Русский национальный характер

http://www.stoletie.ru/kultura/spojem_po-russki_2011-12-27.htm Информационное агентство СТОЛЕТИЕ 27.12.2011
Споем по-русски Татьяна Шабаева
Многоопытная, но малограмотная деревня всегда выражала себя в песне
Сто лет назад более восьмидесяти процентов населения России проживало в деревнях. Вокруг Москвы начала XX века было триста русских сёл и деревень, которым предстояло раствориться в мегаполисе. Корни её – языческие ли, христианские – были явно непригодны для пропаганды коммунизма и интернационализма, и в 20-30-е годы фольклор был заклеймён как нечто архаичное, стихийное, тёмное, стыдное. Однако восемьдесят процентов населения со счетов просто так не сбросишь, и впоследствии фольклор пригодился власти: для пропаганды своей народности. Так в России произошла подмена народной культуры.

С расцветом кинематографа и эстрады девушки в кокошниках, «Калинка-малинка» стали ходовым экспортным товаром СССР. Ни одно официальное торжество уже не обходилось без выступлений народных ансамблей – гладких, предсказуемых, пышных, оптимистичных. «Это казалось большой неправдой, - замечает музыкант, продюсер, лидер группы «Мегаполис» Олег Нестеров. – В результате для нескольких поколений народная музыка оказалась связана с официозом, и интерес к ней угасал». Угасанию русской песни способствовало одновременно и уничтожение почвы – самой исконно-русской деревни, и использование её для чужеродных идеологических целей. Наступило отторжение традиции, которую мы даже толком не распознали.

В результате сегодня в Москве значительно больше исполнителей, играющих какую-нибудь кельтскую музыку, чем русскую. Потому что они даже не знают русской музыкальной традиции, чтобы судить о ней! Через наши уши происходит прокачивание чужеродной для нас музыки. Практически во всех общественных местах России фоном звучит зарубежная и поп-музыка или шансон, также не связанный с русской мелодической традицией.

Дело не только во вкусовых предпочтениях публики, но и в отношении к своей культуре, в готовности интересоваться ею, сознавать себя её частью. Не последнее место здесь занимает народная музыка.

Заслуженная артистка России, певица Татьяна Петрова вспоминает свои гастроли в Японии: «Я подготовила несувенирную программу: не только классику, но и обрядовые песни, “Заклинание о русской земле” на слова Максимилиана Волошина, “Ой, не время нынче спать, православные” Владимира Волкова… И японцы её приняли! Перед каждой песней на сцену выходила ведущая и зачитывала короткий перевод на японский. И надо было видеть, как они сопереживали русской песне, даже плакали, когда слушали!

А вспомните, как узбеки, таджики, торгующие на рынках, часто прямо во время работы слушают свою национальную музыку. Она помогает им чувствовать принадлежность к своему народу, будучи на чужбине. А русскую музыку у нас редко услышишь даже в русских ресторанах».

В то же время, когда у нас одна за другой в двадцатом веке исчезали деревни, благодаря стараниям фольклористов, сохранилось довольно много записей аутентичного исполнения. Кроме того, была разработана уникальная методика обучения народному пению. Её автором была руководитель Северного русского народного хора и преподаватель Гнесинского института Нина Константиновна Мешко, у которой учились пению Людмила Зыкина и Надежда Бабкина, Людмила Рюмина и Татьяна Петрова.

Дело в том, что народная песня создаёт большую нагрузку на голосовые связки. Проведённые компьютерные исследования показали, что на голос исполнителей народных песен она в несколько раз больше, чем певцов-академистов.

«Сфера бытования народных песен была другой, - поясняет преподаватель кафедры сольного народного пения института им. Гнесина Татьяна Крошилина. – Голос брал на себя основную нагрузку, песня пелась на сильном смыкании связок. Когда певица, обученная петь так, выходила к микрофону, раздавался металлический скрежет. К сорока годам связки изнашиваются, такой голос перестаёт быть гибким. Методика Мешко подразумевает щадящее обучение исполнителей, когда большую нагрузку берёт на себя дыхание; голос таких певиц и в шестьдесят лет звучит свежо. Именно такая манера позволяет развить его диапазон в две октавы, даёт возможность исполнителю народных песен работать в широком жанровом спектре».

Однако сегодня, в пору, когда русская народная песня оказалась на эстрадных задворках, когда считается, что у неё ограниченный круг слушателей, в России уничтожается даже то немногое, что удалось сохранить и развить в XX веке. Исполнителей народной песни в стране сейчас практически не готовят.

Представление о народной музыке как о чём-то примитивном и невостребованном неизбежно сказывается и на отношении к профессии, и на качестве обучения. Преподаватель кафедры народного пения Московского института музыки им. Шнитке Александр Василенко: «У нас утрачено представление о народном пении как об искусстве. Хотя есть и композиторы, пишущие для народных исполнителей, но, с утратой профессионализма, обращением к манере а-ля рус, певцы просто не справляются с таким материалом. Мы перестали готовить вокалистов широкого диапазона».

- Но ведь народное пение сейчас и вправду не так уж популярно», - провоцирую я.

- Ничего не бывает из ничего, - отвечает Василенко. – Вы знаете, что на больших концертах, посвящённых тому же Дню милиции, обязательно бывают народные коллективы, но вам их потом по телевизору не покажут! У них не будет десяти тысяч долларов, чтобы заплатить за показ, и телевизионщики их вырежут.

Сергей Старостин только что вернулся с гастролей по Германии и Австрии. Там этническую музыку играют в клубах. Их много и они оснащены хорошей аппаратурой. У нас таких клубов – единицы. Старостин уверен: если бы какой-то российский канал взял на себя смелость ротации тройки-четвёрки интересных народных песен по 6-7 раз в день в течение недели, ситуация с «невостребованностью народной музыки» поменялась бы в корне. «На Западе большое количество программ посвящено только этнической музыке, для этого выделены целые каналы. И поэтому там никто не относится к народной музыке с пренебрежением», - говорит он.

Поэт Вадим Месяц более десяти лет жил в США, а в 2006 году вернулся в Россию, чтобы издавать современную русскую литературу. Вадим пишет стихи, тесно связанные с фольклорной тематикой, и поёт песни на свои стихи. Он уверен: народное пение может стать популярным, возможно, для начала, через эксперимент, даже провокацию. Это может быть восстановлено только искусственным путем, если мы почувствуем, что такое возвращение необходимо. Примеры в истории есть. Это и воссоздание иврита, и этносификация Украины. Пусть Россия – архипелаг с разными островками культур, но и в поморской песне, и в казачьей общего неизмеримо много».

Украину ставит в пример России и Старостин: «Украина дозрела и уже может говорить о своей национальной культуре, а мы этого не делаем.
Русские шоу сегодня нафталинные, они продолжают советскую историю подмены народной культуры. Хотя у нас велик потенциал создания на русской почве шоу со сложным музыкальным содержанием, подобных небезызвестной группе «ДахаБраха».
Но мы не вкладываемся в это: в поп-музыке деньги отбиваются быстро, а тут ещё надо сначала доказывать, что это может быть интересно. Я приветствую многие интересные эксперименты, сам работаю с ребятами, которые интересуются кельтами, - они через меня находят ниточки, чтобы прийти к русской народной культуре, про которую просто не знают, и если узнают – я считаю свою задачу выполненной. И нельзя сказать, что в России совсем ничего нет. У нас есть фестиваль «Этносфера». Есть клуб народного танца «Туда-Сюда». Есть разные эксперименты. Но на каждый эксперимент нужен конкретный взгляд, оценка, критика, а у нас отсутствует критика с позиций грамотного музыковедения применительно к тому, что происходит на эстраде в области народной музыки».

«С одной стороны, мы громыхаем по поводу национальной идеи, - иронизирует Олег Нестеров, - а в действительности всё это брошено. Нет государственной поддержки своей музыки, нет даже понимания, в какую сторону надо смотреть. Вся эта брошенность – от нелюбви. Если нет любви к своей земле – то ничего не может появиться».

Жизнь национальной культуры тесно связана с жизнью страны и во многом повторяет её судьбу. Без нашей заинтересованности она не возродится. Нашу этническую музыку и народную песню охотно встречают и приветствуют за рубежом: в отличие от поп-музыки, это та экзотика, которой «не делают» на Западе или Востоке, она – особенная, только наша, русская. Она определяет наше неповторимое лицо. А у нас, поверьте, красивое лицо.

http://ivakin-alexey.livejournal.com/362304.html
Тупой вяццкий валенок advocatd 18 Фев, 2012 at 8:39
Европейское рабское мышлениие
Я в этих ваших Европах не бывал. Но по рассказам очевидцев...
Машину поставил не там - штраф. Скорость превысил - штраф. Утром газон не полил перед домом, мусор не правильно выбросил, без сортировки, песни дома громко пел...
Штраф, штраф, штраф. А кто доносит? А соседи, друзья, даже дети.
Психология доносчика. Психология раба.
У нас как? Сосед машину поставил аккурат так, что тебе не выйти из подъезда, ты ему гвоздиком по двери, потом мордобой на повышенных тонах, потом давай водку вместе пить.
То бишь, у нас свои проблемы сами и решаем.
А там все через хозяина-государство.
"Рассуди нас, суд великий"...
Психология сутяжничества. Психология раба.
Вот немецкие туристы на отдыхе в Египтах как себя ведут? Чисто свиньи. Швайнехунды. А дома - примерные бюргеры.
Дома - нельзя. А на отдыхе - можно.
Нормальная рабская психология. Не потому, что им нравится чистота, иначе они в турциях бы не блевали строем с балконов. А потому как страх наказания.
Сто ударов плетью в лудусе. Сто евро штрафа.
Вот чем Восточный фронт для немцев отличался от Западного? А тут, на Востоке разрешили все. И не только разрешили, но и приказали все. Вы мне покажите хоть одну фотографию советского солдата, который радостно улыбается на фоне виселицы. И что бы на этой виселице - немецкие партизаны.
Нету. У нас в башку такое не придет. Потому как мы - свободные люди и нам не надо выплескивать инстинкты всем обществом.
Я не идеализирую. И среди русских есть и убийцы и насильники. В любом стаде есть паршивые овцы.
Но Европа внезапно оказывается чистенькой и уютненькой только под страхом кнута. А как только отдается приказ - все общество становится паршивым. "Мы просто выполняли приказы", такой же отмаз был у немцев, да, после войны? Как же можно приказу-то воспротивиться? Приказ хозяина - это святое.
Ткните мне пальцем в приказ, где русским по советскому написано: "Уничтожить к херям все население Берлина".
Зато немецких таких приказов...
Не, у нас кормить немецких фрау и киндеров начали. Люди же...
Или вот...
Партизаны.
Ну в какой стране, кроме России, Польши и Югославии, партизанское движение было таким массовым?
И не надо мне байки про Сопротивление. Что чехи в своих черных рубашках, что король датский с желтой звездой на мантии, что плюющиеся в спину оккупантам французы, по большому счету никакого сопротивления не оказывали. Как чехи честно работали на заводах, так и датчане с французами добровольно шли воевать на Восточный фронт.
А когда пришли наши - непременно восстали. Хитропопые чехи аж 8 мая 1945 года, после чего с радостным гиканьем давай грабить и убивать чешских немцев. Как, впрочем, и поляки, но эти вообще портосы. Лишь бы драться, с кем не важно. Не с кем? Друг с другом будем.
А где немецкие партизаны-верфольфы? Дениц приказал - спокойно разошлись по домам. А чего? Был нацистский Хозяин, сейчас советский. Этот еще и добрый.
Не, я в курсе, что отдельных СС еще летом 45 года по лесам Тюрингии да Силезии гоняли. Те еще зомби. Но где, блин, сопротивление народа оккупантам? Где немецкие Матросовы и Косьмодемьянские? Где их "Молодая Гвардия"? Где чувство свободы-то?
Нету.
Рабская психология.
Это у нас вечно всем недовольны и рай хотят построить.
Это и есть свобода. Не свобода трындеть на каждом углу, не свобода избирать кого-то, даже не экономическая свобода.
А свобода быть недовольным и вечно все переделывать.
А европейцы всем довольны. приказал Хозяин мочить друг друга? А и будем мочить. Приказал сидеть на попе ровно? А и будем сидеть. Удобно и комфортно.
Как в лудусе древнеримском. А будешь себя хорошо вести - в лупанарий сводят и пива плеснут.

http://www.rusrep.ru/article/2012/02/29/russians Русский репортер 29 февраля 2012, №08 (237)
Русские мы Ольга Андреева
Как «РР» нашел смысл жизни в русской деревне посреди казахской степи
Человеческий труд — основа любой экономики. Есть народы работящие, есть народы ленивые — таков стереотип. Нетрудоспособных наций на планете нет, есть лишь проблема тот или иной народ расшевелить — такова научная истина, которую нынешняя элита России пока предпочитает игнорировать. Разгадать формулу работоспособности своей страны — задача невероятно сложная, требующая глубокого и чуткого анализа, но альтернативы нет. Корреспондент «РР» нашла на просторах бывшего СССР очаг русской трудовой этики и попыталась понять, что заставляет нас работать помимо денег.

Беловодье — это русский Новый свет, земля обетованная, град Китеж наяву. Там нет ни жадных бояр, ни хитрых приказчиков, там текут молочные реки в кисельных берегах, земля черна как бархат, а рыбы столько, что кони боятся ступить в реку. Лежит эта земля далеко, у отрогов Алтайских гор, вдоль реки Бухтармы, но кто дойдет и будет честно работать, найдет и свободу, и счастье, и справедливость. Такие «путеводители» начали гулять по русским старообрядческим деревням с середины XVII века. Кержаки, убегавшие от новой веры, первыми дошли до кисельных берегов, перекрестились истинным двоеперстием и начали пахать. Сегодня здесь уже нет ни России, ни древлего благочестия — осталась лишь неубиваемая трудовая этика, которая все никак не дождется своего исследователя.

Маскарад равноправия
Восточный Казахстан, город Усть-Каменогорск, этнографическая деревня, раннее утро. На торжественном открытии праздника языков мы должны представлять дружественную сопредельную державу. Все немножко по Кафке: безумно. Мы не знаем никого, а нас знают все.

— Скорей, скорей, подходите, мы вас ждем. Сейчас уже аким при­едет, — бормочет суетливый казах в неловко сидящем костюме.

Аким — по-местному большой начальник. Сейчас ждут самого главного акима: то ли Усть-Каменогорска, то ли всей Восточно-Казахстан­ской области (ВКО). Когда по толпе проносится легкий вздох разочарования и облегчения, понимаю, что приехал его зам.

Этнографическая деревня — странное место. Вдоль дорожек вполне себе настоящие избы, юрты, хаты — ровно столько, сколько народов населяют многонациональную ВКО. Кроме казахов и русских есть здесь и немцы, и белорусы, и украинцы, и корейцы, и уйгуры, и… Аллея в деревне длинная. В центре на площади красуется роскошная юрта титульной нации.

Вслед за замом акима в окружении фото- и телекамер медленно движемся сквозь строй пряничных домиков. Возле каждого толпятся люди в ярких костюмах, с подносами. Украинцы с галушками, белорусы с драниками…

Все вокруг звенит и блестит. Кокошники чередуются с псевдонациональными казахскими шапками, балалайки и гармошки с дом­рами, песни с танцами. Пройдя сквозь строй уйгуров и немцев, доходим до кержаков. Они представлены шанежками и детским этнографическим ансамблем в пестрых сарафанах. Красные, зеленые, синие… На фоне голубых псевдорусских кокошников, расшитых казахских шаровар и алтайской осени пестрые сарафаны усть-каменогорских школьниц, любящих историю, — это уже вовсе вырвиглаз. Мы с тоской озираем торжество национального равноправия. До настоящих кержаков нам, похоже, еще далеко.

А между тем трепет, с которым здесь относятся к национальному вопросу, более чем объясним. И дело вовсе не в советских вкусах местного руководства. Попробуйте сменить этнические приоритеты и при этом никого не обидеть! Особенно в ВКО, где все, буквально все, построено русскими, то есть инородцами. Для Казахстана демонстрация уважения ко все-всем-всем — это тонкая и дальновидная политика, благодаря которой открытого конфликта здесь нет. Но есть кое-что похуже — глухое раздражение.

На вопрос о национальной специфике Казахстана декан филологического факультета Восточно-Казахстан­ского государственного университета, красивый пожилой казах, отвечает задумчиво:

— Мы живем во времена транзита. Многое еще не разрешено. — И добавляет шепотом: — Назарбаев — мудрый человек, он держит равновесие. Пока он жив, все будет хорошо, а потом…

Мы даже не подозреваем, сколько раз еще нам придется услышать эту фразу. Именно так — шепотом.

На филфаке усть-каменогорского педуниверситета нам объясняют основную проблему Казахстана: язык, язык и еще раз язык. Казахский здесь, естественно, государственный, а русский дальновидно признан языком межнационального общения. Беда в том, что только тридцать процентов этнических казахов знают казахский хотя бы на разговорном уровне. Грамматику знают единицы. Маячащий на политическом горизонте проект закона о тотальном переводе документации на казахский приводит всех в состояние тихой паники. Торжество национального самосознания — это, конечно, хорошо. Вот только русские для ВКО — это не просто часть населения. Они отцы-основатели здешней цивилизации. Не колонизаторы, а именно отцы. Сейчас здесь глухо и неявно разгорается семейный конфликт поколений.

Русские нерусские
Мы оказались на казахстанском Алтае в составе диалектологической экспедиции Института русского языка им. В.В.Виноградова. Наша задача проста как правда — побывать в русском раю. Государственные границы в данном случае ни при чем. Ни Казахстан, ни даже матушка Россия к созданию рая отношения не имеют. Он сотворен не богом и не усилием государственной мышцы, а слабыми человеческими руками беглых староверов.

Наперегонки со старообрядцами напичканный ископаемыми Алтай осваивало, конечно, и Российское государство. Но у правительства дела шли плохо. Слали сюда казаков, приписных крестьян да девок-колодниц — для приплоду. Последним государство милостиво заменяло ссылкой смертную казнь. Увы, девки от такого поворота судьбы выигрывали мало. Казаки понятия не имели, что делать с местной землей. Почти полтора столетия все крепости по заградительной линии Усть-Каменогорск — Кузнецк находились на гособеспечении. Хлеб тянули на баржах за две тысячи километров. Одна ходка занимала до двух лет. За это время от голода успевали помереть и те, кто вез, и те, кому везли казенную кормежку.

И только долина Бухтармы, изолированная от заботы властей высокими горами, процветала. Пшеница, виноград, арбузы, дыни — это лишь краткий перечень того, чем засадили жирную алтайскую землю кержаки. Местные общины обладали благословенным даром самоорганизации. Они не нуждались ни в чьем руководстве. У них под ногами лежала богатейшая земля. Дальше нужно было только работать и соблюдать порядок.

Движемся вверх по Бухтарме, по крутым серпантинам предгорий через звенящую алтайскую осень. До белков — гор, чьи вершины покрыты снегом, — еще километров двести. Вокруг сопки, сопки, сопки. Море солнца и яркого рыжего. Такая погода в последней декаде сентября для Алтая — редкое бабье лето. Обычно в это время года здесь уже холода и дожди.

Мимо проносятся названия больших деревень: Первороссийское, Тургусун, Снегирево… Неуклюже переваливаясь на грунтовке, машина сворачивает с трассы — мы в самом сердце кержацкого рая, медленно едем между маленькими домиками Снегирева. Голые осенние дворы и палисады с доцветающими золотыми шарами, неопрятные огородики с брошенной картофельной ботвой, кривоватые сараюшки — вроде бы все как в России, где-нибудь под Тверью, но что-то есть странное в этой деревне, вьющейся между высоких сопок. В мирном сельском пейзаже нет главной вертикали — церкви. Зато в каждом дворе космического вида спутниковые тарелки. Если бы не они да не великолепные, запаханные под зиму черные поля по склонам ближайших сопок, все это бы походило на тупик цивилизации.

Замечаем двух старушек на лавочке. Здороваемся. Просим рассказать о местных кержаках.

— Всех кержаков перевели на ишаков! — смеется бабушка. — Какие теперь кержаки…

Отворяется калитка, и на улицу выходит веселый и заскорузлый от старости мужичок в засаленной кепке:

— Вы баб-то не слушайте! — весело щурится он. — Это я кержак, а они-то русские.

— А разве кержаки не русские? — мы несколько сбиты с толку.

— Вот мы-то самые русские и есть — кержаки.

— Кержаки знаете какие были? — хитро улыбается одна из бабушек. — Придешь к ним, а они тебе воды напиться дадут из другой чашки — не из той, из какой сами пьют. Только выйдешь за порог, а они уж за тобой все мыть начинают. Такие вот были.

— А куда ж они делись? — спрашиваем мы.

— Куда! — всплескивает она руками. — Колхозы, война. Все из одной миски ели. После войны уже все стали неотменные.

— Какие?

— Одинаковые. Кержаки, русские, что там… Все стало как у всех.

Мы подавленно переглядываемся. Наш грандиозный план рушится буквально на глазах. «Все у нас как у всех!» — настойчиво повторяют старики в засаленных куртках и бабушки в старых передниках.

— А как вы креститесь? — от безнадежности спрашиваю я.

— Да какой креститься? Мы и молитв-то не знаем…

— Ну а все-таки!

— Да как? Как все, так и мы…

И вдруг грубая крестьянская ладонь на моих глазах складывается в твердое старообрядческое двоеперстие. Так кто же передо мной?


Баба Марфа
Из монолога Петра Галкина, акима Тургусунского округа, произнесенного им в своем кабинете в деревне Тургусун перед двумя заезжими журналистами:

«…Снегирево и Тургусун — они в одно время были построены. По триста лет деревням. Помню, кержацкие семьи в Тургусуне были: Русаковы, Васильевы, Минеевы… Я еще захватил что-то из тех времен. Была тут такая бабка Марфа — вот уж кержачка так кержачка. Я ее еще помню. Она в деревне Проходная жила. Когда лет тридцать назад всех стали оттуда переселять в Тургусун, она там осталась, не хотела уезжать. Пятнадцать лет одна в тайге прожила. Сама сено косила, дрова заготавливала, корову держала, свиней. У нее в избе пол земляной был, а все стены в иконах до потолка. К ней медведь повадился ходить, а она и его не боялась, прогоняла со двора палкой. Однажды он у нее свинью задрал. Так она пошла в лес, нашла там голову свиную и к себе в сарай отнесла. А ночью опять медведь пришел и голову эту утащил. Она зашла к нашим дояркам и говорит: вот кум приходил, свинью забрал. Она его кумом называла.

Ей уж восемьдесят шесть было, когда мы ее оттуда выкорчевали. Привезли в Тургусун, дом ей выделили, обставили его сверху донизу. Телевизор, холодильник. А она как приехала, все поломала и на улицу выбросила. И телевизор, и все… Вот уж кержачка была настоящая, бабка Марфа… Все сама. Никого не признавала.

…К концу советской власти никто не хотел быть кержаком. Это обзывалка была такая: кержак или, если совсем обидеть хотели, чашечник. Ну, тот, кто воду дает в другой чашке. Лет сорок назад их еще можно было здесь найти, чашечников-то. Обособленно жить старались. Говорили по-своему, прижимистые были, все в дом. Много про них плохого говорили. Например, в баню они всей семьей ходили. У нас это странно, а у них нормально. Ну так что с того? У них пьяных отродясь не было. Пили брагу на меду, но не допьяна. Нормальные зажиточные крестьяне. Все, что вы вокруг видите, все они построили. Они сюда пришли без всего, без хлеба, без лошадей.

По-кержацки знаете как говорят? Людишки, лошаденки, коровенки. “Пчел держишь?” — ”Да есть пчелишки”. Это чтоб не сглазили. Они свой достаток не выпячивали. Да их и понять можно. Все доставалось огромным трудом.

Как они говорили, “поде ты к щомеру!”. Пошел к черту, значит. У стариков это мелькает иногда. Если щекает, значит, кержак».


Все, что вы хотели знать о крови
— А бабушка ваша была из кержаков? — спрашиваю я Татьяну Андреевну Бирдюгину из Снегирева. Ей в этом году исполнилось семьдесят лет. Дети кто где, все хозяйство на ней и на старике-муже.

— А я не знаю, — смеется она. — Мама с папой дома молились, но нас уже не учили. Я бабушку спрашивала, почему ж вас раскулачивали? Разве вы богатые были? А бабушка отвечала: да какие богатые! Пятнадцать коров всего-то…

Накануне прихода советской власти крестьянский рай Бухтармы достиг своего расцвета. Настоящий кержак, склонный к преуменьшениям, сказал бы, что жили поманенечку. Семья, в которой было меньше 10 коров, считалась бедняцкой. Местная черная как бархат земля родила чуть-чуть хлебушка. Держали маненечко пчел — небольшой по здешним меркам пчельник состоял из 80–100 ульев. Меду с него брали каких-нибудь 20–30 двадцатилитровых бадеек. Худо-бедно мыли золотишко в местных речках. Маненечко промышляли ценными мехами. Самыми богатыми считались мараловоды. Обозы, чуть-чуть груженные оленьими пантами, уходили летом через горы в Китай и возвращались набитые звонкоцветными китайскими тканями и фарфором. Но как бы «маненечко» ни была богата семья, сколько бы работников ни держали, каждое утро все от мала до велика отправлялись работать. Бедные или богатые, неважно. Работали все и всегда. Идея, что работа заканчивается с приходом достатка, здесь была невозможна, немыслима. Труд не может прекратиться никогда. Он сам себе награда.

Кержаки отродясь не пили ни водки, ни даже чаю, а своих хулиганов наказывали своими же методами — осуждением, что было равносильно изгнанию из деревни. Полиция существовала здесь чисто номинально.

Советская власть была первой властью, пришедшей на Бухтарму в виде людей с ружьями. Как здесь выглядело раскулачивание, догадаться нетрудно. Местных «бедняков» с десятью коровами обдирали до нитки и стреляли в ближайшем овраге. Родившаяся в 41-м году Татьяна Андреевна те времена не помнит. Но есть здесь бабушки и постарше.

Мария Никифоровна Грановская живет в деревне Тургусун. Родилась здесь же, на Бухтарме, в 27-м году. Но местной себя не считает. Она дочь легендарных коммунаров, живой памятник революционному безумию. В 1918 году двести семей рабочих-добровольцев по призыву Ленина приехали сюда из Центральной России. Это должно было хоть отчасти решить проблему городской безработицы, а заодно помочь установить на местах советскую власть. В первый же год половина коммунаров была перебита. Стреляли несчастных рабочих и местные кержаки, и колчаковцы. Теперь памятники коммунарам украшают здесь чуть ли не каждую деревню.

Мария Никифоровна — потомок немногих выживших. Отец ее был председателем местного совета. Совсем старенькая бабушка Мария разговаривает со мной на скамеечке перед домом. Мрачный мужик, зять, исподлобья разглядывает залетных журналистов.

— Папа пришел и говорит маме: расстреляли их…

— Кого?

— С Путиловского завода был Касинский, потом Антон Лебедев и третий, забыла фамилию. Расстреляли их в 30-м году в Снегиреве. А у нас в Ляпуновке Родионов был, первый комсомолец. Его родной дядя застрелил. Когда раскулачивание началося, кто в Китай ушел, кто в лес, в банды. Как раскулачивали? Да кто богато жил, у тех все отбирали, а самих мужиков в Широкий лог угоняли, так и не видели их потом. Все, все отбирали, подчистую. Дед мужнин мне рассказывал, здесь такой сорт пшеницы был — «теремок» назывался. На одном стебле по пять, по шесть колосьев было. Дед эту пшеницу берег, не дай бог на посев не останется! А когда продразверстка началася, все подчистую выгребли. Никакого разбору не было. Где там сортовая, где на хлеб. Погиб сорт. Все погибло. Ох, что здесь было! — качает головой Мария Никифоровна, — сколько народу погубили…

Баба Мария рассказывает сбивчиво, старческим хриплым голосом, глядя в одну точку перед собой.

— Банда к нам приходила. Приехали они, а у нас дом большой был, заметный, вот и сели чай пить. А главный их начал бриться. Намылил одну щеку, а я вижу в окно: на холме человек двадцать конных появилися. Кто-то прибежал, кричит: «Едут!» Они подхватилися, на коней и поскакали. А главный как был с намыленной щекой, так и выскочил. Гнали их до Бухтармы, там всех и утопили.

— Как бандита-то звали?

— Как его? Толстоухов, да.

Толстоухов, тот, самый «главный с намыленной щекой», — еще одна здешняя легенда. В конце 20-х именно он, коммунист, начальник продотряда, наводил ужас на местные деревни. Ездил по домам, хлеб и скотину отнимал. Но совесть — странная вещь, она вне политики. Однажды Толстоухов собрал своих людей и ушел в бандиты. Вместо того чтобы обеспечивать мировую революцию кержацкой телятиной, стал яростно искоренять советскую власть. Лет шесть искоренял. Крестьян не обижал, только коммунистов стрелял. Мог в Китай уйти, но не ушел. Так и погиб в родной Бухтарме в 31-м. Памятник Толстоухову здесь никто не поставил, но помнить — помнят.

История в глазах местных жителей — что-то вроде испытания мужества. И логика у нее простая: эпохи строительства и труда методично перемежаются с эпохами тотального разрушения. Самое главное — перетерпеть и продолжать работать, работать, работать.

— Видите тот дом? — яростно тычет пальцем в пространство очередная старушка, провожая нас за калитку. — Вы туда не ходите. Ни в коем случае не ходите. Там пьяница наш живет. Дурной, дурной человек.

Этот дом нам покажут здесь еще не раз. Пока я не пойму, что обязана передать эту весть в Россию. В деревне Снегирево живут 245 человек. Среди них есть ОДИН пьяница, которого стыдится вся деревня.

Россия нас не любит
— Я всю жизнь на тяжелых работах, — говорит невысокая, худенькая, как девочка, Анна Федотовна Баянова. Родилась баба Анна в 37-м, ей уже за семьдесят, а лицо хоть и морщинистое, но какое-то по-детски задорное, доброе, славное. — На отбойном молотке работала, на шпалах. За день натрясешься так, что до постели на четвереньках ползешь. У мамы нас было двенадцать детей. Когда родился восьмой, отца на войну забрали, так он там женился. А потом к нам вернулся. Говорил, вы мне снилися. Ну, и еще четверых нарожали. Мама нам всегда говорила: деточки, не делайте никому плохого, только хорошее.

Баба Анна вообще-то местная, но год назад продала свой дом в Тургусуне, отдала деньги дочери и перебралась к ней в Лениногорск. Теперь приехала в гости к подруге, хромой бабушке Марии Слепцовой, помогать по хозяйству. Потому как та «сиротка» и «в жизни натерпелася». Веселая Анна Федотовна бодро рубит для бабушки Марии дрова и таскает ведра с водой. Просто так, ради справедливости.

— Как войну-то пережили? Муку с водой смешивали и варили. Затирка называлася, — смеется Анна Федотовна. — И вкусно было! Наработаешься — ой! Колоски тогда ходили по полям собирали, руки-ноги исколешь, все в пузырях. До конца ноября босиком ходили. Придешь домой, а мама казан целый наварит — ни заправки, ничего. А как комочек муки попадется, так радуешься. Здесь знаете какая частушка была?

Цитата :

Колхознички, канареечки,
Проработали всю жизнь
Без копеечки.

Или вот еще пели:

Цитата :

Колхознички-говорушечки,
Проработали всю жизнь на затирушечке…

Бабушки искренне хохочут, а Анна Федотовна безо всякого перехода продолжает:

— Я маму спрашивала: «Мама, а матери всегда плачут?» А она говорит: «Да, доча, всегда плачут». Я так и запомнила на всю жизнь: да, матери всегда плачут… Вот она мне говорила: я тебе к Пасхе платьишко новое сошью. А как платье-то делали? Брали мешок, дырки вырезали для головы, для рук и веревкой подпоясывали. Вот и платье было. Все чешется. Ни белья, ни трусишков, ни колготок, ни обувки — ничего не было. Так и ходили.

— А в школе вы учились?

— Училася, а как же. Школа за двенадцать километров была. Книжки никакой не было. У одной девочки, помню, была вся порвата. Вот она ее так поставит, мы ее окружим и — чего углядишь. А в школу не в чем было ходить. У нас по Бухтарме заключенные лес сплавляли, у них были чуни такие рубчатые на веревках. Вот я помню, как-то принесли мы им картошки вареной. А они мне чуни подарили. Я в эти чуни соломы набью и бегу в школу. Однажды прихожу, а холодно, двенадцать километров по снегу, замерзла — смерть! Прижалася спиной к печке, а она горячая, мне этот мешок сзади-то и прожгло. А под ним ничего. На голое тело ходили. Плачу, стыдно…

После войны поднялась Бухтарма только к семидесятым годам. И снова здесь все зацвело.

Из монолога Петра Галкина:

— Я в Тургусуне живу 34 года. И вот за этот промежуток времени очень многое изменилось. Раньше были в основном избы. А с 80-х годов дома стали с центральным отоп­лением, каменные, большие. Тут все совхозы были миллионеры. На одну доярку по сто коров. Наш зыряновский мясокомбинат в год давал по 16 тысяч тонн мясопродукции. Все работали, суетились. Была жизнь…

А в 90-е опять все под откос пошло. Когда совхозы развалили, тут такое оцепенение наступило. Все остановилось, замерло. Многие уехали тогда в Россию. А потом вернулись. Наших казахстанских русских там не любят. А теперь снова все восстанавливается потихоньку. В части зерноводства мы почти дотянулись до советского уровня. С животноводством хуже, но и это будет. У нас в Тургусуне кредиты выделены на 2012 год. Построим животноводческий комплекс. Дизтопливо льготное, по налогам тоже льготы серьезные. Лет через десять — пятнадцать животноводство восстановится, конечно. Развалить проще, чем построить.

Стыд гордости
Сидим в одной из местных деревенских малокомплектных школ и беседуем с пожилой учительницей-казашкой. Она здешняя, родилась и выросла на Бухтарме. Давая интервью московскому журналисту, нервничает и чувствует себя официальным лицом. Но постепенно голос теплеет, лицо утрачивает суровость. И вдруг, пристально посмотрев мне в глаза, она горячо шепчет:

— Знаете, чего мы больше всего боимся? Что сюда придут казахи. Нам с русскими хорошо. Русские умеют работать, у них справедливость есть. Без русских мы пропадем…

Я ловлю себя на том, что краснею. Не напутала ли с национальным вопросом пожилая казашка? Русские, русские… Русские, которые умеют работать и несут закон и справедливость. О ком это? Но казашка ничего не путает.

— Здесь соблюдают закон. Здесь все по справедливости. Здесь уважают, если кто работает. Это же русские, — пожимает плечами красивая дородная Фатима, владелица придорожного кафе и серьезного картофелеводческого хозяйства.

Фатима не русская и не казашка. Она из дунган — это маленький народ, живущий на юге Казахстана. Сейчас она угощает меня вкуснейшим лагманом и терпеливо объясняет, почему одиннадцать лет назад ее семья бросила свой двухэтажный дом в городе Таразе и перебралась сюда, на Бухтарму.

— Мы давно сюда товары возили, знали, как здесь живут. Нам это нравится. Здесь закон чувствуется. У нас в Таразе, если ты что-то хочешь сделать, надо всем дать. Ну, понимаете… А здесь не так. Если ты хочешь работать, у тебя будет все.

— А как вас в деревне приняли?

— Хорошо. Мы только приехали, а нас сосед уже в баню к себе позвал. Мы даже не знали, как его зовут. Так и познакомились. Это же русские, — настойчиво повторяет Фатима.

Но ведь я тоже русская. Почему же я так неудержимо краснею?

— Работать у нас умеют, — я в очередной раз слышу эту редкую в России фразу. — Из всех деревень Снегирево, Тургусун одни из первых. Здесь самые кержаки были. И сейчас тут люди самые живые.

Семь утра. Мы сидим в конторе Виктора Летуева, директора снегиревского крестьянского хозяйства. Летуев — крепкий человек с большой головой и строгими умными глазами. Он бывший агроном, про снегиревскую землю знает все. Медитировать о легендарном кержацком прошлом с Летуевым смысла нет. Он здесь отвечает за настоящее и будущее. Деревня на него только что не молится. Он тот, кто дает работу.

— У нас свободных земель нет. Все, что можно запахать, запахано. И домов пустых нет. Здесь и молодежь остается. В прошлом году десять детей родились. А все почему? Потому что я ежемесячно зарплату плачу.

— А зарплаты у вас какие?

— В среднем 30 тысяч тенге (в пересчете на рубли это примерно 6 тысяч. — «РР»). Минимальная зарплата по району — 15 тысяч 999 тенге. Средняя — 24 тысячи. Но в основном платят минималку.

Прошу рассказать, как после развала совхозов организована здесь крестьянская жизнь.

— У нас налоговая политика правильная — 70-процентная скидка сельхозпроизводителям. Все по упрощенной схеме. Два раза в год я плачу, и все.

— Выгодно?

— Я так скажу: в среднем нормально получается. Край богатый, земля хорошая, климат позволяет. Но если не откладывать на черный день, можно прогореть в любой момент. У меня в 2009 году была пшеница 35 центнеров с га. Я ее продавал по 9 тысяч тенге, когда себестоимость была 16 тысяч. Тогда многие разорились, а мы продержались. Я так вижу — раз в три года более или менее ничего, а два года кое-как.

— Много народу в Россию уезжает?

— В 90-е уезжали. А теперь нет. Понятно, что никто там нас не ждет. Калачи на деревьях нигде не висят. Сейчас у нас тут война за русский язык идет. Они как хотят: не знаешь казахского — все, тебе ходу нет. А его и сами казахи не знают. Если начнется запрет на язык, все русские уедут в Россию. Уедут именно специалисты. А надо, чтобы здесь молодежь училась. Тогда нормально будет. Я так скажу: если нам дадут нормально работать, здесь все будет. Только бы власть не мешала. Мы сами тут разберемся…

Летуев говорит и думает очень по-кержацки. Но, переходя от дома к дому, разговаривая с местными жителями, я замечаю, как странно безрелигиозен этот классический крестьянский рай. Да, в каждом здешнем доме висят иконы, с них сдувают пыль, но на них не молятся. Да, любая хозяйка объяснит, как правильно справить свадьбу, организовать поминки, что и когда надо спеть, сплясать, что подать на стол, как сесть и что говорить. Но это всего лишь традиции.

Эти древние села с трехсотлетней историей как-то легко перешли в постмодернистское пространство, в котором никто не томится тоской по прошлой строгой добродетели. После остывания горячей старообрядческой страсти, после мясорубки раскулачивания и войны этих людей трудно заставить поверить во что-то кроме себя самих.

«Нет ли желания возродить старую веру?» — спрашиваем мы местных стариков. В ответ получаем удивленные взгляды и встречный вопрос: «А зачем?» На это ответить нечего. Действительно, зачем? Любая религия говорит о том, что бог далеко. А здесь он очень близко — в коровнике, в поле, на каждой кухне. Надо только честно работать, и бог всегда будет с тобой. От кержацкого цивилизационного протестантизма осталось самое главное — неистребимый культ труда и внутреннее чувство порядка, справедливости. Это и есть, похоже, местная религия, куда более авторитетная, чем далекий бог, который всегда молчит. Кержаки растворились в молочных водах волшебной Бухтармы. Туда же канул строгий кержацкий бог. Теперь здесь живут их потомки — странный народ под названием русские.

http://nomina-obscura.livejournal.com/1001624.html#comments
Е.Просвирнин 2012-04-03 17:28:00
Тролль 80-го уровня
Сегодня бывший министр иностранных дел Украины Владимир Огрызко (2007-2009) прочитал мой текст "Как хорошо быть русским" и разразился яростным украинским баттхертом в своем блоге. По-моему, это лучший подарок на мой сегодняшний день рождения. Надеюсь, что к следующему дню рождения испытывать боль по поводу моих текстов будут уже действующие министры Украины и прочих стран СНГ, чувствующие, что русский зверь просыпается, а Реконкиста неизбежна.
Огрызко, ты правильно понял! Мы все вернем назад, по самую Польшу!
-----------------------------------------------------------
http://nomina-obscura.livejournal.com/993334.html
Е.Просвирнин 23.04.2012 14:09:00
Как хорошо быть русским
Прочитал тут наивный детский пост про причины любить русских, и задумался, а за что я люблю свой добрый народ. Даже молдаванин найдет сто причин, по которым молдаване лучший народ на Земле, значит и у русских должны такие причины. За что мы, русские, любим нас, русских? (помимо очаровательной скромности, содержащейся в этом вопросе)

За потрясающую смесь гордости и самокопания. Русского можно обобрать до нитки, избить, измазать в грязи – и все равно он будет смотреть на обидчиков с плохо скрываемой жалостью превосходства. Уверенность нашего народа в его величии и избранности никак не зависит от внешних обстоятельств, на все остальные народы мира, включая правящих американцев, русский смотрит свысока. Это сознание держащих мир атлантов, сознание солнца, вокруг которого вращаются все остальные народы-планеты, вело как к нашим величайшим триумфам, так и к поражениям от самоупоения. Поражения, в свою очередь, приводили к самобичеванию, к покаянию, истовому, истинному, русскому – и все также замешанному на чудовищной гордыне, на тайном осознании того, что да, мы конечно согрешили, но так глубоко и страшно, как грешили мы, никто больше в мире грешить не может. Даже валяясь в ногах, даже со слезами размазывая по лицу снег, русский будет уверен, что у него самые чистые в мире слезы и самое искреннее валяение в ногах. Гордая, непоколебимая самоувереннность в собственном превосходстве – это и наша величайшая слабость, потому что гордеца легко провести, и наша величайшая сила, потому что самые страшные поражения, неудачи, катастрофы не производят на русского ни малейшего впечатления, там, где другой народ в ужасе драпает и мрет от депрессии, невозмутимые русские только начинают входить во вкус. "Блицкриг? Кадровая армия уничтожена? Уже под Москвой разведчиков видели? Ну, дела... А это варенье такое вкусное, оно из чего? Малиновое? Хорошее варенье... шинель там мою достань".

За жгучее, яростное, не утихающее столетия желание дойти до предела и выйти за предел. Плакать – так, чтоб глаза выплакать. Сибирь осваивать – так, чтоб она аж на Аляске кончалась. Самолеты строить – так, чтоб аж до космоса. Тоталитаризмом заниматься – так, чтоб даже фашисты в ужасе глаза закрывали. Воевать – так, чтобы земля плавилась. Русский не только долго запрягает и быстро едет, но несется до тех пор, пока не прорвет саму линию горизонта, во всем, от внутренней духовной жизни до революционной активности до научно-технических изысканий. Только с психологией вечно рвущегося за предел можно было построить такую огромную страну, как наша, создать такую мрачную и величественную литературу, как наша, изумить мир немыслимыми ужасами и немыслимыми геройствами, как наши. Русский способен на проявления высших, редчайших чувств – и точно также он способен на проявления предельной, ужасающей низости. Иногда – одновременно. Вспышки предельного русского характера заставляют порой другие народы застыть в ужасе или благоговении.

За ловкую, хваткую, пиратскую перееимчивость, растущую из осознания собственной уникальности и превосходства. Типично русская ситуация: взять английскую ядерную бомбу, взять немецкие ракеты, после чего вот уже 50 лет грозить миру "Нашим, русским ядерным оружием!", не чувствуя ни малейшего подвоха и ни малейшего смущения. Если русский находит удобной себе чужую вещь, идею, разработку, то он тут же начинает ее использовать так, как будто только что сам придумал. Смущений, метаний, стыдливости у русского нет, русский ощущает себя мастером, у которого весь мир – мастерская, и который может брать на вооружение любой понравившийся инструмент и делать из него что-то свое. Как слово "генеральша", в котором слышен иностранный корень, но суффикс которого роскошно-нагл своей бесстыдной русскостью. Понравился генерал, взяли генерала, сделали ему подругу генеральшу. Это по-русски! Из-за этого всевозможные народы, столкнувшись с русскими, тихо охреневают от того, как русские форматируют реальность под себя, используя окружающее пространство как инструментарий. "Хороший у вас город, Казань. Только мы его немножко сожжем и воооот сюда перенесем. Так красивее. Правда. И кончайте бегать и вопить, татары, для вас же, дураков, стараемся" – вот русский тип мышления.

За полное отсутствие культуры лицемерия. Есть европейский тип лицемера – с холодно-непроницаемым лицом, с отточеными движениями, с легкой улыбкой, за которой может скрываться и предельная благожелательность, и предельная ненависть. Есть азиатский тип лицемера – душно-угодливого, истекающего похвалами, улыбающегося так, что рот чуть не рвется – и при этом бранящего вас в три этажа едва дверь закроется. А русского типа лицемера нет. Дежурную американскую улыбку русский воспринимает как артефакт, как оскорбление, как насмешку, как издевательство, как объявление войны. Искренность губит русских в мире тотального изысканного лицемерия, но и она же служит безошибочным опознавательным знаком, по которому можно моментально узнать своего в толпе чужих. И если у других народов искренность – знак высшего расположения к вам, то у русского искренность нулевой уровень, а расположение начинается с "душевности", которая порой принимает немыслимые для иностранца формы. Уж если тебе, братец, русские решили показать задушевность – садись и пиши завещание, чисто на всякий случай.

Наиболее полное выражение национального характера.

За неспособность по-настоящему обижаться, вырастающую из все того же абсолютно непробиваемого чувства исключительности. Русские очень часто проигрывают в национальных конфликтах, потому что не воспринимают их как конфликты, не видят в нападках и даже прямых нападениях других народов угрозы, "Они ж кто-то вроде собачек, чего на собачек обижаться?". Сюжет мести для русской культуры нехарактерен, русский не понимает долгой, изматывающей, иссушающей англосаксонской интриги, и чуть ли не на следующий день лезет к обидчику обниматься, чем способен довести обидчика до инфаркта. Растущая из неспособности обидеться специфическая русская доброта – то есть, нечувствительность к намекам, окрикам, уколам, ударам и предсмертному ору несчастной жертвы, пытающейся избавиться от русского – обеспечила нашему народу ту самую невиданную в истории колонизационную динамику. "Удавить в объятиях" – это типично русская ситуация, ставящая в тупик другие народы и племена с более тонкой и обидчивой душевной организацией.

За красоту. Русский фенотип – это изящное смешение северной нордической суровости, слишком скалистой, слишком острой, слишком квадратной в своем чистом скандинавском типаже, и очаровательной славянской мягкости, слишком размытой и слишком покорной у других славянских народов. Русским одинаково чужда и северная угловатая бетонность, и южная курортная желейность, они сочетают в себе эти два элемента самым совершенным и приятным для глаза образом. О русской красоте сказано за прошедшие столетия достаточно слов, но мне в классических русских типажах больше всего нравится идущая от них спокойная сила, не истеричная южная суетливая говорливость, не комичная северная прямоугольная надменность, но мягкая, и вместе с тем страшная сила, сила народа, способного согнуть в бараний рог кого угодно, легко читаемая в спокойных русских взглядах.

За красоту и богатство языка, способного выразить тончайшие, едва уловимые оттенки чувств, и при этом поднимающегося в своем звучании то до нежных, бойких, игривых, почти итальянских переливов, то опускающегося до угрожающего шипения страшных первобытных шипящих. На итальянском хорошо говорить о любви – но как на итальянском проклинать врага? На немецком прекрасно проклинать врагов, но как на немецком признаваться в любви? На английском можно делать и то, и другое, но в обрезанной уродливой базовой детской комплектации. И только русский дает своему обладателю полную языковую палитру, все языковые краски. И тончайшие кисточки и перышки, чтобы этими красками прорисовывать тончайшие элементы.

За невероятную историческую судьбу. Что такое еврейская историческая судьба? "Обидели мышку, написали в норку". Что такое американская историческая судьба? "Поехал жлоб на ярмарку". Что такое немецкая историческая судьба? "Лавочник и мировое господство". Что такое русская историческая судьба? Эпос. Невероятные взлеты. Немыслимое падения. Полное ничтожество. И полное господство над миром на расстоянии вытянутой руки. Когда я начал изучать драматургию, я не мог избавиться от ощущения, что русская история будто бы написана профессиональным драматургом, ловко угадывавшим, в какой момент зритель начинает скучать от сплошных побед-побед-побед и где надо ему подставить ножку, а где, наоборот, поднять из грязи к величию. В силу привычки русский даже не видит насколько это идеальный драматический контраст, насколько это совершенное сочетание: мрачные репрессии 37-го и потрясающая, невозможная сталинградская победа 43-го. Или Брусиловский прорыв 1916-го и полное уничтожение, вот буквальный развал государства уже к середине 1917-го. Русский в силу привычки даже не понимает всю упоительную, головокружащую красоту этих американских горок русской истории, от которых любой другой народ давно бы уже сошел с ума.

Сейчас у нас мрачный период истории, но это временно, потому что русский по своей природе – жизнерадостный наглец, который не может долго грустить и переживать. Поплакали, покаялись, выпустили из себя все негативные эмоции – и пошли разминать кулаки, ну, чтоб было в чем каяться в следующий раз. Русская самоуверенность, ярость, переимчивость, пугающая задушевность и неспособность вовремя обидеться показывают лишь одно – с перешедшим из депрессивной в активную фазу русским невозможно договориться, его невозможно остановить, оскорбить, отвадить, усовестить. Только поднять руки и бежать прочь, потому что даже убить самый большой белый народ мира нельзя. Сейчас мой добрый народ в депрессии, но, как показали зимние митинги, драматургия русской истории берет свое и нация начинает пробуждаться, переходить в активное, в наглое, в "Да я же тебя люблю, я же тебе добра хочу, не смей, сссука, отворачиваться!" состояние. После чего всем нерусским народам придется включить режим "разбегайся кто куда, русские нам добра захотели".

Являются ли русские величайшим народом на Земле? Да. Русская наглая настойчивость рано или поздно перемелет всё и всех, даже китайцев. Есть народы умнее, есть народы хитрее, есть народы организованнее, есть народы богаче, есть народы многочисленнее, но народа настойчивее русских нет. Русские, разогнавшись, ломали всё, армии, народы, страны, континенты, космическое пространство, и рано или поздно русские проломят мир. А кроме того, каждый настоящий русский знает, что мир принадлежит ему по праву – осталось просто этот мир забрать. И рано или поздно русский мир себе заберет.
------------------------------------------------------------------
http://blogs.pravda.com.ua/authors/ogrysko/4f7ad24fc9f55/
Володимир Огризко Міністр закордонних справ України (2007 - 2009 рр.) 03 квітня 2012, 13:34
Манифест "Русского мира". Читайте, завидуйте!
Саме так я назвав би текст, який мені днями перекинули. Його автор – російський громадянин, житель Москви, наш сучасник. Пропоную прочитати і вам.
..........................................
Замість післямови.
Типова шизофренія, скажете ви. Згоден. Але хіба не з такої самої шизофренії починав свою турботу про інший "великий" народ Адольф Шилькгрубер, він же Гітлер. Найбільше вражає, що автор, якийсь Єгор Просвирнин, – справжній російський "демократ", бо як випливає із його попередніх записів "Звезда и смерть Протеста" http://nomina-obscura.livejournal.com/982196.htmlі "Это мой народ, ..." http://nomina-obscura.livejournal.com/977027.html , боровся за "нову демократичну Росію" на Болотній площі.
У зв'язку з цим два спостереження, вірніше прохання.
Перше – до наших рідних хохлів та малоросів: вивчіть текст напам'ять та повторюйте щодня – може до вас, свинопасів, нарешті, щось дійде.
Друге – до наших шановних європейських та євроатлантичних друзів: попросіть, щоб зробили максимально точний переклад англійською, іншими рідними мовами та надішліть до своїх міністрів (особливо закордонних справ), прем'єрів (особливо канцлерів), президентів, голів парламентів та інших високопосадовців, щоб перед кожною черговою зустріччю зі "стратегічним партнером", якого треба "заохочувати до співпраці", вони знову згадували, що хвороба насправді є невиліковною.
Якщо такою буде "нова" російська демократія, то можна собі уявити, якою є теперішня – "керована". А, може, вона просто незмінна?
======================================
Вонючий огрызок, а как быть вот с этой пакостью?!? Переводить будем???
https://www.youtube.com/watch?v=xO7UAnHb0Os&feature=player_embedded
Поклонись Україні, Росіє, у ноги, молись, кайся

Цитата :

Старая байка.

Рассказал знакомый, который уже 6 лет живет в США и занимается программированием игр в одной крупной американской фирме:

Купили мы у какой-то третьей компании права на игру про вторую мировую войну, уж не помню как называется - но была такая стратегия пошаговая. Поиграли за русских, победили, стали играть за немцев. И что удивительно - при подавляющем превосходстве сил, находится обязательно хоть один фронт, на котором побеждают советские войска, а потом конец настает всем силам фашистов. В общем, как ни пытались - выиграть войну за Германию не представляется возможным никак.

Поспорил с американцами, что в игре есть условие, что немцы не могут победить в принципе. Залезли в код, стали искать... и нашли место, после просмотра которого коллеги-янки не могли понять моего восторга.
Внутри кода была закомментирована фраза:

Цитата :

"А потому что суки, пока жив хоть один русский, Родину мы вам не отдадим!"

http://nomina-obscura.livejournal.com/1183190.html#comments
Sputnik & Pogrom (nomina_obscura) 2013-01-19 23:18:00

Отрадно видно, как продвигаемая Кремлем концепция "россиян" начинает приживаться на практике, входить в повседневный лексикон жителей Российской Федерации. Употребление "россиянина" очень простое: если этнический русский делает какую-нибудь гадость, пьет водку, ругается матом, дерется, пристает или просто проявляет выдающуюся глупость, то он - "россиянин". При этом по употреблению "россиянина" легко отличить националистов и леваков от либералов. Националисты и левые, увидев пьяного гопника, скажут "Фу, россиянское быдло", а либералы - "Фу, русское быдло". Легко заметить, что в первом случае идет упор на самосознание, которое можно скорректировать, а во втором - на этничность, которую скорректировать нельзя (это к вопросу о том, кто у нас в стране настоящие фашисты). Впрочем, в последнее время "россиянами" начинают называть и граждан нерусского происхождения, чаще всего совершивших какое-нибудь преступление в отношении русских. В этом случае обычно используется прилагательное "толерантный", придающее и без того издевательскому "россиянину" нестерпимо-глумливый оттенок официоза ("Толерантный россиянин изнасиловал старушку, которая сдавала ему комнату").

В целом, по личным ощущениям, "россиянин" начинает занимать то место, которое в советской речи занимал "фашист" ("Ты смотри, что делают, фашисты проклятые - опять вино-водочный закрыли!"). При этом если предыдущую искусственную конструкцию "советский человек" и "советский народ" население все-таки использовало ("Я - советский человек!"), то случаев высказывания "Я - россиянин!" мне пока не встречалось и, если процесс пойдет такими темпами, уже и не встретится. Впрочем, интересно отметить растущую в правой среде другую синтетическую самоидентификацию - "славянин", распускающуюся из банальной неграмотности. Обычно "я - славянин" или "мы - славяне" употребляется, когда хотят подчеркнуть общность с Белоруссией и Украиной. При этом в исторической России имелась логичная концепция "триединого русского народа: великороссов, малороссов и белорусов", ныне почти полностью забытая даже в правой среде, увлеченной лозунгом "братьев-славян" и не задающейся вопросом, какие нам братья, к примеру, поляки, чья русофобия стала легендарной. Или хотя бы западные украинцы из Львова.Также, по моим наблюдениям, абстрактное "славянин" употребляется, когда человек боится открыто назвать себя русским или сомневается в своей русской самоидентификации, такой смягченно-толерантный вариант "я - русский". Впрочем, кроме просто русской идентификации появилась и маргинальная ультрарусская, по-хардкору - "я - рус", подчеркивающая, что человек не признает христианский период истории России, то есть, почти её всю. "Я - рус" обычно служит четким маркером школьников или сумасшедших со "славяно-арийскими ведами".

Итого: оппозиция "хороший русский vs плохой россиянин" саботирует все национальные проекты Кремля уже на уровне языка, и это чудесно. Расцвет же всевозможных "славян", "русов" и прочих орков с эльфами внушает неприятные опасения, поскольку сбивает простую систему самоидентификации "русский - нерусский" на "русский-общерусский-ультрарусский-нерусский", превращая ее в гребаный цирк.

http://svpressa.ru/economy/article/64090/ 10 февраля 2013 года 11:55 |
Какими вы никогда не будете Николай Чеховский
Разобщенность и безразличие отличают наших современников от жителей СССР
У населения России окончательно выветрился не только общинный дух старорежимных царских времен, но и чувство общности, товарищества, присущее советским людям. Также незримо исчезла и вера в свои силы, с которой жители Российской империи прирастали Сибирью, а советские граждане покоряли Северный полюс, Памир и воевали под Сталинградом. Таковы выводы из совместного исследования «Левада-центра» и Центра макроэкономических исследований «Сбербанка». Кто же мы теперь?

Как свидетельствуют авторы этой работы, межличностные отношения между нашими соотечественниками стремительно разрушаются. Еще в 2008 году дефицит доверия друг к другу испытывали три четверти россиян, однако в конце 2012 года только 5% наших сограждан сообщили об устойчивом доверии к другим людям. Еще 27% респондентов заявили, что склонны доверять, но далеко не всегда могут это сделать.

При этом оказалось, что эта малоприглядная картинка одинаково характерна для самых разных слоев общества – как по уровню доходов, так и по уровню образованности или социального статуса. Разобщенность закономерно привела к тому, что общение сограждан, в основном, происходит в границах семьи или связано с личной жизнью.

Представление о людях, как о неких «атомах», отдельных, неделимых частицах социальной жизни, зацикленных, в основном, на эгоистичных интересах, было принесено из физики Ньютона 17-го века в общественную жизнь Западной Европы 18-го столетия, да так в ней и закрепилось. И даже глянцевые телевизионные картинки, на которых студентки Парижа поят клошаров (бомжей) в июльскую жару холодным вином из чувства сострадания, почему-то не разрушают уверенность в этом.

Неужели мы тоже стали «атомами»? Скорее всего, так и есть. А разница в картинках объясняется лишь национальными чертами. Еще Лев Толстой отмечал, что если Мопассан описывает голод буржуа фривольным рассказом, в котором женщина в поезде из чувства сострадания кормит проголодавшегося человека молоком из своей груди, то описание бедствующих крестьян у Тургенева в «Записках охотника» трогает своей реалистичностью и безысходностью. Впрочем, мы и на заграницу порой смотрели пронзительно-реалистично – достаточно вспомнить анорексичных девушек в повествовании Максима Горького о «городе желтого дьявола».

Однако современных банковских аналитиков больше волнует другое: люди, не доверяющие друг другу, не верят и официальным структурам государства, и коммерческим организациям, включая кредитные (кредит лат. - доверие). Поэтому буксует работа судов, чиновники в ДЕЗе не выполняют указы президента, а производители и потребители не могут выстроить разумные, взаимовыгодные отношения. Порочно-искаженные связи между экономическими агентами, хронически боящимися быть обманутыми, приводят к бюджетным потерям и государство, и отдельную семью.

Страдает государство. 71% опрошенных ответили, что добиться успеха, живя в России, можно лишь в той или иной степени нарушая правила и законы. Вот вам и уходящие «в тень» налоги.

Страдают граждане. Монополист «розницы» - Сбербанк - повысил с начала февраля ставки по кредитам на 3-5,6% до 17-25,5% годовых, ссылаясь на большой процент невозвратов по кредитам. Выплаты по ссудам под такие проценты становятся неподъемными, многие проекты и в семье, и в предпринимательстве становятся невыполнимыми.

Страдают банки.

Цитата :

«Но это их проблемы. Нам бы самим пока перекрутиться», -

подумает большинство наших современников, свидетельствует опрос. Более 7 триллионов рублей должны россияне кредитным организациям только по вступившим в силу решениям судов, свидетельствует Федеральная служба судебных приставов. Объем зависших ссуд, не дошедших до суда или с просроченным сроком ко взысканию, разумеется, еще больше. Банки не могут заставить деньги работать.

Этот квазипаралич товарно-денежных отношений и беспокоит банкиров. Не делаются накопления (их вообще не имеет 26% россиян), не планируются расходы…

Но нам не деньги крутить – нам жить. А разрушено не только доверие. Большинство соотечественников полагает, что им изначально все должны только за то, что они живут, - президент, банки, мэрия, продавщица. Иждивенческая идеология победила в обществе не только потому, что она самая энергосберегающая, а потому что удобная. Ничего не надо делать, ни за что не надо отвечать... К тому же львиная доля населения уверена, что не в силах что-либо вообще изменить. Тогда зачем пытаться?

Даже в своей семье, собственном доме возможность влиять хоть на что-либо признают только 27% опрошенных россиян. О том, что они лично могут хоть на что-то повлиять хотя бы в родном городе, не могут и помыслить 90% респондентов. Свои возможности оказать какое-то влияние на жизнь в нашей стране всерьез воспринимает, похоже, такая жалкая горстка людей, что ее размеры не выходят за пределы статистической погрешности опроса.

Но только в этом вопросе появляется некоторая разница во взглядах обеспеченных и обездоленных. С ростом доходов крепнет чувство ответственности, а также… и чувство незащищенности, свидетельствует опрос.

Хорошо ли так жить? Несправедливо, ответили 74% опрошенных россиян аналитикам Сбербанка и Левада-центра.

Впрочем, проведенное ранее исследование Института социологии Российской академии наук обнаружило, что сильное недовольство устройством жизни в стране испытывает 94% россиян, напоминает профессор, главный научный сотрудник Института социально-политических исследований (ИСПИ) Российской академии наук Сергей Кара-Мурза. Но этот опрос был шире по социальному охвату, затрагивая и социальные низы, малоинтересные банкирам в качестве потенциальной клиентуры. Впрочем, и тут отмечается, что после 2008 года протестное мировоззрение захлестнуло даже обеспеченные слои населения.

В конце позапрошлого-начале прошлого веков переезжавшие на новое местожительство в оренбургские степи и в Сибирь выходцы из центральных губерний царской России обладали общинным мышлением – соседи помогут! – и верой в себя. Вытеснявшие индейцев из прерий Дикого Запада белые переселенцы были закоренелыми индивидуалистами, и чувство локтя у них порой было совсем нетоварищеским. Но их так же переполняла вера в свои силы и преобразующие возможности трудолюбия.

Что способны покорять мы, нынешние, не верящие ни в других, ни в себя?