Государство и русская идея

http://www.apn.ru/publications/article22849.htm «Агентство Политических Новостей» 2010-06-07
Александр Самоваров В защиту русского дворянства
Полемика
Сергей Сергеев написал статью о русском дворянстве http://www.apn.ru/publications/article22609.htm , ее опубликовал журнал «Вопросы национализма». Грустно мне от этой статьи и не «могу молчать», но вступать в полноценную дискуссию не хочу. Сергеев мне друг. Но Сергеев упрям очень, это с виду он такой покладистый. И потому я изложу тезисно мои возражения против этой его статьи.
Сергеев идет точно вслед Соловью, который представил Российскую империю как русофобское государство. Я уже везде, где мог, говорил о том, что это не так. Это очевидно любому, кто хоть как-то знает историю России. Российская империя была государством русских, в рамках этого государства сформировалась русская культура мирового уровня, в рамках этого государства русские вышли на мировую арену в качестве великой державы. «Кадровая политика» династии Романовых, начиная с Александра I, это совсем другое дело.
А Сергеев пишет статью «Дворянство как идеолог и могильщик русского нацстроительства».
Ну очень странный текст. Как будто и не историк писал. Начнем с заголовка. А русская империя, которая была построена дворянами и крестьянами — это не национальное строительство? Культурная революция, которую совершили русские дворяне, фактически создав новое качество русской культуры, которая и создала потом современный русский народ, и воспроизводит его до сих пор — это не нацстроительство?
Расширение русского государства – это только в минус? Но русские, начиная чуть ли не с Алексея Михайловича, не ведут фактически ВОЙНЫ на своей территории. Сильная нация сокрушает и подчиняет более слабых, это закон истории, а не заговор царей и дворян против своей страны, против нацстроительства.
Далее, «дворянство как могильщик»… А с какой это радости феодалы в XVIII в. должны были строить национальное государство, в котором все сословные привилегии будут отменены? Как хоть Сергей это себе представляет после реформ Петра Великого?
Причем Сергеев признает, что был дворянский русский национализм. И более того, добавим мы, этот русский национализм и был основой силой в ХVIII веке. Русофобов свергали с трона. И даже Екатерина по идеологии не космополитка, а русская националистка, это реально было так.
Проблема немцев у трона — это проблема локальная, и, опять же, это проблема разная по масштабам. При Анне Иоанновне было немецкое засилье, особенно последние годы десятилетия ее правления, но после нее случился русский переворот. При Екатерине, которая отстраивала немецкую бюрократию, русский националист Потемкин (а до него Орловы) правил бал. И последний любовник и фаворит Екатерины Зубов хоть и бездарен, но националистичен вполне.
Русские дворяне построили великое государство, дали миру великую русскую культуру, с чего бы это плевать на них?
А у Сергеева есть «сверхзадача» найти документальное подтверждение того, что империя была антирусской. Кто ему поставил такую сверхзадачу? Не знаю. Сам себе? А зачем?
Если брать XIX век, то там сложнее. Там, после восстания русских дворян-националистов в декабре 1825 года, уже не дворяне являются главной организующей силой общества, а бюрократический аппарат. Николай I опирается на космополитическую верхушку, состоящую на 2/3 из немцев, поляков и пр.
Интересно об этом и более позднем периоде пишет историк Алексей Миллер. Он пишет, что цари боролись с русским национализмом и опирались на него.
Что касается ключевой темы в статье Сергеева – это отношения дворян и крестьян, — то все это мне до боли напомнило советские учебники (крестьяне – рабы). Вслед за Фурсовым (а тот вслед за марксистами) Сергеев в нашем XXI веке (!) пишет о двух культурах.
Повторяются басни, которые отчасти выдумали сами же дворяне — о том, что дворяне говорили на французском языке и были другим народом. В XVIII в. дворянство в большинстве своем было довольно невежественным, это были грубые солдаты, которые хорошо знали свое дело, били всех супостатов.
Да, была верхушка, аристократия, был петербургский высший свет, но это всего лишь сотня семей.
Что касается восстания Пугачева, то Сергеев сам приводит интересные цифры. За время этой кровавой и масштабной заварухи было убито 1000 офицеров и чиновников и около 1600 помещиков и членов их семей. Т.е. получается, что Пугачеву удалось физически уничтожить всего примерно 350 дворянских семей. Прояви крестьяне энтузиазм в этом деле, цифры были бы другими.
Восстание Пугачева не было никакой крестьянской войной, это очевидно. Это восстание казаков и примкнувших к ним инородцев — действительно, крестьян удавалось часто поднять на местный бунт, но крестьяне в целом пугачевщину не поддержали. Это факт. Не было никакой крестьянской войны — с крестьянскими вождями, требованиями и т.д.
И это признал сам Пугачев. На допросе его спросили, почему он потерпел поражение — тот ответил, что из-за отсутствия поддержки со стороны крестьян.
Вообще эта тема – дворяне и крестьяне — в советской историографии совершенно не раскрыта. Сейчас появляются работы о правом положении крестьян того периода. Тезис Сергеева о том, что у крестьян был статус рабов — ну очень странный. Даже холопов в Московской Руси историки к рабам отнести не могут.
Крестьян наказывали физически? А как быть с тем, что Павел I ввел физические наказания для дворян?
Мне понятен пафос Сергеева в деле защиты крестьян, нравственный аспект понятен, но непонятно, какое это имеет отношение к нацстроительству? Сергеев предполагает, крестьяне построили бы национальное государство?
Нет, Сергеев так не считает, и даже более того, он считает ровно наоборот: «Первоначально нация была формой объединения лишь господствующего класса и лишь позднее включила в себя весь этнос; собственно процесс расширения нации «сверху вниз» и есть нацстроительство».
Тут правомерно спросить: а о какой именно нации идет речь? Во времена Великой Французской революции нацию вроде создавали снизу вверх, подлое третье сословие взялось за это дело.
И не есть ли социальный расизм относить к нации только дворян? Русские дворяне были нацией, а крестьяне с купцами и священниками не были?
Крестьяне были настолько глупы и тупы, что не знали, что они русские и живут в русском государстве?
Это разделение на нацию-дворян с одной стороны и всех прочих русских, которые к нации не относятся — с другой стороны носит умозрительный характер, это такое наукообразное мышление. Тут нужно говорить о каком-то другом качестве народа. Выделять только дворян в нацию неправомерно.
А что касается российской империи, то за всю историю России был единственный период антирусской власти — это с 1917 г. и примерно до 1934 г. И сейчас странный и непонятный период, начиная с 1991 года. Большевики хотя бы откровенно говорили, что они будут бороться за мировую пролетарскую революцию. За что борются нынешние — не очень понятно, а сами они своих целей не объявляют.
Сергеев является специалистом по русской общественной мысли второй половины XIX в. Именно тогда русская передовая общественность страдала рефлексией за грехи свои, но больше за грехи отцов. Тогда некоторые хотели «обнародиться».
Сергеев во многом проецирует взгляды тогдашней общественности на русскую историю. Едва ли это верно.
Хотя тот же Пушкин и его крестьяне — это что, два разных народа, что ли?
Я думаю, что если Сергеева «вывести» из его среды и поселить в нынешнюю деревню, то вот там он действительно увидит «два народа», себя и аборигенов. И он будет от этого народа куда дальше, чем Пушкин от своих крестьян. Но это опять же на уровне эмоций Сергеева, но никак не в реальности будет два народа.
* * *
Нам бы так служить своему народу, Отечеству, роду своему, как служили русские дворяне.

Живой Журнал автора: a-samovarov.

http://www.apn.ru/publications/article22854.htm «Агентство Политических Новостей» 2010-06-08
Сергей Сергеев Поговорим как историки
Спор о дворянстве
«Как будто и не историк писал!» — этот упрек моего друга Александра Самоварова я вынужден вернуть ему обратно. Саша — мой однокашник по истфаку МГПИ (ныне МПГУ) более раннего выпуска, у нас с ним общий Учитель — А. Г. Кузьмин, но по его тексту в защиту русского дворянства хорошо видно, что за долгие годы успешных занятий журналистикой он совсем отвык от академического дискурса. Трудно с ним спорить не потому, что его аргументы неоспоримы, а потому, что он не утруждает себя давать четкие дефинции тем явлениям, о которых говорит. Понятно, что в рамках маленькой интернетовской публикации это делать сложно, но, с другой стороны, без данной операции мы обречены на разговор глухих, вкладывая в одно и то же слово разные значения.
У Самоварова совершенно непонятно, что он имеет в виду под терминами «народ», «нация», «национальное государство», «национальное строительство» и т. д. Отсюда возникает множество недоразумений.
Можно ли назвать национальным государством (государством русских) политическое образование, где подавляющее большинство населения представляет собой нещадно эксплуатируемую меньшинством, бесправную в социально-политическом отношении и живущую почти вне всякой связи с культурой элиты массу? А именно таким образованием и была Российская империя, где выгодополучателями являлись 2-3 % жителей — социально-политическая вестернизированная верхушка, игравшая роль метрополии по отношению к колонизируемому русскому большинству. Или Самоваров думает, что Романовы и русская аристократия ориентировались в своей внешней и внутренней политике на благо всего русского этноса? Очевидно, именно в интересах последнего велись Семилетняя война, войны с республиканской и наполеоновской Францией, проводилась политика Священного союза, сохранялось и ужесточалось крепостное право, перекрывалась возможность людям из низших сословий получать образование, оказывалось покровительство иностранным колонистам и ставились препоны русской колонизации окраин, закрывались глаза на неравноправное положение русских в Прибалтике и Финляндии и проч.
Если мы считаем Российскую империю национальным государством (т.е. государством, заботящимся об интересах этнического большинства), то получается абсурд. Но если мы поймем, что Российская империя была сословно-дворянским государством, то все сразу станет ясным и логичным.
Крестьяне, большинство купечества и духовенства в дворянскую «малую нацию», действительно, не входили. Нация — это не естественная, кровнородственная, биологическая общность, а социально-политически-культурная рукотворная структура. Что из того, что в жилах крепостного и помещика течет одна и та же русская кровь, если их не связывают общие солидаристские практики и общая культура? Или Самоваров думает, что крепостные радовались тому, что с них драли поборов в три раза больше, чем с государственных крестьян и гоняли на барщину четыре дня в неделю (о торговле человеческим товаром я уже и не говорю)? Или он полагает, что неграмотные мужики считали Пушкина и Толстого своей национальной культурой?
Социально-культурная рознь легко разрывает кровнородственные узы и превращает социальные слои в фактически разные «нации». Примеры этого слишком известны. Кстати, Самоваров неточен, когда говорит, что во Франции нация создавалась снизу вверх. Первоначально нацией были только дворяне (об этом можно прочесть, например, у Монтескье), потом эту роль перехватило «третье сословие» — буржуазия. Но оно было не низшим, а средним и тех же крестьян в «нацию» на практике не включало (иначе откуда бы взялась Вандея). В России буржуазия была слишком слабой, чтобы играть роль лидера нациостроительства (эти амбиции начали у нее появляться только в начале позапрошлого века), поэтому эту роль приватизировало дворянство, ставшее националистическим не с 18-го (вопреки Самоварову, который путает с национализмом имперский патриотизм и ксенофобию), а с начала 19 в., когда горстка дворян-интеллектуалов «открыла» для себя, что основой нации является ее этническое большинство — крестьяне.
Но это теоретическое открытие очень медленно и непоследовательно реализовывалось на практике — отсюда потеря времени, недопустимая в ту стремительную эпоху. Крепостное право могли бы отменить уже в 1815 г., лет через десять могли начать массовую крестьянскую колонизацию окраин, что сняло бы вопрос перенаселения и малоземелья в Центральной России, а лет через двадцать — ввести всеобщее начальное образование. Вместо этого дворянские националисты все думали, как бы не повредить реформами «благородному сословию», т.е. самим себе… Чем это тугодумие кончилось, мы знаем.

Это главное. Теперь по мелочам.

1) Кадровая политика Романовых, ориентированная на предпочтение иностранцев, началась не с Александра I, а с Петра I (в 1709 г. — 65 % генералитета составляли иноземцы). В дальнейшем иноземное присутствие в верхах колебалось, то резко усиливаясь (бироновщина, первая половина 19 в., то заметно снижаясь (при Елизавете I, Екатерине II, Александре III), но в целом оставалось устойчивым фактором формирования имперской элиты, даже непосредственно перед революцией немцы продолжали быть влиятельнейшей этнической группой в МИДе.

2) О двух культурах в Российской империи вообще-то начали писать не марксисты и Фурсов, а Ростопчин и Шишков, Грибоедов и декабристы, славянофилы и западники. Самоваров может сколько угодно считать, что они преувеличивали, но факты за них, а не за него.

3) Не важно, как называть Пугачевщину — крестьянской войной или восстанием, важно, что ее призрак витал над дворянским сознанием много десятилетий. И боялись дворяне не казаков и инородцев, а прежде всего своих крепостных, которые продолжали мочить своих господ потихоньку и позднее (М. П. Погодин сообщает, что в 1850-х гг. помещиков убивали до тридцати в год). О том же, как крестьяне поддерживали Пугачева, можно получить представление, прочитав хотя бы пушкинскую «Историю пугачевского бунта»: «Пугачев бежал; но бегство его казалось нашествием. Никогда успехи его не были ужаснее, никогда мятеж не свирепствовал с такою силою. Возмущение переходило от одной деревни к другой, от провинции к провинции. Довольно было появления двух или трех злодеев, чтоб взбунтовать целые области. Составлялись отдельные шайки грабителей и бунтовщиков: и каждая имела у себя своего Пугачева...» и т.д.

4) Мой «странный тезис» о рабстве крепостных опирается на авторитет любезной Самоварову Екатерины II, классики русской историографии (прежде всего, Ключевского), а также на современные исследования (например, работы С. А. Нефедова).

5) Да, Павел I ввел телесные наказания для дворян, но после его не вполне естественной смерти они были снова отменены.

Я понимаю пафос Александра: изобразить русскую дореволюционную историю, назло русофобам и коммунякам, в как можно более светлых тонах. Но, если мы будем идеализировать сословное общество, то можем и не заметить, как нам его восстановят сегодня. А оно уже восстанавливается полным ходом. Поэтому безоговорочная апология Российской империи есть косвенное оправдание демонтажа остатков социального государства и блокирования русского нациостроительства. Националисты (а Александр Самоваров — один из лучших публицистов современного русского национализма) должны это ясно видеть.
P.S. На правах рекламы. Полемика вокруг моей статьи «Дворянство как идеолог и могильщик русского нациостроительства» будет продолжена на страницах журнала «Вопросы национализма». В № 2, который должен выйти в конце июня, со мной спорит (а я ей отвечаю) наша замечательная писательница Елена Чудинова.

http://www.apn.ru/publications/article22913.htm «Агентство Политических Новостей» 2010-06-22
Русский национализм: «британский» или «американский»? Вадим Штепа
Архетипы
Начну с дисклеймера: речь пойдет не о соперничестве популярных конспирологических мифов: заговора коварных янки против теорий уважаемого Дмитрия Галковского. Но – о противоположных исторических архетипах русского национализма, которые приводят к тому, что споры внутри этой идеологии зачастую оказываются даже острее, чем вообще националистов с интернационалистами.
В своем интервью порталу Нацдем.Инфо Константин Крылов заявил о том, что русский национализм складывается только сегодня, и с демократией он составляет «практически одно и то же». Прежние версии этой идеологии, в 1980-90-е годы, хотя и назывались «национализмом», но являли собой скорее «патриотизм», где доминирующая роль отводилась государству, а не народу.
Действительно, еще с начала 1990-х годов главными темами у тех, кого называли «националистами», были стенания по поводу «распада державы», конспирология и апокалиптика – все, что угодно, кроме практической и прогрессистской организации нового общества, с чего и начинается всякий здоровый национализм. С другой стороны, «демократы» тех лет успешно преемствовали советские интернационалистские догмы, для которых всякое упоминание о нации (т.е. собственно «демосе») считалось ересью. Водораздел между «националистами» и «демократами» такого сорта казался абсолютно непреодолимым.
Тем с большим любопытством довелось наблюдать исторический киевский Майдан 2004 года, где украинские националисты и демократы вполне ладили и жили в одних палатках. Да и во всех восточноевропейских странах на волне освобождения от коммунизма также возникали подобные политические союзы, и никто не считал их чем-то «противоестественным». Проблема русского национализма состоит в том, что в существенной своей части он вырос (или даже еще не вырос) из имперского мировоззрения. А оно является не только антидемократическим в принципе, но и блокирует нахождение общего языка с националистами других стран.
«Имперский национализм» – это contradictio in adjecto, попытка скрестить Римскую империю с современными европейскими народами, возникшими после ее падения. Однако «возрожденная» ныне РПЦ, ставшая фактически «правопреемницей» идеологических отделов КПСС, пытается создать именно такой, «третьеримский» ментальный конструкт, заразив русский национализм наследственным империализмом. Что сразу же придает национализму не демократический, а некий начальственно-централистский характер.

Знаменитые кондопожские события 2006 года, с их общегородским «вечевым» сходом, были именно демократическим феноменом. Московских вождей ДПНИ, срочно приехавших на этот сход и кричавших там лозунги типа «русские, объединяйтесь!», кондопожане слушали без особого энтузиазма. Поскольку в Кондопоге было не «русское», но именно регионалистское восстание против кавказского этнокриминала и покрывающей его властной «вертикали». Московские «русские вожди» перед своей агитпоездкой явно позабыли поинтересоваться спецификой нашей республики, где веками складывался уникальный славяно-карельский симбиоз, который не поддается плоскому этническому размежеванию. К тому же в советские годы многих карелов, вепсов и финнов попросту «записывали в русские». «Русское» тогда пытались сделать синонимом «имперского», и многие нынешние московские русские националисты, по-прежнему считающие себя жителями столицы империи, фактически продолжают эту инерцию.
Однако в последнее время в Карелии пробуждается иная, регионалистская трактовка русскости, которую сформулировал, в частности, художник Вячеслав Агапитов, сопредседатель движения «Русский Север»: «На самом деле, русская культура чрезвычайно многообразна. К примеру, наша, заонежская культура, где происходило вековое сближение и взаимодействие с другими северными народами, весьма отличается от культуры, скажем, Кубани или Сибири. Нашу русскость надо бы выводить из традиции Новгородской республики – где всегда особенно ценилось гражданское самоуправление, да и впоследствии здесь никогда не было крепостного права, которое оказало существенное влияние на среднерусский, «московский» менталитет…»
Эту регионалистскую русскость со своей стороны поддерживает и сибирский областник Михаил Кулехов, заявляя о том, что «Русский Мир это мозаика, только и ценная своим разноцветьем». Еще дальше идет поэт Залесья Алексей Широпаев, провидя рождение многих русских наций вместо унитарной империи.
Разумеется, такая точка зрения сильно нервирует сторонников принципа «Ein Volk – Ein Reich». Однако напомним им еще раз, что, к примеру, нынешние англичане, ирландцы, американцы, канадцы, австралийцы и новозеландцы, хоть и говорят на одном языке, но вовсе не испытывают особого дискомфорта от того, что являются гражданами разных стран и не горят желанием вновь слиться в единую империю. И здесь мы подходим, собственно, к вопросу, вынесенному в заголовок.
В современном русском национализме еще весьма силен именно «британский» архетип, заставляющий считать все русскоязычное пространство принадлежностью «единой и неделимой» империи. Альтернативный этому архетип – «американский», который исторически вырастает из гражданского самоуправления разных штатов (кстати, state, кто забыл, это именно государство). Он у нас еще только начинает проявляться в процессе становления русской национал-демократии.

В американском варианте национализма никого не пугает, что у каждого штата свои законы и даже партии независимости, а гипотетическая попытка какого-нибудь президента отменить губернаторские выборы привела бы к немедленному импичменту его самого. Вообще, сам американский национализм был не навязан по какой-то «вертикали», но выработан на Континентальных Конгрессах 1774-81, где принимали участие жители многих британских колоний, которым надоело быть колониями.
Конечно, с тех пор США давно уже не конфедерация, однако гражданское самоуправление и культурные идентичности разных штатов блюдутся там по-прежнему, несмотря на возрастание межрегиональных миграций. Недавно философ Сергей Корнев привел эти миграции в пример русскому национализму, настаивая на его «мультирегиональном» характере. Однако уральский регионалист Антон Заруцкий справедливо, на мой взгляд, ему возразил, что самоцельная «мультирегиональность» – это путь ко все той же имперской унификации. Каждый регион ценен именно своей особой идентичностью и «лица необщим выраженьем». Причем эта непохожесть их совсем не разделяет – а как раз напротив, только заинтересовывает друг в друге, стимулирует их взаимосвязи. Всюду одинаковая «провинция» никому не интересна…
Главное мировоззренческое расхождение между имперским («британским») и федералистским («американским») национализмом состоит в структуре общественного устройства. Имперская модель по определению предусматривает централизованную иерархию и главенствующую роль столицы, тогда как федералистская выстраивает сеть равноправных субъектов. А роль политической столицы в этой сети сугубо служебна и далеко не гипертрофирована (600-тысячный город Вашингтон сложно назвать мегаполисом).
Между империей и федерацией есть также кардинальная разница в политических методах. Если империя предпочитает «давить вертикалью», то федерация стремится заинтересовывать свои субъекты в тех или иных стратегиях развития. Показательно, что в США штаб-квартиры всех крупнейших компаний рассредоточены по стране и, соответственно, выплачивают налоги в своих штатах, тогда как в России, по какому-то недоразумению называющей себя «федерацией», экономика тотально централизована. И даже римейк Кремниевой долины здесь намереваются строить не на Тихоокеанском побережье, а фактически как дальнейшее растягивание «нерезиновой»…

Этот имперский архетип глубоко въелся и в основание современного русского национализма. Те, кто называет себя «националистами», зачастую не выдвигая никаких оригинальных проектов развития собственного региона, сразу предпочитают мечтать об облагодетельствовании «всей нации», и видят начало этой счастливой эпохи, конечно же, в собственном торжественном въезде в Кремль. Имперский статус-кво, где все решает «столичная элита», а стране по-прежнему отводится роль колонии, фактически не ставится ими под сомнение. Но вот только населению этой колонии непонятно – много ли смысла в том, чтобы менять шило на мыло, пусть даже «истинно русское»?
В этих «национал-имперских» кругах по-прежнему расхож мем о «нашей тысячелетней стране», хотя централизованное унитарное государство существовало здесь от силы веков пять. Да и то неоднократно разваливалось, стоило его гражданам освободиться от имперской «вертикали» и ощутить себя хозяевами своей земли. Интересно, что не меньшими империалистами выступают и многие либеральные оппозиционеры – характерную подборку их страшилок «развала страны» собрал однажды петербургский историк Даниил Коцюбинский. Пожалуй, единственным здравым регионалистом среди этой публики остался лишь «хулиган» Владимир Буковский, недовольный фактически «КПССовским» централизмом «Солидарности». Впрочем, о неизбежности дезинтеграции империи он мне говорил еще 6 лет назад (и не прислушиваться к его пророчествам было бы неосторожно – Буковский еще в 1984 году предсказал распад СССР…)
Весьма символичной акцией идущего ныне превращения русского национализма из «британско-имперского» в «американско-федералистский» стали московские и балтийские «чаепития», которые самим своим названием отсылают к событиям начала борьбы за независимость США от Британской империи.
Конечно, историческая справедливость требует уточнить, что между этими странами давно уже произошла любопытная инверсия – США сегодня сами ведут нео-имперскую политику, тогда как в Великобритании происходит регионалистская деволюция, передающая существенную часть властных полномочий местным администрациям. Однако в данном случае нас интересуют именно исходные архетипы. Если русский национализм будет развиваться по «американскому» образцу, тогда Россия еще получит шанс возродиться как федерация. Если же по «британскому» – то она просто последует исторической участи этой империи и распадется на несколько пусть и одноязычных, но совершенно различных стран.
Кроме того, в эпоху транснациональных сетей «вертикальная» империя в принципе выглядит безнадежным анахронизмом. Она по природе своей несовместима с современными технологиями модернизации. Однако нынешний пост-постмодерн щедр на виртуальные иллюзии…

Штепу читаешь....Ну-ну Краельского Сепаратиста..можеш поглядеть мою с ним преписку,ка он на хамно изошёл,если конечно у тебя есть рега в вконтакте.И почитать как его карта бита.)))))))
http://vkontakte.ru/topic-7331488_23111869

http://www.rus-obr.ru/days/7173 Русский Обозреватель 08/07/2010 - 11:41
Автор Русский обозреватель Госдума во второй раз разобралась с соотечественниками
Госдума приняла во втором чтении законопроект, уточняющий понятие «соотечественник» и исключающий возможность автоматического причисления к категории соотечественников всех жителей бывших союзных республик СССР.
Изменения вносятся в федеральный закон «О государственной политике РФ в отношении соотечественников за рубежом», уточняет «Росбалт».
Согласно проекту, соотечественниками будут признаваться «лица, проживающие за пределами территории РФ и относящиеся, как правило, к народам, исторически проживающим на территории РФ, а также лица, чьи родственники по прямой восходящей линии ранее проживали на территории РФ, сделавшие свободный выбор в пользу духовной, культурной и правовой связи с РФ». При этом за основу признания принадлежности к соотечественникам положен принцип самоидентификации, подкрепленный соответствующей общественной, профессиональной деятельностью «либо иными свидетельствами свободного выбора в пользу духовной и культурной связи с Россией».
Также в соответствии с принятой во втором чтении поправкой, соотечественники будут иметь право на получение гражданства РФ в упрощенном порядке.

http://www.fondsk.ru/article.php?id=3151 "Фонд стратегической культуры" 11.07.2010
Юрий ЛОЩИЦ Эта песня – не последняя
Вот и свершилось.
В который уже раз «Слово о полку Игореве» захотело проверить наш слух, наше разумение, прочность нашей памяти. Живы ли мы, способны ли выдержать очередную и, как всегда, беспощадную, проверку его смыслами? Или отведём глаза, потупимся, промямлим что-то невнятное, не ответив по-настоящему, как умели отвечать прежде?
Как и восемь с лишним веков назад, от его Богоданного (безымянного не по своей ли воле?) автора сегодня на головы русских людей падают непереносимые укоризны.
Что-то есть поистине цепенящее душу в его пророческом и судейском праве заглядывать так далеко вперёд – в наши судьбы, порой до неприличия нескладные.
Посмотрите: те же самые упрёки, что он слал своим современникам, с полным основанием адресует он нынешним князьям постсоветской расчленённой Родины. Опомнитесь, перестаньте особничать, усовеститесь, наконец!
Впрочем, своих современников он ещё щадил, надеясь на их благоразумие, гражданскую мудрость. А нынешние? Найдётся ли у него хоть словцо похвалы их мощи, богатству, славе и политической трезвости, если они, и восемь веков спустя, будто с цепи сорвавшись, пустились в такие позорные распри?
Уже ведь два десятилетия, как мы снова, в очередной раз вступили в роковую для Руси пору. Пророческие смыслы «Слова о полку Игореве» снова делают его самым современным, самым насущным чтением для всех и каждого. Да будь моя воля, я бы всех нынешних первокнязей, пустившихся наперегонки в тараканьи бега в сторону Вашингтона и Брюсселя, рассадил за партами в самой бедной сельской школе – русской, украинской или белорусской, где угодно – и сказал: вот, теперь остаётся единственное лекарство для исцеления ваших сердечных и наружных проказ… Прочитайте-ка, наконец, «Слово…», потому что вы, оказывается, его никогда не читали. Воткнитесь в него своими носами, которыми вы жадно принюхиваетесь к газу, к нефти, к долларам и евро. Посмотрите, во что вы превратили, продолжаете превращать свою единую, единственную Матерь-Родину. В «Слове…» всё про вас и для вас – про ваши бесконечные клятвопреступления, фальшивые крестоцелования, про ваш примитивный прагматизм, который по-русски зовётся корыстью и алчностью… Зазубрите наизусть «злато слово, слезами смешано» киевского князя Святослава – оно обращено именно к вашей постыдно спящей совести…
Нет же, не слышат и теперь!
Будто не хотят знать, что через сорок лет после прозвучавшего тогда, в двенадцатом столетии, для всех русских князей и не дослышанного ими «Слова…» Русь не на один век погрузилась в темень чужеземной власти.
Нынешняя наша проверка «Словом…», может быть, уже и последняя, окончательная. Потому что все сроки его пророческой службы русской земле, кажется, истощились. Ну сколько ещё можно звать славянские земли, края, вотчины к спасительному единству? Ведь сегодня с особой страстью утверждают тут и там, что «единство» – это когда спасаться лучше в одиночку, ни на кого из ближних не рассчитывая, а только на дальних.
Одинокий возомнил, что он стоически благороден в своей самоотверженности от вчерашних братьев и добрых соседей. По его разумению, быть холодным героем-одиночкой – веление времени.
Чтобы убедить себя в преимуществах политического, экономического, культурного одиночества, приводят десятки, сотни меленьких примеров из базарного обихода. Трубят открыто о преимуществах прагматизма, рыночной выгоды, благоразумной корысти, вёрткой практичности, которые-де превыше любых дружб, согласий, старых родственных обетов и уз. То есть громогласно прокламируют своё брезгливое презрение ко всяким там наивным старозаветным обетам и клятвам.
Зачем весь этот словесный хлам, когда хитрому безжалостному одиночке от дальних-предальних вот-вот прикатит вожделенное вознаграждение за то, что выстаивает один. Реклама одиночества, изоляционизма, тупой самодостаточности на вершине газовой пирамиды или пирамиды из сала так утешает душку обывателя, которого теперь льстиво именуют «средним классом». Уточним, серым средним классом.

Слава богу, во времена «Слова о полку Игореве» не было на Руси СМИ – Средств Массовой Идиотизации. Никто не дул во все подряд уши, дни и ночи напролёт, что лучше отсидеться отдельно от остальных, потому что эти остальные – все подряд воры, мошенники, сутяги, стяжатели.
Нет, тогда был у людей на Руси совсем иной слух, не корыстный и зубоскальский, а идущий от сердца к сердцу. Слух, созывающий на общую для всех беду или общую радость. Слух мобилизационный, вещий: «Кони ржут за Сулой – звенит слава в Киеве. Трубы трубят в Новегороде, стоят стяги в Путивле»… «Девицы поют на Дунае – вьются голоса через море до Киева».
Этот же самый слух собирал полки и ополчения в XIV веке, когда к Куликову полю вышли единоверные не только от Москвы, Суздаля, Ярославля и Вологды, но и дружины с Волыни, из Полоцка, из Трубчевска и Брянска, подвластных Великой Литве.
Наконец, на зов к единению отозвалась земля и в трагическом 41-м, о чём так проникновенно, в песенном равнении на образы великого «Слова…», сказал тогда в своём «Слове про рідну матір» Максим Рыльский:

Гримить Дніпро, шумить Сула,
Озвались голосом Карпати,
И клич подільского села
В Путивлі сивому чувати.
Чи совам здоркати орла?
Чи правду кривді подолати?

О земле рідна! Знаеш ти
Свій шлях у бурі, у негоді!
Встае народ, гудуть мости,
Рокочуть ріки ясноводі!..
Лисиці брешуть на щити,
Та сонце устае – на Сході!

Лисицы сегодня снова брешут на щиты. Но Солнце правды, как и в 41-м, как и в век Куликова поля, в век Полтавы и Бородина, неизменно встаёт на евангельском Востоке.
Но ведь не было, не могло быть ни в 41-м, ни в 45-м никакой директивы сверху, никакого партийного поручения советским поэтам вспомнить древнего барда времён феодализма, настроиться временно на его великодержавную волну. Почему же, не сговариваясь с тем же Максимом Рыльским, в годы Великой Отечественной на позывные безымянного древнерусского поэта настроились в своих поэмах, песнях, переводах и свободных переложениях многие-многие большие и маститые поэты страны – Иван Новиков, Николай Заболоцкий, Сергей Городецкий, Вера Звягинцева, Виссарион Саянов, Людмила Татьяничева, Николай Рыленков, Павел Антокольский, Александр Прокофьев…
Почему такими притягательными сделались образы «Слова о полку Игореве» сразу же после первой публикации памятника – и не в одной только России, но и по всему славянскому миру? Как вдруг затосковал тогда при звуках «Слова…» этот разрозненный, обкорнанный и обездоленный славянский мир! По воле затосковал, по согласию, по желанному державному устроению. Не одними же прекрасными метафорами пленяло их слух это таинственное творение. Сразу расслышали в нём духовную власть, удерживающую от дальнейшего распыления, окончательного исчезновения в сытом европейском брюхе.
Можно сказать без преувеличения: «Слово о полку Игореве» стало духовной закваской для громадного культурного события, которое мы теперь называем Эпохой Славянского возрождения, эпохой, к которой напрямую относятся Добровский, Востоков, Шафарик, Ганка, Пушкин, Мицкевич, Гоголь, Шевченко, Словацкий, Людевит Штур, Вук Караджич, Хомяков, братья Киреевские и братья Аксаковы, Тютчев, Ян Смоляр, Срезневский…
Не случайно же, быстро различив эту волю к духовному единению, исходящую от «Слова…», забрехали на него критические и гиперкритические лисицы. И Пушкин первым из великих восстал против начавшейся клеветы на древний памятник, которому под самыми разными предлогами захотели отказать в древности, наспех причислив его к поздним литературным мистификатам. Нешуточное дело: нападки интеллектуальных лисиц и шакалов продолжались почти до наших дней, пока, наконец, не прекратились после выхода в свет книги Андрея Зализняка «Слово о полку Игореве»: взгляд лингвиста». По сути, академик Зализняк произвёл безукоризненную и обстоятельнейшую лингвистическую оснастку тезиса, заявленного Пушкиным в одном всего абзаце, даже в одном предложении начатой незадолго до смерти работы о «Слове…»: «Подлинность же самой песни, – определил тогда поэт, – доказывается духом древности, под который невозможно подделаться». Зализняк и развернул доказательную языковедческую составляющую этого «духа древности». Вопрос о подделке, наконец, похоронен. Тихо, без всяких почестей.
Но значит ли это, что всё-всё уже сказано о великой песне – историками литературы и языка, собственно историками, поэтами, переводчиками, комментаторами «тёмных мест»? Нет, «Слово…» ещё не вычерпано нами до дна, оно по-прежнему рвётся прикоснуться к нам своими главными и не главными, но равно прозрачными, жалящими, как пламя, смыслами? Оно всё ещё ждёт от нас равнодостойного ответа. Не зря же поэт прошлого века пообещал, как бы в порыве запальчивости, но, заметим, не от своего лишь имени: «И мы создадим ещё «Слово о полку Игореве» или что-нибудь ему подобное…» Это «мы» по-своему замечательно. Не как свидетельство скромности или робости. А как подтверждение того, что ничего подобного в одиночку создать невозможно.
Но вспомним: ведь и автор «Слова о полку Игореве» нигде не говорит о себе в единственном числе. «Нелепо же нам, братие, начяти старыми словесы…»; «Почнем же, братие, повесть сию…». Разве это не приглашение петь и переживать случившееся только вместе? Мог ли автор позволить себе говорить о единстве – в одиночку? Не в этом ли нежелании выпятиться – тайна сокрытости его имени? Ведь сколько уже предлагалось исследователями предположений, а вопрос «Кто написал?» до сих пор безответен. Пожалуй, из всех предположений об авторстве самым красивым представляется обращение к личности митрополита Кирилла Туровского. Да, Кирилл – современник событий. Да, он прекрасный поэт Древней Руси, тонкий лирик, восторженный певец её природы. Да, тема духовного единства – одна из ведущих в его богословском и молитвенном наследии. Но мог ли туровский монах так исчерпывающе знать по именам, по событиям их бранной судьбы десятки князей-современников. Мог ли строгий аскет воссоздать в стихах плач Ярославны?
Может, мы согласимся с волей безымянного автора «Слова…» и не будем его дольше искать, а примем за истину, что так однажды сама Русская земля о себе с болью и надеждой пропела. И потому её голос столь слышен, столь тревожен в наши смутные, обволокнутые туманами и смогами дни. И потому дана нам порука, что та песня – не последняя и что будет ещё время поэтам Руси, поэтам славянства произнести не по отдельности, а «едиными усты» слово, достойное бессмертной поэмы XII века.

http://www.russ.ru/Mirovaya-povestka/Gde-by-vzyat-nacional-nuyu-intelligenciyu Русский Журнал 15.07.10 16:55
Где бы взять национальную интеллигенцию? Глеб Павловский
Национализм на повестке дня
От редакции. У национализма в России достаточно негативный имидж, следствием чего является в целом подозрительное отношение общества к тем, кто позиционирует себя в качестве националиста. Это наследие советского времени, когда национализм отождествлялся с чем-то темным и неприятным, с чем-то, что препятствовало «построению коммунизма». Впрочем, с крушением СССР ситуация в этой сфере не особо изменилась. Однако это не испугало издателей и редакторов нового журнала «Вопросы национализма».
Первый номер журнала дал надежду, что если будет продолжена наметившаяся тенденция, то проблема превращения национализма в респектабельное понятие окажется хоть в чем-то решена. И журнал продолжает эту проблему решать. Главный редактор Русского журнала и президент Фонда эффективной политики Глеб Павловский дал обстоятельное интервью Константину Крылову, главному редактору "Вопросов национализма" для второго номера издания на тему "совместимости национализма и демократии".
* * *
Константин Крылов: Глеб, журнал «Вопросы национализма» проводит экспертный опрос на тему «Совместимы ли русский национализм и демократия?» Что ты думаешь по этому поводу?

Глеб Павловский: Есть некая бессмысленность в формулировке вопроса, потому что, вообще говоря, европейская демократия возникает одновременно с национализмом и в его рамках. Национализм и демократия принадлежат к одной эпохе и возможно вместе с этой эпохой и сойдут, но пока, если мы говорим — демократия, имеется в виду национальная демократия. Беда с соседством этих двух слов в русском дискурсе. Потому что национализм у нас задаётся через тот или иной произвольный эталон. Кто-то берёт национализм в имперском варианте стиля «рюс», с глупыми попытками «русифицировать» Финляндию и Польшу, кто-то ещё более локальные явлений — скажем, «русскую партию», публицистику журналов «Молодая гвардия» и «Наш современник» 1970-х годов и т.д. А демократию поворачивают и вовсе не пойми как.

К.К.: Вообще говоря, само слово «демократия» несколько раз перевернулось буквально у нас на глазах. Ещё в 1990-е говорили, что «демократия — это когда есть свободные выборы», дальше вдруг пошли разговоры о том, что «демократия — это права меньшинств», потом на Украине снова возникла тема, что «демократия — это всё-таки выборы», и т.д. Понятием «демократия» постоянно вертят — конечно, в определённых границах, но тем не менее. Насколько я понимаю, многие там «сверху» на это дело одно время сильно обижались. «Ну, вот как же так? Вы меняете определение. Мы вам там сделали, а вы говорите, что у нас опять этого нет? Обидно!». Лучше тогда брать демократию именно в классическом смысле, в котором она существовала, допустим, с XIX по конец XX века. Мы всё-таки здесь, в России, не в XXI веке живём, по крайней мере, у меня есть большие сомнения на этот счёт. Но тут возникает вопрос о совместимости демократического и русского.

Г.П.: Хорошо, но ты взгляни на ту классику, что уже есть. Есть же такая вещь, как русская республиканская традиция. С XIX века, с декабристов она у нас именно русская, не импорт. Русское республиканство — опыт примерно двухсот лет: он засвидетельствован классикой и жертвами, он значим для идентичности. Мне он сообщает, как именно быть русским. Русская демократия обоснована внутри, в его составе. Собственное прошлое и опыт затрудняют воспринять итоги параллельной западной истории демократии.
Правда, можно послать наше политическое прошлое «на…», как неудавшееся. После этого ты обязан ампутировать все лишнее, на манер сионистов. Обдуманно искусственная операция. Представимая в эпоху национал-освободительного мейнстрима, и сионисты твердо ссылались на «право мейнстрима»: как так, у всех возникают национальные очаги, а у евреев нет! Евреи тоже имеют право на национальное государство. Прошлое временно выводится из политики, и говорят: вот будет у нас государство, и там внутри него найдем место и для «великой истории». Но у нас аналогия состояла бы в чём? Зачем нам отказаться от всей нашей политической истории, от опыта русской республиканской мысли, от декабристов с Герценым до Осипова и Марченко – зачем? Чтобы начать подводить некую придуманную «универсальную демократию» под некий русский вариант сионизма?
Тут надо сконструировать одновременно и русский национализм, и русскую демократию. Колоссальный проект, рискованный нырок. В совсем другую эпоху, с расслабленным, дваждыувечным народом? Не могу вообразить успех.

К.К.: Ну, мы, в общем, сами не знаем, какая у нас эпоха. История — штука странная.

Г.П.: Ну, у нас и все факты такие странные. Давай всё же держаться фактов.
Есть какой-никакой, национальный очаг русских под названием Российская Федерация. Он увязан с этой странной конституционно-демократической идентичностью, которую надо отдельно разбирать — что она значит. В основном она значит: удостоверение страны-члена ООН, постоянного члена Совбеза ООН. И только в этих пределах она, собственно говоря, и актуальна.
Внутри государства русские по-прежнему определяются советским термином «население государства». Не будем делать вид, что это не так. Внутри вот этого, несоветского государства, русское — это постсоветское. Его еще иногда возвышают, выспренне именуя «имперским», но уж точно оно не этническое. Нация ли это? Определяемая через ряд практик, давно не применимых на деле. Например, заботу о «благе народов-братьев» - причем братьев этих никто давно не изучал, и что у них делается, не знаем. А еще занятие делами всего международного сообщества и т.д. (правда, от этого остались только надутые щёки)… В общем, мы нация воспоминаний о другими кем-то прожитых жизнях. И другого, собирающего определения русских нет.
Поэтому ответ прост: да, соединение русского национализма с демократией возможно, но при упразднении нынешнего определения – российского, которое задано Конституцией и действующей политической практикой.

К.К.: И в этом я тоже с тобой, Глеб, полностью согласен…

Г.П.: Но тогда спроси себя — а зачем? Ведь XX век учит, что русские могут практически всё, а цена? По ходу легко потеряем один из этих элементов — демократию или русских. Или оба.

К.К.: Если я правильно понял: да можно, но это требует настолько серьёзного пересмотра всего того, на чём стоит Российская Федерация нынешняя, что практически это означает появление другого государства, а это слишком дорого стоит.

Г.П.: И другого народа, а это еще дороже.

К.К.: Пусть даже и так. Я бы сказал, это требует появления нации, поскольку сейчас русские нацией не являются. Т.е., условно говоря, есть притёртые друг к другу части механизма, где ни одна из них не удовлетворена другой. Российское государство очень плохо относится к русским, даже хуже теперь, чем как к расходному материалу, скорее как к чему-то мешающему. Русские, в общем, государство тихо ненавидят, но сделать ничего не могут. Это устойчивая конструкция, она может существовать, пока русские не кончатся, либо, пока не кончится государство.

Г.П.: Я не помню, когда бы русские любили своё государство.

К.К.: Я думаю, что ни один народ, не ставший нацией, не только не может любить, но и не может хорошо относиться к государству. Например, те же немцы, пока не стали нацией, а были маленькими кучками людей в курфюршествах, и их считали народом бестолковым и бессмысленным, — так вот, эти немцы к государству относились очень нигилистически. Если почитать их писателей того времени, что они писали, то выяснится, что немецкая сатира очень напоминает русскую. А появление именно национального государства и нации, как его основы, очень сильно всё меняет.

Г.П.: Сравнение с немцами, это как раз к теме «не стало бы бабе хуже». Тема слишком банальна, ведь стать хуже может при любом, абсолютно любом сценарии. И трудно представить русскую стратегию, которая избавлена от этого риска. Этот страх питает и национальную превентивную усталость.

К.К.: Могу себе представить такой сценарий. Для меня совершенно очевидно, что принято решение по замене населения. Т.е. у русских есть выбор: сдохнуть гарантированно или ещё помучиться.

Г.П.: Ну ведь и реальный твой русский национализм не подарок. У него плохи дела именно с русскими. Едва русским начинают говорить о какой-то уточненной породе «русских», они ищут того, кто станет определять твою «русскость». Ещё до всех благ, до всякой национальной демократии, все знают наверняка: стране явится Вася, и будет решать, русский ты или нет? Возникает призрак власти кого-то, это гонит волну недоверия и подозрений. Что ж выходит, русский не то, что я о себе знаю, а кто-то другой? Да кто это вправе решать?
Я-то думал, что я таков, а оказывается моя идентичность не такова. Это серьёзная травма. А кому доверить работать с этой травмой – государству? Большинству? Ну уж нет!

К.К.: Есть набор мифов, которые частично — русофобские, частично — антинационалистические. Придуманы они именно для того, на мой взгляд, чтобы держать так называемый интеллектуальный класс, а равно и начальство, в некоторой сплотке. Это именно миф, например вот эта картинка — Вася со штангенциркулем, который якобы будет определять «русскость».

Г.П.: Ну, картинка воплощалась в нашей истории в разное время. Возникала и в мягком варианте, при попытках «русификации» окраинных земель Империи, и после войны... Иногда Вась назначала власть, но часто «Васи» заявлялись инициативно, именно чтобы стать властью. О национальности тех, кто составлял послевоенные списки «космополитов», умолчим политкорректности ради.

К.К.: Любопытно, что «васи» появлялись как раз из той самой среды, которая этими страхами-то и одержима, поскольку очень хочет и любит, хотя бы мысленно, мерить черепа, определять идентичность, кого допускать или не допускать именно по этому критерию. Если посмотреть, где у нас сидят главные расисты, то мы их обнаружим именно среди либеральной интеллигенции. Другое дело, что у них расизм наоборот: без «букетика» кровей или без соответствующего происхождения тебя не принимают — ведь это есть, чего уж там?
Для расиста анализ крови необязателен. Наша интеллигенция, будучи фальшиво либеральна, несомненно, расистски предрасположена. Она вечно озабочена вопросом – кто ей в стране мешает? Кто в народе лишний, кого надо подвинуть, чтобы ей было «щастье»? А ведь для успеха классического европейского прец едента, соединившего демократию и национализм, необходим некто третий — медиатор, невидимый, но крайне значимый – та самая национальная интеллигенция, которая творит ёмкий образ нации, «инклюзивный», собирающий население в национальное большинство.

К.К.: Ну да, ну да — «будители» и всё такое. Вот чехи, например, и, в частности, Масарик. Россия всё-таки уникальна тем, что ни в одной другой стране мира не существует такой яростно антинациональной интеллигенции, которая бы ненавидела коренное население, только в России такое есть.

Г.П.: Это факт. Quasi-нация офисов расистски презирает «население» глубинки. Но где бы взять национальную интеллигенцию?

К.К.: Сейчас, так называемая, национальная интеллигенция, к которой я себя могу, пожалуй, причислить — это крохотный кусочек, вся остальная часть нашей интеллигенции настроена понятно как. Я с этим постоянно сталкиваюсь и хорошо это знаю. Да, действительно, это уникальная ситуация.
По сути дела, наша интеллигенция рассматривает страну как колонию, население — как туземцев, себя — как обслугу неких колонизаторов. Которая время от времени с колонизаторами спорит, у них есть свои разборки, но это разборки между своими. Однако в той же Индии тоже было нечто похожее, но там национальная интеллигенция всё-таки возникла. Нужен третий элемент — национальная интеллигенция, неодержимая вот этими мифами про «Васю» с черепомеркой.

Г.П.: Здесь две стороны дела – выработка интеллигенцией национального проекта – и сохранения ею качества интеллигенции. Чтобы интеллигенция могла произвести национальный миф, она не должна быть сама им по-дурацкому одержима, иначе она им не заразит. Т.е. интеллигенция должна быть, в строгом смысле слова, ироничной по отношению к самой себе и к собственной нации. Ирония — то, что позволяет избегать манипуляций. От нее, собственно, открытость, терпимость, широта русского романа. Национальной русская интеллигенция оставалась примерно до 80-х годов XIX века. И сбилась-то – на догматическом народничестве, вытеснившем национальный проект. Далее окончательно все сбилось, из-за вторжения инонациональных когорт империи. Те, решая свои нормальные национальные задачи, поменяли и проект, и кадры. Брали они напором, массой — это же была первая массовая ротация кадров русской интеллигенции. Лексикон «исстрадавшегося народа» оказался выгоден для всех, кроме русских. Трескучая народническая моралистика обслужила интересы чужих народов, что и теперь с ней бывает.

К.К.: Ты хочешь сказать, что вот шёл какой-то процесс, в котором участвовала русская интеллигенция, а дальше вломилась интеллигенция из меньшинств, которая была, с одной стороны, именно интеллигенцией — могла давать продукт, с другой стороны, была хорошо организована, лучше, чем русские, при этом шумна, криклива и владела техниками, которыми русская интеллигенция не владела, и довольно быстро всех «забила ногами»?

Г.П.: Ну, положим русские интеллигенты тоже не суслики. Начальника питерского УБОПа полковника Судейкина забили полпудовыми ломами. Дело в интересах, тех самых. Новообразованщина окраин была прямо связана с этническими общинами, с их важными интересами. Входя в состав интеллигенции (а это было привилегированное имперское сословие), они не теряли связи со своими. Естественно, что национальная русская повестка вытеснялась – ведь «русских интересов» для русских как бы и не должно быть! Так займемся польскими, займемся еврейскими, займемся грузинскими.

К.К.: Помню, как раз в тот период, когда проходил этот процесс, Розанов писал: «Я очень боюсь жидов. Они всех мучают и скоро меня затопчут». Вот это ощущение, что затопчут, было конечно колоссальным и, кстати, затаптывали. Причём какими-то ничтожными, с нашей точки зрения, средствами, но затаптывали, потому что это было ново, а русские этого не умели. Например, проводить скоординированную информационную компанию не умели абсолютно, а эти умели, причём легко. Более того, даже небольшие ресурсы, которые они получали от своих — хотя бы одобрение — работали очень сильно. Я сейчас смотрю на это дело и понимаю что тут не столько тайный кагал, сколько то, что ты говоришь: владение техниками, связь, количество.

Г.П.: Эта схема медиагегемонии разработана тоже чистыми русаками – Чернышевским и Катковым. Но отточена в боевое искусство позже, к началу века. Захват «передового» дискурса, мейнстримного словаря гегемонии, которому не возразишь, поскольку тебе отвечают твоими же принципами, но сведенными к чётким штампам. «Вы, наследник Герцена и Гоголя — и вы против национального самоопределения?». Всё - руки вверх.

К.К.: Да, именно так и делали. Ну, так мы до сих пор в этой ловушке и сидим.

Г.П.: Я думаю, была и вторая, позднесоветская попытка — незаконченный второй шаг — создания нации повторно. И повторно нация не удалась. С моей точки зрения, проблема для русского национализма в том, что его проекты не справляются с вызовом русской сложности. А проигрывая, ищет антирусские заговоры под фонарем.

К.К.: Понятно. А теперь такой вопрос. Тот русский национализм, пусть кривой-косой, идущий, условно говоря, от каких-нибудь славянофилов, которые, конечно, националистами не были, и до нынешних товарищей, которые себя так называют — отличался всегда одним странным свойством. Чаще всего люди, которые себя позиционировали как русские националисты, были очень яростными критиками демократии. Почему везде эти вещи шли вместе, почему везде были лозунги национального освобождения и народовластия, которая всегда понималась как власть нации, а у нас как националист, так его заносит либо в монархизм, либо в сталинизм, либо в какие-то безумные мечтания? С чем это связано?

Г.П.: Ядовитый Синявский как-то заметил по этому поводу, что «Велика Русь конечно, но вот бы ещё Польшу, Польшу не отпустить». Этот соблазн — да, он был. Когда он это сказал, меня укололо, подумал: чёрт, прав – не хотелось «Польшу» отпускать. Действительно факт, что национализм постоянно оказывался, как бы не в той компании.
Есть простые слабости националистов, например, литературный соблазн. Беллетристика традиционализма. Розанов и Струве от этого свободны, а Белов с Солоухиным – нет. Литературщина вместо политики.
Но важней всего имперский груз ошибок, несомненно. Ведь если ты хочешь русского государства, а тащишь в него земли от Бишкека до Варшавы, неизбежно возникнет конфликт интересов. Кого русифицировать, – земли или себя? Трагично антинационален был уже разворот царя Александра на никчемные для нас Балканы, в идиотской войне 1877-го. Отсюда пошло сорокалетнее скольжение российских МИДов «не туда», закончившееся в жопе Антанты. Ну надо же, и Сталина после Победы потянуло в то самое «не туда» - снова Константинополь, снова «теплые моря». За три-пять лет старик-победитель разбазарил русскую soft power 1945-го, - и победителей внутри страны рассорил «на национальном вопросе», и национальной политики не предложил. Сталин яркий пример великого неудачника.

К.К.: Т.е. ты думаешь — дело, прежде всего, в этом?

Г.П.: Я не говорю, что, прежде всего в этом, но эта беда точно есть: глядим на Россию, её не видя, а думаем про Кубу. Или про Амина в Кабуле. Я точно помню своё ощущение в 1980-е годы: от меня режут по куску! Какого бы чёрта мне Остзейщина с Латгалией, эти вечно предательские земли – ан нет. Каждый кусочек рвали с болью.
И знаешь, реально болело — ведь не можно нам согласиться на малую Россию, ну никак. Дело даже не в «территории» - что-то из русской идентичности изымалось. «Одна шестая» материализовала для нас открытый мир, большой русский космос. Глобус – а не просто нацию среди наций. Если глобус вскрывают, ему ужасно не по себе, ведь из него космическая полнота вытекает.
А с другой стороны, эта зияющая идентичность – та ещё дыра. В нее врывалось всё, что угодно – то война с Японией за Корею, то крейсер «Аврора». Или та же мне ненавистная война 1877 года. Когда Александр-Освободитель, никого не доосвободив и всех рассоривши, не сделав, и не признав русских нацией, кинулся на траханые Балканы за траханым Константинополем… Да вот беда – недостаточными, малыми силами, так мог ждать удара в спину от своих «русачков», как говорил, и вынужденно рассредоточил армию по стране. Попутно сделав из «Народной воли» единственную русскую партию в России. Да и теперь иногда от собратьев слышу – эх, ничего-то мы у себя не сделаем, неумехи мы, руки кирзовые – давайте хоть кого-то присоединим! Едва культи после беловежских ампутаций зажили, протезы притерлись, и надо же – снова борьба за глобус!

К.К.: Это до сих пор есть: мы не нация, мы — больше. Всё это, к сожалению, я регулярно слышу, читаю и т.д.

Г.П.: Здесь зависть, зависть, к евреям.

К.К.: Абсолютно обоснованная, естественная. По-моему, зависть к евреям должна двигать любой народ, именно зависть как к народу, который занял верхнюю ступеньку в «пищевой пирамиде» народов. Естественно это должен быть предмет зависти, ненависти и понимания, происходящего именно из зависти и ненависти.

Г.П.: Я не про пищу, я про Завет - «Ах, почему не с нами?!».

К.К.: «Пищевая пирамида» интереснее, ибо Завет был и тогда, когда евреи не были на ее верху, интересно только то, что они наверху, интересен «верх».

Г.П.: Но вершину ты сперва возьми штурмом, а потом уже упивайся личной якобы «русскостью». Не пора ли догадаться, что мы — русские — страшно разные? Мы по-разному русские!
Почему не отважиться сказать: пойдём несколькими колоннами, несколькими проектами, и кто первым «дойдёт до нации», кого та признает, тот и прав. Но страшно, признайся, отпустить на волю брата своего – а вдруг он не вернется? А что тогда Я, а МЫ, а НАШИ — где?
Это «демон единства», не того, что возникло на рывке к вершине, в братстве победивших, а того, что заранее продиктовано. Мол, сначала установим единство, а там и двинемся. Куда? Там и поглядим. На борьбу за единство уходит страсть, время, силы, оно сжирает русскую энергетику. Это тот же «Вася», только Вася анфас, центральный Вася: «Эй, ты куда, куда от меня дернулся?.. А ну ступай сюда!».

К.К.: Да, а при этом «Васе» кричат в ответ: «Нет, это ты иди сюда!». И дальше начинается выяснение отношений.
Самое интересное, что то, что ты сейчас говоришь, имеет абсолютно практическое значение. В своё время, когда русские организации, меня неоднократно спрашивали: зачем вы сделали свою маленькую, этот ваш РОД — вступайте, допустим, в ДПНИ. Я спросил: почему, зачем? У нас другая специализация. Товарищ настаивал: какая специализация? Нужно делать одну большую организацию.
Причём, более того, ты понимаешь, что на эту одну — большую — ушли бы все силы, поскольку дальше начинается разборка внутри этого самого единства, которое «всё сбивается, никак не собьётся, квашня из теста лезет», так что ты прав по поводу «демона единства».
А как только отказываешься от этой идеи — всё начинает работать.

Г.П.: Я думаю, что такие преткновения русских о русскость — тормоз из главных. Нация неделима якобы, и вся целиком – у нас в штабе. Но раз мы «уже нация», к чему копошиться? А те, кто не с нами, те идиоты или враги. Их отдельные интересы не признаются, и ни о каких особых интересах, кроме подлых речи нет – святое же дело! Ну откуда тут демократия.

К.К.: Демократия, в общем-то, предполагает, что можно куда-то идти разными колоннами. Она предполагает, что возможно столкновение интересов внутри единства. Более того, единство возникает после этого столкновения, нужно сначала поссориться.

Г.П.: Неглавными силами можно выйти на главный рубеж.

К.К.: Кстати говоря, интересно, что у тебя пошли фронтовые метафоры, и это абсолютно логично. Демократия всё-таки имеет отношение к войне и к военному искусству очень тесное. Это банально, но интересно, когда это проявляется: человек начинает говорить на тему и у него сразу в голове возникают эти стрелочки, фронты и т.д.
Я замечаю это практически за всеми, кто начинает на данную тему говорить. А вот когда «единство» и т.д., то тут совсем другая картинка: чего-то такого неподвижного, большого, которое медленно движется. И во главе обязательно оказывается — понятно кто. И тема «тот ли во главе?», которая не очень важна для демократии, потому что там глав много, «не тот», ну и чёрт с ним, — здесь оказывается крайне важной. Отсюда и латентный «монархизм».

Г.П.: Эта разница стилей очень говорящая о выборе – стратегический или монархический принцип движения? В одном случае у тебя есть план, проект удара, направление и силы. Нужны ресурсы, которых еще надо добиться. Предстоит с минимальными потерями пройти враждебную местность, которую для этого надо изучить и знать. В другом – у тебя есть монарх – большая цаца. Цаца воплощает в себе «дух единства» и «символ движения», цацу не надо завоевывать – она уже тут, с тобой. И главное, цаца убеждена в своем равновеличии конечной цели.
Монархический принцип организации, а у нас он еще и пародиен, снимает заботу об успехе – монарх не движется, это его выдвигают, а он эдак выступает степенно. Не роняя достоинства. Вместо трудного строительства союзов и коалиций, в центре забот оказывается некое лицо «с усами и какашками», и все препираются о лояльности и дистанции до него.
Но для монархизма нужна традиция. Мы живем в дваждыуничтоженной стране, среди порубленных в капусту «сословий» и «классов». Мы выжили в государстве-проекте, где каждая административно-бюджетная единица считает себя бесценной и идентичной, являясь назначаемой. Где все имеют интересы, причем непрямые, раздвоенные, да еще прячут их, чтобы другой не догадался задеть. Ничего традиционалистски «готового» на нашей земле не осталось, нет. Зато проектно здесь возможно всё, чего душа попросит – нация, демократия. Однако всё это кто-то должен будет наново проектировать в русской версии.

http://funt.livejournal.com/162274.html#cutid1
funt 27 июля, 9:15
Двадцать лет ума нет
Спешу вам доложить, что я превращаюсь в Древнего Грека. Ходя по улице в сорокаградусную жару я, вместо положенного, привычного и приятного разглядывания голых женских задниц, которые видно через одежду, начал задаваться философскими вопросами.
Вот например: Кока-Кола поставила автобусные остановки с сосульками. Через минуту Андрей думает о Родине.
.....................
Александр Кривов, Юрий Крупнов "Дом в России. Национальная идея"
.....................
Помните, всего каких-то полгода назад, губернатор Петербурга Валентина Матвиенко предложила бороться с сосулями при помощи лазера? Я представил, как срезаю лазером пластиковые сосули с остановки и задумался: а что, собственно, происходит? Как так? Красивейшим европейским городом, бывшей столицей великой империи, управляет женщина, которая предлагает срезать сосули лазером? Почему? Почему лазером? Почему она называет это сосулями? Почему, в конце концов, губернатор вообще занимается проблемами сосулек? Кто тогда занимается проблемами, которыми должен заниматься губернатор? Почему сосули стали проблемой, которой должен заниматься губернатор?
Это, конечно, не признак грядущего развала России. Это просто её признак. Какая-то кажущаяся (ложно) фатальной неорганизованность и маскарад. Жить то можно, но почему Путин целует мальчика в живот? Он (Путин) ведь не производит впечатления идиота.
Если спросить меня, ЧТО я, как гражданин, хочу от государства, то после «Чтоб отъебались» я скажу «Предсказуемости и адекватности». Это скучнейшие человеческие качества, но мне незачем угарать или флиртовать с госмашиной. Если для заполучения женщины надо залезть в фонтан — это издержки. Если то же самое надо сделать, чтобы получить лицензию на бизнес — система не в порядке.
Система. Руководитель в моем понимании в первую очередь характеризуется тем, какую систему он после себя оставил. Работающую и слаженную — молодец. Нет — плохой руководитель. Человек смертен, а методика — знай себе совершенствуй до бесконечности. Уход хорошего руководителя должен быть незаметен вообще: тщеславных ослов этот факт невыносимо пугает.
Работающую систему может создать человек не обязательно шибко умный, но обязательно адекватный. Имея в распоряжении два колеса, две палки и задачу «облегчить себе жизнь», такой человек сделает самокат. Современный российский инноватор сделает всё, что угодно, но не самокат. Например: двадцать лет России ищут национальную идею. Пелевин это сносно простебал в «Поколении Пи». Проекты предлагаются самые разные: «Духовность». «Православие, самодержавие, народность». «Евразийство». «Свобода личности как высшая ценность». «Суверенная демократия». «Бросить пить».
Всё это — прекрасно, но это ружьё из полиэтилена. Наверное, я не тот человек, который даст России национальную идею. Но я умею логически мыслить как минимум на уровне a=b, b=с —> a=c. Что такое Идея? Идея — это то, ради чего человек совершает иррациональные поступки вплоть до риска жизнью и даже добровольной смерти. Любовь не в счет. Кто готов совершать и совершает иррациональные поступки ради суверенной демократии? Три человека. Значит, не то. Давайте попробуем хотя бы потренироваться. Фильм «Брат-2». Полагаю, поведение главного героя любому американскому, испанскому или нигерийскому пацану покажется верхом идиотизма. Во всяком случае, он вряд ли правильно истолкует мотивацию.
Но в России фильм прошел на ура. Что двигало Данилой Багровым и почему тут это поняли? Обострённое чувство справедливости. Иначе за каким хером он мало того, что поперся в Штаты возвращать деньги туповатому брату убитого товарища (тут можно списать на чувства к товарищу), так он ещё и впутался в историю с лысой русской шлюхой. Зачем? Потому что с ней несправедливо поступает чёрный сутенер. Заметьте: абсолютно все действия Данилы лишены пафоса вообще. Всё происходит естественно, механически, на автомате, без единого движения лицевого мускула и величественной музыки на фоне. Как будто так и надо. А так и надо. С нашей точки зрения. Включая отстрел сутенёров под смешной детский патриотический стишок. И у нас это поняли. Данила Багров совершенно естественен, он не летает в костюме супергероя и не плюется напалмом по гнезду террористов. И все его действия для русского человека четко мотивированны. А для эскимоса — нет.
Значит, может, обостренное чувство справедливости и борьба за неё — вот национальная идея? Может за это мы готовы идти на риск, сатанеть больше остальных, видя несправедливость, и в крайнем случае проливать кровь? Может быть. Может быть и нет. Я тренируюсь. Хотя думаю, коммунизм у нас во многом прокатил из-за того, что там через слово говорилось о справедливости. И именно поэтому он и слился: когда вдруг пришло осознание, что нищие ветераны ВОВ и на их фоне старые эсесовцы, которые выглядят на 20 лет моложе и спокойно раздают интервью, попыхивая сигарой в своем особняке близ Мюнхена — это несправедливо. Конечно, был ещё и дефицит в магазинах, но это, так сказать, материальная причина. Идеологическая, полагаю, примерно такая, какую я описал.
Есть, конечно же, люди, и их много, которые куда умнее меня — спросите у них. Но я о методике. Все ко©мические проекты по поиску национальной идеи строятся по одному и тому же алгоритму:

1. Человек придумал красивую национальную идею
2. Осталось объяснить оставшимся 150 000 000, что это и есть национальная идея.

Словом, вы понимаете, о чем я. Людей пытаются каверкать, делая из них уберменшей по собственным лекалам, вместо того, чтобы попытаться элементарно найти общие признаки, отличающие нас от остальных, и научить народ использовать их себе же во благо. Если Ваш сын в 14 лет — гора мышц, любит драться и жонглирует мешками цемента — преступно отдавать его учиться играть на виолончели. Это издевательство. Причем над всеми: над сыном, над профессиональным сообществом виолончелистов, над слушателем и даже над собой. Так зачем же, спрашивается, 20 лет издеваться над талантливым народом, лепя из него продукт своих далёких от реальности романтических фантазий?
Хотя вообще то это всё ерунда. Какая к черту Идея? Икея. Какая Идея может быть у футбольной команды, вылетевшей из Высшей Лиги? Только одна: вернуться в Высшую Лигу. Всё остальное: создание уникального неповторимого командного стиля, разработка нового логотипа, выпуск трехсот видов роз, строительство пятидесятитысячного стадиона на набережной, новая форма — мелочи. Задача одна: как угодно, на хромом осле, попёрдывая, арендовав пятидесятилетнего спившегося форварда МЮ, въехать в Первый Мир. А там посмотрим. Если вместо этого тренер занимается сочинением фанатских кричалок, главный менеджер вкладывается в строительство километрового небоскреба имени любимой команды, а владелец клуба наряжается в Пит-Буль и бьёт золото на собаках, чтобы быть ближе к народу — команда обречена.
Оттого люди не понимают, где они живут. Произрастать неважно где. Жить — важно. Возьмём для примера национальную политику. Во-первых, уже то, что эта тема — постоянно актуальна для журналистов в стране, где соотношение титульной нации и всех остальных: 83+17 — это системный баг. Там, где 50+50 — это насущный вопрос. При 83+17 — он ДОЛЖЕН быть на 48-м месте по значимости и частоте возникновения проблемы.
Ну да ладно. Людям говорят: мы — огромная великая многонациональная империя. Шикарно. Я не против огромности, многонациональности, величия и империи. На самом деле ведь есть двести способов построить успешное государство: важно действовать, исходя из специфики. Подстраивать идеологию под людей, а не наоборот. Империя. Отлично. Многонациональность пока под вопросом: 83% — 17%. Все признаки моноэтнического государства. Но это нестрашно. Пусть империя. Но спрашивается: какая к черту империя 20 лет сидит на жопе? А где присоединение новых народов и территорий? Где аннексия земель, на которых уже проживают этносы, входящие в состав империи?
Я не говорю, что надо всё бросить и ехать присоединять Казахстан. Я говорю, что хочу от государства адекватности. Если Империя — тогда почему не присоединён Казахстан? Почему людям втолковывают мысль, что о таких вещах и думать преступно? Вокруг так много всего ПЛОХО ЛЕЖИТ, а кое-что само просится. Империалист скажет

Цитата :

«Извините, ребята, свердловский кретин спьяну загагулину не там поставил, получилась у вас какая-то дурная независимость. Сами понимаете — алкоголик был, чего с него взять. В общем, простите, если что не так, добро пожаловать обратно в Империю. Потупили и хватит. Флажок только замените на президентской избушке, а то что это за педерастическая тряпка?»

Но Лимонов, поехавший с оружием присоединять этот самый Северный Казахстан, получает не медаль, пять дивизий головорезов, город на присоединенной территории, названный его именем, с памятником ему на центральной площади, и *нецензурная брань* до конца жизни, а тюремный срок.
Империя так себя не ведёт. Это абсурд. Мне важен не Казахстан. Мне важна адекватность.
Стало быть, хер с ней, с Империей. Отлично. Значит, моноэтническое государство, когда-то бывшее империей, «отпустившее» многие народы. Прекрасно. Разумеется, к черту фошызьм. Но тут надо опять исходить из специфики. Если Вы — тренер футбольной команды (оставим сегодня футбольные аналогии в качестве основных). Так вот. Если Вы — тренер футбольной команды, и у Вас игроки основы:

— Вратарь
— 5 непроходимых дуболомов-защитников
— 2 опорника (для далеких от темы: полузащитник оборонительного плана)
— 2 крайних полузащитника, которые ничего не умеют, кроме как пробежать 5 шагов и дать точный пас верхом на 40 метров.
— Один единственный нападающий, ростом 215 сантиметров

то не нужно быть Сэром Алексом Фергюссоном, чтобы понять, в какой футбол Вы будете играть. Просто исходя из состава. Дано-решение.
Что происходит в РФ? Образно говоря, конечно же. Слетевший с катушек менеджмент сажает на тренерскую скамью кретина с выпученными глазами, одержимого Идеей «Зрелищного Атакующего Футбола» (мультинационального имперского рая на общей земле при соотношении 83+17). Идея красивая. Прекрасная. Восхитительная. Мне правда нравится. Только СОСТАВ ПОД НЕЁ НЕ ПОДХОДИТ, а команда — во второй лиге. Оборонительный футбол — это ведь не ущемление прав форварда. ВЫИГРЫВАЕТ КОМАНДА. Задача тренера — делать всё, чтобы команда выиграла. Играть с указанным составом по схеме 3-4-3 из идеологических соображений — безумие. А я хочу адекватности. Националистически настроенные нацменьшинства скачут, параллельно требуя всё большей привилегированности, больше атакующего футбола, но это — лезгинка на вершине карточного домика. Проигрывает — тоже команда. 5:9 — это поражение. 1:0 — победа.
И так почти всё. Можно бесконечно приводить примеры. Команда есть, организации нет. Автоваз демонстрирует пластмассовые подделки под Альфу Ромео и просит миллиарды, вместо доведения до ума Нивы и выпуска русского Фолькцвагена (в смысле «Народный автомобиль»). Придворные кинематографисты за 40 миллионов долларов не способны создать ни приличную агитку, ни блокбастер. Может показаться, что я вдохновился идеей свергнуть Путиномедведа и всё расхерачить. Ерунда. Ни в коем случае.
Потому что важна система. При которой Путин ли, Медведев ли — разница минимальна. То есть, ощутима, но всегда будет сохраняться вменяемость. Спорткупе отличается от внедорожника, всё это отличается от седана и лимузина. Кузов выбирается в зависимости от задачи и вкусовщины. Но главное, чтоб было БМВ. МАШИНА. Основной лозунг современной оппозиции: «Если в кране нет воды — её выпил Путин». Это цирк. Я уже скоро поясню, зачем я над этим иногда заморачиваюсь вместо более интересных вещей. Пять минут, Турецкий.
Оппозиция мне не нравится почти никакая. В основном по одной причине. Если у оппозиции есть программа, она выглядит примерно так:

Цитата :

"Когда мы придём к власти, первым делом мы станем усиленно заниматься хернёй. Это и будет нашей Национальной Идеей. Поменяем флаг над Кремлём. Перенесём столицу к чёрту на рога. Будем кидаться дротиками и яйцами в портрет Медведева. Дадим независимость прикольным эвенкам. Ударными темпами начнем депортацию на Марс всех без исключения хачей, ментов и мракобесов. Разрешим, и даже будем поощрять хождение по Красной Площади в стрингах с плакатами „У Кадырова маленький член“, „Евреи пропили Смоленск“ и „Я ем кал — это моя позиция“. Устроим экономику по волшебному принципу „Ебись оно конём“ и станет в пятьсот раз больше денег. Запретим хоккей с шайбой. Сделаем даосизм государственной религией. Выкрасим Кремль в синий цвет. Снесём памятник Александру Третьему. Переименуем Ленинский Проспект»

Такие рецепты счастья.
.............................
Максим Калашников "Вперед в СССР-2"
.............................
Можно создавать собственные сумасшедшие красочные миры и описывать их в своем творчестве. Это интересно. Даже необходимо — иначе какое же это творчество? Но в жизни мы имеем дело с реальными людьми, и крайне наивно полагать, что они выстроятся в очередь, чтобы без малейшей выгоды для себя наряжаться в тряпки твоего пошива и играть роли в твоем спектакле. Тем более — в твоих шахматных партиях. К чему я всё это? Я не люблю, когда люди хотят жить, а им мешают. Пацанам поганят футбол. Сумасшедший тренер, одержимый очередными идеями. Ребята то по-своему все талантливы. Могли бы побеждать. Раз в 30 лет брать Лигу Чемпионов. Раз в год выбивать суперклуб из Еврокубков. Хотя бы. А играют во второй лиге. За «идею».

http://www.apn.ru/publications/article23051.htm «Агентство Политических Новостей» 2010-08-03
Воображая нацию Олег Неменский
Дискуссии о нации и национализме в современной России
Дискуссии о нации и национализме в современном русскоязычном мире становятся всё более активными и заметными, втягивая в себя представителей самых разных взглядов, что само по себе свидетельствует об актуальности этой темы, её растущей значимости для общества и государства. Даже действующая российская власть заявила свой национальный проект (создания «российской нации»), что стало символическим признанием со стороны Кремля национальной перспективы будущего. При этом русская ситуация в этом плане имеет ряд очень своеобразных черт, определяющих как уникальность тех проблем, с которыми приходится сталкиваться, так и характер хода самих дискуссий о нации, их восприятия в широких кругах. Определяются они главным образом тем местом, которое отводилось русскому народу в предшествующую эпоху, в Советском Союзе.
В первую очередь надо заметить, что у русских по сей день фактически нет своей традиции националистической мысли. Ранний русский национализм, формировавшийся в начале ХХ века, после 1917 г. попал под жёсткий запрет, а большинство его деятелей были уничтожены. Удар был столь сильным, что существенного развития он не получил даже в эмигрантской среде. Не возродился он и за годы советской власти.
Замечу, это принципиально отличало русскую ситуацию от любого другого народа бывшей Российской империи: для всех остальных националистическая мысль была не только признана, легализована, но и получила официальный и «единственно верный» статус. Более того, во многих случаях националистические идеологии сознательно создавались на почти пустом месте, то есть для народностей, никакой потребности в национальных формах мысли ещё не испытывавших. Почти все советские нации были созданы сверху и националистическая мысль, при определённых идеологических ограничениях (борьбе с «буржуазным национализмом») им просто декретировалась. На неё работали не только представители национально-сознательной интеллигенции, но и вся сфера гуманитарной науки страны.
Советский Союз представлял собой огромную националистическую фабрику. Она принимала на свои станки гигантские и весьма разрозненные массы этнических групп, а на выходе выдавала вполне современного вида нации. Нации с хорошо усвоенным национальным самосознанием, с нормированными и неплохо развитыми литературными языками, со всеми формами национальной политической жизни, а в большинстве случаев и с решёнными (довольно жёсткими способами) проблемами с различного рода меньшинствами. В этом смысле распад Союза был логическим завершением всего начатого в 1917 г. процесса, ведь националистическая форма мысли обязательно требует в качестве закономерного итога национального суверенитета и независимости.
Единственный (из крупных) народ, которому в СССР было отказано во всей этой процедуре создания современной нации, был русский. И сделано это было глубоко осознанно и теоретически обоснованно. Сдерживание «старшего брата», то есть запрет на его политическую субъектность, одновременно с прославлением прогрессивного характера «национализма малых наций», было залогом сохранения единства страны: этнически русские люди составили в советском доме своего рода связующий материал для создаваемых кирпичиков-наций, которым в свою очередь был предоставлен максимум национальных прав. Так и РСФСР оказалась единственной ненациональной союзной республикой, которая даже внутри себя, имея немало национальных автономий, не допускала какого-либо подобия форм русской нации (что полностью унаследовано и современной РФ).
Националистическая мысль была для русских абсолютно табуированной сферой. Утверждалось снисходительное отношение к любым проявлениям национализма «малых народов», но «национализм большой нации» отождествлялся с нацизмом. Ассоциация, при всей своей крайней неадекватности, однозначно пугающая: любой русский человек чувствовал крайнюю чуждость нацистской идеологии русской культуре, а кроме того, она была признана преступной международным сообществом и именно благодаря героической победе нашего народа в Великой Отечественной войне. Такая ассоциация делала любой росток русской национальной мысли общественно осуждаемым, да и просто преступным в глазах самой же русской общественности. А то, что нация является победившей формой государственной и международной жизни в Европе, причём во многом как раз благодаря исходу Второй Мировой войны, говорить было не принято. Этому способствовал официально принятый примордиалистский подход в национальном вопросе: утверждалось древнее существование всех наций, а государственная националистическая практика описывалась лишь как законная «реализация права наций на самоопределение». Право, которое для русских утверждалось как ненужное. В конечном счёте, русский народ самоопределяется в «дружбе с другими народами», а не в политической субъектности.
Впрочем, ассоциации национализма и нацизма помогал и весь советский дискурс «национальности», принятый как официальный и имевший даже выражение в законах. Советское понятие «национальности», окончательно закреплённое Конституцией 1936 г., имело корни (как и коммунизм) как раз в немецкой общественной мысли первой половины века, то есть действительно обладало своего рода «зарядом нацизма». «Национальность» мыслилась как биологическая категория, наследуемая «по крови» от родителей (хотя бы от одного из них) и составлявшая важнейшее качество гражданина, пожизненно закреплённое в его паспорте. В рамках таких понятий любой проект «русской нации» действительно оказывался близок немецкому нацизму – и это, кстати, та опасность, которая актуальна для русских по сей день.
Распад Союза застал русских врасплох: в параде суверенитетов постсоветских наций русские участия не принимали. А идейная реакция на происходящее свелась к развитию советских же понятий, только теперь полностью распространяемых на все народы бывшего СССР: осуждение национализма в любых его проявлениях, и уже не важно – больших наций или малых. Правда, с этим осуждением русские остаются одиноки. Да и до его практической реализации дело не дошло: национальные автономии в РФ не только сохранили, но и упрочили свои национальные формы.

Между тем западная социологическая мысль за вторую половину ХХ века проделала огромный путь в осмыслении этого главного феномена западной жизни современной эпохи – нации. Современная нациология очень глубоко осмыслила то, что представляют собой и как складываются нации, став одновременно и фактическим обоснованием современных форм национальных и межнациональных отношений. С некоторой раскачкой в 1990-е годы российское общество всё же начало проявлять интерес к этой области: стали переводиться классические западные исследования, писаться обзоры и аналитика, осваивающие чуждый дискурс нации.
Эта догоняющая работа по ознакомлению и адаптации западной мысли о нации второй половины ХХ века – так же важнейшее свойство современных российских дискуссий о нации, заметно меняющее их тон и содержание на протяжении прошедших двух десятков лет. Собственно, российская гуманитарная и политическая общественность (правда, ещё довольно малая её часть) начинает заново знакомиться с тем, что такое нация и национализм, какую роль они играли в истории и какое место они занимают в современном мироустройстве. Осваиваются модернистская и конструктивистская парадигмы нациологической мысли, различения между этническими и гражданскими национализмами, специфическая проблематика современных споров о нации.
Это своего рода ученический этап русского осмысления феномена нации, и он ещё далёк от завершения. Однако он необходим и актуален для учёных и общественных деятелей самых разных идейных направленностей – как национальной, так и анти-национальной. И в этом же плане большое значение имеет и ознакомление с наследием русского дореволюционного национализма, оставившем после себя немало текстов, до сих пор плохо знакомых русскому обществу. Их изучение и новая актуализация крайне важны для возобновления прерванной традиции мысли, одновременно давая мощный толчок её новому развитию.
При этом для русских дискуссий о нации имеет принципиальное значение ряд очень своеобразных проблем, точнее сказать вызовов, на которые русская общественная мысль вынуждена реагировать и искать свои варианты ответов.
В первую очередь таким вызовом является украинство и близкие к нему, отчасти реализованные или только задуманные проекты (белорусская нация, казакийство). Искусственное создание коммунистической Москвой на основе западнорусского населения новых наций, введение в сознание русского народа Западной Руси новых форм идентичности и даже новых самоназваний раскололо русский народ и поставило под вопрос всё его традиционное самосознание, его представление о себе и своей истории. Не случайно то, что происходит сейчас на Украине, столь чувствительно воспринимается в России, а «Оранжевая революция» оказала на внутрироссийскую государственную и общественную жизнь чуть ли не большее влияние, чем на украинскую. Вызов украинского национализма, процессы украинизации и противостояния им на Украине – важнейшая тема всей русской мысли, во многом задающая её тематику и направленность.
Другой вызов для современной русской национальной мысли, оказывающий на неё огромное воздействие, – это западная русофобия. Старая советская пропаганда мирного сосуществования и интернационализма, равно как и крайне европоцентричная модель марксистской истории не давали услышать проблему укорененной в западной культуре русофобии: негативное отношение принято было объяснять политическими противоречиями Холодной войны и антагонизмом с капиталистическими элитами. По-настоящему тема русофобии (в том числе и внутренней) стала актуальной только в 1990-е гг. и с тех пор общественный интерес к ней только растёт. Большую роль играют многочисленные теперь контакты с западными народами, а также значительное присутствие продуктов западной культуры в русскоязычном информационном пространстве. Последние годы также большое значение приобрели публикации переводов статей западных СМИ о России и русских, ставшие здесь одними из самых читаемых текстов. Негативный внешний имидж, открытые проявления неприязни и ненависти к русским, которые трудно объяснять только политическими противоречиями, заставляют по-новому взглянуть на международные отношения и положение русских и России в мире.
Большое значение в этом процессе приобрела Польша: её политика в отношении России и её соседей, выступления её деятелей в СМИ и с трибун международных форумов, стиль её журналистов писать о России. Ещё недавно почти не замечаемая страна стала приобретать для русских всё более значимый образ «враждебного иного». Во многом именно это создаёт общественный запрос на появление политики, основанной на понятиях о русских национальных интересах.
На фоне этого приобретает всё большую значимость и цивилизационная тематика. До сих пор нет более-менее общего представления о месте русского народа среди других народов. Но возрастающая активность мусульманского мира (в том числе и внутри России) и отторжение со стороны Запада вызывают массовый интерес к специфике русской культуры и русской исторической судьбы. И здесь важнейшим вопросом является также и то, насколько национальные формы жизни, собственно «нация», согласуются с нашей культурой, имеющей корни в Православии и в историческом опыте жизни на Восточноевропейской равнине. Ведь нельзя не заметить определённую чуждость русской культуре западной по происхождению идее нации, что находит своё выражение в нежелании принимать соответствующий дискурс со стороны целого ряда консервативных мыслителей современной России.
Но важнейший вызов – тот, что современная Россия и всё постсоветское пространство так и не обрели своих завершённых форм: вполне очевидно, что местные государственности, созданные ещё большевиками, очень несовершенны и им предстоит трудный период внутреннего реформирования, а наверняка и кардинальных трансформаций. Даже весьма успешные советские национальные проекты не были доведены до цельных форм и нередко теперь находятся в кризисе. Для такой же страны как современная Россия понятие о «нации» может оказаться ещё более значимым, чем для её соседей, и в первую очередь это из-за того, что она не наследует даже советского национального проекта. При этом русские остаются последним крупным народом Европейской части света, не обладающим не только своим nation-state, но и самыми простыми институтами самоуправления хотя бы на уровне культуры. Примечательно, что такую неизбежность национального будущего признаёт даже официальная российская власть, выступая со своими проектами. Например, В.Сyрков в своей книге «Национализация будущего» написал: «Суверен-демократический проект относится к　числу допускающих будущее, и　не　какое-нибудь, но　отчетливо национальное». Впрочем, крайняя спорность современных российских официальных проектов «российской» нации уже стала общепризнанной.
Дискуссии о нации и национализме становятся важнейшим фоном и содержанием русской общественной жизни, привлекающим к себе всё больше внимания. И несомненно, что именно в этих спорах рождается наше будущее. «Нация возникает с того момента, когда группа влиятельных людей решает, что именно так должно быть» (Т.Эриксен). И особенно важным представляется то, чтó эта «группа влиятельных людей» понимает при этом под «нацией», как она представляет себе её природу и свойства. То, как будет проходить дискуссия о природе нации в современном российском обществе, определит в результате то, каким это общество будет завтра. И облик будущей нации будет напрямую зависеть от того, на основании каких понятий общество будет формировать свою национальную жизнь.

Выступление на круглом столе «Русский национализм: Теория и практика» (ГосДума РФ, 14.04.2010).

Опубликовано в журнале «Вопросы национализма», 2010, № 2, с.6-10.

http://www.rus-obr.ru/ru-web/7585 Русский Обозреватель 17/08/2010 - 17:24
Автор Русский обозреватель Дмитрий Соколов-Митрич: Хочу жить в Чечне
Президент Чеченской Республики Рамзан Кадыров больше не хочет быть президентом. Уходя в очередной отпуск, он направил в местный парламент письмо с просьбой назвать его должность как-нибудь по-другому. "Я исхожу из того, что в едином государстве должен быть только один президент", - заявил Кадыров журналистам в Грозном.
Соседи по Кавказу горячо поддержали это предложение. За пределами же региона эта инициатива была воспринята в основном через "хи-хи". А зря. Инициатива Кадырова поступиться национальными регалиями на самом деле заслуживает серьезного внимания. Гораздо более серьезного, чем может показаться даже самому инициатору.
Я, конечно, понимаю, что это административное переодевание лишь традиционный жест политического гостеприимства без далеко идущих последствий. Но именно о них - о последствиях, которых не будет, но которые давно назрели, - пора сказать. Если следовать не логике Кадырова, а логике успешного развития России, то этот символический жест должен стать тем маленьким "а", за которым последует большое "Б". И это "Б" - полный отказ от национальной компоненты в названиях регионов. Медленная, но верная денационализация российского политического пространства.
Да, никаких башкортостанов, саха-якутий, ингушетий и адыгей. Никаких республик с титульной национальностью, даже если национальный признак - лишь топонимический элемент, а тем более если он - реальная сила. Уфимская область, Ленский край, Терский округ - так должны называться территории, на которых живут люди, а не этнические кланы. Альтернатива этому пути - дальнейшая деградация этих регионов: от социальных проблем к экономическим, от экономических к политическим, от политических - к геополитическим.
Заглянем в историю вопроса. 90 лет назад большевики собрали под своими знаменами национальные меньшинства, заплатив за их лояльность правом на национальные республики и автономии. Это был решающий политический ход в борьбе против белогвардейского движения. И, наверное, цена, которую таким образом советская власть заплатила за целостность государства, была на тот момент адекватной. Если бы не эта жертва, Россия неизбежно распалась бы на десятки, если не сотни суверенных недогосударств, а построссийское пространство надолго превратилось бы в грязную и кровавую подворотню мировой истории. Но с тех пор многое изменилось. И сегодня главный фактор риска оказаться такой подворотней - это не отсутствие национальных территориальных образований, а наоборот - их наличие.
Сейчас я назову три причины, по которым считаю существование национальных вотчин угрозой российской государственности.
Регионы с этнически сплоченным населением - постоянная угроза сепаратизма. И даже если эта угроза - призрак, национальные элиты регулярно пытаются этот товар подороже продать. Сепаратистский маркетинг - постоянная головная боль федерального центра.
Причина вторая. Узкоэтническая практика элит в некоторых республиках все сильнее подогревает у жителей прочих территорий ощущение фундаментальной несправедливости государственного устройства. Едва ли в стране есть такой наивный человек, который всерьез полагает, что он может поехать на ПМЖ в Чечню, Ингушетию, Дагестан, Башкирию и чувствовать себя там полноценным гражданином, не будучи представителем титульной национальности. Сама невозможность реализовать это право - оскорбляет. Взять хотя бы ту же Чечню - чем не место для жизни? Замечательная природа, чистый воздух, только что отстроенный современный город. Но как можно без ущерба для собственного достоинства жить в регионе, глава которого публично заявляет, что девушка "моего народа" не имеет морального права выходить замуж за мужчину-инородца? Как можно всерьез считать, что такая республика - часть России, если уже по факту твоего рождения перед тобой здесь закрыто большинство карьерных возможностей? Эта несправедливость радикализует даже самые адекватные умы, она же развращает и сами титульные нации. "Наша республика - наша и только наша, а остальная Россия - общая и только общая" - такая логика провоцирует многих на неадекватное поведение за пределами "своих" регионов. И никто бы не возражал против второй половины этого символа веры - общая так общая, если бы не имела место первая - наша и только наша.
В результате сам факт существования этнически окрашенных регионов становится мощным генератором националистических настроений у представителей еще вчера национально нейтрального большинства страны: "Если они так сплочены, то и нам пора, иначе не выжить".
И, наконец, третья - и самая важная - угроза. Планета начала XXI века - это совсем не та планета, на которой советская власть кроила страну по этническому признаку. Сегодня залогом стабильности государства является не только лояльность населения, но прежде всего - его способность к развитию в условиях реальной и прозрачной конкуренции. Эту мысль я украл у первого заместителя главы администрации президента России Владислава Суркова. Государственный суверенитет - политический синоним конкурентоспособности, - считает Сурков, и это тот случай, когда я готов подписаться под каждым его словом. Именно поэтому мы сегодня не можем позволить себе роскошь покупать лояльность своих народов любой ценой. Мировая экономика меняется на глазах, что ни год - то новый вызов национальной конкурентоспособности. А регионы, сформированные по национальному признаку (у нас их, на минуточку, 21 из 83), обречены на стагнацию и застой - в них нет и никогда не будет реальной конкуренции человеческих способностей. Вместо нее - борьба кланов за право на сахарную жизнь. И отрадный факт, что некоторые национальные республики России являются исключением (например, Татарстан), говорит лишь о том, что их лидерам все-таки хватает ума не злоупотреблять своим особым положением. Но на исключениях систему не построишь.
Если бы сейчас передо мной была волшебная кнопка, на которую можно нажать - и наша страна мгновенно стала бы чем-то вроде Соединенных Штатов России, я бы ее нажал без всяких колебаний. Я очень хочу жить в таком государстве, где любой человек может поселиться где ему захочется, не задумываясь о своем происхождении. Мне - и не только мне - до смерти надоела вся эта хваленая специфика того или иного гордого народа, я в гробу видал постоянные скидки на особый менталитет, включая русский. Реальные инвестиции никогда не придут туда, где правят бал "национальные особенности", а деньги - они не врут.
Но, к сожалению, такой кнопки нет. А есть - сложнейший процесс, требующий мудрости, терпения и политической воли. Но если мы хотим побарахтаться в океане мировой истории еще хотя бы лет 90, то придется быть волевыми, другого пути нет.
-----------------------------------------------------------------
Корхов Юрий Вадимович #2, 18/08/2010 - 13:08
Отвечаю чисто реактивно, не задумываясь. А я НЕ ХОЧУ жить в России подобной США. Россиянин на подобие безродного американца - не русский и не чечен, не украинец и не якут... Такой россиянин возможен только в рамках либеральной евро-атлантической цивилизационной модели, которая навязывается России с 1991 года. Если вас, Дмитрий, судя по вашему тексту, это вполне устраивает, то меня НЕТ! Хотя сама по себе постановка вопроса - отказ от национальной составляющей в государственном устройстве (этнические республики и президенты) - конечно весьма своевременна и рациональна. Скрепы единого унитарного государства Россия должны быть обновлены и усилены.

witeman #3, 18/08/2010 - 13:29
У косого Егорки глаз шибко зоркий, одна беда - глядит не туда." Но это я так, без обид. Автора можно назвать образцовым либералом-государственником, умным и действительно переживающим за Россию. Одна беда - на неверном основании строит он все свои красивые и продуманные конструкции. Суть в том, что большевики не просто так купили национальные меньшинства за право на автономию, а нейтрализовали их национализм более общим и универсальным коммунистическим интернационализмом (вкупе с жесточайшей "вертикалью"). Распад СССР произошел из-за того, что коммунизм (факически почивший в бозе задолго до распада Союза) так и не смог достичь провозглашенной цели - сделать из множества национальностей "единую историческую общность - советский народ".

http://krylov.livejournal.com/2091580.html
Константин Крылов (krylov) @ 2010-08-29 23:51:00
Духовный вопрос
Товарищ zxcvbn_02, старый, заслуженный активист моего hate-клуба, регулярно пишущий обо мне разномастные пакости, сподобился обвинить меня, многогрешного, в совсем уж страшном грехе:
http://krylov.livejournal.com/2090389.html?thread=82728853#t82728853

Цитата :

Крылов же, если попытаться разобраться, хочет восстановить права русских до равных прав с другими народами в России.

Ну вот что сказать этому прекрасному человеку? Только согласиться. Да, это правда, я и в самом деле хочу, чтобы права русских были не меньшими, чем права других народов России.
Скажите мне, друзья, как на духу - это очень страшное преступление? Мне сразу апстену, или сначала послушать радио "Радонеж"? )(
===================================
Согласен с Крыловым. Остальное само по себе устаканится.

http://www.expert.ru/columns/2010/05/26/o_novoy_identichnosti?esr=16 «Эксперт Online»/26 мая 2010
Елена Чудинова, автор «Эксперт» О «новой идентичности» [ 246 ]
Призыв президента Дмитрия Медведева «к созданию новой полноценной российской идентичности», прозвучавший на прошлой неделе на заседании Совета по развитию институтов гражданского общества, уже привлек внимание многих публицистов. Прозвучавшие отклики, надо сказать, были скорее недоуменные, нежели восторженные. Идентичность же наша попала в «неполноценные» не просто так. В ныне наличествующую не желают (не могут) «интегрироваться» народы Северного Кавказа, положению на котором и было посвящено заседание.
Не разделить всеобщего недоумения трудно: а не многовато ли экспериментировали в минувшем столетии над русским народом в попытках создать из него нечто исключительно новое и много лучшее, чем то, что он собою являет? Не пора ли, собственно, оставить нас в покое? Нам бы с грехом пополам залатать прорехи прежних над нами экспериментов такого сорта. И почему о новых экспериментах объявляют, не спросившись прежде, а позволим ли мы их над собою проводить? (Даже ради столь благой цели, как безмятежное сосуществование с Кавказом). И что конкретно так мешает народам Кавказа успешно в наше общество интегрироваться? Должны ли мы просто заменить «Калинку» «лезгинкой» или нам надлежит пересмотреть свои религиозные предпочтения? Много вопросов, очень много.
Однако сначала СМИ, поспешившие сообщить об этом призыве, а затем и большинство откликнувшихся на новость публицистов, к сожалению, не разглядели за деревьями леса. Стенограмма заседания [1] значительно интереснее сообщений о нем.
Присутствовали, что вполне понятно, кавказские общественные активисты, правозащита в лице Л. М. Алексеевой, а также шоумен Максим Шевченко, которого я буду ниже обильно цитировать.
Собственно говоря, из слов Шевченко и проступили четкие контуры грядущего — весьма различного для Северного Кавказа и для России.

Цитата :

«Дело в том, что если в больших губерниях центральной России сельские школы, закрываясь, приводят к исчезновению села, и люди просто переезжают в город, то на Кавказе из горного аула люди в город не переедут, — витийствовал шоумен-общественник. — Горные аулы на Кавказе древнее, чем некоторые города в долинах».

Не станем даже особо говорить о том, что смерть нашей деревни — дело, оказывается, решенное. Это в то время, когда та же Франция прилагает все усилия, чтобы остаться аграрной страной. (Я сталкивалась, например, с такой интересной практикой: дизельное топливо, отпускаемое фермерам по очень льготным ценам, нарочно красят в яркий цвет — чтобы избежать его левых продаж). А мы, стало быть, обречены есть исключительно нерусский хлеб из нерусской пшеницы? Хорошо, допустим и это, тем более что механизм уже описан выше. Он действительно таков: сворачиваем школу (в свете недавних думских ударов по бесплатному образованию это неизбежно), село автоматически исчезает, люди переезжают в город. Их желания при этом никто не спрашивает. Обоснования сему самые поэтические: овеянная романтическими горными ветрами седая древность аулов. Прозаических обоснований, видимо, не нашлось. Наши, стало быть, Багровы, наши Суходолы, наши Степанчиковы, наши Старые Тяги и Рысихи — не древние. О них жалеть нечего. Пусть так. Но даже и при безусловном согласии с перечисленными выше положениями (к каковому безусловному согласию автор этих строк еще вопиюще не готова), все равно остаются интересные уточнения.
Буду рада, если меня поправят, но я решительно ничего не слышала о новой федеральной программе по интеграции жителей «исчезающих» сел средней полосы России в города. А очень хотелось бы знать, кто их в этих городах ждет? Где они, например, будут жить? В «медведевских апартаментах», как мы помним, отказано даже перспективным молодым ученым. А уж семье с детьми, в которой взрослые всю жизнь доили коров и косили траву… Ответа нет.
Впрочем, исчезнут русские села или не исчезнут, вопрос, видимо, настолько маловажный, что разнобой во мнениях участниками беседы даже не замечен.

Цитата :

«В худшем случае, — отвечает Шевченко наш гарант, — зачастую, если в деревне в центре России школа закрывается, есть школа за 10–20 км, куда можно детей свозить, а на Кавказе это невозможно по разным соображениям: просто не доехать и так далее».

Это по нашему-то бездорожью, каковое в тучные годы так и не было побеждено, можно возить детей? А у всех ли сельских родителей есть на то автомобиль? Или везде, где закроются школы, станет исправно разъезжать школьный автобус? Ох, позвольте усомниться.
Тем не менее проблема кавказских малокомплектных школ признана президентом более острой нежели проблема русских. Шагай, ребенок, пешком: невеселая дорога, ельник и песок, ноги босы.
Помимо образования подобный подход приложен и к медицине. Президент подтверждает, что на Кавказе сельские больницы будут открываться, между тем как в России, мы знаем, после принятия законопроекта они начнут сворачиваться.
Почему так? Да «потому что такие вещи для людей (на Кавказе, ЕЧ) являются наиболее значимыми при их отношении, не скрою, к федеральной власти», — откровенничает Шевченко. — «На Кавказе люди очень обидчивы, — понимающе соглашается президент. — Люди вообще обидчивы, а на Кавказе особенно». Проще говоря — лояльность романтических обитателей древних аулов к федеральной власти нам предстоит покупать в режиме нон-стоп.
Таким образом, мы можем сделать вывод, что «новая идентичность» будет создаваться на базе нашей необидчивости в отношении вопиющей социальной несправедливости. И это не слова, это дела.
Будут утверждаться программы, даваться гранты, вовсю загудят социальные лифты, несущие северокавказскую молодежь во власть.
Социальное и межэтническое напряжение будет нарастать.
Что же, все объяснимо. Русским от России отделяться решительно некуда. Поэтому во имя «целостности государства» терпеть лишения и приспосабливаться к обстоятельствам предлагается исключительно им. Такая политика в неофициальном порядке называется почему-то «имперской». Хотя является скорее более жесткой линией внутренней политики СССР. А СССР был по сути своей антиимперией. Империя — это когда метрополия живет (и очень хорошо) за счет колоний. А когда (как было в СССР) метрополия кормит всех лучше, чем себя, это надлежит назвать как угодно иначе.
Невесело. Что на это можно сказать? Только одно, самое банальное: если страна процветает, то отделяться от нее никому и не хочется. Напротив — все сами прилагают усилия к тому, чтобы быть с нею заодно. И получается очень даже неплохо. А при таком отношении к русской деревне никакого Кавказа мы все равно не удержим. Или хуже того — так удержим, что лучше бы и не надо.

http://www.russ.ru/pole/Evropejskij-portret-russkogo-nacionalista Русский журнал 11.10.10 14:14
Европейский портрет русского националиста Александр Храмов
Национализм на повестке дня
В последнее время в обществе активно обсуждается русский национализм. В дискуссию включились самые разные силы. Леонид Радзиховский в своем блоге и в эфире либерального «Эха Москвы» пугает общество неслыханным доселе зверем: русскими национал-демократами. Александр Елисеев на страницах ультраконсервативной газеты «Завтра» тоже ополчился на национал-демократов, свалившихся как снег на голову и предавших “светлые патриотические идеалы”. Наконец, Андрей Тарасенко в «Русском Журнале» рисует не менее пугающий, чем у Радзиховского и Елисеева, «портрет интеллектуального представителя русского национализма нашего времени».
В основе всей этой полемики лежит потребность как-то отреагировать на перемены, произошедшие за последние годы в русском национализме (прежде всего в его идеологическом багаже). Если говорить схематично, то примерно с середины 2000-х в русском движении начался активный процесс дивергенции, который продолжается до сих пор и который вслед за идеологическими сдвигами, без сомнения, повлечет соответствующие сдвиги организационные. На смену старому национал-патриотическому дискурсу образца 1990-х постепенно приходит новый русский политический национализм. Что пугает многих не только консерваторов, но и традиционных российских либералов.
Вкратце перечислим основные отличия «старого» и «нового» в русском движении.

Во-первых, для прежних национал-патриотов было характерно противопоставление русских («русской цивилизации») всему остальному миру, прежде всего «порочному Западу». У русских – свой особый путь, для них не подходят рецепты, которые подошли для остальных народов. Русские должны исполнить великую миссию - неважно, спасти ли мир от США, построить ли грозную евразийскую империю, явить ли торжество православия и (или) коммунизма. Часто национал-патриоты предлагали русским делать всё это сразу.

Во-вторых, «старым правым» была свойственна приверженность авторитарным моделям правления. Русские – особый народ, им не подходит демократия, они нуждаются в «сильной руке». Режим неограниченной власти (неважно, понимаемый в сталинистском, национал-социалистическом или монархическом духе) должен повести русских к осуществлению великой миссии. Авторитаризм, разумеется, несовместим с правами человека: поэтому национал-патриоты, не смущаясь, обещали сразу после прихода власти растоптать такие ценности «гнилого Запада», как свободу слова, свободу совести, свободу политической деятельности.

Ну, а раз русским не нужна демократия и либеральные свободы, то им не нужна и свободная экономика. Отсюда приверженность национал-патриотов к разным изводам социализма. Экономическую жизнь должно контролировать по своему усмотрению всемогущее государство. Наконец, какое же всесильное государство без расширения границ? Чем больше государство, тем лучше: надо расширяться (как минимум, до границ бывшего СССР), включать в свой состав новые народы, строить больше танков, и тогда русских все будут уважать и бояться.

В-третьих, национал-патриотов очень волновал религиозный вопрос. Большинство из них были православными, причем весьма консервативного направления (вроде борцов с ИНН или «катакомбников»), некоторые были язычниками. Но и те, и другие считали, что без религии в политике не обойтись: русские должны быть обязательно православными, а если кто-то вдруг не понял своего религиозного предназначения, то его должно обратить на путь истинный всемогущее государство.

Русские же националисты новой волны заняли совершенно другие позиции. Во-первых, считают они, русские – это европейский народ, отличающийся от поляков, немцев, французов не сильнее, чем те отличаются друг от друга. Поэтому русские имеют такое же право на собственное национальное государство и достойную жизнь в нем, как и все остальные народы Европы.
Во-вторых, русские вполне способны сами решать свою судьбу, они могут обойтись без опеки фюрера или монарха. Им нужна демократия, а не диктатура. Вся власть в государстве должна исходить от нации, которая выражает свою волю посредством демократических выборов. Демократия немыслима без фундаментальных гражданских и политических прав и свобод. Функция государства – защищать эти права, а не вмешиваться в жизнь граждан, в том числе в экономическую деятельность. Государство должно служить интересам нации, а не нация – интересам государства, имеющего непомерные имперские амбиции. Русские должны думать прежде всего о себе, о том, как обустроить собственную жизнь. Другие народы как-нибудь обойдутся без русской помощи.
В-третьих, современный русский национализм - светский. Религия – это личное дело каждого, - считают русские националисты. Ты можешь быть православным, католиком, язычником или даже зороастрийцем - главное, что ты ощущаешь себя русским. Государство не должно вмешиваться в религиозную жизнь.

Таковы в общих чертах те две идеологии, которые на сегодняшний день существуют в русском движении. И, хотя я написал о первой в прошедшем времени, она всё еще существует, пусть и активно вытесняется в сферу отживших политических реликтов прошлого. Поэтому имеется проблема терминологического размежевания, верно подмеченная Андреем Тарасенко, который пытался в своей статье изобразить (пусть даже карикатурно) портрет именно нового русского националиста (национал-демократа). Старых национал-патриотов («русских правых», «русских консерваторов») действительно не стоит называть русскими националистами и смешивать с ними. Имперский религиозный ультраконсерватизм имеет мало общего с национализмом в собственном смысле этого слова. Национализм – это республиканская, светская идеология. Те претензии, которые выдвигает Тарасенко по отношению к русскому национализму (ультраконсерватизм его устраивает, по-видимому, больше), могут быть предъявлены практически любому европейскому национализму. Тем не менее те недостатки, которые перечисляет Тарасенко («нигилизм», секуляризм, недоверие к имперской великодержавности, революционность), не мешали национализму побеждать, что доказывается всей европейской историей последних двух веков.
Основное обвинение, которое бросает Тарасенко русским националистам – это обвинение в «нигилизме» и «русофобии». Русские националисты не хотят принять русских такими, какие они есть, со всеми их привычками, установками, со всей полнотой их исторического прошлого. «Русским националистам не нравится их собственный народ, его история, обычаи, культура. Что-то из этого исторического багажа они берут и абсолютизируют, но все остальное отвергают начисто». Но именно так поступали все европейские националисты. Чтобы создать современное национальное государство, активному национально-мыслящему меньшинству приходилось переосмыслять традиции и историческое наследие собственного народа.
Итальянским карбонариям-республиканцам приходилось бороться с клерикализмом и партикуляризмом итальянцев, хотя, без сомнения, это были важные элементы самосознания населения Апеннинского полуострова. Итальянские националисты не готовы были принять итальянцев с их религиозностью и феодальными пережитками.Тем не менее они победили: государство итальянской наци было создано. Можно вспомнить и о создании турецкой нации. Если бы младотурки приняли турецкое население таким, как оно было, с османским имперским прошлым и погрязшее в религиозном фанатизме, современной Турции просто не появилось бы на карте. Националисты никогда пассивно не принимают свой народ таким, какой он есть, со «всеми привычками и установками». Это удел ультраконсерваторов.
Более того, на ранних стадиях развития национальных движений (говоря словами Тарасенко, «перед тем, как вырваться из своих тусовок на поприще реальной политики») националисты зачастую воспринимались как маргиналы, доктринеры и мечтатели, их не понимали и высмеивали собственные сограждане. После Венского конгресса в 1815 году многие в немецких княжествах смеялись над немногочисленными любителями порассуждать о единой немецкой нации. Через несколько десятилетий, глядя на стремительно растущую промышленную и военную мощь Германии, никто уже почему-то не смеялся.
Тарасенко приводит в качестве примеров «русофобии русских националистов» их отношение к православию, Великой Отечественной войне и российской великодержавности. О православии было сказано выше. Русский национализм, как и большинство других национализмов – светский. Он ни в коей мере не отрицает православие, однако и не считает его распространение политической задачей. Православием должно заниматься церковь, а не государство. В плане светскости русскому национализму даже легче, чем другим национализмам: в отличие от прочих ситуаций, когда националистам приходилось бороться с клерикалами (хотя бы упомянутая выше Италия), в России дело обстоит по-другому. Православие (в силу 70 лет атеистического прошлого) не оказывает серьезного влияния на общественную и повседневную жизнь и поэтому его можно смело вывести за рамки политической повестки дня.
Что касается Великой Отечественной войны – то тут надо отличать, с одной стороны, сами исторические события, с другой – некую их рецепцию, предлагаемую современным российским государством. Если к первым у русских националистов нет никаких «претензий», то ко второму действительно возникают вопросы. Антураж победы в Великой Отечественной во многом был сформирован усилиями советских идеологов, главным субъектом в этой войне выступал не русский, а «многонациональный советский народ». После распада СССР официальная идеология поменялась не сильно: и вот ссылками на Великую Отечественную русских, например, призывают смириться с бесконтрольной иммиграцией из стран Средней Азии. «Люди не понимают, что гастарбайтеры — это дети и внуки тех, кто вместе с русскими ковал нашу победу в 1941-1945 годах». Разумеется, такая «Победа в Великой Отечественной» русских националистов не устраивает, как не устраивал бы любого европейского националиста дискурс, препятствующий складыванию национального государства.
Наконец, что касается «российской великодержавности». Любой национализм нацелен на создание национального государства. Национальное государство и империя – вещи плохо совместимые. Чтобы обзавестись собственным национальным государством, нациям приходилось рано или поздно отказываться от «великодержавности»: туркам – от претензий на наследство Османской империи, австрийцам – на наследие Австро-Венгрии, грекам – на наследие Византии, итальянцам – на наследие Римской империи. Русские не являются исключением. Не стоит обвинять русских националистов в том, что они забыли о «Третьем Риме», Российской Империи или СССР, хотя некоторое количество населения еще продолжает жить имперскими иллюзиями. «Великодержавность», как показывает опыт истории, рано или поздно должна быть преодолена. Причем лучше рано, чем поздно: сербам дорого обошлись мечтатели о «Великой Сербии».
Наконец, странно было бы обвинять русских националистов в недостатке консерватизма. Ни одно национальное движение при отсутствии собственного национального государства не было консервативным: все националисты стремились к пересмотру существующего порядка в борьбе за национальное государство.
Разумеется, не всех устраивает появление политического русского национализма. Русских националистов будут упорно обвинять во всевозможных грехах - в недостатке патриотизма, в излишнем либерализме, в недостаточной религиозности, в революционности и желании подорвать устои. Но такие же упреки выслушивали многие европейские националисты. Что не мешало им в конечном итоге побеждать.

http://www.regnum.ru/news/1336781.html ИА РЕГНУМ 00:13 17.10.2010
Модест Колеров: Пространство империи: мечты и практика
29 сентября 2010 года в Институте динамического консерватизма (ИДК) в Москве состоялось экспертное обсуждение доклада "Пространство империи: мечты и практика", с которым выступил главный редактор информационного агентства REGNUM Модест Колеров. Ниже публикуется запись доклада и дискуссии, представленная ИДК.

Пространство империи: мечты и практика
На моих глазах концепт империи пережил интересную эволюцию в том, как он принимается общественным сознанием, насколько он является легитимным и насколько не зазорно оперировать этим словом. В конце 1980-х годов только два маргинальных движения или, если угодно, два полюса интеллектуальной традиции позволяли себе спокойно оперировать термином "империя". С одной стороны, это те коммунисты, которые стремительно превращались в национал-большевиков устряловской традиции, противостоящих сепаратистским национал-коммунистам на окраинах, и которые оперировали словом "империя" для того, чтобы придать новое дыхание легитимности Советского Союза. С другой стороны, концептом империи на моей памяти пользовались представители немногочисленной, но художественно яркой традиции, восходящей к так называемой "русской партии" 1960-1970-х годов, которые к концу 1980-х уже окончательно проснулись монархистами. Для моей среды, для моего поколения оба эти варианта были неприемлемы. Во-первых, мы хорошо себе отдавали отчет в том, что устряловского типа легитимация власти большевиков была не результатом согласия или компромисса, а результатом спецоперации. Во-вторых, мы не могли быть в то время монархистами, потому что наше преобладающее настроение тогда можно было описать словами одного из моих тогдашних героев - Сергея Николаевича Булгакова, который в своих воспоминаниях о 1905 годе писал (в 1905 году он еще был красный), что он "гнушался самодержавием". Я тогда точно так же гнушался Горбачевым и коммунистической властью, у меня не было другого отношения к ним, кроме отвращения. Нужно было иметь очень большой стратегически отвлеченный исторический взгляд на события, чтобы быть тогда сторонником диктатуры, монархического принципа. Чтобы, имея перед глазами крах партийной диктатуры, говорить о том, что возможна иная полноценная православная конституционная или какая угодно монархия. Идти против течения - всегда удел немногих. Против течения я тогда не шел.
Надо было бы - и пошел, не проблема, но преобладающее настроение было другим. И когда в 1993 - 1994 годах уже отставник из первого призыва правящих демократов Олег Румянцев, который прославился участием в конституционной комиссии РСФСР, вместе с кругом своих конфидентов организовал и провел несколько публичных кампаний в пользу создания Византийского союза с опорой на греко-славянское наследие и культурно-исторический византизм (Греция, Болгария, Югославия, Россия, Украина), это выглядело совершенно отчаянной архаикой. Тренд того времени уже был абсолютно национал-коммунистический, этнократический, и главное содержание империи как концепта едва только приходило на язык. Потребовалось 10 лет исследовательских и риторических усилий, в том числе с помощью западной историографии, чтобы уяснить себе безоценочный, сухой остаток того, что можно понимать под империей. Империей - как многоконфессиональным, многонациональным, континентальным или колониальным единством, которое позволяет содержать в государственном целом разные уровни общественного развития и даже разные системы власти за счет мягкой, построенной на шарнирной связи системы кооптации национальных традиций и национальных элит либо под Белого царя, либо под викторианскую монархию - не важно. Эта идеальная схема империи как многонационального единства в условиях России 1990-х годов, конечно, была трудно представима, потому что мейнстримом того времени на постсоветском и посткоммунистическом пространстве все еще оставался процесс национального, а чаще всего - националистического, этнократического строительства. В 1993 году, как вы помните, раскололась Чехословакия и раскололась как раз по этническому принципу. Не было ни одной посткоммунистической страны, за исключением России, которая не выбрасывала бы свое имперское наследие на помойку, а метастазы этнического дробления в России были так велики, что незазорно было, как вы помните, даже заключать федеративный договор с титульными автономиями и, заключая этот федеративный договор, игнорировать русские субъекты федерации.
Много в тогдашней жизни было таких "интересных" событий, но очевиден тот факт, что отражение мучительного усилия сохранения пусть даже федеративного единства в России никак не касалось преобладающей реальности. Наверное, это особый предмет для очень интересного исследования, но это было абсолютное желание Мюнхгаузена вытащить себя из болота за волосы. Это категорически противоречило второму изданию вильсоновского устройства мира с национальными государствами. Это категорически противоречило и риторике деколонизации того времени, и созданию новых независимых государств, в которых независимость в первом приближении была независимостью от советской империи, а под этой упаковкой это была свобода от интернациональных стандартов свободы и культуры, это была свобода от XX века, это было возвращение в XIX век с его протекционизмом, милитаризмом и национализмом. И это возвращение до сих пор неостановимо продолжается.
На днях при новом чтении только что изданного мной исследования сербского автора я обратил внимание на то, что пару лет назад не заметил, - что сербский автор, который написал хорошую книжку о концлагерях для политически неблагонадежных лиц в Югославии в начале 1920-х годов, как-то через запятую, походя, как нечто консенсуальное упомянул о том, что сам по себе проект Югославии был мучительным усилием сохранить имперское наследие. Понятно, что в случае с Югославией мы имеем в виду производные от австро-венгерского и от османского наследия и что Югославия, наверное, была "локальной империей". Тем не менее, в статье этого вполне западного, но православного человека слова "имперское наследие" прозвучали не как что-то, что нужно преодолеть, а как та формула пусть упущенной, но возможности, пусть посрамленной, но жизнеспособной, не абстрактной, не теоретической, а явленной в истории и в жизни альтернативы.
Одним словом, империя побеждает, и не только маргинальные русофилы-финны или русофилы-болгары, или чуть-чуть менее маргинальные, но тоже находящиеся в заведомом меньшинстве в своей стране русофилы-сербы, не только всё множащиеся среди русских конфидентов поляки, но и многие и многие другие на постсоветском пространстве уже говорят об империи как о том, чего не стыдно, как о том, что имело много плюсов. 20 лет национализма позади, и впереди - еще 200 лет такого же национализма (для тех, кто выживет) и, конечно, неутешительная перспектива для тех, кто сам еще 20 лет назад покрывал здания русских школ бранными надписями типа "Оккупанты домой!", "Чемодан, вокзал, Россия". Это пережито, о чем свидетельствует, например, тот факт, что произошедшая этим летом в Армении истерика по поводу законодательного создания там иноязычных, в том числе и русских, школ стала возможной только благодаря тому, что была поддержана властью, а в обществе это не вызвало широкого отклика, при том что Армения - моноэтническая страна, где нет русских как общественно-политического фактора. Осознание русскоязычного пространства и для Польши, и для Литвы, и для Армении становится уже очевидным признанием собственной свободы, собственных возможностей, собственных дополнительных дарований на рынке труда, - это уже факт и это не вызывает ощущения чего-то очень архаического.
Одновременно с этим как практик в этой риторической среде могу сказать, что на сопредельных территориях, большинство из которых несет в себе исторический опыт конкурирующих империй (российской, германской, австро-венгерской, османской, персидской или таких квази-империй, как Речь Посполитая и Югославия) этот имперский опыт обнаруживается и признается. Даже поляки, у которых раньше это считалось невыгодным и маргинальным, в фанаберии своего миссионерства не стыдятся вспоминать об имперском по своей сути проекте Пилсудского "Междуморья" от Балтики до Адриатики. Так вот, по мере того как признание имперского опыта как позитивного, как того, что надо, как минимум, исследовать и отчасти ретранслировать, пусть даже в "снятом виде", риторика имперского наследия в России исчезает и выдыхается. В 1990-е годы и в начале 2000-х эта риторика в массе нашей номенклатуры или профессиональных политических риторов звучала как очередное, второе или третье, издание позднесоветского "национал-большевизма", как попытка придумать себе новое оправдание, найти новую легитимность. Понятно, что тогда это была чистая риторика и чистое пустословие и никто в реальности не беспокоился о насыщении имперского опыта теми инструментами и механизмами, которые позволили бы империи быть империей, а не Российской Федерацией - "дойной коровой" для её отделившихся окраин.

В тех условиях, под сурдинку разговоров о едином наследии и при льготных ценах на энергоресурсы, на транзит, при абсолютно беспечной миграционной политике и так далее, все в новых независимых государствах делалось за счет России и на 128% воспитывало не проимперские или пророссийские, а совсем другие силы. Это были просто бесплатные и ничем встречно не обремененные субсидии, сначала национал-коммунистам, а потом просто шовинистам, которые пришли к власти в сопредельных государствах. Никогда не забуду, как в 1999 или 2000 году тогдашний гендиректор Латвэнерго в кулуарах говорил мне, что без Чубайса не состоялась бы латвийская независимость. Я думаю, что любой из деятелей сопредельных государств мог бы сказать, что без нашей либеральной реформы, которая позволяла высасывать наши ресурсы, не беря на себя никаких встречных обязательств, не состоялась бы независимость даже "всемирно исторического нефтяного центра" в Азербайджане. Это понятно.
И вот по мере того, как бессодержательная, пустоголовая, пустословная риторика в России выдыхается, и, по сути дела, не перехватывается никаким из критически или ответственно мыслящих сообществ, квазиимперская или посткоммунистическая риторика в сопредельных государствах набирает обороты. При том что германофобия или русофобия там не уменьшаются. Но совершенно комильфо, тем не менее, стало рассуждать или издавать книги, делать кино или мультфильмы, скажем, о немецком слое наследия, о немецкоязычной культуре, о турецкой метрополии, об их слоях культуры, которые воспроизводились и воспроизводятся в этих постимперских национальных государствах. Мне кажется, что это растущее спокойное отношение к имперскому наследию в сопредельных государствах стало возможным не только из-за того, что они пресытились своим этническим национализмом, а потому что они в определенный момент, несмотря ни на какую риторику и ни на какие страхи, хором, одновременно поверили, что "медведь умер" и империи больше не будет. Они поверили, что стало безопасно об этом говорить, что они кастрировали, например, германское имперское начало за счет Европейского союза, где самые маргинальные национальные элиты говорят представителям старой Европы, своим донорам: "Нет, постойте, нет, позвольте!" (может быть, говорят благодаря принципу консенсуса в принятии решений в НАТО и т.д.). Понятно, что это риторика. Понятно, что в реальной жизни под столом и в соседних кабинетах выкручивают им руки и не только руки, но и головы откручивают. Но процедурная сторона блокирования старых европейских демократий в евроатлантических форматах, безусловно, порождает ощущение того, что империя не страшна. И растущие проблемы американской империи, о которых не говорит сегодня только ленивый, лишь укрепляют желание "поприсутствовать с красным знаменем в начале первомайской демонстрации". То, что крах иракского и афганского проектов США будет завтра и даже уже произошел, - очевидно. То, что уход американцев и союзников из Ирака и Афганистана действительно, не на словах Бжезинского и не под контролем Госдепа, но уже не под контролем "вашингтонского обкома" породит проект "глобальных Балкан" от Косова до Синьцзяна, тоже никто не сомневается. Повторю, однако, что это будет "глобальное Косово" не под контролем Вашингтона, а против него.
Нам-то хорошо, что линия конфликтов, линия разломов, бахрома фрагментаций уходит подальше от нашей границы. Это благо. Если бы этого не произошло, этого надо было бы желать. И мы хотим этого. И нам это нужно. Но именно этот крах очередного имперского проекта, с одной стороны, и, с другой стороны, нарастающее давление пароксизмов национализма в строительстве сопредельных государств не оставляют нам никаких реальных шансов сейчас и здесь в сознательном, субъектном, персонализованном усилии перехватить имперскую инициативу. Субъект имперской инициативы отсутствует.
Не знаю, может быть о том, насколько она нужна эта инициатива, надо было бы поговорить отдельно, но, на мой взгляд, имперская инициатива или имперское государственное строительство как псевдоним или как другое название многонационального, многоконфессионального, полиисторического, поликультурного континентального образования - неизбежность. Либо Россия существует так, как она существует - в качестве империи или квазиимперии, - либо ее не существует вообще. Другой России нет. Именно поэтому я с некоторым скептическим, как минимум, удивлением всегда смотрю на припадки русского этнического национализма здесь, в нашей стране, где главными рупорами русского этнического национализма выступают нацмены. Это очень смешно. Это просто безумное самоубийство.
Но почему возникает сам конфликт, сам разрыв между осознаваемой жизненностью имперского проекта и тем, что мы наблюдаем здесь? Впереди идет нарастающее "первомайское шествие" национализмов и этнократий. Мы их не победим, их против нас создает наш враг, мы создаем их против нашего врага; в ответ на их линию сдерживания мы строим свою линию сдерживания, и это хорошо. Но в той части национальных политических или культурных элит новых независимых государств, где осознается их собственный богатый имперский опыт как участников империи, в обороте находятся только инерционные данные истории, а не новой, живой реальности.
В конце 2005 года, когда готовился очередной текст президентского послания, впервые прозвучала рабочая идея о том, как обозначить место России на бывшем советском пространстве. Надо было просто перечислить, что является факторами ее особого положения здесь, если не прибегать к риторике и демагогии. Что тут лежит на поверхности? Это коммуникационный центр. Это ресурсный центр. Это всеподавляющий и находящийся вне какой бы то ни было конкуренции рынок труда, с которым никто не может сравниться. Сколько бы западных украинцев ни уехало в Польшу или евреев - в Израиль, пространство России все равно будет вне конкуренции. Это естественное географическое или геоклиматическое пространство, в котором сопредельные новые независимые государства были образованы не в середине миграционных, исторических и культурных процессов, а на столкновении этих тектонических плит. Другими словами, они в любом случае дети так называемого "фронтира", они в любом случае объекты конкуренции нескольких исторических сил, потому что там, где существует одна всеподавляющая историческая сила, новые независимые государства по отношению к этому центру силы могут быть организованы только как Косово, то есть через конфликт, а не через естественное развитие.
Кстати сказать, мое внимание сегодня обратили на высказывание Мадлен Олбрайт, которая прибегла к новой риторической схеме по поводу того, почему Косово не прецедент. Если это правда, то это интересно. А излагаются ее слова следующим образом: Косово не прецедент, потому что Косово - это не самоопределение народа (о чём так долго говорили американские и европейские большевики), а искусственно созданный ооновский мандат. Это "богатая мысль", с этим можно работать. По сути своей, это чисто колониальная схема, потому что подмандатные территории тоже имеют огромную (и колониальную для Запада) практику.
Но возвращаюсь к России, которая как естественный исторический, культурный, ресурсный, коммуникационный, рыночный центр постсоветского пространства к 2010 году оказалась без царя в голове, оказалась тем складом, куда заходит каждый и даже не боится кладовщика. И даже не должен подкупать его и водкой поить. Всякий к этому складу, к этой "стене плача", оснащенной миллионами розеток, может бесплатно подключиться и подзарядиться. Только это стена нашего плача.
Отсутствие субъектности России в управлении своим имперским наследием, своими имперскими по происхождению ресурсами не осознается не только здесь. Об этом можно говорить годами и мы с коллегами говорим об этом и пять, и десять, и пятнадцать лет, и все мимо. Но тот факт, что у России есть естественная не только культурно-историческая, но и ресурсная монополия и, самое главное, монополия на рынок труда, точно так же не осознается и в сопредельных государствах. Они уже готовы поиграть с имперским наследием, готовы торгануть своей национальной государственностью не как неразменным рублем, а как валютной ценностью. Меня поразила хорошая в целом книжка армянского автора Эдуарда Абрамяна о кавказских коллаборационистских батальонах Второй мировой войны, особенно заключение. Как известно, в рядах Советской армии воевало 400 тысяч армян, половина из них погибла, а вот в разного рода коллаборационистских формированиях их было всего несколько тысяч, то есть величина, которой можно пренебрегать. Так вот этот Эдуард Абрамян, завершая свою хорошую книжку про фашистские батальоны, пишет, что у армянского народа дескать такие выдающиеся человеческие достоинства, он настолько знаменит своей верностью долгу и хозяину, что он под любым знаменем, советским или гитлеровским, всегда был бы адекватно оценен. Чудовищно. Этой философии предательства я не понимаю по определению, но это принципиальная интеллектуальная сдвижка. Автору 26 лет, он русскоязычный, остепененный, действительно передовой, и в нем особенно видна эта принципиальная перемена, суть которой в готовности ради сомнительного достоинства, легитимности своей продаваемой ценности пойти даже на сделку с дьяволом. "Нас даже Гитлер оценил!" - как бы говорит он. Боже мой, нашли, чем гордиться! Это принципиально важная новация в отношении к имперскому наследию.

Происходит сложный процесс: идет катастрофическое вымывание социально мобильных слоев населения из сопредельных государств, кроме тех, кто естественным образом несет в себе еще некое криптоимперское наследие, как, например, Польша. Есть, как мне кажется, два типа развития социальной структуры общества. Один из бывших премьер-министров Молдавии делился со мной неутешительным наблюдением над социальной структурой молдавского общества. Если, говорил он мне, еще недавно 60% детей воспитывались бабушками, потому что все гастарбайтеры уехали и оставили детей в Молдавии, то в последнее время число детей, которых оставили с бабушками, стало резко сокращаться. И это, говорит, с точки зрения интересов семьи хорошо, но по сути своей это катастрофа, потому что родители забирают детей из страны туда, где они поселились, а для такой страны, как Молдавия, повышенная доля нетрудоспособных трудовых ресурсов - это признак деградации. Но это верно для Молдавии, а вот Польша - огромная страна, где из 40 миллионов населения трудовые ресурсы составляют всего 14 миллионов, и это большое общество может позволить себе иметь в социальной структуре населения большое число людей, которые прямо не стоят за станком. Мы, к счастью, тоже большое общество, мы тоже общество большого числа бездельников. Но для сопредельных "простых" государств, где растет число бабушек, это признак деградации по молдавскому сценарию, а не признак существующей государственной силы, как в случае с Польшей. Для каждого, кто занимается практическими делами с сопредельными государствами, всегда существует такой момент холодного душа. Мы вдруг видим, насколько знающими, образованными, просвещенными являются те деятели из национальных государств, которые действуют на пересечении интересов, живут на два или три дома, и насколько, напротив, низок уровень тех "интеллектуалов", которые остались жить на местах. От их деревенского, совершенно пещерного уровня просто шибает в нос. Чудовищная провинциализация, чудовищная деградация. Их интеллектуальная активность целиком укладывается в комиксы национального самоопределения, национальных мифов и т.д.
На примере нынешней Сербии я также убедился в том, что признание имперского наследия как качественного, диаметрально не только веку национализма - оно прямо противоположно мейнстриму того, что происходит с их собственными обществами. То есть, грубо говоря, признание имперского качества - это позиция последних римлян, а не аутентической национальной элиты. Когда я, будучи в октябре прошлого года в Белграде, купил партизанскую пилотку, мне мой сербский друг сказал: "Не вздумай надеть в городе, башку расшибут!" Для них партизанская пилотка - это уже зло. Так там все изменилось. 85% национальной интеллигенции - это идейные наследники тех, кто воевал против Тито. А мы к ним всё ещё лезем в своей дурацкой косоворотке! Как раз был туда визит Медведева, и власти обклеили Белград притворными плакатами о праздновании 65-летия освобождения города. Наверное, кого-то из наших дипломатических работников эта расклейка утешала, но мы-то знаем, что абсолютное большинство признает нелегитимность титовского освобождения, воевало против него. А мы все из себя делаем непонимающую сторону. Имперское признание противостоит мейнстриму национального и государственного развития.
Тот же вышеупомянутый сербский исследователь показал мне с возмущением свежевышедшую рекламную книгу о Словении, где, в частности, прописано, что было хорошо в словенской национальной истории в 1940 - 1945 годы. Мы видим там ту же псевдоармянскую психологию: "75 тысяч наших словенцев, призванных в фашистскую армию, гитлеровцы высоко ценили". И в качестве легитимных, признаваемых государственной пропагандой там приведена полная гамма гитлеровских наград специально для словенцев. Это свершившийся факт. Самое интересное, что когда я поделился этими сведениями с деятелем русской общины в Словении, он был удивлен и возмущен, потому что "их не предупредили о том, что ветер переменился". Они, очевидно, так и живут в этом обществе, играют на своих балалайках и не ставят перед собой настоящих задач.
Наше отношение к империи остается преобладающе балалаечным. Оно не соединяется с реальностью нашей естественной монополии на трудовые ресурсы, на рынок труда, ради чего они все неизбежно будут всасываться сюда. Оно не учитывает и не исследует то, что в сопредельных государствах даже те, кто говорит нам приятные слова о значении империи, не представляют консенсуса. По самым свежим качественным оценкам, борьба российских властей против Лукашенко удвоила позиции белорусских националистов, так называемых "литвинов": если до этого они пользовались максимально уверенной поддержкой 15%, то сейчас они легко могут рассчитывать на 30. Нам некому продать товар этой империи. У нас нет легитимного собеседника. И мы сами с собой, не давая адекватного, жесткого, неприятного ответа на русский этнический национализм, здесь, в стеклянном доме, где мы живем, но бросаемся камнями, - мы делаем себя самих маргиналами, негодными собеседниками для этой имперской темы. Спасибо.

[Обсуждение]

М. В. Демурин: Как обычно, сначала предлагаю задать докладчику вопросы, а затем провести обмен мнениями.

Б. А. Виноградов: Вы могли бы сказать несколько слов о том, как формируются идеалы молодежи на пространстве СНГ?

М. А. Колеров: Уже 20 лет, как на пространстве бывших советских или коммунистических государств главным инструментом формирования мировоззрения младших поколений выступает школа. Очень быстро, еще в 1991 - 1993 годах, национальная школа была оснащена всей необходимой гаммой учебников, которые возводят национальный миф как угодно далеко, а главное содержание национального мифа за последние 200 - 300 лет пребывания в российской и советской империи сводят к освобождению от русского империализма и русификации. Только в одном случае в национальном мифе распад Советского Союза не изображен как "вековая мечта трудящихся". Это в учебниках в Таджикистане. Там гражданская война началась в 1990 году. В их учебниках такое ощущение, что не было 1991 года, а все сломалось в 1990-м. Но это исключение.
Полное уничтожение русскоязычной школы никак не отразилось на русскоязычности или интегрированности в интернациональный контекст для правящих. Они все русскоязычные, прекрасно образованы и т.д. А демократическое большинство, это где-то 60-70 процентов, потому что в школу ходят далеко не все, остаются в плену национальной школы, на национальном языке, неизбежно примитивизированной и неизбежно действующей в черно-белой схеме. Демократическое большинство вообще лишено какой-либо альтернативы. Они просто борются за выживание, и те, кто в качестве гастарбайтеров оказывается в России, даже не имеют общего языка.

В. В. Симиндей (директор по исследованиям Фонда "Историческая память"): Первый вопрос касается "либеральной империи", о которой, помнится, когда-то заикался Анатолий Борисович Чубайс. Что это было: фразеологическое хулиганство или попытка иное назвать этим?
И второй вопрос. Существуют ли проработанные интересные опыты самоосознания себя частью тех или иных империй в достаточно позитивном ключе и с извлечением каких-то позитивных уроков со стороны бывших осколков империи? Тем более что на нашей периферии есть территории, которые побывали под сенью многих орлов, та же Латвия может похвастаться, что она была и под поляками, и под немцами, и под шведами, и под русскими. Вот мы говорим о том, с кем нам вести диалог. А вообще есть ли в истории примеры, когда какая-то страна или какой-то народ либо гордится тем, что они последовательно прошли эту трассу и умудрились извлечь и сохранить что-то позитивное или все-таки ненависть к пришельцам или ненависть к тому, что было в прошлом, на этапе национального возбуждения все равно прорастает?

М. А. Колеров: Формула Чубайса о либеральной империи - это пустословие, за этим ничего не стоит.
Что касается примеров того, где и как имперская идея формулируется в положительном по отношении к России ключе, то, думаю, что это только в Приднестровье и в Южной Осетии. А реальный собеседник для нас в этом опыте - это те страны, которые сами осознают свой личный метропольный имперский опыт, - Польша и Турция. Но если турки ближе в осознании своего имперского опыта, то Польша разрывается между двумя полюсами национальной идентичности, представляя себя в качестве жертвы чужих империй и одновременно в качестве метрополии для своих окраин. По мере того, как в Польше будет набирать силу осознание своей ответственности за Кресы, нам будет легче с ними разговаривать. А до тех пор, пока они видят себя в качестве, прежде всего, жертвы русского этнического режима, хотя и называют его советским, мы с ними не договоримся.

М. А. Смирнов (эксперт, начальник управления Межрегионального фонда "Центр национальной славы"): Модест Алексеевич, где бы вы поставили временную границу существования империи, связанную с московской метрополией? И если бы паче чаяния в Москве вдруг появился тот субъект имперского действия, который сейчас, как вы говорите, не наблюдается, этот субъект должен был бы быть преемником бывшей империи, связанной с Москвой, или это вообще была бы какая-то новая имперская политика, новая империя?

М. А. Колеров: Я надеюсь, что в отношении к новому имперскому сознанию России можно рассчитывать на "корсиканский путь", на путь нацменов окраин, для которых империя - большая ценность, чем для московской буржуазной публики. А для корсиканцев, для приднестровцев это важно. Примеры можно множить. А что касается исторических границ имперского опыта, то это Петр Великий и позже его. До этого не случайно при дворе его собственного отца Алексея Михайловича придворный язык был польский. А нижняя граница - 1991 год, хотя в СССР уже в 1988 году все сдохло.

Михаил Сухарев (эксперт, Петрозаводск): Я как-то услышал мнение, что католическая церковь представляет из себя призрак Римской империи, которая восседает на ее гробу с ее скипетром. Сначала я очень удивился, но потом согласился. Не является ли Европейский союз каким-то таким призраком Римской империи, который другими способами пытается собрать мир, хотя бы европейский, евроазиатский?

М. А. Колеров: Я думаю, что в большей степени Евросоюз напоминает проект Священной Римской империи германской нации, рыхлый и бессмысленный, потому что посттроцкистский социалистический бюрократический проект Евросоюза, конечно, не имперский, а квазиимперский. И слабый слишком. Новые национальные государства вместе с централизованной бюрократией изнутри уничтожат этот ЕС.

М. А. Смирнов: Кого можно назвать наследником российского имперского наследия в тех временных границах, которые Вы обозначили?

М. А. Колеров: Россия обречена претендовать на преемственность по отношению к империи просто для того, чтобы сохранить всю целостность и многонациональность в единстве. Если Россия не будет апеллировать к имперскому наследию, она исчезнет просто в силу своей федеративности. Может ли кто-то из других частей империи претендовать на имперское наследие? Есть на Украине такой концепт, что Российская Империя возникла исключительно благодаря союзу Великороссии и Малороссии, но он не получил большого распространения. Пока Украина претендует на имперское наследие только из материальных соображений. Я думаю, что ждать там какого-то прояснения не стоит. Когда я говорил о том, что меньшинственный, окраинный пафос может объективно работать на восстановление идеи империи, я опирался на то, что от этнократии в наибольшей степени пострадали сами нации тех стран, где установились этнократические режимы. Не потому, что они не получили доступа к разделу пирога, а потому что этот раздел пирога оказался построенным по архаичному, феодальному принципу. Выхода из примитивного феодализма для них нет. Этнократия ограничивает не только социальную мобильность, но и достигнутый уровень интернационализации, которым пользуется бывшее имперское население.

М. В. Демурин: Империя прошлого - это царство царств, то есть государственное образование, в котором может быть несколько государств разного типа. Современная империя с ее многоконфессиональным и полиэтническим единством может объединять несколько государств разного типа?

М. А. Колеров: Разный уровень традиционного или культурного развития мы уже сейчас видим внутри самой Российской Федерации. Бессмысленно отрицать, что Чечня - это отдельное внутреннее царство. Или Мордовия.

М. В. Демурин: Для субъекта имперского действия нужна соответствующая среда. В великих империях прошлого ключевым элементом этой среды являлся имперский этнос. Вы выступаете против этнического имперского стержневого начала. Тогда в чем этот стержень для России и ее потенциальных действий по восстановлению империи сегодня?

М. А. Колеров: Вплоть до переписи 1896 года определяющим в Российской Империи был все-таки не этнический состав, а конфессиональный. Когда создавалась наша империя, она создавалась без этнического элемента, а, наоборот, с примесью всякого инонационального "прикомандированного" состава. Петр называл себя русским, но он называл себя русским менее всего по "пятому пункту" (о национальности в советской анкете о личных данных), а более как тот, кто несет в себе миссию Руси.

М. В. Демурин: Так все-таки, сегодня имперский стержень - это что?

М. А. Колеров: Язык.

М. В. Демурин: Только язык?

М. А. Колеров: Единство языка и единство исторической судьбы.

М. В. Демурин: Это звучит лучше. Модест Алексеевич, мы говорили о том, что свою роль в восстановлении империи могут сыграть окраинные этносы. А какова роль русских общин в соседних с нами теперь уже независимых государствах? Какими должны быть взаимоотношения России с русскими общинами за рубежом?

М. А. Колеров: Попытки выстроить из русских общин за рубежом отдельные политические проекты провалились, на мой взгляд, в первую очередь потому, что для русских, в их реальности и сложности, русский этнический проект слишком тесен. Русские больше "пятого пункта", и там, где русскоязычность выступает способом политического формирования, как в Эстонии и в Латвии, это сдерживает их влияние до тех пор, пока остается только этническим. Как только это переходит грань защиты прав, свобод, равенства возможностей, когда это переходит за "пятый пункт", когда люди в Эстонии и Латвии борются не только за "пятый пункт", а за равенство "пятых пунктов", тогда это обретает силу. Русские движения и русские общества в сопредельных государствах подавлены, истреблены, подчинены гэбэшному контролю, куплены, вытоптаны, они не являются самостоятельными игроками за исключением Латвии и в меньшей степени Эстонии, но, может быть, они переформатируются в левые движения и тогда будет легче. Не знаю. Короче говоря, как только мы отойдем от балалаек, не уходя от языка и от единства исторической судьбы, мы достигнем большего.

М. А. Смирнов: Российская Федерация - это имперское многонациональное образование...

М. А. Колеров: Постимперское. Для империи важно осознание своей имперскости, осознание своей судьбы. А Российская Федерация - это инерционная империя, не самосознающая себя. Создание федеральных округов как инструмента подведения субъектов федерации под конституцию, а не под федеративное соглашение - это была по своей сути имперская интенция, но на этом дело и остановилось. Инициатива Рамзана Кадырова переименовать президентов тоже находится в этом ряду, но этого явно недостаточно, это пока только бюрократические усилия, а наша русско-национально мыслящая публика мне слишком часто напоминает оркестр народных инструментов имени Осипова. Я сам в детстве играл на этой штуке.

М. А. Смирнов: Имперское действие, если оно вдруг возникнет для отформатирования внешнего пространства, должно будет заниматься форматированием внутреннего, тылового пространства?

М. А. Колеров: Да. Возьмем единство исторической судьбы. Для нас консенсуальный, естественный антинацизм носит интернациональный характер. Как только мы начали серьезно заниматься этим вопросом вовне, как тут же нашелся Сванидзе. Это всегда двусторонняя вещь. Как только ты серьезно начинаешь чем-то заниматься, обнаруживаешь, что у тебя в подкладке свой родной дьявол сидит.

В. Ю. Венедиктов (ответственный секретарь ИДК): Вы сказали, что у О. Г. Румянцева был проект Византийского содружества или союза. К чему он сводился, что он сам об этом думал?

М. А. Колеров: Он мог думать что угодно, но, во-первых, он сам по себе вряд ли мог быть образцом имперского человека и, во-вторых, это просто была попытка нащупать новую идею. Произошло три или четыре встречи, ни до чего не договорились и все.

В. В. Аверьянов: Модест Алексеевич, в чем, в вашем понимании, сущностная разница между империей и квазиимперией?

М. А. Колеров: Думаю, что разница между империей и квазиимперией, или инерционной империей, состоит в том, что империя имеет свою осознаваемую, произносимую миссию и самосознающего субъекта имперскости. А квазиимперия - это раздаточная касса, корова на убиение. Пока она есть, все ее едят, все делают ритуал имперского единства, едят одну корову. Вот они ее съели, и имперское единство закончил

ОЧЕНЬ много букффф:
==============================
http://www.apn.ru/publications/article23317.htm «Агентство Политических Новостей» 2010-11-09
Многомерность русского характера Виктор Аксючиц
Русская идея

http://www.apn.ru/publications/article23320.htm «Агентство Политических Новостей» 2010-11-10
«Императорские мамелюки» Сергей Сергеев
«Русские дворяне служат государству, немецкие - нам»

http://news.km.ru/nam_neobxodim_mexanizm_obespechi KMnews 08:30 12.11.2010
Михаил Ремизов «Нам необходим механизм, обеспечивающий представительство интересов русского народа»
Принятие общественным форумом «Народное собрание России как гражданская инициатива» обращения к президенту РФ в форме Наказа представляется неординарным событием в общественной жизни нашей страны. В то же время, если мы говорим о поиске актуальных для нашей страны форм народовластия, то необходимо оценить сам формат прошедшего мероприятия. На мой взгляд, в этом отношении налицо определенная двойственность.

Суверенитет немыслим вне его силового подкрепления
По большому счету в самом этом формате заложена претензия на учредительную власть, поскольку это собрание претендует на то, чтобы представлять народ России (только в этом случае можно говорить о Наказе, исходящем от народа, а не группы общественности, например), что означает заявку и претензию на учредительную власть. Последняя же является высшей и безоговорочной властью в государстве. Другое дело, что это власть, которая самоупраздняется по мере формирования регулярных институтов. Если возникает такая разновидность власти, то она должна быть связана с претензией на учреждение определенного конституционно-правового порядка. С другой стороны, она должна быть подкреплена силой (например, такой, как земское ополчение в 1612–1613 гг.). Только в этом случае претензия на учредительную власть будет не только фактически, но и даже теоретически состоятельна. Потому что суверенитет немыслим вне его силового подкрепления.
Но в данном случае мы не видим такой претензии. Потому что здесь нет ни постановки вопроса о конституционно-правовом устройстве, ни реально политического (силового) подкрепления. Впрочем, это вовсе не значит, что такого рода акции проводить бессмысленно. Просто нужно четко формулировать статус собравшихся и собрания как такового. То есть кто, кого и на каком основании представляет. И только в этом случае рекомендации (кого бы то ни было содержания), которые принимаются по итогам проведения подобных форумов, будут иметь политический, а не только формальный смысл.

Сегодня русский народ лишен не только политического, но и общественного представительства
Теперь о том, кого можно было бы гипотетически ввести в это пространство представительства. На мой взгляд, существует определенная и совершенно драматическая лакуна, связанная с тем, что такое большое сообщество, как русский народ, лишено не только политического, но и общественного представительства. Мы знаем, что существуют всемирные конгрессы татар, башкир или, например, кавказских народов. Это является действующим механизмом представительства именно специфических национальных, народно-этнических интересов. Их формирование, процесс выработки и обсуждения — это механизм общественный, не связанный с жесткой правовой формализацией требований. Тем не менее он имеет значение.
У русских не существует подобного механизма. Это связано с тем, что в публичном пространстве вообще нет легитимного способа поставить вопрос о специфических национальных, народно-этнических интересах именно русского народа. Существует институт, который в принципе мог бы взять на себя эту функцию. Это Всемирный русский народный собор. Но он эту функцию категорически не выполняет и, похоже, не хочет этого делать. Хотя в принципе такой институт был бы оптимальным с той точки зрения, что здесь существует очень мощный политический патронаж со стороны РПЦ. А это одна из немногих организаций в нашей стране, которой позволено называться «русской» без негативных последствий для ее деятельности. Этот патронаж дал бы политическую защиту и легитимность этому механизму. Кроме того, он отсек бы экстремальные и экстремистские формы самовыражения, представительства и обсуждения наших народно-этнических интересов. Также он отсек бы такую обедняющую и ослабляющую нацию чисто биологическую линию трактовки понятия русской нации.
Конечно, такого рода патронаж со стороны РПЦ реально существует, но есть одна проблема. Церковное священноначалие не хочет играть в эту игру и боится ее. Оно не видит политического будущего для инструмента, который называется Всемирный русский народный собор. И для того чтобы привлечь общественное внимание к собраниям этого института, делает все что угодно, вплоть до приглашения Ксюши Собчак, но только не то, что могло бы наполнить этот институт реальным мощным политическим смыслом. На мой взгляд, данное обстоятельство представляет колоссальную проблему. Мне представляется, будь это ВРНС или другой институт, но нам необходим механизм, который обеспечит легитимное обсуждение и представительство интересов русских.

http://www.apn.ru/opinions/article23371.htm «Агентство Политических Новостей»
2010-11-24
Александр Храмов Речь на Учредительной конференции Русского Гражданского союза

Цитата :

ОТ РЕДАКЦИИ. Мы начинаем публикацию материалов учредительной конференции Русского Гражданского Союза, состоявшейся 21 ноября 2010 года.
Перед вами — речь Александра Храмова, члена Координационного совета РГС.

* * *
Друзья!
Сейчас мы наблюдаем определенные сдвиги в общественном сознании, которые делают возможным то, что еще несколько лет назад было сложно представить в российской политике. Свидетельство этому — создаваемый сегодня Русский Гражданский Союз. Это не первая национал-демократическая организация, созданная за последнее время — я имею в виду еще Национал-Демократический Альянс и, в некотором смысле, «Нацию Свободы» — но, надеюсь, и не последняя. Кроме того, сейчас сторонники национал-демократии есть практически в каждом политическом движении — от ДПНИ до «Правого дела», есть еще национал-демократы внепартийные, такие, как редакция и многие авторы журнала «Вопросы национализма». Сегодня некоторые из них выступят на нашем мероприятии.
Каждый русский национал-демократ и каждая национал-демократическая организация должны работать на своем собственном поле и делать свое собственное дело. Но, надеюсь, в перспективе все они образуют единый национал-демократический фронт, который сможет переломить ситуацию в стране.
Вопреки некоторым домыслам, национал-демократия — это не попытка запрячь в одну упряжку скинхедов и черносотенцев, с одной стороны, и российских ультралибералов гайдаровского извода, с другой. Это было бы противоестественно, и нам абсолютно не симпатичны ни те, ни другие.
Русская национал-демократия — это идеология возвращения к истокам. Но не к истокам в смысле крови, почвы и прочей архаики, а к истокам национализма и демократии как таковых. Национализм исходно зародился в Европе как демократическое, освободительное движение. Либерализм тогдашний — вспомним хотя бы Джона Стюарта Милля — тоже сильно отличался от того, во что либерализм выродился сейчас, особенно в России. Либерализм и демократия — это власть большинства, а не тирания меньшинств, это равенство всех, абсолютно всех, перед законом, а не аффирмативное действие по отношению к кучке избранных, наконец, это единство суверенной нации, а не мультикультурализм, позволяющий определенным категориям людей пользоваться благами свободного общества и при этом подрывать его устои.
Именно о таком национализме и о такой демократии мы сейчас говорим. И если в Европе, несмотря на все ее трудности, которые, на мой взгляд, не являются непреодолимыми, в свое время победили национал-демократы, то в России совсем другая ситуация. Сегодняшняя Россия — это непонятный обломок Советского Союза, с нелепыми границами, проведенными большевиками, не имеющий собственной идентичности и лишенный будущего.
Европа уже давно живет в национальных демократических государствах. Поэтому тамошним правым — таким, как Вилдерс, и националистам — остается заниматься сугубо вторичными вещами, такими, как борьба с иммиграцией, борьба с влиянием ислама. Но мы еще не сделали первичную вещь — мы не построили русское национальное государство. Русским национал демократам недостаточно смотреть на то, что делают правые в Европе сейчас, надо смотреть и на то, что там делали национальные движения раньше. Европейцы уже давно пользуются всеми преимуществами институтов национального демократического государства — нам же еще только предстоит его построить.
Поэтому русское национальное движение должно ставить перед собой структурные, системные цели. Национализм — это не какая-то банальная ксенофобия, как пытаются представить дело маргиналы, это, прежде всего, первичная политическая задача, без решения которой мы не сможем решить все остальные.
Разве стала бы возможной Кондопога, если бы у нас было эффективное местное самоуправление? Конечно же, нет. Мэр и милиция, руководствуясь волей русского большинства, своих избирателей, сами бы навели там порядок. Разве бы оставалась у нас открытой граница со Средней Азией, если бы русские могли выбрать в парламент ту партию, которая положила бы этому конец? Конечно же, нет. Сталкивались бы русские с произволом этнократов в регионах России, если бы было реализовано право на русскую национальную государственность?
Русские национал-демократы должны бороться за суверенитет русской нации, территориальный и политический. Русские должны жить в своей стране и выбирать свою власть. Мы должны требовать структурных изменений, чтобы это произошло. А если этого не случится, то мы так и останемся каким-то непонятным и нищим пространством между Европой и Азией, лишенным будущего и перспектив.

http://www.apn.ru/publications/article23368.htm «Агентство Политических Новостей» 2010-11-23
Национал-демократия - не национал-охлократия Александр Севастьянов
Возражения С.М. Сергееву на его антикритику

Цитата :

Ни мздой не поражен, ни пышностию дел,
Чтоб что ни есть писав, я б щастья бы хотел,
Свидетель свет тому, что я ничто желаю,
Я истину пишу, и что пишу, то знаю.

Ф.И. Дмитриев-Мамонов

Многоуважаемый и дорогой Сергей Михайлович!
Не могу заставить себя писать о Вас в третьем лице, как о постороннем человеке, поэтому решил избрать, по-прежнему, форму личного обращения.
Я рад, что заслужил Вашу «чрезвычайную признательность» за полемику, но удручен, что моя «плодовитость» и мои «большие формы» не дают Вам покоя и представляются «густым лесом». (Насколько знаю, в нем еще никто из заинтересованных лиц не заблудился.) Да, я легко пишу, но самоцели такой у меня нет; мне просто есть, что сказать людям, вот и тружусь на благое просвещение. Ведь, вообще-то, я лишь внимательно читал куда больший текст самого Сергеева и доброжелательно комментировал его по ходу чтения, желая лишь одного: приблизить данный текст к совершенству в его последующих редакциях. Думаю, мериться длиной текстов или крестьянских родов (которые у меня по некоторым линиям уходят в весьма большую глубину, например, в Костромской, Тверской и Архангельской областях) взрослым людям не подобает.
Вам было угодно перевести спор из исторической плоскости в мировоззренческую, что Вы и совершили не без запальчивости (меня она порадовала: если Юпитер сердится, значит, он неправ). Но это как раз именно то, что у меня нет никакой охоты обсуждать, поскольку для меня давно ясно как дважды два, что интеллигенция в принципе не способна объединяться на почве идей и идеалов. Так что и толковать о них бессмысленно. Вы идете по дороге жизни и мысли своим путем, я своим.
Печальное преимущество моего возраста дает мне надежду, что Вы, дожив до моих лет, на многое станете смотреть иначе, ибо и я некогда смотрел на некоторые вещи Вашими сегодняшними глазами. Но ведь не меняет своих взглядов только покойник или идиот от рождения, не так ли? Здоровому, жизнеспособному человеку свойственно развитие, на него уповаю.
Есть у меня и еще одно преимущество. Вы считаете, что мои «чисто теоретические, далекие от злобы дня размышления» – «политическое самоубийство». И что с такими идеями мне не дождаться «бурного одобрения со стороны своего потенциального электората». Но все дело в том, что я охладел к публичной политике и получил взамен возможность говорить и писать все, что знаю, не думая о реакции публики и не заботясь о любезном Вам «простом прагматизме». Мне ни к чему «прикрываться ортодоксально демократической риторикой», как Вы советуете, поскольку я просто «положил» на электорат и его одобрение. Чего и Вам как ученый ученому желаю и готов помочь в этом по мере сил.
И, наконец, третье мое преимущество, тоже нерадостное, состоит в том, что я –представитель выродившегося сословия в составе вырождающегося народа. Мужество отчаяния – мое естественное состояние каждую минуту. Мне нечего терять и незачем лукавить.
Эти преимущества дают мне силы отвечать Вам без гнева и пристрастия.

Главное
Вы прозорливо догадались, что пропустили «какие-то важные труды А.Н.». Увы, это так, хотя я Вам дарил свои небольшие книжки по этнодемографии и этнополитике: «Итоги ХХ века для России» (2000) и «Этнос и нация» (2008), где последний раздел озаглавлен «Этнос и социум». Он как раз посвящен биосоциальным основам общественной стратификации, которые совершенно одинаково действуют у приматов, собак и иных стайных животных, к каковым, как сами понимаете, относится и человек. Прочти Вы эти источники своевременно, Вас не удивила бы «несказанно… программа первопроходца русской национал-демократии». Как вряд ли удивила бы она и любого биологически и политически мыслящего индивида, знакомого с базовыми трудами евгеников и этологов. Впрочем, у меня такое впечатление, что Ваши возражения вызваны не столько политическим прагматизмом и даже не нелюбовью к биологии, а более глубинной причиной.
Вы пишете со всей горячностью внутренне убежденного человека

Цитата :

: «Только эгалитаризм может быть дискурсом оппозиции, стремящейся заручиться поддержкой широких народных масс... Националист, а тем более национал-демократ, не может быть сторонником сословного общества».

Огорчу Вас: все обстоит строго наоборот.
Эгалитаризм вовсе не связан происхождением с настоящей демократией, которая от своих истоков была исключительно цензовой. Он порожден лишь абстрактным гуманизмом, каковой является ничем иным как секулярным вариантом гуманизма христианского, пуповину которого Вы, по всей видимости, все еще не имеете сил оборвать. Как сказано выше, биться на идейном поле я считаю для нас бессмысленным, поэтому предлагаю Вам не вдаваться в критику или апологетику гуманизма, христианства и других отвлеченностей, а задуматься над некими практическими вещами, где Вам пригодится именно «простой прагматизм».
Сегодня, когда Вы, находясь в положении контрэлиты, ищете, ради преобразования во властную элиту, «бурного одобрения со стороны своего потенциального электората» и готовы ради этого «прикрываться ортодоксально демократической риторикой», Вам могут показаться далекими и абстрактными некоторые реальные проблемы страны России и русского народа. Но стань вы (т.е. Вы лично и Ваши политические сотоварищи) властью, по меньшей мере две проблемы потребуют первоочередного решения:

1) что делать с демографической катастрофой;

2) как заставить людей производить колоссальный объем необходимой черной, неквалифицированной работы за относительно небольшую плату.

Эти проблемы жестко взаимосвязаны. Исследуя их, Вы обнаружите (излагаю конспективно):

1. Демографическая катастрофа состоит из двух составляющих: 1) собственно демографического упадка (мы в данном случае говорим конкретно о русских), 2) замещения и вытеснения сокращающегося русского населения пришлым инородным элементом.

2. Главная причина демографического упадка, это нужно четко и правильно понимать, состоит в раскрестьянивании народа, идущем в параллель с урбанизацией (эти процессы не детерминируют, но сопровождают и подстегивают друг друга). Такова картина во всех развитых странах. Депопуляцию не развернуть вспять, не вернув любыми способами, всеми правдами-неправдами, примерно 50% населения в деревню и не закрепив их там, притом обеспечив работой, сносным бытом и пропитанием. Любые другие меры, как показывает теория и мировая практика, не более чем паллиативы (т.е. мертвому припарки).

3. Главная причина вредоносной экспансии пришлого элемента состоит в снижении русского демографического давления на фоне сохраненного или даже растущего демографического давления окрестных народов. В этих условиях любая возникающая ниша в русском сообществе немедленно, как это принято в живом мире, хоть бы и у растений или бактерий, занимается мигрантами-инородцами. В первую очередь речь идет о территориальных нишах на селе, связанных с избытком запустелых сельскохозяйственных угодий и бегством из деревни и люмпенизацией сельских жителей. А также о социальных нишах в городе (даже густо населенном, как Москва или Питер), связанных с нежеланием коренного населения дисциплинированно, добросовестно и безропотно выполнять черную физическую работу за небольшую плату.
Обе причины сформировались в русском обществе задолго до Перестройки и достались нам в наследство от Советской власти, бесконечно отяготившись и усугубившись наложившимися на них обстоятельствами строительства дикого и колониального по сути капитализма. Но!

4. Доискиваясь до изначальных, наиболее глубинных обстоятельств, вызвавших деклассирование и люмпенизацию русского крестьянина и промышленного рабочего, их отказ работать на земле и на заводах-фабриках, Вы неизбежно упретесь, во-первых, в психологию стихийного эгалитаризма, свойственную, как Вы верно заметили, всем европейским народам с христианским бэкграундом. Психологическая препона – это главное.
А во-вторых, Вы упретесь в тот роковой перекос в системе школьного и профессионального образования, который допустила Советская власть в конце 1960-х гг., введя обязательное десятилетнее образование. Ибо данный перекос есть главнейшая, после христианства, причина, породившая вышеуказанную препону.
Замечу, если это Вас может утешить, что в Европе и США те же проблемы и во многом по тем же причинам. Только возникли они еще раньше, чем у нас, и дело там зашло, увы, гораздо дальше. Демографический кризис и нашествие инородцев уже поставили белых европеоидов повсеместно на край полной и окончательной гибели. Я частенько наблюдаю вблизи в Берлине, Лондоне, Париже и т.д. эту жуткую в своей циничной неотвратимости, прогрессирующую с каждым годом гибель и со страхом, тоской и отвращением думаю о подобной русской будущности.
На мгновенье мне показалось, что Вы и сами все прекрасно понимаете, когда я прочел Ваши признания:

Цитата :

«Я вовсе не идеалист-эгалитарист, наивно уверенный, что все люди по природе равны, более того, я печатно высказывался в совершенно противоположном духе... Хочет того А.Н. или нет, но европейская культура замешана на христианстве, даже если она от него отрекается, а потому она сущностно эгалитарна».

Золотые Ваши слова, мудрые! Только я почему-то не вижу у Вас столь же золотого и мудрого логического вывода о необходимости срочно и радикально отказаться, пока не поздно, от ложных убеждений, уже толкнувших Европу на гибельный путь[1]. В данных условиях оглядываться на Запад, на этот смердящий нарумяненный труп, тем более брать с него пример – просто глупо. Здравомыслящий человек сегодня обратит свой взор от разлагающегося Запада, с его извращенно понятыми, а потому губительными принципами демократии, – к Востоку, к поднимающимся странам, имеющим завидное будущее: Китаю и Индии, в первую очередь. «Свет с Востока!» Именно там следует искать принципов правильного устройства бытия, приносящих жизнь, моральное здоровье, успех и победу. Разве не это мы должны сделать так срочно, как только возможно, если хотим хотя бы просто выжить?!
Замечу походя, что заигрывание с эгалитаризмом, особенно христианской закваски, вообще очень опасно. Сказавши «А», Вам рано или поздно придется сказать и «Б»: начав с эгалитаризма социального, Вы неизбежно докатитесь до эгалитаризма национального. А это будет означать Ваш полный и бесславный конец как националиста.

Но вернемся к двум первоочередным нашим проблемам. Как же их решать?
Могу Вас уверить, что без очень-очень непопулярных мер тут не обойтись. На фоне коих так удивившие и отвратившие Вас некоторые мои пропозиции покажутся лепетом институтки.
Среди них на первом месте – жестко стратифицированная система образования с максимально ранней, не позже 6 класса, специализацией (с начальных классов должны действовать системы тестирования на предмет отбора наиболее способных детей и распределения их по спецшколам в соответствии с наклонностями и способностями), а также полноценное возрождение профтехобразования, опять-таки в рамках неполного среднего, для кадров физического труда. Эти кадры придется ковать стальным молотом на стальной наковальне – и недрожащей рукой. Сегодня в стране бушует разрушительный кризис перепроизводства интеллигенции, который необходимо срочно остановить.
Далее следуют с железной логической последовательностью: возвращение налога на бездетность, закона о тунеядстве, статьи в УК РФ о добровольных гомосексуальных контактах; снятие моратория на смертную казнь; приравнение аборта к умышленному убийству (оно так и есть, несомненно, со всех точек зрения); введение драконовских мер по борьбе с иммиграцией, легальной и нелегальной[2]; расселение мегаполисов; национализация природных ресурсов, естественных монополий, земли и введение госмонополии на питевой спирт; снижение жизненных стандартов и установка на массовое спартанское воспитание; отмена в принципе пенсионного обеспечения для поколения 40-летних и моложе; курс на поддержку трехпоколенных семей; полная ликвидация системы детских яслей и садов; отмена псевдо-равноправия этносов и полов (т.н. «положительная дискриминация» в пользу ныне угнетенного мужского пола, в т.ч. отцов семейства, и угнетенного русского народа); введение административной ответственности для виновного в разводе супруга; введение повышенных алиментов для матерей, бросающих детей; ограничение свободы передвижения и жительства; война не на жизнь, а на смерть (буквально) с криминальным миром с целью (в том числе) разоружить вооруженных лоботрясов и вернуть их к мирному созидательному труду… И мн. др. меры, не могу их все здесь перечислять, чрезвычайно далекие от близких Вам либерально-демократических постулатов и предрассудков, устоявшихся в западном мире на почве самой гнусной и кровавой лжи в истории человечества, выраженной в трижды проклятой триаде «свобода – равенство – братство». Они покажутся непонятными всем, кроме специалистов-демографов, но поверьте, они необходимы.
Нота бене: национальное государство (русское в том числе) должно, вне всякого сомнения, заботиться о своих людях физического труда. Должно свято соблюдать для них социальные гарантии. Но при этом русские крестьяне так же неукоснительно должны обрабатывать русскую землю и выращивать скот и птицу, а многие другие русские люди – делать тяжелую и неприятную физическую работу в городах, не требующую особой квалификации. Напомню, что даже в богатых и высокоразвитых США, с их машинами – роботами и компьютерами, доля лиц физического труда в составе населения составляет 60% и снизить этот предельный, по всей видимости, процент никак не получается. А поскольку практика показала непреложно, что белые автохтоны со средним образованием к такому труду не склонны, Штаты – чемпион мира по завозу рабочих-мигрантов (на втором месте, как ни странно и страшно, – наша несчастная Россия).
Мы, как известно, сегодня во всем идем по пути народов Запада. Получившие задаром полное среднее десятилетнее образование русские юноши и девушки бегут от станка, трактора и хлева, от армии и семейного долга, от детской колыбельки и домашнего очага, как черт от ладана. В том числе вообще из страны, даже за океан. Неудивительно, что не желая (как не желаете этого Вы) идти на конфликт с электоратом, с одной стороны, и в принципе не имея возможности решить указанные проблемы иным способом, власти избрали путь наименьшего сопротивления и вместо резкого изменения внутренней политики распахивают двери иммигрантам, что на самом деле только усугубляет проблемы, но… позволяет Кремлю продлевать свое относительное спокойствие, свои властные полномочия. Спасать себя ценой нашей гибели.
Кончится все тем же, чем кончилось в Древнем Риме, судьбу которого мы нынче с таким идиотским старанием копируем: государствообразующей нации не будет вовсе – ни пахотника, ни бархатника. А именно: через пару-тройку столетий на просторах бывшей России будет проживать во многих государствах некий этнический, а то и расовый микст, говорящий на «вульгарном русском» (в лучшем случае), а отдельные островки остаточного русского этноса либо инцистируются в жестких рамках добровольных гетто ради сохранения своей этничности, либо будут вырождаться и тихо дотаивать в анклавах, как весенний снег под дождичком. Как Вы сами отлично знаете, нынешние итальянцы – отнюдь не потомки древних римлян. Не ради них те кровь проливали.
Мне о подобной судьбе русского народа думать противно, но стараниями таких наивных демократов европейской закваски, как драгоценнейший Сергей Михайлович, эти мысли приходят ко мне все чаще. Речь идет, мой ученый друг, не об отвлеченных ценностях демократии, взятии власти и проблемах нациестроительства, как Вам почему-то кажется, а о неизмеримо важнейшем: о нашей жизни и смерти как этнонации.
Я прекрасно понимаю, что переход к необходимым мерам социального регулирования вызовет в нашем народе дикое сопротивление, вплоть до взрыва и революции. Выход тут возможен только один: превентивное и тотальное изменение национальной психологии на самом глубинном – оккультно-религиозном – уровне. Христианство, как показала историческая практика, оказалось онтологически не способно справиться с этой задачей. Пыталось, но не смогло. Тысячелетие, начавшееся крещением Руси, закономерно окончилось Октябрьской революцией и Перестройкой. Значит, нужно искать что-то иное. Если Вы уже изучили Законы Ману, которые я посылал по электронке, Вы поймете, о чем я говорю, в каком направлении должен идти поиск. Речь не идет о копировании, но о векторе.

Дело это, понятно, не быстрое. Но, увы, совершенно необходимое. Sine qua non.
Нам периодически «подбрасывают», как сказал бы Горбачев, альтернативные, более гуманные варианты, к примеру, резко повысить оплату за физический труд, чтобы привлечь к нему автохтонов. Понятно, что делать этого категорически нельзя, иначе престиж знаний, способностей, умственного труда, и без того не слишком у нас высокий, упадет недопустимо. Лестницу приоритетов нельзя ставить вверх ногами. Встречаются и иные милые затеи, в том числе правительственные, вроде «материнского капитала» – понятно, что эта мера наибольшую поддержку принесла и без того лихо плодящимся нерусским народам, а значит только усугубила основные проблемы. Кое-кто возлагает надежды на роботизацию, механизацию производства, высвобождающую ручной труд (пример технократических США указывает на тщетность этих надежд)…
Все это, как уже сказано выше, – мертвому припарки.

Но!
Есть совсем другой, противоположный путь решения проблемы: надо громко и широковещательно пообещать всему-всему народу роль господина – либо над самим собой («мы не рабы – рабы не мы», «кухарка будет управлять государством», «мы сами хозяева своей судьбы» и прочая знакомая пропагандистская дребедень), как это сделали большевики-коммунисты для наивных русских, либо над другими народами, как это сделал Гитлер для тщеславных и эгоистичных немцев. И тем самым мобилизовать народ на трудовые и воинские подвиги. Правда, оба эти исторические обещания на поверку оказались несбыточными, но ради взятия власти – «обещайте, обещайте, обещать – не жениться!».
Может быть, Вас устраивает именно такой путь? Вы, конечно, не можете не понимать, что никакой народ (в смысле: простонародье) не способен существовать без хозяина. Нет такого примера в истории. Понимаете, конечно, Вы и то, что из русских способен получиться господин над другими народами – как из собачьего хвоста сито. (Историк, Вы должны твердо знать, что мы по своей душевной закваске не римляне, не англичане, не немцы и не евреи. Впрочем, даже природные качества господина[3] не спасли римский народ; загибаются на наших глазах англо-саксы и немцы, нелегко выживают евреи.) Но почему же не обещать все это, в самом деле, нашим соплеменникам ради «бурного одобрения со стороны своего потенциального электората»?
Можно, конечно. Только в этом случае скажу Вам со всей прямотой: Вы ошиблись дверью. Вам не в национал-демократию, а в национал-социализм подаваться надо (а то и в национал-большевизм – в доморощенном варианте). Это они мастера подобные обещания на уши простым людям вешать, а подлинные демократы подобной популистской брехней брезгуют. Это Вам не кто-нибудь, а «первопроходец русской национал-демократии», по Вашему определению, вещает.
Увы, эгалитаристская демократия а-ля Сергеев, востребованная в указанной перспективе, есть не что иное как хорошо нам памятная социалистическая, советская «самая прогрессивная демократия». Совок, одним словом, извините за правду. Но национал-социализм, как уже не раз разъяснялось, – это не национал-демократия. Равно как и либеральная демократия Запада, обернувшаяся диктатурой меньшинств.
Русским националистам незачем оглядываться ни на сегодняшний Запад, ни на собственный вчерашний день.
Настоящая демократия, именно национал-демократия, повторюсь, – это демократия цензовая. От участника требуется, в наших условиях, соответствие трем цензам: 1) образовательному, 2) семейно-детному, 3) имущественному.
Образец – республиканский Рим, где власть Сената уравновешивалась гарантиями прав народа. Хоть русские и не римляне, но такую демократию выстроить они вполне, на мой взгляд, способны, было бы осознанное желание.
Это демократия лишь по форме, но меритократия (власть достойнейших, лучших) по существу.
К этому призываю.

Частности (те, где Вы со мной в целом согласны, я опускаю):
..............................
--------------------------------------------
[1] Чем, интересно, по-Вашему, можно объяснить, что «отрекающейся от христианства» Европе недостает ума и воли, чтобы отречься от его производных, эгалитаризма в частности? Только закоснением в старческом кретинизме и параличом жизнеспособности умирающего организма, на мой взгляд. И нам нужно брать с них пример?!
[2] Эта проблема легко разрешима с помощью всего трех законов: 1) введение визового режима и запрет работы на негосударственных предприятиях для легальных мигрантов; 2) отказ от законной защиты жизни, здоровья, прав, свобод и имущества нелегальных мигрантов в силу презумпции их неуважения к законам России; 3) депортация нелегалов на этническую родину за их счет с отработкой на госработах, если на счету нет средств. Принять эти три закона – проблема исчезнет в три дня.
[3] Напомню из Вергилия: «Римлянин! Ты научись народами править державно – В этом искусство твое! – налагая условия мира, Милость покорным являть и войною смиряти надменных». У Вас повернется язык подставить вместо «римлянин» – слово «русский»? Не поверю! К большому сожалению.

http://www.apn.ru/publications/article23375.htm «Агентство Политических Новостей» 2010-11-25
Свободные регионы – свободная нация Дмитрий Феоктистов
На основе выступления на учредительной конференции Русского Гражданского Союза
Начиная работу над платформой движения, мы сразу определили ряд наиболее важных тем, которые должны быть отражены в идеологии организации: создание русской национальной государственности, восстановление демократических прав и свобод в их полном объеме, преодоление кризиса федеративного устройства страны, закрепление принципа реального равноправия регионов. Я бы хотел подробнее осветить последние две темы – федерализм и регионализм.
Национал-демократия по своей сути – идеология национально-освободительная, антиколониальная. Многие задаются вопросом – кто сегодня в РФ выступает в качестве метрополии, а кто в качестве колонии. Серьезный вопрос с простым ответом – метрополией сегодня являются «граждане кремлевской национальности» - кремль, чиновники, силовики в союзе с олигархами и этнократическими элитами. Колонизируемым следует признать в первую очередь русский народ, так как у этнических меньшинств осталось право хотя бы на национальную гордость, а русские лишены и того. Таким образом, мы смело можем говорить о том, что национал-демократия сегодня – это идеология национального освобождения русского и других коренных народов России (за рядом известных всем исключений). Говоря о национальном освобождении нельзя не говорить о бедственном положении регионов. Без закрепления принципов федерализма, и установления реального равноправия регионов о национальном освобождении можно даже не думать. Практика жесткого подавления региональной инициативы, жесткого контроля центром любых действий в регионе – все это ведет к развалу русского пространства и худшим из возможных последствий этого. Именно потому, национал-демократия, выступая за освобождение нации, является единственной здравой регионалистской идеологией в России. Также немаловажным является тот факт, что в последние годы градус оппозиционной активности постепенно смещается из центра в регионы – тут показателен пример Дальнего Востока, Калининграда, Екатеринбурга. К сожалению, чаще всего эти протесты медленно угасают, так как не существует пока в стране силы, готовой объединить эти инициативы, помочь их развитию, и дать конечную цель деятельности. Национал-демократия может стать реальной альтернативой будущего для таких инициатив.
Позволю себе краткое отступление – принцип равноправия регионов мы распространяем не только на государственный уровень, но и на уровень политических и общественных движений. В первую очередь на Русский Гражданский Союз. Слово «союз» - это не просто правовое обозначение движения и не красивое словцо, под этим мы подразумеваем принцип существования нашего движения в регионах. Мы считаем, что наиболее удачной формой для любого политического движения в сегодняшней России может быть только союз независимых региональных структур, объединенных общей платформой. Нам не нужна структура с жесткой «вертикалью власти» и тотальным диктатом центра – это просто глупо. Организация, которая диктует своим региональным структурам повестку дня – мертвая организация, не имеющая шансов на долгое развитие, и не способная отвечать реальным запросам граждан.
Если же говорить о наиболее желаемом для нас устройстве русского национального государства, то таковой, безусловно, является федерация. Федерация, базирующаяся на принципах регионализма и равенства. Сейчас только глупец не признает, что после прихода Путина к власти в России начал быстро развиваться кризис федеративных отношений. Вертикалью, построенной Путиным, уничтожена не только политическая, но и экономическая, социальная автономность регионов. Начиная с пересмотра финансовых отношений между центром и регионами, продолжая отменой политической самостоятельности (отменой выборов губернаторов) – нынешним правительством делалось все для бетонирования своей власти. Итог – угроза исчезновения единого культурно-политического пространства русской нации и, соответственно, самой единой русской нации. Подобная политика, которая проводилась в СССР, привела к тому, что русские стали разделенным народом, последствия продолжения нынешней политики предсказать сложно.
Мы уверены, что для сохранения единого русского пространства и обеспечения дальнейшего развития необходим учет региональных интересов, восстановление полнокровных федеративных институтов. Подобные требования можно обеспечить закреплением принципа субсидиарности и предоставлением регионам широкой автономности. Необходимо возвращение свободных выборов региональных чиновников всех уровней, обеспечение функционирования системы свободного местного самоуправления, законотворческой инициативы. Еще одно немаловажное условие развития национального государства – это пересмотр ставки распределения налогов и сборов между центром и регионами. Существующая сегодня - 70% уходит центру и лишь 30% остается региону – является свидетельством колониального характера Российской Федерации и должна быть кардинально изменена в обратных пропорциях.
Важно отметить, что отобранные (по-другому и не скажешь) у регионов средства идут на не совсем понятные и законные цели. Именно эти деньги разворовывают в госкорпорациях (чего стоит одна только «Транснефть»), именно эти деньги идут на поддержание показной лояльности северокавказских республик.
Для меня до сих пор остается загадкой, почему из общей казны – Федерального бюджета – на жителя, допустим, Иркутской Области выделяется в среднем 5 тысяч рублей, а на жителя Чеченской Республики – 48 тысяч. Чем отличается один от другого - не понятно. Единственное объяснение - Кремль вынужден платить Северному Кавказу за лояльность, потому как иных рычагов контроля над ним не существует. Политика путинской администрации по Кавказу провалилась, превратив этот регион в черную дыру бюджета и мину замедленного действия.
Несмотря на горячие заверения Кадырова в любви к Путину, на утверждения Суркова о том, что Кавказ – это фундамент Российской Федерации (какой фундамент, такой и дом), контроля над этим неспокойным регионом у властей нет. Кавказ до сих пор остается зоной тлеющего конфликта и ежедневно грозит началом новой «горячей» войны. Достаточно упомянуть, что за 10 месяцев текущего года только в нескольких республиках региона было совершено почти 350 террористических актов (КБР – 117, Дагестан - 231). Также важным является тот факт, что в этом году терроризм вновь вырвался за пределы кавказского региона – теракты в Москве 29 марта и в Ставрополе 26 мая ярко свидетельствуют о ложности всех заверений в победе над террористическим подпольем. Совсем недавно была озвучена милицейская статистика зарегистрированных по СКФО преступлений, которая показала общий рост уровня преступности в регионе, превышающий общие показатели по стране. В судорожных попытках успокоить Кавказ власти готовы идти на выделение представителей кавказских народов в отдельную касту неприкасаемых, что неизбежно ведет к росту межнациональной напряженности. Попытались было сказать о необходимости уважения традиций и норм поведения в русских регионах для кавказской молодежи, но натолкнулись на заявление Кадырова о том, что кавказская молодежь «знает как себя вести». Многие уже столкнулись с этим «знанием».
В своем манифесте мы говорим о необходимости пересмотра статуса республик Северного Кавказа. Сегодня это одна из самых насущных проблем. Мы не призываем отделить Кавказ от России, мы уверены, что де-факто это уже произошло. Это уже свершившийся факт, я не могу сказать, когда это будет официально объявлено – завтра, через год, десять лет, но в том, что это так, сомнений нет. Вопрос стоит иначе - сколько еще времени, сил и крови мы готовы отдать за сохранение видимости лояльности Кавказа. Многие говорят о том, что отдать Кавказ – значит плюнуть в могилы тех, кто воевал в Чечне. Это не так. Платить контрибуцию бывшим боевикам – вот это плевок. Скептикам хочется напомнить об одном примере – Франция и Алжир. На протяжении почти 150 лет, Франция контролировала Алжир, но как только это пошло в разрез с национальными интересами, Алжир получил независимость. Мир не рухнул, а Франция не развалилась. Так почему это должно произойти с Россией?

http://www.apn.ru/publications/article23412.htm «Агентство Политических Новостей» 2010-12-06
Как русифицировать 450 тысяч тонн русских мозгов Сергей Пыхтин
Интеллектуальный статус России
По тезисам выступления, подготовленным к «круглому столу»
«Интеллектуальный статус России», проведенному в Москве 19 ноября 2010 года «Клубом «Реалисты» и научным фондом «Интеллект и выживание».

Цитата :

«Вы забыли Бога и оставили Его, и Он оставил вас Своим Отеческим Промыслом и отдал вас в руки необузданного дикого произвола».
Иоанн Кронштадтский

Если ныне насчитывается 9 миллионов тонн мозгов, заключенных в человеческие головы, то на долю исторической России приходится не менее 450 тысяч тонн. Не так уж и мало.
Но мозг не тождествен уму. Это не одно и то же. Мозги – природный, естественный ингредиент, телесный орган, который присущ всем живым существам. Главная особенность мозга людей – он является носителями особого, только человеку присущего качества – интеллекта, интеллектуальной энергии. Самое простое определение интеллекта – способность человека к процессу познания и эффективному решению проблем. Следовательно – интеллект, сам по себе, в качестве силы, безразличен к духовным, нравственным, моральным категориям. История знает множество примеров, когда высокообразованные, по настоящему талантливые деятели – в самых разных областях - обращали свои знания и способности во вред не только самим себя, но и во вред собственному народу, нации, государству. Но это отнюдь не делало их глупцами. Напротив – зло, как правило, совершают энергичные, целеустремленные и образованные люди.
Безразличный к духовной стороне жизни, интеллект становится носителем зла или добра в зависимости от по крайней мере трех качеств – природных задатков, включая элементарное здоровье, этно-национальной принадлежности и личной культуры. И конечно благодаря обстоятельствам, в которых оказывается человек из-за разнообразных причин. Это - что касается субъектного, индивидуального интеллекта.
Другое дело – интеллект нации, или народа, обредшего собственную историческую государственность. Этот интеллект не является простой сумной интеллектов, как и сама нация отнюдь не механическая совокупность отдельных индивидов, из которых она состоит в тот или иной момент времени. Мы имеем здесь дело с текучей, трансцендентной величиной. Во времена Северной войны (1700-1721), например, 3 миллиона шведов два десятилетия могли противостоять 25 миллионам русских, саксонцев, поляков и датчан.
Существует забавное наблюдение, относящееся к русским и европейцам. Если русских, взятых порознь, отличает яркая индивидуальность, то вместе они выглядят серой массой. И наоборот, отдельный европеец – невзрачная, ничем не примечательная личность, но когда они объединены, то превращаются в могучую силу. Вот одна из причин, из-за чего в России так необходима государственность, политическая самоорганизация, когда как в сознании европейцев государство - то «ночной сторож», если оно не мешает жить, или «орудие насилия», если начинает руководить и предписывать. Фактор руководящей и направляющей силы государства (а вовсе не партии, как полагали большевики) имеет для России и русского интеллекта решающее значение. Опыт нашей истории доказывает: когда государственная организация, институты власти прежде всего, исполняет свою миссию, Россия достигает вершин могущества. Но стоит им поколебаться, наполнившись человекоподобными отбросами, и страна низвергается в состоянии глубочайшего кризиса.
Именно это и произошло в последнюю треть прошлого столетия. Разложились государственные институты – от высших ступеней политического руководства, управляющих хозяйствующими отраслевыми концернами и до органов защиты государственной безопасности – и все пошло прахом. Никакой интеллект не помог. Разум нации спал или находился в состоянии коллективного безумия, отвергая какие бы то ни было разумные предложения и доводы.
Нечто подобное происходило и в 1917 году. Тогда результат был совершенно плачевный – анархия и гражданская война приобрели такие масштабы, что общие людские потери составили до 15 миллионов человек, то есть почти 10% населения, а хозяйственно-экономический потенциал, когда период безумства сошел на нет, составил не более 10% от того уровня, который достигла Россия накануне 1914 года. К счастью, «Барклай, зима иль русский Бог» и на этот раз были на нашей стороне. В непримиримой борьбе между иммигрантами во главе с Троцким и подпольщинами во главе со Сталиным, которая развернулась в стране правящей большевистской партии после того, как «красные» одержали победу в гражданской войне, подполье оказалось сильнее, энергичнее, убедительнее, в конечном счёте, интеллектуальнее.
Отсюда те своевременные и правильные руководящие решения, которые обусловливают высочайшие темпы развития в последующие пять десятилетий, превращение крестьянской страны в мещанскую, то есть городскую, промышленно развитую, ракетно-космическую, бесспорно первая роль в победе над германизированной Европой во Второй мировой войне и вполне достойное ведение 40-летней «холодной войны» с англо-саксонской евро-атлантической коалицией, когда деятельность интеллекта приобрела решающее значение.
Российское государство, переименованное большевиками в Советский Союз, к началу 80-х годов XX столетия одна из двух сверхдержав, так или иначе контролирующее до трети земного шара. Её потенциал по отношению к совокупному потенциалу, который тогда имели США, был равен по разным расчётам от 65 до 75%, а в промышленном отношении Россия даже опережала Штаты, уступая им в уровне повседневной жизни. Причина последнего «отставания» понятна – расположенная в северных широтах, Россия должна расходовать в три и более раз больше ресурсов на единицу полезного эффекта в жилищно-коммунальных отраслях и других сферах, обслуживающих население в сравнении со Штатами, географически расположенными в более комфортных природно-климатических условиях.
Все закончилось в начале 90-х. Страна, представлявшая собой несокрушимую крепость в одну шестую земной суши с 290-миллионным населением, ввергла себя в материальную разруху, предпосылкой чего послужила «разруха в головах». Потому что идеи правят миром, если они овладевают массами. Интеллекта у русских хватало, но опять «закипел ум», возжелавший разрушить всё до основания. Как и веком раньше, централизованная власть в Российском Государстве в начале 90-х распалась с образованием несколько десятков удельных правительств, заявивших о своей суверенности. После октября 1917 их насчитывалось до пяти десятков, теперь два десятка. Но дело не в числах, а в тенденции. Все возникшие режимы в большей или меньшей степени выражают интересы олигархии и имеют бюрократическую природу. Так называемые народные массы попросту отодвинуты на политические задворки и исполняют роль театрального миманса, бессловесной толпы. Но даже если она обретает на какое-то время способность действовать, то получается невероятная гадость под названием «цветной революции», после которой становится только хуже.
Результат дегенеративных процессов не заставляет себя ждать. Экономический и социальный подъем воодушевляет статистику, которую не остановить в славословиях, когда же социально-экономические процессы описываются словом «разруха», то достоверность ее чисел сродни среднеарифметическим значениям температуры больных в госпитале. Они лгут даже тогда, когда не нарушаются правила арифметики.
Итак, что же мы имеем? Объем ВВП сократился на порядок и теперь он меньше, чем в США и в Европейском Союзе в 8 раз, меньше чем в Китая в 5 раз, меньше чем в Японии почти в 3 раза. По этому показателю Россия отстает от Индии в 2,3 раза, от Великобритании, Италии и Франции в 1,2 раза, даже от Бразилии – на 4%. В расчете на душу населения отставание от США составляет 4 раза, от Европы - 3 раза, от Канады и Японии - 3,1-3,3 раза, от Германии - 3 раза, от Великобритании, Италии и Франции - почти 3 раза, правда, наблюдается и опережение, но кого? - Мексики на 1%, Бразилии – на 22%, континентального Китая – в 1,8 раза, Индию – в 3,2 раза. Промышленность – основа реальной хозяйственной мощи. Но объем промышленного производства России от уровня США чуть более 20%, а было почти 100%. Еще одна замечательная шкала, которая должна характеризовать эффективность интеллекта решать возникающие перед нацией проблемы – производительность живого труда. Числа не могут не вызвать судорог. Отставание от США в 5 раз, от Канады – в 4, от основных стран Западной Европы и Японии – примерно в 3,5–3,7 раза, от Мексики – на 36%, от Бразилии – на 14%. Превосходим вдвое Китай и почти втрое – Индию, но это опережение, надо полагать, ненадолго. В рейтинге государства мира страна занимает 21 место по количеству запатентованных изобретений, 16-е место по валовому национальному доходу, 51-е место среди наиболее коррумпированных стран, 65-е место по уровню жизни, 97-е место по доходам на душу населения.

Процессы падения, конечно, плохо считаются, данные приблизительны, год от года изменяясь. Но направление движения бесспорно. После таких впечатляющих результатов только в виде шутки можно говорить о том, что Россия – место спасения человечества и что от нас на него исходит благодать. Пушкин, не только поэт, но и мыслитель, называл периоды, аналогичные тому, в котором мы находимся уже почти четверть века, мученичеством. Впрочем, мученичество, в религиозном смысле, является спасением, но здесь за дело должны приниматься богословы, а не политологи и публицисты.
Разгром, совершенный за эти годы, на счету не внешнего врага, не коварного агрессора или вероломного интервента, это результат усилий внутренних, отечественных энтузиастов, обладателей 450 тыс. тонн русских мозгов, носителей, как доказывают исследователи, чуть ли не 40% мирового интеллекта. Надо признать, интеллект хорошо изучил Россию и ему удалось «эффективно решить проблему». Если поверить правительственным комментаторам, монополизировавшие микрофоны и телекамеры, или репортажам правительственных перьев официозных изданий, неутомимо развращающих публику, то Россия по уровню развития экономики вот-вот опередит и станет недосягаема для своих заокеанских и европейских «партнеров». Стало быть, самоликвидация страны - правильный путь? Тут можно вспомнить Ивана Горбунова, популярного эстрадного сатирика конца XIX века, высмеивавшего фанаберию провинциальных невежд, и его «ждите, ждите, сейчас затмится».
Какое отношение имеет происходящее в России к интеллекту? И в какой мере интеллект повлиял на столь выдающиеся результаты? Самое прямое, непосредственное и решающее. Все погромщики – люди с дипломами о высшем образовании, выписанные вузами страны, а то и удостоенные званиями членкоров и академиков за научные достижения. Например, небезызвестный г-н Березовский, ныне исполняющий роль Герцена в изгнании, покойные Сахаров и Гинзбург, нобелевские лауреаты, и ныне здравствующие Патон и Рыжов. Разрушительная сила их идей, публицистики, закулисных и тайных действий посильнее того, чем в 1945 году осчастливили японцев североамериканские ученые-физики, которым помогла доставить подарки по назначению стратегическая авиация. Без интеллекта здесь также не обошлось.
Разумеется. Россия еще не получила на свою голову порцию «толстяков» и «малышей», в использовании которых не было практической необходимости, но ликвидация русской исторической государственности, корыстное расточение накопленного производственного потенциала, маниакальное упразднение средств обороны, бесстыдный отказ от национально-государственных идеалов, ценностей и интересов – разве все это не результат его неутомимой деятельности? Именно интеллекту мы обязаны всем происходящим. Теперь уже не спишешь крах страны на невежество масс, поведение которых в прошлом было ничуть не лучше деятельности вандалов или гуннов, разрушавших на захваченном ими Апеннинском полуострове античные храмы и дворцы, чтобы выстроить склады и овчарни.
Наши доморощенные вандалы и гунны не чета своим далёким предшественникам. Это специфическая генерация – ее грамотность, образованность и просвещенность особого рода; всем перечисленным качествам, пробуждающим интеллект для действия, не привито главное – культ, религия, вера, культура, иначе говоря – национальное мировоззрение и фундаментальная идеология, что делает интеллект разумной, созидательной и творческой силой. Между тем сон разума, как известно, порождает чудовищ. И эти чудовища - алчность, соединенная с цинизмом. Отчего пал Первый Рим? Алчность и цинизм превратили человека в товар. Отчего пал Второй Рим? Из-за превращения в товар денег. Что является коренной предпосылкой падения Третьего Рима? Торговля живым товаром – уже состоявшийся факт; товаром стали не только деньги, но и их суррогаты. Но главное - превращение в товар результатов продуктивной деятельности интеллекта – главной производительной силы современности. Говоря шире - теоретическое оправдание, законодательное закрепление, полицейская и судебная защита так называемой «интеллектуальной собственности».
Когда 30 или 40% мирового интеллекта соблазнились дьявольской возможностью превращать в деньги открытия, изобретения, конструкции, даже исполнение песен, этот национальный ресурс обезумел и превратился в орудие разрушения. Институты, инвестиции, инновации, инфраструктура – все эти слова не значат ничего, если интеллект, на который рассчитывают, бессовестен, алчен и аморален, если, следовательно, бессовестен, алчен и аморален экономически и политически господствующий класс и находящиеся в его распоряжении государственные институты – и все они готовы пойти на любое преступление. Но даже если не о преступлении речь, то все равно ничем не лучше массовая иммиграция более миллиона русских ученых в США и Европу в последнее десятилетие или переезд на постоянное жительство туда же более чем 300 тысяч долларовых миллионеров с домочадцами, при этом сохраняя Россию лишь в качестве источника своего личного обогащения. В глазах этих тщеславных и своекорыстных интеллектуалов Россия давно то же самое, чем была для англичан порабощенная ими Индия или Африка.
Да, гибельная судьба Византии может постигнуть и нашу страну, если алчность, своекорыстие, барышничество, культ золотого тельца подавят в русских все остальные стимулы и чувства, как в свое время они захватили, разложили и уничтожили ромеев. А ведь носители озверевшего интеллекта поступили с современной Россией в последние 20 лет ничуть не лучше того, что проделали крестоносцы с Константинополем в 1204 году. Тогда Восточно-Римскую империю удалось восстановить, и она существовала еще почти 250 лет. Есть ли признаки того, что у современных поколений русских есть желание восстановить свою империю – вот главный вопрос, ответ на который может все изменить коренным образом.
Разумеется, мы имеем дело не с абстрактной математической моделью, к которой может быть лишь познавательный интерес, расширяющий научные знания, а с конкретной русской цивилизацией, существующей двенадцатое или тринадцатое столетие, с государственностью, распространившей свои пределы на шестую часть мировой суши, но переживающей в очередной раз трагический и драматический период мученичества. В чем причина того, что такой период стал возможен и даже неизбежен? В болезни национального сознания, в обезбоживании духовной жизни, в денационализации и деморализации интеллекта.
Конечно, речь должна идти о процессах, возникших в Государстве российском не 20 и даже не 50 лет назад. Его симптомы и метастазы стали заметны на пороге XX века, а первые признаки – в первой трети XIX. Сначала на них – дикость, невежество, незнание России посреди России - обратили внимание умнейшие люди страны – Пушкин, Чаадаев, Гоголь, славянофилы, а главное средство излечения мозгов и просвещение интеллекта нашел Менделеев – он увидел его в высшей школе, в университетах и институтах, и прежде всего в качестве профессоров. Потому что идеология, мировоззрение, знание России не получаются людьми биологическим путем, их нельзя усвоить с молоком матери, но им можно овладеть благодаря грамотности, воспитанности, просвещенности, образованности.
Первостепенная задача высшей школы в России, прежде всего профессоров, по Менделееву, состоит отнюдь не в том, чтобы выпускать из своих стен инженеров, врачей, учителей и учёных, - что самоочевидно - а в том, чтобы ученые, инженеры, врачи и учителя, получая дипломы, были – независимо от своего этнического происхождения - русскими людьми в полном смысле этого слова, русскими до кончиков ногтей, для чего главными предметами обучения должны быть логика, богословие, философия, литература и история. Тогда их последующая деятельность в любом качестве – руководителя и начальника, архитектора и предпринимателя, доктора и преподавателя - обретет не эгоистическое, а национально-государственное значение. Следовательно, каждый профессор в России, а значит и каждый учитель в самой дальней школе, каждый начальник или руководитель, любое должностное лицо – должны быть русскими людьми в полном смысле этого слова.
Однако, эта задача никогда официально не ставилась перед вузами, училищами и школами Государства Российского ни до 1917 года, ни в период коммунистического правления, отличавшегося беспрецедентной русофобией, тем более она не стоит в настоящий момент, когда понятия власть, бюрократия и коррупция стали означать одно и то же.. Бюрократия, напротив, старательно разрушает русскую высшую школу и вообще систему образования в целом. Чему не приходится удивляться. Потому что ликвидация национальной образовательной системы, создающей национальное мировоззрение, является непременным условием ее господства, поскольку бюрократия страны беспочвенна и безродна. При этом, конечно, нет причин подозревать ее в глупости или легкомыслии. Но кто рискнет доказать, что ее интеллект, анафемски деятельный, служит России – истине, добру и справедливости, что он утверждает подлинную свободу, которая есть ни что иное, как - нестесняемая реализация духовных, умственных и физических способностей людей во благо Отечества?
Характер событий последние двадцать лет не дают нам оснований для того, чтобы доверять русскому интеллекту. Все эти годы он и в первую очередь та его часть, которая сосредоточена в политической и финансовой власти, не умножает могущество России, а уничтожает его с каким-то дьявольским, геростратовским наслаждением или он брезгливо безразличен к будущему России. Задача нации поэтому стоит в том, чтобы обуздать и цивилизовать этот интеллект, соединив умственные способности с добрыми чувствами и железной волей.

http://www.apn.ru/publications/article23458.htm «Агентство Политических Новостей» 2010-12-16
Принцип народа и государственность Русской равнины Павел Крупкин
Русский ландшафт

http://17ur.livejournal.com/353479.html
М.Удалов 25 Дек, 2010 at 10:00
Раздражённое, о гражданственности
К многажды читанному

Цитата :

"я ничего не должен государству, государство вам мне ничего не должно"

разной степени сложности.
Так вот.
Государство живёт тем, что берёт добычу и делит её. Оно может брать её на территории, где не позволяет брать её никому другому (суверенная территория), оно может брать её на территории, где все берут. Оно может брать её через демонстрацию силы, а может брать её в результате применения силы. Добыча, следовательно, может быть названа в этих случаях податями (у себя, демонстрация), данью (вне, демонстрация), конфискатом ( у себя, как правило, в результате форс-мажоров, связанных со сменой власти), трофеями (и так понятно).
По отношению к этой добыче люди-человеки, обитающие на суверенной территории государства, могут быть разделены на четыре группы, по категориям

Цитата :

"как берут" и "как дают".

Далее говорю о мере, поэтому употребляю слова

Цитата :

"необходимо" и "случайно", а не просто "да" и "нет".

Итак, сначала мы имеем человечка, с которого добычу берут случайно, и доля в добыче у него тоже может оказаться лишь случайно. Это, надо понимать, и есть идеал приведённой в начале цитаты, если понимать её буквально. Возможно только в глухой деревне, где закон - тайга, а прокурора зимой лучше не будить.
Следующая группа - это подданные. Добычу с них берут необходимо, а вот удостоиться доли в ней можно лишь случайно.

Цитата :

"Заплати налоги, королю не хватает на новый золотой горшок".

Впрочем, проезжающий мимо король по добросердечию может кинуть горсть монет из окна кареты. Счастье.
Затем идут аристократы. С них государство может что-то поиметь разве что случайно, а вовсе не как правило, зато доля в добыче им положена обязательно.
Средством закрепления разницы между аристократами и подданными служат привилегии. Важно: привилегия имярек всегда - особое отношение к подателю привилегии, а соответствующее неравенство с окружающим беспривилейным людом - уже следствие.
Последней группой здесь оказываются граждане, которые обязаны государству, и которым обязано государство. Которые обязательно платят, и обязательно имеют долю в добыче. Люди с обязанностями подданных и привилегиями аристократов.
Здесь могут быть лобовые "инвестиции в войну" - сейчас золотой, после победы вернуть два из репараций; то же касается и других видов международной конкуренции. Здесь могут быть функции государства по преобразованию благ, излишками которых гражданин согласен поступиться, в другие, которое гражданину необходимы.
Собственно, именно поэтому приватизация в РФ была проведена в режиме "случайной добычи" - кондиционировали подданных. Именно поэтому в РФ похоронен вопрос о "природной ренте". Будь она хоть две копейки в год, её выплата означала бы признание россиян гражданами со всеми вытекающими последствиями. Именно поэтому все заметные политические выступления в РФ - не постоянно действующие шапито, а именно то, что случается - это борьба за привилегии; читай - подданные хотят стать гражданами.
Так что,

Цитата :

"ничего не должен государству, государство ничего не должно" -

это либо раб, либо рабовладелец разговаривает. Причём оба врут.

P.S. А о привилегиях я ещё буду говорить. Без понимания, что они такое, не понять, откуда берутся гражданские права.

http://www.apn.ru/publications/article23499.htm «Агентство Политических Новостей» 2010-12-27
Трагедия русского этатизма Сергей Сергеев
К 120-летию со дня рождения Н.В. Устрялова
Мне кажется, что всякий русский человек с душой и сердцем не может быть равнодушен к фигуре Николая Устрялова. Слишком ярко и трагично сплелись в ней непримиримые противоречия эпохи, прошумевшей над Россией и миром, по устряловскому же определению, «под знаком революции». Противоречия, которые диалектик Устрялов отчаянно стремился «снять» в своем национал-большевистском «синтезе», пусть даже материалом для склейки их враждебно-острых «позвонков» послужат его собственные кровь и кости. Об этом он прямо говорит в одном из своих писем 1934 г.:

Цитата :

«Государство ныне строится, как и в эпоху Петра, суровыми и жестокими методами, подчас на костях и слезах. В своей публицистике я осознавал этот процесс, уясняя его смысл и неоднократно призывал понять и оправдать его. Тем настоятельнее необходимость сделать из этих ответственных призывов не только логический, но, когда нужно, и жизненный вывод. Ежели государству понадобятся и мои “кости” — что же делать, нельзя ему в них отказывать».

Далеко не у каждого философа слова и дела находились в такой неразрывной связи, как у основателя национал-большевизма. Можно сколько угодно не соглашаться с убеждениями Устрялова, но его отношение к ним заставляет вспомнить Сократа.
***
Николай Васильевич Устрялов родился 25 ноября 1890 г. ст. ст. в Санкт-Петербурге. Окончил юридический факультет Московского университета. Ученик известного философа Е.Н. Трубецкого, деятельный участник Московского Религиозно-философского общества, член партии кадетов. Политический публицист «национал-либерального» (в духе П.Б. Струве) направления. Октябрьский переворот воспринимает первоначально как национальную катастрофу. Перебравшись в «белый» Омск, становится одним из главных руководителей колчаковского агитпропа и председателем Восточного бюро кадетской партии. После падения Омска и Иркутска оседает в Харбине — дальневосточной столице Русского Зарубежья.
Харбин — центральный этап жизни и творчества Николая Васильевича, продлившийся 15 лет. Именно в этот период он и стал тем самым Устряловым, чье имя превратилось в символ целого направления общественно-политической мысли. Одна за другой появляются его дерзкие, провокационные, вызывающие восторг и ненависть, книги, заложившие фундамент национал-большевистской идеологии, в которых он с завидной интеллектуальной виртуозностью и литературным блеском обосновывает парадоксальный тезис о неизбежности перерождения большевистского Интернационала в национальную русскую государственность.
Уже 1 февраля 1920 г. в интервью газете «Вестник Маньчжурии», через несколько дней после приезда в Харбин, Николай Васильевич формулирует свое идейно-политическое кредо, которому в главном окажется верен до конца дней:

Цитата :

«Как это, быть может, не парадоксально, но объединение России идет под знаком большевизма, ставшего империалистичным и централистским <…> Процесс внутреннего органического перерождения советской власти, несомненно, уже начинается, что бы не говорили сами ее представители. И наша общая очередная задача способствовать этому процессу. Первое и главное - собирание, восстановление России как великого и единого государства. Все остальное приложится».

В этом пассаже хорошо видно, что является главной ценностью для идеолога национал-большевизма. Государство. Великое Государство. Устрялов его поэт, мистик, апологет, страстотерпец.
Имя Устрялова начинает «греметь». Почти на каждую новую статью скромного харбинского профессора следует весьма нервная реакция советских вождей. И не мудрено… Могло показаться, что история чудесным образом творится по его рекомендациям.
Удержали большевики основную территорию бывшей Российской империи от распада? Удержали.
Сбылось устряловское предсказание (март 1920 г.) о неизбежности «экономического Бреста большевизма»? Сбылось. Ровно через год Ленин провозглашает НЭП.
Перерождалась коммунистическая утопия безгосударственного и бесклассового общества в реальное общество жесткого государственного централизма и нового социального расслоения? Перерождалась.
А дальше харбинский диалектик, пугая до холодного пота «ленинскую гвардию», обещал обычные для всех революций термидор и брюмер, - пожирание ею собственных детей, безграничный деспотизм вместо обещанной безграничной свободы и явление революционного Цезаря/Наполеона.
Конечно, были у Николая Васильевича и крупные просчеты. Сталин выполнил национал-большевистскую программу лишь частично, ее экономическую сторону он отверг вместе с НЭПом. Видно, что Устрялов не ожидал такого крутого поворота, который был вроде бы не слишком логичен, и, главное, крайне опасен. Перед ним встал выбор: отказаться вовсе от национал-большевизма или отречься от своей экономической концепции, принять новую революцию, сказав себе: «Верую, ибо абсурдно». Он выбрал второе, не думаю, что исключительно из столь талантливо им воспетого «оппортунизма»: на целостность и мощь главного предмета его забот — государства — Сталин не покушался, а наоборот все заметнее демонстрировал великодержавность, не снившуюся и Каткову. К тому же, Устрялов — не марксист, экономика для него фактор вторичный, внешняя политика для прилежного ученика Струве важнее внутренней.
К 1934 г. стало ясно, что, несмотря на чудовищные методы, «великий перелом» не сломил государство, а наоборот усилил. Какие после этого могли быть у Устряловы разногласия со Сталиным?

Цитата :

«Ошибаясь во многом, мы в главном не ошиблись; теперь это ясно как день», —

уверенно констатирует он в одном из писем. Возвращение на родину стало естественным, практическим выводом из теоретической установки.
Еще в 1925 г. Устрялов принял советское гражданство. 2 июня 1935 г., он с семьей приезжает в СССР. Сначала все складывается благополучно: Устрялов — профессор экономической географии в Московском институте инженеров транспорта, его статьи появляются в «Правде» и «Известиях». Но уже 6 июня 1937 г. он арестован по липовому обвинению в сотрудничестве с японской разведкой и связи с Тухачевским, а 14 сентября того же года — приговорен к расстрелу. В тот же день приговор приведен в исполнение. Прах Н.В. Устрялова покоится на кладбище Донского монастыря.
20 сентября 1989 г. Пленум Верховного Суда СССР реабилитировал «Устрялова Н.В».
***
Сегодня можно сказать, что реабилитировано и идейное наследие Устрялова – большая часть его сочинений была переиздана в начале 2000-х гг., к чему приложил руку и автор этих строк – в 2003 г. вышел подготовленный мной весьма объемный сборник устряловских работ под названием «Национал-большевизм», сопровождаемый моей вступительной статьей «Страстотерпец великодержавия». По прошествии семи лет мне почти нечего добавить к ней принципиально важного в фактологическом плане, но вот по поводу актуальности устряловских идей для нашего времени я чувствую необходимость поспорить с самим собой.
Я и сейчас согласен с тем, что устряловский прогноз эволюции большевизма, с некоторыми важными оговорками, оказался верен. Конечно же, СССР (в особенности СССР послевоенный) никак нельзя назвать осуществлением чаяний классиков социал-демократии, зато Российской империи «первое в мире социалистическое государство» наследовало во многих отношениях. Но вот вопрос: стоит ли русским патриотам по этому поводу особенно восторгаться, как это делал я в упомянутой выше статье?
Основой Российской империи, унаследованной и преумноженной Советским Союзом, была система, суть которой блестяще определил В.О. Ключевский: «Государство пухло, народ хирел».
Следует только уточнить – «хирел» русский народ, за счет которого государство и справляло свои геополитические триумфы. Хорошо известны цифры, подтверждающие этот тезис.
Еще важнее то, что государство – и имперское, и коммунистическое - делало все возможное для уничтожения у русских даже намека на институты национального самоуправления. Русские должны подчиняться непосредственно государству, им не положено иного коллективизма, чем тот, который им спускает сверху власть. У них, как у народа, на котором держится основание империи, вообще не может быть других интересов, кроме государственных.
В результате трех веков целенаправленной формовки в этом духе наиболее распространенным типом русского человека сделался абсолютный этатист, который может совершать поистине чудеса трудолюбия, организованности и мужества, но только под чутким руководством строгого начальства. Как только последнее «уходит» - он становится либо апатичным и инфантильным «обломовым», либо хищным и зверино-индивидуалистичным «рвачом». Естественно, при подобной метаморфозе хочется позвать начальство, каким бы оно ни было, поскорее «вернуться». Выходит замкнутый круг.
Устрялов в общем соглашался с формулой Ключевского, но принимал ее как историческую неизбежность. Тем более, что, как ни крути, нельзя сказать, чтобы русские за свои надрывные труды и страдания ничего не получали взамен. Да, гораздо меньше, чем заслуживали, но все же… Ощущение того, что ты принадлежишь к гражданам великой державы, перед которой «постораниваются и дают ей дорогу» мировые гиганты – серьезная психологическая компенсация за домашнюю униженность и бедность. А, если взять советский период – то, кто может отрицать те очевидные социальные блага, которые впервые в своей истории получили русские (пусть и ценой собственных громадных жертв)?
Катастрофа 90-х не случайно вызвала интерес к вроде бы прочно забытой и оставшейся навсегда в своей эпохе устряловской публицистике. Очередной «уход» начальства и разверзнувшиеся после этого бездны русского падения, столь талантливо запечатленные в кинолетописи Алексея Балабанова, снова заставили задуматься о необходимости для России той самой сильной и инициативной государственности, певцом которой был теоретик национал-большевизма. Первые шаги Путина давали поводы для острожного оптимизма в этом отношении. Казалось, устряловская схема четко срабатывает второй раз в русской истории.

Цитата :

«Ну да, русские сами собой управлять не могут, мы такие, но вот явился вождь-спаситель и под его началом мы горы свернем».

Именно в таком настроении я и готовил для издательства «Алгоритм» том избранных сочинений Устрялова. И мой (хотя и очень сдержанный, с множеством оговорок) «пропутинский» посыл был правильно понят многими внимательными читателями. Помню, кто-то из «левых» (кажется, Р. Вахитов) в интернете написал, что суть «неосменовеховства» лучше всего сформулирована в моем предисловии к «Национал-большевизму».
Мне понадобилось несколько лет, чтобы понять: при внешней схожести, содержание путинской «реставрации» полностью противоположно сталинской. Начальство «нулевых» онтологически отличается от начальства 30-х, - используя риторику и управленческие практики российского патернализма, оно не выполняет никаких социальных обязательств последнего, являясь, по терминологии А.И. Фурсова, работающим исключительно на себя «государством-корпорацией». Грубо говоря, прежнее начальство ездило на русских, не давая им никакой свободы, но взамен «опекало» их, гарантировало им какой-никакой «порядок». Новое – также ездит на них и не дает свободы, но вместо «порядка» гарантирует им только «организованный хаос» (как любит выражаться мой друг Александр Самоваров), в котором атомизированные без государственной поддержки русские неизбежно проигрывают иноэтничным кланам с многовековым опытом внутренней солидарности.
Надо ясно понять – устряловская мысль сегодня не работает, она не описывает окружающую нас социально-политическую реальность. Более того, надо признать, что вся традиция русского этатизма, заложенная еще Карамзиным и Пушкиным и теоретически обоснованная «государственной школой» русских историков и юристов, достойным продолжателем которой был «харбинский одиночка», потерпела на наших глазах полный крах, в виду совершенного несоответствия предмету описания / воспевания.
Не видно никаких оснований для надежды на «возвращение» начальства в традиционном российско-советском смысле. Посему современный русский этатизм возможен лишь как фарсовая имитация былой высокой трагедии. Чем собственно и пробавляются нынешние «охранители»…
Следовательно, у русских выбор небогатый: жить иллюзиями и потихоньку исчезать с лица своей земли или переломить трехсотлетнюю традицию и самим создать себя заново как самостоятельный и самоуправляющийся субъект политики – русскую демократическую нацию. Для этого «коренником» русской тройки должен стать совсем иной тип русского человека, тип, который било и истребляло, но все же не сумело извести имперско-советское начальство - тип самостоятельного и деловитого, не нуждающегося в государственной указке хозяина.
Так что вопрос об актуальности Устрялова и «устряловщины» следует закрыть. Но Николай Васильевич останется в русской истории как честный и мужественный мыслитель, сумевший в «минуты роковые» увидеть спасительный выход для своего народа, там, где, казалось, его поджидала гибель. Мы должны учиться у него искусству политической диалектики и способности жертвовать собой во имя своих убеждений, но «мы пойдем другим путем»...

Статья опубликована в «Литературной Газете» (2010, № 49) под редакционным заглавием «Территория – душа народа», с некоторыми редакционными сокращениями и изменениями. Здесь публикуется её авторская сокращенная версия.

http://www.apn.ru/publications/article23503.htm «Агентство Политических Новостей» 2010-12-27
Конец нулевых. Упущенные возможности и реальные риски Б.А. Виноградов
Национальное строительство