История Польши и идеология "возмездия"

http://www.apn-spb.ru/publications/article6052.htm «Агентство Политических Новостей Северо-Запад»2009-09-01
Смерть версальской гиены Юрий Нерсесов
К моменту нападения гитлеровских армий в 1939 году польское государство деградировало до основания и было предано собственной элитой
................................................
---------------------------------------------------------------------------------
http://www.apn-spb.ru/publications/article6071.htm «Агентство Политических Новостей Северо-Запад» 2009-09-04
Смерть Версальской гиены-2 Юрий Нерсесов
Пока немцы громили брошенную своим командованием польскую армию, высокопоставленные политиканы Польши, Франции и Великобритании виртуозно вешали друг другу лапшу на уши
.................................................

www.regnum.ru/news/1202970.html ИА REGNUM 23:52 06.09.2009
"Речь Посполитая от океана до океана". Польские колониальные амбиции в 1930-е годы И.Гаврилов
14 октября 1939 года в шотландский порт Росайт вошла подводная лодка de facto несуществующего государства - польская подводная лодка "Орел". Так закончился интересный этап истории Второй Речи Посполитой, достаточно малоизвестный, но важный для понимания логики событий декады, предшествовавшей началу Второй Мировой войны - этап создания морского флота и расцвета колониальных амбиций Польши.
Некоторые горячие головы в современной Польше зачастую огульно обвиняют своего восточного соседа в излишней имперскости и тяге "подмять под себя" соседей (в первую очередь Польшу), в общем - в излишней экспансии вовне. Однако "бацилла экспансии", в наличии которой так часто упрекают некоторые поляки русских, в 1920-е и 1930-е годы заразила и польское общество, заразила от низов до руководства страны.

К морю!
С самого начала своего существования, Вторая Речь Посполитая придерживалась на деле принципа если не "от моря до моря" (а некоторые добавляли "и по Днепр"), то ж точно "до моря". В октябре 1918 года, еще до начала великого польского восстания, в Варшаве несколькими поляками, имевшими отношение к речному и морскому транспорту, по инициативе российского контр-адмирала в отставке Казимира Порембского была основана организация "Bandera Polska" ("Польский флаг"), основной целью которой должна была стать пропаганда строительства флота для новой Польши. Пикантность ситуации придавал тот факт, что на тот момент никакого выхода к морю у пока еще несуществовавшей Польши не было (он появится в виде "версальского" "Польского коридора" в 1919 году). Тем не менее, организация приступила к работе (к примеру, она проводила осмотр речных судов, оставшихся в Варшаве после изгнания оттуда немцев), и, будучи поначалу немногочисленной (всего в ней на момент создания было 25 членов), получила стимул к развитию в 1919 году, когда К.Порембский был принят на службу в морскую секцию (чуть позже преобразованную в департамент) Министерства военных дел Польши в звании контр-адмирала теперь уже польского флота. В конце мая 1919 года, в уже независимой Польше, организация была переименована в Лигу польской навигации (Liga Zeglugi Polskiej), а в 1924 году организация поменяла название на Liga Morska i Rzeczna и стала выпускать журнал "Море", посвященный проблемам развития судоходства.
На тот момент Польша уже получила доступ к морю на небольшом отрезке балтийского побережья, при этом крупнейший порт Поморья, Гданьск, хоть и перестал быть германским, но и польским не стал, потому в 1921 году поляки начали расширение и модернизацию порта в соседствующей с Данцигом Гдыне. На то, чтобы "приручить" поляков к морю, тратилось много средств и времени, но для руководства страны становление Польши в ряду европейских великих держав (mocarstw) было невозможным без активного использования выхода к морю, и не только потому, что "это отнято у нас в 1793 году", но и по причинам вполне прозаичным - без этого польская экономика становилась зависимой от соседей в вопросах импорта и экспорта (а с соседями, как известно, у Польши не особо заладилось). Первые шаги на поприще становления на Балтике принесли первые результаты - если в 1924 году через Гдыню прошло чуть больше 10 тысяч тонн грузов, то в 1931-м - 5 миллионов 300 тысяч тонн (большинство на экспорт). Значительно увеличилась и доля, припадающая на оборот товаров через порты в общем количестве товарооборота (с 7,3% в 1924 году до 63,2% в 1931 году). В этой атмосфере подъема Лига занималась тем, что пропагандировала среди населения Польши повышения внимания к морю и ВМФ, к торговле с далеким зарубежьем, проводила регаты и подобные мероприятия. Но обретение одних черт великодержавия вызывало у некоторых желание обрести и другие черты.
В феврале 1928 года под предводительством бывшего польского консула в Куритибе (Бразилия) Казимира Глуховского был создан Союз колониальных пионеров (Zwiazek Pionerow Kolonialnych), главною целью которого была пропаганда обретения Польшей колоний за морем. В том же году, этот союз на правах отдельной секции вошел в Лигу, которая после проведения третьего всеобщего съезда в октябре 1930 года была переименована в Морскую и Колониальную Лигу (Liga Morska I Kolonialna) - МКЛ. Это было не простым переименованием, но и сменой курса - в программу организации первым съездом (проведенным в октябре 1928 года) уже были включены пункты о том, что организация будет бороться за обретение Польшей колоний, теперь же дело дошло до практической реализации программы. Одновременно МКЛ работала и над своей главной целью - помощи в укреплении польского флота, в первую очередь ВМФ. Возможность проявить себя в этом деле появилась в 1933-м году, когда правительство Польши наделило МКЛ полномочиями по администрированию т.н. "Фонда Морской Обороны", целью создания которого был сбор средств на укрепление польского ВМФ, в частности, на закупку подводных лодок (интересная деталь - военные должны были в обязательном порядке отчислять небольшой процент с жалования на эту цель). В течение следующих двух лет МКЛ смогла насобирать в Фонд порядка 8 миллионов 200 тысяч злотых, часть из которых были потрачены в 1936 году для оплаты по контракту с голландскими верфями - на эти средства и была построена подводная лодка "Орел", вставшая в строй в 1939 году. Однако, вернемся к вопросу колоний.

Колонизация по-польски - теория
Под "колониализмом" польская пресса и руководство МКЛ понимали несколько различных вещей.
Во-первых, это было переселение польских колонистов-осадников на новые земли, в том числе и за рубежом. Таким образом, организовано создавалась мощная диаспора на территориях, которые принадлежали зарубежным державам. Конечно же, это ничуть не делало такие территории владениями Польши, но могло позволить осваивать новые регионы на пользу польской экономике (т.к. осадники в обмен на кредиты для переселения, должны были рассчитываться сырьем). Такой "колониализм" практиковался очень большим количеством организаций в Польше, а также активно поддерживался правительством. Однако, существенных результатов принести он не мог по причине того, что осадники не способны были вести промышленную добычу сырья.
Во-вторых, это могло быть создание больших плантаций на основании концессий от правительств слаборазвитых держав. Такие концессии, управляемые централизованно польскими компаниями, должны были стать основой для масштабного импорта дешевого сырья в Польшу. Именно на такой род "колониализма" - крупные плантации - делала ставку МКЛ.
Третьей тактикой было создание именно классических колоний, т.е. политическое подчинение Польше определенных территорий. И такой подход также находил живейшую поддержку МКЛ.
Необходимо отметить, что независимый статус общественной организации, который имела МКЛ, не должен вводить читателя в заблуждение. На деле эта организация курировалась со стороны военных (все ее руководители были военными с высокими званиями), активно поддерживалась правительством, и выступала "застрельщиком" в щекотливых вопросах колониальной экспансии.
Поэтому вдвойне интересно читать о том, каково было мнение МКЛ по вопросам колоний, выраженной в журнале "Море". К примеру, в октябре 1935 года "Море" пишет: "Мы, поляки, как и итальянцы, стоим перед большой проблемой размещения и использования быстро увеличивающегося населения. Мы, поляки, как и итальянцы, имеем право требовать, чтобы для нас были открыты рынки экспорта и регионы для поселения, чтобы мы могли получать сырье, необходимое для национальной экономики на условиях, на которых это делают иные колониальные державы". В январе 1936 года на страницах "Моря" можно было прочесть статью апологета колониализма К.Езиоранского, суть которой сводилась к следующему - только тогда Польша станет великой державой, когда сможет поставлять через порты все необходимые ресурсы для производства, а это возможно только тогда, когда будет возможность контролировать добычу и перевозку сырья в Польшу, что ведет к необходимости получить колонии. В октябре 1936 года Я.Дебский писал, что Польша должна выйти из европейских границ, что поляки ничем не хуже немцев, итальянцев и японцев, требующих колоний. Но для этого полякам надо ломать подход к современному положению, надо пропитывать колониальной идеологией страну и общество. Это только одинокие примеры того, что писалось только в одном лишь "Море" в 1930-е годы.
Однако, не стоит думать, что мысли о том, что Польше нужны колонии, звучали исключительно со страниц прессы. Увлеченность идеями колонизации и получения рынков и концессий настолько пропитала польскую верхушку, что уже к 1936 году дело вышло на уровень государственный.
Так, в сентябре 1936 года на заседании Лиги Наций министр иностранных дел Польше Юзеф Бек зачитал обращение относительно проекта по расширению членства в комиссии по делам мандатов (т.е. отобранных у Германии и Оттоманской Империи колониальных территорий), для того, чтобы все заинтересованные в колониях нации могли получить свою долю. Аналогичное заявление прозвучало на заседании комитета по иностранным делам польского Сената. Германские дипломаты докладывали в Берлин, что польское руководство рассматривало вариант обращения в Лигу Наций с предложением предать Польше часть (до 9 процентов) германских колоний (в связи с тем, что Польша частично была "наследницей" Германии в плане территорий) - Того и Камерун, "которые и так никому не нужны". Результатом всей кампании 1936-37 года можно назвать изданные летом 1937 года МИД Польши "Колониальные тезисы Польши".

Окончание следует.

Окончание.

Зимой 1937 года во время визита министра иностранных дел Франции Ивона Дельбуа в Варшаву, польская сторона поднимала вопросы по поддержке Францией колониальных устремлений Польши. В ответ прозвучало дипломатичное хмыкание - мы не против, но и не за.
В то же время в самой Польше МКЛ начала проводить т.н. "неделю моря", которая проходила под патронатом влиятельнейших лиц - в 1937 году это был генерал Казимир Сосновский (стал Протектором Лиги), президент Польши Мосцицкий (чуть позже он стал почетным членом Лиги), маршал Рыдз-Смиглы, примас Польши Август Глонд. Неделя проходила в парадах и выставках, под девизом "Нам нужны сильный флот и колонии!".
В 1938 году кроме "недели моря" МКЛ стала проводить т.н. "Дни колоний", посвященные исключительно пропаганде среди населения идеи колониализма. Стоит отметить, что население и руководство Польши встречало такие идеи с пониманием - в начале 1938 года в МКЛ состояло ок.690 тысяч человек, к концу года (после колониальной кампании) - порядка 841 тысяч (а к началу сентября 1939 года - почти миллион). Интересно то, что среди мероприятий, проводившихся во время "Дней колоний", были поездки членов МКЛ в Италию для "обмена опытом" с итальянским коллегами (видимо, относительно администрирования Абиссинии и Ливии).
Несмотря на такую истерику в самой Польше, "мировая общественность" не спешила замечать польские требования, которые казались чересчур завышенными и несвоевременными. Основные печатные СМИ европейских стран и США не уделили большого внимания "Дням колоний", а Лига Наций не стала реагировать на предложения поляков передать им в управление часть бывших германских колоний.
Последнее слово в этом вопросе сказали британцы в лице лорда Галифакса (министра иностранных дел Великобритании) в марте 1939 года. Во время подготовки визита в Лондон полковника Бека, польское посольство передало список тем для обсуждения при визите. Одной из таких тем была тема колоний. В ответ 8 марта 1939 года Галифакс телеграфировал послу Великобритании в Варшаве просьбу передать полякам: "так как между Великобританией и Польшей нет колониальных проблем, на данный момент обсуждать нечего". Поляки были шокированы столько жестким ответом и даже хотели перенести визит Бека на позднее время.

Колонизация по-польски - практика
Кроме требований и пропаганды, польские организации и правительство (и, разумеется, МКЛ) пытались претворять в жизнь проекты по колонизации территории тех или иных стран. Я не буду вдаваться в подробности проектов в Перу, Боливии и Аргентине (скажу лишь, что в Боливию, к примеру, планировалось завозить колонистов из Западной Украины), а остановлюсь лишь на самых известных проектах, которые осуществлялись МКЛ либо правительством Польши.

Бразилия
Не случайно Союз колониальных пионеров был создан бывшим консулом в бразильской провинции Парана. Дело в том, что в южной части Бразилии в начале 20-го века проживала и работала достаточно большая польская диаспора - в провинции Парана пребывало порядка 150 тысяч в начале 1930-х годов, порядка 18 процентов населения.Бригадный генерал Стефан Стржеменский, представитель МКЛ, предложил грандиозный план - проложить силами польских компаний через штат Парану железную дорогу из Риозиньо до Гаурапави с целью соединения польских поселений и одновременно улучшения условий перевозки сельскохозяйственной и лесной продукции (которая должна была пойти в Польшу). Взамен МКЛ должна была получить 2 миллиона гектаров из территорий индейского резерва вокруг железной дороги. Но чрезмерные расходы, которые повлекло бы строительство (11 миллионов долларов по ценам того времени), повлекли за собою внесение существенных корректив в план. Вместо миллионов гектаров было приобретено порядка 7 тысяч гектаров земли для поселения, названного "Морская воля" (Morska Wolia). Чуть позже на средства МКЛ были приобретены дополнительные 20 тысяч гектаров для поселения "Орлич-Дрешер". В 1935 году началось заселение "колоний", однако о размахе проекта говорит уже то, что в "Морской Воле" поселилось порядка 350 человек - что не удивительно, так как затраты на переселение одной семьи составляли до 3 тысяч долларов США. Кроме того, громкая ура-колониальная кампания в польской прессе заставила бразильское правительство Жетулиу Варгаса несколько по-иному взглянуть на вопрос заселения земель - в результате в 1937-м году "Морская воля была заселена на 50 процентов от запланированного населения. В то же время, отношения бразильских властей, настроенных чрезвычайно националистически, к польским колонистам, вызвало появление рекомендаций со стороны польского МИД относительно того, что дальнейшее заселение поселений надо оставить, а сам проект свернуть.

Ангола
Сразу же после создания, Союз колониальных пионеров активно принялся за работу. Практически первым заданием, за которое взялся Союз, была попытка создать сеть польских плантаций в португальских колониях. Так, в 1928 году в Анголу отправилась экспедиция для осмотра и подыскания территорий, пригодных для создания сельскохозяйственных плантаций. В результате поездки была найдена подходящая земля и работа закипела - были учреждены две компании ("Полангола" для разрешения вопросов торговли и закупок, и "Альфа" для разрешения вопросов поселений), а польские поселенцы из числа членов СКП начали покупать участки (от 600 до 200 гектаров) под плантации. Однако планам по созданию плантаций в Анголе не суждено было сбыться - португальское правительство, обеспокоенное таким неожиданным развитием событий, усложнило процедуры иммиграции в колонии, а также стало уделять довольно много ненужного внимания польским поселенцам. В результате большая часть больших плантаторов вынуждена была покинуть Анголу после 1938 года.

Либерия
Ситуация в Либерии дала МКЛ дополнительные возможности, но и еще раз подчеркнула ее слабые стороны. В 1933 году правительство Либерии, видимо, исходя из экономических побуждений, заключило договор с МКЛ относительно создания на территории Либерии концессий в виде плантаций. Взамен на предоставленную для плантаций территорию, МЛК обязывалось взять на себя координацию действий польских плантаторов, каждый из которых должен был вложить в плантации по 10 тысяч долларов США. Дополнительно создавалось общество добычи ценных ископаемых в Либерии, а МКЛ бралась обучать в Польше до 20 молодых талантливых либерийцев в год. Кроме того, польским компаниям предоставлялся режим наибольшего благоприятствования - для развития торговли между странами. Торговля не заставила себя долго ждать - в Монровию прибыл корабль "Познань" с грузом в несколько десятков бочек цемента, немного соли и 500 эмалированных ночных горшков. В результате МКЛ начала завозить плантаторов, давать в долг им деньги, но отсутствие опыта ведения сельского хозяйства в условиях тропического климата привело к тому, что плантации просто не давали никакого дохода - предприятие обернулось финансовым крахом, отчасти по вине правительства США, ревниво относящегося к действиям поляков в своей полуколонии (Либерии).

Мадагаскар
В "Колониальных тезисах..." отдельное место было посвящено вопросу переселения евреев на Мадагаскар (по "желанию мирового еврейства"). В связи с этим в 1937 году французский министр заморских территорий Морис Моте высказался относительно теоретической возможности передачи Мадагаскара под опеку Польши. По заданию министра Ю.Бека и при согласии Моте, была создана комиссия по изучению приспособленности острова для заселения евреями из Польши. В комиссию входили директор еврейского эмиграционного общества в Варшаве Леон Альтер, агроном из Тель-Авива Соломон Дик (уроженец Галиции) и майор Мечислав Лепецкий. В мае 1937 комиссия прибыла в Париж, откуда убыла на Мадагаскар, где работала 10 недель и составила отчет относительно пригодности северной части острова к колонизации. Однако планам не было суждено реализоваться из-за начала мировой войны.

Мозамбик
МКЛ проявляла интерес и к Мозамбику, где планировалось осуществить план по строительству крупной плантации "Лацерда" площадью в 20 тысяч гектаров под 100 плантаторов. Стоимость проекта была колоссальной - порядка 15 тысяч фунтов только для покупки земли, не говоря уже о снаряжении поселенцев и субсидиях для начала работ. Как бы там ни было, чем закончился бы проект, мы не узнаем - в 1939 году до начала войны были проведены только подготовительные работы (геологоразведка, поездка агрономов).

Антарктида
Косвенным свидетельством того, что правительство Польши могло планировать акцию по "экспансии" в Антарктиде, может послужить тот факт, что в марте 1939 года посольства Польши в Лондоне и Вашингтоне получили поручения от МИД (перед визитом Бека в Лондон - см.выше) сделать запрос относительно того, на какие области континента распространяются формальные территориальные претензии этих держав.
*****
Так закончилась колониальная эпопея Польши - к сожалению, стремление обрести независимость и самодостаточность выродилось в жажду захвата и попытку "догнать соседа" по силе, чего Польша, будучи на самом деле страной не очень богатой, вынести не могла. Её правительство, питая колониальные амбиции, упустило тот момент, когда череда событий 1939 года превратила саму Польшу в колонию.

http://www.inoforum.ru/forum/index.php?showtopic=7634&st=0 Rzeczpospolita 16.09.09
Ursa Сегодня, 5:05
http://www.rp.pl/artykul/9133,363470_Negac..._po_polsku.html
Tomasz P. Terlikowski Negacjonizm po polsku
Томаш П. Терликовский Негационизм по-польски

Признав советские преступления против поляков всего лишь военными преступлениями, мы бы покривили душой против исторической правды о целях и намерениях Сталина, пишет публицист.
Спор о том, были ли убийства в Катыни, Харькове и Медном геноцидом – это спор не только о словах. И дело даже не в том, следует ли в определённых вопросах всегда говорить правду, независимо от того, какую цену придётся за это платить.
В сущности, это спор о понимании нашей истории и о том, как будут её понимать другие. Потому что слова, которые мы используем в политическом и историческом дискурсе, формируют наш взгляд на историю и взгляды других.
И поэтому не может быть согласия на то, чтобы ради сиюминутных, кратковременных политических выгод отказаться от того, чтобы называть вещи их именами, а защита высказывания вице-маршалека Стефана Несёловского, который заявил, что убийства в Катыни не были геноцидом, противоречит польским государственным интересам.

Геноцид
Но чтобы как следует понять этот радикальный тезис, следует начать от определения геноцида, которое когда-то подготовил польский юрист Рафал Лемкин и которое прочно вошло в международное право. Так вот, согласно его определению, геноцид не означает лишь «непосредственного уничтожения всего народа», но также и попытку «уничтожения важнейших основ жизни национальных групп». Средствами, служащими для достижения этой цели могут быть разрушение политических и общественных структур, убийство элиты, а также уничтожение языка или национальных чувств.
Уже само напоминание этого определения доказывает, что поляки подвергались геноциду. Целью как Гитлера, так и Сталина (причём как тогда, когда они сотрудничали с 1939 под 1941 год, так и позже) было уничтожение польского национального самосознания и окончательное удаление версальского ублюдка с карты Европы. А Катынь (так же, как и убийство профессоров Ягеллонского Университета, совершённое руками гитлеровцев) – то есть масштабное уничтожение польской элиты, военной, полицейской, научной, судейской – было лишь одним из элементов этого общего для Советов и гитлеровцев проекта.
Стефан Несёловский, отвергая термин геноцид и называя советские (но и гитлеровские) преступления против поляков лишь военными преступлениями, в сущности, искажает историческую правду об истинных целях и намерениях Гитлера и Сталина. А, следовательно, соглашается на то, чтобы признать имеющим право на существование и достойным того, чтобы его выслушать, мнение, выраженное также и Владимиром Путиным во время его визита в Польше, что война началась из-за ошибочных постановлений версальского трактата (одним из них было признание возрождения Речи Посполитой), а не потому, что двое политических бандитов решили ликвидировать несколько свободных государств.
Такой образ Второй мировой войны был бы на руку не только русским, но также и немцам, которые могли бы гораздо более открыто заявлять о своих невинных жертвах и оплакивать трагедию изгнанных.

Сравнение с Холокостом
Впрочем, процесс пересмотра места Польши в истории Второй мировой войны уже постепенно происходит. Часть историков, публицистов и политиков уже призывает отказаться от «мифа жертвы» и отважно встать лицом к лицу с правдой, что поляки были также и палачами (украинцев, евреев и даже немцев после Второй мировой войны). Гордость за мужество, сопротивление гитлеровскому и советскому нашествию – должна быть заменена стыдом из-за поведения горстки, которая вела себя недостойно. А миф героя сентября 1939 года, варшавского повстанца или спасающего евреев поляка должен быть заменён рассказами о доносчиках, мошенниках и шмальцовниках.
Постепенно недопустимым становится даже громко сказать о страданиях поляков. Когда Лех Качиньский – необычайно осторожно и с сохранением всей разницы масштабов – сравнил убийства в Катыни с Холокостом, поднялся вопль критиков, которые сочли слова президента оскорбительными для евреев. А ведь нет ничего обидного для евреев в констатации, что так же, как Гитлер хотел уничтожить евреев, так и Сталин хотел поубивать поляков и заменить их какой-то новой формой «советского человека».
В действиях Гитлера по отношению к евреям и Сталина по отношению к полякам была разница, но она касалась не сути (в обоих случаях речь шла об уничтожении народа), а лишь масштабов.
Осуждение самой возможности сопоставить и сравнить страдания разных народов является, в сущности, новой формой негационизма, которая уже не отрицает уничтожения евреев, но подвергает сомнению (или, по крайней мере, преуменьшает) страдания и жертвы других европейских народов. Новые негационисты следят за тем, чтобы никто не отважился сравнить своих страданий со страданиями евреев, и чтобы термин геноцид оставался зарезервированным для единственного события в истории.
Согласиться с таким новым негационизмом означало бы заменить польскую историческую память еврейской памятью и рассказывать польскую историю исключительно с перспективы Холокоста. В такой перспективе польские страдания обесценились бы (потому что по сравнению с ситуацией евреев ситуация поляков была несколько лучше), а память о них называлась бы «мученическим культивированием мифа о героизме поляков».
Это отвержение польской памяти имеет, однако, и более отдалённые последствия. Согласие на то, чтобы мы на историю Польши смотрели глазами евреев, ведёт не только к уменьшению страданий нашего народа, но также к созданию анти-мифа поляков - сотрудников Гитлера, шмальцовников, которые подстерегали каждого еврея и радовались его смерти. Не сомневаясь в праве спасшихся от уничтожения иметь именно такую память, трудно согласиться с тем, чтобы этот лживый образ польской чувствительности должен был бы заменить национальные мифы.

Стереотипы
Новые негационисты, хотя у них могут быть благородные намерения (построение добрососедских отношений с Россией или увековечивание памяти о страданиях польских евреев), создают образ польской истории, которая прекрасно вписывается в западные стереотипы о нашей стране. Довоенная Польша - так гласят и негационисты, и стереотипы – это невежественная, почти фашистская страна (так описал нас недавно на страницах «Гардиан» известный британский историк Найелл Фергюсон).
Это страна, которая, плечом к плечу с Гитлером, хотела уничтожить героический Советский Союз (так пишут о нас российские учёные, которые объясняют, что ссылки и расстрелы польским офицерам полагались самым естественным образом). Это страна, граждане которой во время Второй мировой войны занимались, главным образом, тем, что вылавливали евреев и сжигали их в амбарах (такой образ создан в книгах Яна Томаша Гросса). И именно такой образ постепенно становится обязательным.
Если мы хотим противостоять этому, мы должны не только проделать огромную историческую работу, но также открыто говорить о наших страданиях, конкретно и подробно, и не поддаваться гигантскому давлению адептов религии «недразнения гусей». Если они победят, и поляки забудут о своих страданиях – то мы как народ исчезнем из истории.

Автор – философ и публицист, директор издательства «Fronda».

http://i-grappa.livejournal.com/625002.html
i_grappa @ 2009-09-18 09:42:00
Замечательное о польской разведке в Маньчжурии
Отрывок из интересного интервью (найдено у ув. joanerges http://joanerges.livejournal.com/736503.html ).
- Поручик Ковалевский после войны еще что-то подслушивал?
- Конечно. Его подчиненные контролировали русскую дипломатическую переписку во время конференции в Риге, а он стал начальником разведки Командования Охраны Плебисцита в Силезии и возглавлял разведку 3-го силезского восстания – там, вероятно, занимался взломом немецких шифров. С 1923-го года создавал криптографические службы в Японии. Получил высшую награду империи – Орден восходящего солнца 5-го класса. Определенное время Польша вместе с Японией проводила подслушивание корреспонденции Советской России с территории контролируемой Японией Маньчжурии. Это сотрудничество польской и японской разведок продолжалось еще и во время Второй мировой войны. Польские разведчики были закамуфлированы в дипломатических представительствах подконтрольной Японии Маньчжоу-Го, а дипломатические каналы японского атташе в Берлине служили для пересылки польских разведывательных данных в Швецию, а оттуда – в Великобританию.

- Но ведь шла война, а официально мы были врагами.
- Но разведки ведут собственную политику.

ИноСМИ.Ru http://www.inosmi.ru/translation/252784.html
Россия, Польша и исторические войны ("OpenDemocracy", Великобритания)
Родрик Брэйтвэйт (Rodric Braithwaite), 17 сентября 2009
Высокопоставленный российский чиновник однажды спросил меня, зачем Польше нужно было присоединяться к НАТО: в конце концов, Россия не собиралась вторгаться в эту страну. Я согласился с тем, что он, скорее всего, был прав. Но поляки-то этого не знали: три раздела страны в восемнадцатом веке, два восстания в девятнадцатом и два в двадцатом, раздел в 1939 и это еще не все. «Почему ты вспоминаешь обо всем этом старье?» - спросил мой друг.

История является обязательной частью представления нации о самой себе. Историю переписывают в каждом поколении. Даже устойчивые демократии иногда с трудом мирятся со своим прошлым. Британцы с трудом смогли объективно взглянуть на свои исторические отношения с Ирландией. Для ирландцев это еще труднее, и причин для этого достаточно.

Во всех странах история – это политика. Но в России и странах Восточной Европы, переживших в прошлом веке травматические события, нереалистично надеяться, что они скоро смогут написать историю, которую остальные из нас смогут назвать «объективной».

У поляков есть все исторические причины бояться своего восточного соседа. Даже во времена коммунизма они открыто говорили об ударе в спину, который русские нанесли им, вторгнувшись в Польшу в сентябре 1939 года, об убийстве польских офицеров в Катыни в 1940-м году и об отказе Советов поддержать восставших во время Варшавского восстания 1944 года. Мало кто из поляков был незнаком с этими фактами тогда или сейчас, и в целом их взгляд на факты верен. Это, однако, не означает, что время от времени их интерпретация этих фактов не страдает от излишней эмоциональности и политизированности: вспомним недавний спор в польском парламенте о том, были ли убийства в Катыни предосудительным массовым убийством, каковым они действительно были, или же геноцидом, которым они совершенно точно не были, если использовать любое разумное толкование этого слова.

Поляки не готовы хвалить русских, когда те что-то делают правильно. Это может быть понятно, но это тоже является фальсификацией истории. Во всех недавних обсуждениях о падении Берлинской стены и развале коммунизма в Восточной Европе в 1989 году, не только поляки забывают о том, что именно Горбачев дал жителям восточноевропейских стран возможность организованно сместить коммунистический режим. Без него могло бы оказаться очень сложно провести все эти изменения без кровопролития. По иронии судьбы, именно два европейских социалистических государства, которым десятилетиями удавалось успешно не повиноваться Москве – Югославия и Румыния – не смогли совершить бескровный переход к новой реальности.

Российское отношение к проблеме более сложное. Две величайшие русские оперы – «Борис Годунов» и «Жизнь за царя» - повествуют о польском вторжении в Россию, произошедшем в семнадцатом веке. Пушкин написал злобную поэму, обвиняющую Запад в поддержке польского восстания 1831 года. Работы Толстого и Достоевского полны пренебрежительных упоминаний о польском высокомерии, польской поверхностности и польском католицизме. Для них (русских) Польша является западным «троянским конем», кодовым словом для всего, что они не любят в Западе, и угрозой уникальной русской цивилизации. Здесь можно найти еще один намек на комплекс неполноценности, запрятанный под громогласным и лихорадочным национализмом, пропитавшим отношение России к внешнему миру.

Неудивительно, что русским сложно смириться со своей историей двадцатого века, когда они достигли высочайшего триумфа, испытали величайшее унижение и совершили величайшие преступления. Но следует отдать им должное. В 1980-х и 1990-х годах они предприняли реальные усилия, чтобы оценить все объективно. Они задокументировали преступления Сталина с исчерпывающими подробностями. Они опубликовали секретные протоколы пакта 1939 года между Гитлером и Сталиным, в рамках которого два диктатора разделили между собой Восточную Европу. Они приняли вину НКВД, а не гестапо, в убийстве польских офицеров в Катыни, и не только в Катыни – в Петербурге находится замечательный мемориальный музей (Государственный музей политической истории России – прим. пер.) с экспозицией о расстреленных там поляках. Они признали все неправедные поступки, совершенные при присоединении балтийских государств к Советскому Союзу.

Всю эту информацию по-прежнему легко можно получить в России. Русские националисты, пытающиеся отрицать или по-новому интерпретировать эти данные, не могут их скрыть. Попытки российского правительства произвести на свет менее огорчительную версию современной российской истории для студентов и школьников смягчают, но не отрицают темную сторону сталинского правления. Если в ближайшие десятилетия и поколения русские обретут равновесие и начнут – если им и нам повезет – чувствовать себя менее настороже и более комфортно в своей собственной шкуре, они со временем тоже могут написать более «объективную» историю своей страны.

Что возвращает меня к спорам об истоках Второй мировой войны и недавним замечаниям Путина о том, что произошло в 1939 году.
Никому из нас нечем тут гордиться. Во время гражданской войны в Испании высокопоставленные британские лица поддерживали Франко и его нацистских и фашистских сторонников, которых они считали защитой от большевизма. Даже сегодня некоторые люди оправдывают предательство Чехословакии в Мюнхене как способ выиграть время и дать Британии подготовиться к войне. Польское правительство полковника Бека – авторитарное и недемократическое – маневрировало между своими немецкими и советскими врагами с беспечным пренебрежением к реальностям силы. Многие россияне, включая Путина, утверждают, что сталинский пакт с Гитлером и раздел Восточной Европы были не хуже, чем Мюнхенское соглашение, и, как минимум, также необходим, чтобы оттянуть время и подготовиться к немецкому нападению, про которое Сталин знал, что, в конце концов, оно случится.

Оглядываясь в прошлое, очевидно, что эти сомнительные расчеты и маневры были зря. После Мюнхена Гитлер пришел к выводу, что демократические государства с радостью предоставят ему на Востоке свободу действий. И западные державы и Сталин растратили по пустякам время, которое они надеялись оттянуть своими циничными сделками. Никто не был готов эффективно встретить яростное нападение немцев в 1940 и 1941 годах. Сталин потерял свои новые территории – которые русские апологеты теперь называют необходимым защитным поясом – буквально за недели, в то время как советская армия в замешательстве отступала.

Но в конечном счете ни Чемберлена, ни Бека, ни даже Сталина нельзя обвинить в начале войны в 1939 году. Ответственным за это был Адольф Гитлер, который всегда хотел отомстить за унижение Германии при подписании Версальских соглашений, стереть Польшу с карты и вырезать из России жизненное пространство для немцев. По иронии судьбы, из всех воевавших наций именно немцы, испытавшие поражение, предприняли самые решительные усилия по определению своей собственной ответственности за произошедшее. Победители – британцы, американцы, русские – пишут историю в соответствии со своими желаниями.

К посту Тема: Re: История Польши и идеология "возмездия" Сб Сен 05, 2009 3:53 am
--------------------------------------------------------------------------
http://www.apn-spb.ru/publications/article6159.htm «Агентство Политических Новостей Северо-Запад» 2009-09-21
Юрий Нерсесов Смерть версальской гиены - 3
...............................................
Порой среди польских солдат фюрера попадались очень примечательные персоны. Например, рядовой 328-го запасного учебного гренадерского батальона Йозеф Туск, приходящийся родным дедушкой нынешнему премьер-министру Польши Дональду Туску. В вермахте служил и двоюродный дедушка пана премьера. Неудивительно, что поляков в советских лагерях военнопленных оказалось 60 277 голов - больше, чем итальянцев (48 957) и финнов (2377) вместе взятых..........

http://varjag-2007.livejournal.com/1087820.html
varjag_2007 @ 2009-09-29 02:54:00
Метки данной записи: Польша, Украина, гражданская война, революция
Секретные протоколы к пакту «Пилсудский-Петлюра»
Как Пилсудский и Петлюра нашли друг друга

Независимая Польша, расположившаяся на территории бывшего Польского Королевства и части Галиции, еще не имела юридически установленных границ. В самой Польше к тому времени сложились две противоборствующие концепции: федералистская и унитарная. Первая была разработана Пилсудским и его окружением и предусматривала создание союза независимых государств, расположенных в бассейнах Балтийского и Черного морей. Этот план предусматривал отторжение от России нероссийских народов: украинцев, прибалтов и кавказцев и создание некоей федерации … во главе с Польшей. Вторая концепция была чуть менее амбициозна, но тоже выглядела вполне впечатляюще. Её вдохновителем была партия Народных демократов, и хотели они «всего лишь» присоединить к Польше бывшие ее восточные окраины, полонизировав население этих территорий. Федералистская концепция получила название «Ягеллонской», а унитарная – «Пястовской». Ни одной из них не суждено было реализоваться, и окончательные границы Польши были установлены в результате польско-советской войны, плебисцитов и силезских (по-польски «шлёнских») восстаний. По Версальскому договору к Польше отошла приморская территория вокруг Данцига, а сам Данциг (по-польски «Гданьск») был объявлен Вольным городом и был включен в польскую таможенную территорию, но оставался под протекторатом Лиги наций.

Вообще, рассматривая историю установления границ в Европе после Первой мировой войны с перспективы сегодняшнего дня, очень хочется употребить какое-нибудь крепкое словечко, коими изобилует наш родной язык. Неразбериха, смена позиций держав-победительниц, непоследовательность, а иногда и откровенная бессмысленность принимаемых ими решений вынуждает не только согласиться с В.М. Молотовым, назвавшим Польшу «ублюдком Версальского мира» (в некоторых источниках «незаконнорожденным ребенком», что означает то же самое, но звучит помягче), но и распространить это не слишком дипломатичное определение на весь послевоенный уклад в Европе. Прибалтика, Чехословакия, а особенно главная виновница этой неразберихи – Германия – оказались в положении, ничуть не лучшем, чем Польша. Европейские столицы и огромные территории, на которых проживали миллионы людей, передавались от государства к государству с учетом сиюминутных политических интересов, на основании каких-то непонятных «линий», увековечивших имена их «придумщиков». 26 июля 1919 года была утверждена демаркационная линия между Польшей и Литвой, названная именем французского маршала Фоша, которая поделила Восточную Пруссию, передав Польше Вильнюс. В ноябре того же года Восточной Галиции был дан статус автономии с передачей Польше мандата Лиги Наций на 25 лет, а 8 декабря на карте Европы появилась линия лорда Керзона, определившая польскую восточную границу по линии Буг-Кузьница-Пинск. Первоначально в феврале 1918 года державы-победительницы подписали договор с Центральной Радой договор о передаче Украине Восточной Галиции вместе с Львовом и польским городом Хелмом.

Таким образом, европейские границы по Версальскому договору, знаменовавшему окончание Первой мировой, словно специально были задуманы как casus belli для Второй мировой.

В это по настоящему смутное время, когда шел передел европейских границ, основные события развернулись на территории бывшей Российской империи, где главными участниками вооруженной борьбы за обладание спорными территориями стали Польша, Советская Россия и находившаяся в состоянии перманентной революции Украина. В ночь на 1 ноября 1918 года Украинская Центральная Рада, сформированная сразу же после Февральской революции 1917 года, основываясь на сепаратном договоре с державами Антанты, предприняла штурм Львова, закончившийся взятием города. Однако мгновенно созданным отрядам польского ополчения удалось выбить украинцев из Львова, а затем в начале 1919 года совместно с подошедшими польскими регулярными войсками захватить и всю Галицию. Державы Антанты отнеслись к этому событию «с пониманием», и, отказавшись от ранее ими же подписанного договора с Украиной, передали эти территории Польше.

К весне 1919 года к трем главным претендентам на спорные территории добавился еще один – генерал Антон Иванович Деникин. К этому времени его Добровольческая Армия начала широкое наступление на Центральную Россию. В мае-июне Деникин взял Харьков и Царицын, овладел Донбассом и Донской областью; в июле-октябре занял Центральную Украину (31 августа пал Киев), Воронежскую, Курскую и Орловскую губернии.

Польшу в это время уже возглавлял маршал Юзеф Пилсудский, а Украинскую Народную Республику небезызвестный Симон Петлюра. Польская тайная дипломатия начала одновременно секретные переговоры с Деникиным в Таганроге и с большевиками в небольшом белорусском городке Микашевичи, расположенном в 100 км на восток от Пинска и входившего тогда в состав Польши. Требования Польши, предъявленные Советской России и Деникину, оригинальностью не отличались: признание Польши в границах 1772 года.

Многомесячные переговоры с Деникиным, которые вел личный представитель Пилсудского генерал Карницкий, закончились ничем. К удивлению поляков, Деникин, сам наполовину поляк (его мать носила фамилию Вжесиньска), прекрасно говоривший по-польски и даже родившийся в Польше, категорически отверг все претензии поляков на исконно российские, по его мнению земли и отказался от союза с ними и Украиной против советской, но все же России. Кто знает, как сложилась бы судьба пролетарской революции, если бы Деникин согласился на союз с Пилсудским и Петлюрой?

Польско-советские переговоры тоже завершились фиаско, если не считать договоренности об обмене архиепископа Могилева Эдварда фон Роппа на соратника Ленина Карла Радека. Человеку не дано предугадать свою судьбу, иначе Радек наверняка предпочел бы польскую тюрьму позору и бесчестию политических процессов 1936-37 гг. и смерти при неустановленных обстоятельствах в Верхнеуральском политизоляторе 19 мая 1939 года. Отказавшись от поддержки поляков и украинцев, Деникин не выстоял в единоборстве с Красной Армии и после серии поражений в боях против частей Южного фронта под командованием В. Егорова 4 апреля 1920 года сложил с себя полномочия Главнокомандующего и покинул Россию.

В этой ситуации Пилсудский решил заключить союз против России с другим партнером – Симоном Петлюрой. С февраля 1919 года этот одиозный политик стал фактическим диктатором на части украинской территории. Режим, установленный им, иначе как бандитским назвать невозможно. По Украине вихрем пронеслись еврейские погромы и массовые убийства русских офицеров. Например, 4 марта 1919 года приближенный Петлюры атаман Семесенко ворвался в город Проскуров (ныне Хмельницкий) во главе «Запорожской бригады» в составе 500 головорезов и отдал приказ истребить всё еврейское население. На следующий день бандиты, разделившись на три отряда, пошли по домам. За день они в буквальном смысле вырезали около трех тысяч человек, включая женщин и детей. Застрелен был только один человек: православный священник, который с распятием в руках пытался остановить извергов. Сам Петлюра был убит 25 мая 1926 года в Париже, куда бежал после поражения в гражданской войне, неким С. Шварцбардом, украинским евреем, отомстившим таким образом за гибель своих пятнадцати родственников, убитых во время петлюровских еврейских погромов. Кстати, французский суд присяжных убийцу Петлюры оправдал.
Секретный договор о новой колонизации Украины

Итак, 21 апреля 1920 года в Варшаве правительства Польши (Юзеф Пилсудский) и Украинской Народной республики (Симон Петлюра) подписали Договор. Анализ этого замечательного документа позволяет лучше понять намерения обеих сторон, характер их взаимоотношений и, что особенно нас интересует, причины польско-советской войны 1920 года.

Начнем мы не с начала, а с конца. Со статьи Договора под номером восемь:
«Настоящий договор является секретным. Он не может быть передан третьей стороне, либо опубликован полностью или частично иначе, чем при согласии обеих сторон Договора за исключением статьи 1, которая будет оглашена после подписания настоящего Договора».

Теперь можно ознакомиться и с единственной несекретной статьей Договора под номером один:
«Признавая право Украины на независимое государственное устройство на территории в границах с севера, востока и юга, установленных на основании договоров Украинской Народной Республики с пограничными государствами, Речь Посполита Польши признает Директорат независимой Украинской Народной Республики во главе с главным атаманом паном Симоном Петлюрой верховной властью Украинской Народной Республики».

Вот, собственно, и всё, что полагалось знать, как это теперь принято говорить, международному сообществу об особенностях польско-украинской политики. Что же осталось за кулисами декларации о признании атамана Петлюры главой Украины и не должно было увидеть дневного света? А вот что: Украина признает Польшу в границах 1772 года (см. карту), т. е. территории, которую Польша «вернет себе, получив её от России военным либо дипломатическим путем». Таким образом, выдающийся украинский националист Петлюра сдавал Украину Пилсудскому по полной программе. Большая часть ее отходила Польше, а меньшая… тоже доставалась Польше через участие в будущей декоративной «федерации». Таким образом, военное решение проблемы польских границ в договоре поставлено на первое место. Однако и Советская власть, и генерал Деникин отказались признать границы 150-летней давности. И атаман Петлюра оказался единственным на весь белый свет политиком, который их признал.

Договор между Пилсудским и Петлюрой пролежал в польских архивах, откуда мы его и извлекли, почти 90 лет. На фоне его содержания все заверения в том, что причиной польско-советской войны 1920 года стала «экспансия большевистских орд на Запад», а маленькая Польша героически встала на пути этих самых орд, ценой неимоверных жертв спасая Европу «от ужасов варварского нашествия азиатов», этаких новых марксистских Чингисханов, звучат не очень убедительно.

Но и это еще не всё! К секретному договору прилагается еще и документ под грифом «Совершенно секретно» и называется он «Военное соглашение между Польшей и Украиной». Подписанное в тот же день, что и основной договор, это соглашение, как указано в его первой статье, «является интегральной частью основного договора». Тут уже всё просто открытым текстом. Статья третья соглашения гласит:

«Совместные польско-украинские акции против советских войск на территории правобережной Украины, расположенной на восток от нынешней линии польско-большевистского фронта, осуществляются… под общим командованием польских войск».

Любопытно, что маршал Пилсудский собирался воевать исключительно на чужой территории. Военное соглашение с присущей полякам практичностью возлагает на украинских союзников снабжение польских войск продовольствием, а именно «мясом, жирами, мукой, зерном, крупами, картофелем, сахаром, овсом, соломой и т.п. на основе норм питания, принятых в Войске Польском, а также необходимыми для доставки подводами». Так что не только на чужой территории, но и за чужой счет. Ну и «на закуску» по поводу большевистской агрессии против мирной Польши – защитницы западной цивилизации – статья восьмая соглашения:

«С момента начала совместного наступления и занятия новых территорий правобережной Украины, расположенных на восток от нынешней линии польско-большевистского фронта, правительство Украины организует на этих территориях военную и гражданскую администрацию. Тылы польских войск будет охранять польская полевая жандармерия».

Что было дальше – известно. Петлюру вместе с поляками с Украины прогнали, а затем разгоряченные этим успехом большевики решили взять и Варшаву, но тут и случилось «чудо над Вислой» и Красная армия потерпела сокрушительное поражение.

Когда на западном фронте создалось критическое положение, главком Каменев приказал снять с Юго-Западного фронта, осаждавшего Львов, 1-ю и 12-ю Конные Армии и передать их Тухачевскому, атаковавшему Варшаву. Однако И. Сталин, бывший в то время членом Реввоенсовета Юго-Западного фронта, уговорил С. Буденного не идти на выручку Тухачевскому, сыграв в этой битве роль наполеоновского маршала Груши. По мнению многих военных историков, это и стало причиной поражения советских войск под Варшавой.

О спасении Речи Посполитой под Варшавой и последовавшим за этим окончании войны поляки вспоминают много и охотно, но вот вопрос о том, как эта война началась, всегда стараются обходить стороной. Потому что с точки зрения международного права речь идет о банальной агрессии Польши против Советской России. А с исторической точки зрения – о последнем за тысячелетнюю польскую историю завоевательном (колониальном) походе на Восток.

http://www.win.ru/Mysteries-of-History/2441.phtml
ПОЛЬСКИЙ ГОНОР И РУССКАЯ ЧЕСТЬ Григорий Тинский
Часть I
....................................
---------------------------------------------------------------------------
http://www.win.ru/Mysteries-of-History/2483.phtml
ПОЛЬСКИЙ ГОНОР И РУССКАЯ ЧЕСТЬ Григорий Тинский, Александр Рублев
Часть II
....................................
http://www.win.ru/Mysteries-of-History/2503.phtml
ПОЛЬСКИЙ ГОНОР И РУССКАЯ ЧЕСТЬ
Часть III. Секретные протоколы к пакту «Пилсудский-Петлюра» Григорий Тинский
....................................

http://www.win.ru/Mysteries-of-History/2534.phtml
РОССИЯ И ПОЛЬША: ВОЗМОЖЕН ЛИ СОЮЗ? Ярослав Бутаков
Часть I. Эпоха равенства сил
Недавняя резолюция польского сейма по поводу 70-летия вступления советских войск в Западную Украину и Западную Белоруссию вновь напомнила о «давнем споре славян между собою». Порой кажется, что иного в отношениях между нашими странами не дано. Но нет, бывали и иные времена. Польская элита почти никогда не была монолитной в антироссийском настрое. В ней имелись и прорусские течения.
.................................
---------------------------------------------------------------------------
http://www.win.ru/Mysteries-of-History/2548.phtml
РОССИЯ И ПОЛЬША: ВОЗМОЖЕН ЛИ СОЮЗ? Ярослав Бутаков
Часть II. Эпоха доминирования России
Опыт русско-польских взаимоотношений в восемнадцатом веке показывает, что Польша видит в России друга лишь тогда, когда сама слаба и не имеет поддержки на Западе. Тогда между двумя крупнейшими славянскими державами возможны стабильные дружественные отношения. Но, как видим, в союзе России и Польши, чтобы он был эффективным, один обязательно должен быть старшим. Польше в начале семнадцатого века этого было мало, она хотела просто поглотить Россию, но подавилась. Россия же и в восемнадцатом, и в двадцатом столетии показала, что умеет быть умеренной, умеет покровительствовать Польше, не посягая на её суверенитет.
................................

Просто шедевр: историк-либералка доказывает, что позиция Сталина в отношении Варшавского восстания была практически безупречной!!!
-----------------------------------------------------------------------------------
http://echo.msk.ru/programs/staliname/625403-echo.phtml Эхо Москвы
10.10.2009 20:05
Тема : Варшавское восстание 1944 года
Передача : Именем Сталина
Ведущие : Нателла Болтянская
Гости : Альбина Носкова

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Здравствуйте. Вы слушаете «Эхо Москвы», смотрите RTVi, или наоборот, кому как больше нравится. В эфире цикл передач «Именем Сталина» совместно с издательством «Российская Политическая Энциклопедия» при поддержке первого президента России Бориса Николаевича Ельцина, я ведущая Нателла Болтянская. У нас в гостях доктор исторических наук Альбина Федоровна Носкова. Здравствуйте.
А.НОСКОВА: Здравствуйте.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: На прошлой неделе была – я даже не знаю, какая она, эта годовщина. Эта годовщина варшавского восстания.
А.НОСКОВА: 65-я.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: 65-я. Вы знаете, я имела в виду не цифры, я имела в виду, как ее охарактеризовать. Вот когда готовилась к программе, читаю, например, материал из Большой Советской Энциклопедии, что «несмотря на объективные сложности, советское командование приняло решение об усилении своих действий для того, чтобы как-то оттянуть немцев от возможной борьбы с восставшими». Из других источников я выясняю, что восставшие были в какой-то степени одиноки. От вас несколько минут назад я услышала, что поляки не хотели никакой помощи вообще.
А.НОСКОВА: Поначалу да.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Что происходило? Что это за восстание?
А.НОСКОВА: Ну, решение о восстании было принято правительством и главным командованием армии Крайова еще 25 июля. То есть правительство дало карт-бланш армии Крайова установить дату. Она и установила на 1-е августа. Решение политическое. Задача восстания, безусловно, политическая, потому что в этом восстании должны были соединиться героическая, совершенно самоотверженная борьба против гитлеровцев и борьба одновременно против...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Наступающих Советов?
А.НОСКОВА: Да. Именно против планов Сталина, против вступления Красной армии в Польшу. Вот. То есть задача была в чем? Продержаться, ну, дня три, сопротивляясь. Они воевали очень самоотверженно. Продержаться дня три до прихода Красной армии. А там...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Встретить их со словами «Мы уже победили всех, спасибо, до свидания».
А.НОСКОВА: Да, совершенно верно.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А объясните, пожалуйста, тогда такую вещь. За год с лишним до этого в Варшаве же происходило еще одно восстание.
А.НОСКОВА: Да, еще одно восстание.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Я говорю о восстании в варшавском гетто, и до сих пор звучат обвинения в том, что не помогли восставшим в варшавском гетто, которые воевали все против тех же гитлеровцев.
А.НОСКОВА: Гитлеровцев. Но дело в том, что тогда, 1943-й год – это весна, если мне не изменяет память – мы были очень далеко, мы помогать вряд ли могли. А, вот, здесь была очень сложная ситуация. В общем-то, ведь, я не военный историк, и поэтому мне, так сказать, категорически какие-то утверждения недопустимы для меня. Но! Когда я смотрю документы, опубликованные Институтом военной истории – а там они почти по дням идут – то они меня убеждают.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: В чем?
А.НОСКОВА: Была страшно тяжелая ситуация. Вторая танковая армия вот именно в эти дни, рубеж июля и августа, была разгромлена до... Ну, вы понимаете, осталось 29 танков танковой армии. И они считали, что недостаток – 600 единиц бронетехники. Потери были колоссальные. Вообще, когда вот это берем варшавское направление, 1-й Белорусский фронт.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вы говорите о потерях советской стороны?
А.НОСКОВА: Советской стороны. Потери были колоссальные. Свыше 170 тысяч за июль и август вот на этом варшавском направлении – это убитые, раненые, пропавшие без вести, попавшие в плен. То есть армия была истрепана. Я когда-то была знакома с одним из участников на советской стороне, с советским офицером, который принимал участие в боевых действиях как раз на этом направлении. Он был политработник. Их всех сняли для того, чтобы они могли ездить и разгружать боеприпасы. То есть ситуация там, как у нас говорят, без дураков, была очень серьезная. Кроме того, август-месяц, его начало. Это время, когда задумывались операции на Балканах. И даже с 1-го Белорусского и со 2-го Белорусского часть армий снималась и отправлялись туда. Это время Словацкого восстания, где договорились, помогли и оставили на перевале гигантское количество убитых. Есть такая байка, что когда приехал Свобода после взятия Дукли на перевал, ему стало плохо от запаха разлагавшихся трупов. Кроме того, восстание абсолютно не было согласовано с советской стороной.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну я так, исходя из того, что вы говорите, его и не собирались согласовывать с советской стороной?
А.НОСКОВА: Поначалу да.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А что там за история о том, что в Москве кто-то чего-то говорил об этом?
А.НОСКОВА: Это вы имеете в виду призывы? Что вы имеете в виду?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Я имею в виду Миколайчика.
А.НОСКОВА: Миколайчика. Вы знаете, Миколайчик приехал в Москву, по-моему, 30 июля. 31-го принят Молотовым. Беседа шла, вообще, вот, о том, что предстоит встреча со Сталиным. Он хотел бы обсудить некоторые вопросы, и попросить советское руководство в случае, если начнется восстание, побомбить аэродромы вокруг Варшавы. Все! Это 3-е августа. Восстание идет, восстание на подъеме. Вообще, когда читаешь эту беседу Миколайчика со Сталиным 3-го числа, такое впечатление по записи беседы, что этот человек, Миколайчик – он на таком, психологическом подъеме. Успех восстания, восстание побеждает, расширяет в городе свое присутствие.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну, он политик.
А.НОСКОВА: Конечно.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Альбина Федоровна, а скажите, пожалуйста, можно ли говорить то, что у генералиссимуса к тому моменту уже есть планы победоносного покорения, в частности, Балкан, расширения Советского Союза в направлении Восточной Европы – это я уже понимаю. А какие-то договоренности по этому поводу уже достигнуты? То есть, как бы сказать, есть ли шансы у этого варшавского восстания одной рукой сделать вот так вот Советам?
А.НОСКОВА: Никакого шанса у них нет. Не потому даже, что вы имеете в виду. У них нет шанса почему? Восстание подняли, ну, по-моему, где-то от 1,5 до 2,5 тысяч повстанцев.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Я могу вас попросить эту тяжеленную книгу повернуть к нашим операторам и показать? Вот кто воевал, собственно. Подросток же совсем?
А.НОСКОВА: Подросток. Вы знаете, это восстание иногда называют «восстанием молодых». Бросилась на клич главного командования армии Крайова, бросилась на борьбу молодежь. Дело в том, что поляки были на пределе терпения этой гитлеровской оккупации. Представляете – вы знаете – какие жертвы перенес этот народ во время оккупации, как он сражался. Поэтому призыв на борьбу с гитлеровцами – он получил полную поначалу поддержку. До 40 тысяч влилось в ряды повстанцев. Но дело в том, что восстание, во-первых, я уже говорила, не было согласовано с Москвой. Без поддержки Москвы невозможно было нерегулярной армии победить регулярную армию, которая уже 5-го августа была усилена 4-мя танковыми дивизиями, авиацией, артиллерией. Здесь даже ракетные вот эти фауст-патроны – даже это они имели в Варшаве. И, тем не менее, понимаете, союзники. Вот эта книга – в ней говорят рядовые повстанцы. Здесь и Сталина почти нет, и Рузвельта, Черчилль встречается, Миколайчик есть, конечно. Это рядовые повстанцы. Они попали – те, кто попал в плен к немцам, их допрашивают, это немецкие агенты среди повстанцев, это немцы, которые попали в плен к повстанцам, это специальные айнзацкоманды.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Давайте чуть-чуть сейчас повернемся. Я хочу попросить вас для тех, кто не представляет себе, что происходило тогда в 1944 году, хронология. Итак, принято решение, молодежь откликнулась, судя по этим фотографиям, много ее.
А.НОСКОВА: Откликнулось. Молодежь откликнулась. Но дело в том, что в 5 часов принято решение, на 5 часов начало восстания 1-го августа. К этому времени немцы знают о том, что будет восстание. Они отслеживают срок и они в 16 часов, они имеют сведения о том, что восстание.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Что, столько предателей?
А.НОСКОВА: Да, да! Как и везде! Кроме того, англичане. Англичане не поддерживали эту идею.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Почему?
А.НОСКОВА: А потому что они понимали, что они входят в конфликт со Сталиным, во-первых, а во-вторых, они вынуждены будут помогать. Как? При больших потерях. Это для союзников западных – это был тот камень преткновения, на который они натыкались всю войну.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: И это можно считать ответом на вопрос, неоднократно заданный вопрос, почему так себя вели союзники?
А.НОСКОВА: Да, конечно.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: То есть каждый раз вставал вопрос...
А.НОСКОВА: Вопрос о потерях.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вы знаете, это удивительно важный момент для всех поклонников Сталина всех времен и всех народов. Что существовали люди, которые считали ценность человеческой жизни приоритетной.
А.НОСКОВА: Да.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Прошу прощения.
А.НОСКОВА: И вы знаете, и получалось, что с 1942 года шли переговоры о Втором фронте. В 1942 году обещали, в 1943 обещали, в начале 1944 обещали, открыли в июне-месяце. Понимаете, как бы мы ни думали о Сталине, как бы мы ни оценивали его... Я вообще считаю, что преступник он прежде всего в отношении своих людей, своего народа, в первую очередь. Но! Простите, была ситуация, когда немцы пришли на нашу землю, и хочешь – не хочешь, воевать больше никто за нас не будет. Так вот, что я хочу?.. Немцы знали, англичане знали. Знал ли Сталин? Официальные сведения: Сталин получил информацию в ночь с 1-го на 2-е, сначала от английской военной миссии, потом от Рокоссовского. Но дело-то ведь, в том, я убеждена, что Сталин знал еще до начала. Вот, убеждена. Почему? Есть сведения, которые в литературе. Знаете? Документа не видела, поэтому не могу сказать, что они 100% достоверны. Но в литературе есть сведения, что советские агенты были в аппарате польского правительства в Лондоне. Ну, то что у англичан были – это общеизвестно. Они были в главном командовании армии Крайова. И когда я была последний раз в Институте национальной памяти, мой коллега польский, я спросила: «Правда?» он мне сказал: «Правда». Понимаете?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: То есть об этом восстании не знал только слепоглухонемой, получается?
А.НОСКОВА: Выходит, так. Выходит, так. То есть фактор неожиданности, на который расчет был, он был, извините, разрушен.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Знаете, вообще это очень страшно, потому что это подтверждает тот факт, что польское руководство восстания, наверное, тоже не очень ценило жизни своих...
А.НОСКОВА: Слава Богу, это именно так. Мы говорим все время «Сталин не ценил» - да, не ценил. Но они что, не понимали, что они открывают борьбу с регулярной армией, вооруженной на то время по последнему слову, имевшей такой опыт, что будут гигантские жертвы? Понимаете? И, конечно, сначала был такой подъем, колоссальный был подъем среди населения Варшавы. Но очень скоро ситуация внутри восставших – она начинала изменяться. Пошло недовольство действиями командования, отсутствием вооружений, отсутствием продовольствия. И, тем не менее, жестко формулировалась цель – воюем против Сталина. Но а теперь вопрос: Сталин должен был помогать тем, кто воюет против него.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Impossible.
А.НОСКОВА: Да. Вы понимаете? Поэтому тот, кто хотел, чтобы обойтись без больших жертв, и тот, кто хотел и понимал, что деваться от этого некуда, что Красная армия придет, тот договаривался.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Так, просил или нет?
А.НОСКОВА: Миколайчик просил 9-го числа, когда немцы перешли в такое наступление, когда они ввели технику в укрепленный варшавский район.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Но скажите, пожалуйста, ведь, тем не менее, если говорить о начале восстания 1-го августа и о разгроме в начале октября.
А.НОСКОВА: Нет, раньше. Там, знаете, там, сложнее было. Там было вот это постоянное сопротивление и постоянное подавление. Постоянное. Немцы, ведь, очень рано начали предлагать сложить оружие.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А скажите, пожалуйста, если восставшие имели дело с сильно превосходящей по количеству народа, по уровню техники, по регулярности, в конце концов, это тоже имеет значение, армии, то почему немцы начали предлагать договариваться?
А.НОСКОВА: Вот, вы знаете что, есть в этом материале... Эта книга создана спецслужбами нашими, архивом ФСБ и соответственными структурами польской республики.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Это та самая книга, которой 2 года назад была презентация в пресс-центре ФСБ, да?
А.НОСКОВА: Вот. Вот-вот, эта книга. Понимаете, ну как бы это сформулировать поудачней? Задача была в том, чтобы не упустить власть. Поэтому цель добиться того, чтобы вошла Красная армия и предстать хозяевами – вот эта цель была постоянной.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Они сами представляли себе, что из этого выйдет? Или на авось?
А.НОСКОВА: Вы знаете, это я за них не могу сказать.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну, выводы какие можете сделать?
А.НОСКОВА: А вывод я могу сделать такой. Что бы ни произошло, вошла бы Красная армия, помогла бы им, отбросила гитлеровцев, другого ничего быть не могло. Уже существовал польский комитет национального освобождения. И когда Миколайчик был в Москве, то между вот этими двумя беседами ему предоставили возможность переговорить с польским национальным комитетом. Были переговоры, не получилось. Граница, вот все упиралось в границу и конкретно в 2 города – Вильна, Львов. Миколайчику предлагали хорошие условия.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Альбина Федоровна, но, все-таки, что? Вот, по хронологии? Вот, 1-го числа начинается восстание, что происходит 2-го августа?
А.НОСКОВА: Они бьются. Они бьются и они расширяют...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Так они же практически безоружны – как они бьются?
А.НОСКОВА: Вы знаете что? Вот эти 1,5 – 2 тысячи – они имели какое-то стрелковое оружие. А когда поднялась масса народа – вот вы тут увидите фотографии – у них стоит отряд, а оружия нет. И они все время требовали оружие. И Сталин 9-го числа Миколайчику пообещал. То есть он уже после 3-го – там был сброс нашего офицера для связи, который погиб – 9-го он обещал. Но! Дело вот в чем. Ко всему прочему, что и, так сказать, мысли советского руководства были уже на Балканах, потому что надо было отрезать от гитлеровцев румынскую нефть, которые качали румынскую нефть. И нужен был выход из войны Румынии, понимаете? Есть такая байка, что король румынский через ЦК румынской компартии отправил в Москву связного с посланием – возможно, легенда. Это был будущий министр национальной обороны, такой был Эмиль Боднараш, который перешел фронт и обратно. И было принято это послание. И в директиве ГКО потом в ставке говорилось «Войти в город Бухарест».

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Чего-то какая-то получается вот такая история веселая всеобщей подлости, а?
А.НОСКОВА: То же самое Бенеш. Он говорил: «Войдет Красная армия в Прагу, но мы должны войти вместе с ней. Поэтому никому не отдам Подкарпатскую Русь, Сталину отдам». И в 1945 году отдал. И Сталин все украинские земли в одной Украинской республике.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: То есть получается, что когда идет разговор о том, что хорошо, так скажем, подготовленные сталинские соколы шли на восточную Европу и подавили их, то все не так просто.
А.НОСКОВА: Все не так просто. Совершенно правильно вы говорите: все не так просто. Понимаете, люди, которые участвовали в этом восстании, они, конечно, были очень напряжены. Они ждали успеха.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Альбина Федоровна, я вас прерву здесь. Мы сейчас ненадолго, буквально на пару минут сделаем такой перерыв, потом продолжим разговор о Варшавском восстании и, все-таки, попытаемся разобраться, кто победил. Я до сих пор не могу этого понять. Я напомню: наша гостья – доктор исторических наук Альбина Федоровна Носкова, и это цикл передач «Именем Сталина».
Н.БОЛТЯНСКАЯ: Мы продолжаем разговор с Альбиной Федоровной Носковой о Варшавском восстании 1944 года. Итак, кто выиграл? По очкам победили немцы.
А.НОСКОВА: По очкам победили немцы.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А не по очкам?
А.НОСКОВА: Вы знаете, вот я вам сейчас зачитаю оценку, которая была дана губернатором варшавского дистрикта Фишером.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Это что значит? Немецкий губернатор?
А.НОСКОВА: Это немецкий губернатор. Он все время был в Варшаве. Вот, смотрите. Конечно, оценка сделана, исходя из интересов Германии. «То, что удалось уже на протяжении нескольких месяцев удерживать большевистские армии на восточном берегу Вислы и одновременно подавить крупнейшее в польской истории восстание в Варшаве, является крупнейшим военным достижением. Бесспорная победа германского оружия. Для общего хода боевых действий на Восточном фронте это имело большое значение. Если бы большевикам удалось переправиться через Вислу в районе Варшавы и, в соответствии, со своим планом оттуда нанести удар через Варшаву, то фронт в Восточной Пруссии оказался бы в бедственном положении». Это немецкая оценка.
Для поляков, конечно, восстание – это одновременно и героическая, и трагическая страница. Погибших во время восстания – 18 тысяч повстанцев. Немцы уничтожили... Они страшно уничтожали город. Под руинами погибло до 200 тысяч гражданского населения. Вообще, в польской историографии эта цифра колебалась всегда от 180 до 200. Сейчас Институт национальной памяти снизил эту цифру до 150.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А скажите, пожалуйста, я видела в интернете материалы, свидетельские показания. И женщина, которая дает эти свидетельские показания, исходя из того, что она говорит, очень много было, во-первых, неоправданной жестокости – ну, это война. А второе, вот что я не поняла, она несколько раз упоминает, там, немецкие солдаты и украинские солдаты. Что за украинские солдаты? Объясните, пожалуйста.
А.НОСКОВА: Там был введен так называемый Украинский легион. Вы знаете, там есть не только украинцы, там русские очень отличились. Но украинский легион – он держал побережье Варшавы, он не позволял повстанцам выйти на берег Вислы. И тогда, может быть, какие-то, еще что-то бы могло получиться. Значительно хуже там была роль русской освободительной народной армии.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Власова. Нет?
А.НОСКОВА: Нет.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Сколько ж их было-то?
А.НОСКОВА: Это она так называлась. На самом деле, это была бригада, которой командовал бывший капитан советской армии. Звали Бронислав, фамилия его Каминский. И вот сводный полк ввели на подавление, немцы ввели на подавление восстания. Вот здесь была жестокость невероятная. Они не столько участвовали в боях, сколько расправлялись с гражданским населением, грабили, пили, насиловали, в конце концов, немцы этого Каминского расстреляли. Не знаю, за что, по какому поводу, но, все-таки, их вывели. И когда их вывели, вот тогда эту бригаду включили в русскую освободительную армию, которая в сентябре начала участвовать в боях, но не в Варшаве.
Что касается Украинского легиона, он был 20 дней на побережье, его немцы тоже вывели. И вывели в СС Galizien, в дивизию СС «Голиция», история которой, вообще-то, довольно хорошо известна. Там были еще и некоторые наши кавказские – там были азербайджанцы. Здесь даже есть фотография – по-моему, там был полк азербайджанцев. Но главное – это немцы. Немцы, ведь, тоже никого не щадили. И был приказ Гиммлера расстреливать десятками тысяч, что они и делали.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А скажите, пожалуйста, а приказ – вот я забыла, как ее фамилия, что-то типа Гробовская, вот эта свидетельница, которую допрашивают. Это как раз материалы презентации этой книги 2-летней давности. Она говорит, что, якобы, был приказ о расстреле гражданского населения – просто врываться в дома и расстреливать. Это, действительно, было так? Это был немецкий приказ?
А.НОСКОВА: Да, это был приказ, немецкий приказ.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: То есть зачистка территории, выражаясь современным языком.
А.НОСКОВА: Совершенно верно. А затем уже ближе к концу восстания был приказ Гитлера о разрушении города. И здесь есть такой материал, Гиммлер, ну, на каком-то совещании говорит: «Это единственный случай, когда Гитлер по этому поводу мне звонил 4 раза. Он требовал полного разрушения города».
Очень интересные материалы, которые здесь опубликованы. Материалы о капитуляции повстанцев. Это очень интересные материалы. Вообще, немцы где-то уже с 7-го августа все призывали сложить оружие. В середине сентября сложились, как они считали, благоприятные условия для переговоров. Почему? Большевики, Красная армия взяла Прагу – это правобережная Варшава. Тогда это еще, по-моему, был пригород, сейчас это город, очень красивый. Но поляки отказались, вот, в середине сентября они отказались от переговоров. Почему? Я недавно встретила такое, для меня совершенно неожиданное суждение. Оказывается, в это время состоялась высадка союзников в Голландии. Но она была неудачной. Но, видимо, была надежда, что помогут. Но она была неудачной. И вот в конце сентября... Кстати, в этой книге десятки высказываний в адрес повстанцев, в адрес Англии и Америки. Предали, понимаете?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А можно ли вам задать такой вопрос? Ведь, одна из гитлеровские теорий расовой частоты говорила, что славяне у нас недочеловеки. Можно ли говорить об отличиях и схожих моментах в плане поведения на оккупированных территориях, скажем, в Варшаве, в Польше и в Советском Союзе. В чем разница и в чем сходство?
А.НОСКОВА: Вы знаете, очень много близкого, много общего. Ну, вы знаете, что такое генеральный план «ОСТ», вы знаете. Это план уничтожения славянского населения разными способами. В 1941 году, по-моему, Геббельс или Гиммлер – не помню кто из них сказал, что должны умереть от голода 30 миллионов славян. А поляки, как и русские – они подлежали уничтожению, очень незначительная часть германизации и выселению за Урал. Или в качестве рабочей силы. То есть если, не дай Бог... Между прочим, есть великолепные слова кардинала Польши, примаса Польши Стефана Вышинского в беседе с (НЕРАЗБОРЧИВО) в 1960-м году.
Он говорит так: «Немцам поляки были не нужны, им была нужна их земля. Все остальное сделали бы крематории, если бы мы проиграли войну». Это примас Польши. Какое глубокое понимание сути проблемы.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А с кем он себя отождествлял, извините?
А.НОСКОВА: С поляками.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Подождите. Если бы мы проиграли войну?
А.НОСКОВА: Если бы мы проиграли войну.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Непоняточки какие-то выходят. Как-то я не понимаю.
А.НОСКОВА: Поняточки, поняточки. Вы знаете, вот есть эта запись беседы, потрясающая. 2 политика, и я не знаю, кто из них глубже – может быть, Вышинский. Глубочайшее понимание того, что Польша оказалась в такой ситуации, когда никуда, вот только вместе с СССР.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Послушайте. Но, ведь, пан Вайда, и, между прочим, в нашу прошлую встречу я упоминала этот эпизод, на мой взгляд, один из страшнейших эпизодов этой картины о Катыни – когда в самом начале, 1939-й год показываются две толпы, которые бегут навстречу друг другу – одна бежит от гитлеровцев, другая бежит от советских. Кошмар какой! Ужас! Но тем не мене, Вышинский понял, что?..
А.НОСКОВА: Да.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А кто еще понял? А кто не понял? Во!
А.НОСКОВА: А, вот, Лондон не понял. Я имею в виду не английский Лондон, польский – они не поняли. Или не захотели понять. И вот, посмотрите, вернемся к капитуляции. Какой расчет был у немцев на эти антисоветские настроения польского руководства и поляков! Расчет был глубочайший. Так. Начались переговоры в середине сентября, в конце сентября. Фишер их назвал необычными. Они велись в подчеркнуто вежливой, но исключительно корректно сдержанной форме. Это вели нацисты, которые еще недавно расстреливали поляков за любой косой взгляд.
Следующий этап был, 30 сентября объявили перемирие. Ночью с 1-го на 2-е поляки попросили переговоров. Бах ответил: «Только капитуляция». И вот как описывается процесс сдачи повстанцев. Он описывается победителями. По их словам, 2-го октября был подписан очень исчерпывающий документ, где оговаривалось: АКА не будет привлекаться к ответственности за деятельность перед восстанием и в период восстания. Генерал Гейбель – это СС – показывал: «Я видел генерала Бура. Это Бур-Комаровский. В тот день когда его армия Крайова шла в немецкий плен в Ажарове. Он прибыл туда со своим штабом на нескольких грузовых машинах и был принят самим фон дем Бахом». Бах рассказывал потом, что он храброму противнику, который один руководил борьбой в каждом из котлов и каждый раз избегал конца, уходя в подполье, предложил свободу. Ему и господам из его штаба. Однако, генерал Бур отказался и заявил, что ему надо идти со своими солдатами в плен. Вот такой был конец восстания.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Что было за пленом?
А.НОСКОВА: За пленом было? Ну что? Плохого с пленными ничего особенного не было. Они были размещены в лагерях, как и гражданское население, часть которого ушла.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А по какому принципу гражданское население, так сказать? До кучи, как говорится?
А.НОСКОВА: До кучи, да. Вы знаете, вместе с гражданским населением уходили и аковцы, они просто переодевались..

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Аковцы – это армия Крайова, да?
А.НОСКОВА: Армия Крайова. Они уходили, в том числе ушел начальник штаба, а потом командующий армией Крайова генерал Леопольд Окулицкий. Он ушел и началось создание... После этого восстания Армия Крайова в структурном отношении была сильно повреждена.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А объясните, пожалуйста, мне такую вот вещь. Ведь, все-таки, осень 1944 года, перелом-то в войне уже произошел.
А.НОСКОВА: Да.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: И вот как это повлияло на все происходящее?
А.НОСКОВА: Да никак. Вы понимаете, в октябре-месяце по просьбе Черчилля... Вообще Сталин принимал Миколайчика неоднократно. И в октябре, и всегда по просьбе Черчилля. Я вообще удивлена, что были 2 беседы в августе. Наверное, должна была быть одна. Но поскольку ситуация в Варшаве резко изменилась к 9-му числу, то состоялась вторая беседа. Понимаете, а, вот, в октябре были переговоры. Переговоры были очень большие. Прибыл Миколайчик, министр иностранных дел, переводчик, был Черчилль, был Сталин, был Молотов. Переговоры были длительные. Вообще, по беседе 9-го числа, вроде бы, Миколайчик соглашался. По крайней мере, он занимал колеблющуюся позицию 9-го августа, так, немножко чувствуется. Но потом было заявление правительства в конце августа «Львов и Вильна не отдадим». А Сталин говорил: «Украинцам – Львов, а вам – Вроцлав». Понимаете? Тогда была и делегация польского национального комитета, и Миколайчику предлагали пост премьера.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Во как!
А.НОСКОВА: Да. Отказался. Отказался, уехал...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну, он вообще приличный, похоже, человек-то? Или нельзя однозначно сказать?
А.НОСКОВА: Я не знаю. Мне трудно охарактеризовать.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: У вас выражение лица не сочувствующее ему.
А.НОСКОВА: Вы знаете, я ему не очень сочувствую. У него в его, как я вижу его политику, было мало прагматизма.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Секунду. В самом начале нашей программы вы сказали, что решение о восстании было абсолютно политическим, то бишь, не взирающим на количество жертв, не взирающим на такого рода аспекты. Сейчас вы говорите, что он, все-таки, был не политиком.
А.НОСКОВА: Нет, я не говорю, что он не был политиком. Кроме того он был премьером, но состав правительства был очень разным. И более того, я вам что скажу, среди военачальников, скажем так, Польши не было единственного в отношении восставать или не восставать. Допустим, главнокомандующими всеми войсками польскими на Западе генерал Соснковский – он был против. А потому что регулярная армия!

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Только из этих соображений?
А.НОСКОВА: Конечно.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: То есть человеческий ресурс экономил?А.НОСКОВА: Конечно. И человеческие ресурсы, и понимал, что без взаимодействия с красными ничего не получится.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну да.
А.НОСКОВА: То же самое Андерс, который в это время выводил польскую армию из Советского Союза в 1942 году, в 1944 году он был против восстания. За восстание было главное командование армии Крайова и решение правительство. Было. Было решение правительства, дали свободу действий командованию армии.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Позвольте тогда вас спросить вот о чем. К сожалению, во многом история Варшавского восстания – это история таких, многих-многих подлостей, да?
А.НОСКОВА: И героизма рядовых людей.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Можно ли говорить о том, что вы захотели вспомнить тему этого варшавского восстания только в связи с героизмом рядовых его участников? Или есть какие-то другие причины?
А.НОСКОВА: ну, вы знаете что, я, ведь, вообще считаю себя полонистом, я всю жизнь занимаюсь историей Польши. И это для меня тема – она такая болезненная тема. Вы понимаете, я люблю и уважаю этот народ, я училась в университете, у нас в МГУ моим педагогом была полька по национальности, прекрасный профессор. И когда я выбирала специализацию, я на нее, вот, я пошла...

Н.БОЛТЯНСКАЯ: На человека?
А.НОСКОВА: На человека. Понимаете? И поэтому вот такая трагедия, вот такая трагедия – она не может восприниматься безразлично.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А скажите, пожалуйста, уже после того, как восстание закончилось, уже после того, как закончилась война, были ли попытки официальной Варшавы как-то оглянуться назад на свою историю? Что мы сделали не так?
А.НОСКОВА: Которого времени?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: А какого-нибудь. Я все переживаю, знаете как? Я все за евреев переживаю. Потому что поэт Александр Аронов писал о том, что когда горело гетто, поляки говорили «Клопы горят». Ну?
А.НОСКОВА: Стоп. У поляков... Вы знаете что? Ну вот есть такое мнение, что поляки – антисемиты, ну, есть такое мнение.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Все?
А.НОСКОВА: Ну, я не знаю, все или не все.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Все до одного?
А.НОСКОВА: Нет, конечно, нет. Я на своем пути не встречала таких. Вот таких. Понимаете? Ну, а Едвабне, 1941-й год, о чем он говорит? А разве погром еврейский в Кельцах в 1946-м году. Сначала это вешали на нас. Сейчас Институт национальной памяти, судебное производство, расследование – нет, это был взрыв толпы на сплетню, понимаете? Что касается ситуации евреев во время войны.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Нет. Меня интересует даже не ситуация евреев во время войны.
А.НОСКОВА: Отношение поляков.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: И не отношение. Меня интересует: началось восстание, чего ж не поддержали-то? Ну почему?
А.НОСКОВА: А вот после, а вот после-то началась так называемая акция Жегота.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Что это?
А.НОСКОВА: Это акция помощи евреям, в которую включились поляки. Они увидели перспективы, понимаете? Я знала 2-х историков, которые были тогда детьми и которых спасли поляки – это дети были. Я говорю, вот на моем пути этого не было, я никогда не встречалась с проявлениями такими. Хотя, история польского еврейства для полков важная часть их науки.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: К сожалению, время наше походит к концу, я хочу вам задать один вопрос. Вот я вернусь к Большой Советской Энциклопедии. Я вам цитирую просто дословно: «Несмотря на тяжелое военное положение, - это, действительно, так, вы это упомянули».
А.НОСКОВА: Абсолютно так.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: «Советское командование сделало все для того, чтобы содействовать и помочь Варшавскому восстанию 1944 года». Правда или нет? Скажите уже сейчас.
А.НОСКОВА: Вы знаете, что я вам скажу.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Минута, меньше.
А.НОСКОВА: А я сейчас в 2 минуты уложусь.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Нет, в 2 минуты не надо.
А.НОСКОВА: Есть политика, есть геополитика. И если Сталин в тот момент вдруг случайно оказалось поберег своих людей, то что мы можем сказать?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Я думаю, что на этом месте мы ставим многоточие. Я напомню, что наша гостья – доктор исторических наук. Альбина Федоровна Носкова, цикл передач «Именем Сталина» совместно с издательством «Российская Политическая Энциклопедия» при поддержке фонда имени первого президента России Бориса Николаевича Ельцина. Спасибо.

Цитата :

Н.БОЛТЯНСКАЯ: «Советское командование сделало все для того, чтобы содействовать и помочь Варшавскому восстанию 1944 года». Правда или нет? Скажите уже сейчас.
А.НОСКОВА: Вы знаете, что я вам скажу.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Минута, меньше.
А.НОСКОВА: А я сейчас в 2 минуты уложусь.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Нет, в 2 минуты не надо.
А.НОСКОВА: Есть политика, есть геополитика. И если Сталин в тот момент вдруг случайно оказалось поберег своих людей, то что мы можем сказать?

Ага. А про то, как Красная Армия и части Войска Польского в середине сентября 1944 года ПЕРЕПРАВИЛИСЬ через Вислу и НЕ СМОГЛИ соединиться с повстанцами, которые даже не попытались ударить навстречу сия старая демо-шлюха "забыла"...

Rus-Loh пишет:

Цитата :

...
А.НОСКОВА: Есть политика, есть геополитика. И если Сталин в тот момент вдруг случайно оказалось поберег своих людей, то что мы можем сказать?

Ага. А про то, как Красная Армия и части Войска Польского в середине сентября 1944 года ПЕРЕПРАВИЛИСЬ через Вислу и НЕ СМОГЛИ соединиться с повстанцами, которые даже не попытались ударить навстречу сия старая демо-шлюха "забыла"...

Ну вот, тоже опЬять!!!
Как бы то ни было, старушка озвучила ГЛАВНОЕ: нет вины Сталина за поражение Второго Варшавского восстания, и что рыльце в пушку прежде всего у самих шляхтичей - подонков из подонков - это вполне внятно озвучено, и для либерала это просто нравственный подвиг, которому нельзя не отдать должного. Да и стремление сберечь своих людей либералами никогда в вину Западу не ставилось, практически нет возможности и здесь Сталину предъяву сделать...
И что же вместо определенной степени благодарности - "старая демо-шлюха" - вот где мы хрустальных и кристально чистых найдем, и сколько их будет всего рядом с нами, непорочными?!?
Дюков - и то нам нехорош, хотя с его ЧЕЛОВЕЧЕСКИМИ недостатками вполне можно смириться, скрипнув зубами, конечно, и смахнув невольную слезу ( ) ...
Кто тогда, кто с нами ?????????????
Прим. Конечно, экзерсис с чисто политической точки зрения...

Ненец-84 пишет:

Ну вот, тоже опЬять!!!
Как бы то ни было, старушка озвучила ГЛАВНОЕ: нет вины Сталина за поражение Второго Варшавского восстания... для либерала это просто нравственный подвиг, которому нельзя не отдать должного.

Для безграмотной сучки Болтянской - это да, это был бы нравственный подвиг.
А для какой-никакой, но исторички это профессиональная обязанность.

Ненец-84 пишет:

И что же вместо определенной степени благодарности - "старая демо-шлюха" - вот где мы хрустальных и кристально чистых найдем, и сколько их будет всего рядом с нами, непорочными?!?

Вот если бы сия историня в ответ на предельно прямо заданный вопрос

«Советское командование сделало все для того, чтобы содействовать и помочь Варшавскому восстанию 1944 года». Правда или нет?

... ответила предельно кратко:

Да, это правда, поскольку ...

... то свою тольку уважения она бы заслужила.
Но она так не ответила, а понесла пургу про Сталин в тот момент вдруг случайно оказалось поберег своих людей - и УМОЛЧАЛА именно про самый важный момент в истории Варшавского восстания.
Ну и как мне ее называть?

Ненец-84 пишет:

Дюков - и то нам нехорош, хотя с его ЧЕЛОВЕЧЕСКИМИ недостатками вполне можно смириться

Человеческие недостатки - это черты характера и темперамента, то есть то, что от идет от природы и жизнеенного опыта. Как, например, грубость Ю.Мухина, привыкшего на своей основной работе к тому, что при соблюдении политеса производственные проблемы ни за что будет не решить.
А позиция Дюкова в данном вопросе к его ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ недостаткам отношения не имеет - это недостаток ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ, определяемый его нежной дружбой с l'vj-мерзавцами вроде Красильникова и Романова.

Да, здесь интересный момент: несовпадение нравственных позиций (возможно, и определенное расхождение политических) при наличии почти полного идеологического (и исторического) консенсуса!
Однако
Интересно, что связывает Дюкова с Красильниковым?

http://joanerges.livejournal.com/804973.html
joanerges 18 листопада 2009 @ 18:42
Биологическое оружие Пилсудского
По наводке ув. i_grappa обнаружен интересный вопрос – в октябрьском номере польского журнала «Focus Historia» была опубликована статья историка и публициста Анджея Краевского «Бутерброд со смертью». Посвящена проведению во второй Речи Посполитой исследований по созданию биологического оружия. К сожалению, полный текст статьи недоступен, но из её аннотаций и чата с автором попробуем соорудить что-то более-менее читабельное. Для отдельных щепетильных читателей – нижеприведённое является не моим исследованием, а переводом.
В 1925 г. польские дипломаты начинают в рамках Лиги Наций добиваться запрета использования биологического оружие. Соответствующее предложение было сделано во время переговоров по разоружению, которые как раз проходили в Женеве. 17 июня того же года 108 государств подписали конвенцию о запрете распространения и использования химического и биологического оружия.
А между тем в польских гарнизонах регулярно случались эпидемии, вызванные бактериями сальмонеллы. Местные власти и военное командование начинают подозревать, что эти массовые заболевания – не случайность, а происки немецкой и советской разведки, работающих с целью ослабления армии Речи (во время чата с читателями А. Краевский признал, что конкретных доказательств тому не было, а потому причинами заболеваний могли стать и проблемы с гигиеной). Соответственно по инициативе ІІ-го отдела Генштаба («двуйка», отвечала за военную разведку и контрразведку) в варшавском Противогазовом институте создали тайную лабораторию, в которой занялись изучением бактериальных токсинов.

В начале 1930-х внимание учёных сконцентрировалось на ботулиновом токсине, широко известном как колбасный яд. Искали как действенный антидот, так и возможность применения этой отравы в боевых условиях. Яд был опробован летом 1933 г. на арестованном советском шпионе. Ему тайком добавляли яд в паштет, которым мазали хлеб. Подопытный умер через два дня. В том же году яд повторно испытали на ещё одном человеке, но тот выжил. Колбасный яд оказался сложным в производстве и малорезультативным. Согласно данным послевоенной Генпрокуратуры его опробовали в 1933-м ещё на двоих, но А. Краевский считает, что это намеренная приписка следователей.
И это было только начало исследований по созданию польского биологического оружия. Документов по этому вопросу крайне мало – А. Краевский считает, что они хранятся в Москве, вместе с прочими документами «двуйки». Он же работал на основании документов следствия начала 1950-х гг. и воспоминаний ряда свидетелей, в частности – дочери Я. Голбы.
Согласно выводам указанного следствия под руководством профессора Яна Голбы (родился в 1898 г., в «двуйке» был руководителем бактериологического отдела Технического управления) образцы ядов тайно испытывались на заключённых-коммунистах. Позже эксперименты над людьми проводились в концентрационном лагере Береза-Картузская. Там заключённым всё так же подавали ботулиновые «бутерброды», заражали бактериями тифа и т.п. В то же время А. Краевский считает, что главными объектами экспериментов стали арестованные советские шпионы, которых впоследствии (если они не погибали от ядов) и так казнили. Общее количество жертв во время разработки биологического оружия сейчас установить невозможно. Польский историк говорит о нескольких умерших вследствие экспериментов, по его данным послевоенное следствие установило количество жертв биооружия в семь человек. Тела погибших, согласно показаниям бывших сотрудников лаборатории, уничтожались в специальной керамической ванной с соляной кислотой (согласно протоколу допроса бывшего сотрудника «двуйки» в 1951 г. эта ванна находилась в специально построенном и охраняемом здании в Березе).

Лаборатория работала над исследованием образцов вирусов и бактерий, разрабатывала их мутации. Кроме колбасного яда исследовались тифозные бактерии, прочие смертельные заболевания, которые могли поразить большую группу людей. Финансировалось это всё за счёт тайных фондов ІІ-го отдела Генштаба. Естественно, что такие исследования скрывались как от Лиги Наций, так и от местного и Международного Красных Крестов. Работы Технического управления «двуйки» лично контролировал её шеф – полковник Генштаба Тадеуш Пелчинский. Согласно данным послевоенного следствия указания на применения биооружия к заключённым отдавал начальник ТУ – уроженец Житомира капитан Игнаций Гарский.
Практически вся документация исследовательского проекта (в копиях?) была вывезена в эмиграцию и передана в 1940 г. англичанам. По мнению Краевского результаты работы польских учёных могли быть использованы британцами в собственных разработках биологического оружия. Как он считает, исследования Голбы и его коллег с научной точки зрения значительно опережали свою эпоху, ввиду того, что Великобритания и США подошли к аналогичным результатам только в 1960-е гг. С моральной же точки зрения это де-факто было убийство подопытных. Одновременно он отмечает, что в междувоенный период в Польше интересы обороны страны имели огромное значение в общественном мнении, ими оправдывались даже неэтичные поступки.
После войны новая коммунистическая власть Польши подготовила большой показательный процесс над участниками исследований. Министерство общественной безопасности два года тщательно собирало все возможные материалы. Перед судом должны были предстать государственные чиновники второй Речи Посполитой, сотрудники «двуйки» и учёные, работавшие в тайной лаборатории. В обвинительном заключении выдвигалось обвинение в подготовке вместе с международным империализмом преступления против человечества в форме токсикологической и бактериологической войны, а соответственно и делался вывод о антинародном и антисоветском характере режима санации.

Но по указанию из Москвы суд так и не был проведён. В середине мая 1953 г. советский посол в Польше Аркадий Соболев сообщил Б. Беруту, что Совет Министров СССР «считает нужным в данный момент воздержаться от проведения такого процесса». Причины, почему Союз не согласился на это, непонятны. Польский историк предполагает, что Москва после смерти Сталина не была готова к громкому судебному делу (к тому же биооружие было уже на слуху у всего мира). В то же время он не думает, что причиной отказа стала заинтересованность советской стороны в использовании данных польских учёных – Краевский считает, что Союз к тому времени уже самостоятельно достиг успехов в разработке такого ОМП. Но примечательно, что оставшиеся после войны на родине сотрудники лаборатории получили удивительно малые сроки заключения, никто из них не был приговорён к казни.
К сожалению, деталей о Я. Голбе я не нашёл, но насколько понимаю из смутных полунамёков и ряда фотографий в интернете во время Второй мировой он служил в Польских вооружённых силах на Западе (получил звание полковника), затем вернулся на родину, отбыл небольшой срок в заключении и вернулся к научной деятельности. Пелчинский и Гарский после ВМВ жили в Великобритании.
Теги: military, Польща, архів партії, их нравы, конструктор, оружие, політНЕкоректність, спецслужбы, цікаві досліди, історія

i_grappa on 19 листопада 2009 11:00
Хе-хе, в закромах родины найдется все - http://www.radikal.ru/USERS/igrappa/focus-10-2009?pg=1

kurung on 19 листопада 2009 12:33
Вообще, жесть даже по ситуации на 21 век., когда уж ну все-все известно.
>>В середине мая 1953 г. советский посол в Польше Аркадий Соболев >>
Интересная дата. Получается, что остановил процесс именно Берия. В этот период им было мгновенно стопнуто огромное количество дел и просессов, начатых или спланированных при позднем Сталине. См.:
http://kurung.livejournal.com/12382.html

toshirskij on 20 листопада 2009 00:15
http://toshirskij.6irc.net/historia/up/src/polska_bron_biologiczna.pdf
Полный текст статьи.

http://www.novpol.ru/index.php?id=1242 Новая Польша 12 / 2009
Станислав Закрочимский СУД НАД СТАНИСЛАВОМ АВГУСТОМ ПОНЯТОВСКИМ
Мы публикуем необычный текст, сенсационность которого заключается не только в возрасте его автора, но и в самой идее, положенной в его основу. Автору 15 лет, он — ученик 2-го [предпоследнего] класса гимназии. Мы проверили — это действительно он, и он действительно второклассник. Никто в его взрослом окружении не интересуется тематикой представленного им текста. Мы специально отмечаем это, потому что сами не могли поверить... [Вступление — от ред. Интернет-портала]

Исторический фон (литературный вымысел)
Представим себе, что по какому-то невероятно счастливому стечению обстоятельств восстание Костюшко одерживает победу. Русская армия разгромлена под Мацеёвицами, а царь, напуганный растущей мощью поляков, которых поддерживают несметные крестьянские массы, идет на мировую и отдает Речи Посполитой все земли, захваченные во время второго раздела. Схожие договоры подписаны также с Пруссией и Австрией — с той лишь разницей, что земли, захваченные ими в 1772 г., делятся между обоими государствами на две более или менее равные половины. Вдобавок подписан пакт о вековечном союзе с Австрийской империей, которая на партнерских условиях соглашается поддерживать Речь Посполитую в деле ее восстановления, а перепуганные русские и пруссаки сидят себе тихо и, занимаясь собственными проблемами, радуются приобретениям, полученным во время первого раздела Польши...
Внешнеполитическое положение представляется нормализованным. Правда, Польша платит серьезную цену за годы летаргии: вне границ нашего государства находятся, в частности, Гданьск, Львов и Витебск, однако же страна выходит из стагнации и сохраняет свою государственность. Экономика тоже начинает развиваться, подстегиваемая и раскручиваемая трудом освободившихся от барщины и полных энтузиазма крестьян, которые на основании заново принятой конституции, значительно расширяющей реформы, введенные «Правительственным постановлением» от 3 мая, получили также личную неприкосновенность и право участвовать в принятии решений о судьбах государства, чьими полноправными гражданами они стали. Дворянское, или шляхетское сословие, хотя отнюдь не единогласно и не сразу, в конце концов понимает ошибки прошлого. Реальная угроза потерять государство, которая существовала еще несколько месяцев назад, наложила отчетливый отпечаток на психологию шляхтичей, породив в них значительно большее уважение к общему благу — отечеству.
В государстве, через которое только что прокатился вихрь восстания Костюшко, по-прежнему правит Чрезвычайное временное правительство, в состав которого входят бывшие члены патриотической партии времен Великого сейма, дополненные героями последних сражений, а также представителями мещанства и крестьянства. Во главе его по-прежнему стоит главнокомандующий Тадеуш Костюшко, не без оснований называемый избавителем народа. Положение благоприятствует сведению счетов с прошлым. Царящие вокруг патриотические настроения, поддержанные немалой ноткой радикализма, и сознание того, что в недалеком прошлом независимость висела на волоске, заставляют честных и благородных граждан сделать соответствующие выводы и привлечь к ответственности тех, кто еще недавно со всем фальшивым обаянием, какое только способен вообразить человек, выслуживались перед несостоявшимся захватчиком. Умелый вождь следит, чтобы дело в стране не доходило до дальнейших самосудов, и благодаря своему авторитету добивается создания специального Государственного трибунала, перед которым с соблюдением всех законов проходит суд над участниками Тарговицкой конфедерации и другими лицами, подозреваемыми в государственной измене.
Самым ожидаемым и самым многообещающим процессом должен стать суд над бывшим королем Станиславом Августом Понятовским, свергнутым Сеймом с престола. Когда после нескольких месяцев подготовительных работ обвинительный акт наконец готов, зал трибунала на Краковском Предместье в Варшаве заполняется до отказа — так же, как некогда, в один из майских дней, заполнилась галерея Сеймового зала в Королевском замке. На сей раз, однако, Понятовского приветствовали не возгласы обожания и здравицы, а оскорбления и брань толпы, которая ощущала себя преданной бывшим монархом.

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ЗАПИСИ СУДЕБНОГО РАЗБИРАТЕЛЬСТВА
В ГОСУДАРСТВЕННОМ ТРИБУНАЛЕ
(Обвинительный акт и защитительная речь Станислава Августа)

Судья (бесстрастным, официальным тоном): Прошу всех присутствующих сдерживать эмоции и проявлять уважение к суду. Начинаем запланированное на сегодня заседание. В соответствии с ходатайством общественного обвинителя рассматривается дело гражданина Станислава Понятовского. Прошу стороны занять свои места. Присутствует ли господин обвинитель?

Обвинитель (чрезвычайно самоуверенным голосом): Да, ваша честь, я готов предъявить обвинения.

Судья: Присутствует ли обвиняемый?

Понятовский (величаво и неспешно поднимаясь со стула; говорит веско, но без всякой нервозности): Я здесь, ваша честь.

Судья: Выразили ли вы желание защищаться с помощью адвоката?

Понятовский (с вызывающей удивление самоуверенностью, среди враждебного ропота, раздающегося с галереи): Нет, ваша честь. Я отдаю себе отчет, что те действия, за которые меня сегодня должны судить, и так уже получили оценку во многих польских умах. А также сознаю, что приговор, который сегодня вынесут, не может быть никаким иным, кроме обвинительного. Этого в данный момент требует от суда ускоряющая свой бег история, и я, лишенный монаршего достоинства и высокого сана, не имею в связи с этим никаких претензий к суду. Напротив, я даже доволен, что мне пришлось предстать перед судом. Это станет для меня удобным случаем объяснить многие вещи самому себе, суду, отечеству и истории. Тем не менее я, как уже говорилось, не представляю себе, что меня оправдают, ибо на мне тоже лежит вина. В связи с этим я не нуждаюсь в адвокате. Не нуждаюсь я сегодня ни в судебном фарсе, ни в хитроумной линии защиты. Мои действия будет судить история. И защищать мои действия будет та же история, а она в судебных ловкачах не нуждается.

Судья: Понятно. В связи с этим перейдем к зачтению обвинительного акта. Убедительно прошу господина обвинителя взять слово.

Обвинитель (встает, отвешивает любезный поклон в сторону трибунала, вставляет монокль в левый глаз, поднимает с письменного стола целый ворох записей и без заминки, с полной убежденностью начинает свою речь): Ваша честь, сегодня в этом зале мы рассматриваем дело большой важности. Сейчас у нас есть возможность свершить акт правосудия по отношению к лицу, быть может, более всех виновному в тех трагических обстоятельствах, в которых наше отечество находилось еще совсем недавно. Лицу, которое воплощает несбывшиеся мечты многих патриотов, воплощает бессилие в деле принятия трудных решений, столь характерное, как известно, для предшествующей Речи Посполитой, чью историю раз и навсегда закрыла Тарговицкая конфедерация. Лицу, которое, наконец, служит живым примером трусости, ничтожества и отсутствия ответственности за бремя, сознательно возложенное им на свои плечи. Ваша честь, когда я как гордый поляк, который никогда не опозорил себя никаким сотрудничеством с захватчиком и был готов до последней капли крови защищать погибающее отечество, смотрю сегодня на сидящего напротив меня Станислава Августа Понятовского, то у меня возникает желание подойти к нему и плюнуть ему в лицо со словами: «О, изменник, понимаешь ли ты, что содеял?» Однако я знаю, что как общественный обвинитель должен смирить личные чувства и что на мне лежит обязанность в согласии с буквой закона доказать моему бывшему монарху настолько убедительно, насколько удастся, в чем именно тот виновен. А виновен он в ужасающих преступлениях.

Итак, я обвиняю гражданина Понятовского.
Во-первых, в том, что в 1764 г., пользуясь чужеземными силами, с помощью войск, недоброжелательных к дальнейшему существованию сильной Речи Посполитой, он захватил польскую корону, лишив выборщиков, которые собрались под Варшавой, возможности сделать выбор, соответствующий их совести.
Во-вторых, в том, что в 1768 г. он помог навеки проклятому послу Репнину в жестоком деле похищения предводителей Радомской конфедерации Каэтана Солтыка и Юзефа Анджея Залусского, а также Вацлава и Северина Ржевусских.
В-третьих, в том, что в 1768 г. он подписал позорный «Договор о вечной дружбе» с Российской империей, приговорив Речь Посполитую безропотно подчиняться русским.
В-четвертых, в том, что в 1768 г. он вопреки воле Сената призвал русские войска против справедливо взбунтовавшейся шляхты, которая объединилась в Барскую конфедерацию против всё более ненасытной агрессивности соседней Российской империи.
В-пятых, в том, что, не умея самостоятельно и в полной мере выполнять королевские обязанности, которые ему предоставил всемогущий Господь и нация, он, забыв о необходимости защищать суверенность нации и Речи Посполитой, допустил русского посла к соучастию в решении судеб Пресветлой Речи Посполитой, что неизбежно способствовало дальнейшему усугублению ее зависимости от Российской империи.
В-шестых, в том, что в 1792 г., будучи неспособен сохранить достоинство и проявить хотя бы малую заботу о вверенной его опеке Речи Посполитой, он струсил и, предательски изменив прежним обещаниям поддержать майскую конституцию, присоединился к Тарговицкой конфедерации, окончательно погубив страну, в которой жили его подданные.
В-седьмых, в том, что, видя пылкое устремление польской нации к защите дорогой ей независимости, он особым универсалом воспротивился восстанию, которое поднял Тадеуш Костюшко.

Ваша честь, через весь этот достаточно подробный, хотя и подготовленный в изрядной спешке обвинительный акт постоянно проходит одно-единственное слово — измена. Каждое из семи деяний, в которых обвиняется бывший монарх Речи Посполитой, можно свести к тому, что оно ослабляло наше государство и всё больше отдавало его во власть России. Всякая измена — ужасное преступление, и оно еще ужаснее, когда субъектом измены становится отечество. Не бывает, однако, измены худшей и более страшной, нежели измена, совершаемая отцом, каковым должен быть монарх, по отношению к своему дитяти, каковым должна для него быть страна, отданная ему во владение. Такую-то измену, в наихудшем из возможных ее вариантов, и совершил сидящий сегодня напротив меня гражданин Понятовский.
Обвинительный акт, который я только что зачитал, охватывает по сути дела весь почти тридцатилетний период правления Понятовского. От его избрания, происшедшего под властью насилия и страха перед русскими войсками, через целый ряд трусливых, покорных решений, вплоть до позорного факта присоединения к Тарговице, наш, к счастью, бывший король не делал по существу ничего, чтобы сдержать экспансию нашего могущественного восточного соседа на территории нашего государства, а когда он все-таки проделал один-единственный шаг в правильном направлении: присягнул на верность конституции 3 мая (хотя известно, что не без критических выпадов и под влиянием настойчивых уговоров патриотов), — то внезапно год спустя окончательно погубил всякие шансы на ее вступление в силу, совершив вышеупомянутый акт позорного присоединения к лагерю изменников.
Возможно, кто-нибудь из его благодушных защитников скажет, что у обвиняемого не было выбора, что в обстоятельствах, в которых он оказался, этот человек был вынужден сотрудничать с Московией и Екатериной. Это неправда. Во-первых, с того самого момента, как он решился стать претендентом на польский трон, обвиняемый знал, каково положение страны, и мог не соглашаться на выдвижение своей кандидатуры. Знал он также, что его кандидатуру усиленно поддерживает Екатерина II и что эта поддержка заведомо не бескорыстна. К умственным фантазиям можно отнести и предположение, будто он мог думать, что выбор короля под прицелом чужеземных винтовок вписывается в широко понимаемые польские государственные интересы. Нет, подсудимый с самого начала знал, на что решается. Не с сегодняшнего дня известно, что господа Михал Фридерик и Александр Август Чарторыйские, выдвигая его кандидатом на престол, обратились к царице с просьбой о военной помощи. И не с сегодняшнего дня известно, что Екатерина поддержала кандидатуру обвиняемого на наш трон не потому, что тот был наилучшим вариантом для Польши, но по той причине, что своею покорностью он гарантировал интересы Российской империи на территории Речи Посполитой. Сама Екатерина в 1764 г. писала, что следует возвести на престол Пястов того, кто полезен для российских интересов и кто был бы обязан своим возвышением исключительно ей, и что такового она нашла в лице графа Понятовского, стольника литовского. Нужны ли нам дополнительные доказательства в пользу утверждения, что первый пункт обвинительного акта соответствует фактическому состоянию дел?
Продвигаясь далее, согласно очередности обвинений, выдвинутых в представленном мною акте, и поясняя, почему Станислава Августа нельзя воспринимать как несчастного властелина, который, хоть и желал спасти отчизну, неизбежно ввергал ее в пучину русского всемогущества, мы приходим к одному из самых отвратительных эпизодов в ходе и без того неумелого, бездарного правления обвиняемого. Я знаю, что употребил сильное слово, однако мне трудно найти другое определение для деяния, которое позволил себе совершить обвиняемый по отношению к предводителям Радомской конфедерации во время позорного «репнинского» Сейма 1768 года. У меня есть свидетели, которые способны подтвердить, что подсудимый помог закоренелому врагу нашего отечества похитить поименованных в акте руководителей Радомской конфедерации. Конечно, можно задумываться над нравственной оценкой действий конфедератов тех дней, можно обоснованно упрекать их в косности и консерватизме. Известно, что Северин Ржевусский, который в тот период, будучи юношей, уже принимал участие в деятельности этой конфедерации, тоже предстанет перед судом. Я никоим образом этого не отрицаю. Однако же нравственная оценка действий Станислава Августа по отношению к тем, кто объединился в ту конфедерацию, не подлежит ни малейшему сомнению. Подсудимый вел себя просто как Иуда. Он предал граждан того государства, судьбы которого были вверены ему Богом и народом. Позор, господин Понятовский! Сегодня свидетельствовать против вас здесь будет тот самый Ржевусский, вместе с которым вы двадцать пять лет спустя пытались продать Польшу Екатерине!
Следующий пункт — это унизительный договор о «вечной дружбе», которая якобы должна была связать нашу прекрасную страну с мерзостной империей, нарушающей в половине мира права народов а самостоятельное государственное существование. Хотелось бы в этом месте едко пошутить, утверждая, что дружба, возможно, и связывала, но только обвиняемого с царицей, и эта дружба, пожалуй, уж никак не была вечной (раскаты громкого смеха на галерее).

Понятовский: Ваша честь, прошу прощения, что перебиваю, но такие высказывания из уст общественного обвинителя недопустимы и подрывают ваш авторитет и авторитет суда.

Голос с галереи: Авторитет государства подорван тем, что твоя мерзкая башка всё еще болтается на шее!

Судья: Прошу вывести из здания трибунала того, кто произвел эти дерзкие выкрики. Будет начато расследование по делу о нарушении вами порядка судопроизводства. Подобные слова недопустимы не только в этом трибунале. Что же касается замечания обвиняемого, то я, разумеется, отношусь к нему положительно и прошу господина обвинителя сдерживать эмоции и сосредоточиться на конкретных обвинениях. Прошу продолжать.

Обвинитель: Убедительно прошу извинить меня, ваша честь. Эмоции в самом деле захлестывают меня, но было бы тяжело рассчитывать на иное, ибо в подготовку этого процесса, у которого есть шанс восстановить веру в существование исторической справедливости, я вложил все свои силы без остатка.
Вернемся, однако, к делу. В 1768 г. обвиняемый подписал упомянутый договор, который послужил своего рода основанием для того, чтобы на добрые двадцать лет поставить нашу любимую Родину в зависимость от милости и немилости российского посла. Одновременно обвиняемый струсил и, воспользовавшись случаем, отказался почти от всех реформ, которые он ранее, хоть и весьма робко, но все-таки пытался проводить. Этот пример наилучшим образом дает характеристику правления обвиняемого. А изменять хоть что-нибудь он пробовал только в тех случаях, когда знал, что это ни в малейшей степени не создаст угрозы его трону. Если в какой-либо запланированной реформе обвиняемый видел противоречие с собственными интересами и опасность недовольства своей бывший любовницы, к которой он по-прежнему явно питал слабость... (Понятовский вскакивает.)

Судья (опережая Понятовского): Господин обвинитель, вынужден наложить на вас штраф в размере пятисот польских злотых за несоблюдение просьб трибунала.

Обвинитель: Я подам апелляцию. Вернемся к делу. Когда перемены могли каким-либо образом уязвить Екатерину, подсудимый, словно пугливый заяц, отказывался от них. В этом было много заботы о своей корысти и мало — о благе государства.
Так уж складывается, ваша честь, что по мере чтения обвинительного акта постепенно нарастает позорный характер тех деяний, которые ставятся в вину подсудимому. Дело в том, что теперь мы переходим уже не к насильственным нарушениям неприкосновенности отдельных шляхтичей, уже не к политике в сфере общественно-государственного устройства, проводившейся им в высшей степени пагубно, но к очевидному использованию чужеземного насилия в целях защиты собственных интересов. Я, конечно же, имею в виду беззаконную и предпринятую вопреки воле большинства высоких сановников, составлявших сенаторскую палату, просьбу об использовании царской армии против шляхты, которая в праведном гневе отказалась подчиняться обвиняемому и объединилась в Барскую конфедерацию. Здесь я снова буду оценивать не позицию конфедератов, а позицию обвиняемого. Как и в случае образованной годом раньше Радомской конфедерации, Понятовский прибег к русской помощи. На сей раз уже не «ограничиваясь» преступлением, совершённым против предводителей движения, но призвав целую армию, дабы та разбила собратьев-шляхтичей! (Возвышает голос.) Тех собратьев, которые всего лишь за четыре года до этого избирали его королем! Какой же это позор, какая вероломная измена закону, призванию и всяческим принципам! Скажу честно, ваша честь, мне не хватает слов, чтобы описать все преступления против собственного народа, какие позволил себе совершить сидящий напротив меня обвиняемый.
Пятое обвинение — как бы производное от третьего и дополняет его. Договор о «вечной дружбе» создавал надлежащие условия для того, чтобы главная власть в Речи Посполитой досталась не королю и не кому-либо из назначенных им чиновников, а русскому послу. Вероятно, никому не надо объяснять, что такая система была попросту больной и не могла привести ни к чему другому, кроме как к остановке реформ и застою в политической жизни государства. Почему я вынес это обвинение в отдельный пункт? Почему не посчитал, что хватит того пункта, где предметом обвинения выступает сам факт подписания договора? А потому, что у обвиняемого еще существовал шанс исправиться. Он мог после какого-то очередного случая предотвратить вмешательство [русского посланника] Штакельберга в те или иные польские внутренние дела. Мог упрямиться и проявлять строптивость, мог стремиться к денонсации договора, согласно которому Россия выступала гарантом сохранения того больного строя, с каким мы в то время имели дело в нашем государстве. Но он не сделал ничего этого. Безучастно и пассивно ждал он, подписывая в 1773 г. договор о разделе страны и потом на протяжении пятнадцати лет не предпринимая никаких инициатив на политическом поле. Потребовалось патриотическое потрясение, исходившее отнюдь не от обвиняемого, чтобы наконец стронуть с места прогнившую и больную политическую систему и получить от него милостивую, частичную поддержку.
Продвигаясь далее по обвинительному акту, мы постепенно приближаемся к концу Речи Посполитой. Начнем рассматривать пункты, относящиеся к изменам и слабостям обвиняемого в столь недавние критические времена. Последние два пункта касаются событий, которые имели место в течение последних неполных четырех лет. Вернемся, однако, к последовательному рассмотрению акта. В шестом пункте я представил обвинение, касающееся события, которое в польском языке и традиции уже начинает символизировать позор и национальное предательство. Тарговица... Это слово по-прежнему вызывает страх и ужас не только в мужественных сердцах польских патриотов. А почему? Потому что принадлежавшие к этой конфедерации поляки, хотя хотелось бы сказать «антиполяки», были людьми, представляющими собой безусловно наихудшую разновидность человека, какая только имеет несчастье существовать. Эта разновидность характеризуется абсолютным невежеством, если говорить о делах, касающихся всеобщего блага, если говорить о патриотизме, о «святой любви к дорогому отечеству», как хотелось бы повторить вслед за князем поэтов [Игнацием Красицким]. Однако это отнюдь не та человеческая разновидность, которая характеризуется невежеством в прочих областях. О нет, ничего подобного! Люди этого покроя не знают себе равных в битве за собственные интересы, причем любыми средствами, включая погибель своего государства. Такого рода люди не знают также равных себе в жестокости и хитроумном ловкачестве. Такие люди — навеки проклятые прислужники благосклонных к ним владык. В подобных людях присутствуют практически все наихудшие черты, какие только можно приписать представителям рода человеческого. А посему ничуть не странно, что в добропорядочных польских умах уже сама мысль о таких людях вызывает отвращение.
Но к чему я клоню? А к тому, чтобы высказать нечто очевидное. Подсудимый, Станислав Август Понятовский, по-видимому, не удовлетворял и не удовлетворяет всем тем чудовищным «требованиям», которые позволяли бы назвать его представителем той человеческой разновидности, чью характеристику я набросал чуть раньше, но, примкнув к союзу людей такого покроя, он сам отождествил себя с ними. И потому, следовательно, нет никакого нравственного объяснения тому позорному присоединению [к тарговичанам], которое в августе 1792 г. осуществил наш бывший монарх.
Последний пункт моего обвинения говорит о временах, уже целиком и полностью современных нам. Полтора года назад наш спаситель и вождь [Тадеуш Костюшко] на краковском рынке клялся «перед Богом всей польской нации», что всеми своими силами будет стремиться к «защите нерушимости границ, восстановлению самовластия нации и упрочению всеобщей свободы». Этот факт известен в Польше каждому маленькому ребенку, и он будет вписан в учебники нашей национальной истории как беспримерный акт героической заботы о нации. Заботы, проявленной вовсе не тем, кто обещал таковую на протяжении почти тридцати лет, не монархом, которому были вверены судьбы этого народа, но великим польским патриотом, осмелившимся в акте отчаяния встать против трех иноземных властителей и мобилизовать нацию на борьбу, принесшую ей победу. Что же делал в это время тот самый монарх, который сегодня в позоре сидит напротив меня? Издавал в Варшаве универсал против восстания! Чем можно оправдать такого рода акт полнейшей компрометации в глазах соотечественников и всего мира? Счастье, что в ту пору его декреты уже имели примерно такую же цену, как бумага, в которую мы завертываем колбасу на субботней ярмарке. Счастье, что ему не удалось еще раз навредить измученному отечеству. Счастье, что сила гнева, поднявшегося в поляках, привела этого изменника к полному поражению и на то место, где он сегодня столь справедливо восседает. Благодарю.

Судья: Какого наказания вы требуете, господин обвинитель?

Обвинитель: Хотя подсудимый уже несет наказание, каковым является публичная ненависть к его особе и тот общественный остракизм, которому он подвергается как личность, но для того, чтобы справедливость восторжествовала, суд должен вынести ему настоящее правомочное наказание, имеющее законную силу. С моей стороны не может быть другого вывода и предложения, чем ходатайство о смертной казни для Станислава Августа Понятовского.

(Оживление в зале. Слышны возгласы: «Правильно, повесить изменника».)

Судья: Прошу зал умерить эмоции. Предложение обвиняющей стороны принимается к сведению.
(...)
(В этот момент происходят многочисленные вызовы свидетелей, битвы с помощью аргументов, столкновения сторон. [...] Принимая во внимание слишком большой объем их обширных показаний и то обстоятельство, что на самом деле они внесли в ход судебного процесса совсем немного, мы перейдем сразу к заключительной речи Станислава Августа Понятовского, который только теперь по-настоящему раскрыл линию своей защиты, обратился непосредственно к обвинениям и постарался защитить свою честь. Если в его речи возникали темы, затронутые во время допросов свидетелей, то они всегда разъяснялись, так что читатель, незнакомый с содержанием этих показаний, не должен испытывать неудобств.)
(...)
Судья: На этом мы завершили список свидетелей и переходим к заключительной части судебного заседания. Прошу обвиняемого взять слово с целью представить последнюю защитительную речь.

(Напряжение в зале достигает апогея, слышен шум и обрывки нервного обмена мнениями между зрителями. Всем передается атмосфера ожидания.)

Понятовский: Ваша честь! Это мое последнее слово на процессе. Кто знает, не последние ли это слова, которые мне будет дано произнести публично, прежде чем я положу свою голову на плаху. Посему разрешите мне, ваша честь, перед тем как перейти к опровержению конкретных упреков и претензий, выдвинутых общественным обвинением, постараться представить аргументы, которые свидетельствуют о том, что я не был только и исключительно плохим, своенравным монархом, подкарауливавшим любой случай, дабы урвать у своего отечества какую-нибудь частицу земли, чести или достоинства. Прошу заметить, что весь без исключения обвинительный акт, представленный утром в этом зале, опирается только и исключительно на обвинения из сферы политики. Не знаю, осознаёт ли суд, а также вы, глубокоуважаемые дамы и господа, время от времени потчующие нас весьма милыми возгласами из амфитеатра, что управление государством не заключается в одном лишь подписании договоров, объявлении войн и проведении или непроведении в жизнь политических реформ. Государство, а уж в особенности наша Речь Посполитая — это организм, бесконечно более сложный, чем можно себе вообразить. Помимо политики, понимаемой в только что представленном мною контексте, властителю надлежит также осуществлять надзор за культурой, просвещением, религией, внутренней безопасностью, казначейскими делами и многими более мелкими аспектами перечисленных мною сфер. А в этих, по странной превратности судьбы опущенных господином обвинителем, но весьма важных частицах жизни государства и народа я как правитель достиг — буду здесь нескромным — немалых успехов. Собственно говоря, таких, которые в нашей стране никому и не снились со времен едва ли не ягеллонских. В этой связи меня не удивляет, что господин обвинитель не нашел для них места в своем уважаемом акте. В конце концов, не такова его роль, и у меня нет к нему претензий на сей счет. Однако я удивлен его однозначным и категорическим диагнозом, будто бы мое правление было исключительно чередой поражений, измен и национального позора. Мне же представляется, что господин обвинитель в своем деструктивном творении всё-таки, пожалуй, перебрал ту меру, каковой должен служить здравый смысл. Я сознаю, что дела, о которых я говорю сейчас и буду говорить чуть позже, не относятся непосредственно к тематике сегодняшнего процесса, навязанной нам упомянутым актом, однако же рассчитываю на снисходительность суда и всех, кто здесь собрался. Что ни говори, но этот процесс — не мелкий суд над заурядным коноводом, а историческое явление, и по этой причине есть смысл, чтобы история получила полную картину моего правления, а не какую-то намалеванную черной краской мазню, вдобавок нарисованную сквозь призму от природы необъективных и пристрастных интересов общественного обвинения. Мне хочется, чтобы история помнила всё, что каким-то образом соотносится с моим правлением, а вовсе не отдельные факты, отобранные произвольно и вырванные из контекста.

Судья: Мне понятны намерения подсудимого, и я разрешаю затрагивать тематику, более широкую, чем та, которая содержится в обвинительном акте, однако прошу подсудимого всё излагать настолько кратко и ясно, насколько это возможно.

Понятовский: Разумеется, я сделаю всё, что в моих силах, дабы так оно и произошло, но некоторые факты невозможно обойти.
Начнем, может быть, с экономики. Когда в 1764 г. я вступал на престол Пресветлой Речи Посполитой, она была в полном развале. Разоренная внутренними битвами и еще помнящая времена шведских нашествий, а вдобавок ограниченная всемогуществом себялюбивых магнатов, она находилась в кошмарном состоянии и взывала к небесам. Почти сразу после коронации я принялся за восстановление хозяйства. Мне удалось, например, ввести одну генеральную таможенную пошлину для всей страны, отменив похожие частные подати, которые назначались магнатами. Я унифицировал денежную систему, установив ясный образец для всего государства и изъяв из обращения ходившие до этого деньги, в том числе прусские фальшивки, а учреждаемые по всему государству комиссии добропорядочных нравов следили, чтобы везде наконец-то применялась единообразная система мер и весов. Помимо того, я поддерживал частные хозяйственные начинания, в частности мануфактуры, и самолично требовал развития такой инфраструктуры, как каналы и мосты. Каков достигнутый эффект? В настоящий момент временное правительство должно беспокоиться по поводу всего, но только не экономики, которая, несмотря на освобождение крестьян, чувствует себя превосходно. И все это — благодаря тому самому ужасному и опозоренному изменнику. (С иронией в голосе, которую невозможно не заметить.) Прямо стыдно признать это — не правда ли, господин обвинитель?
Следующий аспект — образование. Для начала риторический вопрос: где вы, господин судья, где вы, господин обвинитель, получали образование, которое вы теперь используете в таком святом деле, как вынесение мне смертного приговора? Не происходило ли это случайно в Рыцарской школе? Или, случайно, не в других ли школах, основанных Комиссией национального образования? Может быть, в университетах, реформированных в мое время? Я не лишаю суд права судить меня, равно как не лишаю господина обвинителя права произносить полные яда инвективы или речи, но прошу проявить хотя бы минимум благодарности. Не в приговоре, не в обвинительном заключении, а в простом человеческом «спасибо». Ваша честь, одним из первых моих решений после восшествия на престол было создание независимой государственной системы образования, ибо я исходил из того принципа, что только такого рода система, преподающая объективные и самые современные знания, может исправить катастрофическое состояние той негодной, бросовой образованности, которая в тогдашнем, 1764 году характеризовала большинство наших граждан. До чего ж неслыханный парадокс, ваша честь! Если бы не мои энергичные действия с целью всеобщего просвещения, то в 1794 г. не было бы против чего издавать универсал, потому что не было бы никакой инсуррекции. Что, если не эти школы, учрежденные мною и моими советниками, пробудило в таких людях, как вы, господин обвинитель, как вы, господин судья, или как вождь и главнокомандующий Костюшко, уже, к сожалению, отсутствующий в этом зале (Костюшко удалился сразу же после того, как дал краткие показания, даже на мгновение не обратив свой взор на обвиняемого), тот дух патриотизма, в котором вы мне сегодня битый час отказывали, господин обвинитель? (Голос Понятовского снова приобретает ироническую окраску.) Ах, этот изменник и продажный тип — как мы видим, не столь уж однозначно чудовищная личность.
А теперь культура. Обилие журналов, которые начали выходить; издательства и книгопечатни, выраставшие, словно грибы после дождя; меценатство, которое покровительствует живописи и музыке; обеды по четвергам — разве все это ничего не значит, ваша честь? Неужто это ничего не значит, господин обвинитель? Красицкий, Конарский, Сташиц, Баччиарелли, Немцевич и целая вереница последующих фигур ничего бы не достигли, если бы не меценатство монарха. Меценатство, исходившее от этого врага всего польского, который на самом деле несомненно питал подлинное пристрастие к польскому языку, культуре и искусству. Очередной парадокс, не правда ли, ваша честь?
Такие примеры можно было бы множить и множить, приведя в качестве иллюстраций непрекращающиеся баталии за отмену «либерум вето» в экономических делах, что, заметим, завершилось успехом, либо заботу о памятниках старины, в том числе о Королевском замке в Варшаве. Наконец, значительное улучшение внутригосударственной безопасности. Обо всем этом я мог бы говорить часами, но, соблюдая просьбу суда, ограничусь лишь приведенными краткими упоминаниями.
Словом, надеюсь, мне удалось хотя бы в малой степени показать, что целью моего правления было не исключительное стремление полностью загубить Речь Посполитую, но совершенно напротив — ее восстановление, которое я проводил по мере возможности. Полагаю, что проводил разумно, применяя тактику «работы над основами шляхетской нации». Однако теперь я постепенно перейду к конкретным обвинениям, которые предъявил мне в этом процессе господин обличитель. Прошу суд позволить мне привести в порядок мои записи (примерно полминуты перелистывает и раскладывает многочисленные бумаги, лежащие на пюпитре); одну минуточку... готово. Итак, я начинаю.
В первом пункте обвинения мой оппонент соизволил поставить мне в вину, что я «насилием захватил польскую корону, лишив выборщиков, собравшихся под Варшавой, возможности сделать выбор, соответствующий их совести». Что ж, это правда, мой выбор на престол проводился не в полном согласии с традицией и буквой закона. Искренне признаюсь, что по этой причине я на протяжении значительной части моего правления испытывал угрызения совести. Господин обвинитель упрекнул меня в том, что, решаясь занять трон, я знал, что делаю. Это правда. Я знал, что Екатерина будет сильно стеснять и ограничивать мои действия, а также знал, что мне потребуется чрезвычайно ловко лавировать, дабы поднять страну и вывести ее из состояния упадка, в чем и состояла моя цель с самого начала усилий по обретению короны. Я признаю свою вину в рамках этого обвинения, но не соглашаюсь с диагнозом моей деятельности, поставленным в резкой и суровой речи господина обвинителя. Прежде всего, хотел бы заявить, что содержания упомянутой записки, составленной Екатериной II, я не знал. Я отдавал себе отчет, что по причине сугубо приватных происшествий и отношений, которые существовали между нами в прошлом, Екатерина будет оказывать на меня давление. И догадывался, что она рассматривает меня как кандидата слабого, но — здесь я наверняка удивлю господина обвинителя — именно в этом я видел свою силу! И именно в этом видел неповторимый шанс для Польши! Я исходил из предположения, что мне как лицу, когда-то очень близкому к Екатерине, легче будет заставить услышать себя и выговорить у нее такие условия сотрудничества с нашей страной, дабы Польша могла спокойно и без докучливого вмешательства развиваться шаг за шагом, а в конечном итоге вновь добиться своей цели — всей полноты независимости. Итак, мое решение выдвинуть свою кандидатуру, которое — это я признаю без всякого давления — означало согласие на избрание, было для меня лично решением трудным и болезненным.

http://forum-msk.org/material/fpolitic/2510315.html ФОРУМ.мск 20.02.2010
Геноцид по Пилсудскому Игорь Красновский
Премьер-министр России Владимир Путин в телефонной беседе пригласил своего польского коллегу Дональда Туска посетить Катынский Мемориал в окрестностях Смоленска. Дональд Туск приглашение Путина принял, сообщает пресс-служба правительства России. Польша, как известно, собирается торжественно отметить в апреле текущего года 70-летний юбилей «Катынской трагедии».
О склонности поляков постоянно отмечать юбилеи своих бесчисленных национальных катастроф говорилось и писалось уже неоднократно.
«Не совсем понятно только, зачем российскому руководству участвовать в этих игрищах, однозначно носящих русофобский характер, да еще предоставлять свои же территории под эти юбилейные мероприятия. В конце концов, даже если этих пресловутых польских офицеров действительно когда-то расстрелял в Катыни НКВД (что далеко не факт), что, правительство современной России заставляет быть соучастником русофобских польских торжеств?» - считает депутат Госдумы Виктор Илюхин.
И с ним трудно не согласиться. Достаточно вспомнить прошлогодний скандал, когда польское посольство в Москве выразило протест по поводу материала, показанного телеканалом «Россия». Поляков оскорбило мнение авторов сюжета о том, что Польша могла совместно с гитлеровской Германией рассматривать возможность нападения на СССР во второй половине 1930-х годов.

В «Вестях недели» был показан сюжет «Пакт Молотова-Риббентропа. Рассекреченные материалы». Он является частью проекта, подготовленного к 70-летию начала Второй мировой войны. В нем говорилось о том, что поляки были не прочь вместе с Германией и Японией напасть на Советский Союз. В качестве свидетельств этого приводилась польско-германская декларация о ненападении, подписанная в 1934 году.
По мнению авторов сюжета, Польша могла рассматривать Германию как союзника, опираясь на секретные положения этой декларации. Упоминался и тот факт, что в кабинете тогдашнего министра иностранных дел Польши Юзефа Бека висел портрет фюрера. Этот материал настолько сильно «оскорбил чувства польского народа», что со специальным заявлением выступило посольство Польши в Москве. Настоящая истерика началась и в польских СМИ. Кстати, в Польше заявления о желательности союза с Гитлером накануне войны до сих пор позволяют себе делать вполне респектабельные представители академического сообщества на страницах популярнейших изданий. За это никто не подвергался остракизму.
Вот что не так давно (в 2005 году) говорил научный сотрудник Варшавского университета, профессор Павел Вечоркевич. «Мы могли бы найти место на стороне Рейха почти такое же, как Италия, и, наверняка, лучшее, нежели Венгрия или Румыния. В итоге мы были бы в Москве, где Адольф Гитлер вместе с Рыдз-Смиглы (польским Верховным главнокомандующим) принимали бы парад победоносных польско-германских войск. Грустную ассоциацию, конечно, вызывает Холокост. Однако если хорошо над этим задуматься, можно прийти к выводу, что быстрая победа Германии могла бы означать, что его вообще бы не случилось. Поскольку Холокост был в значительной мере следствием германских военных поражений», – заявил в интервью газете «Речьпосполита» профессор.
На этом фоне, сообщает ИА «Росбалт», появилась информация о том, что Россия ищет пути смягчения польской позиции по историческим проблемам. Едва ли это имеет смысл, - отмечает обозреватель агентства: «В Польше победила совершенно некритичная версия современной истории, согласно которой во всем виноваты «Советы». Ведь даже скандальные высказывания Вечоркевича не вызвали осуждения, так как он были антисоветскими и антирусскими. Представляется, что поле для компромисса по поводу острых тем недавней истории совсем небольшое».

Печально, но поводы для такого жёсткого вывода вновь и вновь преподносят сами поляки. А ведь у нас есть «ушат холодной воды» (и не один!), который способен раз и навсегда пресечь все эти польские исторические истерики в адрес нашей страны. Предтечи Освенцима В Польше, в концлагерях Пилсудского после советско-польской войны 1919-1921 годов, как вынуждены были подтвердить сами поляки, уничтожено до 20 тысяч(!) пленных красноармейцев. Но никаких извинений по этому поводу Россия до сих пор не получила. А ведь эта трагедия как минимум адекватна катынской. И мы вправе потребовать от поляков не только покаяния за содеянное, но и признания в геноциде русских!
О том, как поляки обращались с этими пленными, сохранилось немало документальных архивных свидетельств. Когда читаешь документы о варварском отношении поляков к пленным русским, буквально кровь стынет в жилах. И – возникают мысли о том, что именно концлагеря Пилсудского были предтечей концлагерей Гитлера.
«Причиной зла являются фатальные условия жизни пленных, и прежде всего холод. Пленные мёрзнут. При холодах, доходящих до – 10 градусов и более, у них нет не только одеял и сенников, но буквально белья и одежды. Об обуви нет и речи. В моей амбулатории бывают пленные, прикрытые только рваным, тонким бумажным мешком на голое тело… В такой одежде пленные должны работать тяжело, целый день на воздухе. Я неоднократно обращался в управление строительства интендантства, но безуспешно, так как управление не только в этом вопросе, но и в других, не менее острых, постоянно игнорирует просьбы и представления», - пишет своему руководству в рапорте с грифом «Секретно» поляк Ян Павловский, главный врач гарнизона крепости Демблин.
А вот рапорт командования Познанского генерального округа от 29 ноября 1920 г. в Министерство военных дел Польши о положении в лагерях пленных: «Лагерь пленных №1 Стшалково. Смертность от холеры. С 16.IX по 22.XI с.г. от холеры умерло 168 пленных, всех случаев смерти за это время было 491… средняя дневная смертность составляла 70 случаев. Польский генерал-поручик Ромер в своем отчете от 16 декабря 1920 г. о результатах проверки лагеря пленных в Тухоли докладывает, что в лагере «…на пищевом довольствии в среднем 6000, количество больных по причине значительного числа инфекционных болезней идет вверх — 2000, средний уровень смертности в день — 10 человек… Пленные, правда, в рваной одежде, но по сравнению с другими лагерями, за небольшим исключением, в целом одеты, обуты… Размещение пленных не совсем надлежащее. Пленные ослаблены, требуют поддержки, размещены в очень плохих землянках».
Документы сборника «Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг.» свидетельствуют о том, что при заболеваемости в 2000 чел. смертность зимой 1920- 1921 г.г. в польских лагерях для военнопленных была намного выше. Так, начальник медицинской службы Французской военной миссии в Польше майор медслужбы Готье в начале ноября 1920 г. отмечал, что в лагере Стшалково при заболеваемости в 2200 больных смертность достигала 50 человек в день. В середине ноября она составила уже 70 человек в день. Некоторые российские и польские историки утверждают, что «в Стшалково в 1919-1920 гг. умерли порядка 8 тысяч пленных».
В то же время комитет РКП(б), подпольно действовавший в лагере Стшалково, в своем докладе Советской комиссии по делам военнопленных в апреле 1921 г. утверждал, что: «в последнюю эпидемию тифа и дизентерии умирало по 300 чел. в день… порядковый номер списка погребенных перевалил на 12-ю тысячу…».

Русских большевистских пленных польские власти фактически не считали за людей. Судите сами: в самом большом польском лагере военнопленных в Стшалково за три года не смогли решить вопрос об отправлении военнопленными естественных потребностей в ночное время. В бараках туалеты отсутствовали, а лагерная администрация под страхом расстрела запрещала выходить после 6 часов вечера из бараков. Поэтому пленные «принуждены были отправлять естественные потребности в котелки, из которых потом приходится есть». Об этом хорошо знала лагерная администрация и польские проверяющие. В конце концов дело закончилось тем, что: «в ночь на 19 декабря 1921 г., когда пленные выходили в уборную, неизвестно по чьему приказанию был открыт по баракам огонь из винтовок, причем был ранен спящий на нарах К.Калита».
«Помещение, где размещены военнопленные… дом без окон, забит досками так, что внутри царит абсолютный мрак… В первой комнате на полу в грязной соломе валялось человек 10, накрывшись разными лохмотьями и тряпками… Больные до того истощены, что еле держатся на ногах и то всем телом трясутся. Многие, когда увидали меня, заплакали как дети… Всего 8 комнат, в каждой по 10-15 человек больных. Комнатки небольшие, приблизительно шагов 10 и 8, в каждой такой комнатке помещаются по 40-50 чел., ложатся друг на дружку. Умирают ежедневно по 4-5 человек. Все без исключения от истощения», - из отчёта делегата РВС Западного фронта Красной Армии при 18-й дивизии Войска Польского о посещении военнопленных красноармейцев, находящихся при штабе дивизии.
Страшная тема – лагерь пленных в Тухоли. Отдел помощи военнопленным в Польше Американского союза христианской молодежи 20 октября 1920 года отмечал, что русские военнопленные содержались в невыносимых условиях, в помещениях, абсолютно не приспособленных для жилья. У пленных не было обуви, одежды, медикаментов, не хватало медицинского персонала, питания. Все вышеизложенное, делают вывод американские наблюдатели, приводит «к быстрому вымиранию военнопленных». Недаром львовская газета «Вперед» 22 декабря 1920 года называет лагерь Тухоль «лагерем смерти». В Тухольском лагере погибли 22 тысячи (!!!) военнопленных Красной Армии.
Быть может, все эти ужасы творились только по отношению к красноармейцам? Нет и ещё раз нет! Это была планомерная политика истребления русских, попавших в плен. Чтобы не было иллюзий, вот вам факты.
В феврале 1920 года в Польше была интернирована 20-тысячная белогвардейская группировка генерала Бредова, отступившая туда под натиском Красной Армии из Украины. В то время поляки находились в состоянии войны с большевиками. Однако вместо того, чтобы по-братски принять союзников по оружию и облегчить самим себе борьбу с общим врагом, создатель Польского государства маршал Юзеф Пилсудский отправил их в концлагеря.
Как свидетельствуют архивные документы, интернированных белогвардейцев почти не кормили и не оказывали медицинскую помощь. Лагерная охрана свирепствовала: она не только грабила интернированных, но и нередко жестоко избивала их. В результате, смертность была ужасающа: к августу 1920 года, пока выживших не отправили к Врангелю, вымерло не менее четырех тысяч человек. Ситуация была настолько вопиющей, что даже ярый противник большевиков Борис Савинков в своём письме к Пилсудскому о бедственном положении офицеров и добровольцев интернированных белогвардейских армий в польских лагерях от 21 декабря 1920 года вынужден был униженно просить: «Я почтительно прошу Вас, господин Глава государства, не отказать и отдать необходимые приказы, чтобы была облегчена судьба людей, которые с оружием в руках разделили с героической польской армией тяжести и славу войны».
Примерно так же, как с пленными красноармейцами, обращались и с белой армией Юденича, вынужденной отступить в Прибалтику. Через границу пропускали мелкими группами, потом отбирали оружие, еще через километр все ценные вещи, а затем и одежду. Так что, как выразился кто-то из историков, били не по «идеологическому паспорту», а просто по русскому лицу.

А вот что писал в своих мемуарах о жестокой и дикой русофобии поляков на русских землях, отошедших к Польше по Рижскому договору 1921 года, командующий Добровольческой армией Антон Иванович Деникин, по происхождению наполовину поляк, родившийся и проведший юные годы в Польше: «Поляки начали искоренять в них всякие признаки русской культуры и гражданственности, упразднили вовсе русскую школу и особенно ополчились на русскую церковь. Мало того, началось закрытие и разрушение православных храмов» (А. Деникин. «Путь русского офицера», с. 14).
В Польше в те годы было уничтожено 114 православных церквей, в том числе, был взорван уникальный по своей культурной значимости варшавский кафедральный собор святого Александра Невского, имевший в своем собрании более десяти тысяч произведений и предметов мировой художественной ценности. Оправдывая это варварское деяние, газета «Голос Варшавски» писала, что «уничтожив храм, тем самым мы доказали свое превосходство над Россией, свою победу над нею»… Кто-то скажет: зачем ворошить прошлое, проблема, мол, чисто историческая? Но в том-то и дело, что польская сторона, несмотря на бесспорные факты бесчеловечного отношения к пленным красноармейцам в 1919-1922 годах, до сих пор официально не признает своей ответственности за их гибель в польском плену и категорически отвергает любые обвинения по этому поводу в свой адрес. Однако, как справедливо пишут российские историки Владислав Швед и Сергей Стрыгин, документы неопровержимо свидетельствуют о том, что «в отношении военнопленных советских красноармейцев, прежде всего, этнических русских и евреев, польские власти проводили политику истребления голодом и холодом, розгой и пулей. Подобные действия Нюрнбергский трибунал в 1946 г. квалифицировал, как «Военные преступления. Убийства и жестокое обращение с военнопленными». Явно выраженная национальная направленность такой преступной политики вынуждает ставить вопрос о наличии в действиях польских властей признаков геноцида».
Вывод жёсткий, но вполне заслуживающий широкого общественного резонанса в России. Почему? Да по абсолютно простой человеческой причине: защищая память о своих предках, претерпевших жуткие издевательства в польском плену, мы добиваемся не только восстановления исторической и человеческой справедливости, но и уважения к себе, к своей Отчизне.

Но венёмся к проблеме Катыни. Вот как политическое значение нынешней ситуации, связанной с пригашением Путиным Туска на мемориальные торжества прокомментировал ИА REGNUM российский историк и политолог Олег Неменский:
«Приглашение Владимиром Путиным Дональда Туска на 70-летие Катынской трагедии в Россию - шаг, с одной стороны, красивый, а с другой - весьма спорный, вызывающий некоторые опасения. Путин сказал о морально-этическом характере, который надо будет придать церемонии, о её символическом измерении. Но каково оно? Ведь всё зависит от того, как это будет обставлено, как срежиссировано, да и как названо. Вряд ли польский сценарий мероприятия может устроить Россию. Однако у России пока что не видно никакой своей, действительно альтернативной по отношению к польской, картины этих событий. Россия решилась провести символическое действие, не имея ясной национальной идеологии и принятого в обществе модуля прочтения этих событий. Хочется надеяться, что российская сторона не забудет, что там, в Катыни, основное количество казнённых - это совсем не поляки. В основном это советские граждане - жертвы сталинских репрессий, а также солдаты Красной армии, уничтоженные гитлеровцами. Однако есть подозрения, что эту сторону постараются замять, а главной темой будут польские жертвы, что, наверное, как раз с морально-этической стороны очень нехорошо в отношении собственного народа. Да и даст ли Москва ответы на постоянные польские вопросы о рассекречивании всех документов по расстрелу польских офицеров? Раз уж предпринимать такое "символическое действие", то надо либо дать чёткое объяснение, почему они засекречены, либо рассекретить и объяснить, почему это сделано только теперь. Сейчас трудно судить, сколь серьёзно в Кремле готовятся к этим церемониям, но уже есть подозрение, что они будут проведены как спектакль специально для поляков. Кроме того, сама цель нормализации отношений с Польшей несколько спорна - нормализация ради нормализации может и не соответствовать интересам России. Она имеет смысл только при изменении всей польской восточной политики, перевода её с радикально антироссийского на конструктивный лад, а ведь этого как раз не предвидится. Но, возможно, вся эта запланированная церемония - лишь плата за договорённости, заключенные "Газпромом" с PGNiG? Несомненно, контракт на поставки больших объёмов газа до 2037 года - большая и даже слишком большая победа "Газпрома" (да и России) в отношениях с Польшей. И в самой Польше ещё долго не утихнет сильное недовольство таким шагом правительства. И если запланированные на апрель мероприятия в Катыни являются своего рода компенсационной уступкой России, связанной с газовыми отношениями, то возникает подозрение и в том, что уступка подобного рода окажется не единственной, и в том, что апрельская церемония пройдёт именно по польскому сценарию. Интересы газовой торговли, конечно, имеют большое значение, но честь страны должна стоять выше».
Словом, рана Катыни продолжает кровоточить. Как и рана Тухоли…

http://www.inoforum.ru/inostrannaya_pressa/polyaki_i_russkie_narody_raznyh_vremyon_i_raznyh_prostranstv/
'Агентство Политических Новостей' 12-02-2010
Белоруссия Поляки и русские: народы разных времён и разных пространств Автор: Олег Неменский
Трения между поляками и русскими, обострившиеся в последнее время, нередко вызывают недоумение. Мол, непонятно, что же эти народы не поделили. При этом их же представители с трудом могут объяснить, в чём причина этих трений. Русские, сталкиваясь с польской озлобленностью, обыкновенно ссылаются на старый образ из крыловской басни про собачку Моську, которая, «знать, сильна, что лает на слона!». Поляки же пускаются в рассуждения о «ценностной пропасти» между двумя культурами и объясняют озабоченность русским вопросом некой «российской угрозой», которая постоянно нависает над их страной. При этом ценностями русской культуры называют то, что в самой русской культуре имеет, обыкновенно, выраженно негативное восприятие. Оба объяснения слабы, так как представляют односторонний взгляд, притом ещё и оскорбительный для другой стороны. Глубинная же причина ситуации ими никак не затрагивается: они описывают не основания для конфликта, а лишь выводы из него.
Полагаю, что противоречия между русскими и поляками носят не столько конъюнктурно-политический или ценностный, сколько идентитарный характер. У нас противоречащие и даже взаимоисключающие идентичности, и в этом корень проблемы.
Вообще, идентичность всегда имеет ностальгическую природу, она структурирует нашу коллективную память, и поэтому её рассмотрение нельзя отделить от исторического самосознания, от представления о том, каким было прошлое – русское, польское или какое-либо другое. Многажды отмечалось, что каждый народ имеет свой «золотой век» в истории. И это не просто «лучшее время» на его памяти, а иногда и вовсе не лучшее. Но это эпоха, на воспоминаниях о которой основано его историческое самосознание и его идентичность. Это как бы идентитарное зеркало, глядя в которое он видит, кто он такой.
Несомненно, что для русских «золотой век» - это Киевско-Новгородская Русь, «Русь Владимира», то есть Русь X-XII вв. Основы нашего самосознания запечатлены в т.н. Киевском цикле былин и в многочисленных сказках о русских князьях и богатырях. Согласно с представленной в них картине прошлого писались и учебники русской истории, и в имперское, и в советское время. Как не раз отмечалось исследователями, в образе былинного князя Владимира Красно Солнышко сошлась память о сразу о двух великих князьях – о Владимире Святом и о правившем более чем веком позже Владимире Мономахе. Эта былинная Русь – образ идеального русского прошлого, идеального правителя, идеальных заступников Земли Русской, идеального уклада жизни.
Далее – катастрофа XIII века, т.н. «монголо-татарское нашествие» и последовавшее иго. Вся русская история в дальнейшем – это история преодоления той катастрофы и её последствий. Как сопутствующее той катастрофе событие воспринимается западная агрессия того же века, крестовые походы, которые тогда обрушились и на Русь, и на Византию (был надолго взят Константинополь, по-русски – Царьград, то есть город, в котором сидел наш царь (да и наш патриарх)). Далее продолжение той катастрофы – события XIV – XVI вв., когда турки и поляки подчинили себе почти всю православную ойкумену. Это та же ситуация: опять же двойная агрессия – с Запада и с Востока, направленная на подчинение ослабленных православных народов, ослабленной Русской земли.
Вся политика России с того времени была основана на двух констатациях: Московское государство – единственное независимое на Русской земле и единственное независимое во всём православном мире, а потому перед ним стоят две задачи: воссоединить Русскую землю и освободить единоверные народы. Такова, если угодно, главная проблематика русского исторического нарратива, такова идейная основа всей русской политики с XIV по ХХ вв. И хотя после 1917 года эта идеологическая линия была сломлена и государство стало руководствоваться иными понятиями и мотивациями, тем не менее даже в СССР власть во многом прибегала к этим же старым идеологическим формулам для обоснования и легитимации своих действий. И неудивительно – русская идентичность вынуждала с собой считаться, хотя бы в некоторой степени.
«Слово о погибели Русской земли» - это название не только гениального литературного произведения XIII века, но и почти всей дальнейшей русской культуры. Ностальгия помогает обрести чёткое самосознание ещё больше, чем зримая реальность – и ностальгия по утраченной единой Русской государственности определила всё русское самосознание, да и вообще всё то, что мы можем назвать русскостью.
Важно подчеркнуть, что идентичность, формировавшаяся на основе православной культуры, обладала значительным своеобразием по сравнению с тем, что в это же время творилось на Западе. Основы русской идентичности – это такие понятия, как «Русская земля» (каноническая территория Русской церкви, со временем осознанная как святая), «русская вера», а также «русские люди» - то есть люди русской веры, живущие на Русской земле. И благодаря тому, что в каждой деревне священник доносил до прихожан эти формулы самосознания, русская идентичность к XIV-XV векам утвердилась на Русской земле повсеместно и во всех социальных слоях. Что, опять же, очень сильно отличало русскую ситуацию от западной, и конкретно – от польской. Там, как показывают исследования, утверждение этнической идентичности в широких слоях населения происходило значительно позже, в Раннее Новое время, в XIX и даже нередко в ХХ вв. А сама идентичность становилась и развивалась другими путями.

Что же с поляками? Польский «золотой век» - это период XVI – XVII столетий, это Первая Речь Посполитая, шляхетская республика. По идее, поляки тоже могли бы ностальгировать по пястовской Польше, но, этому помешали два обстоятельства. Во-первых, её история не закончилась катастрофой, между тем именно катастрофа рождает то чувство всеобщей ностальгии по утраченному, которое и претворяет в сознании народа предшествующий ей период в «золотой век» истории. Во-вторых, более поздняя эпоха Первой Речи Посполитой была гораздо ярче и культурно значимей. И это было государство, которое занимало собою всю Западную Русь, то есть ту священную Русскую землю, возвращение которой уже в XV-XVI веках было главным нервом русской жизни, главной задачей всей политики Московского государства. Мало кто из поляков помнит, как осуществлялось подчинение русских земель, когда именно была захвачена Червонная Русь, как подчинили Подляшье и Волынь, как заключалась Люблинская уния. Но все западнорусские земли ощущаются как «свои», как пространство польской истории, политики и культуры.
Этот польский «золотой век», так же как и русский, закончился катастрофой. И хотя уже события середины XVII века можно назвать катастрофичными, всё же та катастрофа, которая окончательно закончила этот «золотой век» – это разделы Речи Посполитой в конце XVIII столетия. Вся дальнейшая польская история – это ностальгия по утраченной государственности и по утраченному с нею национальному единству, это история борьбы за восстановление Польши. Лозунг «воссоздания Польши в границах 1772 года» - важнейший для всей польской мысли с XVIII века и по ХХ.
Замечу, что польская идентичность для того времени – это идентичность в первую очередь сословная, она определялась формулой «польский народ шляхетский». Весь XIX век лучшие польские умы были увлечены вопросом, как эту польскость, а значит и эту ностальгию по утраченной Польше, внушить «простому люду», и, надо сказать, немало преуспели в этом. И всё же сословная ограниченность польскости мешала организации польского сопротивления даже ещё и в ХХ веке. Важнейшей проблемой было то, что тот «простой люд», на который рассчитывали поляки, был этнически очень разный: количественно бóльшую его часть составляли русские крестьяне, которые (в отличие, кстати, от польских) имели довольно определённые понятия о том, кто они и чем они отличаются от поляков (своей «русской верой»). Ещё Т.Костюшко писал о том, как можно и как нужно сделать «rusinów naszych» поляками по самосознанию и уже он отметил, что главным орудием для этого может быть только католическая религия, распространение католической веры.
Как мы знаем, осуществить это так и не удалось, а после Второй Мировой войны Польша была возвращена в свои пястовские границы. И в этом можно усмотреть некоторый надлом современного польского самосознания: границы соответствуют не той Польше, по которой оно ностальгирует: Польша теперь телом в Центральной Европе, но душой по-прежнему в Восточной, что определяет всю польскую восточную политику. А в Польше, кстати, почти вся политика, и даже не только внешняя, так или иначе сводится к восточной.
Так русская и польская идентичности, сформировавшиеся в современном своём виде в разные эпохи и ностальгирующие по очень разным столетиям, пересекаются территориально: вся Западная Русь (состоящая ныне из Украины и Белоруссии) – это пространство, которое привыкли считать своей национальной территорией и русские, и поляки. Главным противником в деле восстановления Русского единства всегда представали поляки. Главным противником восстановления Речи Посполитой в границах 1772 года всегда были русские.
На этом противоречии основана и принципиальная разница в восприятии исторических событий и политики в отношении друг друга.

Разделы Польши в XVIII веке – радостное событие русской истории, объединение русских земель, и трагедия для поляков. При этом поляки не понимают, почему России было так важно разделить Польшу (и вынуждены для объяснения этого придумывать некую «русскую тягу к агрессии»), а русские, со своей стороны, не понимают, почему поляки так держатся за чужое. Для русских всегда было очень важно, что во время этих разделов Россия не взяла себе «ни пяди польской земли», не пересекла польскую этнографическую границу, а лишь возвратила себе отнятые поляками русские земли. Как Екатерина Великая в честь этих разделов выдавала медали с нанесёнными на них словами «Отторгнутое возвратихъ», так и во всех русских учебниках это всегда описывалось как возвращение отнятого. Это было величайшим национально-освободительным актом, за который, по русской мысли, поляки не имеют права как-либо обижаться на русских, ведь мы вернули себе своё, освободили «подъярёмную Русь», подчёркнуто не допустив захвата ничего польского. Наоборот, от поляков ожидается покаяние за извечную агрессию.
То же и с 1939 годом. На русских произвёл огромное впечатление польский захват западнорусских земель в 1920 г., и всесторонняя общественная поддержка, которая сопровождала операцию по возвращению отторгнутых территорий в сентябре 1939 года, опять же, не имела под собой какой-либо агрессивной по отношению к Польше формы мысли: Советский Союз лишь возвращал оккупированные поляками земли и, как тогда это по-большевицки формулировалось, восстанавливал территориальную целостность украинской и белорусской наций. При этом Москва подчёркнуто не переходила этнических границ польского народа, нарочито отказываясь от агрессивности в отношении собственно польских территорий. Но для поляков это всё выглядело (тогда и сейчас) совершенно противоположным образом: в 1920 г. Польша не оккупировала западнорусские земли, а восстанавливала свои «исторические границы», а в 1939 году СССР совершил не национально-освободительную операцию, а агрессию в отношении Польши. Это то различие в восприятии, которое никогда не исчезнет: оно основано на различных структурах польской и русской идентичности.
Из этого проистекает и принципиальное различие во взгляде друг на друга, на понимание польского в русской культуре и русского в польской.
Кто такие поляки для русских? Русский «золотой век» помнит поляков в их пястовских границах. Если заглянуть в русскую средневековую литературу, то это какой-то чуждый народ на западе: выражение
«сгинул меж чехом и ляхом» означало то, что человек пропал – удел обыкновенно плохих героев. Потом поляки – это чужеродные агрессоры, «паны», накинувшие ярмо на значительную часть Руси, стремящиеся захватить Москву и неволящие русскую веру. А ещё позже – побеждённый враг, наказанный самой историей за свою агрессивность, но теперь обезоруженный и потому безопасный. Примерно тогда же, в XIX веке, в связи с распространением славянофильских идей, поляки предстали ещё и как отрёкшиеся от православия Кирилла и Мефодия «предатели славянства», что дополнило и их «предательство» русского царя, то есть факт польских восстаний. Примечательно, что образ «поляков как предателей» настолько глубоко засел в русское мышление, что вновь проявился уже в 1980-90-е гг. И тогда же – новая трактовка польского народа как «вечного слуги», который, будучи не способен к самостоятельной жизни, убегает от одного хозяина к другому. В конечном счёте – «какой-то небольшой народ у наших западных границ», всё более окрашивающийся в цвета «параноидальной русофобии», снова описываемой как проявление комплекса «вечного слуги» по отношению к «бывшему господину».

И принципиально отличное польское восприятие русских. Для польского «золотого века», для эпохи Первой Речи Посполитой
«русские» – это православные и униатские массы населения Восточных Кресов, отличные от поляков не только своей религией, но и социально. Восточные же русские, то есть те, которые жили за границами Польши, вообще не воспринимались как «русские». Для польского мышления «Русь» ограничивалась восточными пределами польской государственности, а дальше жили «москали», к «русским» отношения не имевшие.
Однако уже с XVI-XVII века для польских политиков было важнейшей проблемой, точнее угрозой, которая нависала над их властью над Кресами – общее русское самосознание населения в обеих частях Руси. И вся польская мысль была направлена на то, чтобы обосновать раздел Руси, чтобы уничтожить общее русское самосознание, противопоставив русских по обе стороны польской границы друг другу как разные народы. Москалей в XIX веке переименовали в «россиян», но при этом надо учитывать, что если для русской культуры Россия – это высокопарное наименование Руси, для польского языка это совсем другое слово, подчёркивающее отличие Восточной Руси от Руси польской. Далее русское население Западной Руси было переименовано в украинцев и белорусов, а сам этноним «русский» приобрёл отчётливо пейоративное значение. Так родилась польская русофобия – целая идеология, отрицающая актуальное существование русского народа, да и вообще чего-либо русского.
Национально-освободительная политика России воспринималась как агрессия, и постоянная необходимость противостоять ей создало образ России как вечно агрессивной державы. Это осмысливалось не просто как конфликт с соседом, но в общем контексте цивилизационного мышления поляков (Польша как «форпост христианства» на Востоке, Польша как светоч европейских ценностей, народ-мессия и т.д.), что приводило к осмыслению России как культурного врага. Так, польская идентичность конструировалась на основе российского антиобраза. Возникает восприятие России как «страны зла» и как идентитарного антипода поляков. Те же «русские ценности», как их формулирует польская культура, являются всего лишь перевёртышами того, что осознаётся как «польские ценности», а «российская действительность» традиционно описывается по модели, собирающей всё самое худшее, что может вообразить себе поляк. Но главное: это не русская страна, а «российская», и живут в ней некие «этнические россияне».
Поляки не помнят русского «золотого века», они не помнят русского единства и для них его просто нет. А то, что оно есть для самих русских, вынуждает их к активному отрицанию русскости. Русских нет, есть россияне, украинцы и белорусы. Русской земли нет, есть российская и польская, на которой живут украинцы и белорусы. И т.д. Так, даже в самом польском языке невозможно выразить существование русского народа. Например, как перевести на польский язык фразу «80% россиян составляют русские»? Дословный перевод невозможен. Для поляков русских просто нет. И в этом важнейшая проблема для наших взаимоотношений: с одной стороны, русские не хотят признавать каких-либо польских прав на Русскую землю (и, оговорюсь, что на мой взгляд это обоснованно: любой народ имеет право на самозащиту на своей исторической территории), а с другой стороны поляки не хотят признавать существование народа, для которого вся Русь – своя земля и своё священное пространство. Они не знают о русских, они готовы иметь дело только с россиянами, то есть с воображённым в польской культуре народом, который по своей идентичности имеет отношение только к землям на восток от границ Первой Речи Посполитой.

Надо признать, раскол Руси, начатый поляками и довершённый большевиками, действительно имеет место быть и постепенно входит в народное сознание. Владимир Путин даже предположил в одном из своих выступлений 2001 года, что в XXI веке может сложиться такой новый народ – россияне. Однако мало кто серьёзно отнёсся к такой фантастической идее: есть факт русской идентичности, и пока что трудно представить, чтобы она полностью исчезла. Как и трудно себе представить малые народы России, отказавшиеся от своей этнической идентичности в пользу новой национальной. Русских нет в польском языке и в польском самосознании, но они есть в реальности, и от этого никуда не деться.
Так, мы видим ситуацию, когда на одном геополитическом пространстве сосуществуют друг с другом два народа, сама идентичность которых запечатлела разные времена и разные «свои» пространства. Это различие восприятия можно увидеть по любым польским и русским текстам, касающимся судеб Западной Руси (для русских) и Восточных Кресов (для поляков).
* * *
Для иллюстрации сказанного я приведу в пример то, что мне попалось в руки буквально в последние дни перед нашим круглым столом. Такой случайный выбор источников оправдан тем, что для иллюстрации описанного выше можно использовать почти любые тексты русского и польского происхождения, касающиеся взаимных отношений и исторической памяти, так что критерий «что на днях под руку попало» здесь по-своему неплох. Для начала процитирую несколько мест из верноподданнических адресов дворян западнорусских губерний, написанных на имя царя Александра Второго (РГИА, ф.796, оп.205, № 440). Сборник современных, написанных разными подчерками, копий имеет тот недостаток, что в нём не указаны ни даты, ни имена подателей. Однако в данном случае это и не важно: такие прошения были столь типичны, что переписчики не считали нужным указывать конкретные данные, и сама их типичность, если угодно банальность, нам и важна. Не принципиально также, были они написаны по случаю восшествия Александра II на престол или в связи с событиями 1863-64 гг. – в любом случае именно «польский вопрос» оказывался одним из важнейших для всех дворян западнорусских губерний, что русских, что поляков. И потому почти в каждом таком адресе присутствуют своего рода краткие исторические очерки, призванные подтвердить слова автора. Они-то нам и интересны.
Вот, для начала, отрывок из обращения к царю, судя по тексту, польского дворянина Подольской губернии. К сожалению, это единственное письмо польского авторства из этой папки, однако оно достаточно выразительно и даёт возможность увидеть основные моменты польского восприятия.
«Августейший монарх! … Русь соединилась с Польшей торжественным и добровольным Люблинским договором, целыми поколениями принимала формы родственной цивилизации. Образованность и общественная жизнь её, с незапамятных времён запечатлены характером исключительно польским! Источником силы и сохранения польского элемента, независимо от последовавших политических переворотов, есть лежащая в основании его идея народного представительства и гражданской свободы! В продолжении последнего полувека политика, противная господствующему в этом отношении духу, бывала причиной непрерывного раздора, которого безвыходное положение глубоко беспокоит всякого благомыслящего гражданина. Дворянство Подольской губернии всеподданнейше просит Ваше Императорское Величество об устранении упомянутого положения Августейшею Волею Своею! Исключительное ведущее к этому средство Дворяне Подольской Губернии усматривают в восстановлении Административного единства Польши со включением в состав её Западного края, и с полным уважением прав вызванного в настоящее время на поприще общественной деятельности местного сельского населения».

Здесь примечательны несколько моментов. Во-первых, польский автор пишет о соединении «Руси с Польшей», а не «западнорусских земель». Несмотря на то, что он обращается к русскому царю, который, разумеется, никогда не признавал и не мог признавать подчинения Руси Польше, но лишь её части, для поляка «Русь» ограничивается только теми землями, на которых имело место польское господство, в русском же царе он видит внешнюю, пришлую власть иноземного монарха. Для него Россия – это не Русь, и царь российский – не русский царь, ибо Руси природна польская власть.
Во-вторых, ему не свойственно знание о том, когда конкретно подольские земли были включены в состав Польши: для него вся Русь вошла в Польшу по «Люблинскому договору» (напомню, большая часть Подолии была подчинена поляками задолго до этого события). Но здесь актуализируется миф о добровольном характере Люблинской унии, игравший и по сей день играющий важнейшую роль в польском мышлении о Кресах.
В-третьих, показательно, что историческая память автора очень короткая – события до XVI века ему представляются «незапамятными временами». И это очень точно: польская память об истории Кресов «не помнит» их допольского прошлого, игнорирует непольскую культуру этих земель. Вообще, польское понятие о Восточных Кресах часто недопонимается в русской культуре: его воспринимают как обозначение территориальных пространств, тогда как оно определяет скорее культурные пространства. Помню, как-то в одном из польских книжных магазинов я взял посмотреть альбом фотографий, называвшийся «Культура Кресов» (или как-то иначе, но примерно так) и с удивлением для себя обнаружил в нём изображения памятников только польской культуры и ничего, напоминавшего бы о непольском культурном наследии этих земель. Тогда я смог ясно осознать, что такое «Кресы» для поляков: это не вообще земли (Западной) Руси, это пространство именно польской культуры. Как очень точно сказано Анджеем Новаком во Введении к «Истории Кресов», сама эта история начинается только тогда, когда «Польша вышла на пространства православной, русской земли». Кресы – это пространство польской экспансии, а совсем не конкретные земли со всем многообразием их истории, и именно как таковые они вошли в польское самосознание, став одной из основ польской идентичности. Такое восприятие не предполагает памяти о допольской истории этих земель, не предполагает и акцентуации их непольской составляющей в более позднее время. И автор обсуждаемого текста, начиная польскую историю своей родной земли с Люблинской унии, характеризует всё, что было до польского присутствия на русских землях, как «незапамятные времена», причём даже они ему представляются уже польскими. Вся «образованность и общественная жизнь» края «с незапамятных времён» «запечатлены характером исключительно польским». То есть полностью отвергается присутствие в общественной жизни края непольской составляющей - такого как бы никогда и не было.
В-четвёртых, в процитированном тексте мы видим очень отчётливое проявление польского понимания «народа» как сословной категории. «Идея народного представительства и гражданской свободы», о которой говорит автор, является сословным требованиям восстановления республиканских прав шляхты, невозможных в системе Российской империи. При этом автора совершенно не смущает то, что почти всё население края иноэтнично и поляками не является не только по вере и культуре, но и по самосознанию. Гражданская жизнь края видится только шляхетской, а шляхта к тому времени здесь была уже почти только польской и полонизированной, на взгляд же автора – она была такой всегда. Так желаемое «народное представительство» Подолии оказывается «исключительно польским».
В-пятых, главной неурядицей, причиной всех бед края для автора предстаёт то, что Подолье включено в состав русских губерний и, тем самым, не входит в состав Царства Польского. Восстановление Польши в старых границах – главная цель его обращения к царю. То есть опять же письмо написано в ностальгии по Первой Речи Посполитой – свойстве, уже неотделимом от польской идентичности.

Теперь посмотрим письмо другого дворянина из западнорусских губерний, на этот раз из восточной Волыни.
"После Великой, Малой и Белой России Ты теперь в Чермной, или Червонной, то есть Красной. Красна была подлинно в глазах наших предков Русь Червонная красотами своей природы, удобствами и приятностями жизни, многолюдством и весёлостью жителей и богатствами земли, во всех родах обильными, давшими имя и жизнь многим городам и весям, и в числе их Житомиру, своею нескудною хлебною мерою древле славному. Любили проводить в ней время князья и княгини русские, охотно проживали в ней, но неохотно расставались с нею. Многократно посещали её Св. Ольга и Св.Владимир и их потомки славные: многие следы их сохранились доселе в именах городов и урочищ, устоявших против превратностей судьбы, в храмах, переживших веки, и в развалинах зданий, свидетельствующих об их величии и благочестии, но многие также и изглажены, не столько впрочем временем, сколько враждебною рукою соседа завистливого, хотя и единоплемённого. Здесь, здесь на сих полях, покрытых ныне хлебом, на сих долинах, верно хранящих кости и прахи ратоборцев, решались дела великие и меч дикого татарина, остановившись в груди Русского витязя, не проник в сердце Европы трепещущей».

Во-первых, мы видим, как актуализированы автором старые русские наименования западнорусских земель: он говорит о Руси Малой, о Руси Белой, и о своей Руси Червонной, объясняя её название впечатлением давних русских предков от её красот. Так изначально, уже на уровне имён, эти земли описываются на основе их допольского прошлого.
Во-вторых, мы видим несопоставимо более давнюю историческую память русского автора по сравнению с цитировавшимся выше польским. Если для того то, что было до XVI века – уже «незапамятные времена», то для этого автора наиболее памятными являются те самые X-XI века, о которых в начале доклада я сказал как о русском «золотом веке». Он говорит о св. Ольге и св. Владимире, первых русских христианских князьях, и о посещении ими его родной земли; о «многих следах» русского прошлого, которые его земля хранит до днесь.
В-третьих, очень интересен момент, касающийся собственно поляков и истории польского присутствия на этих территориях: «враждебная рука соседа завистливого, хотя и единоплемённого» обвиняется в том, что она стёрла («изгладила») многие следы русской культуры Волыни. Мы видим принципиально разные оценки польского пребывания на западнорусских землях: если польский шляхтич писал об «исключительно польском характере общественной жизни» его земли, то для русского дворянина польское присутствие запомнилось в первую очередь своей дерусификаторской враждебной деятельностью.
Ещё один примечательный момент этого письма (немножко побочный к нашей теме, однако о нём было бы странно не упомянуть) – это слова о «диком татарине». Здесь мы имеем дело с важнейшей составляющей русского исторического сознания, касающейся катастрофы XIII века: Русь, пав жертвой монголо-татарского нашествия, своим героическим сопротивлением защитила от варваров Европу. Этот момент, через который события XIII века описывались как в историографии имперского времени, так и в советский период, является важнейшим для всего конструкта европейской идентичности у русских, а потому всегда воспринимался с особой чувственностью. Здесь он использован автором для возвеличивания собственно Червонной Руси, как причастной к этому подвигу, а также, очевидно, в целях оправдания её последующего подчинения поляками. Опять же мы видим, как конструкты местной русской идентичности укоренены в истории тех столетий, которые для поляка предстают «незапамятными».

Вот ещё одно письмо из той же архивной папки. На этот раз пишет русский дворянин из г. Радомысля, что в Киевской губернии, и связано оно, очевидно, с событиями восстания 1863-64 гг. и проведением крестьянской реформы.
«Великий Государь! Не только исконные сыны России, но и усыновленные её граждане: Татары, Киргизы, Черкесы, Кабардинцы, Осетинцы, Евреи и другие Твоей необъятной Империи торжественно и нелицемерно заявили пред лицом целого света негодование к безумному и преступному посягательству врагов России и беспредельную верноподданническую преданность Тебе Великий Государь: так присуща всем сынам России несокрушимая вера в правоту её дела и великое предназначение её в судьбах человеческого рода, так искренне благоговение их к гражданским подвигам Твоим Великий Государь!
Ввиду этого священного, всеобщего одушевления сонма истинных сынов России, Твоих верноподданных, и гармонического её заявления Тебе, Мудрый Царь Освободитель, становится неестественным запоздалый отклик губерний Киевской, Подольской и Волынской, искони Русской земли, колыбели Русской веры и Русской жизни, облитой Русской кровью и пóтом, священной для Русского сердца и первым местом и многострадальными подвигами тысячелетней народной Русской жизни. Только освобождённые Тобою крестьяне, не только словом и делом, и жители праматери Русских городов Киева откликнулись к Тебе: дворянство же, купцы, мещане, однодворцы, Государственные крестьяне – весь Русский люд этого края, безмолствовали доселе.
Нам ли объяснять Тебе причины, Великий Государь, их знает вся Россия. Это, во-первых, крепостное право, во-вторых, привилегированное положение в этом крае представителей польской интеллигенции и катехизиса, живых теней Прошедшего, чуждых Века и Народа, их вскормившего.
Только с освобождением крестьян и в особенности со времени признания их собственниками, освобождается здесь Русская жизнь от чуждого паразита. Отныне свободное её проявление и развитие в этом крае, освобождаясь от чужих оков и гнёта, сокрушат преграды, отделявшие её от общего строя Русской жизни. Плоды этого переворота несомненны. …
Пробуждение Русской жизни в Радомысльском уезде заявлено действиями крестьян, адресами многих волостей и ныне заявляется желанием всего Русского населения города Радомысля и уезда – духовенства, помещиков, дворян, чиновников, купцов, мещан, однодворцев, государственных крестьян – иметь счастье выразить Тебе одушевляющие их чувства и задушевные убеждения.
Радомысльский уезд есть часть той древней Православной Руси, которая называлась страною древлянскою. Православие в здешнем Русском народе в течении всех веков оставалось и остаётся неизменным: были попытки унии, являлось латинство и полонизм – плоды насилия чуждых пришельцев и иезуитизма, но они пали, а Русский народ, как был, так и остался Православным и верным своей родной России и Своему Государю. Крестьяне нашего уезда воочию доказали эту истину…
Молим Бога, да отклонит от Нашего Отечества бранную грозу, но, ежели неисповедимым промыслом определено подвергнуть испытанию и очистительной жертве Твой верный народ, то, верь, Государь… И здесь сознание органической целости Русского народа и Православие, единое истинное хранилище завета Христианской любви и братства, воздвигнут на брань священную и на Защиту Отечества народ, поруганный клеветой и изменой Твоих клятвопреступников, Великий Государь».

В этом тексте есть целый ряд очень ценных моментов. Во-первых, примечательно осознание автором многонародности России, что ярко контрастирует с «исключительно польским» восприятием польского автора. При этом русский дворянин выделяет несколько категорий имперских подданных. С одной стороны, это «исконные сыны России», под которыми разумеются, несомненно, русские. Далее следуют
«усыновленные её граждане», которых он отчасти перечисляет и которые явно соответствуют такому актуальному даже для законодательства того времени понятию, как «инородцы». Но интересно, что поляки в число этих «усыновленных граждан» не попадают и для них автор использует совсем другие понятия: «враги России», «чуждые пришельцы» и даже «чуждый паразит».
Во-вторых, именно в поляках он видит причину той печальной ситуации, которую он описывает относительно Киевской, Подольской и Волынской губерний. Точнее, на первое место он ставит крепостное право (как раз только что отменённое), а следом –«привилегированное положение в этом крае» поляков. Как своеобразие Киевской губернии можно воспринять то, что речь идёт не о господствующем положении польской шляхты, а именно о польской «интеллигенции» (новое словечко для того времени) и польского духовенства, то есть, тех, кого можно назвать интеллектуальным слоем польского общества. И вот их он описывает как «живых теней Прошедшего, чуждых Века и Народа, их вскормившего», то есть указывает на их ориентацию на прошедший период истории (очевидно, период польского господства) – то есть как раз на ту самую ностальгию по польскому «золотому веку», о которой я говорил в начале.
В-третьих, показательна опять же древность его исторической памяти: он говорит о «тысячелетней народной Русской жизни» в Киевской, Подольской и Волынской губерниях. Примечательно, что здесь же актуализируются такие важнейшие для русской идентичности понятия, как «Русская земля» и «русская вера», которые получают и дальнейшее расширение: эти губернии «искони Русская земля, колыбель Русской веры и Русской жизни, облитые Русской кровью и потом», а потому «священные для Русского сердца». Здесь же и указывается на Киев как на «праматерь Русских городов» - важнейший момент для русского самосознания на протяжении всей его истории вплоть до наших дней. Про свой родной Радомысльский уезд автор говорит, что он есть «часть той древней Православной Руси, которая называлась древлянскою» - опять же это отсыл к Руси X-XII веков, к русскому «золотому веку», без памяти о котором русское самосознание немыслимо.
В-четвёртых, вновь мы видим восприятие поляков как чуждых пришельцев, насиловавших местную русскую жизнь, совмещённое с утверждением о том, что русский народ всё же выжил, а русская вера осталась неизменной: «были попытки унии, являлось латинство и полонизм – плоды насилия чуждых пришельцев и иезуитизма, но они пали, а Русский народ, как был, так и остался Православным». В этом плане особенно интересным видится то, как в этом тексте подано событие Крестьянской реформы: словами «освобождается здесь Русская жизнь от чуждого паразита» описывается освобождение русских крестьян от крепостной зависимости от преимущественно польских господ, и так Крестьянская реформа становится ещё одним шагом к освобождению Руси от польского порабощения, «от чужих оков и гнёта».

Ещё один примечательный момент текста – демонстрация внесословности русской идентичности, что опять же сильнейшим образом разнит её от польской того времени: автор говорит о «желании всего Русского населения города Радомысля и уезда», а далее перечисляет, кого именно: «духовенства, помещиков, дворян, чиновников, купцов, мещан, однодворцев и государственных крестьян». Такое всеобщее понятие русскости, осознание русским подавляющего большинства населения этих земель, ярко контрастировало с сословной обособленностью польской идентичности, благодаря которой польские помещики могли, несмотря ни на что, продолжать говорить об «исключительно польской» общественной жизни и «народном представительстве» этих территорий.
Мы видим, что русские и польские дворяне, живя на одних землях и будучи представителями единого дворянского сословия, мыслили однако же разными понятиями и разными «картинами прошлого». Структуры их идентичностей не просто различны, но и исключают саму возможность друг друга.
* * *
Приведу в пример ещё один текст, попавший на днях мне в руки, но уже из совершенно иной эпохи – ХХ ве

http://szhaman.livejournal.com/175290.html
szhaman @ 2008-01-27 12:03:00
АЛЕКСАНДРО-НЕВСКИЙ СОБОР В ВАРШАВЕ
Чтобы закончить свой рассказ о разрушенном памятнике в Варшаве, надо уделить немного внимания и судьбе собора, воздвигнутого на Саксонской площади (plac Saski)............. ________________________________________
Множество изумительных фото!!!

http://indra333.livejournal.com/133566.html
Фотографии польских войск в Тешинской Силезии

Взяты отсюда http://waralbum.ru/

http://a-dyukov.livejournal.com/701657.html
varjag_2007 2010-03-19 07:40
К слову, на днях о польско-немецкой дружбе вспомнили украинские националисты: http://varjag-2007.livejournal.com/1549802.html .

http://varjag-2007.livejournal.com/1469347.html#cutid1
О польско-германской дружбе

http://varjag-2007.livejournal.com/1504276.html
Похоронные торжества в честь маршала Пилсудского

http://perevodika.ru/articles/12652.html Переводика 30.03.10 08:13 скаут: mustela_p_f; переводчик mustela_p_f; редактор mustela_p_f; публикатор: Юра (Efimytch)
“Focus.pl”, Польша - 10 июня 2009 г.
Бутерброд со смертью
Как мы первыми добрались до сенсационных материалов:
В 30-х годах польские учёные работали над биологическим оружием. Жертвами экспериментов стали политзаключённые.............................

#2 serg57 Отправлено 28 Март 2010 - 17:48

Варшавское восстание
http://www.powstanie.pl/
ЗА КУЛИСАМИ КАТАСТРОФЫ ВАРШАВСКОГО ВОССТАНИЯ 1944
Избранные публикации и документы
Издание по случаю 65 годовщины Варшавского Восстания - посвящаемое молодому поколению
Поляков - к рассудительности
Бесплатный экземпляр

Издано по инициативе неформальной группы бывших бойцов Армии Крайовой – участников Варшавского Восстания, которые перед отходом на Вечную стражу решили передать младшим поколениям свои воспоминания и выводы на тему Варшавского Восстания. К своим выводам привлекли ряд публикации историков и свидетелей событий, которые появились в печати общегосударственной и эмиграционной и которые не фальсифицируют цели, ход и последствия Восстания.
Эти публикации представляют противовес официальной истории Восстания и исторической политики, представляемой через очередные Правительства III RP, и вводящей в заблуждение общественное мнение.
Большинство публикаций, которые презентуются, взяты с интернет-сайта www.powstanie.pl, который возник в 2005 году. Целью инициаторов издания книги является прорыв поставленных путем барьеров распространение их при посредничестве библиотек. Это издание малотиражное и не коммерческое.
Данное книгоиздание доступно в Интернете в формате PDF по
адресу: www.powstanie.pl
Инициаторы издания благодарят сердечно Госпожу Агнессе Dziatlik за большом вклад в работы и оказанию нам существенной помощи, Польскую Библиотеку в Монреале за предоставление доступа к обширным материалам, а также Господину Derrick Marczynski с Electronic Museum Canada за указание важных документов.
Разработка антологии и выбор съемок: д-р Иван Sidorowicz, Montrйal
Контакт: Jan.Sidorowicz@gmail.com
Год издания: 2009
Издатель: Неформальная группа бывших участников Варшавского Восстания, Нью-Йорк
ISBN 978-83-927982-0-0
Тираж 60 экземпляров (экземпляры бесплатные)
Печать: Цифровая типография Studio1, Зеленая Гора, Рея 7

СОДЕРЖАНИЕ
ВСТУПЛЕНИЕ 5
История принятия решения о начале Восстания
Павел Wieczorkiewicz - Безумная концепция Восстания 7
Иван Sidorowicz - Варшавское Восстание без недомолвок 15
Andrzej Solak - Варшавское Восстание - мифология порыва 48
Иван Nowak-Jezioranski – История принятия решения о начале Восстания 60
Иван Matlachowski – История хода Варшавского Восстания 68
Иван Ciechanowski - Разговор с генералом Borem-Komorowskim 79
Lech Mazewski - Дуэт генералов-легионеров и начало Восстания 95
Witold Babinski - Отношение генерала Sosnkowskiego к Восстанию 107
Дарий Baliszewski - Прервать эту резню ! 126
Иван Kurdwanowski - Тайный документ от 28 июля и мошеннический приказ
Bora-Komorowskiego от 1 августа 1944 132
Иван Kurdwanowski – Деконспирация варшавских отрядов AK, как причина
поспешного приказа о начале 144
Адам Bien - Заметки о Варшавском Восстании 148
Иван Nowak-Jezioranski - Признания генерала Okulickiego после Восстания 159
Janusz Zawodny - Интервью генерала Borem-Komorowskim в 1965 году 161
ВЫВОДЫ 162
Воспоминания и выводы Повстанцев
Иван Kurdwanowski - Муравей на шахматной доске (извлечения из книги) 171
Wieslaw Chrzanowski - Во имя чего эта жертва? 207
Станислав Mazurkiewicz – Перегруппировка Radoslaw на Woli - фрагмент 212
Магдалина Grodzka-Guzkowska - Отношение женщины-снайпера 221
Георгий Malewicz - Мои воспоминания о боях на Воле и в Старом Городе 228
Пост на форуме портала Onet - Описание боев на Охоте 232
Ложь генерала Дергача ("Монтера") в эмиграционной печати в Лондоне 233
Документы, баланс, оценки и сравнения
Bor-Komorowski требовал сбросов оружия прямо в руки немцам 239
Драма летчиков, совершающих сбросы оружия из баз в Италии 241
Невообразимые телеграммы Главного Командования AK и Делегата Правительства 245
Иван Sidorowicz - Что происходило к востоку от Вислы во время Восстания? 248
Lech Mazewski - Фальшивый выводы Normana Daviesa 257
Марьян Затуплений - Огромное несчастье и страшное преступление 261
Марк Getter – людские потери в Восстании 267
Мария Lurie - Как разлучило меня с моими детьми 5 августа на Воле 275
Антон Czarkowski - О четырех мужчинах что пережили расстрел
и скрывались в руинах от начала августа до 26 ноября 1944 279
Павел Skibinski - Пий XII о Варшавском Восстании ( фрагменты) 303
Иван Sidorowicz - открытое Письмо к д-р Andrzeja Kunerta 308
Иван Sidorowicz - Акты обвинения на процессе четырех 314
Иван Sidorowicz - Восстание в Варшаве, и „восстания” в Париже и Праге 319
Сегодняшние оценки Повстанцев - Не было шанса на успех 323
ЭПИЛОГ 333
Трудности получения литературы, которая касается Варшавского Восстания 335
Камни кричат - Бронислав Wojciech Linke (графика) 336
..........................................................