавы. «…и захватить плацдарм на западном берегу» и так далее. То есть уже 27 июля ставка верховного главнокомандующего фактически дает приказ наступать на Варшаву. И вот здесь вот дальше возникает вопрос, который документально, видимо, до сих пор не разрешен – был ли так называемый стоп-приказ, то есть остановить наступление.

Б.СОКОЛОВ: Я думаю, что стоп-приказа в прямом смысле этого слова, оформленного на бумаге или даже в качестве устного указания Сталина, не было. Было другое. Сталин действительно, в первые дни, вот еще 27 июля, действительно реально рассчитывал занять Варшаву. Но выяснилось две вещи. Первое: восстание оказалось не под советским контролем, а под контролем Лондонского правительства. И второе: немцы все-таки решили оборонять Варшаву, хотя в 20-х числах июля с советской стороны думали, что немцы оборонять Варшаву не будут. Сюда была переброшены пара танковых дивизий, и они, в общем, смогли разбить 2-ю Советскую танковую армию на подступах к Варшаве, в связи с чем с ходу Варшаву взять не удалось, и началась затяжная борьба. Но дальше тут ситуация была какая – Рокоссовский и Жуков, который тогда был там представителем ставки, предложили спланировать Варшавскую операцию, для этого надо было перебросить определенные силы.

В.ДЫМАРСКИЙ: Они хотели несколько дней отдыха, по-моему. 1 августа остановили действия не по политическим соображениям.

Б.СОКОЛОВ: Нет-нет, там политики еще не было. 1 августа в Советском Союзе еще не знали о Варшавском восстании. Об этом стало известно где-то, по-моему, числа 3-го. Но в эти дни как раз в Москву принял Миколайчик, как мы помним, и когда он дал понять, что он не готов объединиться с люблинскими поляками, он вообще их как-то не очень считает представителями польского народа, а больше все-таки московскими представителями, тогда Сталин решил, что повстанцам помогать не надо, и более того, к середине августа это поняли и немцы, потому что вот эти танковые дивизии, которые разбили 2-ю танковую армию генерала Богданова, а потом Радзиевского, они были переброшены на север и стали прорубать коридор к группе армий «Север» у Тукумса, чтобы восстановить связь с группой армий «Север». Это наступление имело смысл только в том случае, если они были уверены, что советские войска не начнут атаку на Варшаву. Потому что если Варшава бы упала и советские войска форсировали бы Вислу на всем протяжении, то удерживать этот коридор на севере было бы вообще бессмысленно.

Х.ГРАЛЯ: Но милитарный фактор здесь очень важный. Я думаю, что они были уверены, поскольку даже если мы смотрим на донесения главной ставки армии Крайовы, то видно, как меняется обстановка и как некоторые штабные офицеры понимают, что момент внезапного выступления упущен. До определенного момента отступает разбитая немецкая армия. Они так смотрят и видят на улицах разбитых бывших победителей. И все-таки этот контрудар… советские танки же зажигались, как свечи, там же страшные потери, там по статистике от 70 до 90% состава погибло.

Б.СОКОЛОВ: Ну, в принципе, во всех крупных танковых сражениях советские потери были страшные и всегда превосходили в десятки раз немецкие, так что здесь ничего оригинального не было. Тем более, там впервые, по-моему, в крупном масштабе были «Королевские тигры» использованы.
------------------------------------------------------------------------------
Надоели: сразу три урода, многовато для психики!
1. Какие якобы наивненькие шляхтичи после Катыни ("раскрытой" с немецкой помощью) рассчитывать на ненавидимых москалей и на их благородство!!!
2. Звиздишь, Боря, как и всегда, и по "королевским тиграм" не исключение - на Сандомирском плацдарме впервые!!!
-------------------------------------------------------------------------------
Б.СОКОЛОВ: Да, я думаю, это было неслучайно. Равно как и то, что в июле перед наступлением на Варшаву как раз Рокоссовскому присвоили звание маршала, то есть он как бы стал равен польским военным в таком звании. Это было неслучайно. Но потом, когда Варшавское восстание закончилось, его переместили на Северный фронт, потому что там уже было важно, кто освободит Берлин, там была уже надежда сразу Берлин освобождать.
...........................................................
Х.ГРАЛЯ: Ест еще один все-таки элемент. Поскольку в самом начале восстания, когда вышел этот приказ Гимлера и прочее, решением немецкой ставки надо было подавлять восстание с большой жесткостью. И, конечно, бросили формирование не до конца регулярные, так же, как бросили солдат…

Б.СОКОЛОВ: Штормовой батальон СС.

Х.ГРАЛЯ: Да. Бросили всю эту, прошу простить, восточную мразь – туркменов, азеров, которые служили в немецких отрядах, и так далее.
.........................................................................
Б.СОКОЛОВ: ........ То есть 600 000 советских солдат – это, конечно, страшные жертвы. Я, кстати, думаю, что их там было побольше. Может быть, и миллион, может, и полтора, но дело даже не в этом. Дело в том, что это совершенно не извиняет советское руководство, Сталина и прочих. То есть моральную ответственность они за жертв, за неудачу этого восстания, безусловно, несут. Я думаю, кстати, что наше правительство вполне могло бы признать то, что Советский Союз тогда поступил не очень хорошо. И это отнюдь не потому, что потребуют какие-то там выплаты и компенсации участникам Варшавского восстания.
----------------------------------------------------------------------------
Три мрази вместе с Гралей! ((( )))

http://echo.msk.ru/programs/victory/608035-echo.phtml"Эхо Москвы" 27.07.2009 21:07
Тема : Варшавское восстание 1944 года
Передача : Цена Победы
Ведущие : Виталий Дымарский, Дмитрий Захаров
Гости : Хероним Граля, Борис Соколов

В.ДЫМАРСКИЙ: ....... Во-первых, я рад приветствовать пана Граля, Херонима Граля, директора Польского Культурного центра в Москве. Добрый вечер, пан Граля.
...........................................................
Б.СОКОЛОВ: Я хочу сказать, что тут надо как минимум начать с Катынских событий. Как известно, в апреле 43-го года немцы вскрыли катынские могилы, польское правительство в изгнании, которое находилось в Лондоне, санкционировало участие представителей польского Красного Креста в расследовании этого преступления. Ну, в общем, там сомнений было мало с самого начала, что это дело Советского Союза. А это было использовано Сталиным как предлог для разрыва отношений с польским правительством в Лондоне.
.........................................................
Б.СОКОЛОВ: И когда советские войска начали освобождать те территории, которые входили в состав Польши до 1 сентября 39-го года, то польское правительство в изгнании отдало приказ о начале операции «Буря». Эта операция предусматривала, что армия Крайова будет стараться занять основные польские города на этой территории и установить там свою власть, отбивая их у отступавших немцев и, по возможности, сделать это до подхода Красной Армии, чтобы де-факто установить там польскую власть, которую, как они надеялись, признают западные союзники по крайней мере, то есть Англия и Америка. Но Англия и Америка, на самом деле, свой выбор сделали еще в 43-м, когда они возложили вину за Катынь на немцев, хотя, в общем, английские и американские дипломаты и политики и тогда практически не сомневались, что это дело рук Сталина. Но у польского правительства, естественно, существовали какие-то иллюзии, поэтому оно решило проводить эту операцию «Буря», хотя с самого момента вступления Советского Союза в Польшу было сформировано это Люблинское правительство, по-моему, сперва в Белостоке, в Сандомире, не в Люблине.

Х.ГРАЛЯ: Да-да. А манифест напечатан вообще в Москве.
...................................................................
Х.ГРАЛЯ: Да, но там есть один важный, мне кажется, сюжет. Конечно, Катынь, вопрос 43-го года – все сюда. Но когда мы говорим о событиях, которые предшествуют, с одной стороны, конечно, разговаривая о подготовке со стороны польского подпольного государства, мы должны именно этим термином пользоваться – польское подпольное государство с правительством в Лондоне, признаваемым почти всеми участниками коалиции за исключением Иосифа Виссарионовича, и сила, которая подчиняла себе практически всю подпольную жизнь в Польше официальную, не только ту армию, которая была армия Крайова, но все отрасли цивильной жизни. И когда мы говорим о том, как хотела реагировать в рамках операции «Буря» армия Крайова, а по сути дела Лондонское правительство и делегатура на край, как назывался ее уполномоченный в Польше, это тоже создавать цивильную администрацию в тех городах, выходить на поверхность теми структурами, которые пять лет работали в подполье, вплоть до школ…

В.ДЫМАРСКИЙ: Насколько это разветвленная была сеть подпольная?

Х.ГРАЛЯ: Ну, вы знаете, мы когда-то напечатали довольно большой текст в «Посеве» в прошлом году где-то в августовском номере, где мы объясняли, что это практически была подпольная параллельная структура, которая нигде в истории Европы 2-й Мировой Войны не имела такого аналога, поскольку если государство существует в подполье, которое имеет правительство, парламент, армию, полицию подпольную, школы, практически почту свою, которое имеет юриспруденцию…

В.ДЫМАРСКИЙ: Как в условиях оккупации это было возможно?

Х.ГРАЛЯ: Дорогой мой, у нас большой опыт. Мы 123 года под тройной оккупацией – немецкой, австрийской и российской – делали то же самое. В конце концов, когда поляки шли на восстание ноябрьское и январское 63-го года, существовало правительство, существовала жандармерия, армия, казна, кредиты, которые народ платил, взносы и прочее. Есть большой опыт. Я только что иду из Центра Андрея Сахарова, где мы обсуждали вопрос Самиздата 80-х годов. Я там тоже сказал, что опыт польского подпольного государства в целом формировался на протяжении двух столетий. Представьте себе другую страну нашего бывшего соцлагеря, где возможно было издавать в таком количестве самиздат. А во время 2-й Мировой Войны, когда создавался этот подпольный самиздат в Польше, это было почти 200 названий журналов и газет, из которых 17 выходило непрерывно с начала 39-го года до конца, до 45-го. Это была реальная сила. И именно это определяло политику Сталина. Никакой манифест, напечатанный в Москве и расклеенный на стенах Холма и Люблина.

В.ДЫМАРСКИЙ: Хорошо, скажите мне, тот комитет Национального Освобождения, который был создан… который называется Люблинским, а где он создан, сейчас уже не имеет значения, этот комитет, эта структура пользовалась поддержкой населения?

Х.ГРАЛЯ: Во-первых, нет. Поскольку даже если и были группы, которые были готовы поддерживать, тогда про него еще очень мало знали. В конце концов, расклейка этого манифеста на небольшом участке польской земли – это 22 июля. Но сколько же времени проходит до взрыва восстания? Восстание готовилось раньше. Восстание готовилось с учетом специфики милитарных событий. Когда все считали, что немцы отступают после тяжелых ударов со стороны Красной Армии, это рассматривалось в военном и политическом плане абсолютно раздельно, вот вопрос правительства Люблинского, которого еще не было тогда, когда решались вопросы, идти или не идти на восстание.

В.ДЫМАРСКИЙ: Борис, у меня такой вопрос. Тем не менее, армия Крайова и польское эмигрантское правительство рассчитывали все-таки на помощь советской Красной армии, РККА, несмотря на все расхождения и политические противоречия.

Б.СОКОЛОВ: Ну, здесь у польского правительства, как я понимаю, была надежда, что Советский Союз, с одной стороны, заинтересован в быстрейшем разгроме Германии, а с другой стороны, Советскому Союзу будет как-то неудобно перед западными союзниками, если он не поможет варшавским повстанцам. Ну, у Сталина, по-моему, и вообще у руководства спецслужб советских были достаточно превратные представления о ситуации в Польше. По-моему, они недооценивали то же Лондонское правительство и армию Крайову. То есть они действительно рассматривали Лондонское правительство как некую эмигрантскую структуру, не имеющую серьезной поддержки в Польше. Между прочим, еще весной 41-го года немецкий агент где-то в Генеральном Штабе передал донесение в Берлин, что вот, значит, решена летняя кампания Красной Армии, главный удар будет в Белоруссии с выходом к границам Восточной Пруссии, вспомогательный удар будет на Львовском и Сандомирском направлении с одновременным восстанием в Варшаве. То есть, в принципе, советская сторона рассчитывала на восстание в Варшаве, но она полагала, что его возглавят какие-то просоветские, прокоммунистические элементы.

Х.ГРАЛЯ: Я здесь не до конца уверен. Но давай те начнем по порядку. Во-первых, восстали отчасти тоже против советского диктата, а рассчитывали на поддержку. Ну, во-первых, напоминаю, что 29 июля в канун восстания…

В.ДЫМАРСКИЙ: Москва передавала призывы поддержать.

Х.ГРАЛЯ: Нет, сказано обтекаемо. Во-первых, именно радио и Союз патриотов польских, организация, подкармливаемая Сталиным, призывает. Но это еще не все.

В.ДЫМАРСКИЙ: Извините, Хероним, я просто процитирую передачу с московского радио. Для Варшавы, которая не сдалась, а продолжала бороться, уже настал час действовать. И был призыв к прямой активной борьбе в Варшаве на улицах, в домах и так далее.

Х.ГРАЛЯ: Совершенно верно. А второе радио, тоже из Москвы, радио имени Косцюшко, четырежды 30-го вещает: народ Варшавы, подай руку Красной армии, нанеси последний удар. И так далее. Во-первых, шла активная агитация, чтобы поднять оружие против немцев. Это раз. Может быть, действительно рассчитывали, что в тех условиях удастся больше выиграть, что эти группировки, на которые обращали внимание, на которые рассчитывали, что они могут поддержать левую ориентацию, что они могут тогда ухватить больше, поскольку рассчитывать на то, что они возглавят и возьмут на себя тяжесть всей борьбы с немцами в условиях Варшавы, сравняя потенциал армии Людовы и армии Крайовы, вряд ли могли. Здесь, конечно, есть одна тонкость. Я не думаю, что они мало представляли себе и мало знали, поскольку все-таки они расследовали уже потенциал армии Крайовы в Литве и на Львовщине. Но дело в другом. Здесь, конечно, в определенное заблуждение могла их водить прежняя философия руководства армии Крайовы, что до крупного выступления, до крупного сражения стоят с оружием многие, в связи с чем кроме актов диверсии и отдельных акций больших сражений было не так уж и много. Но дело не в этом. Здесь они не рассчитывали, они не вникли в суть дела операции «Буря», что это будет действительно приказ всем идти просто, всеми силами идти на восстание, и не только в Варшаве.

В.ДЫМАРСКИЙ: Более того, я просто тут вот искал, передо мной документ, подписанный Сталиным 27 июля: «После овладения районом Брест и Седлец правым крылом фронта развивать наступление в общем направлении на Варшаву. Задача: не позже 5-8 августа овладеть Прагой…» Для тех, кто не знает, Прага – это не столица Чехии, а район Варшавы. «…и захватить плацдарм на западном берегу» и так далее. То есть уже 27 июля ставка верховного главнокомандующего фактически дает приказ наступать на Варшаву. И вот здесь вот дальше возникает вопрос, который документально, видимо, до сих пор не разрешен – был ли так называемый стоп-приказ, то есть остановить наступление.

Б.СОКОЛОВ: Я думаю, что стоп-приказа в прямом смысле этого слова, оформленного на бумаге или даже в качестве устного указания Сталина, не было. Было другое. Сталин действительно, в первые дни, вот еще 27 июля, действительно реально рассчитывал занять Варшаву. Но выяснилось две вещи. Первое: восстание оказалось не под советским контролем, а под контролем Лондонского правительства. И второе: немцы все-таки решили оборонять Варшаву, хотя в 20-х числах июля с советской стороны думали, что немцы оборонять Варшаву не будут. Сюда была переброшены пара танковых дивизий, и они, в общем, смогли разбить 2-ю Советскую танковую армию на подступах к Варшаве, в связи с чем с ходу Варшаву взять не удалось, и началась затяжная борьба. Но дальше тут ситуация была какая – Рокоссовский и Жуков, который тогда был там представителем ставки, предложили спланировать Варшавскую операцию, для этого надо было перебросить определенные силы.

В.ДЫМАРСКИЙ: Они хотели несколько дней отдыха, по-моему. 1 августа остановили действия не по политическим соображениям.

Б.СОКОЛОВ: Нет-нет, там политики еще не было. 1 августа в Советском Союзе еще не знали о Варшавском восстании. Об этом стало известно где-то, по-моему, числа 3-го. Но в эти дни как раз в Москву принял Миколайчик, как мы помним, и когда он дал понять, что он не готов объединиться с люблинскими поляками, он вообще их как-то не очень считает представителями польского народа, а больше все-таки московскими представителями, тогда Сталин решил, что повстанцам помогать не надо, и более того, к середине августа это поняли и немцы, потому что вот эти танковые дивизии, которые разбили 2-ю танковую армию генерала Богданова, а потом Радзиевского, они были переброшены на север и стали прорубать коридор к группе армий «Север» у Тукумса, чтобы восстановить связь с группой армий «Север». Это наступление имело смысл только в том случае, если они были уверены, что советские войска не начнут атаку на Варшаву. Потому что если Варшава бы упала и советские войска форсировали бы Вислу на всем протяжении, то удерживать этот коридор на севере было бы вообще бессмысленно.

Х.ГРАЛЯ: Но милитарный фактор здесь очень важный. Я думаю, что они были уверены, поскольку даже если мы смотрим на донесения главной ставки армии Крайовы, то видно, как меняется обстановка и как некоторые штабные офицеры понимают, что момент внезапного выступления упущен. До определенного момента отступает разбитая немецкая армия. Они так смотрят и видят на улицах разбитых бывших победителей. И все-таки этот контрудар… советские танки же зажигались, как свечи, там же страшные потери, там по статистике от 70 до 90% состава погибло.

Б.СОКОЛОВ: Ну, в принципе, во всех крупных танковых сражениях советские потери были страшные и всегда превосходили в десятки раз немецкие, так что здесь ничего оригинального не было. Тем более, там впервые, по-моему, в крупном масштабе были «Королевские тигры» использованы.
------------------------------------------------------------------------------
Надоели: сразу три урода, многовато для психики!
1. Какие якобы наивненькие шляхтичи после Катыни ("раскрытой" с немецкой помощью) рассчитывать на ненавидимых москалей и на их благородство!!!
2. Звиздишь, Боря, как и всегда, и по "королевским тиграм" не исключение - на Сандомирском плацдарме впервые!!!
-------------------------------------------------------------------------------
Б.СОКОЛОВ: Да, я думаю, это было неслучайно. Равно как и то, что в июле перед наступлением на Варшаву как раз Рокоссовскому присвоили звание маршала, то есть он как бы стал равен польским военным в таком звании. Это было неслучайно. Но потом, когда Варшавское восстание закончилось, его переместили на Северный фронт, потому что там уже было важно, кто освободит Берлин, там была уже надежда сразу Берлин освобождать.
...........................................................
Х.ГРАЛЯ: Ест еще один все-таки элемент. Поскольку в самом начале восстания, когда вышел этот приказ Гимлера и прочее, решением немецкой ставки надо было подавлять восстание с большой жесткостью. И, конечно, бросили формирование не до конца регулярные, так же, как бросили солдат…

Б.СОКОЛОВ: Штормовой батальон СС.

Х.ГРАЛЯ: Да. Бросили всю эту, прошу простить, восточную мразь – туркменов, азеров, которые служили в немецких отрядах, и так далее.
.........................................................................
Б.СОКОЛОВ: ........ То есть 600 000 советских солдат – это, конечно, страшные жертвы. Я, кстати, думаю, что их там было побольше. Может быть, и миллион, может, и полтора, но дело даже не в этом. Дело в том, что это совершенно не извиняет советское руководство, Сталина и прочих. То есть моральную ответственность они за жертв, за неудачу этого восстания, безусловно, несут. Я думаю, кстати, что наше правительство вполне могло бы признать то, что Советский Союз тогда поступил не очень хорошо. И это отнюдь не потому, что потребуют какие-то там выплаты и компенсации участникам Варшавского восстания.
----------------------------------------------------------------------------
Три мрази вместе с Гралей! ((( )))

http://www.ipn.gov.pl/portal/pl/720/5389/J...ic_Wolnosc.html
Jarosław Szarek, OBEP IPN Kraków BY OJCZYŹNIE PRZYWRÓCIĆ WOLNOŚĆ...
Ярослав Шарек, Краковское отделение Бюро Просвещения Института Национальной Памяти
ЧТОБЫ ОТЧИЗНЕ СВОБОДУ ВЕРНУТЬ…
«Я отдал сегодня столь ожидаемый вами приказ вступить в открытую борьбу с извечным врагом Польши, с немецким захватчиком. После почти пяти лет непрерывной и отважной подпольной, конспиративной борьбы мы сегодня встаём открыто, с оружием в руках, чтобы Отчизне вернуть Свободу и примерно наказать немецких преступников за террор и преступления, совершённые на польской земле», - писал главнокомандующий Армии Крайовей, генерал Тадеуш Коморовский («Бор») в приказе о начале Восстания в столице 1 августа 1944 года в час «W» - в 17.00.
Отступающие немецкие войска, советские танки на подступах к Праге (Прага – правобережный район Варшавы, прим. перев.), огромное напряжение среди населения, жаждущего отмщения оккупанту, всё это склонило генерала Коморовского («Бора») и Представителя Правительства в Польше, вице-премьера Яна Станислава Янковского принять решение о начале в Варшаве боёв, которые должны были длиться несколько дней. В городе Армия Крайова располагала 50 тысячами солдат, однако, они были слабо вооружены. В первые дни повстанцы овладели почти всем центром города – они заняли Повисле, Старе Място, Жолибож, Волю, Мокотув.
Энтузиазм среди населения, освобождённого от немецкой оккупации, был огромный. Почти сразу же начали открыто действовать до того находившиеся в подполье структуры Польского Подпольного Государства: администрация, пресса, почта, социальная помощь и т.п.
«С освобождённых улиц исчезли, неизвестно когда, столь многочисленные до сих пор знаки оккупации. Зато на каждой освобождённой улице уже видны были польские флаги, польские объявления, слышны звуки свободного языка, иногда даже свободная песня. Однако, не это самое важное. Важнее то, что произошло в наших душах. Вот так, в одну минуту провалились сквозь землю целые пять лет оккупации. В этом великолепном явлении – стряхнуть с себя ярмо оккупации и вернуться к жизни в независимой Польше – нет никакого чуда. Это естественный результат непрерывной деятельности в подполье всей нашей польской жизни – государственной, общественной, культурной», - писали в легально издававшейся в те дни прессе. Варшавяне начали быстро организовывать жизнь в воюющем городе.
«Сегодня вряд ли найдётся дом в Варшаве, где не было бы устроенного жителями алтаря. Часто священники с бело-красными повязками на рукавах служат у этих алтарей Священную Мессу. Согласно разрешению, которое Папа дал фронтовым капелланам, каждый священник может отслужить не одну, а три Мессы в день. (…) На литургии настроение самое торжественное. В конце службы поётся гимн, запрещённый в течение пяти лет оккупации: «Боже, что Польшу», - сообщал «Информационный Бюллетень».
В середине августа 1944 года, после двухнедельных боёв, надежда всё ещё была жива. Повстанческая «Баррикада Повисля» писала: «Варшава поёт! В трагической ситуации, окружённая силами врага, в борьбе не на жизнь, а на смерть, столица Польши поёт. Уже ранним утром слышно во дворах и расположениях бойцов «Когда встаёт заря», а потом поют марширующие отряды: «Эту песню для тебя, пою я, милая моя»… Появляются самодеятельные хоры, организуются концерты. Песни солдатские и довоенные, серьёзные и весёлые, и даже только что сочинённые на баррикадах импровизации неизвестных поэтов и музыкантов. Это другая война, не та, что в сентябре 1939 года. Тогда не пели. Тогда было мрачно и безнадежно…».
Пели, не зная, что приговор независимой Польше уже вынесен. Соединённые Штаты и Великобритания на конференции в Тегеране в 1943 году признали за Советами право определять судьбу не только Польши, но и всей Восточной Европы. Тем самым они растоптали собственные принципы Атлантической Хартии - документа, подписанного в начале войны обоими государствами и утверждавшего, в частности, что после победы в войне не будут изменены границы без воли заинтересованных государств, а их государственный строй и правительство будут избраны в свободных выборах. В планах Сталина не было места для независимой Польши, он видел лишь колонию, с наполовину урезанной (по сравнению с довоенной) территорией, управляемую коммунистическими наместниками. Однако реализация этого плана требовала расправы с Польским Подпольным Государством и его подпольной – самой многочисленным в оккупированной Европе войском - Армией Крайовой. К её ликвидации Советы приготовились заранее. Коммунистические Гвардия Людова и Армия Людова совместно с советскими партизанами скрупулёзно изучали ситуацию на месте и польские подпольные организации. В декабре 1943 года руководитель советского партизанского движения в Белоруссии, генерал Пономаренко отдал приказ разоружать польские части Армии Крайовей на Новогрудчине. Были в этом приказе и такие зловещие слова: «В случае сопротивления легионеров (партизан) во время разоружения, расстреливать на месте».
С начала 1944 года советские войска натыкались на воюющие с немцами отряды АК – в частности, на 27 Волынскую Дивизию Пехоты Армии Крайовей, приступая к их разоружению, арестам и вывозке в лагеря. В июле 1944 года это стало уделом освобождавших Вильно и Львов солдат АК и их командиров. Точно так же было на Любельщизне. В Генеральный Штаб АК и в Лондон доходили последние трагические донесения: «Советы нас разоружают. 27 Дивизия Пехоты», «Большевики нас разоружили. Конец АК. Да здравствует Польша». Запад, однако, остался равнодушен к таким действиям Красной Армии и НКВД на восточных землях Речи Посполитой, занятых Москвой после 17 сентября 1939 года в силу пакта с Гитлером. Теперь, после вытеснения с них немцев, земли эти считались советской территорией, на что дали согласие союзники в Тегеране, за спиной легальных властей Речи Посполитой.
В такой ситуации начало восстания в столице Польши и освобождение её армией Крайовой давало надежду на то, что свободный мир не позволит Советам такого же бесправия, как на восточных землях Речи Посполитой. Сталин прекрасно знал, что на пути к порабощению Польши стояла непокорная Варшава со своей патриотичной молодёжью. И он решил воспользоваться подвернувшимся удобным случаем, чтобы немецкими руками расправиться с поляками. Он верно предвидел, что победа Восстания не позволит ему эффективно коммунизировать Польшу, а патриотическая молодёжь столицы не только не признает коммунизм, но и будет готова выступить против него в следующем, на этот раз антикоммунистическом восстании.
Между тем уже в первые дни Восстания Казимеж Пужак - деятель Польской Социалистической Партии, в период разделов – в течение долгих лет узник царской тюрьмы, а во время оккупации председатель подпольного парламента, Совета Национального Единства – сообщал в Лондон: «Я констатирую полную изоляцию нашего восстания в англосаксонском лагере, так же, как в 1939 году. Полное бездействие Советов».
Как только вспыхнуло восстание, Сталин остановил идущее на Варшаву наступление Красной Армии, которая, как поанировалось, должна была занять город к 8 августа. Советы ждали, пока столица превратится в развалины, погребая под своими руинами патриотичную молодёжь. Москва долго отказывалась дать разрешение даже на приземление на своих аэродромах самолётов союзников, которые преодолевали трассы из Италии и Великобритании, летая с помощью для Восстания и неся при этом огромные потери.
Из польской эскадрильи, летавшей на помощь Варшаве из итальянского Бриндизи, уцелели всего два экипажа. Советы не оказали необходимой поддержки частям армии Барлинга, которые истекали кровью, форсируя Вислу и занимая черняховский плацдарм. Не имеющие опыта городских боёв, недавно мобилизованные солдаты через несколько десятков часов уступили превосходящим силам немцев.
После нескольких первых дней, когда инициатива принадлежала повстанцам, немецкие войска перешли в контрнаступление. Армия Крайова, лишённая помощи извне, не имеющая тяжёлых орудий и противовоздушной обороны, не в состоянии была сопротивляться вооружённым до зубов оккупантам. Немцы быстро увеличивали свои силы, захватывая, один за другим, кварталы и зверски расправляясь с мирным населением. Особой жестокостью отличались специально использованные для усмирения города отряды, состоящие из уголовников и коллаборантов. Немецкие самолёты взлетали с ближайших аэродромов, чтобы через несколько минут, без какого-либо противодействия со стороны советской авиации, сбросить бомбы, превращая в руины всё новые улицы. Варшавян также терроризировал непрерывный обстрел тяжёлой артиллерии.
В виду ухудшающегося положения жителей столицы, отсутствия продовольствия, а также каких-либо шансов на помощь, 2 октября 1944 года представители Армии Крайовей подписали капитуляцию, которая должна была спасти город и варшавян, и условий которой немцы не выполнили. В Варшаве погибло 18 тысяч повстанцев, более 20 тысяч были ранены, 15 тысяч во главе с Главным Комендантом АК генералом Тадеушем Коморовским («Бором») сдались в плен. Были убиты около 150 тысяч человек, 50 тысяч вывезены в концлагеря, а 150 тысяч - на принудительные работы в Рейх. Среди жертв восстания оказались выдающиеся деятели культуры. 4 августа погиб Кшиштоф Камил Бачиньский, величайший поэт поколения Борющейся Польши, солдат батальона «Зонт» Армии Крайовей. Тадеуш Гайцы, выдающийся поэт, редактор «Искусства и Народа», погиб во взорванном редуте батальона «Хоробры». Погиб также известный писатель Юлиуш Каден-Бандровский. В повстанческом госпитале умер 80-летний Зенон Пшесмыцки-Мириам, поэт, легенда Молодой Польши. На баррикадах столицы пали – Кристина Крахельская, автор популярной песни «Эй, парни, к бою штыки», поэты Влодзимеж Петшак, Юлиуш Кшижевский, Ян Мерновский, Станислав Милошевский, бывший председатель Объединения Польских Католических Писателей. Один из литературных критиков сказал, что смерть Кшиштофа Бачиньского и Тадеуша Гайцы была для Польши такой же потерей, как если бы в Ноябрьском восстании (1930 г. – прим. перев.) погиб Юлиуш Словацкий. Их место заняли коммунистические коллаборанты и карьеристы, которые прибыли вслед за советскими танками, добровольно включившись в строительство советской системы. Это они и их дети несколько поколений порабощали Польшу. Их жертвами пали участники Восстания, которые после войны были брошены в УБ-ешные тюрьмы. Многие из них, такие, как легендарный ротмистр Витольд Пилецкий или Ян Родович («Анода») из батальона «Зоська», были убиты. Память о Восстании передавалась из поколения в поколение, свидетельством чего были толпы варшавян на Повонзках (одно из варшавских кладбищ – прим. перев.), которые 1 августа не только воздавали почести павшим, но и демонстрировали свою верность идеям борьбы за независимость, во имя которых пали повстанцы.
На следующий день после падения Восстания президент Речи Посполитой Владислав Рачкевич сказал: «Произошло то, чего мы ожидали уже несколько дней, но с чем всё-таки очень трудно примириться – Варшава, героическая Варшава пала на 63-й день страшной, неравной борьбы, которую она вела против превосходящих сил противника, пала в ту минуту, когда союзники добились решительного превосходства над врагом, а грохот орудий на всех полях сражений Европы возвещает близкое уже поражение Германии. Ничто уже не может смягчить трагизм этого факта. (…) В отблесках пепелищ героического города каждому, кто хочет видеть, должна открыться великая правда: нет цены, которую мы не готовы были бы заплатить за свободу и независимость, нет трудов, на которые мы не решились бы ради этого дела, и нет силы, которая смогла бы нам помешать. Варшава пала, но неутомимая борьба польского народа продолжается».
Борьба поляков за свободу, за то, чтобы перечеркнуть тегерано-ялтинский раздел Европы, длилась ещё несколько поколений.

http://inoforum.ru/forum/index.php?showtopic=5974 Salon24 01.08.09
Ursa Сегодня, 12:22 http://bialostocki.salon24.pl/117833,lewac...niu-warszawskim
Białostocki Lewactwo o Powstaniu Warszawskim
Бялостоцкий Леваки о Варшавском Восстании
Статья о Варшавском Восстании в «Политической Критике» (статья Бартоша Махалицы
«Я выбираю жизнь», см. http://inoforum.ru/forum/index.php?showtopic=5972 - прим. перев.) – это обычный пасквиль, который хорошо вписывается в традицию антипольских выходок Гросса или Биконта.
В «Политической Критике» нет никаких левых, лишь абсолютные леваки, принципиально антипольские и антинационалистические. Кроме циничной, антипольской риторики нет даже видимости какой-то достоверности в описании фактов, зато есть слабость логики.
В тексте нет ни слова о немцах. Оказывается, это поляки, естественно, АК-овцы, убили 200 тысяч жителей, включая и себя самих, потому что это было якобы самоубийство. Факты таковы, что немцы зверски убивали поляков и во время восстания, и после его падения. Немецкие приказы были однозначны – пленных не брать, город уничтожить.
Автор причитает над плохим вооружением повстанцев, но ни слова о том, что АК-овцы часто на равных вели борьбу с отборными немецкими частями. Восстание длилось 63 дня.
Текст проникнут лозунгом – выбираю жизнь, и, кажется, в этом ярче всего проявляется цинизм автора, потому что он пытается доказать, что как командование, так и повстанцы, и варшавяне выбрали смерть, либо одни других приговорили к смерти. Между тем АК-овцы выбрали беспрецедентную борьбу за Польшу перед лицом приближающихся Советов. Поляки выбрали сопротивление.
В тексте полно ссылок на работы историков, между тем, это просто фразы, вырванные из контекста, отражение советской пропаганды, которую десятилетиями вели бандиты, гордо называющие себя «коммунистами», говорящие по-польски, но с Польшей не имеющие ничего общего.
Безмерно отвратителен вывод, что якобы позитивным результатом Варшавского Восстания является отсутствие второго варшавского восстания. Это всё равно что радоваться тому, что не было второго Холокоста, потому что был первый. Цинизм в чистом виде…

http://inoforum.ru/forum/index.php?s=1b46019e619645ea975e863d7b22f878&showtopic=5972 "Krytyka polityczna" 01.08.09
Ursa Вчера, 7:54 http://www.krytykapolityczna.pl/Bartosz-Ma...enu-id-195.html
Bartosz Machalica Wybieram życie
Бартош Махалица Я выбираю жизнь

Obok Orła znak Pogoni,
Poszli nasi w bój bez broni!
Hu! ha! krew gra!
Duch gra! Hu! Ha!
Niechaj Polska zna,
Jakich syn;w ma.
Pie powstania styczniowego

(Рядом с Орлом – знак Погони,
Наши пошли в бой без оружия.
Ху! Ха! Кровь кипит!
Дух жив! Ху! Ха!
Пусть Польша знает,
Какие у неё сыновья.
Песня январского (1863-1864) восстания)

Варшавское восстание в военном отношении было направлено против немцев, политически – против Советов, демонстративно – против англосаксов, фактически – против Польши. Эти слова Павла Ясеницы (Павел Ясеница (1909-1970) – польский историк, писатель и публицист, прим. перев.) прекрасно подводят итог дискуссии на тему «Восстания-44», как нынче модно стало его называть. Военачальники АК думали, что, благодаря своей гениальности, они обыграют всех. Не обыграли никого. Погубили 200 тысяч человек и разрушили одну из крупнейших европейских столиц. Гипотетически, они могли бы кое-что выиграть, если бы армия, которой они командовали, была настоящей армией. Настоящая армия – это вооружённая армия. Потенциальная армия – это такая, которую ещё предстоит вооружить перед боем. Во всяком случае, так считается во всём мире. У нас: Ху! Ха! Кровь кипит! Дух жив! Ху! Ха! Без оружия, без пушек, побеждает Бог за нас…
В последнем «Пшеглёнде» опубликовано сенсационное интервью с профессором Яном Чехановским, участником Варшавского восстания и автором выдающейся монографии, рассматривающей политическую подоплёку восстания. Он вспоминает, что в момент начала восстания его отряд из 170 человек был вооружён тремя винтовками и семью пистолетами. 1 августа произошёл трагический разговор между командиром его роты и командиром группы. Первый, услышав приказ штурмовать здание Сейма, объяснял, что у него только три винтовки. Командир группы ответил: «А у меня перочинный нож. Бог в помощь».
И как можно оценивать командование АК, которое в такой ситуации решилось послать своих солдат в бой? Генерал Андерс определял их действия одним словом – «преступление». А в более широком контексте – «не только глупость, но явное преступление». Чехановский расправляется также с мифом, что «восстание должно было вспыхнуть, потому что к этому стремилась варшавская молодёжь». Он напоминает о двух простых фактах. Во-первых, АК – это всё-таки была дисциплинированная армия, действующая по приказу. Во-вторых, этот миф был создан уже во время восстания, был создан теми, кто хотел оправдать свои ошибки, приведшие к трагическим последствиям. Эти последствия – гибель 200 тысяч варшавян. В большинстве своём мирных граждан. Никто не давал генералам Коморовскому, Окулицкому и Пелчиньскому права распоряжаться их жизнями. Правильно пишет в том же номере «Пшеглёнда» Павел Дыбич: «Варшавское восстание – это была СМЕРТЬ, ПРЕЖДЕ ВСЕГО СМЕРТЬ». Смерть тех, кто – ведомый романтическими убеждениями – шёл в бой на смерть почти самоубийственную. И смерть тех, у кого убеждения были не столь романтические и кто хотел еще пожить лет двадцать или чуть дольше. Следует помнить об этом, когда мы получим приглашение на какой-нибудь модный «повстанческий концерт», когда увидим модный огромный «повстанческий плакат» или ещё какое-нибудь проявление правой исторической политики.
Если Варшавское восстание и имело какой-то позитивный результат, то такой, что с тех пор не было второго варшавского восстания. Поляки на несколько десятков лет получили прививку от политического романтизма. Потому что меньшинством является группа, до сих пор причитающая, что ей не удалось поднять второго варшавского восстания. Восстания, в котором немцев заменили бы красные, предназначенные для развешивания на фонарях. И даже если бы это развешивание стало лишь прелюдией к кровавой гекатомбе, всё равно было бы неплохо. Мир стал бы на несколько дней или недель простым, да и внукам было бы что рассказать. Конечно, это касается только тех, кто выжил бы.

http://www.chaskor.ru/p.php?id=8889 "Частный корреспондент" 1 августа 2009 г. 13.44
Напрасная жертва Варшавы Михаил Вовк
Варшавское восстание было обречено на поражение
1 августа исполняется 65 лет со дня начала Варшавского восстания. Его результатом стало полное уничтожение польской столицы немецкими войсками и капитуляция подпольной партизанской Армии Крайовой — единственной силы, способной оказать вооружённое сопротивление советской экспансии в центре Восточной Европе.
Восстание началось 1 августа 1944 г. в 17:00 по местному времени. За достаточно короткий срок силам повстанцев удалось захватить многие стратегически важные объекты в центре города. Тем не менее, большая его часть по-прежнему находилась под контролем оккупантов. Через несколько недель после начала боев поражение восставших стало очевидным. Однако, несмотря на это, они еще долгое время не собирались складывать оружие.
Широко известен факт, что в момент начала восстания Красная армия уже подходила к пригородам Варшавы. Казалось, взятие города было делом нескольких дней. Тем не менее, этого не произошло. Наступление было приостановлено. Советское руководство в течение двух месяцев наблюдало за тем, как происходит уничтожение Армии Крайовой и жителей Варшавы. Единственной операцией, направленной на улучшение положения восставших, была попытка частей 1-ой армии просоветского Войска Польского форсировать Вислу в начале сентября. Но она закончилась провалом.
Большинство современных исследователей убеждено, что, помимо нехватки боеприпасов и усталости солдат от полуторамесячного наступления, стояние на Висле соответствовало и политической воле Сталина, желавшего уничтожения одних его врагов другими. Сомнений в том, что АК он воспринимал как врагов, нет никаких.
.............................................................
Казалось, жертвы Варшавы были напрасными. Однако этим восстанием поляки всё же одержали огромную моральную победу, которая стала для них ценностью и объединяла большую часть нации. Память он ней помогла им во многом сохранить чувство собственного достоинства даже под советским влиянием.
Был ли у Польши шанс сохранить независимость? В условиях Второй мировой войны объективно такой возможности у неё не было. Находясь между враждующими державами, она должна была примкнуть к одной из противоборствующих сторон. Иное поведение было изначально обречено на поражение.
-------------------------------------------------------------------------
Как под копирку у шляхтичей либерастик хреначит текстик - когда нет побед, приходится поражение изображать победой .... )))

http://inoforum.ru/forum/index.php?s=5a2d0f6fdc5369defef2e3d740aabc6f&showtopic=6006 "Wprost" 02.08.09
Ursa Сегодня, 9:16 http://www.wprost.pl/ar/115278/Powstanie-S...115278&pg=0
Dariusz Baliszewski Powstanie Stalina
Дариуш Балишевский ВОССТАНИЕ СТАЛИНА
Договорились ли немцы и Советы о том, как уничтожить поляков в варшавском восстании? Одни делали вид, что наступают, другие делали вид, что бегут. Однако, когда в Варшаве в ответ на звуки приближающегося фронта вспыхнуло восстание, те, кто наступал, вдруг остановились. А те, кто убегал, столь же неожиданно прекратили своё паническое бегство. Воюющие между собой две крупнейшие армии Второй мировой войны вдруг, словно сговорившись, прекратили всякие боевые действия на этом фронте. Почти на полгода. В это время одни убивали поляков, а другие на правом берегу Вислы ждали и стерегли, чтобы никто не помешал этому преступлению.

СОЮЗ СТАЛИНА И ГИТЛЕРА?
Не найдено ни одного документа, свидетельствующего о том, что немцы и русские договорились. Никто не отважился хотя бы задать вопрос о возможности договора и советско-немецкого сотрудничества в деле варшавского восстания. Конечно, историки спрашивали, почему Сталин не согласился ни на какую форму помощи восстанию. Почему до самой середины сентября он не предоставил союзникам своих аэродромов на тылах фронта, чтобы англичане или американцы могли доставлять помощь борющейся Варшаве. Спрашивали, как это получилось, что от строившейся в течение полугода немецкой Festung Warschau к моменту советского январского наступления 1945 года не осталось ничего – ни одного бункера, ни одного укрепления, ни одной линии противотанковых рвов. Остался только разрушенный, сожжённый город и десятки тысяч польских тел на улицах. С перспективы истории оказалось, что Советы только притворялись, что атакуют, а немцы только изображали оборону. Так, словно разрушение Варшавы и уничтожение её населения было единственной общей стратегической целью обеих армий. Так, словно сам Сталин отдал приказ о начале восстания.
Сталин, конечно, знал, что в Варшаве готовится восстание. У него было достаточно информации от его варшавских агентов из ПРП (Польской Рабочей Партии – прим. перев.) или от его парашютистов, сброшенных на Варшаву, как таинственный капитан Калугин. Впрочем, и не надо было где-то далеко искать варшавских агентов, если он имел их в составе польского правительства в эмиграции. Каждый самый секретный документ, каждый наиболее тайный польский план раньше или позже попадал к нему на стол. Кроме того, после восстаний вильненского и львовского он мог иметь полную уверенность в том, что поднимется и Варшава.

БЕГСТВО КОММУНИСТОВ
Из-за отсутствия документов необыкновенно трудно проследить приготовления Сталина к варшавскому восстанию, но нельзя сказать, что это совершенно невозможно. В конце июля 1944 года, перед провозглашением так называемого Июльского Манифеста, руководству ПРП в Варшаве из Центрального Бюро Польских Коммунистов в Москве пришла депеша - призыв немедленно перебросить политический актив ПРП на территорию, освобождённую от немцев. Авторы депеши не скрывали, что это приказ самого Сталина. Другой документ, письмо того же Бюро Польских Коммунистов в Центральный Комитете ВКП(б) от 14 июля 1944 года заключает в себе просьбу о помощи при перевозке выдающихся деятелей Польского Народного Совета и Польской Рабочей Партии на освобождённые территории.
Ещё за неделю до форсирования Буга Москва потребовала переброски из Варшавы на восток политического руководства и частей Армии Людовей. Почему? Достаточно обратиться к воспоминаниям Владислава Гомулки, чтобы осознать, каким странным и непонятным был этот приказ. Он требовал бросить коммунистических деятелей и солдат Армии Людовей в опасный путь через линию фронта. Послать их на территорию, где не действовал транспорт и коммуникации, где легко было попасть под случайный обстрел или быть случайно задержанным. Выведение малочисленных отрядов Армии Людовей с оружием из Варшавы (всего-то около 400 человек) казалось непонятным и означало их верную гибель. Этот рассказ вызывал тем большее недоумение, что, как писал Гомулка, «прямо-таки паническая эвакуации администрации, полиции, службы безопасности и немецкого населения Варшавы в первой половине третьей декады июля, огромные колонны отступающих немецких войск утверждали нас в убеждении, что Красная Армия вот-вот покажется на подступах к Варшаве.
И всё-таки приказ Сталина был исполнен. 29 июля покинули Варшаву и Гомулка, и Берут, и Юзьвяк. Всё руководство ПРП и ПНС. В Варшаве остался так называемый триумвират с Александром Ковальским, который обсуждал, как приветствовать русских, которые приближаются к Варшаве. Если внимательно присмотреться к тому, что происходило 29 июля 1944 года, когда по приказу Сталина «руководящая тройка» покинула готовящуюся к боям Варшаву, то окажется, что именно в этот день произошло значительно больше непонятных, необъяснимых событий. Вот радиостанция «им. Т. Косьцюшко» Союза Польских патриотов именно в этот день передала: «Жители Варшавы! К оружию! Пусть все встанут стеной вокруг Польского Народного Совета, вокруг варшавской Подпольной Армии. Ударьте по немцам. Помешайте их планам разрушения общественных зданий. Помогите Красной Армии в переправе через Вислу. Пусть миллион жителей Варшавы станет миллионом солдат!». В тот же день на улицах Варшавы кто-то разлепил плакаты, призывающие к борьбе: «Защитники Польши! Солдаты героической подпольной армии. Пришло время действовать. Сегодня Отчизна призывает вас к открытой борьбе». Эти провокационные плакаты, подписанные Польской Армией Людовой, в то же время провозглашали, что командование Армии Крайовей внесено в советский список военных преступников.

ОРУДИЕ УНИЧТОЖЕНИЯ
Из воспоминаний коммунистов – как Юзьвяка, так и Гомулки – однозначно следует, что то, что вскоре должно было произойти в Варшаве, для них было полной неожиданностью. О готовящемся в Варшаве восстании они не были проинформированы. Более того, даже не подозревали, что оно может вспыхнуть. Не подозревали, потому что были противниками восстания. Однако, документы, похоже, свидетельствуют кое о чём ином.
Во-первых, о том, что они вместе с Корпусом Безопасности о готовящемся восстании были проинформированы ещё 28 июля. Во-вторых, они первые призывали к борьбе. «Кто поляк и патриот, - писал «Гвардеец» 30 июля, - пусть берётся за оружие. Пришла пора восстания и мобилизации. Приближается освобождение, которого мы ждали 5 лет немецких зверств. Мы не допустим, чтобы эту свободу завоевала для нас только советская армия. Наша гордость требует показать всему миру, что мы боролись за нашу свободу, отдавая этому все силы».
Стоит припомнить эти документы, чтобы более громко, нежели в дни восстания, во весь голос спросить, были ли эти призывы вызваны патриотизмом и любовью к Польше, или же это документы сталинской провокации, чудовищного, циничного сценария, в котором варшавское восстание (как и предыдущие польские восстания) должно было стать орудием уничтожения.Решение о дне начала восстания рождалось в драматических дискуссиях и спорах. Те, кто принимали его в Главной Комендатуре АК и в Делегатуре Правительства, ранее несколько раз переносили дату. Они хорошо помнили недоверчивость своего командующего, генерала Стефана Грота-Ровецкого, по отношению к русским и его приказ, чтобы ждать артиллерийского обстрела левого берега Вислы. Они понимали, что без договорённости с русскими начинать нельзя. Но начали, когда советские танки оказались на Таргувеке (Таргувек – район Варшавы на правом берегу Вислы, прим перев.). Начали, когда в Москву уже прибыл для политических переговоров премьер их правительства, Станислав Миколайчик. Начали, когда на подступах к Варшаве уже шло танковое сражение, которого Советы – вопреки заявлениям русской пропаганды – вовсе не проиграли. Казалось, они предвидели всё. Даже телефонные колодцы на Саской Кемпе, через которые можно было поддерживать непосредственную связь с восставшей Варшавой. Они не предвидели только того, что никто в этих колодцах никогда не поднимет трубки. Не предвидели, что Сталин, который хотя бы из данных авиаразведки прекрасно знал, что Варшава борется, десять дней притворялся человеком, лишённым всякой информации, чтобы, наконец, заявить, что не хочет иметь ничего общего с «варшавской авантюрой». За ним – как дети вслед за матерью повторяют «Отче Наш» - польские коммунисты, все эти Жимерские, Гомулки, Беруты и Юзьвяки, притворялись, что не знают о восстании. И в Люблине притворялись, где всё население молилось о спасении восстания.
Почему польские коммунисты по приказу Сталина накануне восстания, к которому сами же призывали, вдруг покинули город? Почему историки замалчивают факты, свидетельствующие о реализации какого-то сталинского сценария, следуя которому, коммунисты, чтобы уцелеть, должны были покинуть Варшаву? Совершенно ясно одно: кто-то заранее знал о близкой гибели города, кто-то заранее знал, что фронт остановится на Висле и что немцы и Советы в общем деле уничтожения поляков смогут договориться. Даже если они договорились без слов и даже если ни один документ не способен подтвердить это.
----------------------------------------------------------------------------
Документов нет, но все равно "все ясно" !!!! Урод (((

ИноСМИ.Ru http://www.inosmi.ru/translation/251236.html
Никаких сомнений насчет Восстания ("Польское радио для заграницы", Польша)03 августа 2009
Польские центральные газеты накануне 65. годовщины начала Варшавского восстания 1944 года широко освещают проблематику, связанную с памятной датой. Так, 'Газета выборча' публикует интервью известного польского историка, специалиста по истории Второй мировой войны и подпольного движения в Польше проф. Яна Цехановского.
Кстати, проживающий в Лондоне проф. Цехановский был участником Варшавского восстания. По его мнению, решение о начале вооруженного восстания против немецких оккупантов было ошибкой, результатом ошибочной оценки тогдашней политической и геостратегической ситуации. Вдобавок, как утверждает историк, при оценке Варшавского восстания также следует учесть весьма амбициозную личность главнокомандующего подпольной Армией Крайовой генерала Леопольда Окулицкого.
'Восстание было плодом польского героизма и стало доказательством того, что поляки сумеют сражаться за свободу до последнего в самых трудных условиях. Мы удерживались на занимаемых позициях больше двух месяцев, что не могло бы произойти без всеобщего гражданского подхода, способности жителей польской столицы самоорганизовываться. И здесь спорить не о чем. Но остальные факты следует оценить трезво' - сказал в беседе с 'Газетой выборчей' проф. Ян Цехановский.
Наряду с этим он обратил внимание на политические и стратегические ошибки, допущенные руководством Армии Крайовой. 'Генерал Владислав Андерс назвал решение о начале Варшавского восстания несчастным и даже преступным. Такая оценка мне лично кажется преувеличением. Тем не менее, надо четко отметить, что борьба не была командованием надлежащим образом подготовлена. В существовавших тогда политических и геостратегических условиях шансов одержать победу не было. Более того, черный сценарий развития событий вообще не принимался во внимание. Например, вообще не поднимался вопрос, в какой степени отряды повстанцев могут обеспечить безопасность мирному населению Варшавы', - подчеркивает в интервью 'Газете выборчей' историк Ян Цехановский.
Также 'Газета выборча' напоминает, что 5-летний юбилей отмечает Музей Варшавского восстания. 'Было создано учреждение, отличающееся способом представления истории от традиционного музея. Деятельность музея и его экспозиции в значительной степени адресованы людям эпохи компьютеров и мультимедийных технологий. Открытие Музея Варшавского восстания 31 июля 2004 года стало для Варшавы настоящим праздником. Сегодня это один из наиболее значимых пунктов на культурной карте польской столицы. Экскурсии из всей Польши бронируют входные билеты задолго до приезда в Варшаву. Музею также удалось создать новую, романтическую, основанную на массовой культуре легенду Варшавского восстания, привлекательную особенно для молодого поколения. Но, все-таки, восстание в военном и гуманитарном плане потерпело поражение. Его результатом было уничтожение города и культурного наследия целых поколений. К сожалению, в экспозиции музея не отражена дискуссия о целесообразности повстанческого подвига и его последствиях. Есть мартирология, многочисленные свидетельства, воспроизводится атмосфера ужаса тех времен, человеческие трагедии. В музее, однако, нет места сомнениям', - отмечает сегодняшняя 'Газета выборча'.

http://www.fondsk.ru/article.php?id=2359 "Фонд стратегической культуры" 04.08.2009
Наталья МАСЛЕННИКОВА О книге В.В.Розанова «Война 1914 года и русское возрождение»
.............................................................................
И, наконец, ещё один важный раздел книги «Судьба Польши и Слово Верховного Главнокомандующего», перед которым помещен исторический документ, думается, впервые широко после 1914 года публикуемый полностью в России и поэтому тоже представляющий большой интерес: Обращение Верховного Главнокомандующего о Польше и о Червонной Руси. Он раскрывает перспективы русской православной политики в отношении братского славянского народа: «<…> Пусть сотрутся границы, разрезавшие на части польский народ. Да воссоединится он воедино под скипетром Русского Царя. Под скипетром этим возродится Польша, свободная в своей вере, в языке, в самоуправлении. Одного ждет от вас Россия, — такого же уважения к правам тех народностей, с которыми связала вас история. С открытым сердцем, с братски протянутой рукой идет вам навстречу Великая Россия. Она верит, что не заржавел меч, разивший врага при Грюнвальде. <…> Заря новой жизни занимается для вас. Да воссияет в этой заре знамение креста — символ страдания и воскресения народов. — Верховный Главнокомандующий генерал-адъютант Николай»9 (288-289).
Перевод этого эпохального документа на польский язык был выполнен графом Сигизмундом Велепольским, председателем польской группы в Государственном Совете. Морис Палеолог, посол Франции в Российской империи, рассказывая в своих мемуарах об обнародовании «Польского манифеста», в частности, сообщает следующее: «Третьего дня Сазонов10 просил Велепольского посетить его… В нескольких словах он сообщил ему обо всем, затем прочел ему манифест. Велепольский слушал его со стиснутыми руками, с затаенным дыханием. После волнующих заключительных слов… он разражается слезами и шепчет: “Боже мой, Боже мой, слава тебе…” Когда Сазонов рассказывает мне эти подробности, я привожу ему слова, которые Гратри произнес в 1863 г.: “Со времени раздела Польши Европа находится в состоянии смертного греха”»11. Думается, что переживания графа Велепольского, вызванные этим манифестом, разделял весь польский народ. «Этот призыв, вместе со старыми франко-польскими связями, привел к тому, что все видные общественные деятели русской части Польши громко провозгласили свою верность союзникам; легионы Пилсудского почти не нашли себе пополнения в Царстве Польском»12. Но не ради привлечения поляков в стан союзников был дан сей манифест, а в соответствии с волей Государя: «дабы цел был и сохранялся впредь польский народ, как единый из славянства» (290), дабы освободить Европу от «смертного греха» — именно таковыми были принципы православной политики последнего Российского императора13. Это был достаточно мужественный поступок Николая II, особенно в военное время, ибо далеко не всё русское общество разделяло подобный взгляд на «польский вопрос». За Обращением Главнокомандующего стояло царское слово. О нем, об этом слове, удивительно проницательно судит Розанов: «Мы даже не догадываемся, не умеем подняться умом до объема слова царского, из которого исходят миры… …слово царское есть творческое, живородящее, созидающее… целые миры. Сила, которая накоплена историей» (295).
И вот царь заговорил о воссоединении Польши. «В то время, как Австрия манила их (поляков) приманками провинциальной свободы, — …не пророняя слова о целизне Польши, — и явно, что эту провинциальную свободу она увеличивала не по расположению к полякам, но для укора единородной им России и для наибольшего увода поляков вдаль и вдаль от славянства… а Пруссия цинично и явно поклялась стереть поляков с самого лица земли… в это самое время был некто, кто оказался им самым суровым, наименее обещающим, но втайне он-то болел о главном их страдании… Первые же слова Обращения… выявили воочию всего мира главное страдание поляков с такой полнотою, что сами поляки затрепетали, ибо и сами они скорее путались в этих мыслях, все говоря только о провинциальной свободе… отчаиваясь даже в ней и представляя себе “восстановление разорванного народа” пустой мечтой, для которой нет в мире никакой опоры» (291). Однако, как показала история, такая опора была, и был это именно Русский Царь; «…поляки… были без надежды в истории. Вдруг им открылось, что он был Некто, кто всегда о них думал, — думал и молчал, болел и молчал… Пока не дошло до поры “сделать”. И он “сделал”. — “Повелеваю”…» (298). Говоря о государевом слове, Розанов подчёркивает, что «оно стоит совершенно вне традиции славянофильства» и «открывает собою традицию Престола Царского»; по замечанию писателя, «о Польше… славянофилы не говорили ни разу тепло» (298). В связи с этим хотелось бы напомнить о труде Н.Я. Данилевского «Россия и Европа». Эта книга, по справедливому мнению выдающегося русского мыслителя К.Н. Леонтьева, «в первый раз определила, что настоящее славянофильство есть не простой панславизм и ни какая попало любовь к славянам, а стремление к оригинальной культуре… стремление к своеобразной… цивилизации, долженствующей поглотить и претворить в себе европеизм…»14. В главе ХIV своего исследования Данилевский специально рассматривает польский вопрос и предлагает его решение в границах Всеславянской федерации. «В качестве члена союза, будучи самостоятельна и независима, в форме ли личного соединения с Россией, или даже без оного, — пишет ученый, — она (Польша) была бы свободна только во благо, а не во вред общеславянскому делу. Силы Польши были бы в распоряжении союза; а всякое действие ее против России было бы действием не против нее только, а против всего Славянства… было бы, следовательно, изменою против самой себя»; под всеславянским же союзом он понимает
«единственную твердую почву, на которой может расти самобытная славянская культура»15.
Рассуждая о польской проблеме, Розанов подчёркивает, что полякам «громадным, в версту, словом — … указано “лежать в славянском Гнезде”. Конечно, это не то, что “в немецком гнезде”, где им вообще нет никакого места, никакого духа, где только ожидается всеми… “когда же вас не будет?”» (302). Нельзя не заметить, что эти же мысли, только более аргументированно, без излишней эмоциональности, были высказаны Данилевским ещё в 1871 году (первое издание «России и Европы»). А потому утверждение Розанова, что традиция Престола пролегала «совершенно вне традиции славянофильства», должно воспринимать с оговорками.
Действительно, славянофилы по-разному смотрели на «польский вопрос», и, конечно, их мнения нуждаются в пояснении. Кроме того, критика славянофилов, развёрнутая писателем в настоящей главе («славянофильство умерло», мысль его «бессильна и узка…», «благородные мысли славянофилов суть именно то благородство, из которого ничего не выходит» и проч. 298), вступает в явное противоречие с его же мнением, высказанным выше, в третьей главе книги, где автор, в частности, пишет: «Славянофилы не только кротким взглядом отметили кроткие черты русской истории… но и личным духом своим… стали звать сюда же. Они дали не только объяснение, но и дали идеал. <…> Славянофилы, отклоняясь от неразрешимой проблемы о «конечном смысле человеческой жизни», который в руках Промысла и Судьбы, — дали ближайшую и широчайшую концепцию… целой цивилизации, как непременно мирной, без… притеснения, без угнетения и в полном мире» (273). А говоря о переименовании русской столицы в «Петроград» («славянщина убогая» — как охарактеризовала этот акт небезызвестная интеллигентка Гиппиус), подчёркивает:
«Могучее “хочу” Государя в отношении наименования столицы указует нам другие родники бытия: славянский мир и все те нравственные и политические начала, какие указывали славянофилы. …заря новой войны… культурное возрождение России, возрождение на исконных русских началах» (280). Значит, все-таки традиция Престола и традиция славянофильства достаточно тесно связаны. Как раз в данном случае весьма наглядно проявляется известная непоследовательность розановской мысли, её «эскизность», путаность, на что часто указывают исследователи его творчества и что, кстати сказать, иногда затрудняет прояснение истинной позиции писателя.
.........................................................

www.regnum.ru/news/1194194.html "ИА REGNUM" 20:40 07.08.2009
Эксперт: Польша надеется, что внушение комплекса вины Украине сделает её более послушной
В июле 2009 года польский сейм принял постановление по поводу резни поляков на Волыни 1943 года, осуществлённой ОУН-УПА, в тексте которого использовались термины "этнические чистки" и "геноцид". Польская общественность всё чаще озвучивает негативные заявления в адрес украинского национализма, а МВД Польши запретило проведение на территории страны украинского велопробега "Европейскими путями Степана Бандеры". Ситуацию прокомментировал 7 августа в интервью корреспонденту ИА REGNUM Новости российский историк и политолог Олег Неменский.

То, что Польша вновь подняла на официальном уровне тему Волынской резни - вполне закономерное и давно назревшее событие. Решение актуализировать эту тему было принято ещё в 2003 году, когда на фоне 60-й годовщины начала резни польские социологические службы установили крайне низкую осведомлённость общества о тех событиях. Потом, однако, отношение к украинскому национализму было не то что изменено, но временно смягчено благодаря тем перспективам, которые открывались перед польской политикой в связи с "оранжевой революцией" на Украине и пропольским вектором политики президента Ющенко. Однако этот период явно подошёл к концу, так и не оправдав тех надежд.
Современная Польша возвращается к своей традиционной исторической политике, которая в полной мере теперь будет направлена и на Украину. В польском общественном сознании вновь побеждает старый стереотип украинца как "резуна", а украинского национального движения как кучки преступных бандформирований. Впрочем, в принятой Сеймом резолюции всё выражено в крайне мягких формулировках: резня обозначена как "массовые убийства, имеющие характер этнической чистки и признаки геноцида", то есть напрямую геноцидом так и не названа. Это тем более выразительно в сравнении с Катынью, которую в Польше принято открыто называть геноцидом. Между тем, доказать геноцидальную сущность катынских расстрелов вряд ли возможно, тогда как задача очистки Галичины и Волыни от польского населения ставилась ОУН-УПА вполне открыто.
Основное положение польской исторической политики - внушение другим народам комплекса вины перед Польшей и дальнейшее его эксплуатирование. Это и важнейшая черта польской национальной идеологии, польского миропонимания. Во все века Польша видится как мученица за христианскую веру, за "свет европейской цивилизации и просвещения", за "демократические идеалы Запада". Вина внушается как "обидчикам" - прямым врагам в те или иные эпохи, так и "предателям" - союзникам Польши, не проявившим в своё время достаточно рвения в деле её защиты от обидчиков. То есть эта политика покрывает почти все внешние контакты страны. Резолюция Сейма 15 июля - один из шагов в этом направлении, направленный на внушение комплекса вины Украине. Польша не собирается испортить через это свои отношения с соседкой, как раз наоборот - она надеется на то, что внушённый комплекс вины сделает Украину более уступчивой и более послушной польской политике.
Ещё одна причина, по которой Польша будет и дальше разыгрывать карту с Волынской резнёй - это операция "Висла", о которой вряд ли забудут на Украине. Выселение в 1947 году сотен тысяч автохтонных жителей с древнерусских земель, подаренных после войны Сталиным Польше, было откровенно этноцидной компанией. Польша до сих пор не дала официальную правовую оценку этой операции, как и самой её идеологии "окончательного решения украинского вопроса". Для проводимой Варшавой исторической политики это большая проблема, и один из способов её решить - привязать операцию "Висла" к Волынской резне. Маршалек Сейма Бронислав Коморовский уже заявил, что "Висла" была вынужденной акцией, ответной на действия УПА. Таким образом, вина за неё как бы перелагается с Польши на Украину.
Нет сомнений в том, что усиление польской исторической политики в отношении Украины приведёт к ухудшению отношений двух стран, к изменению самого климата польско-украинских контактов. Однако польская политика руководствуется не прагматическими соображениями, а традицией своего взгляда "на Восток" и особенностями польского национального самосознания. Украинская сторона устами различных общественных организаций и даже политических партий уже выразила своё крайнее недовольство тем, что польская оценка этих событий вырывает их из исторического контекста, не учитывая национально-освободительный характер действий УПА. Оскорбляет украинцев и употребление в официальном документе такого польского термина как "кресы", который призван подчеркнуть то, что Польша рассматривает Западную Украину как свои "окраины", признавая тем самым их исторически польский характер. Но в Польше вряд ли будут услышаны эти протесты, так как сама их аргументация чужда польскому политическому и историческому мышлению.
Несомненно также, что в отношении к ОУН-УПА и её идеологии польская позиция гармонирует с русской, и в деле возможного осуждения этих организаций интересы наших стран тождественны. Нельзя также забывать о том, что вырезали в те годы совсем не только польское, но и автохтонное местное население, признававшееся "нелояльным", то есть сопротивлявшееся политике украинизации и не принимавшее насаждаемую ОУН версию украинского национализма. Её идеология была не только антипольской, но и - даже в ещё большей степени - антиисторичной, направленной на лишение Волыни и Галичины их исторического облика, традиционной идентичности и веры местного населения, его исторической памяти. Именно из-за этого украинский национализм имеет столь сильный антирусский настрой: всё, отсылающее к традиции Руси, воспринимается враждебно. И так как именно эта версия национального проекта стала господствующей на Украине, так как именно она является сейчас фактически государственной идеологией страны, то дело её осуждения является прямым интересом и России, и Польши.

http://gezesh.livejournal.com/35693.html
gezesh (gezesh) @ 2009-03-09 18:14:00
Читая "Ведьмака"
Все-таки поляки - удивительный народ: они даже сказку не могут написать без того, чтобы не пнуть СССР.
-------------------------------------------------------------------------------------
kis_kisych 2009-03-09 03:31
А что в книге антисоветского?
Я с "Ведьмаком" знаком только по кино.

gezesh 2009-03-09 03:41
Да там в одной из книг описывается эпизод второй войны с Нильфгаардом, где одно из нейтральных государств заключило с ним пакт, в результате которого ввело свои войска на территорию третьей страны, с этим самым Нильфгаардом воевавшей, под предлогом освобождения проживавших там братских народов.
"На мосту через реку Дыфню они обменялись рукопожатиями. Маркграф Мансфельд из Ард Каррайга и Мэнно Коегоорн, главнокомандующий нильфгаардскими войсками из Доль Ангры. Пожали друг другу руки над кровоточащим, догорающим королевством Аэдрин, закрепляя тем самым бандитский раздел добычи. Самый отвратный из жестов, какие только знала история".

Да, это превосходно.
festung 2009-03-09 03:49
Аналога Катыни в книге нет?

gezesh 2009-03-09 05:01
Пока не нашел.
Зато про Обезглавленную Армию (ТМ) есть. Правда уже в отношении Нильфгаарда и в не совсем стандартном ключе.

dannallar 2009-03-09 05:47 Сам Сапковский писал, что на встрече с чешскими читателями, те поблагодарили его за смелость - по их мнению, было описано участие Польши в разделе и оккупации Чехословакии в результате Мюнхенских соглашений.
Так что - у всех свои ассоциации.

koolamesa 2009-03-09 05:58
Я думаю, там рассматривается раздел Чехии, а не раздел Польши. За эту версию говорит а) фраза "Я принёс вам мир" и б) тот факт, что "нейтральное государство" было впоследствии полностью захвачено, а не ранено, как Редания.

gezesh 2009-03-09 06:25
В реальности между Гермаией и Чехословакией не было войны, между Нильфгаардом и Аэдрином - была.
В реальности из части Чехословакии получилось полунезависимое государство. У Сапковского - нет.
В реальности Чехослвоакия сама передала Тешинскую область Польше.
В реальности раздел Чехословакии произошел с согласия прочих держав, за исключением СССР.
В реальности Польша и Германия не подписывали договоров о разделе Чехословакии перед оным разделом.
С разделом Польши события, описанные в Ведьмаке, имеют гораздо больше общего.

http://szhaman.livejournal.com/349847.html
szhaman @ 2009-08-17 21:43:00
1883 год...
Листаю сейчас очень занимательную книгу "Сокращенный свод полицейских, административных и судебных постановлений для домовладельцев и обывателей города Варшавы" :
(сканы)
............................................
Оцените некоторые "полицейские распоряжения"
............................................
Мне, конечно, было особенно интересно это постановление:
............................................
Вот еще несколько
............................................
П.С А как вам такие "правила"?
............................................

http://inoforum.ru/forum/index.php?showtopic=6628&st=0&gopid=526347&#entry526347 Gazeta Wyborcza 18.08.09
Ursa Сегодня, 1:56
http://wyborcza.pl/1,76842,392027.html
Włodzimierz Kalicki Cud nad Wisłą 1920 r.
Влодзимеж Калицкий Чудо на Висле. Год 1920
18-08-1995. Если бы мы проиграли эту битву, мир выглядел бы иначе – без Польши.
Начальник Государства и Главнокомандующий Юзеф Пилсудский не намеревался ждать. Он мечтал о воскрешении давней Речи Посполитей, о федерации народов польского, литовского, украинского и белорусского (следует заметить, что в оригинале поляки, литовцы и украинцы названы народами, а белорусы – «людом»; не знаю, как перевести эту тонкость – народность, племя? - прим. перев.). . Независимо от политических намерений в 1919 году трезвый военный расчёт требовал отодвинуть границы главного виновника разделов Польши как можно дальше на восток.
Зимой 1919 года польские части занимали позиции лишь чуть восточнее нынешних границ Польши.
В марте, упреждая советскую атаку, группа войск генерала Шептицкого перешла Немен, отбросила большевистские войска, заняла Слоним и предместья Лиды и Баранович. Южнее польские части перешли реку Ясёлду и канал Огиньского, заняли Пиньск и окопались далеко на востоке.
В апреле сильная группировка польских войск под личным командованием Пилсудского разбила группировку большевистских войск и заняла Вильно, Лиду, Новогрудек, Барановичи.
В августе 1919 года началось второе польское наступление на северо-востоке. Польские войска взяли Минск белорусский и остановились далеко на востоке, на линии рек Березины и Двины. В январе 1920 года группа войск генерала Рыдза-Смиглого взяла Двинск на латвийской границе и затем передала город латвийской армии.
Окончательно расправиться с большевиками Пилсудский хотел на Украине. Разгром на юге главных сил Красной Армии и границы на Днепре должны были дать на востоке Pax Polonica, мир на условиях Речи Посполитой. И ещё кое-что – возрождение Украины под защитой польской солдата.
Кровавые бои польской армии с украинцами за Львов, в Восточной Малопольше, на Волыни затихли в середине 1919 года. Перед решительным наступлением Польша заключила союз с вождём войск Надднепровской Украины, атаманом Семёном Петлюрой, который ранее спасся со своими войсками на польской стороне фронта от преследования контрреволюционной армии генерала Деникина.
Это сражение было неизбежно. Если не августе 1920 года под Варшавой, то чуть раньше – где-то на далёких кресах восточных. Мы должны были вступить в решающее сражение с большевиками, независимо от того, мы бы на них напали или ждали бы терпеливо атаки с востока. Мы должны были дать этот великий бой, потому что независимость Польши после 123 лет рабства нельзя было уладить «за чашкой чаю», в тиши кабинетов, дипломатическими переговорами.
На переломе 1919 и 1920 годов Москва и Варшава договаривались о мире. Обе стороны, однако, не доверяли друг другу. И обе были правы.
Юзеф Пилсудский хотел мира, но после разгрома главных сил Красной Армии, сконцентрированных на границе с Польшей.
Москва хотела мира, но после установления на Висле Польской Советской Республики.
На войне все совершают ошибки – выигрывает тот, кто совершает ошибок меньше.
Начиная в апреле 1920 года наступление на Киев, польские военные совершили ошибок больше, чем их противник. Разведка ошибочно сообщила, что самые сильные группировки большевистских войск находятся на Украине, недооценив, однако, огромной концентрации Красной Армии на севере, на вильненско-белостокском направлении. Когда уже было ясно, что большевики готовят наступление на севере, Главнокомандующий решил, несмотря ни на что, раньше ударить на Киев, окружить и разбить советские армии на юге и потом перебросить силы на северный фронт. Это казалось реальным, однако, при условии, что большевики будут упорно оборонять Киев.
Но большевики не позволили поймать себя в ловушку. Первый польский удар, хотя и успешный, оказался направлен в пустоту – котёл под Малином замкнулся всего на день позже, чем следовало, и это дало большевикам шанс ускользнуть. Наступление на Киев было ещё одним ударом в пустоту. Большевики город не обороняли, отступили на восток. Русскую армию, как столько раз раньше и позже, спасло неизмеримое пространство России.
Польские стратеги ошиблись в своих расчётах на освободительное восстание украинцев. Те не собирались вступать в армию Петлюры.
- Союзник наш – на этот раз это были поляки – оказался неискренним: говорил и подписывал одно, а думал совершенно другое! Самым честным из них был Пилсудский, но и он намеревался, в лучшем случае, восстановить какую-то «автономную» или «федерализованную» Украину, - писал тогда министр в правительстве Петлюры Иван Фещенко-Чапивский. Таким образом, киевская экспедиция потеряла всякий смысл.
Последней ошибкой было то, польское командование не приняло всерьёз срочно вызванную на украинский фронт конную армию Семёна Буденного. Когда она начала гулять по польским тылам, было уже поздно. На юге началось отступление.
Кремль сначала ошибок не совершал. Армия была подготовлена старательно. Нехватки в вооружении были восполнены трофеями, захваченными у союзнических и белогвардейских войск. Численность Красной Армии была увеличена до более чем миллиона солдат, повышена дисциплина. Большевики разожгли в России националистические настроения. Лозунгом защиты «Великой и независимой России» они привлекли в армию бывших царских офицеров. Особенно много их пришло под красные знамёна после обращения выдающегося царского генерала Брусилова, который призвал забыть обиды и утраты и присоединиться к большевикам.
Перед решающим наступлением командование на северном фронте принял лучший советский военачальник, разгромивший генерала Деникина, - Михаил Тухачевский.
Советский удар, разработанный Тухачевским, смял левое крыло польского фронта. Несмотря на попытки контратак поляки отдавали одну за другой линии обороны – и линию бывших немецких укреплений Первой мировой войны, и линию Немана, канала Огиньского, Щары, Ясёдлы, наконец, линию Буга и Нареви.

Армии Тухачевского встали перед Варшавой.
Позже, через много лет, участники той войны старались описать и объяснить свои действия. Михаил Тухачевский утверждал, что он решился атаковать Варшаву с северо-востока и севера, поскольку именно там, по его мнению, находились главные польские силы, защищающие подходы к гданьскому коридору, по которому с Запада шло снабжение для поляков. Польские военачальники и военные историки в концепции Тухачевского видят нечто иное:
«Что касается меня, я сравнивал поход Тухачевского на Вислу с походом также на Вислу генерала Паскевича в 1830 году. Я даже утверждал, что концепция и направление операции взяты, видимо, из архива польско-русской войны 1830 года», - писал маршал Юзеф Пилсудский.
Тогдашнее командование Красной Армии состояло из кадровых офицеров армии царской. Царские офицеры в военных академиях основательно изучали историю войн, в том числе и варшавского маневра фельдмаршала Паскевича.
Михаил Тухачевский должен был знать о штурме Варшавы в 1831 году ещё и по другой причине.
Прадед Михаила Тухачевского, Александр Тухачевский, в 1831 году командовал Олонецким полком во II Корпусе генерала Кройтца. В первые дни штурма Варшавы полк Тухачевского во главе колонны II Корпуса атаковал южную сторону Редута Ордона. Когда батальоны Тухачевского ворвались на валы Редута, взрыв порохового склада уничтожил укрепление и похоронил вместе с защитниками более ста русских солдат и офицеров. Полковник Александр Тухачевский, тяжело раненный, был взят в плен и умер в тот же день.
С южной стороны Редут Ордона штурмовала другая колонна русского корпуса, а в её рядах полковник Липранди, шурин полковника Александра Тухачевского. После взрыва Редута и смерти командующего русской колонной, полковник Липранди принял командование и на следующий день взломал вторую линию польской обороны между рогатками Воли и Иерусалимскими. Он был среди первых русских, ворвавшихся в город.
В 1831 году автором плана, согласно которому русская армия должна была дойти по правому берегу Вислы до самой прусской границы, там переправиться на левый берег, вернуться и штурмовать Варшаву, был царь Николай I. Фельдмаршал Паскевич с тяжёлым сердцем принял царский план. Он знал, что, направляясь вниз по Висле, открывает свой левый фланг и рискует быть разбитым польскими войсками, сконцентрировавшимися в районе Модлинской крепости.
План удара на левый фланг русских немедленно обдумал самый выдающийся стратег кампании 1831 года, генерал Игнаций Пронджиньский. Однако главнокомандующий генерал Ян Скшинецкий – как обычно, когда только появлялся шанс одержать решительную победу – предпочитал гамлетствовать, обсуждать тонкости обеда с личным поваром и позировать живописцам.
Правнук полковника Александра Тухачевского, Михаил, в 1920 году главные силы, три армии и кавалерийский корпус, бросил на север, по следам фельдмаршала Паскевича.
Но тогда у нас, к счастью, были вожди из плоти и крови. Расположенная в районе Модлина 5 Армия генерала Владислава Сикорского на следующий день после того, как более слабая, центральная группировка Красной Армии начала непосредственное наступление на Варшаву и взяла Радзымин, ударила на север, на главные силы Тухачевского. Генерал Сикорский столетней давности план генерала Пронджиньского реализовал великолепно. Хотя в 5 Армии было в три раза меньше солдат и орудий, чем в большевистских армиях, генерал Сикорский, по-наполеоновски маневрируя небольшими силами, по очереди разбивал группировки противника и принуждал их к отступлению.
203 Уланский полк с истинно кресовой лихостью на минуту залетел в Цеханов, где впавшие в панику советские командиры сожгли армейскую радиостанцию. Самая сильная группировка войск Тухачевского была разорвана, рассеяна, лишена связи и резервов, истраченных в боях. Хотя она всё ещё имела значительные преимущества перед войсками генерала Сикорского, но в важнейший момент битвы уже не могла угрожать Варшаве.
Тухачевский прежде всего хотел разбить главные польские силы, которые ожидал найти на север от Варшавы. В непосредственную атаку на столицу он направил только одну армию, но и она имела явный перевес по сравнению с польскими силами, защищавшими варшавские предместья. 13 августа 1920 года большевики ударили на Радзымин. Так началась варшавская битва.
Потом Радзымин переходил из рук в руки. Русские и поляки бросали в бой последние резервы. Там бились яростней всего, но бои велись также широкой дугой на подступах к Варшаве. Это не были впечатляющие столкновения огромных масс, скорее ряд локальных боёв. Отчаянных, кровавых. Большевикам сил придавала весть о том, что с башни только что захваченного костёла видны крыши Варшавы. Поляки знали, что отступать некуда. Деморализованные поражениями и отступлением войска сначала бились не слишком мужественно, их часто охватывала паника. Боевой дух появился после первых успехов, после того, как в бой пошли отряды добровольцев.
«В ряды бойцов пошли священники в качестве капелланов и санитаров. Многие из них вернулись украшенные орденами. Пошла шляхта, средняя и мелкая, почти все на собственных конях. Из моей семьи пошли четверо Каковских, двое Оссовских, двое Вильманов, Яновский, почти все, кто был способен держать оружие. Пошла вся интеллигенция, студенты и гимназисты, начиная с 6-го класса. Массово пошли фабричные рабочие», - записал кардинал Александр Каковский.

Окончание.

Окончание.

В обороне Варшавы участвовали 80 тысяч добровольцев.
Символом сражения за Варшаву стала смерть ксёндза Скорупки. После битвы писали, что он погиб, ведя солдат в атаку, держа перед собою крест, как штык. Таким изобразил его Коссак.
Было иначе. Молодой ксёндз Станислав Скорупка явился добровольцем и стал капелланом I Батальона 236 Пехотного Полка Добровольческой Армии имени Ветеранов 1863 года. Он не хотел оставить несовершеннолетних добровольцев одних под пулями. Командира, подпоручика Словиковского, упросил, чтобы разрешено ему было идти в контратаку среди солдат. Когда ксёндз погиб от выстрела в голову, крест был у него на груди, под мундиром.
«Чудо», как того хотели современники, свершилось на Висле, но могло свершиться раньше, далеко на востоке, на канале Огиньского, на Немане или Буге и Нареви. Сразу после начала наступления Тухачевского маршал Юзеф Пилсудский намеревался на востоке сделать то, что, в конце концов, сделал на Висле: сконцентрировать ударную армию на левом фланге большевиков, под защитой хорошо обороняемого города и внезапной атакой смять левый фланг врага, отрезав ему при этом путь к отступлению.
Дважды маршалу это не удалось, потому что польские отряды отдавали запланированные линии сопротивления. Бог троицу любит – удар с Вепша (река Вепш - правый приток Вислы, прим. перев.) превратил поход Тухачевского на Вислу в полный разгром.
Тот факт, что атаку на открытый левый фланг Красной Армии маршал Пилсудский обдумал задолго до этого, полностью опровергает клевету, будто бы автором концепции атаки с Вепша был французский советник генерал Вейган или кто-то из польских, несомненно, замечательных, штабников.
Однако, невозможно не заметить, что над маневром Пилсудского витал дух генерала Пилсудского (это заметили также немецкие историки). Это была та же самая идея, лишь перенесённая на значительно более обширное поле боя.
Генерал Сикорский и маршал Пилсудский взяли исторический реванш за ноябрьский разгром вековой давности (Ноябрьское восстание 1830 г - прим. перев.). Своими битвами они почтили память генерала Пронджиньского прекраснейшим из всех возможных способов.

Проблема с «Чудом на Висле» состоит в том, что никакого чуда не было.
Большевистские стратеги, приближаясь к Висле, начали совершать фатальные ошибки, но это не было результатом вмешательства Провидения, а, скорее, более человеческого кружения революционных голов от успехов. Тухачевский, убеждённый, что польская армия уже совершенно деморализована, рассеял свои силы и в беспамятстве рвался на запад, не заботясь о снабжении и оставленных за Неманом резервах.
Варшаву и Польшу, несомненно, спасло изменение планов Александра Егорова, командующего большевистскими войсками на Украине и Волыни. Согласно планам зимы 1920 года он должен был обойти болота Полесья и после далёкого перехода ударить с юго-востока на Варшаву. По пути он тогда задел бы польскую группировку на Вепше. Не было бы контратаки Пилсудского, Варшава, взятая в клещи, должна была пасть - перевес в силе соединённых советских фронтов был бы слишком велик. Но большевики непосредственно перед варшавской битвой повернули украинско-волынский фронт своих войск на Львов, на Галицию. В каком-то смысле из опасений перед Румынией. Но прежде всего, в своих фантазиях они уже видели Варшаву, захваченную войсками Тухачевского, а Егорова – марширующего через Венгрию на Югославию.
На Висле польский солдат бился геройски, генералы руководили талантливо и эффективно. Нечасто в новейшей нашей истории это случалось, но всё-таки это не чудо.
Также и сам удар с Вепша не был чудом. Да, это был шедевр военной мысли. Из хаоса разгрома и отступления Пилсудский вытащил лучшие части, вооружил их и сконцентрировал на дальнем фланге так мудро, что, несмотря на общий перевес сил Тухачевского, на направлении удара с Вепша поляки были в пять раз сильнее.
И, наконец, концентрация не прикрытых войск на Вепше не означала, что всё было поставлено на одну карту.
Молодой математик Стефан Мазуркевич, впоследствии ректор Университета Юзефа Пилсудского в Варшаве и председатель Польского Математического Общества, расшифровал советский радиокод. Во время варшавской битвы польская разведка знала намерения советского командования и положение крупных частей Красной Армии.
Победа наша вовсе не была неизбежной. Армии Тухачевского под Варшавой были на треть больше числом. Достаточно было, чтобы их командование избежало какой-либо из своих ошибок. Достаточно было, чтобы на одном из трёх направлений варшавской битвы счастье изменило польскому солдату.
У иностранных наблюдателей варшавской битвы сложилось впечатление, что польский солдат спас от нашествия большевиков западную Европу. Точно так же думали в Польше.
В августе 1920 года большевики, однако, не имели намерения помогать немецкой революции, поскольку она давно уже была подавлена. На границе Восточной Пруссии 1 сентября 1920 года по советской инициативе встретились два комиссара: немецкой полиции и Красной Армии. Советский комиссар Иваницкий заявил своему собеседнику, что Москва после победы над Польшей дезавуирует Версальский трактат и вернёт границу 1914 года между Германией и Россией .
В Варшаве враги маршала Пилсудского обвиняли его в том,. что в варшавском Соборе у него есть секретный телефон, при помощи которого он каждый вечер соединяется с Троцким в Кремле и выдаёт ему военные тайны. У Троцкого была телефон, но соединялся он с Германией. 20 августа 1920 года русские протянули специальную телефонную линию из Москвы через захваченные польские территории до Восточной Пруссии.
Там немцы подсоединили её к линии Крулевец-Берлин, идущей по морскому дну. Так создавался советско-веймарский союз, целью которого был четвёртый раздел Польши.
Линию свернули через пять дней после проигранной варшавской битвы.
Западная Европа в 1920 году была в безопасности. Зато в случае разгрома Польши никаких шансов не было у прибалтийских республик и балканских государств, не исключая и Югославии.

Под Варшавой мы спасли их независимость, элиту, будущее.
Но прежде всего мы спасли себя.
С перспективы последних пятидесяти лет кажется, что в худшем случае рабство длилось бы всего на 20 лет дольше. Но это не был бы умеренный террор 40-х и 50-х годов. Чем были бы новые порядки, показали массовые убийства в Белостоке и Радзымине. Советскую Польшу в 30-е годы, скорее всего, ждала судьба советской Украины. Там новый порядок строили на могилах миллионов жертв.
Впрочем, после того, как армия большевиков завоевала бы Центральную Европу, политическая история нашего континента, наверняка, пошла бы совершенно иначе. Для нас – трагически.
Счета за победу 1920 года пришлось оплачивать позже.
Из боёв на восточном фронте польский генералитет сделал весьма опасные для будущего выводы.
Столкновение с советской конницей утвердило штабников в вере, что наиболее эффективным быстрым войском является кавалерия. Во время варшавской битвы польские части имели преимущество в танках, но командование оказалось не способно их как следует использовать, они и позже недооценивали танковые войска. В сентябре 1939 года у нас было много уланов, мало танков.
В 1920 году у нас было преимущество в воздухе, в том числе и благодаря американским добровольцам. Эффективность польской авиации оценили и даже переоценили Тухачевский и Будённый. Бабель в «Конармии» описывал беспомощность перед польскими самолётами.
Польские военачальники были не способны по-настоящему эффективно использовать авиацию, они также не поняли, какое огромное значение будет иметь авиация в будущем. Они убедились в этом спустя девятнадцать лет.
С первого дня варшавской битвы в боях за Радзымин участвовал Гродненский Полк Литовско-Белорусской Дивизии под командованием подполковника Бронислава Бохатеровича. Через трое суток непрекращающихся боёв Радзымин был отбит. Среди частей, которые вошли в город, был и батальон полка подполковника Бохатеровича.
В 1943 году тело генерала Бохатеровича выкопали в Катынском Лесу. Он был одним из двух убитых там польских генералов.
В войне 1920 года Иосиф Сталин был комиссаром украинской группировки Красной Армии. Во время боёв он выставил себя на посмешище своей некомпетентностью. Его самоуправство привело к тому, что во время варшавской битвы часть большевистских войск с юга Польши не двинулась к Варшаве, что, наверняка, закончилось бы для нас трагически. Впоследствии он ликвидировал советских военачальников, свидетелей своей бездарности. На вопрос, не повлияло ли на решение Сталина убить польских офицеров в 1940 году воспоминание о годе 1920, кажется, уже никогда не удастся ответить.

Чего хочет умирающий солдат?
Двух вещей наверняка.
Чтобы умер он не напрасно. Чтобы его помнили.
Шестнадцати- и семнадцатилетних учеников, добровольцев из-под Оссово, мы отблагодарили замечательно. Их маленькое кладбище с часовней на лесной поляне в Оссово – кажется, самое прекрасное место упокоения польского солдата, какое я видел.
Ухожены суровые солдатские могилы и часовня на кладбище в Радзымине.
Но, в общем, немного осталось от той битвы.
Несколько скромных памятников по деревням и местечкам.
Многие важные места никак не обозначены и не описаны. Нет даже фольклора, овевающего исторические места. Бар «Под большевиком» в Радзымине недавно переименован в «Бар-ресторан». Радзымин – не Ватерлоо, живущее исключительно воспоминаниями о наполеоновской битве, полное панорам, выставок, сувениров, экскурсоводов. А ведь Радзымин не Ватерлоо ещё и потому, что результат того сражения ход истории повернуть не мог – в 1815 году Наполеон проиграл бы в любом случае.
А три четверти века тому назад под Варшавой была спасена Польша, пол-Европы, может быть, и мир.
Только и всего.

В тексте использованы работы и воспоминания Юзефа Пилсудского, Тадеуша Кутшебы, Владислава Сикорского, Марианна Кукеля, Александра Каковского, Михаила Тухачевского, Марка Тарчиньского, Артура Лейнванда, Хенрика Булхака, Мечислава Словиковского.

Цитата :

Большевистские стратеги, приближаясь к Висле, начали совершать фатальные ошибки, но это не было результатом вмешательства Провидения, а, скорее, более человеческого кружения революционных голов от успехов. Тухачевский, убеждённый, что польская армия уже совершенно деморализована, рассеял свои силы и в беспамятстве рвался на запад, не заботясь о снабжении и оставленных за Неманом резервах.

Более того - загнав бОльшую часть своих сил в дефиле между Вислой и Восточной Пруссией, Тухачевский лишил Красную Армию даже возможности сманеврировать для того, чтобы отразить польский контрудар. Так что было у красных в 1920 году общее численное превосходство или не было - роли это уже не играло.
За такое командование Тухачевского следовало бы поставить к стенке еще в 1920....
Ан нет - этот орел в "военных гениях" аж до 1937 ходил...

К посту Ср Авг 19, 2009 1:07
-----------------------------------------------------------------------------------
http://inoforum.ru/forum/index.php?showtopic=6628&pid=537526&st=140&#entry537526
Konst09 Вчера, 21:41 Сообщение #154
Поляки, 'Gazeta Wyborcza' и Влодзимеж Калицкий как всегда в своем стиле: поляки - светоч человечества, русские – хуже нацистов.
Но не замечают, что своими пропагандистскими методами о якобы «борьбе с большевизмом» - в точности повторяют идеологию Гитлера, описанную им в «Майн Кампф». Тот тоже все свои злодеяния оправдывал «борьбой большевизмом».
А ведь Пилсудский был соратником Ленина!
И большевики взяли власть под прекрасным лозунгом «Мир народам», в отличие от англо-саксонского империализма, который развязывал мировые бойни одну за другой.
И свое обещание сдержали, прекратив боевые действия на фронтах с Германией и Австрией.
Но статья все же весьма и весьма полезна.
Какие выводы из нее напрашиваются?
1). Большевики правильно сделали, что попытались разгромить панскую Польшу.
Почему?
а). Это был сверхагрессивный хищник-людоед, который отличался от нацистской Германии лишь меньшими ресурсами и слабой армией, абсолютно не соответствующей имперским амбициям русофобствующей шляхты. Хищник, который, воспользовавшись ослаблением России, немедленно попыталась ее уничтожить, оккупировав огромные территории, захватив даже Киев.
Своим вторжением Польша позиционировала себя злейшим врагом русского народа и способствовала укреплению власти большевиков, которые поняли, что это государство чрезвычайно опасно для России.
Что и подтвердилось в 1939 г., когда Польша сыграла роковую роль провокатора, детонатора и главного виновника второй мировой.
К тому же они очень хорошо натренировали немецкие танковые армии, которые в Польше отшлифовали технологию танковых клещей – основной инструмент завоевания мирового господства.
И в этом, возможно, главная вина польского государства перед человечеством – не можешь воевать, не лезь со свиным рылом в калашный ряд.
Это подтверждает и 1991 год, когда Польша, развалив Варшавский договор, спасший человечество от ядерной катастрофы, немедленно перебежала в НАТО за 30 серебряников.
И в результате опять стала плацдармом для "Дранг нах остен", как в 1612, 1812, 1915, 1919 и 1941 гг.
Поэтому независимая Польша – настоящая трагедия для Европы и Мира.
Как и в 1939 году, цивилизация ныне опять на грани мировой войны, но уже ядерной, по вине русофобской Польши.
Доказательство тому - поддержка грузинской агрессии и геноцида в ЮО, и установка ПРО, предназначенной для обеспечения безнаказанности внезапного ядерного удара по РФ.
То, что поляки будут при этом уничтожены в любом случае, польская пропаганда замалчивает.
б). Это патологически русофобская нация. Которая всегда выступает на стороне самых людоедских сил и всегда против православных – русских, украинцев и белорусов. Зверства поляков на оккупированных восточных территориях всегда были просто ужасающими.
Вполне очевидно, Гитлер взял пример именно с поляков, организовав геноцид 30 миллионов русских на оккупированных территориях.
2). Большевики потерпели поражение из-за трусливого капитулянтства Ленина, стратегических просчетов, некомпетентности (а возможно предательства) Тухачевского, внутренних раздоров, недостаточной централизации и организации снабжения такой крупной операции.
Это поражение России спустя 20 лет стоило человечеству 60 миллионов жизней, в т.ч. русскому народу - 30 млн., полякам - 6 млн. жизней.
3). Поляки одержали победу не благодаря своей армии, а благодаря помощи Запада, в первую очередь Франции и Англии, которые потом в 1940 г. горько пожалели, что сделали ставку на ничтожную Польшу, которая оказалась, в отличие от России, неспособной стать серьезным союзником в противостоянии немецкой агрессии.
4). Польша, в отличие от России, которая одна во все века спасала человечество от гибели, – безответственное, эгоистичное, хищническое государство, которое не волнует судьба планеты, и потому не имеет права на самостоятельную политику.
5). Поляки, в отличие от немцев, так и не осознали свою чудовищную роль в трагических событиях 20-го века. И потому это государство – чрезвычайно опасно для судеб цивилизации, может более опасно, чем нацистская Германия или американский империализм, готовящий ядерную атаку России по образцу Хиросимы.
6). Современная Польша – маленькое ультранационалистическое русофобское чудовище 21 века, мечтающее расширить территории от моря до моря, - продолжает свою политику на уничтожение русского народа теперь уже с новым хозяином – Вашингтоном.
Главным идеологическим инструментом поляки используют Катыньскую провокацию, организованную Геббельсом совместно с польскими коллаборационистами.
Если будет удобный момент, как 24 июня 1812 года или 22 июня 1941 года, Польша несомненно постарается уничтожить русских, даже рискуя собственной гибелью, как это уже было неоднократно. И потому ее следует взять под контроль – «Карфаген должен быть уничтожен».
Или мы, или они.

www.stoletie.ru/parizhskie_pisma/1939_god_kak_zabluzhdalis_neschastnyje_polaki_2009-08-26.htm Информационное агентство СТОЛЕТИЕ
26.08.2009 | 12:57
1939 год: как заблуждались несчастные поляки
Письмо русского офицера о событиях в Западной Белоруссии
Г. Р.
Этот выпуск «Парижских писем» несколько необычен. Мы предлагаем вниманию наших читателей письмо из прошлого. Его автором является русский офицер, который после гражданской войны оказался на территории Польской республики. Опытный военный профессионал он трезво оценивает и предвоенный расклад сил, и попытки польской пропаганды выдать желаемое за действительное. Интересным для современного читателя будет и описание действий Красной армии, вступившей в Западную Белоруссию после 17 сентября 1939 года. Впервые это письмо было опубликовано в эмигрантской газете «Часовой» 5 декабря 1939 года.

Редакцией получено письмо от лично ей хорошо известного бывшего русского офицера, нашего старого подписчика, пережившего вступление советских войск в Западную Белоруссию, прожившего некоторое время в районе, занятом большевиками и перешедшего границу соседнего государства, где он пока находится в безопасности. Служил наш корреспондент в Белостокском округе в лесном ведомстве. Он просит нас не сообщать ни его фамилии, ни страны, где он сейчас находится (ввиду того, что он дал подписку о полном отказе от политической деятельности). Мы надеемся в ближайших номерах продолжить рассказ об его впечатлениях о советской оккупации восточной части Польского Государства.
***
Когда началась германо-польская война, мы - небольшая группа русских - стали испытывать смутное беспокойство. Двадцать лет жизни в Польше дали нам самое близкое знакомство с польским государством. Несмотря на нашу глубокую признательность польским властям, давшим нам приют и в свое время спасшим нас от большевицкой расправы, несмотря на то, что у нас установились самые близкие отношения с местной польской администрацией и в общем отношение к нам было вполне приличным, мы все эти двадцать лет не могли отделаться от мысли, что существование Польши непрочно и даже искусственно. С одной стороны, совершенно неопределенная внешняя политика и всегда подчеркнутое стремление считать себя великой державой, заменившей бывшую Российскую Империю, с другой стороны - большевизм на востоке. Нам, жившим в районе, близком к границе, хорошо были известны отношения между Польшей и СССР. Это была постоянная война между польским пограничным корпусом и чекистами, ведавшими охраной границы. Постоянные диверсии и поляков, и большевиков, отправка лазутчиков, выстрелы по ночам, сплошная колючая проволока по всей советской границе, капканы и тревожные сигналы в приграничных лесах, фальшивые тропинки для поимки "диверсантов", полицейские собаки и проч., проч., проч. Добавьте к этому то, что не проходило и месяца в течение этих двадцати лет, чтобы польская контрразведка не раскрывала новое большевицкое гнездо на "кресах". Вся еврейская молодежь была сплошь коммунистической и деятельно работала на большевиков. Крестьянское население было забито и проживало в страшной нищете.
Польские власти проводили такую политику в русских областях, что по сравнению с ней политика русского правительства даже во времена генерал-губернаторства Муравьева казалась чем-то недостижимым.
Не говорю уже о последних годах перед великой войной. О том, как жили тогда при "царском режиме" вспоминали со слезами на глазах не только русские, но и поляки, особенно польские помещики, обложенные совершенно непосильными поборами и налогами. Для жителей Западной Европы покажется анекдотом, что помещик, владевший сотней десятин, имевший молочную ферму, скот, птицу, не всегда имел возможность ответить на письмо, настолько были обесценены продукты сельского хозяйства. В мою задачу не входит давать критику польского правительства и выяснять причины тех неурядиц, которые происходили у нас на "кресах" и, если я пишу это, то только для того, чтобы подчеркнуть, что нам, живущим здесь, в глуши, за пышными декорациями великодержавной Польши скрывались полная необеспеченность и неустроенность ее государственного организма. И повторяю: на востоке недремлющий враг, готовый броситься буквально каждую минуту.
Главная сила Польши и ее безопасность была, по нашему твердому мнению, в ее договоре с Германией, и мы до последних дней были совершенно уверены в том, что у полковника Бека и у частого гостя Польши фельдмаршала Геринга давно существует тайный союз.
Но вот началась подготовка к событиям. Последний месяц перед войной с глубоким изумлением мы наблюдали за нашими друзьями - поляками. Еще раз считаю долгом сообщить, что мы так срослись с их жизнью, что до сих пор делили вместе и горе и радость, и общую ненависть к большевикам. Но в эти дни мы перестали понимать друг друга.
У каждого народа есть свои достоинства и недостатки. Мы знали храбрость поляков, их пламенный патриотизм и любовь к своему польскому родному, любовь, которую, к их чести, не могли вытравить ни старые репрессии, ни то, что многие из них получили от России и образование, и чины, и почести. Знали и их недостатки: беспечность и излишнюю самоуверенность. Но мы не предполагали, что эти качества могли дойти до таких пределов.
Весь август месяц прошел в мобилизационной горячке. И пресса, и власти, и рядовые люди совершенно серьезно обсуждали вопрос о полном разгроме Германии. Вот распространенное мнение: "У немцев режим трещит, революция на носу, голод, в Польшу бегут тысячами (!!) германские дезертиры; находились "очевидцы", видевшие "собственными глазами" эти тысячи немецких офицеров и солдат переходивших германо-польскую границу.
Стоит только польской армии ударить одновременно на Восточную Пруссию и на Берлин, как все полетит. Данциг будет занят в несколько часов, через неделю наша кавалерия будет поить своих коней в древнем польском Кролевце (Кенигсберг), а через две недели мы будем под стенами Берлина.
Конечно, война закончится в 2-3 недели, если не обманут французы и англичане, ну а если они и на этот раз не выступят, то справимся и без них. Под угрозой страшной революции немцы вынуждены будут пойти на капитуляцию, и Польша сыграет огромную историческую роль, восстановив то положение, которое было до XVII века, когда наши короли давали из своих рук герцогские титулы тевтонским маркграфам".
Возражать на все это было совершенно бесполезно. Если вы принимали все эти разговоры скептически, на вас начинали коситься, если же вы их начинали оспаривать, то вы рисковали быть заподозренным в нелояльности. Но все-таки был один вопрос, который мы могли обсуждать, а именно вопрос о большевиках. "Большевики - всецело в руках англичан и французов. Они все время предлагают нам свою помощь, но мы от нее отказываемся, как от чумы". Когда же был заключен германо-советский пакт, поляки не придали этому почти никакого значения. "Большевики боятся Польши, как огня. Нам на востоке в сущности не надо никакой армии. Один КОП (Корпус пограничной стражи) справится с наблюдением за границей. Единственно чем будут озабочены большевики, это тем, чтобы Польша после разгрома Германии не двинулась бы на большевиков. Но мы их в конце концов и так поставим на колени. Когда же Польша будет совершенно обеспечена на западе, она после разгрома Германии должна будет так или иначе покончить с большевизмом и на Польшу выпадет вторая огромная историческая миссия - покончив с большевизмом, воссоздать национальную Россию, с которой мы хотим жить в дружбе и согласии. При условии же установления торговых и экономических отношений между Польшей и Россией, оба государства будут процветать".
Заманчивы были эти перспективы, но никакого доверия к ним не было. Однако, никто из нас все же не мог предполагать такой развязки событий. Мы готовились к упорным боям на западе, к отступлению поляков за Вислу и к оживлению большевицкой подрывной деятельности в приграничном районе. Не сомневаясь в том, что польские войска потерпят жестокое поражение, мы гадали о том, не соблазнятся ли большевики несомненной неприязнью местного населения к польской власти и не подымут ли они коммунистического восстания. Но "мы" - это была кучка русских офицеров и интеллигентов. Об этих вопросах поляки, рассчитывавшие на двухнедельное победное шествие к Берлину, вовсе не думали.
Свершилось свершившееся. Грянула война. В газетах начались победные реляции и статьи. "Польская авиация над Берлином". "Британский флот у Данцига". "Десант англо-французских сил в Восточной Пруссии". "Польская кавалерия победно движется на Кенигсберг". "Линия ЗИГФРИДА прорвана. Дорога на Берлин открыта".
Каждый такой заголовок в газетах вызывал новую волну энтузиазма и... признаюсь, что и некоторые из нас заколебались, а вдруг, действительно, мы в глуши проглядели и, зная старую императорскую Германию, сочли, что сильнее кошки зверя нет. Однако, уже через несколько дней начались ушаты холодной воды. Все-таки существовало радио, по которому, кроме неизбежного преувеличения с обеих сторон, можно было, слушая нейтральные станции, узнать истину; пришли рижские газеты. Действительность предъявляла свои права.
Но до последних дней поляки не унывали. "Стратегический маневр. Немцы в ловушке". "Немцы будут сброшены в Вислу". "Немецкие танки вязнут на польских дорогах". "Висла - польская линия Мажино"
Однако, совершенно неожиданно германские войска подошли к Белостоку. Пафос и энтузиазм сменились страшной растерянностью. В полном беспорядке бежали на восток правительственные учреждения. Действующую армию я лично не видел, мнение было таково - героизм отчаяния. Но в тылу началась паника, живо напомнившая мне период краха добровольческой армии. У всех была все-таки надежда: спасут англичане и французы, не может быть, чтобы они нас бросили. Да и Варшава держится и, говорят, немцы несут огромные потери. Когда союзники дойдут до Берлина, тогда мы голыми руками возьмем немцев в ловушку. Отсидеться на Висле! Правительство будет управлять из Брест-Литовска. И ни слова о большевиках. Как будто бы их не существовало. И вдруг...
Но раньше, чем узнали мы, начались глухие толки среди евреев и крестьян. По-видимому, какими-то тайными способами большевики дали знать о том, что будет. Появилось множество дезертиров из местного населения. Глаза еврейской молодежи радостно блестели. Власти ничего не замечали.
Наконец, наступило 17 сентября. Как сейчас помню, у моих ворот остановился проезжавший на телеге старик-крестьянин, хорошо мне известный, бывший фейерверкер гвардейской артиллерии. Это было 7 часов вечера. "Ваше Высокородие. Чи слыхали, наши идут!" - "Какие наши, Степан Иванович?" - "Да русские войска". - "Где, кто, какие?" -

Окончание следует.

Окончание.

"Да в Барановичах уже, столбы сбросили, паны бегут, говорят, одним махом до Варшавы дойдем. Сын приехал с поездом из Волковысска, там все уже знают". Я, несмотря на мрачные предчувствия, оцепенел. "Да Вы, Вашескородие, не печальтесь. Большевики уже не те. Шутка ли сказать, двадцать лет управляют Россией, совсем русская власть. Да и офицеры, сказывают, настоящие. Еще и Вы послужите! А нам одно спасение, совсем заели нас здесь. Земля-то ведь русская, наша..." Я не мог дальше говорить, что-то подступило к горлу и я, махнув рукой, ушел к себе.
В какие-нибудь полчаса я пережил гамму чувств: с одной стороны русские солдаты, пусть и под красными звездами, идут по своей же русской земле, с другой - пронеслись годы гражданской войны, весь тот кровавый ужас, который царил в России, казни, интернационал.
Нет, сказал я себе, не переменились большевики и не спасают они край этот, а ввергнут его в еще большие испытания и ужас.
Но что делать?.. Три дня подряд над нашей местностью кружились германские самолеты, немцы в нескольких десятках километров, значит, они сегодня или завтра будут здесь. И чудовищной казалась мысль, что немцы и большевики будут мирно делить несчастную Польшу. Теперь все это стало ясно, но тогда в белорусской глуши, у нас рождались самые фантастические мечты: немцы ударяют на большевиков, начинается война, в которой погибнет сталинский режим и очистится, и возродится Россия.
И я с моими тремя товарищами - офицерами, у меня в лесном доме, около большого барского имения остался ждать прихода немцев.
В ту же ночь начались крестьянские волнения. Окрестные помещики бежали. Крестьяне - из них многие в польской форме - вооруженные винтовками, выставили караулы. Утром образовалось что-то вроде революционного комитета. Но никаких грабежей не было. Не было их и вообще в нашем районе. Боялись ли большевики близко стоящих немцев и не посылали своих агитаторов или восторжествовало здоровое чувство у крестьян, но все "эксцессы" ограничились арестом нескольких полицейских и войта (волостной старшина), причем войта вскоре отпустили на поруки, а над полицейскими сжалились и дали им вскоре бежать. Ходили самые противоречивые слухи: одни "видели" в двух километрах немецкие танки, другие - советские войска. Над нами же продолжали на поразительно низкой высоте кружиться германские самолеты. Где-то стрекотали пулеметы.
После обеда прокрались к моему дому два польских офицера, переодетые в крестьянское платье, один из них легко раненый. Я сейчас же накормил их и уложил спать в своей комнате. Польский капитан и поручик, оба артиллеристы, рассказывали о том, как неожиданно быстро подоспели германские моторизованные части, как их отряд оказался отрезанным от всего мира, как растерялось высшее командование.
Я поразился силе той ненависти, которую эти два несчастных офицера проявили к своему правительству и главному командованию. В конце разговора офицер зарыдал и с ним началась истерика...
Чтобы их не волновать, я ничего им не сказал о большевиках. Да и сам я был уверен в том, что немцы будут через несколько часов. Силы же моих двух гостей были вконец подорваны, они не ели и не спали двое суток. И куда они могли идти...
Надо вам сказать, что мой дом находился на лесном шоссе, имевшем важное значение в этом крае, не на самом шоссе, а вблизи его и к нему шла уже проселочная дорога.
Нас было трое (поляки еще спали). Мы вышли часов около 5 вечера поговорить с проходившими крестьянами. Крестьяне были убеждены, что немцы придут совсем скоро, строили разные предположения, будет ли стычка с большевиками, выражали уверенность, что не будет, потом ушли. Мы втроем остались курить. В полуверсте вдруг показался конный отряд, шедший рысью. Впереди отряда шел пеший человек. Мы насчитали примерно два десятка всадников, при двух пулеметах. Я сейчас же послал моего друга разбудить и предупредить польских офицеров. Мы вдвоем стали всматриваться. И вдруг я ясно понял: красные!
Когда отряд дошел до того места, где от шоссе отходит наша тропинка, пеший человек отделился и побежал по напралению к нам: я сразу же узнал в нем одного из знакомых крестьян, который полчаса тому назад был у нас. Отряд стал медленно заворачивать к нам.
На лице крестьянина было написано счастье. Задыхаясь, он шепнул нам: "Наши, наши! Сразу сказали, что пришли освобождать и установят нашу власть. Я им сказал, что лесничий - наш, хороший человек, русский. Что офицер, не сказывал". Через несколько мгновений отряд остановился: "Слезай!" И молодой офицер с тремя квадратами соскочил у самого крыльца.
- Здравствуйте, гражданин лесничий. Я - старший лейтенант Н. Рабоче-Крестьянской армии. Мне надо с моим отрядом осмотреть лес. Скоро пройдут наши танки. Мы захватили Волковысск с другой стороны и сами не ожидали, что так быстро, а сейчас приходится подтягиваться и очищать леса от бандитов.
- Здравствуйте, старший лейтенант. Моя фамилия - Х. и со мной несколько моих товарищей, которые остановились у меня по дороге из-за творящейся неурядицы. Не зайдете ли выпить пива и квасу, которого у меня хватит для всех ваших всадников.
- Если Вы с нами выпьете, то пожалуй не откажемся. Только мы уж не будем Вас долго задерживать и беспокоить, да и много нас.
Мои два приятеля сбегали в погреб за квасом, которого у меня имелось большое количество, а я все-таки настоял, чтобы лейтенант и два его старших (один - с одним квадратом, другой - ст. унтер-офицер - три треугольника) зашли в дом.
Когда первая бутылка квасу была осушена и ст. лейтенант тщательно распросил меня об окрестности, отмечая что-то в своей походной книжке, я открыл вторую бутылку. - "Выпьем теперь за Россию!" - сказал я. Все встали. "За Россию и советскую власть", - поправил лейтенант.
- Советскую власть здесь никто еще не знает, - сказал я, - но земли это русские и благоденствовали при старой России. Когда-нибудь все, что сейчас происходит, забудется и останется вечная Россия.
- Так и мы думаем, товарищ. Но только советская власть, а не цари, возвращают эти земли русскому народу.
- Нас встречают всюду с радостью, - добавил другой командир, - и мы знаем, что оправдаем эти надежды. Советская власть несет на своих знаменах радость и избавление.
- Ну а как же с немцами?
- А у нас договор с ними, они воюют с поляками и русских областей не трогают.
- Но ведь они в Белостоке.
- Это на время. Они все эти края очистят. До Варшавы.
- Так вы идете...
- Мы занимаем все до Варшавы, но из польских земель потом будет создана народная Польша. Но, товарищ, нам некогда, спасибо за гостеприимство и спокойно ждите советскую власть.
Мы проводили их. Я бросил взгляд на красноармейцев. Те же русские лица, хорошая выправка, одеты совсем по-летнему, хотя уже прохладно, но держатся хорошо. Хором благодарят за пиво и квас. Офицеры отчетливо любезны, козыряют на прощание. Офицер произвел на меня впечатление совершенно воспитанного человека. Короткая команда и отряд двинулся в путь. Скоро он скрылся...
Польские гости мои были совершенно подавлены. В ту же ночь они пешком ушли по направлению к Вильне, в котором, по слухам, оставался польский гарнизон. Сдаваться немцам они не хотели, предпочитая остаться в красной полосе в случае неудачи их попытки и предполагали, что в случае наступления (во что они твердо верили) союзников, сопротивление можно организовать гораздо легче здесь. Несмотря на мои отговоры, они не сомневались, что союзный флот проник в Балтийское море и... высадит десант почему-то в Латвии и Литве и оттуда начнет действия против немцев.
Не обвиняйте меня в том, что пишу о том, что сейчас кажется смешным, но хочу этим показать, как несчастные поляки заблуждались и как мало были подготовлены к событиям.
На рассвете прошел отряд советских танков, производивших внушительное впечатление. Всю ночь мы не спали, сжигая все, что можно и нужно было сжечь, и готовясь к самому худшему.
На следующий день пришли вести. Красная армия ведет себя вполне миролюбиво по отношению к местным жителям. Никаких бесчинств, всюду порядок, даже отношение к пленным полякам вполне приличное. Но власть в городах передается в руки самых худших элементов: политические преступники, неблагонадежные при польской власти, озлобленные молодые еврейчики - подмастерья. В городах начались издевательства над интеллигенцией. Из Новогрудка пришли уже достоверные вести о том, что вслед за прошедшими через город частями Красной армии прибыли политические комиссары, начавшие выловление всех "подозрительных". Все это вместе взятое заставило нас принять решение немедленно покинуть наше насиженное место. Под Белостоком нас задержала красноармейская застава, которая не пропустила нас к немцам и заявила, что без проходного свидетельства, выданного советским комендантом, никого не пропускают. Было бы долго рассказывать эпопею наших блужданий в течение нескольких дней, стремление пробраться к немцам, полную неудачу этой попытки. Приходилось сталкиваться с красноармейскими отрядами: исполнительные дисциплинированные русские парни, любезные всегда командиры, но полный отказ нас пропустить. Оказались мы в Белостоке уже после окончательного занятия города красными и после отхода германских войск, что для нас было совершенно неожиданно.
Белосток сравнительно мало пострадал от войны. В городе было оживление, магазины все были открыты. Красные командиры и красноармейцы толпами ходили по улицам, рассматривали витрины, закупали всевозможные вещи. В городе всю власть захватили молодые люди из еврейских приказчиков, была полная неразбериха. Польскую полицию заменила рабочая гвардия, состоявшая исключительно из еврейской молодежи. Не проходило и дня, чтобы не проводили толпами по городу польских офицеров, полицейских и чиновников.
Никаких внешних бесчинств я не наблюдал и во имя объективности еще раз должен подчеркнуть, что красноармейские части вели себя дисциплинированно и, видимо, расположили в свою пользу население.
Белосток находился, правда, в особенно удачном положении. Немцы, занявшие город раньше, разрешили всем желающим уехать в германскую часть Польши. Конечно, этому разрешению последовали все бывшие офицеры, польская интеллигенция, священники, окрестные помещики. Никаких "нежелательных" с точки зрения большевиков элементов не оставалось. Большевики широко развернули рекламу. Весь город был оклеен пропагандными плакатами, портретами Сталина, всевозможными посулами. Были организованы митинги (на которых, кстати, происходил конфуз с некоторыми казенными ораторами, говорившими на искусственном белорусском языке: их решительно никто не понимал). Устраивались бесплатные зрелища в кинематографах: фильмы "Чапаев", "Мы из Кронштадта", на улицах были установлены громкоговорители, которыми передавались речи и радиохроника из Москвы и Минска.
Несомненный подъем был в деревнях: посулы большевиков, раздел земли, многие первоначальные популярные меры содействовали привлечению сердец крестьян к большевикам. Частная торговля во имя пропагандной цели пока не запрещалась. Велась широкая подготовка к выборам в учредительное собрание Западной Белоруссии.
В деревнях и лесах без остановки происходили облавы с целью вылавливания польских военных. Как с ними поступали, в случае сопротивления, можно себе представить, но если польские офицеры и солдаты сдавались добровольно отрядам Красной армии, их отправляли в концентрационные лагеря вглубь России.
Насколько я мог заключить, красная армия несомненно переживала патриотический подъем, скрываемый за казенными словами пропаганды. С другой стороны, несомненно, жизнь в городах, частная торговля, внешний облик жителей, их одежда, производили на красноармейцев большое впечатление и, надо думать, что, сравнивая все наблюдаемое здесь, с советским бытом, они выводили какие-то заключения, невыгодные для Советского союза. Но еще раз подчеркиваю, что меня поразила дисциплина и выдержанность красноармейцев, лишавшие всякой возможности войти с ними в откровенные беседы.
Мое мнение, что Красная армия несомненно подтянулась, является послушным орудием в руках своего командования и стала прежней "молчальницей". Все же слухи, приходившие из других мест, говорили за то, что гражданские большевицкие власти являются главными и безжалостными насадителями коммунизма.
И после первых недель "медового месяца" население уже начинает чувствовать весь абсурд и гибельность советского режима.
Не могу сейчас описывать, как мне с моим товарищем удалось выбраться из "осчастливленной" советами восточной Польши. Но когда между границей и мной оказались иностранные солдаты, и я оказался в "некоем царстве" и началась для меня новая эмиграция, два чувства боролись у меня: радость избавления от "модернизированного", но старого и заклятого врага и другое - резкая боль от того, что вновь приходится бежать в неизвестность от своих же русских людей, среди которых есть тысячи и тысячи совершенно неповинных в том, что их отцы допустили разгром своей Родины, дорогим именем которой бесчестно и подло спекулирует Третий Интернационал.

http://www.apn.ru/publications/article21911.htm «Агентство Политических Новостей» 2009-09-02
Польша против русин Александр Русин
Битва за историю
...................................................

http://www.apn-spb.ru/publications/article6052.htm «Агентство Политических Новостей Северо-Запад» 2009-09-01
Смерть версальской гиены Юрий Нерсесов
К моменту нападения гитлеровских армий в 1939 году польское государство деградировало до основания и было предано собственной элитой.
................................................................................................

http://inoforum.ru/forum/index.php?showtopic=7231 Newsweek.pl 04.09.09
Ursa Сегодня, 16:26
http://www.newsweek.pl/artykuly/sekcje/pol...ia-1939,43070,1
PiS chce uchwały Sejmu ws. 17 września 1939
ПиС хочет постановления Сейма о 17 сентября
ПиС хочет, чтобы Сейм на ближайшем заседании принял постановление по вопросу увековечивания годовщины нападения Советского Союза на Польшу. Сейм соберётся 9 сентября.
В проекте постановления Сейм «в годовщину нашествия Советского Союза, который сотрудничал с гитлеровской Германией, на Польшу отдаёт дань памяти жертв агрессии 17 сентября 1939 года – гражданам II Речи Посполитой». «Фашизм и коммунизм, два главных тоталитаризма XX века, а также их предводители несут ответственность за разжигание Второй Мировой войны и её последствия. Красная Армия принесла на польские земли смерть и пожар войны. Обычным делом стали геноцид, убийства, грабежи и другие притеснения», - читаем мы в проекте, подготовленном депутатами ПиС.
Авторы подчёркивают, что советские войска вступили на восточные территории Польши «как агрессор с планом уничтожения и грабежа». Они добавляют, что, оккупируя Польшу, «они дали пример невиданной жестокости, пренебрежения человеческой жизнью и достоинством, презрения к фундаментальным ценностям и ненависти к полякам».
В проекте постановления напоминается и о том, что результатами политики СССР на восточных территориях Польши были
«преследования по национальным и религиозным признакам в громадном масштабе». В качестве примеров перечисляются: «убийство польских офицеров в Катыни», «вывезение сотен тысяч поляков в ссылку», «преступления против мирного населения», «кровавая борьба с Католической Церковью и другими религиями», «убийство многих представителей польской интеллигенции, в особенности духовенства, представителей культуры и искусства».
В тексте говорится о «смерти большинства из 16 коварно заключённых в тюрьму и преследуемых представителей легального правительства Подпольной Польши». «Инспирируемые Советским Союзом на восточных землях акты ненависти между населяющими их народами привели к трагическим последствиям. Не имеют прецедента в истории не подсчитанные до сих пор утраты в области материальной культуры, произведений искусства, архитектуры, письменности, которые, в большинстве своём, мы потеряли безвозвратно», - сказано в проекте постановления.
Авторы подчёркивают, что факты, о которых идёт речь в постановлении, доказаны исследованиями «нескольких поколений историков всего мира», не подлежат релятивизации и являются «неотъемлемой частью самосознания миллионов поляков и других народов Европы, в особенности Центральной».
«Сейм Речи Посполитой призывает польские власти предпринять шаги, способствующие прекращению фальсификации истории. Каждый день распространения прославляющей Сталина и СССР пропаганды – это оскорбление польского государства, жертв Второй мировой войны в Польше и во всём мире, а также всех демократических народов», - гласит проект постановления.
Вице-председатель парламентской фракции ГП, Гжегож Дольняк подверг критике ПиС за то, что содержание постановления не было согласовано с остальными фракциями.
- До сих пор действовал такой неписаный закон. Все постановления, касающиеся истории, мы старались сначала согласовать между собой и лишь потом озвучивать. Я не знаю, почему ПиС решил не придерживаться этого правила, не знаю, откуда такая спешка. Эта новая практика уже с самого начала вызывает, скорее, эскалацию напряжения, а не создает основания для выработки общей позиции, - сказал политики ГП.
На вопрос – как он понимает формулировку проекта, что Сейм «призывает польские власти предпринять шаги, способствующие прекращению фальсификации истории». Дольняк сказал, что не понимает, какие новые задачи это постановление поставило бы перед польскими властями.
- Я не знаю, что ещё должны делать эти власти сверх того, что они уже сделали. ПиС разогревает эмоции в пользу своей партии, а ведь в таких делах мы не должны разделяться, - добавил вице-председатель фракции ГП.
Депутат от левых, Тадеуш Ивиньский обратил внимание, что «в Сейме отработана процедура утверждения постановлений, и её идея такова, чтобы, при участии всех партий, прийти к консенсусу. Проект ПиС не годится для принятия этим путём и, конечно, в таком виде принят быть не может», - сказал Ивиньский.