Танк времён польско-большевистской войны передан полякам
Ненец-84 Admin
Количество сообщений : 6516 Дата регистрации : 2009-10-02
Тема: Re: Польша - наше наследство Вт Ноя 13, 2012 10:41 am
http://zapadrus.su/bibli/istfbid/-1863-1864-.html 27.09.2012 23:09 Олег Айрапетов Царство Польское в политике Империи в 1863-1864 гг.
Представляем монографию доцента исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, кандидата исторических наук Олега Рудольфовича Айрапетова «Царство Польское в политике Империи в 1863-1864 гг..», приуроченную к 150-летию польского мятежа 1863 года. Сайт «Западная Русь» получил от автора право первой публикации и выражает благодарность Олегу Рудольфовичу за оказанное доверие. Эта монография действительно очень своевременная. Возможно, в будущем историки дадут определение двадцать первому веку как времени попыток уничтожения цивилизаций, которое последовало за двадцатым -веком крушения империй, создавших эти цивилизации. Во всяком случае, история прошлого все более актуализируется как один из факторов политики, и зачастую становится инструментом грязных политтехнологий или превращается в фэнтезийные бестселлеры, которые дезориентируют общество и навязывают видение соседей в образе извечных противников, когда части еще недавно одного народа объявляются враждебными нациями (русские, украинцы, белорусы). ...
Ненец-84 Admin
Количество сообщений : 6516 Дата регистрации : 2009-10-02
Тема: Re: Польша - наше наследство Вс Ноя 25, 2012 5:23 am
Да, я знаю, Европа несправедлива в отношении меня. Обоих нас, моего брата Александра и меня, подвергают ответственности за то, чего мы оба не делали. Не нам принадлежит мысль о разделе Польши: это событие уже стоило Европе многих хлопот, пролило много крови и может пролить ещё; но не нас следует упрекать в том. Мы должны были принять дела такими, какими их передали нам.
Я имею обязанности, как император российский. Я должен остерегаться повторения тех ошибок, которые породили нынешнюю кровопролитную войну. Между поляками и мной может существовать лишь полнейшая недоверчивость (méfiance absolue). Привожу доказательства: покойный брат мой осыпал благодеяниями королевство Польское, а я свято уважал всё, им сделанное. Что была Польша, когда Наполеон и французы пришли туда в 1807 году? Песчаная и грязная пустыня. Мы провели здесь превосходные пути сообщения, вырыли каналы в главных направлениях. Промышленности не существовало в этой стране; мы основали суконные фабрики, развили разработку железной руды, учредили заводы для ископаемых произведений, которыми изобилует страна, дали обширное развитие этой важной отрасли народного богатства. Я расширил и украсил столицу; существенное преимущество, данное мной польской промышленности для сбыта её новых продуктов, возбудило даже зависть в моих других подданных. Я открыл подданным королевства рынки империи; они могли отправлять свои произведения далеко, до крайних азиатских пределов России. Русская торговля высказалась даже по этому поводу, что все новые льготы дарованы были моим младшим сыновьям в ущерб старших сыновей.
Вы ответите, что это только материальные благодеяния, и что в сердцах таятся другие чувства, кроме стремлений к выгодам. Очень хорошо! Посмотрим, не сделали ли мы, мой брат и я, всего возможного, чтобы польстить душевным чувствам, воспоминаниям об отечестве, о национальности и даже либеральному чувству. Император Александр восстановил название королевства Польского, на что не решался даже Наполеон. Брат мой оставил за поляками народное обучение на их национальном языке, их кокарду, их прежние королевские ордена, Белого Орла, святого Станислава и даже тот военный орден, который они носили в память войн, ведённых с вами и против нас. Они имели армию, совершенно отдельную от нашей, одетую в национальные цвета. Мы наделили их оружейными заводами и пушечными литейнями. Мы дали им не только то, что удовлетворяет все интересы, но и что льстит страстям законной гордости: они нисколько не оценили всех этих благодеяний. Оставить им всё, что было даровано, значило бы не признать опыта. Мои-то дары они и обратили против своего благодетеля. Прекрасная армия, так хорошо обученная братом моим Константином, снабжённая вдоволь всеми необходимыми предметами, вся эта армия восстала; литейни, оружейные заводы, арсеналы, мной же столь щедро наполненные, послужили ей для того, чтобы воевать со мной. Я в праве принять предосторожности, чтобы предупредить повторение случившегося.
Углубимся, как говорят, в самую суть вопроса. Что такое поляки? Народ, разбросанный по обширной территории, которая принадлежит трём различным державам. Разве я в праве вернуться к разделу, так давно исполненному тремя различными державами? Все сторонники поляков разглагольствуют об этом на досуге. Они забывают, что я российский император, что я должен принимать во внимание не только выгоды, но и страсти моих русских подданных и сочувствовать их страстям в том, что они имеют в себе справедливого. Где же я возьму составные начала Польши, восстановляемой в воображении? Имеют ли в виду раздел 1792 года, или мечтают о восстановлении всей Польши, как она существовала до первого раздела? Но ведь ни Австрия, ни Пруссия, ни мои русские подданные не позволили бы мне этого. Вы видите, что нет возможности вернуться к прошедшему.
Могу утверждать с полной искренностью, мы осыпали поляков всякого рода благодеяниями; могу сказать их самым восторженным сторонникам: найдите мне, в какое угодно время, под русским ли владычеством, в эпоху ли герцогства Варшавского, в пору ли буйного избирательного королевского правления, Польшу, более богатую, лучше устроенную, с более превосходной армией, с более цветущими финансами, с более развитой промышленностью перед Польшей в царствование императора Александра и моё. Поляки не оценили всех этих преимуществ; доверие навсегда разрушено между ими и мной.
(Шильдер Н.К. Император Николай I, его жизнь и царствование. Кн.2. М., 1997. С.350-352)
Ненец-84 Admin
Количество сообщений : 6516 Дата регистрации : 2009-10-02
Тема: Re: Польша - наше наследство Чт Дек 06, 2012 10:09 am
https://www.youtube.com/watch?v=GxpxE6kJRAI
Mythcracker Admin
Количество сообщений : 443 Дата регистрации : 2010-05-06
Просто пародия на поляков какая-то, а не полонез. Даже публика тихо ухмыляется от увиденного/услышанного и от наигранного образа поляков-страдальцев-патриотов...
35-40 лет назад "Песняры" пели намного лучше:
Белоруссия Cлова: Н. Добронравов Музыка: А. Пахмутова
Белый аист летит, над белесым Полесьем летит… Белорусский мотив в песне вереска, в песне ракит… Все земля приняла - и заботу , и ласку, и пламя, Полыхал над землей небосвод, как багровое знамя.
Наша память идет по лесной партизанской тропе, Не смогли зарасти эти тропы в народной судьбе… Боль тех давних годин в каждом сердце живет и поныне, в каждой нашей семье с нами малые дети Хатыни…
Припев: Молодость моя, Белоруссия. Песни партизан, сосны да туман. Песни партизан, алая заря… Молодость моя, Белоруссия.
Белый аист летит над Полесьем, над тихим жнивьем… Где-то в топи болот погребен остывающий ром. Белый аист летит, все летит над родными полями, Землю нашей любви осеняя большими крылами…
Припев.
Забавный текст: "в каждой нашей семье с нами малые дети Хатыни". В Польше пока ещё не додумались перефразировать его в "в каждой нашей семье с нами малые дети Катыни". Наверное с ударением загвоздка вышла -- ("дети КÁтыни")...
Ненец-84 Admin
Количество сообщений : 6516 Дата регистрации : 2009-10-02
Тема: Re: Польша - наше наследство Сб Дек 08, 2012 12:57 am
Белая Россия соперничала со шляхетской Речью Посполитой и довела ее до гибели. Вместе с Православной церковью в течение 123 лет разделов Польши она вытесняла католицизм, закрывала костелы, русифицировала, подавляла свободу. И неслучайно, после краха этой России на площади, носящей сейчас имя Пилсудского, была снесена огромная церковь, а многие другие храмы были переделаны в католические.
Красная Россия с вероломными лозунгами самоопределения народов тоже не могла смириться с независимой Польшей. В 1920 году нам пришлось вступить с ней в борьбу, а апогеем этого противостояния стало чудо на Висле (Варшавское сражение 1920 г., - прим.пер.). Однако в советско-большевистской действительности не было места Церкви, ее заменили всевозможные комиссары. В те времена ей пришлось пережить настоящий ад, который, как представляется, очистил ее от прежних грехов и позволил возродиться после распада СССР в новом качестве. На закате существования Советского Союза появилась (или возродилась) Третья Россия - порядочная, не боящаяся изобличать собственные преступления, открытая к диалогу с прежними жертвами, понимающая свободолюбивые устремления других народов. Это люди из «Мемориала», - такие, как Арсений Рогинский, Александр Гурьянов, Никита Петров, профессор Наталья Лебедева или еще один исследователь правды о Катыни - бывший майор смоленского КГБ Олег Закиров. Этих людей гораздо больше, сложно перечислить здесь их всех, и они позволили нам, полякам, поверить, что другая Россия все-таки возможна.
С польской точки зрения самая интересная и вселяющая больше всего оптимизма - Россия Четвертая, с которой мы познакомились гораздо раньше: она присутствовала и была заметна в польских реалиях и воспоминаниях времен советского вторжения 1939 года, а также позднейших принудительных скитаниях десятков тысяч поляков по всем просторам архипелага ГУЛАГ и «дома неволи». Ее визитная карточка - это патриарх Русской православной церкви Кирилл и подписанный им совместно с архиепископом Юзефом Михаликом (Józef Michalik) документ о примирении. Это Россия христианская.
На сегодняшний день ситуация выглядит, однако, более сложной, потому что наряду с Четвертой Россией есть еще Россия Официальная, путинская, опирающаяся на наследие России белой и красной, не готовая примириться с распадом империи и в глубине души, возможно, мечтающая о ее реставрации; мутящая воду в советском стиле - играющая то газом, то обломками «Туполева», то документами катынского дела, - кажется, только для того, чтобы вызвать у нас антироссийские настроения, а США и Европе навязать образ русофобской Польши.
Три требования Безотносительно того, кто в ближайшие годы будет стоять в нашей стране у власти, и кто будет представлять оппозицию, польское государство обязано выяснить три вопроса, касающиеся мартирологии поляков на Востоке. И сделать это следует вне зависимости от того, зазвучит ли из Москвы в ответ гневное ворчание, перекроет ли нам Россия газовый вентиль или подложит свинью в Брюсселе и Вашингтоне.
1. Необходимо скрупулезно расследовать судьбу поляков, оказавшихся после подписания Рижского мирного договора 1921 года на территории Советского союза в качестве советских граждан. На основании так называемого польского приказа НКВД № 00485 от 11 ноября 1937 года была инициирована широкомасштабная операция против советских поляков, якобы являвшихся членами Польской военной организации (POW). Всего было арестовано 144 тысячи человек, из них 111 тысяч расстреляно. Мы должны получить копии всех документов, имеющих отношение к этой операции, узнать детали этого преступления, место захоронения жертв. От российской стороны я бы ожидал согласия на возведение памятников убитым.
2. Много невыясненного остается в катынском преступлении. Мы часто слышим, что дела польских военнопленных и заключенных, павших его жертвой, были уничтожены в 50-е годы. […] Однако катынские документы наверняка существуют. Факты уничтожения любых документов, особенно - принадлежавших службам безопасности, в СССР фиксировались, и принцип этот неукоснительно соблюдался. Если бы катынские документы были на самом деле уничтожены, должен был сохраниться протокол об уничтожении, в котором мы бы наверняка обнаружили краткое описание этих бумаг и могли бы узнать, когда, как, кто и по чьему приказу это сделал.
Имея такой документ можно было бы без труда реконструировать так называемый белорусский список, содержавший имена заключенных, убитых НКВД на территории Белоруссии. Следовало бы также посвятить еще немного времени и сил на различные полевые исследования и эксгумации, в том числе - в местах, уже исследованных.
3. Летом 1945 года НКВД совершило самое большое послевоенное преступление против польских граждан: в результате так называемой облавы под городом Августов было убито около полутора тысяч членов национально-освободительного подполья. Из опубликованного историком Никитой Петровым документа однозначно следует, что убийство было совершено батальоном СМЕРШ. Главные архитекторы преступления и большинство его исполнителей уже мертвы. В отличие от катынского злодеяния, затронувшего элиты и постоянно присутствующего в жизни поляков стараниями катынских семей и связанных с ними кругов, «августовская облава» нанесла удар по простым деревенским людям, единственным «преступлением» которых была любовь к собственной родине и желание оставаться свободными людьми.
Этих жертв нет в нашем национальном пантеоне, а их семьи не дождались морального удовлетворения. И здесь мы должны потребовать от России гуманитарного жеста: указания места захоронения жертв. Аргумент, что во время военных переездов, материалы, касающиеся этого дела, были утеряны или уничтожены, в данном случае использован быть не может.
Необходимы флагманы К сожалению, польско-российский диалог на исторические темы сохраняет патологический характер. Вместо того, чтобы уйти от политики, история (в результате ошибочных решений и раздутых амбиций) была политизирована и превратилась в предмет торговли. Польско-российская группа по сложным вопросам продолжила традицию государственно-партийной комиссии времен Польской Народной Республики, а верхом абсурда было письма ее руководителя Адама Ротфельда (Adam Rotfeld) к лидерам обеих стран на тему способов решения катынского вопроса. Неудачной идеей были также Центры польско-российского диалога и согласия: кому может понравиться государственный надзор над восточными исследованиями или дружба по указке? Мне кажется, что здесь нужен мозговой штурм. Поскольку уже созданные институты/структуры ликвидировать, судя по всему, невозможно, я предложил бы следующие решения: лишить Группу по сложным вопросам компетенций для ведения диалога, трансформировав ее в аналитический центр при МИД. Переориентировать Центры диалога и согласия на рекламирование Польши в России и России в Польше в отдельных областях культуры (без исторических исследований и каких-либо полномочий координации или надзора над научной сферой и архивами). Также следует подписать договор об облегченном доступе к российским архивам польских ученых (и наоборот): речь идет о сокращении времени ожидания заказанных материалов, ксерокопировании, увеличении количества дел, которые могут быть выданы за один раз.
В рамках Национального Центра науки следует выделить значительные, индивидуальные и коллективные, гранты на ведение восточных исследований. Следует также рассмотреть возможность создания среди научных институций своеобразных «флагманов» по отдельным направлениям исследований, принимая во внимание их прежние заслуги и потенциал. К диалогу следует привлечь Католическую и Православную церкви. Одновременно необходимо усилить международное давление на Россию, доведя до международной общественности факт, что среди жертв польской операции 1937 года и в белорусском списке наверняка было много евреев. Если мы будем акцентировать эту тему, дипломатические ведомства многих стран, в особенности - США, будут с большей благосклонностью относиться к нашим усилиям.
Самые большие надежды я возлагаю, однако, на старания всего польского исторического сообщества: исследуя российские и другие архивы на востоке, оно не должно оставлять усилий по поиску фактов, которые помогут решить вышеупомянутые вопросы, сформулировать новые гипотезы и выработать новую методологию.
Ошибка Михника При этом следует быть острожными: неаккуратные слова могут нанести большой вред. Примером может послужить недавний комментарий Адама Михника (главный редактор Gazeta Wyborcza, - прим.пер.), написанный по случаю визита в Польшу Патриарха Кирилла.
Цитата :
«Хочется верить, что этому будет сопутствовать открытие архивов для церковных историков в обеих странах. Без этого было бы сложно говорить о правде, искренности и диалоге. Польской стороне следует обнародовать все факты, связанные с дискриминацией Православия в эпоху второй Польской республики. В отношении архивов Православной церкви должны высказаться мои российские коллеги», -
гласил этот текст.
Последняя фраза показывает, что Михник полагает, будто в Польше тоже есть тайные архивы, которые прячут от нежелательных глаз. Только банальный дилетант, страдающий манией величия и считающий себя гением ренессансного типа, мог написать подобный вздор. В Польше - как в государственных, так и в церковных архивах (которыми я лично тоже пользовался) - нет засекреченных отделов или папок. В российских же архивах таковые есть. Дополнительная сложность заключается там в невероятной трате времени при ожидании заказанных документов (это обычно занимает несколько дней) и ограничениях на объем выдаваемого материала (обычно пять папок). К этому добавляется еще морока с изготовлением ксерокопий, разные «санитарные дни» и непременные обеденные перерывы, во время которых нельзя ничего сделать. В Польше, как и в других европейских странах, ограничения распространяются только на личные дела и архивы спецслужб. Но ведь в данном случае речь идет вовсе не о таких документах. Возможно, некоторые церковные документы из польских приходов, которые в 1939 году находились на территории приграничных восточных регионов, могли оказаться в российских архивах.
Адам Михник не имеет понятия об элементарных вещах и пишет глупые, вредные для Польши вещи. После такой передовицы россияне могут придумать и выдвинуть требование рассекретить какие-то якобы скрываемые документы, не веря в то, что самый информированный человек в Польше просто бредил.
Кшиштоф Ясевич - историк, политолог, сотрудник Польской Академии наук.
Оригинал публикации: Patologiczny dialog z Rosją
Ненец-84 Admin
Количество сообщений : 6516 Дата регистрации : 2009-10-02
Тема: Re: Польша - наше наследство Сб Дек 08, 2012 1:08 am
http://inosmi.ru/rzeczpospolita_pl/20121123/202540692.html 23/11/2012 Польские жертвы НКВД и игры Кремля ("Rzeczpospolita", Польша) Петр Зыхович (Piotr Zychowicz)
Московский суд за две минуты отклонил жалобу по поводу отказа в реабилитации поляков, убитых в СССР в 1945 году. Дело рассматривалось в Мосгорсуде, куда общество «Мемориал» подало апелляцию на решение российской Главной военной прокуратуры, не нашедшей оснований для реабилитации жертв так называемой облавы под городом Августов. Вердикт был вынесен при курьезных обстоятельствах.
Цитата :
«В зале появились трое судей и после двухминутного заседания огласили свое решение. Апелляция была отклонена», –
рассказал Rzeczpospolita представитель «Мемориала» Никита Петров. Судьи не привели обоснований своего вердикта и оставили в силе решение нижестоящей инстанции – Хамовнического суда Москвы - принятое первого октября. Оба суда не усмотрели никаких нарушений в действиях военной прокуратуры.
Цитата :
«Нас это не очень удивило, но сдаваться мы не собираемся. Мы продолжим сбор материалов на тему облавы и скоро подадим новую апелляцию», –
обещал Петров. Российский историк не сомневается, что суды и прокуратура исполняют в этом деле заказ власти:
Цитата :
«Есть прецеденты, когда в подобных делах жертв реабилитировали. Например, случай шведского дипломата Рауля Валленберга (Raoul Wallenberg). Отчетливо видно, что Кремль настроен против положительного рассмотрения дела об убийстве польских граждан. Это - часть российской игры с Польшей», –
подчеркнул Петров. В июле 1945 года НКВД провел в окрестностях города Августов масштабную кампанию арестов, жертвой которых оказались бойцы национально-освободительного подполья и мирные граждане, которых подозревали в поддержке этого движения. За решеткой оказалось около двух тысяч человек. Из них, как минимум, 592 человека были убиты. Облава в августовских лесах была самым крупным преступлением против польского народа после окончания Второй мировой войны. Свою жалобу на российскую прокуратуру «Мемориал» подал 14 февраля, требуя реабилитации 14 жертв. 28 мая прокуратура отказалась рассматривать дело, мотивируя это тем, что
Цитата :
«в архивных органах нет уголовных дел против данных граждан Польши», и значит - «нет достаточных оснований для их реабилитации». Хамовнический суд в свою очередь заявил, что неизвестно даже, были ли поляки «действительно репрессированы».
Цитата :
«То, что заявляют россияне – чистая ложь»,
– сказал Rzeczpospolita историк Кшиштоф Ясевич (Krzysztof Jasiewicz). По его мнению, документы, касающиеся облавы, наверняка остаются в российских архивах. Советские спецслужбы тщательно вели свою документацию и хранили такого рода бумаги.
Цитата :
«Польша должна потребовать от России выдать полный список жертв (я подозреваю, что их могло быть больше, чем 592), а также указать место захоронения тел. То, что российская сторона этого не делает, просто бесчеловечно: родные убитых не могут даже поставить свечку на их могилах», –
добавил историк. Почему Москва отказывается предоставить Варшаве такую информацию?
Цитата :
«Таковы последствия факта, что Россией руководят бывшие сотрудники спецслужб. Эти люди остаются патриотами Советского Союза, и считают, что преступления были необходимы», –
заключил Ясевич.
Оригинал публикации: Kreml gra polskimi ofiarami NKWD
Последний раз редактировалось: Ненец-84 (Сб Дек 08, 2012 1:16 am), всего редактировалось 1 раз(а)
Ненец-84 Admin
Количество сообщений : 6516 Дата регистрации : 2009-10-02
Тема: Re: Польша - наше наследство Сб Дек 08, 2012 1:16 am
http://inosmi.ru/wyborcza_gazeta_pl/20121203/202922271.html 03/12/2012 Российский телеканал обвиняет Польшу в осквернении останков русских солдат("Gazeta Wyborcza", Польша) Павел Вроньский (Paweł Wroński), Вацлав Радзивинович (Wacław Radziwinowicz), Дариуш Бараньский (Dariusz Barański)
Российский государственный Первый канал показал репортаж о том, как в городе Костшин-на-Одре (Kostrzyn nad Odrą) были недавно обнаружены останки советских солдат.
Цитата :
«Это осквернение праха и невероятное неуважение к павшим, которые в 1945 году освобождали Польшу», —
с возмущением сообщал автор репортажа в программе «Время». В чем дело? В конце октября на старом военном кладбище в Костшине были найдены следы послевоенных могил, из которых было извлечено 30 трупов, вернее - того, что от них осталось: фрагменты берцовых костей, скелеты без черепов. Збигнев Романовский (Zbigniew Romanowski), который входил в состав группы, занимавшейся изучением могил, сказал, что целыми были только семь скелетов. Информация о находке была передана польским властям и посольству Российской Федерации. По мнению историков, фрагменты тел солдат, погибших во время войны, остались здесь после эксгумации 1953 года, которую проводила польская сторона, переносившая их на военное кладбище в Гожуве-Велькопольском (Gorzów Wielkopolski). Сейчас, по заявлению российского телеканала, руководство России требует от Польши разъяснений по поводу осквернения останков и напоминает, что в 1953 году павшие солдаты должны были быть похоронены с военными почестями. Об открытии и якобы имевшем место надругательстве над прахом первой написала еще в октябре «Комсомольская правда». Газета сделала это в то самое время, когда в Польше поднялась волна возмущения по поводу размещенных в российском интернете фотографий жертв смоленской катастрофы, и по поводу информации, что в результате ошибки российской стороны некоторые тела были перепутаны.
Цитата :
«Россияне правы. Судя по всему, эксгумация 1953 года была проведена небрежно, — заявил Gazeta Wyborcza Адам Сивек (Adam Siwek), руководитель регионального отделения польского Совета охраны памяти борьбы и мученичества. — Но я не понимаю, как можно сравнивать современные стандарты со стандартами военного времени и 1953 года».
Как пояснил нам директор музея «Крепость Костшин» Рышард Скалба (Ryszard Skałba), осмотр территории бывшего кладбища состоялся весной по его собственной инициативе. Тогда выяснилось, что под землей скрыты не только фрагменты надгробий, но и человеческие останки. Руководство музея сообщило об этом познаньскому обществу «Pomost», которое занимается захоронением военнослужащих, а те — профессиональной группе поисковиков могил. Под конец Второй мировой войны вокруг крепости в Костшине разворачивались тяжелые бои, это была кульминация сопротивления немцев по пути в Берлин. Старый город был практически стерт с лица земли. Убитых хоронили повсюду, в том числе - на городском стадионе.
Цитата :
«Насколько мне известно, эксгумацию проводили местные власти с привлечением населения. Для операции было выбрано крайне неудачное время: рубеж июля-августа, а часть тел была еще в стадии разложения», —
рассказывает Рышард Скалба. По всей вероятности эксгумация проходила под наблюдением польских военных и представителей Красной армии. Несколько недель назад Gazeta Lubuska получила письма от участника тех событий. Он, в частности, писал, что зловоние было настолько невыносимым, что некоторые люди не могли там находиться. Кроме того, власти платили по 10 злотых за голову, и поэтому переносились в основном черепа. Адам Сивек полагает, что в данном случае правомерно говорить о некомпетентности людей, проводивших 60 лет назад эксгумацию, но никак не о дурных намерениях. Найденные останки уже были с почестями захоронены на кладбище в Гожуве-Велькопольском. Местные власти планируют заняться реконструкцией уничтоженной части Костшина, и это может, к сожалению, означать новые печальные находки.
Цитата :
«В любом случае все действия с останками будут производиться с надлежащим уважением» —
говорит Адам Сивек.
Оригинал публикации: Rosyjska telewizja oskarża Polskę o sprofanowanie zwłok rosyjskich żołnierzy
Ненец-84 Admin
Количество сообщений : 6516 Дата регистрации : 2009-10-02
Тема: Re: Польша - наше наследство Сб Дек 08, 2012 1:52 am
Ursa Отправлено Вчера, 07:14 Битва за Москву Ужасающая бойня под Москвой
Столкновение титанов Ровно 71 год назад, 5 декабря 1941 года, началось контрнаступление Красной Армии, которое должно было вытеснить немецкие армии, стоящие у ворот Москвы. Это был последний этап необычайно кровавой битвы за советскую столицу, которая была переломным моментом Второй мировой войны и повлияла на мировую историю....
Иосиф Сталин не решился покинуть Москву и остался в Кремле. Когда в городе появились первые признаки паники, генералиссимус немедленно приказал подчинённым ему спецслужбам навести порядок. Было объявлено военное положение и комендантский час, а в город стянуты спецчасти НКВД, которые железной рукой поддерживали порядок и дисциплину на улицах... ======================================== Точь в точь, как у наших либерастов: 1. Хотел сбежать, поехал на вокзал и там долго ходил по перрону - негодяй, трус и подлец. 2. Остался в Москве, не решился уехать - негодяй, трус и подлец. А за генералиссимуса +100500
Ненец-84 Admin
Количество сообщений : 6516 Дата регистрации : 2009-10-02
Тема: Re: Польша - наше наследство Сб Дек 08, 2012 3:10 am
Вот сами выпуски новостей по поводу событий в Костшине (Кюстрине):
Адам Вайрак Военное положение полярников. Или война за Шпицберген, которой не было
- Если бы советские вертолёты могли летать во время полярной ночи 14 декабря 1981 года, на Шпицбергене могла бы произойти маленькая война. Зимующие там польские полярники, вооружённые двустволками, штуцерами и ракетницами, были готовы к тому, что русские захотят захватить их базу, - пересказывал воспоминания польских полярников в 1993 году в «Газете Выборчей» Адам Вайрак.
- 13-го я был с четырьмя коллегами в маленьком охотничьем домике в нескольких десятках километров от базы. Ночью с базы прибежали двое с известями, что в Польше война, - вспоминает один из полярников, доктор Мартин Венславский.
- 14 декабря группа добралась до базы, где уже знали, что в Польше военное положение. Телефонная связь была прервана, а радиосвязь – очень слабая. Во время полярной ночи из-за магнитных возмущений до полярников доходили только обрывки информации – Свободная Европа сообщала что-то о беспорядках, об армии на улицах. Мы знали, что такое чрезвычайное положение, но что такое военное положение – не знал никто. Всё время нас мучил вопрос: вошли или нет? – рассказывает Веславский.
14 декабря 12 полярников – все члены «Солидарности» - решили защищать польскую полярную станцию на Хорнсунне.
- Мы знали, что русские давно уже хотели захватить базу, потому что она находится в месте, с которого можно хорошо слушать подводные лодки, - говорит Венславский. – Кроме того, русские всегда воспринимали Шпицберген как свою стратегическую территории, хотя это норвежская территория..
На каждого из полярников приходились один штуцер, одна двустволка, около 200 штук боеприпасов, а также ракетницы. Радист – в армии в звании капитана – проинструктировал учёных и студентов, как легче всего помощью двустволки сбить советский вертолёт Ми-8: - Лучше всего стрелять в гидравлическую систему под ротором – тогда сразу конец вертолёту.
- Двое из нас должны были дежурить на сопках за базой. Как только что-то началось бы, они должны были прорываться через ледники за помощью в ближайшее норвежское поселение – около 300 километров от базы. На лыжах это заняло бы, по крайней мере, семь дней, - рассказывает Венславский.
Сумрачным утром 16 декабря над станцией зарокотал вертолёт – к счастью, норвежский. От радости полярники начали стрелять из ракетниц. Испуганные канонадой норвежцы поднялись выше и приземлились только тогда, когда поляки успокоились. Из вертолёта вышел норвежский губернатор Шпицбергена.
- Он был очень официален. Сказал, что привёз почту и ёлку. Разговор шёл обо всём, только не о политике. Главным образом, о белых медведях и морозе. В конце я спросил, можем ли мы рассчитывать на защиту Королевства Норвегии, - вспоминает Венславский. – Губернатор словно бы ждал этого вопроса. «Все поляки на Шпицбергене находятся под защитой Королевства Норвегии», - заявил он и добавил, что на всякий случай у него с собой для всех просьбы о предоставлении убежища. Он сказал, что нашествие нам не грозит, потому что русские вертолёты не приспособлены для полётов во время полярной ночи, - рассказывает Венславский. – А также попросил, чтобы мы не предпринимали никаких вооружённых действий на свой страх и риск.
Gazeta Wyborcza .Adam Wajrak St an wojenny polarników. Czyli wojna o Spitsbergen, której nie było
"Выгнали из дисбата за зверства". (с) Мелоди. Ursa jest chyba jakims emerytowanym kapitanem KGB lub nawet moze NKWD (с) Nachalnik
Ненец-84 Admin
Количество сообщений : 6516 Дата регистрации : 2009-10-02
#11 Ursa Отправлено Сегодня, 02:19 И ведь что интересно. Польским полярникам тогда совершенно не пришло в голову, что вот так ни с того ни с сего стрелять по русскому вертолёту, если он появится (а может, он мимо летит по своим делам или даже к ним, но с мирными намерениями), - жуткая глупость, которая грозит огромными неприятностями не только им, но и в международном масштабе всей Польше. То есть и в 1981 году, и в 1993, когда эти воспоминания были впервые напечатаны, и сегодня польские полярники, польские журналисты и польские читатели считают, что стрелять по русскому вертолёту - это всегда хорошо, благородно и героически. Никакого другого вывода из этой статьи я сделать не могу. Или я чего не понимаю?
zdrager
Количество сообщений : 2503 Дата регистрации : 2008-03-10
Тема: Re: Польша - наше наследство Пт Дек 14, 2012 12:44 am
Адам Вайрак пишет:
На каждого из полярников приходились один штуцер, одна двустволка
Они там как будто на войну собирались, а не исследовать. Штуцер - это несомненно кривой перевод слова "винтовка". На КАЖДОГО полярника по винтовке и по двустволке - страшный спецназ какой-то вообще, обвешанный оружием, как в кино про "Коммандо".
Ненец-84 Admin
Количество сообщений : 6516 Дата регистрации : 2009-10-02
Блог „Aurablog” Политический климат 18 декабря 2012 г. Оппозиционный подвиг Ярослава Качиньского
Всех взволновало последнее интервью Ярослава Качиньского в «Газете Польской», в котором он признался: тот факт, что он не был интернирован во время военного положения, был для него неприятным сюрпризом, и ему было ещё тяжелей, чем интернированным.
Страна перестала растрясать вопрос, «вошли бы или не вошли» (войска Варшавского Договора в декабре 1981 года. – прим. перев.), и задумалась над геройством и масштабом оппозиционного подвига председателя ПиС. Это последнее белое пятно в истории военного положения должно быть удалено. Историки ИНП, брошенные на этот участок исторического фронта, уже сообщают о первых архивных документах. Белый свет увидела записка младшего практиканта Т. К., направленного во время военного положения для работы с третьеразрядными опппозиционерами. Практикант сообщает, что Ярослав Качиньский потребовал интернирования, обосновывая это тем, что под псевдонимом Станислав Сташек написал уже одну статью для оппозиционного журнала «Глос» и всерьёз рассматривает возможность написания второй. Пригрозил, что если его не интернируют, то он может опубликовать статью даже под своим настоящим именем.
Когда его требование было отклонено, он провозгласил следующие слова (слова Качиньского настоящие, только высказанные по другим поводам 30 лет спустя. – прим. перев.):
Цитата :
«Это скандал. Это необычайный скандал. Эта власть боится. Эта власть чего-то очень боится. Такое правительство в нормальной стране уже давно подало бы в отставку. За этот поступок его авторы навсегда будут занесены в список национального позора. Атака на меня переходит все границы, кто-то разжёг против меня кампанию ненависти. Уже сегодня вокруг меня ширится мощный фронт и нажимы различных влиятельных групп. Это уклады и заговоры. Интернируй же меня, ты, русский агент».
КОММЕНТАРИИ
only-avianca, 2012/12/18 13:27:42 А я (наверное, одинокая в своих убеждениях) думаю, что тогдашние власти прекрасно знали, что делают. С вероятностью, граничащей с уверенностью, председатель наверняка за неделю развалил бы институт интернирования. Конечно, не своими руками. Что-что, а разрушать он умеет очень эффективно.
marzatela, 2012/12/18 18:08:00 Это свидетельствует том, что тогдашняя власть уже клонилась к упадку. Гонялась за третьесортными оппозиционерами, а Настоящего Героя боялась тронуть.
starszy58,2012/12/18 18:47:14 Может, я чересчур справедлив, но я немножко позащищаю председателя. Лицо его было известно (правда, больше благодаря Леху), но он не был настолько ценным, чтобы ради него рисковать явками и связными. Большое дело – статья, таких авторов в Варшаве было пучок за пятачок. А таких яиц, как у Фрасынюка, не было, наверно, ни у кого. Ни одна собака не упрекнула бы Ярека за то, что он пересидел военное положение у мамочки, потому что таковы были природные условия. Если бы не это дурацкое интервью. Но человека можно понять. В определённом возрасте всё в голове начинает путаться...
manonegraa, 2012/12/18 22:38:31 В конце концов он стал героем... анекдотов.
aurabloger,2012/12/19 09:01:27 Меня убеждает гипотеза Aviancа. Он разложил бы интернированную оппозицию времён военного положения. То и дело в протесте против него из интерны выходила бы какая-нибудь фракция, и это продолжалось бы до тех пор, пока коммуна не получила бы в рейтингах 60 процентов поддержки.
ОРИГИНАЛ
Ненец-84 Admin
Количество сообщений : 6516 Дата регистрации : 2009-10-02
Тема: Re: Польша - наше наследство Пн Дек 24, 2012 2:05 am
http://www.fondsk.ru/news/2012/12/16/polskaja-shljahetskaja-smuta-1863-goda-i-m-n-katkov.html 16.12.2012 | 12:42 Ирина ВЕЛИГОНОВА Польская шляхетская смута 1863 года и М.Н. Катков
В преддверии 150-летия польского восстания 1863 г. эта тема постепенно политизируется. Нет сомнений в том, что «польское восстание 1863 г. по мере приближения его 150-летней годовщины будет широко использоваться для нагнетания всё более яростной антироссийской истерии» (1). Сейм Литвы официально объявил 2013 год Годом восстания в Царстве Польском 1863 года против Российской империи (2). Польская «Gazeta Wyborcza» (3), превознося редактора лондонского «Колокола» А.И.Герцена, приветствовавшего антиправительственное восстание, выступает в поддержку инициативы установления памятника Герцену в Варшаве.
И здесь впору вспомнить высказанное ещё в 1880 г. предложение замечательного русского мыслителя К.Н. Леонтьева об установлении памятника другому редактору, отдавшему много сил рассмотрению подоплеки польской шляхетской смуты, – Михаилу Никифоровичу Каткову (1818-1887)…
М.Н. Катков выступал как литературный критик, переводчик, преподаватель университета, но наибольшую известность он приобрёл как редактор созданного им журнала «Русский вестник» (1856-1887) и газеты «Московские ведомости» (1851-1855, 1862-1887). Огромную популярность и политическое влияние Каткову принесли именно публикации по польскому вопросу. К его наблюдениям, выводам и оценкам 150-летней давности очень стоит прислушаться и сегодня.
Польское восстание 1863 г. с подачи Герцена и издававшегося им «Колокола» было преподнесено поначалу русскому обществу как борьба за гражданские свободы. И сразу резко противостоявшие позиции Герцена передовые статьи Каткова в «Московских ведомостях» вызвали серьёзный резонанс в общественных и политических кругах.
Редактор одной из самых читаемых русских газет уже через неделю после начала восстания (январь 1863 г.) первым из общественных деятелей выступил с поддержкой русского правительства, заявив о законности его действий на том основании, что Царство Польское является частью Российской империи и, как следствие, должно следовать общему для всех частей империи законодательству (4). С первых дней восстания Катков отстаивал общегосударственные интересы Российской империи в Царстве Польском. «Московские ведомости» оказались едва ли не единственным изданием, на страницах которого на протяжении всего восстания неизменно утверждалось, что Царство Польское − это часть Российской империи, а значит, ни о какой его «независимости» и речи быть не может. По сути, Каткову удалось совершить разворот в русском общественном мнении. А.И. Георгиевский вспоминал, что «передовые статьи «Московских ведомостей» вызвали к ним [редакторам газеты] всеобщее сочувствие как в Москве, так и в целом в России. Ежедневно утром целые массы народа толпились перед редакцией в ожидании, что кто-то из грамотеев, присланных за получением «Московских ведомостей», прочтёт толпе только что отпечатанную статью по польскому вопросу» (5). Издания Каткова имели «восторженный приём и в канцеляриях различных министерств и управлений, и великосветских гостиных, и в литературных клубах, и в купеческих рядах, и в захолустной помещичьей усадьбе» (6).
По мере развития событий публицистика Каткова по польскому вопросу приобретает не только остро-патриотический, но и аналитический характер. Вопрос, который он задаёт русскому правительству и русскому обществу более чем закономерен: почему произошло восстание? Особенно интересна в этом плане статья редактора «Московских ведомостей» «По поводу Высочайшего Манифеста Царству Польскому и указа Сенату относительно смежных с Царством Польским губерний», опубликованная 3 апреля 1863 г. (7) Катков указывает на факты – те меры, которые были предприняты русским правительством в отношении Царства Польского в общем ходе процесса реформирования начала 60-х гг. XIX века: разрешение на преподавание в учебных заведениях на польском языке и занятия административных должностей поляками. По его твердому мнению, в Царстве Польском были созданы условия для национального развития на автономных началах. Однако это не только не послужило успокоению края, но и привело к восстанию.
На страницах своих изданий русский публицист первым заявляет о том, что «польское восстание вовсе не народное восстание: восстал не народ, а шляхта и духовенство» (8 ). Катков в своих статьях последовательно доказывает, что польское восстание по своему внутреннему содержанию являлось не борьбой за свободу народа, а борьбой за власть. «Для нас, – писал Катков, – польский вопрос имеет национальный характер; для польских властолюбцев это – вопрос о подчинении русской национальности своему польскому государству, ещё ожидающему восстановления» (9).
В качестве другого немаловажного аспекта польских событий 1863 г. Катков рассматривает стремление иностранных государств вмешаться во внутренние дела Российской империи под предлогом «защиты» польского народа. В 1863 г. в журнале «Русский вестник» была опубликована статья Каткова «Польский вопрос» (10). Русский публицист обращает внимание на двойные стандарты европейских держав (Британской империи и Франции) в отношении реализации права народностей на самостоятельное развитие. С одной стороны, эти страны при проведении колониальной политики никогда не ориентировались на интересы местного населения. С другой стороны, и Англия, и Франция прилагали усилия для того, чтобы вызвать у русского правительства сомнения в законности собственных действий в отношении народов западной окраины Российской империи.
Определяя причины восстания, Катков ясно показывает, что их расстановка в порядке значимости должна выглядеть следующим образом: борьба за власть – иностранное влияние – внутренняя народная потребность в самостоятельном развитии. Редактор «Русского вестника» и «Московских ведомостей» убедительно доказал, что польское восстание 1863 г. не было национально-освободительным. Скорее наоборот, оно носило национально-разрушительный характер. Угождение «польскому национальному чувству», писал Катков, могло бы стать «гибелью и для Польши, и для России» (11). ____________
(1) Гулевич В. Восстание 1863 года: новая идеологема в информационной войне против России // www.fondsk.ru. (2) Литовский премьер: Москва раскается за оккупацию и выплатит компенсацию // www.inosmi.ru (3) Радзивинович В. Возведем памятник Герцену! // www.inosmi.ru. (4) Катков М. Н. О законности рекрутского набора в Царстве Польском // Катков М. Н. Имперское слово. М., 2002. С. 100-103. (5) Георгиевский А. И. Тютчев в 1862–1866 гг. // Ф. И. Тютчев в документах, статьях и воспоминаниях современников / сост. Г. В. Чагин. М., 1999. С. 166. (6) Ревуненков В. Г. Польское восстание 1863 года и европейская дипломатия. Л., 1957. С 247. (7) Катков М. Н. Имперское слово. М., 2002. С. 103-109. (8 ) Катков М. Н. Польское восстание не есть восстание народа, а восстание шляхты и духовенства // Катков М. Н. Идеология охранительства. М., 209. С. 191-200. (9) Катков М. Н. Польское восстание не есть восстание народа, а восстание шляхты и духовенства // Катков М. Н. Идеология охранительства. М., 209. С. 191-200. (10) Катков М. Н. Польский вопрос // Русский вестник. Т. 43. № 1. С. 471-482. (11) Катков М. Н. Слабы не силы наши, а слабы наши мнения. Необходимо подавить восстание // Катков М. Н. Имперское слово. М., 2002. С. 112-117.
glover
Количество сообщений : 393 Дата регистрации : 2011-04-15
http://www.fondsk.ru/news/2012/12/16/polskaja-shljahetskaja-smuta-1863-goda-i-m-n-katkov.html 16.12.2012 | 12:42 Ирина ВЕЛИГОНОВА Польская шляхетская смута 1863 года и М.Н. Катков
В преддверии 150-летия польского восстания 1863 г. эта тема постепенно политизируется. Нет сомнений в том, что «польское восстание 1863 г. по мере приближения его 150-летней годовщины будет широко использоваться для нагнетания всё более яростной антироссийской истерии» (1). Сейм Литвы официально объявил 2013 год Годом восстания в Царстве Польском 1863 года против Российской империи (2). Польская «Gazeta Wyborcza» (3), превознося редактора лондонского «Колокола» А.И.Герцена, приветствовавшего антиправительственное восстание, выступает в поддержку инициативы установления памятника Герцену в Варшаве.
И здесь впору вспомнить высказанное ещё в 1880 г. предложение замечательного русского мыслителя К.Н. Леонтьева об установлении памятника другому редактору, отдавшему много сил рассмотрению подоплеки польской шляхетской смуты, – Михаилу Никифоровичу Каткову (1818-1887)…
Обеими руками ЗА.
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: Польша - наше наследство Чт Янв 03, 2013 12:13 am
http://svpressa.ru/society/article/62571/ 2 января 2013 года 10:42 Осколки русскoго мира Александр Сивов Как Польшу зачищали от православных Как во времена СССР, так и сегодня в России, мало упоминают о том, что за рубежом существуют земли, где русские (употребляю это слово в широком смысле слова) компактно проживают на своей исконной земле. Бесполезно искать информацию и в данных искаженных и сильно политизированных переписях соответствующих стран.
Наиболее крупная русская диаспора расположена в регионе польского Белостока. Эта территория входила до Первой мировой войны в состав Российской империи. В значительно меньшей степени, вследствие польских депортаций, русское население, говорящее на украинском диалекте, сохранилось на юго-востоке Польши.
В Румынии русские составляют большинство в дельте Дуная, это потомки беженцев, которым в своё время дала политическое убежище Османская империя. В Румынии на гуцульском диалекте разговаривает ряд регионов румынской Буковины и других регионов. В княжестве Молдова старорусский язык был государственным вплоть до XVIII века, когда султанские наместники-греки перевели делопроизводство этой многонациональной автономии на греческий язык (непрочитанные историками архивы до сих пор хранятся в Кишинёве).
Остатки менее многочисленного русского населения входившей в состав Российской Империи Карской области ныне проживают в Турции.
И, наконец, исконное русское население, русины, осколок Киевской Руси, проживает в украинском Закарпатье, прилегающих районах Польши и Словакии (в районе города Прешова). Они и поныне говорят на старинном языке летописей Киевской Руси. На Украине русины официально приписаны к украинцам, в Польше же, цитирую: «если вы русина назовёте украинцем, то он обидится».
Кроме русских на своих исконных землях, рассеянная век назад русская диаспора, зачастую имеющая и русские школы, в той или иной степени сохранилась в Китае (Инин), Монголии и до 80-х годов прошлого века была даже в Афганистане.
Русские в Польше Вскоре после татарского завоевания Великое княжество Литовское объединило всю оставшуюся часть Руси. Оно начало постепенно сближаться со своим западным соседом, Королевством Польским, а потом и поглощаться им, но, тем не менее, до 1696 года сохраняло свой государственный язык – старобелорусский, а собственная государственная администрация, войско, финансы, законодательство и таможенная система существовали там вплоть до 1766 года. Но православный народ, в отличии от знати, оставался там таковым и к моменту присоединения Польши к России.
Бурные революционные события в Белостоке во время Первой русской революции, включая легендарное Белостокское восстание ( восстание анархистов в 1905 году, фактически захвативших власть в городе - ред.), ныне прочно забыты в России, но в своё время они ошеломили российское общество в не меньшей степени, чем восстание на броненосце Потёмкин. Белосток, таким образом, является одним из важнейших центров нашей российской истории.
На оккупированных в 1921 г. Польшей русских территориях (я в дальнейшем буду употреблять слово «русский» в широком смысле слова, причисляя к русскому языку его украинский и белорусский и иные местные диалекты) стал насаждаться католицизм. В 1921 году в Варшаве была взорвана крупнейшая православная святыня – построенный перед войной собор Александра Невского, шедевр великого российского архитектора Леонтия Бенуа. Только в люблинском воеводстве (области) в 1918 – 1938 годах было разрушено 119 православных церквей, а в 1918 – 1933 годах 141 православный храм был переделан под римско-католические костёлы.
Ненависть русских к польским оккупантам была огромной, и политические репрессии польского режима - масштабными. После падения в 1939 году Польши регионы с преобладающим русским, украинским и белорусским населением отошли к СССР, включая Белосток и ряд районов на юго-востоке нынешней Польши. Кадры старой видеохроники, где толпа восторженно целует броню советских танков, шокируют нынешних польских историков.
После отступления немецкой армии в 1944 г. несколько месяцев регион Белостока рассматривался как часть СССР, но затем, в результате сложных секретных закулисных торгов с союзниками, эта территория была вновь передана воссоздаваемой Польше, как и некоторые территории Западной Украины. В 1944-47 гг., под предлогом борьбы с бандеровцами, поляками там была проведена она из самых масштабных депортаций в истории человечества, в советской исторической литературе она лукаво именовалось как «добровольное воссоединение». Общая цифра условно оценивается в Польше приблизительно в 1,2 млн. человек. Для сравнения, общее число депортированных в 1944 году чеченцев составляло 250 тыс. чел., а крымских татар – 150 тысяч.
Но население Белостокщины польские власти не тронули (вроде как там не украинцы, а белорусы), и оно сегодня является крупнейшим из русских анклавов, никогда не входившей в состав СССР, но сохранивший, в той или иной степени русский язык, веру и самосознание.
Каждый год, 13 августа, из Яблочинского монастыря, 40 км к югу от Бреста, идёт пешее паломничество в сторону святой горы Грабарки, главной православной святыни Польши. Вместе с двумя сотнями православных паломников я, не будучи верующим, тоже пошёл в пешую «пилигримку», расстоянием в 115 километров.
Несмотря на формальную близость к белорусской границе, район вблизи монастыря был населён в языковом отношении скорее украинским, чем белорусским населением. Но этнографическая ситуация запутанная. Национальность, как в Российской империи, так и в Польше определялась по вероисповеданию. Даже если крестьяне говорили на украинском и белорусском, но считались католиками, то их автоматически причисляли к полякам.
С первых часов паломничества я столкнулся с памятью нашего народа о страшной трагедии - депортации. Она проходила в два этапа. Первый имел место в 1944 – 1945 годах.
Стефан Бабкевич, свидетель того времени, рассказывал:
- Как только Красная армия вступила в июле 1944 года на территорию Польши, поляки сразу начали депортацию украинцев, в первую очередь, на восток. Граница ещё не была перекрыта, некоторые бежали обратно, а затем прятались в лесу. В сёлах оставались только бабки и матери с малыми детьми. В лесу были все мужчины, начиная с 17-18 лет. Там они вступали в Украинскую повстанческую армию (более известную у нас как бандеровские банды), которая являлась для нас, таким образом, как бы освободительной…
Однако в Польше наиболее памятна вторая волна депортации – «Акция Висла», печальную годовщину которой в Польше отмечают каждый год молебнами в православных церквях. Формальным поводом стало убийство 28 марта 1947 года в засаде, организованной бандеровцами, героя польского освободительного движения генерала Сверчевского. Зачистка территории началась 28 апреля 1947 года в 4 часа утра. СССР был ослаблен катастрофическим неурожаем 1946 года и отказался принять с территории Польши новые сотни тысяч ссыльных, и на этот раз их изгоняли на запад Польши.
Свидетельствует очевидец:
- Я родом из села Новоселки, расположенного около Словатычей (40 км к югу от Бреста). У нас был этнически смешанный регион, но украинцев было всё же больше половины. УПА у нас была, но её активность была незначительна, и она проявляла себя только до 1946 года. В 1945 году у нас депортаций не было, «Акция Висла» в нашем регионе связана только с 1947 годом.
Приехали военные, сказали собираться, утром повезли на ближайшую железнодорожную станцию. Нас было 86 человек. Привезли в бывшее немецкое село и сказали: пусть каждый сам выбирает себе дом. Нас не хотели поселять в одно село, а стремились перемешать с поляками, и в этом селе оставили только семь семей. В 1956 году нам пообещали предоставить возможность вернуться, но обещания не сдержали. Но люди потихоньку начали бежать из ссылки и возвращаться домой. Мы первый раз вернулись к себе в село в 1961 году. Я на месте ссылки женился, и мы с женой окончательно вернулись домой только в 1966 году. Я выкупил тогда свой собственный дом, занятый поляками. Те дома, в которые поляки не вселялись, они разбирали на доски.
Стефан Бабкевич дополняет картину:
- А у нас депортация в рамках «Акции Висла» проходила непрерывно, с 1944 года. Транспорты, отправляемые на запад, подвергались селекции. Всех молодых мужчин отделяли и отправляли в концлагерь Явожно. Практически все, кто туда попадал, или погибал, или возвращался инвалидом от непосильного труда в лесу и в шахтах и быстро умирал. В концлагере не было еды, там мучили, били, аналогично тому, как это было при немецкой оккупации.
Православный священник на чистом русском языке объяснил мне:
- «Акция Висла была проведена под давлением костёла. Из смешанных сёл выселение шло по метрикам – если числился православным, то на выселение, если католик – может оставаться. Были и такие, которые срочно, в тот же вечер, меняли веру и принимали католицизм, и их не трогали. У меня в селе есть люди, которые с тех пор всю жизнь числились католиками, но перед смертью они просят похоронить их по православному обряду».
Каждый вечер, после длительного дневного перехода, у нас, паломников, начинался молебен в местной православной церкви. Затем местные прихожане разбирали нас к себе на ночлег, по домам, по несколько человек. Все православные здесь ощущают себя единым братством. Мне открыто рассказывали: нас, православных (то есть и русских, и украинцев, и белорусов) поляки захватили, наши земли были колонией.
Паромная переплава через Буг с тросом и ручной тягой. Похоже, тут ничего не изменилось за последние двести лет. Мне объясняют:
- При Российской Империи район Полесья (до переправы) был смешанным по составу населения, но он находился под непосредственной административной властью Царства Польского, которое входило в Империю, конечно. А вот за Бугом начинался регион Белостока, это была чисто русская и православная земля, управляемая тогда непосредственно царём. До революции граница между регионами проходила здесь, по Бугу. Но это была чисто формальная административная граница, без всякой таможни.
В Полесье священники обращались в проповедях к прихожанам, часто утратившим родной язык, на польском, более им понятном. А вот сразу за Бугом, в Белостокском воеводстве, где проживают белорусы и депортация не проводились, православные продолжают составлять большинство населения. В связи с этим, проповеди в церквях идут на чистом русском языке, правда, с лёгким акцентом. Однако, в массе своей население, особенно молодёжь, уже говорит между собой в основном на польском.
Русским языком свободно владеют все, без исключения, православные священники Польши, это обязательное требование церкви. Отец Ярослав пошёл ещё дальше - со своими детьми дома он говорит на русском, польский – для них - только второй язык. Телевизор в польским каналам не подключен вообще, дома у него смотрят только русские DVD-фильмы.
- Как тебя зовут? – спрашиваю я его пятилетнего сынишку.
- Гоша, – отвечает он.
Один из священников на чистом русском языке в разговоре со мной сожалел, что в 1920-м году Красной Армии не удалось захватить Варшаву.
Мы проходили по сёлам, мимо хороших домов, наследие сорокалетнего правления коммунистов - сегодня мало у кого есть средства что-либо строить. Стоят пустыми огромные, добротные крестьянские хлева для скота. У слишком хорошо одетых крестьян ленивый, праздный вид курортников. Европейский Союз, страдающий от перепроизводства сельхозпродуктов, немного платит им за необрабатываемую землю. В сочетании с обязательными стрижеными газонами перед крестьянскими домами это создаёт ощущение чего-то гнетущего, противоречащее даже не экономике, но здравому смыслу, самой натуре человека и библейским наставлениям зарабатывать хлеб «в поте лица своего».
Паломничество заканчивается у святой горы Грабарки в канун праздника Преображения господня, 19 августа. У её подножия мы ставим свои палатки. Каждый год, согласно оценкам, сюда приезжают от 60 до 100 тысяч человек.
Вокруг горы устанавливается множество импровизированных коммерческих лотков. Меня особенно поразил огромный ассортимент продаваемых русских книг, аудиодисков и фильмов, причём зачастую не только православного содержания. В этой просветительской сфере велика роль Белорусской православной церкви, которая каждый год специально к этому дню перегоняет через границу несколько автобусов и грузовиков с товаром, напрямую распродаваемого монахинями. Спрос огромен, покупателей – море.
Все ли приехавшие сюда верующие? Не воспринимают ли многие из них паломничество на Грабарку не как религиозный, а как культурных акт притесняемого русского, в широком смысле этого слова, народа? Я не берусь ответить определённо на этот вопрос.
Белосток, негласная столица Русской Польши. В этом городе и при коммунистах промышленности было немного, а сегодня же даже на фоне общего промышленного краха Польши, там чувствуется особый упадок. Молодые мужчины годами сидят за границей в попытках хоть что-то подработать, девушки постепенно становятся старыми девами, а детей на улицах нет вообще. Воскресным вечером ни на улицах, ни в пустых кафе нет посетителей, везде ощущение какой-то мертвечины.
В гродненском облисполкоме (Белоруссия) мне жаловались на притеснения белорусов в Польше. Увольняют с работы по национальному признаку. Настаивают, чтобы в переписях населения писал «поляк», а не «белорус». Кабельные телевизионные сети отказываются транслировать каналы белорусского телевидения и радио.
Однако не будем перекладывать всё вину за насильственную ассимиляцию и притеснения русского и православного населения Польши исключительно на польские власти. Если венгерское руководство всегда ставило перед сопредельными государствами вопрос о культурных правах венграх и, в целом, получало, что хотело, то руководство СССР о правах миллионов русских в Польше, Румынии и Словакии не вспоминало. Та же политика продолжается сегодня и в нынешней России, и в нынешней Белоруссии.
(Продолжение следует)
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
http://argumenti.ru/history/n317/140862 № 47 (288) от 1 декабря 2011 «Аргументы Недели» Генерал и его армия Сергей НЕХАМКИН 70 лет назад в СССР формировалась «армия Андерса»
Эта история у нас не то чтобы забыта, но находится где-то на обочине памяти. Ну да, создавалась в 1941-м в СССР армия из поляков, подчинявшаяся эмигрантскому «лондонскому правительству». Потом ушла в Иран, воевала у англичан. Тоже страничка Второй мировой войны – но не наша.
Не наша?
Формальное замирение
1941 год. Немцы под Москвой. Каждый штык на счету, девочки вроде Зои Космодемьянской – и то боевые единицы. А тут целая армия. Мы её, отрывая крохи, кормили, финансировали, снабжали – а она, сделав ручкой, ушла непонятно куда? Чего время и силы теряли?
Польско-российские отношения всегда были непростыми, польско-советские в тот период – очень напряжёнными. Про Катынь поляки ещё не знали (хотя вопрос, куда делись тысячи польских офицеров, витал в воздухе), но события сентября 1939-го не забывали. Хотя формальное замирение состоялось – ведь после нападения немцев на СССР мы оказались в одном лагере. 30 июля 1941 г. в Лондоне советский посол в Англии И. Майский и премьер польского правительства в изгнании В. Сикорский подписали соглашение о восстановлении дипотношений. Логическим следствием стало решение (от 14.08.1941) создать в СССР армию из польских граждан, оказавшихся на нашей территории. Статус – «часть вооружённых сил суверенной Польской республики». Цель – действия против общего врага вместе с советскими войсками и союзниками СССР.
Армию польское правительство поручило сформировать генералу В. Андерсу.
Когда вы вступите в бой?
И началась эпопея, тянувшаяся более года. Будущая армия сначала дислоцировалась в Бузулуке (штаб), в Тоцке, Татищево. Потом её перевели в Среднюю Азию. На сборные пункты валом валили освобождаемые из лагерей и ссылок недавние польские военнопленные, ссыльнопоселенцы, эвакуированные…
Тому, как армия Андерса формировалась, какие возникали проблемы и ситуации, как и почему вносились поправки в первоначальные решения, посвящены серьёзные исторические исследования (Н. Лебедевой, А. Дюкова и др.). К ним и адресуем читателя, интересующегося подробностями. Но нам важна суть. А суть в том, что на фронт ни один андерсовский солдат так и не выступил.
Собственно, это и был главный вопрос советской стороны – когда вы наконец подставите нам плечо? Мы идём вам навстречу во всём. Изменили законодательство, чтобы белорусы-западники и украинцы-западники могли вступать в вашу армию. Польскому правительству даются беспроцентные кредиты. Мы выделяем казармы, боеприпасы, довольствие. Да, многого не хватает – но не забывайте, идёт война. Когда же? Когда?
Более того! Отправить на фронт хотя бы дивизию требовал от Андерса и премьер Сикорский. Но…
Объяснения генерала в разное время были разными. Польских граждан в СССР оказалось очень много (действительно сотни тысяч человек). Сейчас они прибывают на наши сборные пункты голодные, разутые, раздетые, многие с семьями (имело место). Им надо отдохнуть, набраться сил. И вообще – раз наших уже столько, давайте создадим не две дивизии, как решили сначала, а шесть. И ещё кавалерию. И танковые части. Но солдат надо обучить. Плюс пора строить зимние лагеря, а нам выделяют мало леса. И вообще, наши части расположены в очень холодных местах, морозы до 35 – нельзя ли перебросить куда потеплее? И так далее…
Всё вроде верно – но только на фоне переживаемого тогда Советским Союзом звучало сами понимаете как.
Глазами НКВД
Ещё Андерс подчёркивал: выделяемого ему оружия мало – а англичане обещали, но не поставляют. Вежливо забудем такой, например, эпизод: получив оружие на дивизию (отправьте же на фронт хоть дивизию!), генерал размазал полученную партию по всему своему воинству – и, естественно, недовооружёнными оказались все. Скажем другое: может, и у Сталина была своя логика в том, чтобы не торопиться раздавать андерсовцам винтовки?
В журнале «Новая и новейшая история» (№2-1993) была опубликована обширная подборка документов, посвящённых «польармии» (один из терминов того времени). В том числе – сводки НКВД о настроениях в ней. Вот некоторые реплики генералов и офицеров. «Направим оружие против Красной армии». «В этой войне поляки выполнят роль чешской армии в годы гражданской войны». «Я успокоюсь, когда большевистский генерал в моём имении поработает с тачкой вдвое больше, чем я в советском лагере». «Не спешить проливать польскую кровь, пока фронт не будет проходить по польской земле». И так далее.
Сводки отмечали также эксцессы – несмертельные, но характерные. Например, на концерте в штабе армии в куплетах высмеивались писатели В. Василевская и Т. Бой-Желенский как «красные» (Бой-Желенский был уже расстрелян немцами во Львове). Сообщалось о пьянках, интригах (вообще, если верна хоть десятая часть того, что пишет в мемуарах бывший адъютант командующего ротмистр Е. Климковский, андерсовский офицерский корпус и впрямь напоминал серпентарий). Наших удивлял лютый антисемитизм в «польармии» – и общий, и по отношению к своим же солдатам-евреям (в формировавшихся рядом чехословацких частях Л. Свободы тоже служили отнюдь не только чехи и словаки, но – никаких межнациональных трений).
В целом, докладывалось, в «армии Андерса» есть несколько группировок. Одна – полковника Берлинга: рвутся на фронт, потому лояльны к СССР («бить немцев при любых возможностях, если потребуется – в фуражке со звездой»). В противовес ей – «конспиративные группы» (реально, видимо, просто компании единомышленников) генерала Токажевского, полковника Крогульского и т.д. Это пил- судчики, для которых и Андерс «продался большевикам», и Черчилль «со Сталиным заодно»… Имелась и «пронемецкая» группа полковника Кремчинского, считавшая, что «возрождение Польши возможно только с помощью Германии».
«Без вас справимся»
А время шло. Уже и битва под Москвой была позади – а «польармия» всё формировалась, формировалась… И реплики Сталина при встречах с Андерсом, с Сикорским, когда тот прилетел в Москву, с Черчиллем становились всё ядовитее. «Мы не можем заставить поляков драться». «Мы не торопим. Поляки могут выступить и когда Красная армия подойдёт к границам Польши». «Без вас справимся».
«Польармия» была уже серьёзной силой: 60 тыс. человек, пять пехотных дивизий, ещё четыре формируются. Но получалась странная картина. Сидит на твоей земле войско. В бой не рвётся. Приказом не пошлёшь – чужие граждане. К станку тоже не поставишь. А содержать приходится – и, значит, как минимум тратить драгоценные в военное время продовольствие, автотранспорт, ГСМ… Может, ну их на фиг, таких союзников?
В Северной Африке англичане дрались с Роммелем. Был риск, что он прорвётся к нефтяным районам Ближнего Востока. Там требовались части для охраны коммуникаций. Черчилль был готов принять андерсовцев, сам Андерс (через голову Сикорского) давно англичан об этом просил. Сталин махнул рукой. Весной 1942-го «армии Андерса» разрешили уйти в Иран. Оттуда она попала на Ближний Восток. После открытия «второго фронта» воевала в Италии в составе британских войск.
Берлинг и его единомышленники остались в СССР и потом служили в дравшемся рядом с советскими солдатами Войске Польском.
Правда чужая и своя
Тут важно расставить акценты. Андерсовцы не то чтобы совсем не хотели воевать (зачем с ходу обвинять в трусости профессиональных военных?). Но они категорически не желали воевать на стороне СССР. У всех тогда была своя правда, их правда – в этом. Пришёл срок – вступили в бой. В сражении у Монте-Кассино вообще отличились.
Почему так себя вели? Тут можно зачитать перечень бывших и будущих польских обид: пакт Молотова – Риббентропа, Катынь, Варшавское восстание... Вспомнить, что многие поляки накануне хлебнули лиха в наших лагерях. А заодно – что после войны у нас сажали солдат-андерсовцев, имевших неосторожность вернуться в СССР (действительно – мерзость: были это, как правило, обычные белорусские и украинские селяне-западники, честно оттянувшие солдатскую лямку).
Но два момента сидят у меня в голове.
Первое. За всю войну «армия Андерса» потеряла убитыми 3 тыс. человек (правда 14 тыс. были ранены). Сравните с нашими жертвами. Как-то у людей удачно служба сложилась, находились всё больше в стороне от мясорубок.
И второе. Личное. В марте 1942-го сытые, здоровые андерсовцы грузились на корабли, чтобы из этого варварского Союза плыть в тихий тёплый Иран. Как раз в те дни мой дед в бою у села Сабынино на Белгородчине получил смертельный осколок в живот. Белобилетник, он ушёл на фронт добровольцем: счёл, что сейчас мужчине иначе нельзя.
У андерсовцев была своя правда? Но война такая штука – если одни не хотят погибать, приходится другим.
Почему для меня их правда должна быть выше моей?
Цитата :
Командующий Владислав Андерс (1892–1970). До революции – в Русской армии, капитан. Не раз награждён за храбрость в Первую мировую. Диплом Академии Генштаба ему вручал Николай II. После Октября – в армии возродившейся Польши, командир полка в советско-польскую войну 1919–1920 годов. Дальнейшие посты – на уровне командира кавалерийской бригады. Задержки в карьере сам Андерс объяснял политикой (был противником Пилсудского), его адъютант Е. Климковский (начинал с уважения к начальнику, закончил ненавистью к нему) – скандалами из-за денежной нечистоплотности генерала. В 1939 г. в бою с советскими войсками ранен, попал в плен. Сидел на Лубянке. В 1941-м, когда подбиралась кандидатура на пост командующего польскими частями в СССР, «за» Андерса сработало, что не пилсудчик, знает русский язык. Однако тот оказался человеком амбициозным, себе на уме и, если верить тому же Е. Климковскому, просто вороватым. После ухода из СССР стремился стать первым лицом в «польской игре», интриговал против собственного премьера генерала В. Сикорского. Дальнейшая жизнь – в эмиграции в Англии. Прах захоронен в Монте-Кассино (Италия), где «армия Андерса» участвовала в тяжёлых боях.
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: Польша - наше наследство Вт Янв 08, 2013 4:13 am
http://www.novpol.ru/index.php?id=1783 Новая Польша 12 / 2012
С проф. Тимоти Снайдером беседует Адам Лещинский ЗАВЫШЕННАЯ ПЛАНКА ДЛЯ ВТОРОЙ РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ
— Когда читаешь вашу книгу «Земли, затопленные кровью» о геноциде в Центральной Европе 30-х — 40-х годов, возникает впечатление, что вы очень неравнодушны к межвоенной Польше. На фоне России и Германии она выглядит просто оплотом мира и свободы. Тем не менее, у Второй Речи Посполитой было кое-что на совести, например, политика по отношению к украинцам или официальный антисемитизм 30-х годов.
— Этот двадцатилетний период, несомненно, более интересен, чем это можно себе представить по польской исторической литературе. Во времена ПНР нельзя было должным образом писать ни о межвоенной Польше, ни о ее восточных областях, да и вообще было трудно писать о новейшей истории. Теперь же историки по большей части заняты коммунистической эпохой, и период между двумя войнами в какой-то степени забыт. Для меня это удивительно, так как Вторая Речь Посполитая — это государство, давшее корни семи послевоенным странам — не только Польше, но еще и советским Литве, Белоруссии и Украине, и, разумеется, Израилю, а также Восточной и Западной Германии. В принципе, нельзя получить представление ни об одном из этих государств, не соотнося их с Польшей в межвоенный период. Тем не менее, историки ни одной из этих стран, в сущности, не делают этого. Я считаю, что ни польские, ни израильские, ни немецкие историки не сдали экзамена по этому периоду, по крайней мере пока еще они его не сдали. В моей книге «Земли, затопленные кровью» Польша описана как третий проект общественной модернизации, наряду с гитлеровской Германией и сталинской Россией. Вся кровавая история Центральной Европы — это история двух великих модернизационных проектов. Между ними есть и третий, более скромный, но очевидный — Вторая Речь Посполитая.
— В отличие от соседей, у нас не было ни пятилеток, ни гитлеровских автострад. И не было, к счастью, гигантского тоталитарного государства. У нас был Центральный промышленный округ, который, однако, представлял собой инвестицию гораздо меньшего масштаба, чем германские или советские проекты. Бедность была всеобщей, а средние доходы в 1939 г. едва сравнялись с доходами 1914 года. О какой модернизации можно здесь говорить?
— Существовал шестилетний план, который начался в 1936 г. и давал скорее положительные результаты. Отрицательной стороной польского планирования была этническая окраска модернизации. Взять хотя бы Волынь — благодаря инвестициям и колонизации она должна была стать более польской с этнической точки зрения. На самом деле, мало что было в этом направлении сделано, но планы такие существовали. Что же касается последней части вопроса относительно модернизации, то, вообще говоря, вы правы. Долг историков — воссоздать образ польской государственности, который не может сводиться только к теме ее уничтожения в 1939 году. В западной историографии польскую государственность часто вообще не замечают. В книгах о Катастрофе только с нашествием немцев вдруг заходит речь о поляках и польских евреях. До этого момента о Польше не говорится почти ничего! По моему мнению, проект польской государственности 1926-1935 гг., то есть от майского переворота до смерти Юзефа Пилсудского, можно рассматривать как попытку лавирования государственной власти между экстремистскими тенденциями при поддержке части интеллигенции. Понимание польской государственности необычайно важно для того, чтобы уяснить, в чем была суть конфронтации этих двух более важных проектов, германского и советского.
— Итак, мы имеем дело с модернизационным проектом, опирающимся на интеллигенцию, а не на нацию, как в Германии, либо класс, как в Советском Союзе.
— Как вам хорошо известно, существовало два варианта этого проекта. В основе варианта Романа Дмовского лежало стремление вырастить из польского крестьянина сознательного поляка, по лекалу национал-демократии при помощи интеллигенции. Второй вариант Юзефа Пилсудского имел целью скорее повышение роли интеллигентского слоя, нежели рост национального самосознания деревни. Частично он появился от беспомощности перед современной действительностью. В этой ментальности была ностальгия по давней Речи Посполитой, придавалось большое значение понятию чести, подчеркивалась необходимостьи формирования элиты, лояльной государству, лояльной прошлому и, тем самым, будущему страны. Был в этом элемент фантастики, но так уж обстоит дело со всеми идеологиями. Эта осознанно непоследовательная концепция модернизации Польши была неудачной. К концу двадцатилетия популярнее стала точка зрения Дмовского, но в течение большей части этого периода преобладала концепция Пилсудского. И то и другое, вместе взятое, явно отличается от представлений Гитлера и Сталина, которые, как я считаю, нельзя уяснить себе без учета Польши, так как ее соседи очень уж часто размышляли о польском государстве и рассуждали о нем.
— Эти польские проекты модернизации были менее тоталитарными по сравнению с германским и советским? Более либеральными?
— Я предпочитаю не употреблять слов «тоталитаризм» или «тоталитарный», так как они предполагают, что советский и нацистский проекты — это два примера, произрастающие из одной и той же тенденции. Я не так уж в этом убежден, а в сущности не верю в это. Но я согласен с тем, что польский проект был значительно менее амбициозным, чем советский или нацистский. Всем трем этим государствам: СССР, Германии, Второй Речи Посполитой — необходимо было решить основную проблему политической экономии: что делать в ситуации постоянной вероятности голода, дороговизны продуктов питания и отсталости экономики на востоке, ориентированной на деревню. Советское решение — это коллективизация, то есть огосударствление крестьянства. Коллективизация — это ядро коммунизма. Гитлер, в свою очередь, говорил: там, где есть коллективизация, мы должны строить германскую империю. Польская точка зрения где-то посредине. Польша намеревалась забрать некоторую часть земли с наиболее успешным хозяйством и отдать ее крестьянам, что не удалось осуществить. И именно в этом состоял крах данного государства, а по существу, демократии во всей Восточной Европе в 20-е годы.
— Но ведь сельскохозяйственная реформа проводилась, пусть медленно и ограниченно. К 1939 г. была разделена пятая часть помещичьих владений. Вы полагаете, что Вторая Речь Посполитая рухнула, потому что не провела сельскохозяйственную реформу?
— В этом суть дела! Государство не могло заинтересовать крестьян, не проведя реформы, вот и они не интересовались государством.
— Польских крестьян не интересовало государство?
— По большей части, нет. После Первой Мировой войны всем стало ясно, что современная действительность требует от государства быть государством и для крестьян тоже. То есть нужно убедить крестьян, что, дав что-либо государству — например отождествившись с нацией, став лояльными национальному государству, — они что-то получат за это. А единственным значительным жестом, способным их убедить, была сельскохозяйственная реформа, то есть раздел помещичьих имений и передача этой земли крестьянам. Обретение национального самосознания на самом элементарном уровне сводилось к такому предложению — земля в обмен на лояльность государству. Эта реформа не удалась в основном по политическим, а частично по этническим причинам, так как на кресах государство не хотело отдавать землю лицам непольского происхождения [на восточных территориях реформа не касалась имений свыше 180 гектаров, как это было в центральной и западной Польше]. Без сельскохозяйственной реформы не было шансов на то, чтобы большинство в обществе серьезно относилось к государству. Оно и не относилось. После великого кризиса у Второй Речи Посполитой уже не было шансов провести сельскохозяйственную реформу. Усилилась политическая оппозиция, получив поддержку значительной части верхов, к тому же Пилсудский рассматривал шляхту кресов как фундамент нации. И, конечно, возникло большое искушение национализмом, но этот национализм был бесплоден: польские националисты сплошь и рядом твердили, что крестьянство — это сердце нации, но не были способны ничего для него сделать .Такова была картина не только в Польше, но и в Румынии и в других местах.
— Вы хотите сказать, что Вторая Речь Посполитая упустила свой шанс задолго до войны?
— Ну, не совсем так. Возможно, при несколько ином положении в Европе у Второй Речи Посполитой был бы шанс. Конечно, шансов создать государство, которое было бы в состоянии вести войну против Германии, не было. Нужно сознавать, что планка была установлена очень высоко: межвоенная Польша не достигла успеха в основном из-за геополитического положения, хотя я не вполне уверен, что и при иных обстоятельствах это государство удалось бы реформировать. Польша была в исключительно трудной ситуации, и у нее было ужасно мало времени. В этом смысле межвоенная Польша чем-то напоминает Австро-Венгрию. Считается, что даже если бы не разразилась Первая Мировая война, империи Габсбургов всё равно не удалось бы сохраниться. Я полагаю, что, если бы Первая Мировая война не случилась, то совсем не исключено, что австро-венгерская монархия начала бы движение к федерации и не распалась бы полностью. Не исключаю я и того, что, если бы не началась Вторая Мировая война, Польша могла бы эволюционировать в правильном направлении. Однако в существовавших на то время условиях она определенно не выдержала испытания.
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: Польша - наше наследство Вт Янв 08, 2013 4:43 am
glover пишет:
Ненец-84 пишет:
http://www.fondsk.ru/news/2012/12/16/polskaja-shljahetskaja-smuta-1863-goda-i-m-n-katkov.html 16.12.2012 | 12:42 Ирина ВЕЛИГОНОВА Польская шляхетская смута 1863 года и М.Н. Катков В преддверии 150-летия польского восстания 1863 г. эта тема постепенно политизируется. Нет сомнений в том, что «польское восстание 1863 г. по мере приближения его 150-летней годовщины будет широко использоваться для нагнетания всё более яростной антироссийской истерии» (1). Сейм Литвы официально объявил 2013 год Годом восстания в Царстве Польском 1863 года против Российской империи (2). Польская «Gazeta Wyborcza» (3), превознося редактора лондонского «Колокола» А.И.Герцена, приветствовавшего антиправительственное восстание, выступает в поддержку инициативы установления памятника Герцену в Варшаве. И здесь впору вспомнить высказанное ещё в 1880 г. предложение замечательного русского мыслителя К.Н. Леонтьева об установлении памятника другому редактору, отдавшему много сил рассмотрению подоплеки польской шляхетской смуты, – Михаилу Никифоровичу Каткову (1818-1887)…
Обеими руками ЗА.
------------------------------------------------ http://www.novpol.ru/index.php?id=1785 Новая Польша 12 / 2012 Станислав Бжозовский АЛЕКСАНДР ГЕРЦЕН Перевод Натальи Горбаневской
Сегодня, думая о «Колоколе» Герцена, почти не веришь, что от той эпохи нас отделяет только 50 лет. И не потому, чтобы устарел сам Герцен. Герцен — классик мировой литературы, он никогда не устареет, как не стареют Монтень, Паскаль, Поль-Луи Курье1, Вольтер, Гейне. И не потому, что мы якобы ушли от тех времен так далеко вперед. По сей день письма из Италии и Франции, «с того берега», — это самый верный, художественно уловленный и пережитый диагноз, поставленный культурным слоям Европы, по сей день эти сочинения Герцена комментируют нам лучше чего угодно другого то, что происходит в европейских душах исторических слоев. И не потому, что такими далекими представляются нам те времена, что сегодняшняя Россия на ту уже непохожа. Растягивается ширь времени, ибо каждый его год записывался кровью лучших. Не пятьдесят лет отделают нас от тех времен, но целое наслоение поколений, которые одно за другим посылали своих лучших детей на борьбу, смерть и погибель.
Юбилей «Колокола» — это воспоминания о замученных и отважных. Они проходят друг за другом. Старый Бакунин, пламенный дух, который повсюду сеял бурю, разжигал искры, по сей день пылающие во всех уголках востока и запада Европы, а себе собирал только нищету, гонения, злословие и ненависть самых близких. Нечаев, скорее кровавое привидение, нежели человек, упырь, взращенный в могиле народных страданий. Апостолы, пророки кружка Чайковского, эти весенние, чистые, с верой в неиспользованные силы народа, в мир труда и свободы, уже готовый под поволокой изживших себя, охваченных равнодушием культурных слоев. Это святое воинство, которое десятки лет погибало своей смертью, сознательно принимаемой гибелью, творя зародыш той новой жизни, что сейчас пробудилась в русских массах. Первые фигуры героев-рабочих: Петра Алексеева, который в 1876 г. по-над головами судей заключал от имени народа союз с российской молодежью, протягивал свою твердую мозолистую руку к этим мученическим, героическим, святым теням. И кто ж их сосчитает? Мужчины, женщины, по-орлиному, нечеловечески прекрасные: Александр Михайлов, сердце и ум не знающего сомнений титана, сёстры Любатович, Бардина, Лизогуб, мерзнущий в жалкой одежде богач, который не смеет истратить ни гроша из своего имущества, потому что оно принадлежит делу свободы, Ипполит Мышкин, сын солдата и крестьянки, великий оратор, который речи свои, способные толпы возбудить и толпам пути указать, произносил в залах суда, казематах каторжной церковки. Кто их сосчитает? Кто сосчитает их всех, тех, что с такой радостью, любовью, счастьем шли на погибель, чтобы из себя и всей своей жизни создать то, что сегодня только дозревает: свободную мысль в сердце народа. Ни мыслью, ни чувством не обнять того огромного содержания, всего, что отделает нас сегодня от «Колокола».
И вот что еще скажем. Герцен других знал поляков. В 1863 г. он сумел заметить пока еще легкую черту, которая, кажется, отделяла дело той польской шляхты, поражавшей весь мир своим героизмом, ошеломлявшей его щедростью в самопожертвовании, и дело современного человечества. Взгляд Герцена был проницательным взглядом художника: после разговора с Гиллером2 он обратился к Бакунину, сказав о Потебне и других русских землевольцах, спешивших занять место в рядах польских повстанцев, что, похоже, путь у них не один и тот же. Да, путь был не один и тот же. Генерал Мерославский даже считал уместным и возможным говорить о возбуждении крестьянских движения в России как о простой стратегической диверсии:
Цитата :
«Пускай эти дикари перережут друг друга».
Потебня, землевольцы шли погибать за польского крестьянина и польского рабочего, эту кровь украла польская дипломатическая шляхта, так же как украла и растратила кровь тех героев-ремесленников, из которых в значительной степени состояли кадры повстанцев. Но ведь было достигнуто объединение. Соединился тонкий ручеек крови, пролитый цветом русской интеллигенции, с великой кровавой рекой страданий польского народа. И сегодня путь уже один и тот же здесь и там — Дмовским и Пуришкевичам на общий позор, русскому народу через труды в неизбежное солнечное будущее вместе с той новой Польшей, которой не знал Герцен, но которую он, может быть, один среди публицистов всего мира сумел бы приветствовать, так же как он один поставил памятник польским эмигрантам после 1831 года, этим героическим, орлиным, преданным собственными вождями воинствам, шедшим через пораженную, полную восхищения Европу, которая еще помнила бога войны и его походы, но задрожала и почувствовала, что рядом с ней проходит неведомое величие, — при виде этого шествия бродяг и нищих, несущих в сердце своем будущее страны.
Они прошли. Пропали в кровавой мгле, сумятице и хаосе — мученическое видение. Они не были первопроходцами новых миров. Это были Гекторы, которым лучше было бы пасть у стен горящей Трои. Они не понимали будущего, не понимали жизни, себя приносили в жертву неведомой судьбе. Неведомой судьбой были для этих святых шляхтичей новое человечество, человек Нового времени, будущее мира. Из сочинений Герцена на нас глядят эти фигуры. Чары слов великого русского писателя, который писал огнем, слезами, издевкой, смехом, мечтой, мыслью, ясновидением исстрадавшейся души, оживляют их. Стоит перед нами Мицкевич, не способный понять, что бог прошлого умер, с молниями, рожденными человеческим сердцем, идущий туда, где должен быть, и раздавить его стремящийся, чтобы тот ответил громом. Святой старец Ворцель, польский Мадзини, но без доставшегося Мадзини счастья погибнуть у себя на родине, душой и совестью которой он был, пусть как изгнанник лишь и скрывающийся государственный преступник. Когда Ворцель умирал, его спрашивал Мадзини, человек, который сам себя сжег на алтаре идеи: нет ли кого-нибудь, к кому он хотел бы обратиться личным воспоминанием, попрощаться в эту последнюю минуту. Ворцель был поляком и был социалистом — и умирал в одиночестве, которое даже у твердого монаха итальянского Rissorgimento выжало слезы.
Герцен и его воспоминания — это как бы летопись, начертанная шекспировским пером, и живут в ней, говорят, страдают те, о ком молчит искусство: герои, мученики, святые новейшей истории. Хотите увидеть короля Лира революции — читайте, как умирает старец, товарищ Бабёфа и Ромма, в день, когда началась февральская революция [1848]. Он садится на постели, запавшими, гаснущими глазами вглядывается в окна, за которыми слышит выстрелы. Народ тянется к власти и молниям — снова ли будет обмануто святое дитя, есть ли кто-то, чтобы дать ему римскую добродетель и закалку друга Гракха? Смерть кладет свою железную руку:
Цитата :
«Не увидишь, старче!»
А в дверях притаился священник, тайно приведенный сыном. Как у тебя ворует смерть твою родной сын, так обворован будет героический народ. А Париж после июньских дней! Кто сумеет передать то, что есть в словах Герцена, когда он пишет об этом истреблении народа? Он слышит гробовую тишину, среди которой раздаются только залпы расстреливающих, топот коней, растаптывающих трупы. Что-то великое умирает! Бронзовая, суровая правда рождается на протяжении этого молчания, но ее Герцен уже не ощутил. Он написал некролог культурным слоям Европы, и этот некролог остается в истории, как книги Тацита. У самого Герцена тогда умирала надежда, поэтому его разочарование не от рассудка, его боль — это личная боль, историческое сомнение сжимает его собственное человеческое сердце в ледяных скобах. В этом сила Герцена. Он как человек сливался с событиями, как личность переживал их ужасающий груз, на его собственную голову рушились балки. Сам он слышал треск падающих колонн. Ни под чьим пером не вырастают так и не приобретают размаха эти фигуры разочарованных 1848 года. Пьер Леру проходит перед нами, как какой-то безумный пророк, вещающий человечеству, что солнце уже погасло. Разрастаются эти фигуры, хоть Герцен — не пишет панегириков. Наоборот, ирония у него неустанная, он глядит на тех, кого нежно любит, свободным взором человека, не выносящего авторитетов. Он пишет о святых с шуткой на устах, и благодаря тому, что он окружает их атмосферой своего юмора, они встают перед нами на удивление человечными. Герцен как будто насмехается над ними, издевается — тем самым он учит нас заглянуть им в глубину сердец, а когда мы уже освоились с ними, когда между нами исчезает расстояние, мы непосредственно воспринимаем всю бесценность таких близких нам в этот момент чувств, и снисходительная улыбка сползает с лица, сердце проникается чувством неотъемлемого величия человека, непостижимых богатств, таящихся в его груди. Восприятие жизни как жизни, человека как человека — знаменательная черта писательской физиономии Герцена. Он не конструирует свои фигуры, не идеализирует их. В момент самой ярой полемической борьбы враг не перестает быть для него душой сложной, запутанной, настоящей. Он умеет одновременно воспринять трагедию Оуэна и трагедию Александра II. Для него человек никогда не исчезает за абстрактным принципом, никогда не перестает быть живой борющейся душой в руках мрачного рока. В восприятии жизни Герцен был трагиком, у него был инстинкт драматической правды, и поэтому всякое дело становилось для него конкретным, брызжущим жизнью. Его сочувствие разливалось по всей поверхности его интересов. Сопоставляя его с Борном3 или Лассалем, эту черту видишь крайне четко. Герцен не аранжирует ни своих врагов, ни своих союзников, он воспринимает драму тех и других и через всех ищет правду. Поэтому такой страшной была его полемика. Его презрение никогда не было холодным, рассудочным — это был непосредственный крик сердца, увиденная мерзость. Герцен полемизировал, как Шекспир, когда создавал Калибана, Ричарда III, Полония, Яго или Шейлока. Николай I, Катков, целая галерея российских сановников остались в сочинениях Герцена, как политические противники Данте в «Божественной комедии». Александра II он преследовал, как Эринния, как дух отца Гамлета, и, весьма вероятно, император не раз чувствовал, что этот публицист заглянул ему на самое дно шаткой, слабой, не доверяющей ни себе и никому души. Одна из тайн влияния Герцена и «Колокола» состояла в том, что он говорил, обращаясь не к партии, а к людям и владел столькими языками, столькими струнами, сколько их у жизни.
Повторяю: как публициста — не знаю, с кем его сравнить. Поль-Луи Курье в сравнении с ним был искусственным. У Маркса в жилах у людей течет не кровь, а огонь и бронза рассудочной истории. У Герцена не было абстрактной теории, не было решения, к которому должна устремиться эпоха. Он смотрел, видел, искал, плакал, страдал вместе со всеми фигурами исторической драмы. Никто никогда не ощущал, что Герцен смотрит на него холодным взором ботаника или энтомолога. В каждом слове чувствовалось горячее искреннее ощущение: мы и вы, помимо всех разделений, с одной и той же боремся силой, тот же самый над нами рок. Редки такие таланты, ибо редко соединяется живое волнение о социально-политических вопросах с высокоразвитой, индивидуальной жизнью. Политика чаще всего идет об руку с пренебрежением к человеческому развитию в себе. Герцен принадлежал к тем гармоничным, поразительно прекрасным натурам, которые возникали в первой половине XIX века в России — трудно поверить, однако это правда — на фоне дворянско-крепостного строя и абсолютного самодержавия. Самовластие, не знавшая уступок николаевская система делала невозможной какую бы то ни было общественную деятельность по личной инициативе. Пробужденная мысль чувствовала и хорошо знала, что не выйдет за рамки очерченного вокруг нее безжалостного круга. Ей приходилось оставаться самой с собою, только самой собою заниматься. Мысль, не связанная ни с какой практической деятельностью, еще не сломленная неудачами, впереди видящая лишь грозный рок и борьбу, становится бескорыстной и неустрашимой. Она не связана ни с какой догмой, ни с какой целью. Она ищет.
Ищет истину и ничего более. Немецкая философия Гегеля, политические события во Франции — всё это неустанно обсуждалось в кругах русской интеллигенции этой эпохи. Здесь, может быть, особенно глубоко и сознательно переживались культурные бои и труды. Не было такого ничтожного профессора философии в Германии, чьи труды не изучались бы здесь с энтузиазмом. Разум здесь воспитывал сам себя, чтобы быть зрелым, когда наступит возможность действия. Эти молодые головы окружал ореол кристального, воистину платоновского бескорыстия познающей мысли. Ничего, ничего — кроме истины. Не существовало никаких иных соображений, интересов, а за рамками пространства, в котором жила мысль, темнели грозные бастионы русского предназначения, воздвигались виселицы декабристов, тени Рылеева, Бестужева, Пестеля, Муравьева-Апостола проплывали перед глазами юных Гамлетов и брали с них клятвы.
Сумеешь ли, не задрожишь ли в страшный час? — пытает мученический взор. Разуму следует быть не только истиной познания, но и личной силой.
И кто они? Горстка юнцов, окруженных ужасающим произволом. Повлияют ли они? Могут ли они повлиять на эти судьбы, такие суровые, страшные, как снежная, ледниковая степь Сибири? Они одни, только друг с другом в тени липовых рощ московских парков. Здесь они еще вместе, подстерегаемые погибелью. Как же они, должно быть, друг друга любили, как же, должно быть, внимательно прислушивались к тому, что творится в их сердцах. Друг должен быть помощью другу, опекуном, провидением, исцелением. Любовь и дружба учат психологии. Здесь, в этих разговорах, родилась несравненная душеведческая интуиция Тургенева. Здесь родилось ясновидение через сочувствие, гнев или какое-то сильное волнение, ясновидение, составляющее одну из черт таланта Герцена. За рамками этого мира юношества — загадки и образцы для нетерпеливого ума, жаждущего поступков сердца, те, кого уже обожгли молнии и вихри судьбы. Есть Орлов-декабрист, есть Чаадаев, который николаевской России, этой восточной пирамиде произвола, крови и угнетения бросил в лицо предсказание, что она исчезнет, как другой сон человечества, потянув за собой на дно забвения весь народ. Есть за этими рамками молодая литература, учащая чувствовать и видеть.
Пушкин с умом гибким, полным опасной решимости, как клинок кинжала.
Грибоедов, ракета смеха и издевательства.
Лермонтов — раздумье и сила, ищущая поступков.
Гоголь — наивное сердце, которое желало только чувствовать, пока не поняло наконец, что бьется в груди какого то чудовищного, измученного пытками, полузвериного туловища и теперь дрожит и кровоточит, чувствуя, что эта звериная, искалеченная действительность требует от него освобождения. И жалеет себя, и смеется над собой, над тем, что оно пробудилось здесь и по-человечески бьется, что из озверелой нищеты, которая сама себя всё ниже сталкивает на дно, о мысли молит и мысли боится. Смех! Размышлял ли кто-нибудь об этом странном могуществе? Вот Аристофан убивает смехом софистов-демагогов. Во имя чего? Во имя сурового, аристократического, дорического идеала? То, что содрогается, почти умирает в спазматическом восторге наглого веселья аристофановского театра, — это нечто иное. Чувственная, жаждущая потребления, развлечений, беззаботности и забвения, душа толпы хохочет тут, в этом смехе. Он свалил софистов и Креона, но вместе ними и аристократические идеалы поэта. Он сам стоит в ужасе перед демонами, которых разбудил. Гоголь боролся смехом, сначала подталкиваемый инстинктом, позже во имя византийско-аристократического идеала. Сам император оказал покровительство «Ревизору», думая, что он над своей Россией смеяться изволит. А она уже смеялась сама над собой, над императором, над поэтом, когда он пытался сдерживать этот смех, пробудилась в этом смехе и познала себя. Эта литература учила видеть действительность, заставляла раскрыть глаза и уши: в душу врывался стон мучимых крестьян, насилуемых девушек, парней, отдаваемых на тридцатипятилетнюю армейскую службу, вид спин, исхлестанных бичами. И мысль поняла, что над ней уже поднимается жаждущий крови ястреб самодержавия, что окружает ее море крови и слёз. Закалялись души. Огарев и Герцен на Воробьевых Горах принесли клятву пойти путем декабристов. Пламенная душа Белинского кипела бунтом.
Белинский — это, со многих точек зрения, антитеза Герцена. Каждая его статья написана будто в каком-то предсмертном восторге души, которая еще раз хочет вырваться из себя самой, облечь мир словом. Здесь не место говорить о Белинском, с такими людьми не обойдешься несколькими строчками. Я не знаю никого, разве что Фихте, кого мог бы сопоставить с этим незабвенным, самым дорогим учителем моих младых лет. Пройти мимо этой фигуры, оказавшись поблизости, я не мог. Кто единожды вслушался в этот голос, пылающий жаром гнева, энтузиазма, ненависти и боли, тот не забудет его никогда. Белинский принудил Россию пережить Гоголя, понять его. Еще Николай I не успел опомниться от удовольствия, что в его стране есть поэты, умеющие в таком веселом свете показать верноподданническое быдло, а возле смеха уже звучал другой голос, страстный, дерзкий, неустрашимый. Белинский был воинствующей душой этой молодой, на николаевской каторге рожденной России. А во что она верила? В силу самовластия человека, разум, мысль, инициативу и волю. Но чья это должна была быть воля и чей разум? Только этой молодой горстки? Неустрашимый Белинский принимал последствия. Мысль должна воспитывать сама себя. Но рождалось, возникало прямо рядом другое течение. Кто дрожит перед произволом, кто утратил самостоятельность? Весь народ? Нет. Народ еще не жил. Это только интеллигенция, слои, живущие за счет чужого труда. Что же такое народ сам в себе? Мысль, срывающая поволоку бюрократического строя, находила крестьянскую общину, подчиненную суровой власти земли, закону труда, владеющую землей совместно. Не начало ли это новой жизни?
Герцен, уезжая из России, унес с собой за границу неясную, дорогую, как надежда, картину готового мира труда, лишь прикрытого гнилой поволокой паразитических слоев. Это было скорее чувство, чем мысль, скорее вера, чем научные убеждения. Да и не была политическая экономия сильной стороной Герцена. Его социалистические взгляды создались под влиянием сенсимонизма, к тому же поверхностного. Социализм был для него осуществлением свободы и справедливости; в анализе действительных, создаваемых трудом основ бытия человека в природе он не шел слишком далеко. Труд, по его позднейшему определению, — невеселая необходимость. Социализм был для Герцена идеалом, который отвечал требованиям его совести, а не принудительной организацией человечества перед лицом природы.
Важно также понять, какого рода экономические понятия были распространены в атмосфере, окружавшей молодость Герцена, так как затем они оказали принципиальное влияние на формирование его окончательного мировоззрения. Туган-Барановский очень верно характеризует экономические мнения русской интеллигенции времен Александра I как своего рода дворянско-крепостническую романтику, пользующуюся довольно суровой критикой даже западноевропейских отношений с целью идеализации российского патриархально-крепостного строя. Российские фабрики, где работали крепостные крестьяне, были, по мнению этих экономистов-самоучек, не промышленными предприятиями, а воспитательными учреждениями, прививающими мораль. Человек, так мало интересовавшийся политической экономией, как Пушкин, упоминает, однако, с глубоким возмущением о нищете английского фабричного пролетариата и с большой трезвостью оценивает нищету трудящихся Западной Европы. Полуофициальные журналы печатали отрывки из сочинений Сисмонди. Экономист Шторх, учитель Николая I, умел весьма удачно бросать мысли о противоречиях капиталистического промышленного строя. Одним словом, элементы даже резкой критики капитализма были рассеяны во всех сферах русского общества, не исключая правящей верхушки. Министр Николая I Канкрин был большим недругом фабрик, по крайней мере в теории. Русская общественность питала иллюзии, что ее не касаются противоречия гнилого Запада, что она может их избежать либо уже раз навсегда от них застрахована. Надо не забывать, что сам Николай побывал в Нью-Ланарке у Оуэна и что не только наши последователи Товянского или Гёне-Вронский, но и Огюст Конт обращался к нему с весьма серьезными указаниями, как тому исполнить свою миссию создателя устойчивого порядка в Европе. Мы все сверхкритичны, прямо не можем поверить в искренность так давно отзвучавших заблуждений.
Итак, в целом мы можем сказать, что взгляды, господствовавшие в культурных слоях, по преимуществу дворянских, было в России следующими. В Европе капиталистический строй породил нищету и эгоизм. Россия может еще избежать этих бедствий. В ее лоне — основы иного строя. Каковы же эти основы? Для Николая I, Булгарина, Греча, правых славянофилов типа Шевырева и Погодина и — поразительное дело — для самого Гоголя этим идеальным строем был существующий. Единственным недостатком были некоторые, не согласующиеся с целым черты, заимствованные с Запада. Таким образом, речь шла только о том, чтобы избавиться от этих недостатков и создать, а скорее воссоздать древнерусскую нравственность, опирающуюся на доверие к власти и традициям. Даже Погодин на Западе говорил о нищете масс почти как социалист.
Прямой противоположностью этой позиции были взгляды Чаадаева: у России нет никакого будущего, так как она не способна жить культурой Запада. Крайние «западники» вроде Белинского утверждали, что эта культура уже действует в России, что и тут уже родилась критическая мысль. В те времена еще верили, что мысль в состоянии создавать экономические отношения. С минуты на минуту ожидали торжества справедливости в Европе. Для людей, занимавших такую позицию, изучение действительных экономических отношений отступало на второй план. Главным было понять и познать истину. Белинский оценивал данный исторический строй с точки зрения того, в какой мере он способствует рождению мысли и инициативы. Поэтому он был абсолютным противником идеализации чего бы то ни было из русского прошлого и настоящего. Русский народ был для него не лучше и не хуже других, только более несчастным и темным. Он не признавал возможным соглашения не только с правыми, но и с левыми славянофилами. Такие люди среди славянофилов, как Константин Аксаков, Петр и Иван Киреевские, были типичными романтиками, утопистами. Они верили, что в России люди обладают нравственными свойствами, более способствующими строю, основанному на совместной собственности, чем тому способствует западная психология. Отсутствие инициативы они воспринимали как отсутствие эгоизма, русскую общину — как школу братства. Отменить крепостное право, власть бюрократии — и русский народ сразу окажется на вершине, к которой Запад еще только стремится.
Герцен занимал среднюю между этими позицию, он верил в мысль, но верил также, что, быть может, существуют какие-то свойства в народе, способствующие проведению этой мысли в жизнь. Радикальнее славянофилов с социальной точки зрения, он сохранил их убеждение о принципиальном согласии между чаяниями народа и результатами культурной мысли. В те времена, кстати, на народ повсюду взирали как на какую-то всемогущую, но легковерную и поэтому обманутую стихию. Герцен и его друзья смотрели на народ через призму идеализирующего чувства вины перед ним. Они же выросли за счет этого крестьянского труда. Эти может объясняться большая трезвость Белинского: он был интеллигентом-пролетарием, а не дворянином. Наконец, на экономические взгляды Герцена оказал определенное влияние барон Гакстгаузен со своей книгой4. Этот прусско-немецкий феодал, ультраконсерватор побывал тогда в России и своими взглядами привел в восхищение Николая I. Его книга была напечатана на деньги русского правительства. Приведу здесь несколько отрывков из нее, которые цитирую по Туган-Барановскому («Русская фабрика в прошлом и настоящем», с.290-293):
Цитата :
«Во всех западноевропейских странах глашатаи социальной революции ополчились против богатства и собственности: уничтожение права наследства и равномерное распределение земли — вот лозунг этих революционеров. В России такая революция невозможна, так как утопия западноевропейских революционеров получила в этой стране свое полное осуществление».
Цитата :
«Это мнение, — говорит Туган-Барановский — рисует нам всего Гакстгаузена. Западноевропейский консерватор нашел в России панацею против всех социальных бедствий, грозящим Западной Европе. Крепостническая Россия Николая I оказалась воплощением мечтаний французских революционеров. И что за чудо! Воплощение это не только не грозит гибелью порядку собственности, монархическим принципам, но, наоборот, является их самой мощной и надежной защитой. Страной самой сильной власти и самого образцового порядка».
Такого рода идеализация не убеждала Герцена. Он знал, что николаевская Россия не похожа на социальное эльдорадо, однако у него родилось убеждение, что в этой России может существовать нечто драгоценное, скованное существующим строем. Что ей будет не трудней, а может быть, легче воплотить в жизнь социалистический идеал. Ему могли запомниться такие, например, слова Гакстгаузена:
Цитата :
«Промыслы в России, — писал этот немецкий идеалист, — по большей части принимают общинный характер; жители одной общины делаются, например, сапожниками, другой — кузнецами, третьей — кожевниками и т.д. В этом есть большие преимущества. Так как русские живут большими семьями, то естественно возникает семейное разделение труда, столь необходимое для промышленности. Члены общины постоянно помогают друг другу капиталом и трудом, сообща покупают нужные материалы и сообща же продают изготовленные изделия. Общины ремесленников посылают свои товары в город и на рынок и повсюду имеют свои собственные лавки. Они не образуют замкнутых цехов, как немецкие ремесленники, но остаются совершенно свободными в пределах своей общины. В таких общинах не существует никакого цехового или иного принуждения. Это — свободные промышленные ассоциации, напоминающие об ассоциациях сенсимонистов. Такая промышленная организация доставляет этим общинам большие выгоды».
Цитата :
«Нечего и говорить, — пишет Туган-Барановский, — что Гакстгаузен в данном случае (...) сделал грубую фактическую ошибку: наши кустари в николаевскую эпоху, как и теперь, не составляли никаких ассоциаций и работали совершенно независимо друг от друга».
Однако эти взгляды закрепились у Герцена и остались как уверенность в некоторой родственности между социалистическими идеалами и текущей жизнью русского народа. В те времена социальное сознание еще определялось внутренней логикой, а не анализом внешних, действительных фактов. Речь шла о том, что показать народу как образец, а не о том, к чему он — живя так, как живет, — обязан прийти. Поэтому общину не рассматривали как экономический факт, не изучали, в какой степени она, оставленная в реальном мире, способна развиться в строй равенства и свободы. Достаточно было некоторой родственности, уловленной мышлением. Народ мыслит так, как должен, его действительная жизнь — орган его познания. Желая самостоятельности народа, надо изучать, каким образом она может возникнуть не из наших мыслей, а из его жизни. Однако для русских идеалистов община была прежде всего лишь их личной мечтой.
После нескольких лет ссылки Герцен с молодой женой и молодой душой, полной таких мечтаний, которые были прекрасны, а значит, имели право и обязаны были сбыться, уезжал за границу. На основе его сочинений периода, предшествовавшего отъезду, на основе его позднейших воспоминаний мы можем выработать представление о его состоянии ума и характере в то время. С философской точки зрения, он уже вышел из рамок гегелевского мировоззрения. Хотя, когда желаешь добросовестно отнестись к Гегелю, трудно сказать, где собственно кончается его мысль.
В целом это представляется следующим образом. Мир абсолютно разумен. Разум — его суть, а значит, в конце концов должен победить. Герцен уже в то время считал человеческую мысль единственным местопребыванием разума. Таким образом, речь идет только о том, сумеет ли это естественное, реально-историческое человечество овладеть миром и само собой. Герцен, наделенный художественной восприимчивостью, ощущал всяческие противоречия, коренящиеся в жизни, поэтому победа казалась ему только возможной, но не обязательной. Человек может, если сумеет, овладеть миром. Что это, однако, значило для Герцена — овладеть миром? Это значило сделать мир согласующимся с идеалами, выработанными мыслью. И тут внезапно старый Гегель обретал перевес. Разум — должен быть только вашим разумом? А откуда вы знаете, что вы разумны? На что опирается ваша уверенность, что вы имеете право существовать? На ощущении собственной внутренней красоты? И главы о прекрасной душе, нравственном убеждении, добродетели и ходе событий из «Феноменологии» возникали как грозное memento. Не так легко преодолеть Гегеля — старого сфинкса надо перед тем понять. Во всяком случае важно уже и то, что Герцен вел гегелевскую мысль в направлении собственной человеческой самостоятельности. В то же самое время польские философы стремились извлечь из гегелевской Идеи провидения и католического личного Бога, который оставался их должником за участие польских войск в битве под Веной. Сам Герцен ощущал в себе эту внутреннюю неготовность. Сильное чувство внутренней истины, ответственности перед самим собой и теперь уже выступало в минуты горького сомнения. Молодость смягчала диссонансы, и некоторый тон гейневской, вечно детской, мальчишеской иронии, снисходительности к себе самому, восторгов, жаждущих забвения, простирался по поверхности всей психики. Но уже рождались жесткие времена. Ты хотел пройти становление собственными силами — вот уже у твоих дверей стоит судьба.
Пребывание за границей началось для Герцена с тяжких испытаний. В их огне он выгорел, закалился, став тем, чем мы его видим в его позднейших, зрелых сочинения.
Наступил 1848 год — принципиальная и трагическая черта, подведенная в истории европейской мысли. Год, который доказал, что сама по себе мысль — ничто, и который приговорил быть пустыми и смешными всех, кто, идя старым путем щебета об идеале, старался заглушить железный ход событий и тяжелые шаги нового, нарастающего могущества жизни, которая сама собой управляет, ибо создает собственный фундамент. Откуда вытекает могущество мысли? На что она может опираться? Ее сила — только та сила, которой располагают те, кто мыслит. Изучите вопрос, что такое эти мыслящие, и вы поймете, чем может быть история ближайших лет, какие иллюзии она обязательно принесет идеалистам. Гегель сформулировал эту истину лаконично: истина самостоятельного сознания — это служебное сознание, истина мысли — это потребности и способности тех человеческих типов, над которыми она возвышается. Человек не создает жизнь, проводя свою мысль, но, мысля, осознаёт условия своего существования. Надо изучать, какие формы жизни лежат на линии развития тех человеческих типов, которые сегодня существуют, изучать, какой путь ведет от сегодняшней жизни к типу самосущего человека, — вот этот новый метод, которому научил нас 1848 год. Но Герцен и его ровесники не были готовы к этому разочарованию, и особенно Герцен. Ему на протяжении многих лет Европа являлась как святой край, где властвуют разум и свобода. Разум и свобода — то есть нескованные условия существования для людей, которые достигли этих понятий. Кем были эти люди?
Оторванные от экономической жизни литераторы, правоведы, мыслители, ученые — одним словом, целая толпа т.н. интеллигенции, то есть людей, которые, живя на основе материальной культуры, производимой современным производством, и не принимая в этом производстве прямого участия, считают свою подвешенную в воздухе жизнь нормой существования. Они живут на почве чужого труда, как в зачарованном замке фей, и считают свои мысли и чувства образцом и нормой человеческой мысли в целом. За скобками этой мысли, таким образом, остается всё, что и составляет суть потребностей, мысли, жизни трудящихся. Человек в своем мышлении никогда не выходит за рамки себя самого, никогда не познаёт ничего, что лежит вне его; а то, что он считает истиной, — это только сумма понятий и правил, в которых он излагает свой опыт и переживания. Значит, истиной может быть только мысль того типа человека, который самодостаточен. Только ясное сознание, необходимое трудящимся, чтобы они могли на данном уровне развития техники руководить своим трудом и создавать потомство, — единственное, полное и логическое определение истины. Тот, кто ищет за словом «истина» что-то другое, бредит, то есть находится в состоянии ума, которое немалыми усилиями создают новейшие, пренебрегающие Марксом философы.
В 1848 г. эта истина была абсолютна, доступна бескорыстным, чистым душам, однако эти души совершенно не ведали, что такое труд и каким образом люди зарабатывают средства существования. Они, естественно, знали, что для этого нужны рабочие и что рабочим причитается справедливость.
Цитата :
«Как удивительно мало требует народ, — писал Прудон с иронией после февральской революции, — он хочет только работы!»
В этом был весь секрет. Пока сами рабочие не располагают ясным сознанием, как сохранить всё современное производство без руководства извне, пока они мыслят в общих категориях справедливости, а не в ясных и строгих требованиях организации производства, определенных самими рабочими, до тех пор из-за спины апостолов равенства и братства всегда в решающий момент вынырнут те, кто хотя бы на почве собственной прибыли умеет эту работу организовать. Так случилось в 1848-1849 гг. Тогдашние люди, за исключением одной гениальной и одной умной головы: Маркса и Энгельса, — не поняли всего размаха совершившихся фактов. Самые глупые и поверхностные среди радикалов не поняли вообще ничего. Они считали, что произошли некоторые ошибки, заблуждения, предательства, недоразумения, что следует и дальше декламировать о равенстве и братстве и жить в мире современной экономической культуры с той самой долей понимания ее, какой обладает американский дикарь насчет физиологии растений и животных, среди которых живет. Так думали разнообразные вожди чистого республиканства. Сегодня из европейских политических партий на этом допотопном уровне остаются только польские прогрессисты. Другие, кто ставил перед собой задачи смешанного рода, до известной степени объединяющие интересы всех классов, например обретение политической независимости, могли обходиться без того, чтобы окончательно осознать значение великого переворота. Для Мадзини, например, 1848 год только подтвердил деморализацию и упадок Франции — Италии же, которая обладает своей
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
http://www.svoboda.org/content/article/24879043.html 21.01.2013 13:08 Повстанцы и вешатели: Россия и Польша 150 лет назад Ярослав Шимов 22 января 1863 года во входившей в состав Российской империи части Речи Посполитой вспыхнуло восстание
Небольшие и довольно плохо организованные группы повстанцев нападали на русские гарнизоны. Объявленный несколькими месяцами ранее призыв в царскую армию польского населения (в том числе многих активистов подпольных организаций) был сорван. Январское восстание растянулось почти на полтора года и вошло в польскую историческую мифологию как очередной пример массовой героической жертвенности, как подвиг, который, хотя и не принес победы, но оживил национальный дух и вывел на историческую сцену новое поколение польских патриотов.
https://www.youtube.com/watch?v=0Z6eEM2axVE&feature=player_embedded The January Uprising 1863 / Powstanie Styczniowe
Я не зря написал об «исторической мифологии», а не просто об истории. Если считать историей всю совокупность фактов прошлого и основанных на них интерпретаций, то такая история куда сложнее мифологии. Исторический миф – не всегда ложь, чаще упрощение. Это повествование, которое проще воспринимать и усваивать массовому сознанию, не любящему сложностей и нюансов. Вот свои, вот чужие. Вот герои, а вот предатели. Вот наш овеянный славой флаг, а вот их размалеванная тряпка. Событие, 150-летие которого сейчас торжественно отмечают в Польше, – хороший пример работы исторического мифа. Нет, героизм повстанцев – и юных шляхтичей с саблями, и усатых «хлопов» с косами – сомнению не подлежит. Ведь почти во всех боях Январского восстания превосходство царских войск над повстанческими отрядами было подавляющим и в численности, и в вооружении. Инсургенты часто шли на верную смерть, так же как и участники предыдущих польских восстаний – 1830-31 и 1794 годов. Музыкальный памятник последнему – ностальгический полонез «Прощание с родиной» Михала Клеофаса Огинского, воевавшего в армии Тадеуша Костюшко, известен каждому. Эту грустную мелодию можно считать гимном всех проигравших честно и с достоинством.
Сложности начинаются, когда задумываешься о другом. Например, о том, что само польское общество в начале 1860-х годов было далеко от единства, а восстание стало делом так называемых «красных» – радикальных патриотов, в основном представителей мелкой шляхты и интеллигенции. Они выступали не только в пользу вооруженной борьбы за восстановление независимости Речи Посполитой, но и за довольно радикальные социальные реформы. Другой лагерь, «белые», объединял более расчетливую часть польской элиты, выдвигавшую теорию «органической работы» – постепенных умеренных преобразований на польских землях в рамках империи Романовых. Такие реформы начал как раз накануне восстания маркиз Александр Велёпольский – неоднозначная личность, возглавлявшая гражданскую администрацию Царства Польского. Этот чиновник, лояльный российскому престолу, был довольно скептичен по отношению к собственному народу и прославился фразой: «Для поляков можно сделать что-то хорошее, с поляками – никогда». По мнению «белых», целью преобразований должно было стать постепенное расширение польской автономии. Восстановление независимости объявлялось делом отдаленной перспективы, когда для этого сложатся благоприятные исторические условия.
«Красные» были нетерпеливы, «белые» – осторожны. Первых сейчас считают героями, часть вторых записали в предатели. Кого считать правым? Если исходить из непосредственных итогов Январского восстания, предприятие «красных» выглядит авантюрой. После его разгрома власти империи занялись ускоренной русификацией земель бывшей Речи Посполитой. Никакой существенной поддержки извне, кроме моральной, восстание не получило, хотя на такую поддержку повстанцы рассчитывали, помня о недавней Крымской войне, когда державы Запада выступили против империи Романовых. Да и на самих землях былой Речи Посполитой отношение к восстанию оказалось неоднозначным. Православные крестьяне украинских и белорусских губерний не спешили массово становиться под знамена повстанцев, ведомых шляхтой: сказывались не только социальные и религиозные, но и формирующиеся национальные различия. Недаром о некоторых героях восстания, например Константине Калиновском, в белорусской историографии до сих пор не сложилось единого мнения. Кстати, в советские годы национально-патриотические мотивы деятельности Калиновского почти не упоминались, в отличие от социальных – как в фильме «Кастусь Калиновский», снятом в 1927 году. Из литвинского шляхтича лепили этакого протокоммуниста, «борца за счастье трудового народа».
Но с подавлением восстания спор «красных» и «белых», сторонников вооруженной борьбы и «органической работы» в Польше не закончился. В начале ХХ века его продолжили другие фигуры, символичные для польской истории. Роман Дмовский, лидер правых национал-демократов, считал главным врагом Польши не Россию, а Германию (а заодно, как же иначе, евреев), и долгое время выступал за сотрудничество польских политиков с царскими властями, продолжая тем самым линию «белых». Его главный противник – Юзеф Пилсудский, социалист, ставший националистом, налетчик, ставший маршалом, поборник создания восточноевропейской федерации под руководством Польши, предпочитал бороться за независимость вооруженным путем – и удивительным образом преуспел в этом. Как это часто бывает, история показала, что не знает универсальных рецептов: то, что с треском провалилось в 1863 году, увенчалось успехом в 1918-м. Кстати, оставшихся к тому времени в живых ветеранов Январского восстания при Пилсудском чтили: его распоряжением они были приравнены к ветеранам Войска Польского, им были даны государственные пенсии, награды и право носить особые мундиры фиолетового цвета. В 1930-е годы несколько десятков ветеранов еще были живы и участвовали в памятных церемониях, посвященных восстанию. Последний из них, Феликс Бартчук, умер в 1946 году, не дожив лишь полгода до столетнего юбилея.
Не менее любопытно посмотреть на события 150-летней давности и с другой, русской стороны. Поначалу реакция русской общественности на польский «мятеж» была довольно единодушной: случившееся приписывали бунтарскому духу «неисправимых» поляков, а порой и проискам иностранных держав. (Впрочем, Пруссия и Австрия, соучастники России по разделам Речи Посполитой, поддержали усилия правительства Александра II по усмирению непокорных). Брат царя, великий князь Константин Николаевич (в остальном, кстати, большой либерал и сторонник глубоких реформ) летом 1863 года возмущался: «Революция, мятеж и измена обняли всю нацию. Она вся в заговоре...» Позднее, когда участников восстания разгромили и стали карать по всей строгости имперских законов, некоторым вполне патриотичным, но либерально настроенным русским людям размах репрессий показался чрезмерным и недостойным царствования Александра Освободителя. Российская историография подчеркивает относительно умеренный характер карательных мер: из примерно 77 тысяч участников и сторонников восстания пострадали менее 20%, казнено было не более 400 человек, по другим данным – и вовсе 128. (В польских источниках встречаются другие цифры – до 700 казненных и до 40 тысяч высланных в Сибирь).
Как бы то ни было, при сборе подписей под приветственным адресом графу Михаилу Муравьеву-Виленскому, который командовал усмирением восстания и заслужил на этой ниве прозвище «Вешателя», случился скандал. Генерал-губернатор Петербурга, граф Александр Суворов-Рымникский, князь Италийский, внук знаменитого полководца, публично отказался это сделать, назвав при этом Муравьева «людоедом». У Суворова-младшего был свой опыт встреч с поляками на поле брани: в 1831 году, во время предыдущего восстания, он участвовал во взятии Варшавы и даже был послан с рапортом об этой победе к Николаю I. От лица патриотической общественности последовала обращенная к Суворову поэтом Федором Тютчевым мягкая по форме, но ядовитая по содержанию отповедь:
Гуманный внук воинственного деда, Простите нам, наш симпатичный князь, Что русского честим мы людоеда, Мы, русские, Европы не спросясь!..
Эта стародавняя полемика смотрится удивительно современно. Гордость Тютчева за империю сталкивается с возмущением Суворова ее свирепостью, а ведь это вечная тема жарких споров между государственниками и либералами. Ну, а оброненное поэтом «Европы не спросясь» наводит на мысль о том, что, разыграйся эта дискуссия в 2013 году, не избежать графу Суворову обвинений в том, что он – белоленточный активист, «шакалящий у иностранных посольств»...
Прав, видимо, был остроумец, заметивший, что в России за двадцать лет меняется все, а за двести – ничего. Ну, или по крайней мере за 150.
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: Польша - наше наследство Пт Янв 25, 2013 12:05 am
Ursa Отправлено Вчера, 13:38
Роберт Мазурек Кто хочет умирать за Ломжу?
«Польская Армия» в глазах Запада. Косинеры, зуавы, конвои…
Роберт Мазурек: - Зачем это празднование? Январское Восстание уже не несёт никакого эмоционального заряда.
Анджей Новак, историк: - Ещё три года назад я признал бы, что Вы правы. Да, это было мертво.
Роберт Мазурек: - А что изменилось?
Анджей Новак: - Это наследие воскресло после 10 апреля.
Роберт Мазурек: - Вам всё напоминает о Смоленске?
Анджей Новак: - После Смоленска вернулись споры, которые уже казались в Польше невозможными. Оказалось, что для некоторых политиков Катынь перестала быть геноцидом, потому что это не нравится Путину.
Роберт Мазурек: - Ну и?
Анджей Новак: - Раньше не было спора по этому вопросу. И вдруг определённое отношение к польской истории становится, во имя политической борьбы, возможным.
Роберт Мазурек: - Я всё ещё не понимаю, причём тут восстание?
Анджей Новак: - Такой подход возрождает дискуссию о границах компрометации соглашательством, унижением, подхалимством по отношению к более сильному, который навязывает политическую волю польским перифериям.
Роберт Мазурек: - Вы не преувеличиваете?
Анджей Новак: - Конечно, я замечаю огромную разницу между ситуацией 1863 года и сегодняшней, но для немалой части людей то, что происходит с остовом самолёта, - это доказательство унижения Польши в отношениях с Россией. И всё время существуют сторонники примирения с российским государством на условиях, унижающих Польшу. Некоторым это напоминает ситуацию 150-летней давности.
Роберт Мазурек: - Отношения с Россией всегда так выглядели.
Анджей Новак: - Но есть ещё одно. Многие молодые люди считают, что в связи с тем, что они, великолепная польская элита, погибли в Смоленске, то теперь мы должны заняться этим. Это тоже реакция, как полтора века назад, когда после восстания не отказались от польскости, но со страстью занялись сохранением её – сначала в органической работе. После 10 апреля многие молодые люди пришли – я специально использую такой язык – в патриотическое движение.
Роберт Мазурек: - Но о Варшавском Восстании или о военном положении всё ещё можно поспорить…
Анджей Новак: - О Январском Восстании тоже.
Роберт Мазурек: - Не думаю.
Анджей Новак: - Вам следует послушать журналиста, который счёл опасным наследие Январского Восстания.
Роберт Мазурек: - Повстанцы были ПиСовцами?
Анджей Новак: - Видимо, да, потому что восстание пробуждало патриотизм. Правда, историческое осознание равно нулю, но само восстание всё ещё пробуждает какие-то эмоции.
Роберт Мазурек: - И надо же мне было влезть в спор с ПиСовцем. Ведь Вы разделяете поляков!
Анджей Новак: - Хуже того, я и русских разделяю. И мечтаю о том, чтобы в Варшаве появился памятник Герцену, чтобы мы, глядя на Россию, видели не только Путина, но и его сегодняшних противников, защитников свободы. Я обожаю разделять. Не все русские одинаковы. И не все поляки.
Роберт Мазурек: - У Январского Восстания были шансы?
Анджей Новак: - Прежде всего, давайте рассмотрим, как свои шансы видели сами повстанцы. Согласно планам Ярослава Домбровского, они хотели захватить арсеналы в Модлине, Цитадели, чтобы вооружиться, овладеть городом и дождаться какой-нибудь международной интервенции.
Роберт Мазурек: - Кто в Европе захотел бы умирать за Ломжу?
Анджей Новак: - Не за Ломжу, а против российско-немецкого сближения. Это встревожило и Францию, и Англию, и Австрию. Это было восстание, которое имело самые большие шансы на то, чтобы дождаться помощи из-за границы. Давайте не забывать, что 17 апреля 1863 года три упомянутые державы предъявили России ультиматум. К сожалению, дальше этого их действия не пошли.
Роберт Мазурек: - … Такова наша традиция, что мы рассчитываем на помощь с Запада, а кончаем Сибирью.
Анджей Новак: - Война тогда висела на волоске. Рассчитывать на неё не было абсурдом. Расчёт опирался также и на то, что Россия только что проиграла Крымскую войну, вышла из неё ослабленной, и начались внутренние беспорядки. С этим связывали свои надежды красные, которые рассчитывали, скорее, на договорённости с русскими революционерами. Они тогда заключили договор с лидером эмиграции Герценом и надеялись, что, по крайней мере, часть царских солдат повернут штыки и пойдут с ними на царя.
Роберт Мазурек: - Да ведь это какие-то несбыточные мечтания.
Анджей Новак: - С сегодняшней точки зрения – да, но тогда можно было верить, что какая-то из этих предпосылок реализуется.
Роберт Мазурек: - Между тем не удалось даже захватить арсеналы.
Анджей Новак: - Это правда.
Роберт Мазурек: - Это как в анекдоте про товарища Герека: «Если бы у нас была тонкая жесть, мы могли бы производить консервы, но у нас нет мяса».
Анджей Новак: - Военные историки согласны с тем, что вера в военную победу народного ополчения над регулярной российской армией – это были пустые мечты. В боях участвовали десять тысяч ополченцев, а царские силы сначала насчитывали 100, а через год – 400 тысяч солдат. То есть было как в песне «Sabaton» «Сорок на одного», но я подчёркиваю, что рассчитывали на войну с Францией, может быть, с Австрией, а также на организацию беспорядков внутри России.
Роберт Мазурек: - Последствия восстания были ужасны: бойня повстанцев, массовые ссылки в Сибирь, конфискация имений, отнятие остатков самостоятельности, усиление русификации..
Анджей Новак: - Стефан Кеневич писал, что одним образом оцениваются последствия восстания через несколько лет после него, другим образом – через 50 лет, и ещё иначе – через 100 лет. И если бы мы разговаривали в 1870 году, я бы вам поддакивал, что последствия были плачевные. Потому что пепелища, кровь и отрезанная нога Альберта Хмелёвского (Адам [в монашестве брат Альберт, в 1989 году канонизирован] Хмелёвский, художник, участник восстания, затем монах; в ходе восстания был ранен, взят в плен, ампутация раздробленной ноги проведена «в варварских условиях», то есть без анестезии, впоследствии варвары, впрочем, доставили раненого повстанца в больницу в Конецполе, где его лечили, - прим. перев.)... …
Роберт Мазурек: - Он-то, по крайней мере, святым стал, а вот Траугутт?
Анджей Новак: - Его смерть на самом деле произвела на поляков огромное впечатление. 5 августа 1854 года к Цитадели пришло несколько десятков тысяч человек – вся Варшава. Но результат зрелища был прямо противоположен тому, какого ожидали власти – вместо того, чтобы напугать зрителей, эта смерть вдохнула в них дух памяти и долга. Траугутт до конца вёл себя необыкновенно достойно, поцеловал петлю, в которой он должен был повиснуть за польское дело.
Роберт Мазурек: - Только-то и сделал для Польши, что красиво погиб. И Польша на самом деле этого хотела – чтобы он поцеловал петлю?
Анджей Новак: - Траугутт вовсе не рвался на виселицу и не хотел красиво умирать. Он руководил восстанием лучше, чем кто-либо до него. А какая у него была перспектива? Покориться преследованиям? Почитайте корреспонденцию наместников с царём и найдите хоть тень шанса на примирение. Русские не хотели примирения, они хотели только отношений господин – раб. Это должна была быть, в конце концов, только Российская Империя. Как позднее скажет царь: «U awstrijskogo imperatora mnogo nacjonalnostiej, a u nas narod odin», то есть в империи только русские имеют право быть народом. И об этом говорил Александр II полякам в 1856 году: «Никаких мечтаний».
Роберт Мазурек: - Наверняка это так, но, может быть? надо было подготовиться к восстанию?
Анджей Новак: - Восстание не могло не вспыхнуть. Тут непременно следует вспомнить непосредственную его причину – «бранку», то есть рекрутский набор в армию, объявленный маркизом Велёпольским в конце 1862 года. Дело было даже не в самой бранке, но том, каким образом её проводили. Рекрутов, которые должны были попасть в царскую армии в глубине империи, не определяли жребием, как до тех пор, но их выбирала администрация. Это был рассчитанный удар по подполью.
Роберт Мазурек: - Бранка была de facto смертным приговором.
Анджей Новак: - Ко мне в руки попали данные из Пётрковского повята. Оттуда в 1833-1856 годах в армию в глубине России было взято 11 тысяч человек. Вернулись 498 человек – истощённых, больных, искалеченных. Это показывало, что происходит с обществом, которое не бунтует. Согласие на бранку означало не только согласие на истощение народа, но и на отношение к польским землям как к периферии чуждой, враждебной полякам империи.
Роберт Мазурек: - Но от политиков требуется нечто большее, чем только жесты. «Не могу больше терпеть этого царя». Когда гимназист не может больше терпеть преподавательницы математики, он не поджигает класс.
Анджей Новак: - Это был не отдельный гимназист, но целые массы.
Роберт Мазурек: - Может, нужен был один умный, который остановил бы их, по крайней мере, на какое-то время? Что это за выбор: терпеть не могу, так лучше погибну.
Анджей Новак: - Перспектива была противоположная: мы погибнем, если не взбунтуемся. Это именно пример последствий бранки. Можно сдаться без борьбы, но ведь тогда не победишь.
Роберт Мазурек: - Конечно, умрем, но в высоком стиле, да?
Анджей Новак: - Нет, дело не в этом. Историк Генрик Верешицкий говорил так: «Воля к свободе должна демонстрироваться, ибо не демонстрируемая слишком долго она отмирает. А отмирание воли к свободе решает судьбу самого народа». Другими словами, мы должны были взбунтоваться, потому что без бунта мы ещё более проиграли бы.
Роберт Мазурек: - Давайте несколько сменим тему. Всё ещё идут споры относительно оценки Александра Велёпольского, комиссара гражданского правительства в Царстве Польском. Его можно защитить?
Анджей Новак: - Одним из защитников Велёпольского был Юзеф Пилсудский, который восхищался им за то, что тот пошёл против большинства, пошёл против воли общества.
Роберт Мазурек: - Это требует мужества.
Анджей Новак: - Это как раз та черта в мышлении Пилсудского, которая меня совсем не устраивает. Она опирается на презрение ко всему обществу: вот один вождь, который понимает историческое предназначение, и сброд, который ничего не понимает.
Роберт Мазурек: - Это Велёпольскому приписывают фразу, что «для поляков можно сделать многое, но с поляками - ничего».
Анджей Новак: - Ну и, раз не с поляками, то делал это с царём Александром.
Роберт Мазурек: - Но всё-таки для поляков.
Анджей Новак: - Если мы согласимся с таким принципом, то должны будем признать, что мы вечно невзрослые, и что другие имеют право решать за нас. Кстати, именно по этой причине к маркизу вернулись после введения военного положения, а ещё раньше – в 1944 году, на пороге Ялты, пером Прушиньского. Суть правления Велёпольского лучше всего выразил один из католических публицистов, написав, что «Велёпольский сначала бил, потом протягивал руку для поцелуя, а потом угощал реформами». Потому что у Велёпольского была определённая программа. Он не был ренегатом. Он был, скорее, ослеплён своим эго.
Роберт Мазурек: - Вам не кажется, что Велёпольского несправедливо обижают?
Анджей Новак: - Не думаю, я считаю, что он был не прав, предполагая, что возможен какой-то компромисс с царём.
Роберт Мазурек: - Может, он не хотел зависимости Польши, но знал, что она слишком слаба, чтобы противостоять империи? Погодим, наберёмся сил, и тогда сможем организовать восстание?
Анджей Новак: - Велёпольский понимал, что нужно Польше. Две его основные реформы – это уравнивание евреев в гражданских правах, которое было шагом в правильном направлении, и очиншевание (перевод на чинш, денежный оброк – прим перев.) крестьян. На полное освобождение от крепостной зависимости, однако, не хватило времени.
Роберт Мазурек: - Потому что нетерпеливые поляки организовали восстание.
Анджей Новак: - На эффективное проведение спасительных для Польши реформ никогда не согласилась бы чиновничья элита империи. Велёпольский недооценивал шовинистических настроений среди русской элиты, которая не хотела никакого примирения с Варшавой.
Роберт Мазурек: - Я повторю: предложена была не вечная зависимость, но накопление сил и борьба с царём, когда будет шанс на победу.
Анджей Новак: - Если уж говорить о подобном варианте, то шансы имел другой сторонник примирения с Россией – Ксаверий Друцкий-Любецкий, который перед началом Ноябрьского Восстания начал реализовать программу модернизации и вооружения. В условиях тогдашней автономии это казалось возможным, во времена Велёпольского перечеркнуть всё это могла одна подпись царя.
Роберт Мазурек: - У него не было ни единого шанса?
Анджей Новак: - Полякам пришлось бы полностью смириться с ролью исполнителей политики Москвы в Польше – не польской политики в границах империи, но политики империи по отношению к Польше. А ведь были такие люди, в том числе и среди прокуроров и военных, которые кроваво подавляли восстание, как хотя бы архипольский генерал Адам Жевуский. После 1863 года уже станет намного труднее приводить такие примеры. Польский патриот и лояльный подданный царя, исполнитель его приказа – это было уже невозможно.
Роберт Мазурек: - Это вызывает вопрос о национальной идентификации 150 лет назад. Насколько шляхта, мещане, крестьяне чувствовали себя поляками?
Анджей Новак: - Значительная часть шляхты обязана современным национальным самосознанием традициям I Речи Посполитей и недооценённому наследию Комиссии Национального Просвещения. Это было более 100 тысяч патриотов, получивших прекрасное образование в школах КНП, которые передали эти традиции следующим поколениям.
Роберт Мазурек: - Потому что у этих людей были дети, и они их воспитывали в этом духе?
Анджей Новак: - Да, это была могучая элита. Это было также более 100 тысяч абонентов различных газет и журналов, что было несравнимо с остальной империей. После Венского Конгресса в империи царя Александра больше людей умело читать по-польски, чем по-русски. Это наследие сохранялось также благодаря деятельности князя Адама Ежи Чарторыского на литовско-руских землях в качестве куратора, с 1824 года заботившегося о том, чтобы сохранить польскую систему образования, причём на высочайшем уровне, благодаря университету в Вильно и Кшеменецкому Лицею.
Роберт Мазурек: - Конец этому положили репрессии после Ноябрьского Восстания.
Анджей Новак: - То восстание было реакцией на рост русского национализма. Русская элита после Венского Конгресса была встревожена и взбешена: «Как это, мы побили поляков, а у них теперь есть конституция, а у нас нет, у них есть своя маленькая армия, и царь их даже любит?! Так не должно быть. Растоптать их! Это наше право победителей, сильных, старших братьев».
Роберт Мазурек: - Вернёмся к середине XIX века.
Анджей Новак: - Итак, мы имеем образованную шляхетскую элиту, которая не хочет смириться с ролью захолустья чуждой империи. К этому добавьте величайший в истории взрыв польской культуры. Мицкевич был объектом восхищения не только в Польше, но и в Европе. Сегодня он забыт, но тогда Гюго и Мишле были им очарованы. А ведь были ещё Шопен, Словацкий, Красиньский, если называть самых знаменитых.
Роберт Мазурек: - Это была Великая Эмиграция…
Анджей Новак: - … Которая была магнитом польскости, притягивающим к ней общественные массы в Отечестве. Это нарождающееся мещанство, протоинтеллигенция тянулись в культуре высшей, которую для них олицетворял Мицкевич, а не Пушкин. А ведь именно мещанство сыграло большую роль в Январском Восстании.
Роберт Мазурек: - И целые города, начитавшись Мицкевича, бросались на русских?
Анджей Новак: - Города были завоёваны польскостью на разных уровнях. Элита зачитывалась Мицкевичем, но к нему обращались и нижние слои, ремесленники.
Роберт Мазурек: - А крестьяне?
Анджей Новак: - За них и евреев шло сражение. Будут ли они крестьянами и евреями польскими или имперскими. Сразу, отвечая на этот вопрос, следует сказать, что насколько евреев не удалось в большинстве привлечь без собственного государства, настолько Январское Восстание решительно завоевало для польскости крестьян.
Роберт Мазурек: - Почему? Ведь это царь освободил их от крепостной зависимости в 1864 году после разгрома восстания.
Анджей Новак: - Инициаторы восстания из группировки красных сделали выводы из Ноябрьского Восстания, и Центральный Национальный Комитет сразу поставил вопрос о радикальном освобождении крестьян.
Роберт Мазурек: - Которого не реализовал.
Анджей Новак: - Но очень сильно разбудил ожидания, которые царизм - рад не рад – должен был потом исполнить. Повстанцы первыми так высоко подняли цену крестьянского вопроса на этом аукционе, а царизму потом пришлось за это заплатить. Польский крестьянин получил несравненно лучшие условия, чем русский крестьянин – именно потому, что было восстание!
Роберт Мазурек: - Тем более он должен был быть благодарен царю!
Анджей Новак: - Но от этого его оттягивала громадная органичная работа наследников восстания, а с другой стороны – русский национализм, который врага-поляка идентифицировал по вероисповеданию. Сочетание поляк-католик было не только гордой декларацией самих поляков, но также и разоблачением, совершаемым русской администрацией. Если поляк из элиты хотел сделать карьеру на высоком уровне, то он обязан был перейти в православие или хотя бы в лютеранство, потому что католик был подозрителен.
Роберт Мазурек: - А какое отношение к этому имеют крестьяне?
Анджей Новак: - Борьба с религией сильнее всего ударила именно по ним, потому что для крестьян важнейшим элементом духовного самосознания была вера. Это, кстати, прибавило восстанию союзников среди жмудских крестьян, которые выступили против царизма не в защиту Польши, а в защиту своей религии.
Роберт Мазурек: - Давайте ещё вернёмся к оценке результатов восстания.
Анджей Новак: - Уже с перспективы 1913 года, то есть спустя 50 лет после восстания, видна великая победа восстания. Такая, о которой думал Траугутт, умиряя: он верил, что в долгосрочной перспективе они победят. Следует осознать, что собрание I кадровой роты Пилсудского имело место 5 августа 1914 года, в 50ую годовщину смерти Траугутта. Шесть лет спустя, точно в этот же день, он подписывал приказ о варшавской битве, которую польские крестьяне выиграли у большевиков. Пилсудский осознавал, что та жертва воспитала поколение 1918 года для патриотизма, для польского самосознания.
Роберт Мазурек: - Поэтому одним из первых решений польского государства было присвоение ветеранам восстания прав солдат Войска Польского.
Анджей Новак: - Миф восстания и уважение к повстанцам были живы во всей II Речи Посполитей. Последний повстанец умер в 1946 году.
Роберт Мазурек: - У ПНР с восстанием были немалые проблемы, поскольку это всё-таки конфликт с Россией.
Анджей Новак: - Выходили из положения таким образом, что подчёркивали позитивные, прогрессивные социальные результаты. Показывали хороших революционеров – красных и плохих белых, которые предали восстание, но несмотря на это не было отрицания смысла восстания.
Роберт Мазурек: - Господин профессор, я понимаю, что если бы не оно, не родился бы Сталин, внебрачный сын коня Пржевальского…
Анджей Новак: - Они похожи, как две капли воды, но как раз теория о польском отце Сталина ложна, поскольку Пржевальский женщинами не интересовался, он просто был гомосексуалистом…
Роберт Мазурек: - Ну, тогда мы не имели бы в Сибири Черского и Дыбовского, хотя никто уже не помнит, что они были поляками.
Анджей Новак: - Хуже того: если бы не было Январского Восстания, никто бы не помнил, что Траугутт был поляком! Может, он и сам утратил бы это сознание. Набирающая великолепный культурный и экономический разбег Россия поглотила бы в конце XIX века и русифицировала бы бОльшую часть польской элиты, а вместе с ней остальное общество. А так, рядом с Россией уцелела Польша, её самостоятельная, не менее великолепная культура. А также появилось место для Украины, Литвы, Белоруссии… Это тоже было отчасти результатом польской борьбы за свободу против империи.
Rzeczpospolita Robert Mazurek Kto chce ginąć za Łomżę?
"Выгнали из дисбата за зверства". (с) Мелоди. Ursa jest chyba jakims emerytowanym kapitanem KGB lub nawet moze NKWD (с) Nachalnik
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: Польша - наше наследство Пт Янв 25, 2013 12:10 am
Ursa Отправлено Вчера, 16:16
Адам Тыцнер Каперы в чемарках
Первые попытки создания польского флота имели место ещё до начала повстанческих сражений. В декабре 1862 года один из организаторов порыва к свободе, Юзеф Демонтович, арендовал в Англии судно «Ward Jackson». На него погрузили три пушки, 1000 ружей и 5 тонн пороха. С таким грузом корабль вышел из Англии, ускользнув от следивших за ним русских кораблей благодаря помощи известного итальянского борца за свободу Джузеппе Мадзини, люди которого испортили машины на русских кораблях. «Ward Jackson» шёл в сторону Балтики, забрав с собой по дороге знаменитого русского анархиста и революционера Михаила Бакунина, который поддерживал польскую борьбу с царизмом. Однако как только Бакунин поднялся на борт, экспедиция превратилась в демонстрацию солидарности европейских революционеров и демократов с поляками, о которой принялась распространяться европейская пресса. Невозможно было сохранить всего предприятия в тайне, и «Ward Jackson» с трудом ускользал от охотившихся за ним русскими кораблей. Командовавшему им капитану Лапиньскому удалось дойти до Жмуди, но при неудачной попытке подчалить к берегу утонуло двадцать четыре добровольца, а преследуемый царским флотом корабль эвакуировался в Швецию.
Следующая попытка создания военного флота имела место уже в то время, когда шли бои. Национальное Правительство настойчиво хлопотало о поддержке западных держав. Во время переговоров с англичанами британский министр иностранных дел Джон Рассел заявил польскому представителю Национального Правительства, что для того, чтобы Великобритания могла официально признать Польшу стороной в войне с Россией, в какой-нибудь из британских портов должно войти судно под польским флагом. Ибо суда считаются государственной территорией, которой Польша была тогда формально лишена.
Замойский вместе с другим дипломатом на службе Национального Правительства, Владиславом Чарторыским, быстро начал организовывать флот. Они попросили поддержки у французского правительства, которое рекомендовало полякам офицера французского торгового флота Андре Маньяна. Маньян на деньги, предоставленные ему польской эмиграцией, купил два судна: «Самсона» в Константинополе и «Принцессу» в Ньюкасле. Они должны были быть вооружены и зайти в британский порт на Мальте. Маньян выехал в Константинополь, чтобы надзирать за всей операцией, однако застрял там, не исполняя порученных ему заданий и не отвечая на письма. Выведенные из терпения польские дипломаты, чтобы избавиться от него, продали «Самсона».
Когда казалось, что планы создания флота провалятся, во Франции появился Владислав Збышевский, польский капитан русского корвета на Дальнем Востоке, который, узнав о начале восстания, дезертировал и предложил свои услуги Национальному Правительству. Он быстро составил план действий. Он хотел создать каперский флот и преследовать русские торговые суда на Чёрном море. Дело в том, что мир, заключённый после Крымской войны, запрещал России держать в этом регионе военные корабли. Безопасной пристанью для польских кораблей должны были стать порты дружественной Турции. Далеко идущие намерения Збышевского предусматривали поддержку воюющих с Россией кавказских горцев, разжигание повстанческого движение на Украине и склонение к бунту русских моряков, среди которых тогда царили революционные настроения.
Национальное Правительство одобрило план Збышевского. Корабль «Принцесса» под новым названием «Косцюшко» отправился из Ньюкасла в Константинополь. Катастрофа разразилась, когда испанское правительство поддалось давлению России и конфисковало «Косцюшко» в Малаге, интернируя его экипаж. Несгибаемый Збышевский не пал духом и уже почти приобрёл новые суда в Италии. Однако было уже слишком поздно.
Rzeczpospolita Adam Tycner Kaprzy w czamarkach
"Выгнали из дисбата за зверства". (с) Мелоди. Ursa jest chyba jakims emerytowanym kapitanem KGB lub nawet moze NKWD (с) Nachalnik
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
- Мы не можем позволить внутренним москалям овладеть нашими умами. Мы не можем дать им ни единого шанса – даже если кровь снова должна быть пролита.
С Ярославом Мареком Рымкевичем беседует Йоанна Лихоцкая
Йоанна Лихоцкая: - Можно, собственно говоря, сказать, что мы в неплохой ситуации. Нам уже ясно – революция Солидарности проиграна, она была остановлена 13 декабря 1981 года, всё то, что происходило потом, более или менее контролировалось коммунистами, и сегодня они хозяева ситуации. Мы как бы в исходной точке.
Ярослав Марек Рымкевич: - Очень хорошее радикальное определение – и надо, наконец, принять его, чтобы понять хоть что-то из того, что сейчас творится в Польше. Надо принять его, прежде всего, для того, чтобы знать – что нам делать дальше. Как спасаться и спасать. Но я, пани Йоася, всё-таки несколько иного мнения, чем Вы. Да, у нас есть абсолютная ясность – в том вопросе, о котором Вы говорите. Мы проиграли, а это была великая битва за всё, значит, мы и проиграли всё 13 декабря, революция Солидарности не удалась, ещё одно польское восстание было задушено силой, жестоко усмирено московскими дикарями – и Польшей правят сегодня всё те же люди, которые правили ею в эпоху ПНР. Может, со временем они слегка изменились, даже цивилизовались (при ПНР они тоже со временем, из десятилетия в десятилетие, немного изменялись, цивилизовались), но это та же самая политическая и духовная формация. Говоря другими словами, яснее: это не польская политическая формация и не польская духовная формация. Это чужое. Это нечто вроде – воспользуюсь образом из моего любимого фильма - нечто вроде восьмого пассажира «Ностромо». Какие-то инопланетные драконы. Ещё иначе: это наместники чего-то, присланные сюда чем-то для того, чтобы тут править – чтобы нас постепенно-постепенно ликвидировать; чтобы мы постепенно-постепенно исчезли в драконовой пасти. Драконья пасть открывается, мы заглядываем туда – и что видим? То-то и оно. Тут кончается ясность и начинается абсолютная темнота – мы не знаем, откуда они, эти чужие, взялись здесь, кто их сюда прислал, кто их контролирует, а также, прежде всего, не знаем, чем они тут правят; что такое – это политическое, государственное образование, которое они тут основали в 1989 году и в котором теперь господствуют. При ПНР это было более менее ясно – их прислали москали (называвшиеся тогда советами – это название можно уже изъять из употребления), а образование было московской колонией или московским протекторатом. А сейчас мы только догадываемся, какова цель этого правления: мы должны быть ликвидированы, должны исчезнуть. Но почему, в чьих интересах, кто это приказал и кто этого хочет? Кто-то, несомненно, хочет, чтобы Польши не было. То, что произошло 10 апреля под Смоленском, ясно доказывает это. Но кто этого хочет и почему? И до какой степени её должно не быть? Полностью? Неизвестно. То есть мы не знаем почти ничего. Так что темноты значительно больше, чем ясности – ясности совсем немножко. Ещё только пару слов по этому поводу. Я предостерёг бы перед таким выводом, который сделал Гжегож Браун – что Польшей (тем, что ещё может или могло бы быть Польшей) правят сейчас пять иностранных разведок. Или, может, шесть. Это утверждение – простите меня, дорогой пан Гжегож - понапрасну заслоняет истинное положение вещей, то есть сбивает с толку. Польшей сейчас правят тёмные идеи – идеи пост-националистических нигилистов, которые хотят ликвидировать Польшу и поляков. Следует определить эти идеи – чтобы уничтожить их. А для этого надо сначала узнать, кто и где их производит, и кто их здесь, по чьему распоряжению, за чьи деньги распространяет.
Йоанна Лихоцкая: - Посткоммуняки. Сегодня у них телевизионное лицо Дональда Туска. Не – посткоммунизм, но именно посткоммуняки, с закодированной в этом слове развязностью по отношению к языку, культуре, ценностям, принципам. Это слово просторечное, но передаёт – как мне кажется – характер правления Рыхов и Збыхов, повязанных с людьми былой оппозиции.
Ярослав Марек Рымкевич: - И тут вы правы – это посткоммуняки. Но именно в этом – когда мы говорим посткоммуна, постколониализм, государство постнациональное или пост-европейское, а общество пост-историческое – в этом обнаруживается наша отчаянная языковая (а следовательно, и духовная) беспомощность перед тем, что произошло за последние три десятилетия и что теперь творится в Польше. Мы неспособны назвать сегодняшнюю Польшу, установить, что это за образование, рассказать, какова наша здешняя ситуация. Мы не понимаем ни самих себя, ни нашей судьбы – эта беспомощность перед лицом судьбы, беспомощность языковая ведёт к тому, что мы не знаем, что нас ждёт. Мы неспособны увидеть и сформулировать словами наше будущее. Мой трёхлетний внук, Игнаций, прибегает к своему отцу, издаёт страшный рык, а потом, решив, что уже достаточно напугал Вавжика, улыбается и говорит спокойно: - Это чудовищецкий язык. Это слово, придуманное Игнацием, хорошо определяет то, с чем мы сейчас имеем дело в Польше. По телевизору, в газетах, на пресс-конференциях чудовище говорит с нами на чудовищецком языке. Наш здешний дракон ревёт – может, уведомляет нас, что мы станем его пропитанием – а мы его ужасный рёв пытаемся понять, объяснить при помощи разных странных терминов: постколониализм, посткоммунизм, а может, пост-история или что-то в этом роде. А дракон, облизываясь после пожирания, сообщает: - Я говорю на чудовищецком языке, так что вы не обязаны и даже не можете понимать меня. Пан Ярослав Качиньский говорил недавно, что то, что мы имеем, это кондоминиум. Как я понимаю: московско-прусский. Я пытался объяснить себе Польшу как постколониальное образование, бывшую московскую колонию. Теперь я отказываюсь от этого языка - я считаю, что позволил ввести себя в заблуждение некоей интеллектуальной моде, языку американских учёных. Польша – это не постколониальное государство, не кондоминиум. Тут нечто иное творится, что-то гораздо более опасное. Наши враги – здешние, местные враги Польши и поляков – я их называю внутренними москалями, это то, что завелось и извечно существует в глубине польской души. Ну, может, не извечно, может, каких-нибудь триста лет – с начала XVIII века, когда войска царя Петра I вступили в границы Речи Посполитей. Вероятно, именно тогда некая часть свободных поляков, граждан Речи Посполитей Польской решила, что можно жить в монгольском рабстве, под царским кнутом – причём совсем неплохо, с большим удовольствием в этом рабстве процветая. Потом эта монгольская идея – что безопасней, то есть лучше быть царским рабом, нежели свободным поляком, польским анархистом – эта идея, угнездившись в польской душе, разрасталась и веками искала для себя разных политических, идейных и даже эстетических, но прежде всего житейских, практических обоснований. Эту зловещую идею, эту польско-москальскую духовную формацию описывала польская литература, описывали её Стефан Жеромский и Элиза Ожешко. Они были этим потрясены и поражены этим ужасом. Называть сейчас поляков, которыми завладела эта монгольская идея, леммингами или как-нибудь ещё, столь же снисходительно, относиться к ним, а через эти названия и ко всей формации, как к чему-то немного жалкому, слегка забавному, а в общем, симпатичному – это огромная языковая ошибка, ошибка недопустимая.
Йоанна Лихоцкая: - Лемминги – это те, которые приехали из маленьких городков и деревень в большой город, нашли тут работу, и которым кажется, что наиважнейшей проблемой в Польше является размер кредитных взносов и легализация марихуаны. Они регулярно попадаются на приманку ГП и Паликота. Но, кажется, совершенное иное дело – группа людей, образующая лагерь власти, она, действительно, является властительницей лемминговых душ, однако же, отличается от этих бедолаг. Лемминги, по крайней мере, в классическом значении этого понятия, - потерянные, не слишком много знающие и ещё менее понимающие дети III Речи Посполитей. Внутренние москали – если прибегнуть к Вашей терминологии – имеют ключ к их воображению и образу мысли, через СМИ, культурные учреждения, финансы. В разных местах видно, как люди старой системы, разные медийные функционеры пытаются распространить это понятие, например, на процветающих людей из номенклатуры ПНР. Но классический лемминг – как мне кажется – это внезапно поднявшийся по социальной лестнице житель маленькой деревушки, который смотрит TVN.
Ярослав Марек Рымкевич: - Между тем, кто является, как Вы сказали, медийным функционером, и тем, кто взял кредит в швейцарских франках и пытается удержать на поверхности жизни и должен быть послушен тем, которые сейчас у власти (то есть должен быть послушен телевизору), конечно, есть значительная и даже огромная разница – если говорить о социальном уровне. Разница духовная минимальна или вовсе никакой нет – все они, и те, что болтают в телевизоре, и те, что не задумываясь верят в то, что болтают эти болтающие, являются рабами. А если они рабы, ну, значит, они предали, отрекаясь от свободы, наисвятейшей, наиважнейшей, фундаментальной идеи нашей Речи Посполитей. Тем самым они предали сообщество свободных поляков – предали нас. А если нас предали, то у нас серьёзный исторический вопрос – что следует сделать с предателями. Какова должна быть судьба здешних рабов монгольского царя. Поэтому я сказал, что тут происходит нечто очень опасное. Потому что не может оставаться так, как есть – мы не можем сосуществовать на нашей земле с предателями, со многими поколениями предателей. Польша не может быть собственностью здешних внутренних москалей, даже её остатки, если это остатки, не могут стать их добычей. Польша – для поляков. Конечно, я не имею в виду каких-то этнических поляков, потому что таких наверняка вообще не существует, а сам я, скорее, этнический татарин, из татарского рода, который когда-то поселился под Мариамполем и Винкшнупом. Или я, если кому это больше понравится, этнический немец, из рода, который поселился на российско-прусской границе. Но вернёмся к нашему разговору – что делать с теми, кто уже не хочет быть поляком? И можем ли мы, вообще, что-то с ними сделать? Ведь может быть так, что они здесь в большинстве? И что поляки, постепенно-постепенно, эволюционным образом, то есть почти незаметно, утрачивают своё польское самосознание? Инопланетный дракон нас пожирает и уже почти сожрал? Мы ходим в темноте, вошли в какую-то историческую ночь, так что даже и этого не знаем – сколько нас и хватит ли нас, чтобы справиться с внутренними москалями. Хорошо было бы провести какие-то опросы, которые показали бы нам, сколько ещё в Польше настоящих поляков (не этнических, но настоящих – то есть верных Польше, её великой идее), но нынче все опросы лгут, по самой своей драконьей натуре они лживы, так что мы и этого не узнаем.
Йоанна Лихоцкая: - Ещё пять лет тому назад Вы бы не поставили диагноза, что поляки могут утратить своё самосознание.
Ярослав Марек Рымкевич: - Потому что пять лет тому назад всё выглядело иначе – выглядело так, что мы знаем, что происходит вокруг нас, и что мы это более менее понимаем. Это темнота, о которой я говорил в самом начале, это она приводит к тому, что неизвестно, кто ещё поляк, а кто уже нет. Неизвестно также, в этой темноте, что это значит – быть поляком, и к чему это обязывает.
Йоанна Лихоцкая: - Неизвестно также, нужны ли ещё, вообще, какое-то самосознание и национальная принадлежность. Потому что политик, которого «Газета Выборча» и часть посткоммунистического истеблишмента рекламируют как нового лидера лагеря власти, и который чуть не каждый день выступает на главных телеканалах, говорит – вы должны отречься от польскости. Вот прямо так, публично и говорит.
Ярослав Марек Рымкевич: - Так давайте же попробуем выбраться из темноты, сказать, что это всегда значило и что это ещё значит – быть поляком. Две пружины, мощные пружины жизни, которые движут рабским обществом, живущим рядом с нами, вокруг нас, на границе польскости, обе скрытые и тайные – никто не хочет говорить о них, даже знать о них никто не хочет. Первая пружина – это Страх. Вторая пружина – это Трусость. Именно эти две скрытые пружины определяют, что те, которые отреклись (или хотят отречься – ведь это не так легко) от польского самосознания и предали великую идею свободы, идею, которую породила Речь Посполита, становятся, потому что должны стать, рабами. Страх говорит, что прилетят самолёты и будут бомбить, и приедут танки и опять будут стрелять, будут пожары и пепелища, и будут казни, и снова польётся кровь, и снова будет нищета. Трусость говорит, что надо будет выбирать, убегать или остаться, принять участие или не принимать участия, чем-то рискнуть, может быть, что-то потерять, может, даже жизнь. Трусость говорит, что лучше всего ничем не рисковать – лучше всего покорно смиряться со всем, что несёт жизнь, то есть вот именно это – стать рабом. Можно, конечно, сказать, что Страх и Трусость закодированы глубоко в сути нашего вида, даже более того, в глубине всякой жизни – заяц боится ястреба, а белка удирает от кота. Даже растения боятся. Ну, хорошо. Но свобода - это именно то, и даже только то, что говорит нам, что нельзя поддаваться своему Страху и надо овладеть своей Трусостью. Тогда ты овладеешь своей жизнью и будешь свободным человеком. А если это говорит нам наша свобода, то значит, это говорит нам наша польскость. Именно поэтому много веков назад мы создали здесь, на этой земле, государство извечной (теперь уже извечной) свободы Речь Посполиту Свободных Поляков.
Йоанна Лихоцкая: - Вы говорите, чтобы мы не питали иллюзий – мы блуждаем во тьме, то есть беспомощны, после ПНР мы оказались слишком слабым народом, чтобы иметь независимость. И в то же время Вы ждёте от поляков, которые осознают или предчувствуют то, о чём Вы говорите, и принимают участие в огромных демонстрациях, отважных решений.
Ярослав Марек Рымкевич: - Эти демонстрации ясно говорят, что в Польше есть сообщество, причём очень многочисленное, которое хочет сохранить свою национальную принадлежность и найти какой-то способ возродить народ и государство. Следует фундаментально определить, что в этом смысле можно сделать. Надо – если мы хотим из этой тьмы, из этой исторической неясности, в которой мы сейчас живём, выйти на путь, который привёл бы нас к независимости – обратиться к прошлому и искать ситуации аналогичные или хотя бы отчасти похожие на ту, в которой мы сейчас оказались. Поляки, лишённые своего государства, несколько раз в новейшей истории оказывались на грани гибели, даже могло казаться, что они уже исчезают, и что вот-вот их вообще не будет. Но всегда, после поражений, которые ставили их на эту грань, они находили способ, чтобы преобразиться и возродить своё самосознание, которое уже утрачивали. Я думаю обо всех национальных восстаниях, которые сейчас часто представляются как ужасные несчастья и страшные крушения, и которые я считаю великими польскими победами.
Йоанна Лихоцкая: - Официальная версия правящей элиты выглядит так, что это безответственная, вредная мечтательность поляков. Высказывания некоторых правительственных публицистов, собственно говоря, ничем не отличаются от толкования, обязательного после Январского восстания и представленного нам царскими чиновниками.
Ярослав Марек Рымкевич: - «Подлое восстание» - так говорят, спустя полтора десятка лет после Январского Восстания, обрусевшие герои рассказа Стефана Жеромского «Лесные эха». Я бы вовсе не удивился, если бы сейчас услышал на режимном телевидении такую формулировку. Ну, оно же было подлое – все погибли или пошли в Сибирь. Как так можно – бессмысленно проливать кровь и погибать за Польшу, когда можно жить весело и блистать в свете. Разве что подлец какой-нибудь не хочет жить весело и призывает умирать. Телевизор так сейчас, наверняка, и думает своим невеликим телевизорным умишком. Историческая же правда такова, что каждое наше восстание, каждое потрясение не только польского самосознания, но вообще польской возможности существования - усмирением, массовыми ссылками в Сибирь, пролитием крови – каждое восстание, несмотря на то, что каждое было военным поражением, было победным. Все наши великие восстания были великими победами польской цивилизации. Потому что было так, что после каждого восстания, после каждого пролития крови польскость возрождалась и преображалась. Так было после Барской Конфедерации, после Ноябрьского Восстания, так было после наистрашнейшего из восстаний, Январского Восстания, и так было после Революции 1905 года. Несмотря на пролитие крови, а может, и благодаря ему, несмотря на чудовищные московские преследования, потери материальные и духовные, наступало обновление польской цивилизации. Каждый раз она преображалась в нечто по своему образу жизни новое, неожиданное. Почему? Не знаю. В этом есть какая-то польская тайна – тайного польского бытия на этой земле. Может, дело в том, что гнев и кровь – и страдание, и жажда мести – перестраивают человеческие души. И может быть, поэтому – после такого духовного преображения, преображения души целого народа – изменятся также, потому что должна измениться, и цивилизация, которую он создаёт и в которой живёт. После Январского Восстания и после Революции 1905 год, и после Варшавского Восстания не могла же польская душа выглядеть так, как выглядела до этих страшных событий – она должна была пережить то, что произошло, принять к сведению, залечить свои страдания, справиться со своей болью и гневом, следовательно, в итоге должна была выработать какие-то новые способы своего существования, а также своей вербализации. Именно в этом следует видеть причины радикальных цивилизационных перемен, которые наступали после наших национальных восстаний. Те, которые погибали, не знали, какие последствия будет иметь их жертва, потому что не знали, как их жертву используют и что с собой сделают их потомки. Но ведь те погибали для них – чтобы потомки могли жить иначе, чем они жили. Желание называть (как это сейчас делается) преобразования жизни, преобразования духовные и цивилизационные безумием или вредной мечтательностью – это подло. А также глупо и дурно свидетельствует об интеллектуальном уровне тех, кто это делает.
Йоанна Лихоцкая: - Под Хромаковом, 9 августа 1863 года, сто двадцать повстанцев после неудачной стычки с русским отрядом спрятались в хозяйственных постройках имения. В овине или в овчарне. Москали окружили их, подожгли строение, сожгли всех живьём. Там погиб мой двоюродный прапрадед. Сохранилось коллективное свидетельство о смерти в приходских книгах. Цитирую точно по оригиналу: «Было это в Селе Лютоцине дня одиннадцатого Августа Тысяча Восемьсот Шестьдесят Третьего года в девять часов утра. Явились Анджей Щесяк тридцати лет и Мартин Добес тридцати одного года, оба – хозяева, в Лютоцине проживающие, и засвидетельствовали, что дня девятого нынешнего месяца и года в двенадцать часов, в полдень Умерло людей общим числом сто двадцать, которых имена, фамилии, возраст и место рождения и какого звания – то свидетельствующим неведомо. Убедившись своими глазами в кончине оных, Акт этот свидетельствующим прочитан и Нами подписан был. Свидетельствующие писать не умеют. Винценты Табендзкий Викарий Лютоцинский специально послан Епископом Номинатом Плоцким для подписания актов Гражданского Состояния».
Ярослав Марек Рымкевич: - За несколько месяцев до этого, в феврале того же, 1863 года, родилась Мария Родзевичувна. Годом позже пришёл в мир Стефан Жеромский. Прошло ещё три года, и в 1867 году родился Юзеф Пилсудский. Можно назвать их – а вместе с ними тех поляков, которые родились в середине или во второй половине шестидесятых годов – поколением Январского Восстания. Как они жили и что делали в жизни, а также кем они потом для нас стали - всё это было детерминировано, можно сказать, запрограммировано кровавыми событиями 1863-1865 годов. Это было поколение, которое, используя опыт шестидесятых годов – опыт Восстания, но и опыт усмирения – должно было обдумать и создать новый образ польской цивилизации, придать новую форму польской жизни. Оно это свершило. А закончил их дело Юзеф Пилсудский, став в 1918 году во главе польского государства, возрождённой Речи Посполитей, которая - обращённая и в прошлое, и в будущее – должна была стать формой новой польской цивилизации. Если бы – говоря метафорически – не эти сто двадцать сожжённых в овине, о которых Вы рассказали, если бы их там, под Хромаковом, в августе, москали не окружили бы и не сожгли, если бы не все прочие бойни, если бы не польская кровь, в ту пору пролитая, не было бы поколения 1863 года – поколения, запрограммированного этим годом. Родзевичувна, Жеромский и Пилсудский имели бы какой-то совершенно иной (сейчас для нас непредставимый) опыт и имели бы какие-то совершенно иные биографии – наверняка они покинули бы Польшу и поселились бы, не желая смириться с усиливающейся и всё более омерзительной русификацией, где-нибудь в эмиграции. Так что всё выглядело бы совершенно иначе, Польша спустя сто или двести лет выглядела бы совершенно иначе. Да и Ваша жизнь, пани Йоася, и моя – потому что и это следует принимать во внимание – выглядела бы совершенно иначе. В 1914 году Первая Кадровая не выступила бы из Кракова в Кельце, в 1918 году Пилсудский не стал бы Начальником польского государства, которое, может, вообще не было бы создано – потому что полностью обруселые поляки уже не хотели бы иметь своё государство, отказались бы навсегда от своих вредных мечтаний о независимости. Независимая Польша была бы им совершенно ни к чему. В этом есть какой-то урок и для нас, сейчас очень актуальный. Мы бы с Вами разговаривали бы сейчас тут по-русски – но на какую-нибудь другую, москальскую тему. В 1895 году не вышел бы в свет рассказ Жеромского «Расклюёт нас вороньё» - один из важнейших шедевров польской литературы – ужасающий, мрачный анализ состояния польской души, рассказ, из которого поляки узнали тогда, кто они и откуда взялись. В 1920 году не было бы опубликовано «Лето лесных людей» Марии Родзевичувны, великий – великолепнейший после «Пана Тадеуша» - гимн во славу польскости. Всего этого не было бы, и ещё многого не было бы, потому что не было бы поколения 1863 года, и польская цивилизация не возродилась бы, не могла бы возродиться благодаря пролитой крови. Если бы не эти сто двадцать, там сожжённых, а среди них Ваш двоюродный прапрадед. Это благодаря им мы сегодня поляки – может, плохонькие, может, недостойные их жертвы – но мы поляки. И в этом-то именно урок для нас – актуальный сегодня. Мы не можем позволить внутренним москалям завладеть нашими умами. Не можем дать им ни единого шанса – даже если снова должна будет пролиться кровь.
Йоанна Лихоцкая: - Означает ли это, что Вы всерьёз считаете, что поляки должны будут встать перед перспективной вооружённой борьбы? Считаете ли Вы, что нам придётся вешать наших предателей, внутренних москалей? И что нас ожидает какая-то разновидность гражданской войны?
Ярослав Марек Рымкевич: - Ну, Вы хотите, чтобы я тут будущее предсказывал, а я этого не умею. И даже считаю, что никто этого не умеет. Об этом мы уже говорили – наш язык подвёл нас, наверняка, впрочем, по нашей вине – и нет у нас таких слов, при помощи которых мы могли бы успешно говорить о нашей судьбе, как она будет выглядеть в будущем. Мы бродим в языковой тьме, не зная по-настоящему, где мы живём и кто мы. Я немного разбираюсь в прошлом, в каких-то его фрагментах, потому что по профессии я историк литературы, ну, на пенсии, но всё-таки. И только глядя в прошлое, ища в нём указателей, каких-то аналогий с нашими нынешними переживаниями, нашей нынешней ситуацией, я могу ответить на Ваш трагический (а притом и затруднительный) вопрос. Но неясно, очень неясно, поскольку, не говоря уж о будущем, которое загадочно молчит, прошлое говорит с нами неясно, не выговаривая чётко свои напоминания и указания. Прошлое говорит символами, метафорами, какими-то неясными аналогиями. Говорит отчасти, как поэзия – потому что бывает, что словно бы бормочет невнятно, не зная толком, что хочет сказать. Что же говорит нам сейчас прошлое на своём символическом языке? Оно говорит, во-первых, что пролитая кровь – это нечто, что народу окупается, об этом мы уже говорили в связи с Январским Восстанием. Из пролитой крови прорастают новые цивилизационные идеи. Говорит, во-вторых, что пролитая совместно кровь создает новое национальное сообщество – сначала создаёт, а потом скрепляет его. И это тоже доказано Январским Восстанием – это было совместное предприятие и совместный бой шляхетских сынков, мальчиков из хороших домов и мальчиков из ремесленных мастерских, слесарей, портных и столяров. Варшавские кинжальщики, те, что в 1863 году убивали предателей на улице, отважнейшие из повстанцев, - это была варшавская беднота. Эта общность оказалась прочной, именно потому, что она сформировалась в 1863 году. Пилсудский, который унаследовал эти традиции, мог в 1905 году стать рабочим вождём. А Солидарность проиграла, была усмирена в декабре 1981 года именно потому, что ей не удалось создать новую, прочную, непреклонную общность – кровь не была пролита или её было пролито слишком мало. Прошлое, наше национальное прошлое говорит, в-третьих, что если хочешь существовать достойно, то надо чем-то время от времени здесь, в наших условиях, между москалями и пруссаками – надо чем-то рискнуть. Все наши восстания – от Бара до Варшавы – это были рисковые предприятия. Я считаю, что мы на этой нашей рисковости неплохо выигрывали. Нет свободы без риска, можно даже сказать, что свобода, сама по себе, - это страшный риск. Дикая рисковость. Таков – может быть, не слишком ясный – ответ прошлого на Ваш вопрос. Даже если, наконец, окажется, что внутренних москалей здесь больше, чем нас, то, может, придёт такая минута, а может, должна прийти – что нам придётся немного рискнуть.
(Беседа состоялась в Миланувке в январе 2013 года)
Blogpress.pl Jakieś obce smoki
"Выгнали из дисбата за зверства". (с) Мелоди. Ursa jest chyba jakims emerytowanym kapitanem KGB lub nawet moze NKWD (с) Nachalnik ------------------------------------------------------------------------------------- #2 Ursa Отправлено Вчера, 14:29 Вот чего я перевожу эти длиннющие и, честно говоря, запутанные рассуждения пана Рымкевича? Гм... Ярослав Марек Рымкевич - самый великий из ныне живущих польских поэтов. Даже говорят, гениальный. Ну, мне так не кажется, но стихи, которые я читала, в самом деле хорошие. Главное (то есть это для меня главное), для русского восприятия - именно стихи, с рифмой и ритмом. Кажется, Рымкевич - последний польский поэт, который пишет классические стихи, а не верлибры, которые я, простите, за стихи не считаю. И Мандельштама он переводил. Конечно весьма своеобразно, исправляя и поправляя оригиналы так, что некоторые критики увидели в переводах больше самого Рымкевича, чем Мандельштама, но всё-таки чувствуется, что увлечённо, с любовью. И вот этот очень талантливый и очень умный человек (если это не элита, то уж и не знаю, где искать польскую элиту) несёт дивный бред о москалях, которые, как инопланетные гады, заводятся в поляках - и как бы их перевешать? Кого? Москалей? Или заражённых поляков вместе с внутренними москалями? Знает ли он, что творчески развивает идею Мицкевича о насекомых великороссах? Может, даже и не читал этого у Мицкевича, может, этот образ самозарождается в каждом польском поэте на определённом этапе его творчества? Это показалось мне любопытным, вот и перевела.
PS Пересказала мысли пана Рымкевича дочери. Она засмеялась: - Нет, это не в обычаях москалей - в поляков лазить. Москали слишком большие, не поместятся.
Но пан Рымкевич об этом не знает...
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
http://www.km.ru/world/2013/01/25/istoriya-rossiiskoi-imperii/702370-polsha-i-litva-vystavlyayut-rossii-istoricheskii 11:20 25.01.2013 Иван Гладилин Польша и Литва выставляют России исторический счет
Цитата :
Справка KM.RU Довольно неприглядно повел себя в ходе Польского восстания 1863 года А.Герцен, который на страницах «Колокола» активно поддерживал повстанцев и желал русским войскам поражения – точно так же, как и большевики в годы Первой мировой войны. За это, кстати, «Колокол» и Герцен серьезно поплатились: если в 1862 году тираж журнала составлял 2500-3000 экземпляров, то с 1863 года он сократился до 500 и никогда больше не поднимался.
В эти дни Варшава и Вильнюс отмечают 150-летие начала Январского восстания 1863 года
Пора дать оценку польским «повстанцам» 1863 года – варварам, зверям и убийцам, заявил на днях в интервью ИА REGNUM председатель витебской общественной организации «Русский дом», член Союза писателей Белоруссии, член Союза писателей России Андрей Геращенко.
В эти дни, напомним, в Польше и Литве официально и с размахом, а на Украине и в Белоруссии – в узком кругу местных русофобов отмечается 150-летие начала польского восстания 1863 года против российского самодержавия, организаторы которого ставили целью восстановление независимой Польши в границах Речи Посполитой 1772 года.
«Думаю, у нас (в Белоруссии. – Прим. КМ.RU) ограничатся дежурными фразами прославления «революционеров» и вряд ли решатся на официальном уровне сказать населению правду о тех событиях, – сказал Геращенко. – Возможно, даже откроют пару памятников мятежникам. Между тем польской интеллигенции и Ватикану следовало бы встретить юбилей покаянием за те зверства, которые были совершены шляхтой при участии католического духовенства в 1863 году, в том числе и в отношении собственного народа, потому что никакое стремление к свободе не может оправдать совершенные тогда преступления и жестокость».
«Давно пора дать моральную и историческую оценку действиям польской шляхты и так называемым повстанцам, которые сразу проявили варварскую жестокость с момента первых же нападений на русские гарнизоны и русских людей начиная с ночи с 10 на 11 января 1863 года: они резали ни в чем не повинных спящих солдат, которые были выходцами из простых крестьян, сжигали пытавшихся оказать им сопротивление заживо, отрезали части лица и тела у еще живых», – убежден Геращенко.
«В советский период, – продолжает писатель, – эти, с позволения сказать, «повстанцы» обелялись, а факты их зверств сознательно скрывались только на том основании, что они выступали против русского самодержавия. На самом же деле они, рассчитывая на поддержку ряда европейских стран, пытались восстановить Речь Посполитую. Михаил Николаевич Муравьев-Виленский (виленский губернатор. – Прим. KM.RU) проявил себя в тот период как настоящий патриот и мужественный политик: благодаря его действиям была остановлена бойня, развязанная польскими националистами. Польские публицисты прозвали его «Вешателем» только за то, что он казнил несколько десятков бандитов и убийц, чьи руки к этому времени были по локоть в крови. Если бы не его решительные действия, не мужество русских солдат, офицеров, казаков и простых белорусских и польских крестьян, то жертв было бы значительно больше».
«По сути, восстание 1863 года является жестокой вспышкой крайнего польского шляхетского сословного национализма, которую, к сожалению, российские власти просто проспали, – продолжает Геращенко. – Понятно, что если дать объективную оценку действиям генерала Михаила Муравьева и других патриотов, придется сказать и о «методах» «повстанцев», и о том, что они призывали к убийству генерал-губернатора Муравьева, обещали за это крупное вознаграждение. А также о том, что крестьяне не поддержали шляхту и снабжали восставших продуктами питания, кормом для лошадей и т. п. только под угрозой смерти. При первом же случае поляки Августова и ближайших районов попросили Муравьева о присоединении к непосредственно русским территориям. Вот что писал тот же великий князь Константин Николаевич о действиях восставшей шляхты и их приспешников: «Зверство их, особенно к крестьянам, превосходят всякое воображение! Они их вешают и режут беспощадно, даже жен и детей. Чрез это крестьяне совершенно терроризированы». Публикация подобных документов неминуемо разрушит тот миф, который создан в Польше вокруг событий в 1863 года», – убежден Геращенко. В Белоруссии, впрочем, на официальном уровне события 150-летней давности, по сути, никак не комментируются. «К сожалению, и в официальных, и в оппозиционных СМИ прочесть правду о событиях 1863 года практически невозможно», – сетует Геращенко.
Парадоксы Польского восстания 1863 года
Январское восстание, начавшееся в Польше ночь с 22 на 23 января по новому стилю и продолжавшееся несколько месяцев, полно парадоксов, отмечал несколько лет назад на страницах «Независимого военного обозрения» историк Александр Широкорад. Польша, напоминает он, утратила независимость и была поделена между Россией, Австрией и Пруссией на исходе XVIII столетия. Но России тогда не отошло ни пяди земли собственно исторической Польши. Лишь после окончания наполеоновских войн большая ее часть была передана Российской империи, после чего в ноябре 1815 года Александр I подписал Конституцию образованного в ее составе Царства Польского. Высшую законодательную власть осуществляли сейм, собиравшийся раз в два года, и Государственный совет, действовавший постоянно.
Все административные должности в Царстве Польском могли занимать только поляки. Конституция вернула многие польские исторические традиции: деление на воеводства, коллегиальность министерств (их функции выполняли правительственные комиссии) и воеводских властей.
В Царстве Польском, продолжает историк, правом голоса обладали около 100 000 человек, то есть больше, чем было избирателей во Франции времен Реставрации. Польская Конституция в ту пору оказалась самой либеральной в Европе. В 1815-1831 годах Царство Польское было дотационным регионом Российской империи.
И, тем не менее, там вспыхивает восстание 1830-1831 годов. В чем же дело? А может, паны из принципа не желали быть под властью русского царя: мол, подавай короля-поляка? Увы, Речь Посполитая с конца XVII века управлялась саксонскими курфюрстами из Дрездена, которые по совместительству являлись и польскими королями.
«Подлинная причина, – отмечает историк, – это лишение польских панов самодержавной, то есть анархической, свободы. Пан мог безнаказанно отчеканить золотые монеты с изображением польского короля, где вместо подписи «Божьей милостью король» красовалось: «Божьей милостью дурак». Пан мог явиться на бал к королю в кафтане, сшитом из листов пергамента с текстом приговоров королевских судей, суливших ему тюрьму и изгнание. Пан мог напасть на своего соседа-помещика и ограбить, да что соседа – мог и начать свою частную войну с соседней державой. Несколько панов, объединив свои частные армии, могли организовать конфедерацию и объявить войну собственному королю. Ну а о таких мелочах, как казнь крестьян, и говорить не приходится. Ясновельможный пан мог повесить своего холопа, посадить на кол, содрать с живого кожу. Еврей-шинкарь или ремесленник формально не был крепостным пана, но зарубить его саблей или утопить не только считалось не зазорным, а наоборот – проявлением особой удали. И всего этого панство лишили проклятые москали. Да кто они такие?»
Формальным поводом для восстания 1863 года стал очередной рекрутский набор в российскую армию, напоминает Широкорад. Но истинные причины очень четко сформулировал тайный советник В.В. Скрипицын в письме военному министру Д.А. Милютину: «Дворянство польское составляло тогда (в период существования Речи Посполитой. – Прим. KM.RU.) род коллективной царствующей династии, а теперь оно представляет коллективного претендента, который, подобно всем претендентам, никогда не откажется от утраченного им права и не подчинится искренно никакой верховной власти, не исходящей из него самого».
Русское командование учло уроки 1830 года, отмечает историк, и все крепости и большие города Царства Польского в течение всего восстания 1863-1864 годов оставались в руках правительственных войск. Не удалось повстанцам и организаторам нового выступления и устроить «польскую Варфоломеевскую ночь». Даже небольшие группы русских солдат и чиновников храбро защищались. Успехи повстанцев были ничтожны. Например, в окрестностях города Седлица им удалось заживо сжечь два десятка солдат, запершихся в деревянном доме. Восстание превратилось в борьбу больших и малых партизанских отрядов с регулярными войсками.
Говоря о том восстании, продолжает историк, не нужно забывать, что оно происходило в самый разгар реформ Александра II. В 1861 году в России было покончено с крепостным правом (в Польше к 1863 году оно только начало отменяться), шли судебная, административная и другие реформы. Объективно говоря, в ходе восстания 1863 года в роли революционеров выступили не паны и ксендзы, а Александр II и его сановники. Так, 1 марта 1863 года Александр II объявил указ сенату, которым в Виленской, Ковенской, Гродненской, Минской губерниях и в четырех уездах Витебской губернии прекращались обязательные отношения крестьян к землевладельцам и начинался немедленный выкуп их угодий при содействии правительства. Вскоре это распространилось и на другие уезды Витебской губернии, а также на Могилевскую, Киевскую, Волынскую и Подольскую губернии. Таким образом, царь резко ускорил ход реформ в губерниях, охваченных восстанием. Подавляющее большинство польских крестьян оставалось в стороне от восстания, а многие помогали русским войскам.
Вдобавок повстанцы отбирали у польского населения под «квитанцию» лошадей, подводы, одежду и продовольствие, напоминает историк. Деньги приобретались сбором податей за два года вперед, вымогательством у состоятельных лиц, грабежом и другими подобными способами. Сначала повстанцы набрали 400 000 злотых (1 злотый = 15 коп.), потом, в июне 1863 года, в Варшаве из главной кассы Царства было похищено три миллиона рублей и в других местах – еще около миллиона.
В результате повстанцам приходилось сражаться не только с царскими войсками, но и с собственными крестьянами. К примеру, 13 апреля 1863 года из Динабурга в Дисну был отправлен транспорт с оружием. Телеги сопровождал конвой из восьми солдат. Польские помещики собрали челядь (свыше ста человек) и овладели транспортом. Местные крестьяне, узнав об этом, напали на помещичьи усадьбы и привели панов к властям. Среди мятежников оказались даже два графа – Александр Моль и Лев Плятер (их повесили 27 мая 1863 года в Динабургской крепости).
В районе Владимира-Волынского свыше полутора тысяч крестьян с косами и рогатинами присоединились к русским войскам, проводившим зачистку местности от повстанцев.
Русское командование не только не понуждало крестьян бить панов, но, наоборот, всячески окорачивало их. Генерал-адъютант И.И. Анненков испуганно доносил военному министру: «К сожалению, ненависть народа к полякам переходит иногда меру и при вкоренившихся в массе преданиях о гайдамаках, о кровавых борьбах с поляками увлекает их до своеволия, буйства и неповиновения. Были уже примеры того, доходившие до жестокости и зверства».
Запад не помог
30 июня 1863 года, в самый разгар восстания, напоминает Широкорад, британская газета Morning Standart проболталась: «Польский мятеж прекратился бы сам собой, если бы его вожди не рассчитывали на военное вмешательство западных держав». Что ж, паны в конфронтациях с Россией каждый раз были уверены: «заграница нам поможет». Они надеялись то на короля Карла XII, то на Людовика ХV и Людовика ХVI, то на императоров Наполеона I и Наполеона III.
В конце концов нашим генералам и адмиралам надоела финансовая и военная поддержка Запада польских мятежников, а также наглые дипломатические демарши Лондона и Парижа. И вот пока канцлер Горчаков отвечал им уступчивыми нотами, 24 сентября 1863 года в нью-йоркском порту бросила якорь эскадра адмирала С.С. Лесовского, а еще через три дня эскадра адмирала А.А. Попова прибыла в Сан-Франциско. В Средиземном море фрегат «Олег» и корвет «Сокол» вышли на британские коммуникации. А еще раньше оренбургский губернатор, генерал от артиллерии А.П. Безак приступил к формированию экспедиционного корпуса для движения в Афганистан и Индию. Держалось сие действо в секрете, но каким-то образом произошла утечка информации в британскую прессу.
На западных биржах началась паника. Судоходные компании резко подняли стоимость фрахтов, страховые компании начали менять правила страховок. Затем общественность Англии и Франции перестала призывать к нападению на Россию. Унялись и буйные паны. На целых 50 лет, напоминает Александр Широкорад.
Казалось бы, для современной России восстание 1863 года – дела давно минувших дней, которые могут представлять интерес разве лишь для историков. Но то, как «вспоминаются» сейчас эти события в Польше и Литве, свидетельствует о том, что это далеко не так. Вызовы, которые бросала тогда польская шляхта России, уж очень напоминают нынешние претензии к РФ со стороны Польши и Литвы.
Со стороны последней, кстати, это выглядит как-то особо нелепо. «Национальное становление литовцев стало возможным только благодаря усмирению поднявшей в январе 1863 года это восстание польской шляхты», – напомнил на днях агентству NewsBalt белорусский историк и политолог Николай Малишевский. 25 августа 1866 года вышел царский указ, гарантировавший литовскому языку (тогда его назвали жмудским) правовой статус в школах Сувалкской и прочих т. н. литовских территорий. Одновременно с этим многие молодые люди из зажиточных семей, включая Йонаса Басанавичюса, Антанаса Сметону и других будущих основателей литовского государства, отправились за образованием в вузы Российской империи. Обучался в Московском университете и создатель «Грамматики литовского языка» Й.Яблонскис. Этот язык, кстати, был впервые нормирован им с помощью профессора Пермского университета К.Буга в 1901 году благодаря введению оригинального, основанного на латинице, алфавита, напоминает Малишевский.
Но обо всем этом в современной Литве, разумеется, предпочитают не вспоминать. Зато литовский сейм объявил 2013 год Годом восстания 1863 года против Российской империи, «учитывая историческое и культурное значение восстания на литовских, белорусских и польских землях», напоминает Малиновский. В официальном заявлении указывается: «Январское восстание связало воедино судьбы трех народов, поляков, белорусов и литовцев, и этим показало им направление развития…».
Ну а уж в самой Польше юбилей восстания 1863 года отмечается и вовсе как общенациональная дата скорби и памяти, когда самое время чернить Россию, предъявлять ей претензии, задумываться о реванше.
«Сегодня в определенной части польского политикума, – предвидел в преддверии юбилея восстания публицист Владислав Гуревич, – нелепые сравнения 2012 года с годом 1863-м – не редкость, как не редкость и рассуждения о том, что «дух рабства и сегодня виден… на улицах Петербурга и Москвы», что поляки теряют свой «боевой дух», проявленный в борьбе с «царизмом» в 1863 году, что сегодня русские чувствуют эту слабость и используют ее во вред Польше... «Тени ушедших предков» будут использованы для того, чтобы создать винегрет из российской внешней политики, «январского восстания», Путина и «прав человека».
Тема: Re: Польша - наше наследство 
Пт Ноя 02, 2012 7:21 am
