Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Пт Янв 20, 2012 12:19 pm
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D1%83%D0%B8_%D0%B4%D0%B5_%D0%A4%D1%8E%D0%BD%D0%B5%D1%81 В советском кинопрокате все фильмы с участием Луи де Фюнеса шли с дублированным переводом. Немалую роль в популярности актёра в Советском Союзе сыграл образ, созданный Владимиром Кенигсоном. Он и по сей день считается лучшим актёром дубляжа, когда-либо озвучивавшим Луи де Фюнеса[3][4]. Существует миф, что когда сам Луи увидел свои фильмы с кенигсоновским дубляжем, он произнес искренне: «Не знал, что я такой хороший актер».[5] ====================================================== + И как это было бы справедливо!!!
геолог
Количество сообщений : 2528 Дата регистрации : 2009-07-12
Тема: Re: О кино и литературе Вс Янв 22, 2012 5:11 am
Советская классика.
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Ср Янв 25, 2012 7:19 pm
http://morky.livejournal.com/246563.html#cutid1 А.Моркин 2012-01-12 22:37:00 В чаще Интересно, что если рассматривать известный рассказ японского классика Акутагавы "В чаще" не как спич о лживости людей или относительности истины, а просто как микро-детектив, шараду с ответом, то картина преступления вполне восстанавливается. Сопоставление нескольких лжей позволяет выявить истину. Удивительно. Если кто хочет, может поработать следователем.
Есть еще фильм Куросавы по этому рассказу, но чисто с содержательной стороны там все более пережёвано и переперчено, другой жанр, другие законы. Загадки считай нет. По рассказу интереснее.
PS. Допустим, что все рассказчики исходят из одного логического пункта, "правды", которую искажает каждый по своему, а не мелят от балды что попало. Примем, как очевидное, что каждый искажает ее к своей выгоде (выгода других не исключается, если не противоречит собственной).
Убить мог бандит, жена или самоубиться сам муж. Если рассмотреть каждый из вариантов, предполагая, что каждый из участников возьмет его за основу и сделает "лучше для себя", то в каждом случае мы будем иметь нелогичное поведение подозреваемых, они все делают себе хуже, врут в невыгодную для себя сторону.
Жена во всех случаях, к своей пользе, должна была излишне очернять бандита, если было куда еще очернять, а она его ... замалчивает. Муж тоже во всех случаях должен был очернять бандита, а он его чуть на божничку не садит. Муж и жена должны были бы (почти) во всех случаях обелять друг друга, а они пышут ненавистью. Все должны были отмазываться от убийства, а все берут его на себя, т.е. чистая правда для каждого из них еще хуже, чем "убийство при смягчающих".
Значит, в исходном пункте было событие, которое таким образом исказило показания всех. Заставило каждого принять вину на себя. Заставило бандита изменить первоначальный замысел не убивать (иначе бы не привязывал, а со спины и грохнул). Заставило мужиков зачем-то приплести негодяйскость жены, а ее убрать из рассказа главный конфликт. Подумаешь ограбили, изнасиловали, вот глаза мужа как-то неприятно поразили.
Два независимых свидетеля говорят о подначке жены к убийству мужа. Если это оно, то все странности объясняются. Понятно, откуда вообще взялся мотив "плохой жены", по разному трактуемый, и почему она сама как воды в рот набрала. Ее подначка мотивирована - бандит пришел и ушел, а муж вечно будет скорбной рожей маячить и ложкой по столу стучать. Лучше нового мужа найти, этот уже спорченный. Подговорить их обоих к битве, как в версии крестьянина из фильма (отсутствующего в рассказе) - слишком большая натяжка. Находясь полностью во власти бандита, она умудряется освободить мужа, чего-то там интриговать, стравливать на основе того что "мне все равно кто из вас победит, лоси, добудьте меня в бою" и т.п. Ну так попроси прирезать мужа да и все, раз тебе все равно, он же бандит, только что штаны подвязал, чего это ты вдруг действуешь, исходя из расчета на его самурайское благородство и одновременно лишая саму себя будущего, если победит муж. Нешто он простит потом такие вот рассуждалова.
Убивает, стало быть, бандит. Для него нет причины брать на себя убийство, если он не убивал - не сработавшая подначка жены его бы только возвысила, как в рассказе мужа. Значит она сработала, он теперь только обставляет красивее для себя. Он признает сговор, поскольку иначе это "немотивированно зарезал", перекладывает часть вины с него на нее, но как можно более преувеличивает прелести жены, по той же причине - так он белее, не абы кому поддался, а прямо демонессе красоты и смелости.
Это дает ту самую причину для ненависти мужа, которая не дает ему изображать жену невинной, даже жертвуя собственным статусом. Вместо героя, павшего в бою за честь семьи - всего лишь харакири неудачника. Заставляет забыть о ее самозащите с кинжалом (не будь этой самозащиты, откуда бы он взял кинжал, для своего "самоубийства"). Короче, обиделся мужик. Бой, как очевидно, был, что косвенно подтверждает крестьянин в рассказе, говоря об истоптанности поляны, будто там дрались. Вот и причина обеления бандита, не зарезал связанным, дал ему честный шанс победить. Он его простил и в своей версии приукрасил.
А жене дает ту самую причину для нелогичного замалчивания бандита вообще. Лучше скажу, что сама убила гада из неизбежной самозащиты, чем выплывет скользкая тема разговоров с бандитом, где я предстану совсем в неприглядном свете. Ей (и Акутагаве) проще вообще замолчать его, чем сочинить какую-то логичную версию бесед, по результатам которых она зарезала мужа. Пусть лучше растворится в небытии, унеся с собой правду.
По сути, это почти ничего не меняет в первоначальном раскладе. Муж все равно мертвый. Бандит так и так заработал на вышку. Жена в монастыре, ну, наверное, к чему-то такому и можно приговорить за "подначку", сама-то она не убивала. Добавляется только чувство что "оказывается, все правильно в мире".
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Ср Янв 25, 2012 7:30 pm
http://prkrust.livejournal.com/14681.html Счастливый Прокрусто (prkrust) 2006-01-18 16:43:00 «Ворота Расёмон» Куросавы (теорема) На первый взгляд, история о невозможности достоверного знания. Отъявленный агностицизм. Четыре истории, одинаково правдоподyобные, психологически убедительные… Их правдоподобие и одновременно несовместимость побуждают рассматривать их как четыре самостоятельные серии, ни одной из которых по разным причинам нельзя отдать предпочтение, так что лишь взятые вместе они могли бы дать некую картину реальности… Только картина эта получается какая-то "абстракционистская", собрание сложным образом дополняющих и опровергающих друг друга сюжетов, отменяющих саму фабулу.
Данный фильм (или собственно новеллу Акутагавы «В чаще») часто приводят в качестве удачной иллюстрации к определению современной парадигмы познания, релятивизации субъекта, принципа неопределенности, вовлеченности наблюдателя в объективный ход вещей в качестве решающего фактора, когда рассказ о событии и определяет само событие и т.д. и т.п. В конечном счете, речь о невозможности абсолютного знания, бесперспективности метафизики. Благородная и возвышенная позиция агностика превращается в некое постмодернистское «общее место»…
Теорема. Докажем, что за всяким сюжетом имеется фабула. Иначе говоря, что в любой, даже самой глухой «чаще» происходит нечто определенное, а не все что угодно. Или скажем так, вопреки мнению, что никто не знает, что именно где-то могло произойти, докажем, что исходя из последовательно представленных версий, очень даже можно понять, что происходило на самом деле.
Док-во от противного: Допустим, идет судебное разбирательство произошедшего убийства. Убит самурай. Свидетели: жена самурая (и потерпевшая), разбойник (обвиняемый), дух убитого, с которым сообщаются через оракула, и наконец, крестьянин, наблюдавший из-за кустов большую часть того, что происходило. Каждый поочередно излагает свою версию случившегося и все 4 версии находятся в сложном противоречии, причем противоречат друг другу не в какой-то отдельной части, но целиком и полностью… То есть являются попросту несовместимыми… Но при этом они и самым причудливым образом дополняют и уточняют друг друга, так что их невозможно рассматривать как совершенно самостоятельные истории, не имеющиее друг к другу отношения, как если бы они были рассказынны не об одном и том же, а о разных событиях:
1. По словам разбойника, он хитростью заманил самурая и его жену в чащу, подальше от дороги. Сумел связать самурая. Затем изнасиловал на его глазах его жену. После этого неожиданным образом она взывает к его чести, умоляет его сразиться с ее мужем, поскольку двое мужчин видели ее грехопадение, один из них должен умереть, чтобы она в итоге могла принадлежать другому. Разбойник освобождает самурая, а затем убивает его в честном поединке. Во время сражения женщина убегает.
2. Свидетельство женщины. После того, как разбойник обесчестил ее, он убежал. А она хотела помочь мужу освободиться. Но взгляд мужа поразил ее. Она умоляля ее убить ее. Но он оставался холоден и совершенно безучастен. И тогда она убила его, потому что уже не могла выносить этот взгляд. А затем потеряла сознание.
3. Следующий свидетель – дух убитого самурая. Он обвиняет женщину. Но не в том, что она его убила, а в худшем. После того, как разбойник ее изнасиловал, он склонял ее стать его женой. И тогда его красавица жена потребовала разбойника убить ее мужа, чтобы она могла уйти с ним.. Даже бандит был шокирован подобным вероломством. И преисполнившись величайшим презрением, честно предложил самураю решить ее судьбу. Женщина смогла вырваться и убежать. Разбойник попытался ее догнать, но видимо не смог. Тогда он развызывает самурая и удаляется. Самурай совершает харакири. Последнее, что помнит его дух: что чья-то рука вытащила кинжал из его тела (хотя самурай, в соответствии с 1-м и 4-м свидетельством вроде как был убит мечом).
4. Последний неофициальный свидетель – крестьянин, рассказывающий попутчикам свою версию. Это тот самый крестьянин, который нашел труп. Только на самом деле он был свидетелем самого преступления, но не признался в этом. Он утверждает, что разбойник, обесчестив женщину, стал уговаривать ее быть его женой. Уговаривает долго. Обещает даже бросить ремесло разбойника, начать работать, стать торговцем и вообще сделать все, что она пожелает. И тогда женщина, освобожлает своего мужа для того, чтобы они могли сразиться за нее. Но вот только самурай отказывается рисковать жизнью ради обесчещенной женщины, предлагает разбойнику забрать потаскуху себе, если он хочет.. разбойник тоже не горит желанием драться и хочет уйти. И вот тогда женщина страстно убеждает их вступить в поединок. Находит нужные слова. Взывает к их доблести … Смеется над их трусостью… Объясняет, что женщину нужно покорять мечом… И в итоге просто вынуждает их драться. Далее следует долгий весьма неуклюжий, но зато очень реалистичный поединок, в котором разбойник все-таки убивает самурая… Однако женщина убегает от него. Однако после этого слушатели, к которым обращался крестьяни, выпытывают у него, что это именно он похитил кинжал, вытащитв его из тела мертвого самурая, таким образом одурачив судей. Да и их самих, впрочем, тоже, поскольку умудрился рассказать им две совершенно разные истории. … Каждая из представленных версий события является одинаково убедительной, поскольку расказчики не щадят себя, подчас выставляют себя в нелицеприятном свете, признают свою вину или свой позор, по разному его понимая. Причем не будучи вынуждаемы к этому показаниями других. Например, никто не обвиняет женщину в убийстве мужа, однако она сама настаивает на этой версии…
Вместе с тем, каждая из историй одинаково вызывает и подозрение в ее правдивости – какая вера разбойнику, который бахвалится своим коварством? Или духу, говорящему через оракула, проклятому духу, обреченному на вечные муки, одержимому страстью к отмщению; или женщине, охваченной чувством вины и позора; или крестьянину, похитившему книжал, вытащив его из трупа; очевидно, что и затаившимуся и дожидавшемуся окончания схватки лишь как мародер…. (не удивительно, что по версии этого «независимого» наблюдателя участники не выказывают ни малейших признаков доблести…)
Из 4-х историй не удается сложить «среднее арифметическое» фабулы… рассказ построен так, что свести концы с концами не представляется возможным…
Сюда стоит добавить и то, что сам зритель оказывается также заинтересованным лицом – живейшим образом желая докопаться до того, что было на самом деле, но не ошибиться при этом… Тем самым, мы, как зрители, признавая убедительность очередной версии, как бы авансом оправдываем перед лицом этой новой трактовки события прежние версии, - очередная история для нас убедительна, но не более, чем…, а столь же, как и… Например, крестьянин преставляет сражение так, что оно не выглядит доблестным… однако для такого ничтожества, как он, для которого основным движущим мотивом является страх и жадность, оно и не могло выглядеть таковым, а только пародией, тогда как для самих участников, для самурая, так же как и для разбойника, оно именно было доблестным, поскольку было битвой не на жизнь а на смерть… другим оно и не могло быть, кроме как настоящим сражением…
Стало быть дело осложняется еще и тем, что зритель, искушаемый автором, складывает для себя некую 5 вариацию на тему случившегося в чаще… еще более усложненную, но не менее мотивированную. Ему важно удержать реальность расказчиков, даже если одним из них выступает бесплотный дух убитого, ради чего мы готовы пожертвовать разгадкой… Здесь мы целиком и полностью находимся на позиции перечисленных свидетелей, каждому из которых довлеет чувство стыда или позора, или неудачи или страха в большей степени, чем, скажем так, принцип реальности… (поэтому, например, женщина, вполне могла оговорить себя, сказав, что она убила мужа, переживая бесчестие и понимая, что в любом случае явилась причиной его гибели).
Итак, основания от противного изложены. Восстановить единую фабулу для рассказанных историй, вроде как, не представляется возможным. Судебное разбирательство рискует не окончиться ничем.
Что ж, начнем распутывать в обратную сторону.
Дополнительным слагаемым правдоподобности является некоторая непроницаемость или неоднозначность мотивации расказчиков… Скажем, если исходить из «презумпции обмана» (ведь версии противоречат друг другу), подозрение вызывает, например, «избыточная честность» себе во вред. Иной раз рассказчик наговаривают на себя без всякой на то необходимости, что выявляется в соотнесении историй. При первом приближении принцип кому выгодно - кажется неприменимым здесь. Что можно, конечно, отнести на баланс загадочной японской души и т.п. Однако все же останемся на позициях европейского образования и признаем универсальность принципа, на то он и принцип…
Все истории заключают некий момент избыточной усложненности, из-за чего рассказчики поочередно, но каждый по своему, берут на себя больше вины, чем вроде бы нужно, - и вот именно в этом усложнении четыре версии истории становятся уже непреодолимо противоречащими друг другу.
Ведь, казалось бы, любую версию можно преподнести просто и ясно: -- Разбойник рассказал бы, что он обманул, напал, женщину изнасиловал, затем связанного самурая убил (или напр., развязанного, потому что он разбойник благородный), после убежал, – стыда в этом не видит, ибо разбойник. Если захотел бы что-то утаить, умолчал бы об одном из перечисленных пунктов. Но нет, по его версии зачем-то выходит, что к поединку, в котором он в очередной раз смог доказать свое умение фехтовать, его подтолкнула женщина. -- Версия женщины наиболее разительно отличается от всех других. Допустим, она наговаривает на себя. Что психологически можно понять. Но самооговор этот слишком замешан на чувстве вины. В чем же тогда ее действительная вина, если она обманывает? -- К духу не применимы требования психологической убедительности… От него не стоит ждать особой рефлексии. Наверняка у него еще и перепутаны причины и следствия - post hoc и propter hoc. Он видит эту историю лишь в свете женского вероломства. Все остальное второстепенно. Его история – это история вероломства его жены. Даже нападение разбойника, из-за которого все и случилось, не важно. Его природа - чистая одержимость, питающие его ревность и жажда мести. Как ни крути, история его не менее причудлива, хотя бы потому что рассказана духом. -- Наконец, у крестьянина действующие лица просто совершенно не похожи на себя в предыдущих историях. Вместо того, чтоб пересказать первую историю (историю разбойника, формально наиболее близкую), вняся туда те или иные изменения, он меняет характер происходящего до неузнаваемости, лишает их всех достоинства.
Несколько смущает невозможность очной ставки между всеми ними. Но с этим можно смириться. Тогда эти истории - истории в чистом виде, они подобны самой Истории, всеобщей истории, которую мы знаем или думаем что знаем…
Совершенно очевидно, что настоящим лжецом никто из них не является. Назвать кого-то лжецом – это много чести… Ведь лгать – это значит неким весьма существенным образом знать правду. Они далеки от этого. Каждый из них цепляется за свою версию как за спасительное, но не для себя спасительное, а вообще для всей своей вселенной, которая рискует обрушгиться в хаос, потому что он сам, будучи свидетелем, не понимает, что на самом деле произошло…
По крайней мере, из того что у нас есть, дедуцировать можно три пункта, что точно имело место коварное нападение, изнасилование и сражение. Собственно, достаточно для классического перехода от счастья к несчастью (с). Но загвоздка в том, что было – вне всякого сомнения было – и еще кое-что. И это кое-что и является главным, скажем так, возмущающим фактором в этой истории. Тем, что поистине лишает эти истории прозрачности. Влияя на сам ход повествования. Не случайно, что неким силовым центром, предающим каждой рассказанной истории некий причудливый изгиб, к которому стягиваются все нити, выступает женщина. Все самое неясное в этих историях связано с трактовкой ее поведения. Это то, что делает истории непроницаемыми не только для нас, но, по-видимому, и для самих расказчиков. Вместе с тем, этот элемент события и является главной сердцевиной совершившегося преступления. Является тем, чему и сами свидетели и участники придают наибольшую значимость, даже если кто-то из них как бы отводит глаза от данного обстоятельства, нехитро перемешивая ложь с правдой, как явно поступает разбойник, как бы желая отмахнуться от чего-то…
История, развернувшаяся в чаще, является прежде всего историей предательства. Вот что это за история… Это тот момент, главный событийный момент, который является непримиримым для всех свидетелей. Который искажает для них саму реальность.
Мир, организованный по принципам чести, самурайский мир, где даже разбойничья этика дает обратное подтверждение тому же самому хотя бы в плане инобытия, но не в плане отрицания…Единственным возмущающим элементом в этой системе координат является предательство женщины. Поистине непостижимым, непредсказуемым, стихийным началом, с которым они внезапно столкнулись, и это оказывается сильнее честности и обмана, который пронизывает сложное переплетение правды и лжи в их расказах…
Тогда понятно, зачем разбойнику понадобилось врать о том, что сражение с самураем или обыкновенное убийство самурая происходило ради женщины; он мог рассказать все что угодно, но ему самому было важно таким образом компенсировать свое знание о ее предательской сущности, питая иллюзию, что она по праву принадлежит ему (принадлежала бы, если б не убежала)… Понятно и то, как так получилось, что в истории, рассказанной крестьянином, женщина смогла заставить сражаться двух презирающих ее мужчин, ведь чего бы там не прибавил от себя крестьянин в этой истории, по сути так оно и было, именно она явилась причиной и виновницей убийства… Совершенно понятно тогда и то, что же именно она могла увидеть в глазах своего мужа, почему не смогла вынести этот взгляд, если обратиться к ее собственной версии событий. Хотя из этой версии было не вполне ясно, в чем же состоит ее вина. На самом деле она увидела в них отражение своего предательства. Она действительно была достойна такого взгляда, хотя ни словом об этом не упомянула. Ей проще было взять на себя убийство, которое она не совершала. … (NB) В принципе, мы пришли к тому, с чего начали, но по ходу дела сумев кое в чем разобраться. Рассказанная Куросавой/Акутагавой история, в большинстве случаев трактуемая как история о непознаваемости реальности, оказывается при внимательном рассмотрении историей предательства. Но по сути, это то же самое. По крайней мере, для участников события и рассказчиков. Что побуждает этих людей вообще рассказывать историю – не довольствоваться данным как фабулой, простым перечислением фактов? Но заново переустраивать, изменять, окрашивать новыми значениями… По-видимому, это позволяет им не сомневаться хотя бы в собственной реальности…
Поэтому историю о невозможности достоверного знания мы уточняющим образом назовем балладой об измене (с). Что есть предательство, если не нравственная модуляция силы непостижимого! В предательстве сама реальность врывается в ясный строй вещей, приводит в оцепенение, взрывает любое знание. Не какая-то там «релятивизация» - а настоящая смерть Субъекта…
И насколько, скажем, аналогия судебного процесса в фильме применима к задаче установления истины, выяснения существа дела, настолько и предательство – подходящее слово для самой реальности, когда она, уже понятая и просчитанная, обернется вдруг неким сбоем в знании, остановкой машины субъекта, фатальной изменой… Тогда только и остается, что искать прибежище в мифе, плести нить повествования, в складках которого пусть потеряется то, что мы раз навсегда отказываемся понимать...*
вначале были на земле демоны, но мы, люди, их прогнали… (с)
Впрочем, здесь уже пора остановиться. ____________ * предательство никогда невозможно понять, в том числе самому предающему...
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Ср Янв 25, 2012 7:42 pm
http://lib.ru/INOFANT/RUNOSKE/thicket.txt Рюноскэ Акутагава В чаще Пер. с яп. - Н.Фельдман
ЧТО СКАЗАЛ НА ДОПРОСЕ У СУДЕЙСКОГО ЧИНОВНИКА ДРОВОСЕК Да. Это я нашел труп. Нынче утром я, как обычно, пошел подальше в горы нарубить деревьев. И вот в роще под горой оказалось мертвое тело. Где именно? Примерно в четырех-пяти те от проезжей дороги на Ямасина. Это безлюдное место, где растет бамбук вперемежку с молоденькими криптомериями. На трупе были бледно-голубой суйкан и поношенная шапка эбоси, какие носят в столице; он лежал на спине. Ведь вот какое дело, на теле была всего одна рана, но зато прямо в груди, так что сухие бамбуковые листья вокруг были точно пропитаны киноварью. Нет, кровь больше не шла. Рана, видно, уже запеклась. Да, вот еще что; на ране, ничуть не испугавшись моих шагов, сидел присосавшийся овод. Не видно ли было меча или чего-нибудь в этом роде? Нет, там ничего не было. Только у ствола криптомерии, возле которой лежал труп, валялась веревка. И еще... да, да, кроме веревки, там был еще гребень. Бот и все, что было возле тела - только эти две вещи. А трава и опавшая листва кругом были сильно истоптаны - видно, убитый не дешево отдал свою жизнь. Что, не было ли лошади? Да туда никакая лошадь не проберется. Конная дорога - она подальше, за рощей.
ЧТО СКАЗАЛ НА ДОПРОСЕ СУДЕЙСКОГО ЧИНОВНИКА СТРАНСТВУЮЩИЙ МОНАХ С убитым я встретился вчера. Вчера... кажется, в полдень. Где? На дороге от Сэкияма в Ямасина. Он вместе с женщиной, сидевшей на лошади, направлялся в Сэкияма. На женщине была широкополая шляпа с покрывалом, так что лица ее я не видел. Видно было только шелковое платье с узором цветов хаги. Лошадь была рыжеватая, с подстриженной гривой. Рост? Что-то около четырех сун выше обычного... Я ведь монах, в таких вещах худо разбираюсь. У мужчины... да, у него был и меч за поясом, и лук со стрелами за спиной. И сейчас хорошо помню, как у него из черного лакированного колчана торчало штук двадцать стрел. Мне и во сне не снилось, что он так кончит. Поистине, человеческая жизнь исчезает вмиг, что росинка, что молния. Ох, ох, словами не сказать, как все это прискорбно.
ЧТО СКАЗАЛ НА ДОПРОСЕ СУДЕЙСКОГО ЧИНОВНИКА СТРАЖНИК Человек, которого я поймал? Это - знаменитый разбойник Тадземару. Когда я его схватил, он, упав с лошади, лежал, стеная, на каменном мосту, что у Авадагути. Когда? Прошлым вечером, в часы первой стражи. Прошлый раз, когда я его чуть не поймал, на нем был тот же самый синий суйкан и меч за поясом. А на этот раз у него, как видите, оказались еще лук и стрелы. Вот как? Это те самые, что были у убитого? Ну, в таком случае убийство, без сомнения, совершил Тадземару. Лук, обтянутый кожей, черный лакированный колчан, семнадцать стрел с ястребиными перьями - все это, значит, принадлежало убитому. Да, лошадь, как вы изволили сказать, была рыжеватая, с подстриженной гривой. Видно, такая ему вышла судьба, что она сбросила его с себя. Лошадь щипала траву у дороги неподалеку от моста, и за ней волочились длинные поводья. Этот самый Тадземару, не в пример прочим разбойникам, что шатаются по столице, падок до женщин. Помните, в прошлом году на горе за храмом Акиторибэ, посвященном Биндзуру, убили женщину с девочкой, по-видимому, паломников? Так вот, говорили, что это дело его рук. Бот и женщина, что ехала на рыжеватой лошади - если он убил мужчину, то куда девалась она, что с ней сталось? Неизвестно. Извините, что вмешиваюсь, но надо бы это расследовать.
ЧТО СКАЗАЛА НА ДОПРОСЕ СУДЕЙСКОГО ЧИНОВНИКА СТАРУХА Да, это труп того самого человека, за которого вышла замуж моя дочь. Только он не из столицы. Он самурай из Кокуфу и Вакаса. Зовут его Канадзава Такэхиро, лет ему двадцать шесть. Нет, он не мог навлечь на себя ничьей злобы - у него был очень мягкий характер. Моя дочь? Ее зовут Масаго, ей девятнадцать лет. Она нравом смелая, не хуже мужчины. У нее никогда не было возлюбленного до Такэхиро. Она смуглая, возле уголка левого глаза у нее родинка, лицо маленькое и продолговатое. Вчера Такэхиро с моей дочерью отправился в Вакаса. За какие грехи свалилось на нас такое несчастье! Что с моей дочерью? С судьбой зятя я примирилась, но тревога за дочь не дает мне покоя. Я, старуха, молю вас во имя всего святого - обыщите все леса и луга, только найдите мою дочь! Какой злодей этот разбойник Тадземару или как его там! Не только зятя, но и мою дочь... (Плачет, не в силах сказать ни слова.)
ПРИЗНАНИЕ ТАДЗЕМАРУ Того человека убил я. Но женщину я не убивал. Куда она делась? Этого и я тоже не знаю. Постойте! Сколько бы вы меня ни пытали, я ведь все равно не смогу сказать то, чего не знаю. К тому же, раз уж так вышло, я не буду трусить и не буду ничего скрывать. Я встретил этого мужчину и его жену вчера, немного позже полудня. От порыва ветра шелковое покрывало как раз распахнулось, и на миг мелькнуло ее лицо. На миг - мелькнуло и сразу же снова скрылось - и, может быть, отчасти поэтому ее лицо показалось мне ликом бодисатвы. И я тут же решил, что завладею женщиной, хотя бы пришлось убить мужчину. Вам кажется это страшно? Пустяки, убить мужчину - обыкновенная вещь! Когда хотят завладеть женщиной, мужчину всегда убивают. Только я убиваю мечом, что у меня за поясом, а вот вы все не прибегаете к мечу, вы убиваете властью, деньгами, а иногда просто льстивыми словами. Правда, крови при этом не проливается, мужчина остается целехонек - и все-таки вы его убили. И если подумать, чья вина тяжелей - ваша или моя - кто знает?! (Ироническая усмешка.) Но это не значит, что я недоволен, если удается завладеть женщиной, не убивая мужчины. А на этот раз я прямо решил завладеть женщиной без убийства. Только на проезжей дороге такой штуки не проделать. Поэтому я придумал, как заманить их обоих в глубь рощи. Это оказалось нетрудно. Пристав к ним как попутчик, я стал рассказывать, что напротив на горе есть курган, что я его раскопал, нашел там много зеркал и мечей и зарыл все это в роще у гори, чтобы никто не видел, и что, если найдется желающий, я дешево продам любую вещь. Мужчина понемногу стал поддаваться на мои слова. И вот - что бы вы думали! Страшная вещь алчность! Не прошло и получаса, как они повернули свою лошадь и вместе со мной направились по тропинке к горе. Когда мы подошли к роще, я сказал, что вещи зарыты в самой чаще, и предложил им пойти посмотреть. Мужчину снедала жадность, и он, конечно, не стал возражать. Но женщина сказала, что она не сойдет с лошади и останется ждать. Это с ее стороны было вполне разумно, так как она видела, что роща очень густая. Все шло как по маслу, и я повел мужчину в чащу, оставив женщину одну. На окраине заросли рос только бамбук. Но когда мы прошли около полпути, стали попадаться и криптомерии. Для того, что я задумал, трудно было найти более удобное место. Раздвигая ветви, я рассказывал правдоподобную историю, будто сокровища зарыты под криптомерией. Слушая меня, мужчина торопливо шел вперед, туда, где виднелись тонкие стволы этих деревьев. Бамбук попадался все реже, уже вокруг стояли криптомерии - и тут я внезапно набросился на него и повалил его на землю. И он сразу же оказался привязанным к стволу дерева. Веревка? Какой же разбойник бывает без веревки? Веревка была у меня за поясом - ведь она всегда могла мне понадобиться, чтобы перебраться через изгородь. Разумеется, чтоб он не мог кричать, я забил ему рот опавшими бамбуковыми листьями, и больше с ним возиться было нечего. Покончив с мужчиной, я вернулся к женщине и сказал ей, что ее спутник внезапно занемог и что ей надо пойти посмотреть, что с ним. Незачем и говорить, что и на этот раз я добился своего. Она сняла свою широкополую шляпу и, не отнимая у меня руки, пошла в глубь рощи. Но когда мы пришли и тому месту, где к дереву был привязан ее муж, едва она его увидела, как сунула руку за пазуху и выхватила кинжал. Никогда еще не приходилось мне видеть такой необузданной, смелой женщины. Не будь я тогда настороже, наверняка получил бы удар в живот. От этого-то я увернулся, но она ожесточенно наносила удары куда попало. Но ведь недаром я Тадземару - мне в конце концов удалось, не вынимая меча, выбить кинжал у нее из рук. А без оружия самая храбрая женщина ничего не может поделать. И вот я наконец, как и хотел, смог овладеть женщиной, не лишая жизни мужчину. Да, не лишая жизни мужчину. Я и после этого не собирался его убивать. Но когда я хотел скрыться из рощи, оставив лежащую в слезах женщину, она вдруг как безумная вцепилась мне в рукав и, задыхаясь, крикнула: "Или вы умрете, или мой муж... кто-нибудь из вас двоих должен умереть... Быть опозоренной на глазах двоих мужчин хуже смерти... Один из вас должен умереть... а я пойду к тому, кто останется в живых". И вот тогда мне захотелось убить мужчину. (Мрачное возбуждение.) Теперь, когда я вам это сказал, наверно, кажется, что я жестокий человек. Это вам так кажется, потому что вы не видели лица этой женщины. Потому что вы не видели ее горящих глаз. Когда я встретился с ней взглядом, меня охватило желание сделать ее своей женой, хотя бы гром поразил меня на месте. Сделать ее своей женой - только эта мысль и была у меня в голове. Нет, это не была грубая похоть, как вы думаете. Если бы мною владела только похоть, я отшвырнул бы женщину пинком ноги и ушел. Тогда и мужчине не пришлось бы обагрить мой меч своею кровью. Но в то мгновение, когда в сумраке чащи я вгляделся в лицо женщины, я решил, что не уйду оттуда, пока его не убью. Однако хотя я и решил его убить, но не хотел убивать его подло. Я развязал его и сказал: будем биться на мечах. Веревка, что нашли у корней дерева, это и была та самая, которую я тогда бросил. Мужчина с искаженным лицом выхватил тяжелый меч и сразу же, не вымолвив ни слова, яростно бросился на меня. Чем кончился этот бой, незачем и говорить. На двадцать третьем взмахе мой меч пронзил его грудь. На двадцать третьем взмахе - прошу вас, не забудьте этого! Я до сих пор поражаюсь: во всем мире он один двадцать раз скрестил свой меч с моим. (Веселая улыбка.) Как только он упал, я с окровавленным мечом в руках обернулся к женщине. Но - представьте себе, ее нигде не было! Я стал искать среди деревьев. Но на опавших бамбуковых листьях не осталось никаких следов. А когда я прислушался, то услышал только предсмертное хрипенье в горле у мужчины. Может быть, когда мы начали биться, женщина ускользнула из рощи, чтобы позвать на помощь? Как только эта мысль пришла мне в голову, я понял, что дело идет о моей жизни. Я взял у убитого меч, лук и стрелы и сейчас же выбрался на прежнюю тропинку. Там все так же мирно щипала траву лошадь женщины. Говорить о том, что было после - значит напрасно тратить слова. Только вот что: перед въездом в столицу у меня уже не было того меча. Вот и все мое признание. Подвергните меня самой жестокой казни - я ведь всегда знал, что когда-нибудь моей голове придется торчать на верхушке столба. (Вызывающий вид.)
ЧТО РАССКАЗАЛА ЖЕНЩИНА НА ИСПОВЕДИ В ХРАМЕ КИЕМИДЗУ Овладев мною, этот мужчина в синем обернулся к моему связанному мужу и насмешливо захохотал. Как тяжело, наверно, было мужу! Но как он ни извивался, опутывавшая его веревка только глубже врезалась в тело. Я невольно вся подалась к нему - нет, я только хотела податься. Но тот мужчина мгновенно пинком ноги швырнул меня на землю. И вот тогда это и случилось. В этот миг я увидела в глазах мужа какой-то неописуемый блеск. Неописуемый... даже теперь, вспоминая его глаза, я не могу подавить в себе дрожь. Не в силах выговорить ни единого слова, муж в это мгновение излил всю свою душу во взгляде. Но его глаза выражали не гнев, не страдание - в них сверкало холодное презрение ко мне, вот что они выражали! Не от пинка того мужчины, а от ужаса перед этим взглядом я, не помня себя, вскрикнула и лишилась чувств. Когда я пришла в себя, того мужчины в синем уже не было. И только к стволу криптомерии по-прежнему был привязан мой муж. С трудом поднимаясь с опавших бамбуковых листьев, я пристально смотрела ему в лицо. Но взгляд его нисколько не изменился. Его глаза по-прежнему выражали холодное презрение и затаенную ненависть. Не знаю, как сказать, что я тогда почувствовала... и стыд, и печаль, и гнев... Шатаясь, я поднялась и подошла к мужу. "Слушайте! После того, что случилось, я не могу больше оставаться с вами. Я решила умереть. Но... но умрете и вы. Вы видели мой позор. После этого я не могу оставить вас в живых". Вот что я ему сказала, как ни было это трудно. И все-таки муж по-прежнему смотрел на меня с отвращением. Сдерживая волнение, от которого грудь моя готова была разорваться, я стала искать его меч. Но, вероятно, все похитил разбойник - не только меча, но даже и лука и стрел нигде в чаще не было видно. Только кинжал, к счастью, валялся у моих ног. Я занесла кинжал и еще раз сказала мужу: "Теперь я лишу вас жизни. И сейчас же последую за вами". Когда муж услышал эти слова, он с усилием пошевелил губами. Разумеется, голоса не было слышно, так как рот у него был забит бамбуковыми листьями. Но когда я посмотрела на его губы, то сразу все поняла, что он сказал. Все с тем же презрением ко мне муж проговорил одно слово: "Убивай". Почти в беспамятстве я глубоко вонзила кинжал в его грудь под бледно-голубым суйканом. Кажется, тут я опять потеряла сознание. Когда, очнувшись, я оглянулась кругом, муж, по-прежнему связанный, уже не дышал. Сквозь густые ветви криптомерий, сплетенные со стволами бамбука, на его бледное лицо упал луч заходящего солнца. Подавляя рыдания, я развязала веревку на трупе. И потом... что стало со мной потом? Об этом у меня нет сил говорить. Что я ни делала, я не могла найти в себе силы умереть. Я подносила кинжал к горлу, я пыталась утопиться в озере у подножья горы, я пробовала... Но вот не умерла, осталась живой, и этим мне не приходится гордиться. (Грустная улыбка.) Может быть, милосердная, сострадательная богиня Каннон отвернулась от такого никчемного существа, как я. Но что же мне делать, мне, убившей своего мужа, обесчещенной разбойником, что мне делать? Что мне... мне... (Внезапные отчаянные рыдания.)
ЧТО СКАЗАЛ УСТАМИ ПРОРИЦАТЕЛЬНИЦЫ ДУХ УБИТОГО Овладев женой, разбойник уселся рядом с ней на землю и принялся ее всячески утешать. Рот у меня, разумеется, был заткнут. Сам я был привязан к стволу дерево. Но и все время делал жене знаки глазами: "Не верь ему! Все, что он говорит - ложь", - вот что я хотел дать ей понять. Но жена, опечаленно сидя на опавших листьях, не поднимала глаз от своих колен. Право, можно было подумать, что она внимательно слушает слова разбойника. Я извивался от ревности. А разбойник искусно вел речь, добиваясь своей цели. Утратив чистоту, жить с мужем будет трудно. Чем оставаться с мужем, не лучше ли ей пойти в жены к нему, разбойнику? Ведь он решился на бесчинство именно потому, что она ему полюбилась... Вот до чего он дерзко договорился. Слушая разбойника, жена наконец задумчиво подняла лицо. Никогда еще я не видел ее такой красивой! Но что же ответила моя красавица жена разбойнику, когда я был, связанный, рядом с ней? Теперь я блуждаю в небытии, но каждый раз, как я вспоминаю этот ее ответ, меня жжет негодование. Вот что сказала жена: "Ну, так ведите меня, куда хотите". (Долгое молчание.) Но ее вина не только в этом. Из-за Этого одного я, наверно, не мучился бы так, блуждая во мраке. Вот что произошло: жена, как во сне, последовала за разбойником, державшим ее за руку, и уже готова была выйти из рощи, как вдруг, смертельно побледнев, указала на меня, привязанного к дереву. "Убейте его! Я не могу быть с вами, пока он жив!.." - выкрикнула она несколько раз, как безумная. "Убейте его!" - эти слова и теперь, как ураган, уносят меня в бездну мрака. Разве хоть когда-нибудь такие мерзкие слова исходили из человеческих уст? Разве хоть когда-нибудь такие гнусные слова касались человеческого слуха? Разве хоть когда-нибудь... (Внезапный взрыв язвительного хохота.) Услыхав эти слова, даже разбойник побледнел. "Убейте его!" - кричала жена, цепляясь за его рукав. Пристально взглянув на нее, разбойник не ответил ни "да", ни "нет" и вдруг пинком швырнул ее на опавшие листья. (Снова взрыв язвительного хохота.) Скрестив на груди руки, он обернулся ко мне. "Что сделать с этой женщиной? Убить или помиловать? Для ответа кивните головой". Убить? За одни эти слова я готов все ему простить. (Снова долгое молчание.) Пока я колебался, жена вдруг вскрикнула и бросилась бежать в глубь чащи. Разбойник в тот же миг кинулся за ней, но, видимо, не успел схватить ее даже за рукав. Мне казалось, что я все это вижу в бреду. Когда жена убежала, разбойник взял мой меч, лук и стрелы и в одном месте разрезал на мне веревку. Помню, как он пробормотал, скрываясь из рощи: "Теперь надо подумать и о себе". Когда он ушел, всюду кругом стало тихо. Нет, не всюду - рядом еще слышались чьи-то рыдания. Снимая с себя веревку, я внимательно прислушался. И что же? Я понял, что это рыдаю я сам. (Третий раз долгое молчание.) Наконец я с трудом отделил свое измученное тело от ствола. Передо мной блестел кинжал, оброненный женой. Я поднял его и одним взмахом вонзил себе в грудь. Я почувствовал, как к горлу подкатил какой-то кровавый клубок, но ничего мучительного в этом не было. Когда грудь у меня похолодела, кругом стало еще тише. О, какая это была тишина! В этой горной роще не щебетала ни одна птица. Только на стволах криптомерий и бамбука горели печальные лучи закатного солнца. Закатного солнца... Но и они понемногу меркли. Уже не видно стало ни деревьев, ни бамбука. И меня, распростертого на земле, окутала глубокая тишина. И вот тогда кто-то тихонько подкрался ко мне. Я хотел посмотреть, кто это. Но все кругом застлал сумрак. И кто-то... этот кто-то невидимой рукой тихо вынул кинжал у меня из груди. В тот же миг рот у меня опять наполнился хлынувшей кровью. И после этого я навеки погрузился во тьму небытия.
геолог
Количество сообщений : 2528 Дата регистрации : 2009-07-12
Тема: Re: О кино и литературе Пт Янв 27, 2012 3:44 am
Цитата :
По шее, чтоб ещё больше стали своими.
Правильное советское кино для подрастающего поколения.
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Вт Янв 31, 2012 5:05 pm
http://news.rambler.ru/12626669/ НТВ, вчера, 31 янв 2012, 10:54 «Аватар» снят по старым советским технологиям В Московской области смотрят дореволюционное домашнее видео и советское 3D. Госфильмофонд представляет свои раритетные картины на ежегодном фестивале архивного кино «Белые столбы», который проходит в эти дни в Подмосковье. Организаторы впервые покажут ленты, которые считались потерянными и только недавно были найдены в хранилищах. Также зрители увидят фильмы, восстановленные с помощью современных технологий. Корреспондент НТВ Александр Калинин выяснил, как по крупицам собирают историю кинематографа. Парадоксальность этого фестиваля в том, что ничего нового здесь не показывают, наоборот, чем древнее, тем лучше. И ведь каждый год уже 16 лет подряд организаторы умудряются найти что-то доселе невиданное. Кажется, пленка переживет и DVD, и Blu-ray, и жесткие диски. В лабораториях Госфильмофонда это чувствуется особенно остро. Порадуют зрителей и советским 3D. Картина «Налим» 1953 года снята по рассказам Чехова, но эффект присутствия почище «Аватара». Птицы летают по залу, рыбы подплывают к зрителям. Русские березки еще никогда не выглядели так по-голливудски. Николай Майоров, киновед:
Цитата :
«Это очень хорошо забытое старое. Даже были статьи про наш советский „Аватар“. Ребята, не наш советский „Аватар“, а их зарубежный „Аватар“ по нашим технологиям».
Киноманам покажут единственный в мире стереоскопический фильм-оперу и первые цветные советские мультфильмы, которые стали прародителями технологии motion capture (метод анимации персонажей и объектов) образца 1937 года. В этом году «Белые столбы» заставят киноманов смотреть на экран с открытым ртом.
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Пн Фев 06, 2012 8:19 am
http://www.utro.ru/news/2012/02/04/1026658.shtml РИА "Новости" | 09:12:55 Скончался актер Бен Газзара Американский актер Бен Газзара скончался в США в возрасте 81 года от рака поджелудочной железы. Об этом сообщают зарубежные СМИ. Бен Газзара родился в Нью-Йорке в 1930 году. Прежде, чем попасть в актерскую школу, он получал инженерное образование, а его кинодебют состоялся в 1957 г. в фильме "Странный". В 1959 г. Газзара снимается в фильме "Анатомия убийства". Всего Газзара снялся более, чем в 125 фильмах, среди которых - "Баффало 66", "Большой Лебовски", "Афера Томаса Крауна", "Догвилль" и "Париж, я люблю тебя". В 1967, 1968 и 1969 г. Газзара номинировался на премию Голливудской ассоциации иностранной прессы "Золотой глобус". В 2003 г. Бен Газзара был удостоен премии "Эмми" за лучшую роль второго плана. ===================================== Какой замечательный порнограф из него получился в "БЛ"!!! Земля пухом!
геолог
Количество сообщений : 2528 Дата регистрации : 2009-07-12
Тема: Re: О кино и литературе Пт Фев 10, 2012 11:46 am
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Вс Фев 12, 2012 2:07 am
http://bezumnypiero.livejournal.com/210232.html#cutid1 Злоcтный 3aяц (bezumnypiero) 2012-10-30 17:22:00 мои тексты о кино
собрал все свои тексты о кино в один пост
http://www.cineticle.com/text/490-new-hollywood-00.html режиссеры Нового Голливуда в нулевые
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Пт Фев 17, 2012 8:21 am
http://www.stoletie.ru/kultura/allergija_na_professionalov_2012-02-17.htm Информационное агентство СТОЛЕТИЕ 17.02.2012 Аллергия на профессионалов Михаил Демурин Размышления публициста о телефильме «Жуков» Посмотрев недавно по Первому каналу телефильм о маршале и посчитав этот сериал, в целом, далеко не бесполезным, я с интересом ждал реакции старшего поколения – еще живых друзей моих покойных отца и мамы, родителей наших с женой друзей. Предвидел отношение преимущественно отрицательное. Оно и оказалось таким в том, что касается деталей. Но и от крупных в прошлом военных, от тех, кто был видным организатором производства и даже находился в верхнем эшелоне собственно партийной номенклатуры, я услышал мысль, подтвердившую и мое главное наблюдение.
Заслуга фильма в том, что через судьбу выдающегося военачальника он дал повод задуматься над важнейшей и весьма своеобразно проявляющейся в русской истории проблемой взаимоотношений государственного руководства со специалистами высочайшего класса. Имея в виду, что речь у нас идет именно о советском времени, нет смысла подробно разбирать, как эти отношения строились в эпоху, скажем, Ивана IV или в Петровское и Екатерининское время, что составляло их особенности в России XIX века, какая тенденция наблюдалась на закате империи, в бытность императором Николая II. Пусть, однако, соответствующие известные факты составляют общий фон нашего дальнейшего разговора.
Сегодня все чаще приходится сталкиваться с таким явлением: груз трагических результатов существования нашей страны в последнюю четверть века провоцирует людей на необъективную оценку советского периода - мол, тогда все было хорошо и это хорошее было разрушено «кознями врагов». Рассчитывать, что те, кто занял такую позицию, сами вспомнят факты, заглянут в мемуары современников, почитают исторические, экономические, социальные и другие исследования, не приходится. А вот фильм «Жуков» многое напомнил очень живо. Напомнил главное: во второй половине XX века руководство Советского Союза год от года мельчало, и параллельно, что подтверждают десятки других, кроме истории Г.К. Жукова, примеров, у него развивалась аллергия на сильных и самостоятельно мыслящих профессионалов.
Эта аллергия мешала наиболее характерным представителям советского Олимпа – И.В. Сталину, Н.С. Хрущеву, Л.И. Брежневу - увидеть за желанием освободиться от навязчивого партийного поводырства и волюнтаризма вышестоящих руководителей не прихоть самолюбца, и тем более не замысел заговорщика, а стремление лучше делать свое важное для страны дело.
Со Сталиным, правда, история несколько иная. Как в фильме, так и в жизни только к нему, как высшему руководителю страны в охваченный телеповествованием период, можно, хотя тоже с известными оговорками («советская империя» и империя в ее традиционном понимании – это принципиально разные явления), отнести мысль Юлиуса Эволы о имперском вожде: на этом уровне «может находиться не тот, чье превосходство покоится на могуществе, а напротив, лишь тот, чье могущество покоится на превосходстве”. А вот как к руководителю военному к Г. К. Жукову эти слова можно отнести смело.
Да, были у вождя опасения, что победа заразит высший генералитет «звездной болезнью», и они, кстати говоря, были небезосновательны. Считал ли он, что в послевоенном СССР был возможен военный переворот? Сомневаюсь. А вот «повоспитывать» военных хотел. Его тезис, что победа ковалась не только руками маршалов и генералов, и об этом никому не следует забывать, абсолютно правомерен. И, без сомнения, ему претило то, насколько рьяно после войны некоторые маршалы и генералы начали «поправлять» свое материальное положение. Тем не менее, совсем исключать Жукова из дела военного строительства, как это сделали после 1957 года Хрущев, а после 1964 года – Брежнев, Сталин не считал возможным.
Верховный в картине на две головы выше тех, кто пришел вслед за ним. В жизни – на четыре и больше. А насколько больше, мы будем еще узнавать и узнавать по мере того, как нам будет открываться настоящая русская история XX века, а не ее «выправленные» под потребности очередного руководителя версии.
Жуков на экране и в жизни тоже принял участие в таком «выправлении», включив под давлением в свои воспоминания главу о «военном совете» с Брежневым. Думаю, однако, что, если бы ему предложили написать что-то подобное о вкладе в победу Л.П. Берии, он бы отказался, хотя вклад в победу Берии и как члена, а с 1944 года заместителя председателя ГКО и председателя его Оперативного бюро, и как заместителя председателя СНК, курировавшего работу органов госбезопасности, был, действительно, немалым, в то время, как вклад Брежнева был вкладом рядового полковника-замполита. Но такое было бы возможно, только если бы Жуков не помог Хрущеву сначала, в 1953 году, захватить власть в стране и уничтожить Берию, а затем, в 1957-м, удержать ее.
Между тем, кто такие были Хрущев и поддержавшие его деятели и что они понатворили за время своего пребывания на высших должностях в государстве, мы хорошо знаем. Фильм лишь снабжает нас некоторыми «иллюстрациями». Одновременно, в том числе и из фильма, но, в основном, из новых исторических исследований мы все больше узнаем об огромной работе, проделанной Берией в 1940–1950-е годы для успешного осуществления нашей страной ядерного и ракетного проектов. Поневоле задумываешься, а не был бы он лучшим сторонником Жукова в создании в СССР самой мощной в мире армии, чем Хрущев, чьи решения после увольнения Жукова существенно ослабили обороноспособность страны?
К сожалению, деятельность государственного руководства СССР, да и самого Жукова, получилась в фильме весьма одномерной. Понятно, например, что Жуков, находясь во главе Минобороны, не мог не обсуждать с Хрущевым вопросы военного ведомства, но этих сцен в фильме мы не увидели. Как и в качестве командующего сначала Одесским, а затем Уральским военными округами он занимался, понятно, не только организацией своей обороны от происков Абакумова. Вскользь о налаживании им боевой подготовки и жизни частей и соединений округов с экрана упоминается, но ни одной касающейся этого живой сцены мы так и не дождались.
Вместо этого – женщины, женщины, женщины…
В принципе, нет желания обсуждать нюансы показа этой стороны личной жизни Георгия Константиновича, как и саму эту сторону. Все было, как было, и для меня совершенно очевидно, что это было не так, как показано в фильме. Скажу одно: насколько я понимаю, осознание того, что женщина может быть и настоящим другом, и добрым и важным советчиком, и реальной опорой в деле, пришло к нему поздно.
И еще один сюжет. Г.К. Жуков по фильму выражает свои мучительные мысли о посланных на смерть сотнях тысяч солдат, рисуя цифры на снегу. Понятно, что наложить отпечаток таких переживаний на лицо актера Балуева ни гримом, ни самой хорошей актерской техникой невозможно. Но этого и не требуется, достаточно лишь внимательнее всмотреться в лицо самого Георгия Константиновича на вмонтированных в фильм кадрах кинохроники и вспомнить, что в момент проведения Парада Победы ему было неполных 49 лет. А если есть желание глубже прикоснуться к душевной боли человека, наделенного тяжелым и одновременно великим правом командовать и посылать на смерть людей, которые для него в первую очередь солдаты и должны оставаться ими всю войну, то надо просто открыть «Горячий снег» Юрия Бондарева и погрузиться в чтение страниц, посвященных командарму Бессонову.
Хочется сказать несколько слов и о других действующих в фильме представителях высшего военного руководства СССР. Начнем с известного факта, что на июньском 1946 года заседании Высшего военного совета в поддержку Жукова высказался не один маршал Рыбалко, но и другие военачальники. Есть мнение, что именно это «спасло» Жукова от более жесткого в его отношении решения.
По совокупности прочитанных на эту тему материалов у меня, однако, сложилось впечатление, что Сталин на упомянутом заседании уничтожать Жукова не собирался. Скорее, параллельно с «воспитательной» составляющей присутствовало желание еще раз проверить своих военачальников на стойкость уже лично-политического плана.
Проверив, он положительно выделил Рыбалко. В фильме нас пытаются убедить, что за поддержку Жукова маршала Рыбалко настиг гнев Сталина, и то ли по его указанию, то ли «стараниями» Абакумова этот героический командарм-танкист Великой Отечественной и главное - «абсолютно здоровый» человек дал себя «залечить» до смерти в военном госпитале. Но вот незадача: в любой энциклопедии можно прочитать, что на должность командующего бронетанковыми и механизированными войсками П.С. Рыбалко был назначен почти через год после заседания совета, в апреле 1947 года. А с 1920-х годов, после тяжелой фронтовой травмы, у него была больная печень, да и ходил он с палочкой. Зритель, думаю, и так понимает, что противоречить Сталину было чревато. А эпизод в духе «второго Фрунзе» получился просто глупым.
Еще одно немаловажное действующее лицо советского периода нашей истории и одновременно персонаж телефильма «Жуков» - В. С. Абакумов. Смотришь на никчемного человека на экране, озабоченного только сбором компромата на честных маршалов и генералов и трусливо потеющего в присутствии Сталина, и удивляешься: а кто же тогда во время войны успешно руководил мощнейшей контрразведывательной структурой «Смерш», которая сумела переиграть Абвер? Кто, будучи арестованным в 1951 году, выдержал жесточайшие пытки и не дал никаких показаний по «делу врачей» и о «сионистском заговоре»?
О ком положительно отзывается в своих воспоминаниях другой известный генерал тайного фронта Великой Отечественной войны П.А. Судоплатов? Или это был другой Абакумов?
Что касается чисто художественных особенностей работы режиссера и актеров, то мне лично очень трудно было абстрагироваться от их современных интонаций, жестов, выражения лиц. Более или менее точные костюмы и предметы обстановки мне, надо сказать, помогали мало. Впрочем, это беда подавляющего большинства современных телефильмов на сюжеты советского периода, будь-то исторического или частного свойства.
Тем не менее, вернусь к тому, с чего начал. Мы имеем то телевидение, которое имеем. Надо стараться влиять на качество его продукции, но это процесс долгий. Поэтому даже в тех случаях, когда нам многое не нравится, важно находить в его продукции положительные опоры для восстановления исторической правды в широком смысле этого слова. Во многом фильм «Жуков» погрешил против нее, в чем-то – и я надеюсь, что мне удалось это аргументировать - сказал правду. Во всяком случае, он побудил глубже задуматься над важным политическим и личностным сюжетом нашей истории, а с ним вместе и о более крупных вещах, и это хорошо.
Как иначе, если не на основе исторического опыта, правильно оценить сегодняшний день?
Ненец-84 Admin
Количество сообщений : 6516 Дата регистрации : 2009-10-02
Тема: Re: О кино и литературе Пт Фев 24, 2012 10:50 am
Прощание Славянки / Farewell of Slav / Владивосток ================================================ Бедные русские люди, за что вам выпала кара сия, не ведающим, что ждет завтра ... (Булдакова последняя книга - читать обязательно)
геолог
Количество сообщений : 2528 Дата регистрации : 2009-07-12
Тема: Re: О кино и литературе Пт Фев 24, 2012 11:57 am
Новобранцы идут на войну / Les bidasses s'en vont en guerre
А этот тож зер гут.
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Чт Мар 01, 2012 12:22 am
http://nomina-obscura.livejournal.com/959982.html#comments Е.Просвирнин 2012-02-28 06:08:00 Первый сезон сериала "Boss", про жизнь чикагского мэра, страдающего редким заболеванием нервной системы, постепенно отъедающим его разум, абсолютно, до слез фашистский. Холодная серо-стальная палитра, равнодушная камера, далекие огни небоскребов, секс, показываемый как бизнес-переговоры, и бизнес-переговоры, показываемые как секс. Отрезанные уши мексиканцев, разрытые могилы, героин, сверкающие черные лимузины. Все подчинено одной идее - идее Власти, все пронизано вселенским холодом Силы, все появляющиеся в кадре герои (включая голых женщин) хотят лишь одного. Нет эмоций. Нет любви. Нет чувств. Нет ничего, кроме обнаженно-стальной реальности Власти и политической интриги.
Восхитительно. Будь сейчас жив Макиавелли - он бы снял нечто подобное. Холодный фашистский гимн Силе. Само собой, что даже если дать российским кинопроизводителям миллиардные бюджеты, то они все равно не снимут ничего подобного, потому что принципиально не мыслят в категориях ледяной самооправдывающей Силы. У российских получится история про любовь. Про чувства. Про дружбу. Про что угодно, кроме Силы.
Хотите понять, почему США правят миром? Смотрите Boss. Это как Boardwalk Empire, из которой вычистили всю гангстер-романтику про молодых мужчин с автоматами, палящих друг в друг в рапиде, и оставили лишь встречи пожилых мужчин с породистыми лицами, каждое слово которых весит тонну свинца. Дорогие костюмы. Далекие огни. Идеально геометричные лица. Стерильный мир мертвого могущества.
Дон Дрейпер переезжает в Чикаго и занимает пост мэра. Есть ли более совершенный сериал на свете? Нет.
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Чт Мар 01, 2012 8:00 am
http://baklagindenis.odnako.org/ Однако Денис Баклагин 01 марта 2012 На днях выбрались с семьей в кино, на «Август восьмого». Конечно, мне, как радикальному империалисту, хотелось бы побольше помпезности, но в целом – понравилось. И офисный планктон «макнули», что считаю правильно, хоть и сам такой. В-общем, еще один кирпичик в стену патриотизма и самоотверженной любви.
Ловлю себя на мысли, что визуальные, чувственные образы действуют на меня сильнее программных статей и заявлений. Мы привыкли к яркой, клиповой подаче информации, современному человеку уже стало трудно сконцентрироваться и переработать многостраничную монографию. Мы читаем по диагонали, делаем несколько дел одновременно. Плохо это или хорошо – не могу сказать, время покажет.
Однако понимаю, что образное эстетическое воздействие сейчас по своему влиянию на сознание доминирует. Невозможно сосчитать сферы и каналы этого влияния, оно повсюду и замещает сегодня идеологию. Собственно, об этом же говорит Валерий Коровин в одной из статей:
Цитата :
«В ситуации отсутствия доминирующей идеологии и вообще какой-либо идеологии, идеологией становится то, что является предметом массовой серийной сетевой ретрансляции… Иными словами, можно сформировать симулякр идеологии – как бы идеологические воззрения масс».
По-моему, это не симулякр – это и есть новая «расширенная» идеология ХХI века. Старые классические идеологии можно представить как аквариум, в котором плавают рыбы-политики, красуются своими плавниками, чего-то булькают. Простой человек при этом смотрит на аквариум снаружи из-за стекла. В новой идеологии на человека надевают акваланг и погружают его в этот аквариум. И он уже внутри, в воде – барахтается среди рыб, медуз и водорослей.
Это больше чем идеология, это некая культурно-эстетическая матрица, в которую как в «рассол» помещается общество. Общество этим «рассолом» пропитывается, выделяет «соки», которые в свою очередь связываются с «рассолом» и обратно пропитывают общество. Фильмы, клипы, реклама, дизайн – любые, казалось бы, мелочи несут в себе идею. Магнит на холодильник со «спайдерменом», брелок на ключах с «губкойбобом» формируют определенные образы. Каждая мелочь важна. Чего уж говорить о крупных «проектах»: модных дефиле, автосалонах, вручениях «оскаров», свадьбах принцев.
Зачастую эта матрица работает как гипнодиск. Перед глазами крутится:
Цитата :
«Асад – кровавый убийца, убийца!» А на заднем плане: «Его нужно убрать, убрать!»
Запад практически закончил строительство собственной матрицы, по крайней мере, завершил основные крупные элементы. Проблема только в том, что собрать все это в единое целое не получается – не лезет туфелька золушки на лапу уродливой сестрицы.
Нужна ли России своя матрица? Думаю, что да, нужна. Чем же она хороша? Такая матрица обладает, на мой взгляд, значительными преимуществами в сравнении с обычной идеологией.
Во-первых, она проникает повсюду: в личную жизнь, даже в интимную жизнь.
Вторым отличием является ее пластичность. Эту матрицу можно сравнить со смесителем в ванной. Нужно погорячее – можно добавить, слишком горячо – можно убавить градус.
Еще один важный элемент – это обязательная привязка к действительности, своеобразная зеркальность матрицы. Она может приукрасить реальное, но не может отразить несуществующее. Вспомним 70-80-е годы – идеология была, а реальность уже изменилась. И в этом нет вины людей, живших тогда. Они реально стали лучше жить: покупали кооперативные квартиры, машины, импортные шмотки, строили дачи. Появлялись другие мотивации. Их можно было направить на созидание, но идеология, система оставалась железобетонной, и они вылились в протест и разрушение.
Люди, находящиеся сегодня у власти, росли во времена облупившихся статуй пионеров и выцветших плакатов с рабочими и колхозницами. Поэтому они как огня боятся слов
и пр. Да, конституция вроде запрещает, но можно же тихой сапой стимулировать имперские, коллективистские проекты, премии давать за соответствующие книги, фильмы, архитектурные решения. Одновременно подрезать всякие буржуйские темы. Запретить, к примеру, написание брендов латиницей, т.е. не «Coca-Cola», а «Кока-Кола». В общем, поле непаханое.
Невозможно же постоянно сидеть и ждать: а вот опять «оранжевые» на штурм Кремля собрались, отобьемся – нет ли? Невозможно постоянно бодаться. Варианта здесь только два. Либералы делятся на предателей и идиотов. Первых – поймать и на стройку, уже пробовали, помогает. Вторым – мозги поменять, сознание. Как сознание меняется? Через восприятие. Восприятие чем обусловлено? Эстетическими формами. Значит, надо менять формы. «Рабочий и Колхозница» Веры Мухиной на Парижской выставке многим на Западе мозги поменяли.
Сейчас сорняки чужеродных эстетических форм заполняют русское пространство, захламляют наше восприятие, изменяют сознание на чужой лад. Для того, чтобы создать свой мир, свою матрицу, придется пропалывать эти сорняки, обрабатывать землю, ухаживать за рассадой.
В чем же может быть наш ответ заморским «папайям» и «маракуйям», где наши «хрен» с «редькой»? Опыт изменения культурной атмосферы был в начале ХХ века. Авангардная революционная эстетика поначалу пыталась быть всеобъемлющей, но у нее не хватило энергии для преодоления традиционных ценностей. Постепенно холодная почва классической и фольклорной культуры остановила ее, и она застыла островками конструктивизма (Мельников, например). Сегодня наши же проекты 20-х годов ХХ века возвращаются к нам с Запада, как супер-пупер дизайн.
Но вернусь вновь к посещению кинотеатра. По-моему, обласканный советскими вождями кинематограф сумел сохранить и прирастить кадры и фактически первым выходит на адекватное сопротивление западной матрице. Кто-то поспорит, конечно…
геолог
Количество сообщений : 2528 Дата регистрации : 2009-07-12
Тема: Re: О кино и литературе Пт Мар 02, 2012 10:56 am
Правдаъ о том, как на самом деле снимались советские фильмы.
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Вс Мар 04, 2012 1:24 am
http://www.chaskor.ru/article/yurij_olesha_nazyvatel_veshchej_27040 ЧасКор 3 марта 2012 года, 09.00 Юрий Олеша: называтель вещей «Нельзя строить государство, одновременно разрушая общество» 3 марта (по новому стилю) 1899 года родился Юрий Олеша – возможно, самый недооцененный гений советского времени. Он более всего известен как автор «Трех толстяков» и романа «Зависть», а также как персонаж множества анекдотов: мол, сидел такой великий спившийся писатель в столовой Дома литераторов, пил водку и говорил всякие занятные вещи… На «Частном корреспонденте» – дневник Олеши. Олеша – фигура во многом трагическая, а его тексты – для его времени были типичной неудобной литературой. Хотя первые же его книги, вышедшие в конце 20-х, принесли ему славу, в дальнейшем он просто не находил себе места, был буквально выдавлен на литературную обочину… По этому поводу он писал жене: «Просто та эстетика, которая является существом моего искусства, сейчас не нужна, даже враждебна — не против страны, а против банды установивших другую, подлую, антихудожественную эстетику». После смерти писателя, в 1960 г. вышла книга под названием «Ни дня без строчки». По сути, это тот же самый текст, который почти сорок лет спустя появился под заголовком «Книга прощания» (М.: «Вагриус»), дневниковые записи, которые, на самом деле, не что иное как еще один роман Олеши (он пишет и постоянно делает оговорку – вроде бы хотел писать роман, а пишу дневник!). Но в советское время книга была сильно порезана цензурой, а вагриусовское издание воспроизвело нам ее полностью. «Частный корреспондент» публикует несколько фрагментов «Книги прощания», дающих представление о том, насколько блестящ и сложен был этот человек. И насколько актуальными многие из его размышлений остаются в наше время.
Юрий Олеша Фрагменты «Книги прощания» * * *
Цитата :
Вообще же в послевоенной советской литературе внимание на время и память первым обратил тот же Олеша, заговорив о «бессмысленном ожидании пропуска в ту страну, которая существует не в пространстве, а во времени, — в прошлое, в молодость». Валентин Катаев: паркур в катакомбах
Вместо того чтобы начать писать роман, я начал писать дневник. Читатель увлекается мемуарной литературой. Скажу о себе, что и мне гораздо приятней читать мемуары, нежели беллетристику. (Последнюю ненавижу.) Зачем выдумывать, «сочинять»? Нужно честно, день за днем записывать истинное содержание прожитого без мудрствований, а кому удастся — с мудрствованиями. Пусть пишут дневники все: служащие, рабочие, писатели, малограмотные, мужчины, женщины, дети — вот клад для будущего! Мы, живущие в эпоху основоположения нового человеческого общества, должны оставить множество свидетельств. У нас есть кино! Как было бы замечательно, если бы имелись кинохроники Великой Французской революции... Есть, между прочим, дагерротипы времен Парижской коммуны. Я видел дагерротип, изображающий Гоголя среди друзей в Риме. Фотография Гоголя! Считаю необходимым бросить беллетристику, да здравствует мемуарная литература! Гниет беллетристика! Как пекут романы! Как противно стало читать эти романы! Неделя проходит со дня объявления очередной кампании, и будьте любезны — появляется серия рассказов с сюжетом, с героем, с типами — с чем угодно: колхозное строительство, чистка, строительство нового города. Необходимо, мол, литературе отражать современность... Но современна ли такая форма отражательства. Рассказ? Поэма? Роман? Другое представляется мне более полезным и ценным: ничего нельзя синтезировать в течение недели, это антинаучно, а смысл искусства — в синтезе... Следовательно, не лучше ли (и не интересней ли) — вместо того, чтобы писать о том, как чистился вымышленный герой, сохранить записи любого из тех, кто подвергался чистке. Да здравствуют дневники! (Беллетристика становится легким хлебом.) Я начал дневник. Я начал его, собственно говоря, не сегодня, 5 мая 1930 г., а 13 апреля того же года вечером. На другой день утром застрелился Владимир Маяковский. Я ни строчки с тех пор не написал в дневнике. Он остановился как раз тогда, когда совершилось событие такого большого эпохального значения. Я ничего не смог написать о смерти Маяковского. Начинаю дневник вторично. Иногда мне кажется, что писание дневника просто хитрость, просто желание оттолкнуться от какого-то необычного материала для того, чтобы найти форму романа, т.е. вернуться к беллетристике. Я нарочно стараюсь писать как можно лапидарней, чтобы вытравить из себя беллетристическое... А может быть, я уже разучился писать. «Клей эпоса не стекает с моего пера». Я пытался начать роман, и начал с описания дождя, и почувствовал, что это повторение самого себя, и бросил, придя в уныние и испугавшись: а вдруг «Зависть», «Три толстяка», «Заговор чувств», несколько рассказов — это все, что предназначено мне было написать.
Цитата :
Да, в поле коллективистского тяготения Олеша не дает торжествовать блеску Ивана Бабичева – духовного пастора эгоиста Кавалерова: искусство Ивана не выходит за границы развлекательности (довольно “низкие” границы) – Иван Бабичев работает эстрадником. Да, в своем просоциализме Олеша привел Кавалерова к моральному краху. Да, сознание и душа Олеши тянутся к коллективизму. Но сердце Олеши, рожденного в старом мире, не поспевает за его душой и сознанием. Почему не плодовит был Олеша?
Я очень органический писатель. Сажусь писать — ничего нет. Абсолютно ничего! Потом расшевеливается что-то неизвестно где, в самой глубине мозга — совершенно неведомыми и не поддающимися никакому прочувствованию путями выходит из физиологии моей знание о том, что мне нужно и что мне хочется написать. Торжественно: творчество — акт физиологический. (Давно уже известно это, разумеется, давно подвергалось обсуждению, подчинялось формулярному определению — книги, наверное, написаны об этом, — зачем же повторять это!) Прервал писание, отправившись принимать ванну. Трудно в дневнике избежать розановщины. В ванне. Жарко, страх умереть, прислушиваюсь: сердце, что-то с мозгом делается — не делается ли с мозгом — а? Очень много думаю о смерти. По почерку моему какой-то старичок определил, что я много думаю о смерти. Я слишком часто (почти постоянно) думаю о смерти болезненно! Это противно, хочу отделаться от этого. Дальше будет о болезни сердца (болен ли сериозно, не знаю, не хожу к врачам). Страх перед врачом. А вдруг скажет: Э, батенька... — и откроется вся катастрофичность моего состояния. Откроется, не откроется — неизвестно, и вот, думая о страхе перед врачом, к врачу не хожу, и мучаюсь уже много лет, порчу и здоровье, и нервы, и самочувствие, и теряю молодость и ощущение наслаждения существованием — этой постоянной мыслью о том, что болен — смертельно болен. Во всяком случае, чувствую себя неважно. Об этом после. Додумался до вывода: единственная реальная вещь в мире — моя смерть. Остальное случайно, может быть, а может и не быть — призрак, а смерть моя будет обязательно. Как трудно живет тридцатилетний интеллигент в эпоху великой стройки. Надоело быть интеллигентом, гамлетизм надоел. Профессия виновата — писательская. Ее существо субъективистическое: копаться в себе. Вероятно, и тягостность отсюда. Видел в парикмахерской человека, каким хотелось бы самому быть. Его брили. Очевидно, крестьянин. Лицо солдата, лет сорока, здоровый, губы вроде как у Маяковского, блондин. Это то лицо, которое хотелось бы назвать современным, интернационально мужским: лицо пилота — современный тип мужественности. Такой человек стоит где-то между храбростью, великодушием и техникой. Перелетает через океан, любит мать, удерживает за колесо автомобиль, скатывающийся в реку, появляется при падении электрического провода на улице и оказывается в резиновых перчатках на вершине приехавшей лестницы. Кто был этот клиент в парикмахерской?
Цитата :
Так, талантливый Юрий Олеша пишет в 1937-м: «…Грустный писатель! Как много он говорит о смерти. Мы можем его пожалеть. Пожалеть эту умную голову, бьющуюся над разрешением вопросов, которые нам ясны… Нужно пожелать этому писателю идти по тому пути, который блеснул перед ним во мраке капиталистической ночи. Он любит жизнь, видит вещи, мир. Он только должен всем сердцем понять, что мир, действительно, прекрасен и что не тень смерти делает его страшным, а условия капитализма, ещё более страшные, чем сама смерть». Хэмингуэй: перевод с американского
Вероятно, бывший командарм, ныне работающий дипкурьером. Европейское платье, элегантный (откуда? от воинскости?). Брил его, очевидно, тоже крестьянин, только похуже: кулацкого вида, карикатурно почтенный. Думаю: мужик мужика бреет. Мужик вымыл мужику голову и затем взял электрическую штуку для просушки (нечто алюминиевое, с виду — пистолет). Думаю: мужик мужику сушит волосы электричеством, данным человечеству на службу Эдисоном. Приятно мечтать, умиляться, вызывать в спине дрожь эстетического свойства. Эдисон! Восемьдесят лет Эдисону. То есть он родился тогда, когда жил Гоголь. То есть — освобождали крестьян, убили Александра II, Нечаев сидел в бастионе, Гаршин падал в пролет лестницы, Тургенев писал, Достоевский, Толстой были молоды — сколько всего, какая давность! — сколько начал и крахов, сколько исторических линий, какая архитектура истории, история всей русской интеллигенции — и затем дальше — вот уже последние годы: Ленин, революция, смерть Есенина и смерть Маяковского — опять грандиозный камень этой архитектуры — и все время живет и работает Эдисон — живет весь век Эдисон, давший всему миру — от Александра II до Маяковского, который застрелился, — электрическую лампу, телефон, трамвай... Мы были Гамлетами, мы жили внутри; Эдисон был техник, он изобретал — всему миру, всем одинаково, вне обсуждения правильности или неправильности наших взглядов на жизнь, не замечая нас, не интересуясь нами. Кому же он принадлежит, какому классу? Как характеризуется его деятельность? Кто он? Бог века? Гений. Скажем: величайший человек века, его хозяин — если наш век — изобретательский век, техники... Платон (черт его знает!), может быть, подозревал, что существует сила электричества. Спустя века Эдисон заставил ее служить человечеству. И по телефону, изобретенному Эдисоном, разнеслась весть о смерти Маяковского, который погиб от той путаницы (какую пошлость пишу я), о которой размышлял тот же Платон. Что же изменилось и что не изменилось? Что же призрачно и что реально? Почему же электрическая лампа не внесла никакого порядка в человеческую душу? Сколько же надо времени — веков! — чтобы техника изменила психику человеку, если она вообще может ее изменить, как говорят об этом марксисты! * * * Позавчера во время репетиции моей пьесы «Три толстяка» во МХАТ-1 сломалась конструкция и три актера, изображавшие толстяков, — Ливанов, Кедров, Орлов — упали с четырехаршинной высоты. У всех ушибы. У Ливанова легкое сотрясение мозга. У Орлова (туберкулезного, целый год лечившегося в Крыму) началось кровохаркание. У Кедрова какое-то повреждение в плече, еще не могут определить.
Три артиста, получающих мизерное жалованье, трое хороших, фанатически преданных делу, исполнительных и честных людей страшно пострадали, учась играть выдуманные мною роли. Я умственно огорчен, сочувствую, жалею. В душе — холод. Подлый эгоизм. Это только во мне он? Или все такие же? Если только во мне — значит, я чудовище и мне надо замкнуться, и молчать, и таить, — если такие все, то как же жить? Как относиться к человечеству? Значит, хорошо только то, что хорошо мне? Такие вопросы задает себе человек, живущий в эпоху пересоздания человеческой морали. Новая мораль должна создаваться! Какие заготовки есть у нас для шитья этой новой морали? (Закрадывается мысль: никакого не произошло изменения в человеке. Найти нового человека! Где он? Вот тот-то мужик в европейском платье, который брился вчера вместе со мной. Боюсь, что внутри его то же, что было, скажем, в Тушине толстовском.)
Кончаю. Ночь. Спать. Иногда я вижу такие сны, после которых следовало бы умереть: трудность их физиологическая, ах, — думаешь, просыпаясь, — ну разве может жить долго человек, если ему снятся такие сны, — а вот живу! Работает во сне сознание. И вдруг видишь непередаваемый сон, который нельзя себе представить созданным в результате жизненной работы сознания. Откуда приходят эти сны? Будь они прокляты.
Скучный дневник, самокопание, гамлетизм — не хочу быть интеллигентом.
Происходит странная вещь: массы консервативны в своих художественных вкусах. Казалось бы, массы должны тяготеть к так называемому левому искусству, — в действительности требования их простираются не дальше «передвижничества». Может быть, потому, что так называемое левое искусство является порождением упадочности дореволюционной интеллигенции? А между тем в «передвижническом искусстве» таится яд застывания, успокоенности, оппортунизма.
Я хочу написать пьесу, в которой было бы изображено современное общество: ряд современных типов, та среда, которая перестала быть буржуазией и еще продолжает ощущать себя влиятельным слоем.
Когда ныне говорят «общественность», то под этим словом разумеют профсоюзы, газеты, пролетарские организации — словом, разумеют — пролетариат, правящий класс, потому что иная общественность в пролетарском государстве влиятельной быть не может. Между тем помимо вышеуказанной общественности параллельно, рядом существует общественность, с которой не считаются, но которая слагается из мнений и взглядов того огромного количества людей, которые, не имея права голоса в управлении и регулировании общей необходимости, продолжают участвовать в жизни страны тем, что работают в государственных предприятиях, на строительстве, всюду. Эта общественность никем не регулируется, она живет по каким-то внутренним законам, возникающим помимо профсоюзов, газет и т.п., и видоизменяется, и дышит чуть ли не в зависимости от устойчивости цен на свободном рынке, — без внутреннего сговора она покоится на пружинах, очень могучих и всеми ощущаемых, и эти пружины приходят в действие сами по себе, хотя никто не стоит у рычага, чтобы нажимать его, — даже неизвестно, где и в чем заключен рычаг. Эта вторая общественность, это второе мнение, существующее в советском государстве, и является материалом, на котором хотел бы я построить свою пьесу.
Темой одного из героев этой пьесы должно быть следующее положение:
«Нельзя строить государство, одновременно разрушая общество».
Это герой — вычищенный при чистке учреждения, в котором он служил.
Другой герой — вернее, героиня — мечтает о Европе, о заветном крае, где можно проделать «прыжок от пишущей машинки в звезды ревю», где можно стать знаменитой и богатой в один день.
Третий герой ненавидит себя за свою интеллигентность, за «гамлетизм», за раздвоенность.
Четвертый хочет вступить в партию для карьеры, для утирания кому-то носа — для удовлетворения тщеславия. Пятый ощущает конец жизни, стареет, разрушается в тридцать лет, чувствует отсутствие жизненной воли, определяя себя нищим, лишенным всех внутренних и материальных богатств.
Целая серия характеров, вернее носителей мнений, представляется мне возможной для воплощения в персонажах современной советско-человеческой комедии.
Фон — строительство социализма в одной стране. Конфликт — двойное существование, жизнь собственного Я, кулаческая сущность этой жизни — и необходимость строить социализм, долженствующий раскулачить всякую собственническую сущность.
Вот о чем хочу я написать. Писать я буду в реалистической манере — бытовую пьесу!
Однажды показалась мне литература чрезвычайно легким хлебом. Я понял, что быть литератором — стыдно, потому что легко; я увидел позор в том, что столько внимания уделяется у нас писательскому труду.
Итак, значит: в тридцатые годы двадцатого века некоторые писатели стали задумываться над сущностью своей деятельности в том смысле, что деятельность эта бесполезна и паразитирующа.
Вот эта фраза уже есть чистое сочинительство, и то, что я сейчас собираюсь написать, могло бы отлично без этой фразы обойтись.
Все дело в разбеге руки. Нельзя удержать руку, и затем возникает то, что называют ритмом.
Рассказ начинается так:
«Командарм умер в среду».
Это будет солидный рассказ, вполне почтенных особенностей, рассказ для любого ежемесячника.
Командарм умер в среду. Его молодое тело, ставшее тяжелым и неподвижным, положили в желтый полированный ящик... * * * В день двенадцатилетия революции я задаю себе вопрос о самом себе. Я спрашиваю себя: ну, русский интеллигент, кем ты стал? Что стало с тобой?
Мне тридцать лет. Когда произошла революция, Мне тридцать лет. Когда произошла революция, мне было восемнадцать. Тот аттестат зрелости, который получил я, еще был припечатан орлами. В последний раз выдавались такие аттестаты. В последний раз заказывали студенческие фуражки. Никто из нас еще не знал, что раз этот — последний.
Сорок лет чужой судьбы — как это много!
Сколько лет Достоевскому? Вот он сидит на портрете, покручивая хвостик бороды, плешивый, с морщинами, похожими на спицы, — сидит во мраке минувшей судьбы, как в нише.
Сколько лет этому старику?
Под портретом написано, в каком году запечатлен. Высчитываю — выходит, старику сорок лет.
Какой емкий срок, какая глубокая старость — сорок лет Достоевского!
Между тем мне только девять осталось до сорока. Тридцать один собственный год — как это мало!
Теперь я думаю о том, что вот уже нахожусь я в том возрасте, когда все герои классиков оказываются моложе меня.
Сколько лет Онегину? Года двадцать два. А давно ли воспринимался он как взрослый господин — с бачками, с лакеем, с пистолетом? <…> Почему же такими старыми представлялись они нам?
Мы брали возраст эпохи, покоившейся в учебниках истории и руководствах по русской словесности, — и, множа его на трудность ее изучения, заключенную в долгих годах гимназического курса, получали бесконечно переросший нас возраст героев, известных еще четырем поколениям до нас.
Когда-то, читая «Анну Каренину» и установив, что Стиве Облонскому тридцать один год, я подумал о себе, что мне только пятнадцать. Ага, подумал я, значит, все впереди у меня... очень долгая жизнь, — вернее, очень долог еще разбег к жизни, если Стива Облонский, который вдвое старше меня, называется молодым человеком.
Теперь мне столько лет, сколько Стиве Облонскому.
Тогда казалось мне невероятным, было окутано туманами то, что произошло теперь: я стал старше всех героев литературы, я, маленький, нуждавшийся в усиленном питании, похожий на маму.
Я перерос героев великой литературы. Стоит ли мне читать после этого? Могу ли я учиться у более молодых, могу ли подражать героям, которые моложе меня? Читать было интересно постольку, поскольку книги каким-то боковым образом говорили мне о будущем. Это было в ранней юности. Тогда я читал вперед. Теперь я читаю назад. Тогда, читая, я находился в будущем времени — и это было легко! Теперь, читая, я сползаю в прошлое — и это мучительно, трудно...
И между тем, несмотря на то, что мне тридцать один год, что уже замечаю я на себе и в себе физические признаки постарения, — тем не менее до сих пор я ни разу не почувствовал себя взрослым.
Все время кажется мне, что взрослость где-то там, что она еще наступит. В чем причина такого состояния? О нем говорят многие, от многих я слышал такие же признания: мы не чувствуем себя взрослыми.
Взрослость в том смысле, как понималось это в буржуазном воспитании, — означала утверждение в обществе и большей частью — через овладение собственностью. У нас уничтожили собственность. Что такое теперь — положение в обществе? В каком обществе? Из каких элементов слагается современное общество?
Вряд ли кто-нибудь из тридцатилетних чувствует себя взрослым.
Наши отцы были лиричней и традиционней, чем мы. Они Ценили дружбу, культивировали ее эстетику. После выпускных экзаменов возносилась клятва: помнить друг друга, не терять друг друга из виду в житейском море, каждые пять лет собираться всем, кто будет жив, в городе юности, чтобы поднять бокалы в ее честь.
А мы не успели поклясться.
Мы разошлись без шума. Некоторые ушли раньше, чем наступила традиционная весна выпуска. Они поступили в артиллерийские школы, чтобы успеть на войну. На войну они не успели, потому что началась революция. <…> Вот теперь, через многие годы, постаревший и набрякший, писатель, — заглядываю я с Садовой улицы в гимназический двор. Сумерки в августе. Какие сны клубятся там, где в углу сгруппировались акации, под которыми сидела бабушка, пока я держал экзамен в приготовительный класс.
Неповторяемая, чистая жизнь мальчика, воспоминания о которой говорят мне, что детство есть гордость, за одну каплю которой я отдал бы все завоевания зрелости.
Пишу эти строки в Одессе, куда приехал отдыхать от безделья, от толкания за кулисами театров и в кулуарах бывшего МодпиКа, состоящих из лестницы и подступов к уборной, от литературных споров на террасе Дома Герцена, от бодрости Луговского и собственной упадочности.
Отдыхать, если речь идет о писателе, живущем на даче, не лучше ли всего таким способом, чтобы можно было перемежать работу за столом с выбеганием в сад или за калитку, перед которой степь. Чем лучше получается строка или целый кусок, тем немедленней хочется выбежать. Есть — для меня лично — какой-то закон: когда работа удается, усидеть на месте трудно. Странная неусидчивость заставляет встать и направиться в поиски еды или к крану, напиться воды, или просто поговорить с кем-нибудь. Потом возвращаешься к строке и видишь, что оживление было ложным: строка плохая. Через секунду, впрочем, начинаешь думать, что все-таки строка не слишком плохая. Тогда вновь выходишь из комнаты уже в унынии, опять — кран и вода, но желудок оказывается переполненным ею, как в пытке, и, не отправив глотка внутрь, выпускаешь его вялой и тяжелой, как плеть, дугой. При этом наблюдаешь, как попадает вода на куст и как отмахиваются от нее листья.
Наступает уныние, которое нельзя излечить ничем. Страница перечеркивается, берется новый лист и в правом углу пишется в десятый раз за сегодняшний день цифра 1.
Был также такой Пушкин, который писал эпические поэмы и шуточные стихи и послания, и был поэт трагический и, кроме того, писал повести и критические статьи и песни, и был редактор. Ему можно завидовать более, чем кому-либо другому, потому что он, когда ему было двадцать четыре года, написал трагедию «Борис Годунов».
Он был картежник и веселый человек, и в такой молодости, как двадцать четыре года, создал произведение, сказанную трагедию, которая достигает такого совершенства, какого ни до него, ни после него не бывало.
Этому человеку, искуснейшему во всех видах поэзии, принадлежит изречение, что нужно быть в просвещении с веком наравне, каковое изречение он на себе доказал, потому что когда он умер молодым, то после него осталась библиотека в пять тысяч книг, где каждая книга была им прочтена с превеликой внимательностью, ибо на каждой странице этих пяти тысяч книг имелись пометки, сделанные его рукой.
Это тем удивительнее, что общество было дикое и никакого образования от него и не требовалось, потому что он мог прожить как все аристократы, каковым он был, веселясь, играя в карты и прожигая жизнь.
Был еще писатель, граф, по имени Лев Толстой. Этот человек был так велик и такое сознавал в себе превосходство, что не мог мириться с тем, что в мире и в жизни могут существовать какие-нибудь другие великие люди или идеи, с которыми он не мог бы помериться силами и не победить их. Он выбрал себе самых могущественных соперников, и только тех, перед которыми человечество простиралось ниц: Наполеон, смерть, христианство, искусство, наука, самое жизнь, — потому что написал «Крейцерову сонату», где призывал людей к отказу от размножения. Этот человек в семьдесят пять лет научился ездить на велосипеде. Ему завидовать нельзя, потому что он был, как бывают явления природы — звезды или водопады, и нельзя стремиться стать водопадом, или звездой, или радугой, или способностью магнитной стрелки всегда лететь на север. Я всем завидую и признаюсь в этом, потому что считаю, скромных художников не бывает, и если они притворяются скромными, то лгут и притворяются, и как бы своей зависти ни скрывали за стиснутыми зубами — все равно прорывается ее шипение. Каковое убеждение чрезвычайно твердо во мне и никак не угнетает меня, а, напротив, направляет мысль на спокойное рассуждение, что зависть и честолюбие есть силы, способствующие творчеству, и стыдиться их нечего, и что это не черные тени, остающиеся за дверью, а полнокровные, могучие . сестры, садящиеся вместе с гением за стол. И тем более теперь...
Довольно копаться в себе.
Никому нет дела до твоей души.
Ад души.
Превалирование мира внутреннего над внешним. Укрепить внешний мир.
Я как художник должен синтезировать. Но сам я частный случай, и очень тяжелый.
Помогите мне утвердить внешний мир.
Прикрепили ударника.
Он отравил его.
Это рассказ о литературе. Об отношении к литераторам, самоуверенным людям.
Вы должны делать биографию.
Не умею делать биографию.
А тот молодой человек делал чужие биографии.
Я понял, что только литература может меня вознаградить.
Теперь, когда прошло двенадцать лет революции, я задаю себе вопрос: кто я? кем я стал?
Я русский интеллигент. В России изобретена эта кличка. В мире есть врачи, инженеры, писатели, политические деятели. У нас есть специальность — интеллигент. Это тот, который сомневается, страдает, раздваивается, берет на себя вину, раскаивается и знает в точности, что такое подвиг, совесть и т.п.
Моя мечта — перестать быть интеллигентом.
Я росту маленького; туловище, впрочем, годилось бы для человека большого, но коротки ноги, — потому я нескладен, смешон; у меня широкие плечи, низкая шея, я толст. Никогда не предполагал, что буду толстым, лет с двадцати пяти начал толстеть, и теперь, когда мне тридцать, я маленький толстячок, набрякший, с ощущением ошейника под затылком и подбородком, с гудением в ушах, с глазами, которые краснеют после сна и после того, как я нагибаюсь, и от холода...
У меня мясистый, сравнительно приличной формы нос, узкие губы, выдающийся подбородок, глаза сидят глубоко, очень глубоко, как-то смертно. Лицо мое рассчитано на великую биографию.
Рот у меня нечист, много испорченных, коричневых зубов, толстый в нем, белесый, немолодой язык.
Я неопрятен. Одежда моя быстро разрушается. Когда я снимаю пиджак, я кажусь себе унизительным, юмористическим папашкой. Как-то особенно по-толстяцки складывается на животе рубашка, выпячиваются округлости крупа, живот, которому хочется вывалиться. Тогда я думаю о том, что мужское счастье недоступно мне — без червоточинки. Иногда, впрочем, возникают и такие мысли: это все от образа жизни, от российского, от наплевательства, — и все могло бы быть иначе, если взять себя в руки... Если бы другая квартира, скажем, ванна, душ, большое зеркало, коробочки для запонок, галстуков... Гимнастика, раннее вставание... Или заграничная поездка... взгляд на европейца... Это могло бы изменить.
Но дело запутывается, и я не беру себя в руки...
Раннее вставание, легкая пища...
Я писатель и журналист. Я зарабатываю много и имею возможность много пить и спать. Я могу каждый день пировать. И я каждый день пирую. Пируют мои друзья, писатели. Сидим за столом, пируем, беседуем, острим, хохочем. По какому поводу? Без всякого повода. Никакого праздника нет, ни внутри, ни снаружи, — а мы пируем. В консервных коробках — коричневые жижи; коричневые жижи на тарелках.
Несут коричневую жижу, делят, клубится пар; вылавливают грибы в коричневых жижах. Как милы все! Как приятны! Как приятно пить, закусывать, общаться...
Я переполнен коричневыми жижами.
На рассвете я возвращаюсь домой, валюсь в одежде на кровать и засыпаю. Спящего мучат меня приступы изжоги, и во сне приступ становится группой гостей, взбегающих ко мне по лестнице, врывающихся в двери с криками и взмахами и внезапно исчезающих.
В коридоре висит телефон. Я лежу и жду. Каждое утро. Должна позвонить. И не позвонит. Я буду ждать до...
Я болен.
И часа в три дня я просыпаюсь. Я лежу одетый, укрытый пальто, в воротничке и галстуке, в ботинках, гетрах, — пиджак не расстегнут. Я чувствую нечистоту рта, дыхания, пищевода. Я чувствую печень, которая лежит во мне, как тяжелое мокрое животное, почти ворочается.
Я хочу жить с женщиной.
Пюре. Нужно питаться одним пюре. Если я скажу: я хочу есть пюре — засмеются и скажут: так и ешьте, кто же вам мешает.
И действительно, никто не мешает. Надо купить картошки и попросить соседку сварить мне пюре. Или пойти в вегетарианскую столовую. Да, наконец, и пируя, можно заказать пюре.
Эксцентрично — но это так: я мечтаю о пюре! Я не хочу коричневых жиж. Но ведь это гнусное барское рассуждение. Ведь есть же множество мечтающих о мясе... Я пресытился. У меня тугой кошелек. Я могу выбирать. Значит, нужно выбросить кошелек, перестать зарабатывать, — может быть, это путь к чистоте, которая в мыслях моих аллегорически существует в виде пюре?
Я пишу стихотворные фельетоны в большой газете, за каждый фельетон платят мне столько, сколько получает путевой сторож в месяц. Иногда требуется два фельетона в день. Заработок мой в газете достигает семисот рублей в месяц. Затем я работаю как писатель. Я написал роман «Зависть», роман имел успех, и мне открылись двери. Театры заказали мне пьесы, журналы ждут от меня произведений, я получаю авансы.
И вот в каком-то невидимом дневнике я делаю запись: слишком много пиров в моей жизни. Верните мне чистоту, я набряк... я найду чистоту мою, утраченную неизвестно где и когда... жизнь моя безобразна... я стану нищим... Я ухвачу кончик нити и распутаю клубок....
Не звонит. В два часа дня я подхожу к телефону и вызываю ее. И происходит разговор.
К тридцати годам, в пору цветения молодости, я, как это бывает со всеми, окончательно установил для себя те взгляды на людей и жизнь, которые считал наиболее верными и естественными. Выводы, сделанные мною, могли равно принадлежать как гимназисту, так и философу. О человеческой подлости, эгоизме, мелочности, силе похоти, тщеславия и страха.
Я увидел, что революция совершенно не изменила людей...
Мир воображаемый и мир реальный. Смотря как воображать мир. Мир коммунистического воображения и человек, гибнущий за этот мир. И мир воображаемый — индивидуалистическое искусство.
Литература окончилась в 1931 году. Я пристрастился к алкоголю.
Прихожу в Дом Герцена часа в четыре. Деньги у меня водятся. Авторские за пьесу. Подхожу к буфету. Мне нравятся стаканчики, именуемые лафитниками. Такая посудинка особенно аппетитно наполняется водкой. Два рубля стоит. На буфете закуска. Кильки, сардинки, мисочка с картофельным салатом, маринованные грибы. Выпиваю стаканчик. Крякаю, даже как-то рукой взмахиваю. Съедаю гриб величиной в избу. Волшебно зелен лук. Отхожу.
Сажусь к столу.
Заказываю эскалоп.
Собирается компания.
Мне стаканчика достаточно. Я взбодрен.
Я говорю: «Литература окончилась в 1931 году».
Смех. Мои вещания имеют успех.
Нет, товарищи, говорю я, в самом деле. Литература в том смысле, в каком понималось это в мире, где...
Ах, какое большое несчастье надвигается на меня! Вот я иду по улице, и еще моя жизнь нормальна, еще я — такой, как был вчера, и на прошлой неделе, и долгое время, такое долгое время, что я уже забыл, когда оно началось.
Я слишком привык к благополучию.
И теперь я буду наказан за то, что жил...
Я оказался дилетантом. О себе, Что пережил, сумел лишь написать. За тридцать лет как мало я успел! А уж стареть я начал, увядать. Еще не лыс, но волосы редеют И как-то ослабели — ах, как жаль! Одну лишь книгу, тощую... Листов печатных в «Зависти» лишь пять.
А Гёте если взять? Или Толстого? Те, правда, жили каждый по сто лет. Так, значит, я не гений?
Надоело быть самим собой. Я хочу быть другим. Можно даже физически измениться. Я разжирел. Разве нельзя подтянуться? Следует меньше есть и ни капли не впускать алкоголя. Почему я не занимаюсь гимнастикой? Как будто нет у меня возможности предоставить себя в распоряжение врачей, массажистов.
Надоело писать о себе.
Буду писать о другом. Например, о саде, который открывается передо мною в окне. Растет дуб. Прямой дуб с темно-зеленой листвой.
Я не могу быть беллетристом. Не знаю, что предпринять!
Одесса, август. Сижу в тени платанов на бульваре имени Фельдмана. Одесса! Воздух родины! Здесь начиналась жизнь. Здесь был у меня ранец. В ранце, за спиной, носил я учебники, тетради и пенал. Да, — пенал. Из далекого прошлого появляется слово: пенал. Это был продолговатый деревянный ящик, плоский — с выдвижной крышкой. Крышка пенала. Она имела углубление для нажима большим пальцем при выдвигании, и само это углубление блестело, как ноготь. Лакированную поверхность крышки украшали переводными картинками. Переводные картинки. Они были непрочны и вскоре исчезали, оставляя на деревяшке мерцающий след, похожий на крыло бабочки.
Детство было наполнено страхами.
За что его назвали золотым?
Страхи.
Внезапные ночные пробуждения. Ну да, ясно: кто-то ходит по коридору. Крадется. Вор!! Тише. Холодея, я прислушиваюсь. Тихо. Но ведь только что трещал пол. Ведь я, спящий, слышал треск. Это он, этот тихий треск, оторвал меня от подушки и посадил на постели среди тишины и темноты.
«Эй!» — кричу я во всю мочь, но безгласно, — кричу страшным немым криком головы. «Эй, кто там?! Почему ты затих?! Объявись! Входи! Вор! Вор! Входи! Убивай!»
Тишина.
Иногда приходит в голову мысль, что, возможно, страх смерти есть не что иное, как воспоминание о страхе рождения. В самом деле было мгновение, когда я, раздирая в крике рот, отделился от какого-то пласта и всунулся в неведомую мне среду, выпал на чью-то ладонь... Разве это не было страшно?
Сперва меня вообще не было, потом я был некоей точкой, возможно, не больше тех, которые извиваются на светящемся поле микроскопа.
Из такой точки я стал чем-то вроде сардинки, вернее, ее скелета с какими-то перышками. Спустя еще немного я представлял подобие толстого, как бы сделанного из теста, вопросительного знака — вот именно, из теста, поскольку лежал, свернувшись калачиком.
Все это время я питался и дышал, ничего о себе не зная, — не зная, что я, где я, не зная, что такое знать и что такое быть. Тем не менее был.
И что самое удивительное — это не осознаваемое мною бытие состояло из движения солнц и их спутников, то есть из движения галактик, таких же гигантских, как те, которые я вижу теперь в небесах. * * * Я не хочу быть писателем. Быть человеком искусства, художником – большое несчастье. Это проклятье, и ни богатство, ни слава, ни удовлетворение не искупают беспокойства, оторванности от обыкновенных людей и постоянной устремленности в себя, которая обязательно приводит к мысли о смерти, к страху смерти и желанию поскорей избавиться от этого страха, - т.е. к пуле в лоб. * * * Я твердо знаю о себе, что у меня есть дар называть вещи по-иному. Иногда удается лучше, иногда хуже. Зачем этот дар – не знаю. Почему-то он нужен людям. Ребенок, услышав метафору, даже мимоходом, даже краем уха, выходит на мгновение из игры, слушает, а потому одобрительно смеется. Значит, это нужно. Мне кажется, что я называтель вещей. Даже не художник, а просто какой-то аптекарь, завертыватель порошков, скатыватель пилюль. Толстой, занятый моральными, или историческими, или экономическими рассуждениями, на ходу бросает краску. Я – все направляю к краске.
Я помню, Катаев получал наслаждение от того, что заказывал мне подыскать метафору на тот или иной случай. Он ржал, когда это у меня получалось.
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Чт Мар 08, 2012 11:25 pm
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Пн Мар 12, 2012 5:57 am
http://www.rosbalt.ru/moscow/2012/03/12/956142.html Росбалт, 12/03/2012, 14:55 Скончался художник-постановщик комедии "12 стульев" МОСКВА, 12 марта. В Москве в возрасте 92 лет скончался художник-постановщик известнейших советских фильмов "Иван Васильевич меняет профессию" и "12 стульев" Евгений Куманьков. Евгений Куманьков — выдающийся советский и российский художник-график, художник-постановщик. Принимал участие в создании таких фильмов, как "Иван Васильевич меняет профессию", "Не может быть!", "12 стульев". Народный художник РСФСР (1981). С 1945 года — художник-постановщик киностудии "Мосфильм". Главный художник Академического Малого театра (1974—1999), автор декораций и костюмов к многим спектаклям, включая "Царь Федор Иоаннович", "Царь Борис", "Горе от ума", "Русские люди", "Любовь Яровая", "Дети Ванюшина", "Господа Головлевы"и др. Художник-постановщик художественных фильмов "Садко". "Илья Муромец", "Капитанская дочка", "Мертвые души", "Метель", "Двенадцать стульев", "Иван Васильевич меняет профессию", "Не может быть" и др.
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Ср Мар 14, 2012 8:22 am
http://www.apn-spb.ru/news/article10236.htm «Агентство Политических Новостей Северо-Запад» 16:09 [2012-03-14] Обворованные Михалковым могут требовать деньги обратно Авторы фильмов и концертов, записанных на диски, с продажи которых так называемый «Российский союз правообладателей» кинофюрера всея Руси Никиты Михалкова удержал свою рэкетирскую долю, могут требовать деньги обратно. Подавший иск в Акушинский районный суд Республики Дагестан певец Магомедрасул Курбанмагомедов объявил Российский союз правообладателей незаконно зарегистрированной организацией. Курбанмагомедов указал, что, согласно Гражданскому кодексу РФ, вознаграждение за использование авторских прав могут требовать лишь сами авторы, а михалковская шайка идет лесом. Суд вынес решение в его пользу, и это тот редкий случай, когда господствующие на Кавказе кланово-земляческие традиции сработали на пользу обществу, обернувшись к пользе всех обворованных Михалковым.
Nenez84
Количество сообщений : 14719 Дата регистрации : 2008-03-23
Тема: Re: О кино и литературе Чт Мар 15, 2012 1:28 am
http://gorodnews.ru/mk/item.php?id=1824
геолог
Количество сообщений : 2528 Дата регистрации : 2009-07-12
Тема: Re: О кино и литературе Пт Мар 23, 2012 6:32 am
Тема: Re: О кино и литературе 
Пт Янв 20, 2012 12:19 pm
